Текст книги "Чудесная пестрокрылка"

Автор книги: Павел Мариковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Пересмотрено множество синих цветов, но пестрокрылок на них нет. Поиски, долгие, настойчивые и однообразные, не дали никаких результатов. И тогда пришла мысль выкопать тот цветок, на котором была впервые встречена пестрокрылка. Вдруг это была самка, отложившая в завязи цветка яйца?

Растение было посажено в глиняный горшок и помещено в обширный садок, затянутый проволочной сеткой. Каждый день его опрыскивали водой и изредка поливали.

Расчет оправдался. На пятнадцатый день в садке, забавно кривляясь, ползало несколько мушек, и у каждой из них на крыле было нарисовано по черному муравью. Это было потомство чудесной пестрокрылки.

Жизнь в трубочке

Как напиться из ручья, если нет кружки, а берег низкий и заболоченный? Черпать воду руками неудобно, а когда хочется пить, сколько ни черпай, маленькими глотками трудно утолить жажду. Но все очень просто, если по берегам растет тростник. Срежьте тростину потолще, оставьте три членика, концы крайних двух члеников также срежьте. Теперь только надо проткнуть оставшиеся две перегородки среднего членика. Это совсем нетрудно сделать с помощью тоненькой вершинки тростины. Как только перегородки проткнуты, остается выдуть из трубочки беловатую сердцевину – и все готово. Пить из тростниковой трубочки куда приятнее, чем из чего-либо другого.

В ущелье Тайгак, самом красивом и суровом в Чулакских горах, местами ручей течет между такими высокими тростниками, что в них может легко скрыться всадник. Тихое журчанье ручья, шуршанье тростников да квохтанье горных курочек – единственные звуки в пустынном ущелье. Иногда зашумят в тростниках небольшие серенькие тростниковые овсянки, да так громко, будто большой зверь ломится. После выпавших осенних дождей, как это бывает в пустыне, по склонам оголенных солнцем гор кое-где зазеленела травка.

Мысли о трубочке из тростника невольно приходят в голову, когда после трудного похода по горам думается о коротком отдыхе и воде.

Вот выбран толстый тростник и косо срезан у самого корня. Но вдруг из трубочки показывается коричневая головка насекомого и, сверкнув лакированно блестящим черепом, исчезает обратно. Вот так тростник! Сколько за долгие странствования переделано из него трубочек, но ничего живого в нем никогда не приходилось видеть!

Трубочка осторожно раскалывается вдоль. В углу, прижавшись к перегородке, притаилась нежнобелая гусеница, длиной около трех сантиметров и диаметром пять-шесть миллиметров. Как же она, такая большая, могла оказаться здесь, в совершенно здоровом и целом тростнике? И тайна белой гусеницы так живо интересует, что забыты и усталость, и мысли об отдыхе, и то, что до бивака еще осталось несколько километров пути.

Скорее на поиски! Но десяток расщепленных тростников приносит разочарование – гусениц в них нет. Внутри члеников только очень рыхлая сердцевинка нежнобелого цвета, похожая на вату, да по стенкам налет с редкими тоненькими перегородками.

Но неудача не пугает. Раз найдена одна гусеница, должны быть и другие. И вновь острый нож режет тростники и расщепляет их вдоль. Вскоре поиски приносят успех: одна и за ней сразу другая гусеницы обнаружены в трубочке. Они, оказывается, занимают только самые нижние членики тростника; поэтому бессмысленно искать их в верхней части стебля, а надо срезать растение почти у самого корня. Это неплохая особенность жизни гусенички. Попробуй-ка тростниковая овсянка раздолбить самый нижний членик и достать гусеничку. Тут самый крепкий клюв окажется бессильным. Кроме того, в нижних члениках летом прохладнее, а зимой под снегом не страшны никакие морозы.

Но как гусеницы могли оказаться в тростнике? Ведь снаружи нет никаких следов проникновения туда, и только кое-где на лакированно желтой поверхности стебля, если освободить его от обертывающего листа, заметно несколько темноватых пятен. Кстати, эти пятна – улика! Теперь не нужно срезать тростники подряд, а достаточно ободрать нижний лист и посмотреть, есть ли пятна. Эта находка ободряет и радует, так как значительно облегчает поиски.

Однако как же гусеница проникла в членик тростника? Разгадать этот секрет помогает знакомство с жизнью насекомых. Сейчас осень. Скоро выпадет снег. Гусеница будет зимовать в тростнике. Потом, пожалуй, ей не придется больше расти. Весной произойдут окукливание и вылет бабочки. А там короткая жизнь на крыльях, как раз к тому времени, когда покажутся молодые, зеленые побеги тростника. На них, на самый ранний нижний членик, и будут откладываться яички.

Все дальнейшее сделает вышедшая из яйца молодая и очень маленькая гусеничка: прогрызет нежную стенку трубочки, проникнет внутрь – и дом готов.

Теперь, когда секрет отгадан, добрый десяток найденных гусениц помещен в пробирку и заспиртован, а целая стопочка трубочек с гусеницами отложена для отправки в город. Мы надеялись, что в лаборатории выведутся бабочки и тогда можно будет установить, к какому виду насекомых принадлежит эта гусеница.

Гусеница очень своеобразна. Белый цвет – это тело, просвечивающее сквозь тонкую кожицу. По существу, гусеница бесцветна. Ей не нужна окраска под цвет травы, засохших листочков, камешков или песчинок, чтобы быть незаметной; не нужны ей и яркие пятна, чтобы отпугивать врагов. В таком надежном укрытии, изолированном от всего окружающего, гусенице не нужна окраска. Не нуждается она и в волосках и в прочной коже, предохраняющей тело от ударов и ранений. Зато голова гусеницы снабжена крепкими челюстями. Но что самое удивительное, так это отсутствие каких-либо следов линьки.

В расщепленном тростнике оказалась белая гусеница.

Тело насекомых одето как бы в панцырь. Пока организм молод и растет, этот панцырь, как только становится тесным, сбрасывается. Вместо него вырастает новый, более просторный. Но наша гусеница не линяет. Для нее оказалась лишней эта непременнейшая особенность ее сородичей.

Почему же это так?

Видимо, в таком надежном домике, как тростниковая трубочка, не нужен твердый панцырь; он заменен нежной, тонкой кожицей, которая, растягиваясь, не мешает росту.

А как ловко гусеница движется в трубочке и задом и передом! Ведь повернуться ей, такой большой, нельзя. Выложенная на лист бумаги, оказавшись в необычной обстановке, на непривычно ярком свету, гусеница мечется то вперед, то назад и так успешно это делает, не поворачиваясь, что минутами теряешься и не знаешь, на каком конце находится голова.

Так постепенно открываются разгадки маленьких тайн тростниковой гусеницы, а вся ее жизнь становится простой и понятной. Только на один вопрос не находится ответа. В члениках, занятых гусеницей, так же чисто, как и в других, и ватная сердцевинка такая же. Совершенно целы и стенки трубочки, и только кое-где выгрызены одна – две незначительные ямочки, против которых снаружи и находится то темное пятнышко, по которому можно разыскать гусеницу в тростнике. Чем гусеница питается? Ведь не может же она вырасти из ничего! Совершенно не видно и следов испражнений. Стенки трубочки, перегородки – все цело, нигде нет даже самой незначительной трещинки.

Не посмотреть ли поближе гусеничку? Из полевой сумки извлекаются сильно увеличивающие очки; на одно из стекол прикладывается часовая лупка и закрепляется на голове резинкой. Походная препаровальная лупа готова. Двумя иглами осторожно вскрывается гусеница. Среди мышц, жира разыскивается кишечник. Он наполнен беловатой массой и… не доходя до конца тела, слепо заканчивается. Гусеница, оказывается, не может испражняться. Природа лишила ее этой необходимости. В тесном жилище – трубочке – нужна идеальная чистота, а на испражнениях могут завестись бактерии, которые способны погубить и гусеницу и кормящее ее растение.

Но чем все же питается гусеница? Надо внимательно обследовать полость трубочки.

Под лупой в членике едва заметны тонкие нити белого грибка. Их нет в тех члениках, где отсутствуют гусеницы.

Так вот чем питается гусеница!

Каким-то путем гусеница заносит в трубочку грибок. Он растет, и урожай аккуратно собирается гусеницей. Грибок этот, повидимому, очень специфичен. Он не растет так буйно, чтобы заглушить просвет членика, является полноценной пищей для гусеницы и не приносит заметного вреда для растения. Быть может, бабочка, вылетая из тростника, уносит с собой и этот грибок. Понятно, что бабочка делает это бессознательно, инстинктивно. И, наконец, каким-то путем бабочка передает этот грибок своим яичкам.

Случай этот очень интересен. Нечто подобное известно нам и из жизни муравьев. Самки одного из видов муравьев, отправляясь навсегда из своего родного муравейника в брачный полет, чтобы впоследствии основать новую колонию, захватывают с собой в специально имеющуюся для этого на теле сумочку грибки, которые в муравейнике возделываются и употребляются в пищу.

Вот так гусеница! Как она хорошо приспособилась к жизни в тростнике! Гусеница бесцветна, потому что окраска для нее излишня. Тело ее покрыто тонкой кожицей, так как она не нуждается в панцыре и хорошо защищена своим домиком. Гусеница потеряла способность линять, и в этом нет уже никакой необходимости. Она питается особенной пищей, а строение кишечника помогает держать помещение в строгой чистоте.

Проходит зима. В большой стеклянной банке, в которую сложена пачка обрезков тростника с гусеницами, попрежнему не видно никаких признаков жизни. Казалось бы, в тепле давно должно закончиться развитие бабочки. Но, кроме определенной суммы тепла, нужно еще и определенное время. При этом условии не произойдет ошибки, и бабочка вылетит точно к моменту появления молодых тростников.

Наступила весна. В городе на деревьях распустились почки, и по синему небу поплыли кучевые облака. Однажды утром в банке оказалось тонкое и изящное насекомое с длинным яйцекладом. Оно быстро бегало по стеклу и, вздрагивая усиками, пыталось вырваться навстречу солнечным лучам. То был наездник – без сомнения, враг гусеницы. Повидимому, еще прошлым летом, проколов тростину, в которой жила гусеница, он отложил в ее тело яичко, а когда развитие было закончено и появилась куколка, из яичка вышла личинка и прикончила хозяйку трубочки.

Ну, раз вышел наездник, то уже пора показать себя и бабочке!

Предположение подтвердилось: на следующий день в уголке банки неподвижно сидела скромная серая ночная бабочка.

Так вот ты какой стала, тростниковая гусеница!

Из тростниковой гусеницы «вывелась» скромная ночная бабочка.

Игра ктыря

Джусандала – полынная пустыня – весной наполнена запахом серой полыни, терпким и приятным. Низкорослая, голубовато-серая, она покрывает всю Джусандалу, лишь местами уступая место другим растениям. Кое-где виднеются участки красных маков. Бесконечные холмы пустыни будто застывшие морские волны. В чистом небе – редкие белые облачка; от них по холмам скользят синие тени. Иногда на горизонте появляется столб пыли, доносится глухой топот, и с холма на холм проносится табун колхозных лошадей. Кое-где покажется светлое пятнышко отары овец и исчезнет. Далеко на горизонте мелькнет темная фигура одинокого всадника.

Здесь, близ пресных ключей соленого озера Сор-Булак, особенно много скота, и кто бы мог подумать, как тяжела из-за этого езда на мотоцикле.

Ухабистая дорога?

Нет, дороги прекрасны, гладки, как асфальт, и вьются по сухой и твердой почве пустыни, всякий раз открывая за горизонтом новые заманчивые дали.

Может быть, много животных и они мешают быстрому движению?

И не в этом дело. Джусандала обширна, и всем живущим в ней раздолье.

Мешают езде жуки. Самые обычные в этой пустыне жуки-навозники, черные с рыжеватыми надкрыльями. От их упругих крыльев звенит воздух. Их так много, что ежеминутно раздаются звуки щелчков от ударов жуков о металл мотоцикла.

Но иногда происходит более досадное столкновение – жука с мотоциклистом. И тогда от жгучей боли хватаешься рукой за ушибленное лицо, на котором появляется красное пятнышко, быстро переходящее в синеватый бугорок. В это время отброшенный в сторону жук лежит на краю дороги и едва шевелит ногами.

Со страхом думается: «Где предстоит следующее пересечение путей и какая часть лица украсится очередным синяком?» Хороша перспектива – быть избитым жуками! Уж не лучше ли остановиться и подождать до вечера.

По полыни ползают голубовато-зеленые жуки-слоники, всюду снуют муравьи. На красных маках грузно повисли вялые жуки-нарывники, а на одиноком кустарнике терескена застыла в позе ожидания крупная муха-ктырь.

В позе ожидания застыла крупная муха-ктырь.

Посмотрите на мощную грудь ктыря, тонкое поджарое брюшко, стройные крылья и острые, как клюв, ротовые придатки. Черные выпуклые глаза зорко следят за окружающим, голова поворачивается во все стороны. Грубые и жесткие щетинки, покрывающие тело, придают ктырю грозную и воинственную внешность.

Вот мимо пролетает толстая черная муха. Стремительный взлет, молниеносный удар сверху вниз, по-соколиному, – и оглушенная муха уже в длинных, цепких ногах ктыря, преспокойно усевшегося для трапезы на тот же кустик терескена.

В пустыне царит весеннее оживление. Ползают грузные черепахи. Почуяв приближение опасности, спешит укрыться в ближайшую нору степная гадюка. Все время от норы к норе торопливо перебегают суслики; высоко в небе их высматривает зоркий степной орел.

Через полчаса муха высосана и бесформенным комочком валяется под кустиком. Потирая лапки, ктырь тщательно чистит свое стройное, мускулистое тело, покрытое жесткими волосами. Вся его поза теперь будто выражает удовольствие и успокоение, но глаза попрежнему следят за всем и голова поворачивается во все стороны. Еще несколько минут покоя – и ктырь срывается с кустика… Раздался легкий щелчок – и ктырь ударил мощной грудью в бронированное тело пролетавшего мимо жука-навозника. Жук упал на землю, а ктырь вновь уселся на свой наблюдательный пост. Зачем ему грязный и черствый навозник!

Недолгое время оглушенный жук неподвижно лежит на спине. Он выжидает: может быть, опасность еще не миновала и кто-нибудь сейчас снова станет нападать. Но все спокойно, разве только муравей подобрался и ущипнул за ногу, желая узнать, нельзя ли поживиться.

Жук шевельнул одной ногой, другой, расправил усики и вдруг замахал отчаянно сразу всеми ногами, зацепился за комочек земли и перевернулся. Еще две-три минуты – усики высоко подняты, а широкие пластинки на их концах трепещут в воздухе, жадно улавливая запах навоза. Поднимаются надкрылья, затрепетали прозрачные крылья, «мотор» заработал, и жук взлетел…

Будто только этого и ожидал ктырь. Вновь стремительный бросок, легкий щелчок – и опять на земле лежит сбитый жук, а ктырь уже на кустике и, потирая лапки, будто весело посмеивается.

Так происходит несколько раз, до тех пор, пока жалкий и запыленный навозник не уползает далеко в сторону от столь странного места, где нельзя подняться в воздух.

Через некоторое время улетает и озадачивший меня хищник.

Чем объяснить такое странное поведение ктыря?

Могло ли случиться, чтобы такой ловкий и зоркий хищник мог подряд несколько раз ошибаться, принимая навозника за съедобную добычу? Ведь он даже не пытался схватить жука ногами. Или, может быть, жук мешал ему наблюдать за добычей?

В чем же дело?

Повидимому, ктырь просто-напросто играл с жуком от избытка здоровья и энергии. Ведь игры очень свойственны животным, особенно молодым. Но игры – не только развлечение, как мы привыкли думать. Настоящее значение игр заключается в тренировке животных – своеобразной подготовке к решающим схваткам в жизни.

Среди высших животных, птиц и млекопитающих известно много примеров игр. А у насекомых об этом мы ровно ничего не знаем. Между тем насекомым, поведение которых обусловлено врожденными инстинктивными действиями, также необходим некоторый опыт, и игры им в этом помогают.

Мне как-то еще раз удалось наблюдать ктыря, игравшего с навозником. Впрочем, следует иметь в виду, что ктыри не всегда сразу узнают свою добычу и нередко хватают цепкими ногами кого и не следует. И эти случаи нужно уметь отличать от настоящей игры.

Сбор урожая

Пустыня между рекой Или и Калканами известна своими ветрами. Здесь попеременно властвуют то ветер чилик, дующий сверху, то-есть вниз по течению, то ветер курдай, дующий снизу. Когда особенно сильно разыграется ветер, над рекой несутся тучи песчаной пыли, а пустыня задергивается мглой.

Калканы – два продольных горных хребта. Они расположены друг к другу под небольшим углом, и оба загораживают путь мчащимся по долине ветрам: курдаю и чилику. Может быть, поэтому горы и называются Калканами, что в переводе означает «щит». Возможно, из-за этого и намело между щитами высокую гряду песчаных гор с загадочными поющими песками<sup>[2]2
  На земном шаре известно несколько мест с так называемыми поющими песками, которые при движении издают звуки разного тембра и силы. Песчаные Калканы и являются одним из таких мест.


[Закрыть]</sup>.

Если схватить натянутую палатку за веревки и трясти ее изо всех сил, то, пожалуй, и тогда она не будет так дрожать, как от свирепого чилика. В полотнище ударяются мелкие камешки, палатка то вздувается, становится как шар и вот-вот грозит сорваться с привязи и помчаться по пустыне, то внезапно опадает, становится маленькой, низенькой. Внизу, на краю пустыни, над белой полоской реки Или, несутся тучи пыли, а напротив нашей стоянки, над поющими песчаными горами, вздымаются длинные, косматые потоки песка. Хлопанье полотнища палатки, свист ветра – вся эта монотонная и тревожная музыка действует на человека угнетающе. И как отрадно забраться в широкое каменистое ущелье между Калканами, куда только изредка порывами залетает ветер!

На берегу небольшого ключа теснятся раскидистые разнолистные тополя, видны сине-зеленые тамариски с розовыми цветами, а ниже тянется постепенно расширяющаяся полоска зарослей саксаула. На них уже созрели семена: маленькое зернышко окаймлено несколькими похожими на лепестки крылатками и напоминает миниатюрный засохший цветок. Семена собраны в кисти. Здесь, особенно около урожайных деревьев, трудятся муравьи, запасая на зиму корм.

Вот от одного дерева протянулась торная дорожка, по которой спешат эти неутомимые труженики. Одни из них, ухватив за крылатку семечко, тащат ношу к своему жилищу; другие мчатся обратно. Поиски недолги. Тщательно перекусывается плодоножка облюбованного семечка, и его обладатель торопится спуститься вниз на землю. Впрочем, не все столь степенны, и есть среди муравьев озорники, которые, ухватив семечко, бросаются с ним на землю, избегая трудного спуска по стволу саксаула.

По торной дорожке спешат неутомимые труженики.

По тропинке с таким оживленным движением нетрудно добраться до муравейника. Вот и он – маленькая дырочка вертикального хода, окруженная небольшим валиком из песчинок и камешков. В пустыне, где летом господствуют жара и сухость, а зимой свирепствуют морозы, муравьи не строят таких муравейников, которые столь обычны в лесах, – муравьиных куч на поверхности земли, – а делают дома в земле. Немного поодаль от кольцевого вала камешков и песчинок разбросаны крылатки семян саксаула.

У входа в муравейник, как обычно, суетня. Те, кто с ношей, стараются поскорее протолкнуться во вход; освободившиеся от ноши спешат в обратный путь; другие заняты вытаскиванием крылаток. В муравейнике царит строгое разделение обязанностей, и очищением семян от крылаток занимаются только соответствующие «специалисты». Об этом можно судить хотя бы по тому, что носильщики крылаток, освободившись от них, тотчас возвращаются обратно.

От муравейника до дерева, к которому протянулась тропинка, около восьмидесяти метров. Если сравнить длину муравья с ростом человека, то для последнего это расстояние составит примерно около пятнадцати километров. Этот путь каждый муравей проделывает в среднем за полтора часа, то-есть, в сравнении с человеком, со скоростью десяти километров в час. Надо учесть, что в один конец муравей несет ношу, вес которой немного меньше веса самого носильщика.

За минуту в муравейник проникают в среднем три муравья с семенами. Учитывая, что ночью работа ослабевает, в течение суток в муравейник поступает около двух тысяч семян, в неделю – четырнадцать тысяч, в месяц – шестьдесят тысяч. Это изрядное количество, пожалуй, равно урожаю хорошего саксаулового дерева! В годы недорода семян деятельность муравьев становится вредной.

Даже в самую тихую погоду на песчаной горе дует ветерок. По гладкой поверхности барханов ему есть где разгуляться, и струйки песка то текут, как весенние потоки, то, обессилев, улягутся на поверхности маленькими застывшими волнами. Условия жизни для растений здесь очень тяжелые. Небогатая растительность этих мест – белый саксаул и джузгун живут в постоянной и страшной схватке с ветром. В одном месте, дерево засыпано совсем, только верхушка его зеленеет и тянется к солнцу; в другом обнажились длинные корявые корни, и растение, лишенное влаги, засохло.

Однако природа не оставила без животных и этот уголок пустыни: из-под ног вспархивает песчаная кобылка, на длинных ходульных ногах пробегает от куста к кусту песчаная чернотелка, мелькает заметный только по тени светложелтый, под цвет песка, песчаный муравей, и, как всюду, снуют такие же черные муравьи – сборщики урожая.

Только нет здесь торной тропинки, и муравьи бродят всюду. Да и тащат они не совсем обычный для этого времени груз: какие-то крупные, гладкие семечки. Какому растению они принадлежат? В семени под тонкой скорлупой покоится зеленый спиральный зародыш, свернувшийся клубочком, как маленькая змейка.

Постойте, ведь точно такой же зародыш и у семени саксаула! Но где же крылатка? Значит, прежде чем тащить семечко в муравейник, его освобождают от крылаток. Чем это вызвано? Ведь муравьи принадлежат к одному виду.

И как бы в ответ на этот вопрос, из-под ног срываются тонкие струйки песка, а муравьи, застигнутые порывом ветра, удерживая в челюстях семечко и растопырив в стороны ноги, замирают; тяжелая ноша, как якорь, помогает держаться на месте в этом столь стремительном течении и вихре песка. Конечно, будь у семени крылатки, муравью несдобровать бы от ветра. Муравьи уже, как видно, приспособились к существующим здесь своеобразным условиям – свирепым ветрам, и те, кто без ноши, в такие опасные минуты хватаются челюстями за маленькие камешки.

Следя за одним из сборщиков урожая, постепенно приближаемся и к самому муравейнику: это едва заметная дырочка в песке, постоянно задуваемая ветром. Но здесь, у входа, другие порядки. Тут песок наложил отпечаток на поведение муравьев: каждый выползающий из муравейника становится головой к выходу и, быстро-быстро семеня ногами, отбрасывает в сторону песчинки. Только закончив эту непременную обязанность, проявив заботу о спасении своего жилища от погребения, муравей отправляется в путешествие.

Так особенности жизни на песке изменили поведение и инстинкты муравьев – сборщиков урожая, заставили их приспособиться к новой обстановке. И совсем не прав тот, кто считает, что инстинкты насекомых, в том числе и муравьев, всегда одинаковы и очень медленно изменяются в новой обстановке.

Ночные полеты

Четвертый час машина безостановочно мчится по бесконечной пустыне. Ровная и гладкая, она кое-где прорезается водомоинами, поросшими кустарником. Слева – голубая зубчатая полоска гор Анрахай, справа – желтая ниточка кромки песков Таукумы, впереди на ровном горизонте маячит далекая желтая точка. На небе ни облачка, и хотя ветер свеж, но еще греет осеннее, октябрьское солнце. Иногда взлетает стайка жаворонков. Провожая машину, летит чекан-плясун. В стороне от дороги взметываются бульдуруки и в стремительном полете скрываются за горизонтом.

Желтая точка колышется, отражаясь в озерах-миражах, и медленно увеличивается. Потом становятся заметны очертания большого полуразрушенного кумбеза<sup>[3]3
  Так называется на казахском языке мавзолей, обычно сложенный из сырцового кирпича.


[Закрыть]</sup> Сары-Али. Дорога минует его, и машина мчится за новые горизонты. Еще час пути – и справа, совсем рядом с дорогой, протянулись полоской саксаульники.

Закатывается солнце, становится прохладно. Что может быть чудесней ночлега в холодную ночь у костра в саксауловом лесу! Ветерок слегка посвистывает в тонких безлистых веточках саксаула, ровно и жарко горит костер.

В сумерках на вершине холма появляются неясные силуэты сайгаков; они застывают на мгновение и внезапно исчезают. Темнеет.

Сгрудившись у костра, мы слушаем песню чайника и бульканье супа в котле. Вдруг что-то, падая, ударяется о чайник, потом раздается звук от удара по кабине машины. Затем кому-то легонько стукнуло по спине, а через минуту шофер Володя стал уверять, что его «полоснуло» по носу. Вскоре мы все ощущаем явственные звуки падения вокруг нас чего-то небольшого, но твердого.

Еще больше темнеет, и в небе загораются крупные, яркие звезды пустыни. В баке с водой появляется тоненькая корочка льда: после теплого осеннего дня температура быстро упала значительно ниже нуля. Наступила ночь. И в темноте очень трудно разглядеть что-либо на земле и отгадать причину все раздающихся звуков падения. Но вот что-то маленькое и темное падает в костер и, шевельнувшись, исчезает в жарком пламени.

Не зажечь ли нам фары автомашины? Но едва мы приходим к такому решению, как раздается возглас недоумения: из котла вытаскивают каких-то темных насекомых, величиной с пруссака-таракана. Пока мы разглядываем утопленников, еще чаще раздаются щелчки, и мы видим редкий дождь из таких же насекомых, падающих на землю почти вертикально сверху. На земле они беспомощно барахтаются, судорожно подергивают ногами, но не в силах уже больше подняться в воздух. Они совсем не умеют взлетать с земли – для этого им нужно, видимо, что-то другое, чего и в помине нет в пустыне, в саксауловых зарослях.

При свете костра я вглядываюсь в ночных пилотов, рассматриваю их блестящее черное одеяние, тупо округлую голову с небольшим, плотно прижатым к брюшку хоботком, черные глаза, овальное, хорошей обтекаемой формы тело. Прежде всего внимание приковывают ноги – светлые, плоские, снабженные оторочкой из густых щетинок, типичные плавательные ноги-весла. В ночных пилотах нетрудно узнать исконных обитателей водоемов – клопов-гребляков.

Гребляки населяют не только стоячие, но и проточные воды, а для дыхания выставляют из воды не конец брюшка, как это делают многие водяные насекомые, а голову. Яйца они обычно откладывают весной на водяные растения. Самцы многих видов гребляков обладают музыкальными способностями, издавая звуки с помощью передней лапки, которой, как смычком, проводят по поперечнобороздчатой исчерченности своего хоботка.

Но откуда здесь, в центре безводной пустыни, взяться клопам-греблякам, да еще в холодную осеннюю ночь? Ближайшая вода – река Или; озера ее дельты и озеро Балхаш от нас не менее чем в восьмидесяти километрах по прямой линии; и можно быть твердо убежденным, что больше здесь нет никаких пригодных для гребляков водоемов.

Клоп-гребляк – исконный обитатель водоемов.

Упав на землю, гребляки быстро затихают и замерзают. Видимо, с суши они не умеют даже подниматься в воздух и на ней, вне родной стихии, совсем беспомощны. Попробуем отогреть гребляка: лакированный комочек начнет энергично барахтаться. Подбросим его в воздух: крылья раскрываются, раздается едва слышный шорох, взлет, поворот обратно к свету костра и опять падение на землю. Как магнит, притягивает к себе гребляков мерцание костра, и в этом легко убедиться, если отойти от него в сторону метров на десять – двадцать. Здесь, в темноте, не слышно щелчков падения, зато светлое пятно над костром периодически прочерчивается линиями падающих насекомых.

В чем же причина столь странного поведения гребляков?

Повидимому, здесь сочетается несколько обстоятельств. Каждое животное стремится расселиться по земной поверхности как можно шире и занять свободные участки, где возможна для него жизнь. Кроме того, вероятно, гребляки инстинктивно покидают на зиму все мелкие и промерзающие водоемы, переселяясь в глубокие и непромерзающие. Осенними ночами и происходит переселение. Гребляки летят далеко во все стороны, быть может даже на большой высоте, согреваясь от мышечной работы. Видимо, они очень чувствительны к свету и способны улавливать отражение водной поверхностью ничтожного света звездного неба. У них, как говорят биологи, сильно развит положительный фототаксис – активное стремление к свету.

По всей вероятности, мерцание костра сбивало с пути ночных пилотов: они мчались с высоты вниз и вместо родной обстановки – воды, ударяясь, падали на сухую и твердую землю пустыни.

Поденки в саксаульниках

Для того, кто знает, что жизнь поденок тесно связана с водой и что саксаульники растут в безводных пустынях, заглавие этого рассказа покажется странным.

Каракульдюк – речка без конца и начала. Название это в переводе на русский язык означает «черное озеро». Может быть, здесь когда-нибудь и было озеро, а сейчас небольшие болотца постепенно собираются в узкую полоску воды, которая входит в естественный канал, извилистый, с отвесными стенами, глубиной около десяти метров, прорезающий совершенно ровную пустыню, поросшую саксаулом. Здесь нет видимого течения, и только легкое колыхание зеленых водорослей позволяет предполагать, что вода все же чуть-чуть движется в одну сторону.

Берега Каракульдюка заросли густыми и высокими тростниками, среди которых изредка пробиваются небольшие ивы, а там, где чистое место, сквозь прозрачную воду видны разнообразнейшие водоросли, образующие причудливой формы густой подводный лес. В этом лесу очень оживленная жизнь: плавают рыбы, носятся, ловко лавируя между растениями, различные водяные насекомые и их личинки. Весь этот животный мир запрятан за отвесными берегами, и на путника, идущего по однообразному саксауловому лесу, без клочка тени, сухому и ослепительно яркому в полуденный зной, неожиданное открытие Каракульдюка производит неизгладимое впечатление. Тут на расстоянии нескольких метров растут саксаул и болотная кувшинка, гнездятся саксаульная сойка и выпь, в воздухе вечером летают водяные жуки и пустынные копры. Такое смешение жителей воды в безводной пустыне кажется совсем необычным. Присутствие маленькой речки в пустыне всегда приносило неожиданные сюрпризы: встретишь какое-нибудь необычное насекомое на саксауле и не сразу догадаешься, что дерево пустыни тут ни при чем – это житель воды.

Через несколько километров узкий коридор, проточенный рекой, внезапно расширяется, река разливается на несколько болотистых озер и теряется в жаркой, сухой пустыне.

Утром и вечером, когда спадает изнуряющая жара, а прохладный воздух становится более влажным, недалеко от нашего бивака, над одиноким деревцом саксаула, какие-то насекомые, собравшись группой, заводят свои воздушные пляски. Слегка подергиваясь и подпрыгивая в воздухе, вся дружная компания то упадет почти до земли, то взлетит выше деревца. Веселый хоровод постоянно пополняется новыми, летящими со всех сторон насекомыми; кое-кто и убывает из него. Подобные «пляски» весьма обычны для многих, чаще всего – двукрылых, насекомых.