Текст книги "Беспамятный"

Автор книги: Павел Балашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Глава 17
СЛИШКОМ МНОГО ДЛЯ АТОСА,
СЛИШКОМ МАЛО ДЛЯ ГРАФА

Мне никогда не спится спокойно.

Безымянный покойник

Когда я проснулся, солнце светило вовсю. Таймер в коммуникаторе подсказал, что я проспал пять часов, и сейчас что-то вроде одиннадцати утра. Рядом со мной, на белоснежной простыни, свернулась клубочком мисс Сейли, намотав на себя легкое одеяло, словно кокон. Я не хотел ее будить, поэтому тихо, плавными движениями сполз с кровати, оделся и, стараясь не шуметь, вышел.

Спустился вниз по лестнице, я нашел в гостиной дока. Марат был мрачен и сидел, уткнувшись в терминал интерстара. Я поздоровался, он молча указал мне на кофейник. Предположив, что это одновременно и сигнал угощаться, и просьба налить ему, я забрал пустую чашку, стоявшую перед терминалом доктора. Он кивнул, и я мысленно поставил себе «зачет за понимание». Налил кофе, себе и Анри-Жаку, поставил его чашку перед ним и устроился на диване.

Доктор «отсутствовал в реальности» еще минут десять. Я все это время прихлебывал маленькими глоточками свой напиток и изучал взглядом гостиную. Картин и статуй мой друг в гостиной не держал, против традиций. Хотя… Что такое традиция? Всего лишь набор правил и заскоков, так или иначе принятых в том или ином обществе. Где-то на уровне закона, где-то на уровне негласной договоренности, где-то на уровне религиозных запретов и предписаний. Ничего удивительного в том, что традиции регулярно находили себе поклонников и ненавистников во всех обществах, во все времена.

– О чем задумался, – поинтересовался у меня доктор.

– О вечном – о традициях, – усмехнулся я.

– Забавная тема для размышлений в полдень, – кивнул Марат с совершенно серьезным видом.

– Не без того, не без того. А ты о чем задумался, с таким серьезным лицом раскапывая интерстар?

– Да есть пара вопросов, не дающих покоя медицинскому уму. Все про твою амнезию. Никак не могу понять, что с тобой делать, как спровоцировать восстановление нейронных связей. Хирургически слишком тонко, боюсь я, Игорь. Вот и ищу опыты более удачливых моих коллег, чтобы не испортить свою предыдущую работу.

– Мда уж, не хотелось бы, – я кивнул с самым серьезным видом.

– Не поверишь, Соловьев, мне бы тоже не хотелось, – всплеснул руками Анри-Жак.

– Поверю, отчего же. Жить-то хочется, док, еще как хочется. И все-таки ты русский, а никакой не француз. Слишком ты легко употребляешь русские идиомы. И устойчивые, традиционные так сказать, русские выражения. Не похоже на француза, Анри, так сказать, Жак.

– Вот опять все сначала! – док воздел очи горе. – Ну когда ты угомонишься, Птичка? Я ж тебе, дураку амнезийному, уже все объяснял! Я вырос на Волге, среди вас, уродов моральных! С вами, алкашами, вырос, у меня русский – второй родной. Я билингв, понимаешь?

– Анри… Или правильней – Андрей? Ни один француз, среди кого бы он ни вырос, не сможет с таким чувством называть русских алкашами и моральными уродами. Хотя бы потому, что проникнуться такими эмоциями просто не смог бы. Это из души, от боли, понимаешь? – я прищурился, разглядывая дока.

– Дурак ты, Птиц, вот как есть дурак. И алкаш, что характерно. И урод моральный, русский такой, никуда не денешь. А ты исключительно отказываешь мне, французишке, в праве любить вас всей душой? И, как следствие, в праве вас понимать и за вас переживать? – док откинулся в кресле, по лицу его начала расплываться довольная улыбка кота, обожравшегося хозяйской сметаны.

– Вот еще один камень в мою копилку, док…

– В копилку камни не кладут! – перебил меня Марат.

– Тем более, – я улыбнулся, – Андрей, прекрати водить меня за нос. Я уже все понял, от твоего упорства ничего не меняется.

– Иди-ка ты нахрен, Игорь! – док взмахнул рукой, словно отметая мои слова. – Понял он что-то, видите ли!

– Да ты даже уже не пытаешься говорить со мной на интере, Андрюх, ну уже хватит, правда.

– По-шел на-хрен, – разделяя по слогам, произнес Марат. – Не в чем мне тебе исповедоваться, Птиц. Не в чем, понял?

– Понял, Андрюх, понял, не вопрос, – рассмеялся я.

– О чем спор? – раздался голос из-за моей спины, принадлежавший, как не сложно было предположить, мисс Сейли.

– Да так, о родстве и родственниках, – улыбнулся доктор, тут же перейдя на интерлингв.

– Non ce qui serait digne de l’attention d’une belle fille, – я приглашающим жестом похлопал по дивану рядом с собой, и Джоан приняла приглашение.

– А теперь переведи, что ты сказал, – потребовала она. – Звучит красиво, но я не поняла ни слова, кроме «внимания».

– Наш невоспитанный друг сказал, что наш с ним предыдущий разговор не стоит внимания прекрасной дамы, – вмешался «Анри-Жак». – Причем сказал это на моем родном языке. Не то для того, чтобы немного вас поддеть, дорогая, не то для того, чтобы поддеть меня. Ни одно, ни второе у него не вышло, должен заметить.

– Нет, почему же? Я просто сказал длинную фразу на красивом языке, женщинам это обычно нравится, – я улыбался, по сути своей признавая проигрыш. Разумеется, если выдаешь себя за француза, то язык выучишь до степени совершенства. Тем более что сейчас это просто – гипнолингвистика удобная штука. Лег поспать, надев на голову специальную легонькую системку, проснулся – язык выучен! Собственно, помнится мне, именно так я вбил в себя английский классический, испанский, немецкий и хинди. Интер, французский и америкаанс, принятый в Содружестве Американской Конституции, я выучил сам, по старинке. И мне это, помнится, дико нравилось. Ага… Помнится, говоришь… Наверное, от осознания очередного «крючка для памяти» у меня сделалось очень идиотское выражение лица, потому, что доктор тут же рассмеялся.

– Вот злонравия достойные плоды! Дорогая, обратите внимание, такое лицо у него становится, когда он еще что-то вспоминает. Видимо, лингвистические опыты пробудили еще маленький отрезок памяти.

– Это правда, Игорь? – проворковала Джоан настолько сладким тоном, что мне сделалось не по себе.

– Ага, – пришлось кивнуть. – Наверное. Ну, то есть да, ко мне вернулся еще один маленький кусочек памяти, но вот я понятия не имею, какое у меня при этом выражение лица и чем именно было оно спровоцировано. Так что подобные предположения и их соответствие истине мы оставим на совести доктора.

– Какие вы, джентельмены, загадочные… – протянула мисс Сейли, строя из себя «типичную цыпочку». – Вас не поймешь. А мы куда-нибудь сходим позавтракать? Знаете, сон на тверди всегда вызывает у меня зверский аппетит по утрам!

– Ничего себе утро? – изумился доктор.

– Ничего не знаю, – капризно надула губки мастер-техник. – Утро – это время между пробуждением и завтраком.

Я не выдержал, расхохотался. Доктор покачал головой, но улыбка залила его лицо от уха до уха. Джоан похлопала нам ресницами, как бы говоря «а что я такого сказала?».

– Что ж, не вижу причин не сходить позавтракать, – выдавил из себя Анри-Жак, перестав смеяться. – Тем более что у меня неподалеку есть замечательное кафе с очень приличной французской выпечкой.

– А был бы ты и правда французом, ты бы сказал что-нибудь из серии «с очень приличными круассанами» или, на худой край, просто «с очень приличной выпечкой». Сколько я знаю лягушкоедов – они жутчайшие пищевые шовинисты и считают, что кроме них никто готовить не умеет, – поддел я доктора, намеренно говоря по-русски.

– Надоел, – фыркнул Марат в ответ, на интере.

– Он опять сказал какую-то гадость? – поинтересовалась Джоан.

– Нет, дорогая, что вы! Наш друг просто продолжает считать, что он со мной пикируется, – ответил док и встал из кресла. – Что ж, идемте завтракать. Попробуете, что такое настоящая выпечка, мисс. В ваших краях такого не приготовят, о-ла-ла!

– Я, наверное, поверю вам на слово, Анри-Жак, – рассмеялась мисс Сейли.

– Да, конечно, доктор, я тоже поверю вам на слово, – улыбнулся я, стараясь показать Марату, что наша пикировка закончена.

– А у тебя, маленький беспамятный негодяй, просто нет другого выхода, – нарочито серьезно рявкнул в ответ доктор. – К выходу!

– Так точно, – бодро гаркнул я, сцапал в охапку Джоан, и мы пошагали наружу.

Я никогда не жаловался на реакцию, знаете ли. И док, по-видимому, тоже. Поскольку когда мы вышли на крыльцо, и я узрел черный вэн, стоящий припаркованным на дороге, максимально близко к выходу, первое, что пришло в мою бестолковую башку, явно было абсолютно рефлексивным. Я сдвинул Джоан и Анри-Жака себе за спину левой рукой, а в правой уже искал возможную цель пистолет.

– Хватит нервов! – раздался из машины до рези в ушах знакомый голос, усиленный внешней звуковой системой. – Я пришел всего лишь поговорить!

– Ага, конечно. Вот выходи, и поговорим! – гаркнул я.

– Птичка, хватит нервов. Поверь, я могу доставить тебе гораздо больше неприятностей, чем ты мне! – ответили из машины, и, словно подтверждая данный тезис, рядом остановился близнец первого вэна. Только бортовая дверь уже была сдвинута, и в мою сторону пялился тяжелый скорострельный плазмомет.

– Ну что, убедился? – осведомились у меня. – Опусти ствол, давай поговорим, как взрослые люди. Надоел этот детский сад.

– Док, – сказал я очень тихо себе за спину. – Засунь-ка мисс Сейли в дом, и сам засунься. А я тут пообщаюсь…

Из-за моей спины кашлянули, явственно желая в чем-либо со мной не согласиться, но следом скрипнула дверь, и в нее изнутри стукнули небольшим острым кулачком, судя по звуку.

– А сам, – поинтересовался я. – Сам чего не?

– Не оставлю, – хрипло ответил доктор из-за моей спины.

– Ну так что, Птичка, – пролаял громкоговоритель, – поговорим?

– Вылезай, – крикнул я, опуская пистолет.

– Ну вот и умница, – и в этот момент на втором вэне закрылась боковая дверь, пряча стрелка за собой, но при этом и скрывая нас от него. И то хлеб…

Из первого авто вылез Шухер. Растолстевший, коротко стриженный, лоснящийся от довольства жизнью, на первый взгляд. Но – только на первый. Запавшие глаза, до сих пор красноватые, несмотря на препараты, подсказали мне, что скорее всего «бедняжка» плохо спит и много нервничает. А это просто замечательно, с моей точки зрения.

Он все так же вызывает у меня желание плюнуть ему в рожу, подумал я, наблюдая за тем, как Илья Штрауб, он же Шрам, он же Шухер, по дорожке шлепает от машины к дому. А еще я пытался понять, какого же черта я не стреляю. С такого расстояния не промахнусь – дабл в голову и нету жабы. Чего же я жду?

– Не вздумай, – свистящим шепотом из-за моей спины сообщил мне док. – У нас дома лаборатория, в которой твоих воспоминаний на три пожизненных. И ты в розыске в десятке миров. И мне эти проблемы ну вообще не упали, Игорь, понимаешь?

– Не переживай, – так же вполголоса фыркнул я, – не буду.

Тем временем Шухер подошел на дистанцию метров пяти и остановился, скрестив на груди руки.

– Здравствуй, Игорек, – начал он. – Тебе, наверное, дико интересно, почему я прилетел сам, а не прислал очередных головорезов?

– Мне наплевать, – ответил я негромко. – Те, кого ты присылал по сию пору, офигенно высоким профессионализмом похвастаться не могли. А патронов у меня много.

– Много, Игорек, много, согласен, – закивал Шухер. – Только не надоело тебе еще, как загнанный зайчишка по всей Галактике скакать? Рано или поздно ведь закончится везение твое, Птичка. И подрежут нашей пташке крылышки, ой как подрежут, да и клювик могут обломать, а?

– Могут, – не стал я спорить. – Но вот в отличие от тебя у меня дохренища шансов выйти отсюда живым. А вот твои стремятся к отрицательным величинам, Шухер.

– Моя фамилия Штрауб, – прошипел он, меняясь в лице. Ну да, он еще пять лет назад невзлюбил это прозвище.

– Да хоть Пшездецкий! – фыркнул я в ответ. – Мне наплевать. Ты Шухером был, Шухером и помрешь.

– Не хами, Игорек, – он отчетливо начинал заводиться. – Ой, не хами. А то я ручкой сделаю, и вместо меня пушки заговорят!

– Мне насрать, ты разве еще не понял? – изумился я напоказ. – Мне же удобней. Первым выстрелом меня явно не свалят, ты мешаешься. А я не промахнусь, твоя туша слишком жирна и слишком близка. Так что этот размен будет в мою пользу всяко. Заодно наконец кончится вся эта гонка. Ты ведь прав, Иля, она мне преизрядно осточертела. Давай покончим с этим сейчас, ага?

– Ты не будешь стрелять, Соловьев, – посерьезнел вдруг Шухер. – Ты же гребаный рыцарь, да. Я безоружен, я пришел к тебе говорить, ты просто не выстрелишь. Не сможешь. Я помню. Именно ведь из-за этого ты столько раз влипал в неприятности…

– Какая разница, что было раньше, Илья? – ответил я ему таким же серьезным тоном, ни тени насмешки в голосе не оставив. – Все меняется, и я не исключение. Я совершенно не шучу и не беру тебя на понт, предлагая закончить все именно сейчас и именно так. Но выбор оставляю за тобой. Мне интересно, зачем ты пришел.

– Ну вот, перейдем к делу, – улыбнулся Штрауб. – Я, собственно, хочу предложить сделку, Игорь. Тридцать миллионов кредов. И ты навсегда оставляешь меня в покое. И я даже не гоняюсь за теми носителями, которые ты спер, ты просто мне говоришь, кому ты их продал. Устраивает?

– Тридцать миллионов? – я прищурился. – Мда, за две с половиной тысячи лет инфляция преизрядно скакнула. Когда-то тридцать сребренников были достаточной ценой. Читал?

– Ох, – вздохнул Илья Штрауб. – Какие аналогии поперли, а? Игорь, ты не пробовал обращаться к психиатрам? Мания величия – это к ним, старина.

– Пробовал, но они диагностировали у меня манию преследования. Про манию величия ни слова сказано не было. Илья, предложение не принято. Я уничтожу и тебя, и Вита Серв. А там посмотрим, глядишь, и до остального картеля доберусь.

– Красиво сказано, Игорь. Но хватит ли силенок? Одному против всего белого света… Ты идеалист. А я предлагаю тебе спуститься с небес на землю. Получить страховой взнос. Решить одним махом свои проблемы с картелем. Более того, я даже согласен тебе помочь и частично прикрыть твои вопросы с мотобратвой. А то они тоже тебя очень, очень хотят видеть.

– Илья, я уже все сказал. Кроме того, я не принимаю предложений, которые заведомо некорректны.

– Это в чем же я некорректен? – Штрауб удивился.

– Ты только что сказал, что я один против всего белого света. А это лажа, Илюх. Во-первых, я не один. А во-вторых, Бесара еще не весь белый свет. И даже не большая часть. Так, крупинка. А стало быть, сил у меня может и хватить, Илюх. Я же не один, – я улыбнулся.

– Ну что ж… Доктор, а вы не заинтересованы в нашем сотрудничестве? – обратился Шухер за мою спину, к Анри-Жаку. – Я готов изрядно вложиться деньгами в ваши изыскания. А вы, в свою очередь, просто сейчас зайдете в дом, закроете за собой дверь и выключите наружные камеры наблюдения. Скажем, десять миллионов вас устроят за такой сущий пустяк?

– Десять миллионов? – притворно изумился Марат. – Подумать только! Скажите, господин Штрауб, вы из древней литературы только Библию читали?

– А при чем здесь литература? – нахмурился Шухер.

– Да вот был такой писатель, Дюма-отец, в одном из его романов герой говорит своему оппоненту: «это слишком много для Атоса, и слишком мало для графа де ля Фер». Так вот, господин Штрауб, для провинциального доктора Марата десять миллионов – слишком много, вам не кажется? А для меня, доктора медицинских наук, почетного академика трех научных домов и просто друга Игоря – это ничтожные копейки за мою совесть. Никаких денег мира не хватит, я слишком дорого ее ценю, знаете ли, – Марат, произнося все это, что-то набирал одной рукой на коммуникаторе, я слышал едва заметное пиликанье сенсорного экрана. А еще у меня складывалось впечатление, что док тянет время.

– А если речь будет не о деньгах? – поинтересовался Штрауб.

– А о чем? – вздохнул Марат. – О шкурках, что ли?

– Например, о том, что новообразованной исследовательской фирме нужен генеральный директор. Видный ученый. Поскольку лаборатории этой фирмы оборудованы по технологии, до которой официальной медицине еще лет десять трубить, то ученый должен быть очень видным. И поверьте, всемирная слава – это самое маленькое из того, что вас ждет на этом посту, Анри-Жак, – усмехнулся Шухер.

– Ай-ай-ай, как неосторожно, – раздался голос Вика от дороги. А когда Штрауб обернулся, он непроизвольно вздрогнул. На улице, прямо за его двумя вэнами, стоял еще один. Вокруг него расположилось полтора десятка крепких парней, облаченных в легкую броню, с охотничьими плазмобоями и тяжелыми дробовиками в качестве личного оружия. И крайне хмурых, почти поголовно, не считая Виктора – этот улыбался, покачивая «Вдоводелателем». – Как неосторожно со стороны этих двух водителей – не проверить топливные системы! Представляете, на ровном месте фургоны вспыхнули и сгорели, оба два, за считанные секунды!

– Вы кто, черт вас побери, и о чем вы говорите? – выкрикнул Шухер, потерявший всякое спокойствие.

– Кто я – вас не касается, а говорю я о том, что если вы сейчас же отсюда не уберетесь, то доктору и его другу придется вас опознавать в царстве судебных медиков. И поверьте мне, это не шутка и не угроза, это предупреждение.

– Любезнейший, зачем вы лезете не в свое дело? – осведомился мой оппонент шипящим голосом.

– А вы с какой целью интересуетесь, сударь, – парировал Виктор. – Уж не в суд ли подавать собрались? Убирайтесь отсюда. И сделайте так, чтобы я вас очень, очень долго не находил. А искать я вас буду, и весьма настойчиво.

Штрауб понял, видимо, что переговоры зашли в тупик. Покачал головой, повернулся ко мне, одними губами произнес: «Тридцать, сутки на размышление», и плавно, не делая резких движений, слегка боком, двинулся к своему фургону. Когда он подошел вплотную – дверь машины скользнула вбок, Илья практически втек в салон, и вэн, рыкнув мотором, с визгом резины тронулся вдаль по улице. Второй сделал то же самое. И перед домом остались только мы, а на улице – только Вик со своими парнями.

Я повернулся к Марату.

– Док, ну ты и выдал… Почетный академик, вся фигня…

– Не хами, – устало выдохнул доктор. – А то я и передумать могу. Такими благами скромного Анри-Жака еще не искушали.

– Да, охотно верю. Зря ты в дом сразу не вошел, когда я тебе сказал, – я похлопал врача по плечу.

– Ничего не зря, – мотнул головой Марат, опираясь спиной на стену дома. – Когда б еще в нашей бренной жизни я почувствовал бы себя настолько важной персоной, которую убалтывают, как девственницу на попойке.

– Ну и аналогии, а еще воспитанный человек, – улыбнулся Вик, подходя поближе к дому. – Док, мы не опоздали?

– Нет, парни, вы чертовски вовремя, – усталым голосом признал док. – Еще немного, и Птиц отделал бы нашего собеседника под фарш, а потом мы все вместе задолбались бы вносить за него залог и искать ему адвоката.

– А вообще-то мы втроем собирались завтракать, – напомнил я. – Вик, составишь нам компанию?

Наемник мотнул головой, отказываясь.

– Нет, Игорь, извини. Во-первых, дел до черта, а во-вторых, я же не один, а всем составом в такой экипировке в приличное место завтракать не ходят, я клянусь.

– Как скажешь, – пожал я плечами.

– Что мы должны, – поинтересовался Марат, – за твой визит с ребятами?

– Ничего, – усмехнулся Виктор. – Это можно считать бонусом к заказу Игоря. Как-никак я заинтересован в том, чтобы он жил долго и счастливо, как минимум до момента окончания наших с ним расчетов и моей миссии.

– Весьма польщен, – фыркнул я.

Вик попрощался с Маратом, пожал мне руку, вернулся к своим парням, и в течение секунд двадцати вся банда испарилась на своем фургончике. И только в этот момент я почувствовал, что сердце в грудной клетке колотится, как пошедший вразнос поршень в паровой машине.

Глава 18
ГОРОД ЗОЛОТОЙ

А в городе том сад,

Все травы да цветы…

Б. Гребенщиков

Выход в город на культурно-массовый прием пищи был испорчен еще до начала, мне лично было уже не до увеселений. Меня тихо бесила сложившаяся ситуация, и я ничего не мог с собой поделать. Вам не кажется, что Шухер оборзел? Причем до самого-самого края, дальше некуда. Я, конечно, мог предположить, что на мое появление на Ариэле стоит «маячок», но что у Штрауба хватит наглости явиться лично – настолько моя фантазия не распространялась.

Док угрюмо помалкивал. Джоан сначала пыталась нас расщебетать, «включив блондинку», но очень быстро поняла, что результат даже не нулевой, а стремится к отрицательному. Мы добрались до кафе, про которое упоминал Марат, отведали кофе с действительно очень неплохой выпечкой, и как-то очень быстро вернулись в дом доктора. Я забрался в сеть и начал вдумчиво шерстить открытые источники, собирая информацию по корпорации Вита Серв и планете Триангл.

Марат тоже уткнулся в терминал, явно продолжая свои изыскания. Джоан устроилась на диване у меня за плечом, то ли поглядывая, чем я занят, то ли задремав. Во всяком случае, насколько я видел ее отражение в различных отполированных поверхностях, поза ее не менялась. И дыхание было ровным, спокойным.

Чем больше я копал, тем больше бесился. Выходило, что я каким-то совершенно неведомым мне самому способом добился нужного результата. Не понимаете? Сейчас объясню. Видите ли, Вита Серв очень, очень прилично окопались. Их штаб-квартира, головной офис, мне была явно ни к чему, я отдавал себе отчет, что там одни менеджеры да попугаи. А производственные корпуса были крайне прилично защищены. И непохоже, что их защитили после моего предыдущего визита. А в том, что в прошлый раз я прошел системы их обороны и побывал в корпусах, я уже не сомневался. Ведь откуда-то у меня взялся «хвост» в виде их безопасников, и пластины пресловутые – тоже откуда-то взялись.

Ломание головы по этому поводу ни к чему не приводило – подсознание отказывалось исторгать из себя хоть какой-нибудь, пусть даже самый завалящий, «крючок». Я тяжело вздохнул, встал, прошелся по комнате туда-сюда, подошел к Марату, взял у него сигарету из пачки, с наслаждением закурил, прокашлялся и сообразил, что курить-то я практически бросил, за все время своих похождений и приключений. «Крючок»? Черта-с-два, ни разу. Просто – понимание того, что бросил курить. Запатентовать, что ли, метод отсекания зависимости? Бац – амнезия. Бац – больше не курим. Удобно, а?

Но к решению меня не приблизило ни на йоту. И я понял, что необходима рекогносцировка на местности. Ну вот то есть взять и полететь на Триангл, собирать данные дальше. Я поделился этой мыслью с Маратом, негромко, чтобы не разбудить Джоан. Док удивленно поднял бровь:

– Птиц, ты опять головой ударился? И когда только успел…

– Если б ударялся – ты бы видел. Я ж от тебя, можно сказать, не отходил, – парировал я.

– Ну тогда я даже боюсь предположить, какие процессы протекают под твоей крышкой черепа, – задумчиво протянул Анри-Жак. – До такого до думаться не каждый психопат смог бы, как мне кажется.

– Что ж ты за человек такой, а, медицина? – грустно спросил его я. – Что бы я ни сделал, ты то объявляешь меня психом, то называешь извращенцем, то просто за идиота держишь.

– Игорь, я врач. И если меня тревожит состояние больного, то я не стесняясь пресловутому больному это объявляю. А если тебе это настолько мешает, мог бы и сказать. Я вполне способен не выносить тебе остатки думательной твоей кости, а просто записывать. И строить твое последующее лечение, не ставя тебя в известность, от чего именно намерен исцелять.

– Да ну нафиг! – вырвалось у меня. – Нет уж, Андрей, так дело не пойдет.

– Тогда изволь слушать дядю доктора и не сомневаться. Комментировать, так уж и быть, разрешаю. Понял? – фыркнул Марат.

– Понял, понял, – кивнул я. – Но это еще не означает, что согласился.

– Ну и дурак, – безапелляционно заявил док и опять углубился в изучение чего-то на своем терминале. Наверное, давая понять таким нехитрым образом, что разговор окончен.

Я посидел минуту, докуривая богомерзкую злопухоль неведомой мне марки, и полез смотреть объявления о продаже кораблей на Ариэле. Мне срочно необходимо было помимо нашего «Ската» разжиться еще транспортом. А то никуда я не долечу, раз уж меня прямо здесь достали, у Андрея дома.

Почти сразу я нашел то, что меня заинтересовало: бывший малый десантный корвет, перестроенный в туристическую яхту. Ну, то есть как – перестроенный: орудия сняли, бараки десантуры разбили на каюты, напичкали свежеобразованные пристанища среднего класса хоть какой-то имитацией роскошной жизни и в таком виде продают. Не первый раз сталкиваюсь, насмотрелся. Кстати, вполне себе подход. Смущало меня только то, что заявленная грузоподъемность у этой посудины была не ахти, могли и силовую установку перестроить.

Второй лот на продажу заинтересовал меня еще больше: опять же яхта. Только не круизная, не туристическая, а спортивная. Маленькая, верткая, но тесная. Построенная для межзвездных регат. Никакого оружия, никаких щитов, только моторы и по реактору на каждый, силовая вооруженность – как у хорошего эсминца. И это просто превосходно! Вот на этой посудине можно совершенно свободно пилить в любой конец пространства и не переживать по поводу возможных желающих тебя догнать. Просто немного таких претендентов и найдется, поверьте мне.

Но у всего есть свои минусы – ее экипаж два человека, плюс до полутора центнеров груза. Больше не возьмет, даже кают в ней нет. Даже кубрика. Так, один отсек – он же и рубка, он же и кают-компания. Два пилот-ложемента, санитарный блок, он же капсула спасательная, и пищевой автомат.

Повинуясь непонятному наитию, я аккуратно встал из-за терминала, скинув себе на наручный оба объявления, и потопал к выходу.

– Ты далеко собрался ли, Игорь? – осведомился док.

– До верфи, док. Там корабль продают, который мне посмотреть охота. Для будущего дела.

– А, добро. Может, вызвать кого-нибудь из ребят Виктора? Для твоей безопасности…

– Не стоит, старина. Меня сейчас трогать – себе дороже, и Шухер это прекрасно понимает. Он, скорее всего, сейчас уже на полпути на свой небермудский треугольник, при этом меряет шагами каюту и матерится сквозь зубы.

– Уверен? – поднял бровь Марат.

– Почти на сто процентов. Я его довольно неплохо знаю, Андрей.

– Как скажешь, как скажешь. Ладно, тогда просто со связи не пропадай, хорошо? Чтобы я не волновался зря.

– Папа, я уже большой мальчик, мне уже можно покупать алкоголь и гулять после одиннадцати, – хохотнул я, в душе прекрасно понимая, что док прав.

– Да хоть после полуночи, – буркнуло светило медицины и опять уткнулось в свой терминал.

Я, довольный тем, что допрос окончен, вышел из дома и не торопясь пошагал в сторону большой улицы. А там уже и такси поймать можно, и рейсового буса дождаться.

Впрочем, ждать пришлось недолго, и уже через полчаса я бродил по верфи, наслаждаясь видом огромного количества судов, суденышек и, даже не побоюсь этого слова, судищ. Поскольку один из встреченных мною на стоянке верфи экземпляров по размерам приближался к среднему крейсеру по стандартам Российской Империи. Дура была не просто немаленькая, мягко говоря – огроменная. Заявлен был как тяжелый транспорт, стоил – почти два миллиона кредов, а если посчитать еще и страховку, и дооснастку, и заправку – то сумма еще немало увеличивалась. Ему требовался экипаж в тридцать человек, что составляло его четыре ходовые вахты. Эх… Ну вот почему я не транспортник? На такой дуре не просто жить можно, на такой дуре можно жить со всем возможным комфортом!

Но меня интересовали другие «лоты» этого аукциона. И путем недолгих переговоров с прискакавшим весьма шустрым продажником я стал фактическим владельцем еще двух кораблей. Этих самых, вышеупомянутых двух яхт – скоростной и прогулочной. А старая добрая коррупция позволила мне не сверкать своими документами. Прекрасно понимая одноразовость этого шага, я зарегистрировал прогулочную на Вольдемара фон дер Мурхе, а скоростную – на Леонида Беклемишева, гражданина Российской Империи. Сказал, что хочу сделать подарок другу. Сам внесся в реестр, как временный капитан, что законами ВМО вполне позволялось, и проследовал на борт. Собственно, судно было уже снаряжено и заправлено и стояло уже на стартовой полосе. Хорошо этой верфи, у нее свой космодром. Не парясь совершенно, можно продавать корабли, которые из салона осмотра следуют на оснастку и сразу же улетают.

На самом же деле это скорее относилось к наплевательскому отношению правительства Ариэля к своему таможенному пространству. Им вообще на весьма многие вещи было наплевать, из числа тех, за которые на других планетах могли и к стенке поставить. Ввез на Ариэль наркотики или тяжелое вооружение? Живи спокойно до тех пор, пока кто-либо из граждан этой милой планетки на тебя не пожаловался. А вот тогда – молись, зараза. Ибо все у тебя плохо, от слова «совсем», поскольку покой и достаток граждан ценится здесь гораздо выше, чем любые законы и свободы любых туристов и гостей.

Но все это лирика. Так, описательное отступление. Мне просто надо было как-то унять дрожь в руках, которая началась в тот момент, когда я оторвался от полосы космодрома. «Полар Стар», наглая и верткая посудина, развивала совершенно нереальную скорость на своих двух шифтах. Я из принципа не задействовал гравикомпенсаторы, и меня вдавило в пилот-ложемент ускорением в шесть G. И это на тридцати процентах тяги! Что же эта наглая скотина летучая творит на полном ходу?

Вынырнув из атмосферы, я открыл достаточно дружелюбный интерфейс навигатора, выбрал Триангл из списка планет, до которых «Полар Стар» способна была прыгнуть без захода в другие системы, подивился возможностям двигателей и начал предпрыжковый разгон. Для разнообразия дал тридцать процентов мощи на гравикомпенсатор, и полную – на движки. И тут же пожалел об этом, поскольку начал чувствовать себя паштетом, намазываемым на ломоть хлебушка.

Если кто-нибудь наблюдал за моим полетом, то скорее всего сейчас крутил пальцем у виска: пилот выскочил из атмосферы со скоростью около двух сотых мегаметра в секунду и рванул куда-то, ускоряясь с нелепым форсажем около 15G. Я бы, увидев такое, пришел бы к выводу, что бедняге стоит показаться психиатру. У него явные проблемы. А то, что «бедняга» в данном случае я, и врач остался там, откуда я ушел чуть больше часа назад – так это мелочи, нюансы…

«Звездочка», как я про себя окрестил яхту, довольно резво набрала скорость для прыжка, а дальше все произошло привычно – купол «перехода», Великое Ничто в своей зеркальной ипостаси, и я вынырнул в нужной мне системе через четыре с половиной секунды. Привязался к маяку выхода, определился, сопоставил часы, бортовые и личные, и никого не стесняясь на полном ходу попер к Трианглу. Посадку запрашивать не стал, попросил разрешения встать на орбиту. Их диспетчера просто подтвердили, что это не проблема, и я начал облет. Слава всем богам Пустоты, на борту «Звездочки» стоял очень неплохой комп, и фото-видеофиксаторы у него были крайне приличные.