Текст книги "На болотах (СИ)"

Верёвка. Есть. Крючки для неё. Есть. Ламповое масло. Есть. Тёплый плащ. Есть. Кремень и огниво. Есть. Котелок. Как же без него. Кружка, ложка, миска, нож – КЛМН, это известно даже далёким от приключений людям. Аптечка, побольше тряпок на бинты, нитки и игла. Хорошо бы взять целебных зелий, но всё, что нашлось в деревне и среди трофеев, уже отдали раненым. Сухая сменная одежда, тёплые обмотки для ног и две пары ботинок с толстой подошвой. Есть.

Необходимость билась внутри него, заставляя двигаться, наполняя смыслом каждое движение. Стучащие внутри сердца слова держали его в вертикальном положении, запрещая опускать голову, запрещая горбиться. Они прогоняли из его головы все лишние мысли, заставляя сосредоточиться только на деле.

Большая фляжка для воды и немного провизии, сколько сможешь унести сверх остальных вещей. В основном, сухари, сыр, соль и солонина. По дороге в любом случае придётся питаться подножным кормом, ягодами и грибами, когда их удастся найти, и в отличие от самого Дейгуна, Рейтер не способен сам пристрелить себе ужин. И магия тут не помощница. Даже если наложить на себя невидимость и тишину, и жирно обмазаться грязью, чтобы скрыть запах, сперва дичь ещё нужно выследить и догнать. Топи Мертвецов – это вам не вечно открытая продуктовая лавка, как говорит его опекун. Обычных животных там мало, а все, что есть, вполне способны сами тобой полакомиться.

Ах да, ещё железный флакончик со свиным жиром. Чтобы намазывать лицо от ветра.

Простая, чётко распланированная работа казалась ему приятным отдыхом. Просто следовать составленному списку. И ни о чём больше не думать.

Карта и намагниченная игла, которые одолжил опекун. В счёт выполненной работы, сказал он. Личная тетрадка с заклинаниями. Взять одну из толстенных книг Тармаса ему тоже не позволили. Наверное, Георг понадеялся продать их и то, что уцелело от библиотеки мага, чтобы хоть как-то компенсировать ущерб от нападения и пожара.

Пфф. Вроде бы ничего не забыл. Кроме оружия, но тут... придётся положиться на дорожный посох, окованный железом на концах. А броню волшебнику носить не положено, да и чем она поможет, если уже край настанет.

Что происходит? Рейтер и сам бы хотел это знать.

Прошлой ночью бандиты дали Гавани лишь четверть часа передышки, прежде чем вернуться с подмогой. К этому времени ополченцы сумели притушить бушующий в деревне пожар, собрали всех выживших людей на небольшом островке, где стоял дом Дейгуна, и где Мерринг заботился о раненых. Там же, вдали от домов, которые ещё не сгорели, воины решили стоять до последнего. Они встали тесным кругом, защищая раненых и безоружных людей в центре.

Несмотря на то, что у него было достаточно времени, полудроу не сумел полностью восполнить свой арсенал заклятий. Сказалось то, что его разбудили посреди ночи, не дав спокойно выспаться. Он еле-еле сумел запомнить одно, самое важное заклятье. Поняв, что успехов больше не предвидится, он вышел из разграбленного мародёрами дома Тармаса и направился к баррикадам.

Как только он вошёл в круг, юноша заметил новые лица. Его приёмный отец о чём-то тихо шептался с Георгом, отчего тот взбешенно размахивал руками и порывался закричать, но вечно спокойный эльф останавливал его взмахом руки. Когда Рейтер приблизился к ним, опекун тут же замолк, обернувшись к нему и задумчиво осматривая парня. Неподалёку стояли на страже несколько приведённых им охотников с дальних ферм, не затронутых вторжением. Они выглядели заспанными и до смерти перепуганными, оглядываясь на царящий вокруг хаос широко раскрытыми глазами. И всё же, они пришли, беспрекословно подчинившись своему командиру и учителю, оставив свои хозяйства и семьи на растерзание бандитам.

– У нас почти не осталось времени, – бесстрастно заметил Дейгун, – но я рад, что ты почтил нас своим присутствием.

– Я собираюсь прочитать защитное заклинание, – учтиво сообщил им юноша, почтительно улыбаясь до ушей. – Если вы с лучниками прикроете меня, было бы просто замечательно.

Георг кивнул и знаком велел ближайшим ополченцам подойти, незаметно положив руки на спуск арбалетов. Парнишка, всё ещё внимательно глядя на Дейгуна, высыпал на свои ладони щепотки растолчённого серебра и талька, затем осторожно произнёс волшебную формулу и приготовился взмахнуть руками, смешивая два порошка и распыляя их в воздухе перед глазами...

Рука опекуна тяжело легла ему на плечо, и Рейтер едва сдержался, чтобы не ругнуться и не разрушить их единственный шанс на спасение.

– На меня, – потребовал охотник, доставая из-за плеча лук и мгновенно закрепляя спущенную тетиву. Три стрелы уже были в его руке, две легли на тетиву, а ещё одна приготовилась ждать своей очереди.

Юноша кивнул, принимая команду. Так будет даже проще. К тому же, стрелки могут просто не послушаться "мятежного" полудроу, если он прикажет им стрелять в сторону крестьян и их братьев-ополченцев.

Он дунул на щепотки в своих руках, и порошки закружились в воздухе, мерцая искорками магической энергии. Дейгун невозмутимо натянул тетиву до щеки и пустил сразу две стрелы между плеч двух стоящих перед ним солдат. Из пустого воздуха вылетел на землю дуэргар, протягивая скрюченные пальцы к торчащим из его горла и груди вороньим оперениям.

Ни на мгновение не прекращая выпускать стрелы, следопыт стрельнул глазами в сторону наблюдающего за ним приёмыша, и так, как будто между делом, прошептал на эльфийском:

– Сегодня утром ты уйдёшь из Западной Гавани навсегда.

Юноша мог только недоумевающе посмотреть на своего опекуна, поднимая брови.

– Ты понесёшь в город Невервинтер ту вещь, которую искали в деревне захватчики. Небольшой серебряный осколок, который я давным-давно спрятал в руинах неподалёку. Этой ночью я, как только мог быстро, добрался до него и забрал обратно себе. По пути мне встретились некоторые... препятствия, но им не удалось слишком сильно задержать меня. Остальное за тобой. Пришло время тебе вернуть свой долг перед Гаванью.

Рейтер устало взглянул на собранный наконец рюкзак. Повезло ему жить с охотником-следопытом, который знает, без чего невозможно обойтись в любом походе. Но, помоги мне Лабелас Энорет, как же всё это сложно и тяжело. Трясина не прощает ошибок, сказал приёмный отец. Большая часть неудачливых путешественников пропала там не из-за вылезших из-под земли мертвяков или людей-ящеров, а из-за того, что забрели не туда и провалились в болото. Не менее коварны и хитрые волшебные грибы, которые спорами парализуют подошедших слишком близко путешественников и оставляют их беспомощные тела на растерзание жукам-падальщикам. Ну, и ещё всегда можно съесть что-то не то, и просто уйти вглубь топей, ничего не осознавая вокруг себя.

– Скажи, вы правда надеетесь выиграть время, принеся меня в жертву этим тварям, или это просто жест отчаянья? – спросил паренёк у Дейгуна, внимательно инспектирующего его сумку.

Следопыт холодно нахмурился, не поднимая на него глаз, увязывая рюкзак покрепче.

– Тебе стоит сосредоточить мысли на хорошем. Придумай, как подольше избежать гибели, и ты подаришь всей деревне ещё несколько дней жизни.

Юноша стыдливо опустил глаза, не чувствуя в себе сил продолжать эту игру.

– Ну, уж прости меня, что я ещё недостаточно очерствел для всего этого, – ответил он с желчью в голосе. – Я же не отпетый искатель приключений с тысячью пройденных миль за плечами...

На удивление, эльф замер на месте, словно застигнутый врасплох мыслью. Он повернулся к воспитаннику, словно кукла на плохо смазанных шарнирах, и всмотрелся в его лицо долгим внимательным взглядом, запоминая его навсегда.

– Я знаю, что тебе пришлось уже слишком многое испытать, – произнёс он каким-то не своим голосом, как будто моложе, живее как-то. – И придётся пережить ещё больше, прежде чем Боги заберут тебя к себе. Я прошу тебя только об одном. Оставайся настоящим человеком.

Рейтер оледенел, получив такое неожиданное наставление. По инерции он постарался найти в нём двойное дно, какой-то скрытый смысл, но быстро отказался от неблагодарного занятия. Он уже решил раньше, что больше не будет копаться в запутанном отношении к нему своего опекуна. Больше незачем было разговаривать с эльфом, с которым они точно больше никогда не увидятся. Он просто вырвал у него из рук рюкзак, буркнул что-то неразборчивое на прощание и выбежал из дома, чтобы больше никогда сюда не вернуться.

Полудроу замер у задней двери, тяжело дыша и пытаясь собрать воедино разлетевшиеся мысли. Он знал стольких людей в этой деревне. В родной деревне, как бы он к ней не относился. На одно биение сердца ему захотелось поговорить с каждым из них, услышать их личное мнение. Столько интересных, колоритных персонажей. Хоть кто-то из них должен сказать что-то, что ему поможет...

Но в следующий миг Рейтер зарычал, мотая головой и взъерошивая светлые волосы. Всё, чего ему от них на самом деле хотелось – это услышать их соболезнования, самому ощутить немного сочувствия. Им сейчас было не до переживаний волшебника-недоучки. У них было своё горе, с которым он им ничем не мог помочь. И его появление определённо не подбодрит их. Скорее наоборот. Он и так сделал всё, что мог, чтобы спасти их...

Приглядевшись, парень заметил в густой сухой траве быстро промелькнувшую чёрно-белую шкурку. Его сердце на мгновение ёкнуло, отозвавшись тупой болью. Рейтер подошёл поближе, успокаивающе поднимая руки и шепча тихие бессмысленные увещевания. Миг спустя он поднял из травы маленького крольчонка, который тут же принялся ластиться к нему и лизать пальцы.

Это был Сильва, домашний питомец Эми, которого она нашла в одиночестве на болоте, с перебитой лапкой, выходила и привязала к себе. Кролик постоянно за ней таскался и не переставал радовать девушку своей милой мордашкой и очаровательной прожорливостью, с которой он схрустывал морковки и листы капусты, нарванные на окрестных полях. Теперь некому было присматривать за ним, и голодный зверёк сбежал из своей клетки во дворе разрушенного дома.

Юноша грустно посмотрел на ворочающегося в его руках крольчонка. Затем, приняв решение, расстегнул ворот куртки и приподнял зверька повыше. Сильва тут же ткнулся носиком ему в подмышку, проникая под одежду и сворачиваясь маленьким клубком под сердцем. Только его мордочка выглядывала из тёплого местечка, рассматривая всё вокруг любознательными чёрными глазками-пуговками.

Рейтер стиснул зубы, ощущая, как распространяется по его груди тепло, и воровато застегнулся на все пуговицы, чтобы никто не увидел прижавшегося к нему крольчонка. Он почувствовал, что на глаза наворачиваются совершенно ненужные слёзы, и поспешил двинуться по тропе вглубь трясины. Ни с кем не прощаясь. Дейгун поведал ему, что попытается сохранить отъезд осколка в тайне, и юноша совсем не горел желанием эту тайну кому-либо раскрывать. Кроме Сильвы, у него в этом месте никого не осталось.

* * *

Лишь одна пара глаз, умудрённых и окружённых морщинами, наблюдала за его отправлением. Старый эльф молчаливо смотрел со своего порога, как его приёмный сын скрывается в тёмной сени болотных деревьев. В длинном походном плаще неопределённого цвета, с дорожным посохом в руке и нагруженной котомкой, как горб, свисающей за спиной, он ничем не отличался от любого иного путника на бесконечных дорогах Фаэруна. Дейгун тихо вздохнул и тоже отправился в топи. Чуть в сторону от пути, избранного его воспитанником.

Охотник неслышным шагом шёл по погружённым наполовину в трясину стволам, по кочкам жёсткой болотной травы, перепрыгивал привлекательные на вид зелёные полянки, скрывающие под собой бездонный омут. Он издали обходил встречающихся ему на пути падальщиков, уже собирающихся, чувствуя кровавое пиршество, и прекрасно известные ему гиблые места. Мысли эльфа в это время были заняты совсем другим. Осколок, отданный им этому беспечному мальчишке.

Дейгун так же живо, как и восемнадцать зим тому назад, видел перед собой последние конвульсии умирающей Шайлы, пока лекарь доставал из неё этот самый кусок странного холодного серебра. Его Шайлу убили не свободно сновавшие вокруг демоны и не прикосновение отвратительной нежити. Её убил этот проклятый осколок, вонзающийся всё глубже ей в сердце, пока его пытались из неё вытащить. Лекарь растерянно развёл руками, признавая своё бессилие. К тому времени, как они поняли, что магическое серебро не желает расставаться с обретёнными им ножнами, Шайла уже... отошла. Эсме затихла вскоре вслед за ней, не приходя в сознание, потеряв слишком много крови от пронзившей всё тело раны. Осколок, вынутый из её уже мёртвого тела, забрал себе приехавший на похороны Дункан, его единокровный брат-полуэльф.

Для Дункана, в то время ещё не оставившего стезю искателя приключений, это был просто любопытный сувенир, очередной трофей, который можно продать любопытному мудрецу или повесить на стену над камином. Он не видел этого осколка, залитого алой кровью своей жены, только что вынутым из её ещё горячего тела. Проклятый кусок серебра всегда оставался таким же холодным, сколько бы Дейгун не держал его в руках, задумавшись в тёплом кресле у камина, как будто требовал, чтобы о нём постоянно вспоминали. Даже когда лесной эльф в порыве гнева бросил его в камин, осколок ничуть не нагрелся, своей прохладой постепенно затушив пылающий огонь и остудив угли. Эльф чувствовал, что на серебре лежит какое-то жуткое проклятье, и даже когда этот самовлюблённый чародеишка из Невервинтера с мудрым видом заявил, что не видит в осколках ничего значительного, кроме "слабого следа магического заклятья или демонического огня", Дейгун ему ни на миг не поверил. Осколок взывал к нему, требуя чего-то неясного, невозможного, словно постоянно шепча над ухом на каком-то языке, которого охотник не понимал.

Первые месяцы после прошедшей через Западную Гавань войны были до отказа заполнены непрерывным трудом. Деревня восстанавливалась из пепла, постоянно преодолевая очередные проблемы. Дейгун был постоянно в работе, выслеживая по топям зверей, чтобы прокормить растущее население, пока не пропаханы заново и не засеяны поля. Он отгонял от Гавани крупных хищников, почуявших слабое звено среди человеческих поселений, он участвовал в отражении всё ещё вылезающей из болот нежити, он пытался договориться с друидами Круга Топей, чтобы они взяли Западную Гавань под свою защиту и отвадили от неё племена ящеров, троллей и гигантских пауков. У него не оставалось времени на то, чтобы горевать, и даже его дом стоял в руинах, пока до него просто не доходили руки, а Дейгун всё время проводил, странствуя по болоту.

Но потом, внезапно, все дела одно за другим чудесным образом закончились, и его жизнь пошла по накатанной колее. Тогда старый эльф и обнаружил, что незаметно для себя обрёл привычку долгими зимними вечерами сидеть в кресле у камина, не желая ничем заняться, и лишь думая о потерянной им жене. Он представлял, как они бы жили в этом новом доме, как бы Шайла укачивала их новорождённого ребёнка, а он мастерил для него кроватку и изредка подходил, чтобы посмотреть на них вдвоём, и его глаза наполнялись гордостью и любовью. Он придумывал про себя обстановку каждой комнаты в их большом доме, выбирал, из какого дерева сделать обивку для стен и пола, подолгу спорил с пустотой, но каждый раз приходил к единогласному решению. Он даже продумывал заранее каждый следующий день, когда они с Шайлой пойдут на речку купать малыша, а когда они отправятся на прогулку по разведанной им безопасной тропе, к поляне, усыпанной только что высыпавшими фиалками, такого же прекрасного оттенка, как и её глаза. Дейгун так увлекался наведённой им самим иллюзией, что один раз не заметил, как вышел из дома, разговаривая со счастливой, весёлыми глазами смотрящей на него женой, и натолкнулся прямо на любопытно следящего за ним глазами дикого кабана.

Все эти изменения наступали так постепенно, так незаметно, что эльф не придавал им особого значения. Он вовсе не замечал, насколько изменился за одну эту зиму, пока не взглянул один раз в зеркало и не увидел там древнего, морщинистого старика, еле видящего узкими, заплывшими глазами. От испуга он даже разбил зеркало, и потом ещё долго смотрел на крапинки крови, стекающие дорожками по его сжатому кулаку.

Эльфы не стареют так, как люди. Даже когда приходит конец и их долголетию, они просто мирно угасают, словно дерево осенью, не проходя через это ужасное дряхлеющее состояние, когда не можешь сам поднести стакан к трясущимся зубам. И всё же, в зеркале Дейгун увидел себя именно таким. Немощным, потерявшим слух и зрение, способным только с замиранием сердца ждать своего конца, постоянно жалуясь на своё состояние и вздрагивая от каждого шороха.

Так же, как медленно накатывало наваждение, так же быстро наступил откат. Старый эльф так перепугался, что немедленно постарался избавиться от всех оставшихся у него вещей, связанных с Шайлой. Он больше не хотел, чтобы хоть что-то напоминало ему о ней. Эльфы не живут так, не закутывают себя в непроницаемый кокон из тревожащих воспоминаний. Они отживают очередной пласт своей длинной жизни и оставляют его позади, без всяких сожалений и ностальгии. Они меняются, гораздо медленнее людей, но впитывают в себя прожитый опыт и прошедших рядом с ними товарищей, друзей, врагов, любимых. Можно сказать, что в течение своей жизни эльфы нарастают вокруг себя, как старые деревья, год за годом утолщающиеся, прибавляющие внутрь новые кольца.

Охотник снова обеими руками ухватился за любую доступную ему работу. Дейгун даже взял к себе на воспитание сына Эсмерель, за которым до сих пор заботились в общих яслях, вместе с другими детьми, потерявшими на войне родителей. Теперь у него наконец-то было время, чтобы заботиться о нём и воспитать мальчика так, как он чувствовал себя должным.

Но ничто ему не помогало. Вместо очаровывавших его воспоминаний Дейгун каждый день переживал из-за того, что ему не удалось спасти свою любимую. Все изобретённые им до этого видения обернулись против него, показывая, чего он лишился, заставляя люто ненавидеть того, кто отнял у него жену и всё это иллюзорное счастье. Эта заполнившая его сердце ненависть и злоба легко вырывались наружу, заставив охотника стать нелюдимым и сторониться других жителей Гавани. Теперь каждый вечер он зарывался лицом в подушку и лежал без сна, чувствуя внутри себя всё это накатывающее волнами безумие, заставляющее его снова и снова искать того, кто ответственен за его горе. С последними вещами Шайлы Дейгун расставался всё медленнее, заставляя себя буквально отрывать их от сердца, поскольку они одни дарили ему какое-то подобие спокойствия, временного убежища от боли. Но когда затуманенное сознание вновь прояснялось, эльфу становилось только ещё больнее от того осознания, что всё его счастье было лишь иллюзией, тем, что ему никогда уже не достанется.

Последней такой вещью остался этот коварный осколок. Старый эльф подолгу сидел у камина, держа его в руках, словно его острые грани, впивающиеся в ладонь, доставляли ему извращённое удовольствие. В конце концов, Дейгун перенёс всю свою ненависть и боль на этот кусок серебра, убивший его Шайлу. Неразумный, бездушный осколок обрёл в его сознании собственную волю, словно это он все эти месяцы доводил охотника до безумия своим непрекращающимся шёпотом в сознании. Неспособный больше логически мыслить, эльф бежал в древние, поглощённые трясиной руины невдалеке от деревни, и бросил осколок там, закопав его в сундуке под огромной грудой нераспознаваемого старинного мусора. Некоторое время он на самом деле боялся, что проклятое серебро само собой вновь окажется в его кармане посреди ночи. Иногда он до сих пор просыпался в холодном поту, бросаясь проверять, не вернулся ли к нему осколок.

И всё же, влияние иномирного серебра только утихло, но не исчезло совсем. Дейгун смог со временем преодолеть раздирающие его голову приступы самобичевания, и уже не был похож на столетнего старика, но его характер навсегда изменился. Некогда отважный следопыт, любящий муж и верный боевой товарищ превратился в холодного, расчётливого охотника, убивающего и зверей, и случайно забредших на окраину Гавани разбойников с одинаковой безжалостностью. Его приёмный сын, наверное, считал его совершенно бессердечным механизмом, конструктом, движимым одной лишь холодной логикой.

Иногда Дейгуну и самому казалось, что серебро того осколка перетекло на него, окружив живую кожу холодной серебряной бронёй.

Но он не жалел о потерянном. Он проживёт и без него.

Следопыт вышел на поляну посреди топей, где его ждала изящная фигура в простой робе с капюшоном, как будто неразличимо сливающаяся с окружающим её болотом. Гостья откинула капюшон на плечи и радушно улыбнулась, открыв приятное эльфийское лицо с гривой каштановых волос и внимательными светлыми глазами.

– Ты собираешься последовать за ним, не так ли? – спросил охотник, не утруждая себя с приветствиями.

Элани кивнула, улыбаясь беспечно и счастливо. Она глядела куда-то мимо его плеча, видя только для неё существующие картины.

– Я отдал ему осколок, – продолжил старый эльф, вглядываясь в эти розовые глаза, которые, кажется, не способны были видеть зло в окружающем мире. – Прошу тебя, проследи за тем, чтобы он не расстался с ним... чтобы зло не попало в чьи-то невинные руки.

Лесная эльфийка безмолвно взглянула на него. На её неизменном в вечности лице отразилась лёгкая печаль.

– Ты не представляешь, какая тьма содержится в этом невзрачном куске серебра, – попытался увещевать её Дейгун, приоткрывая на краткий миг истинные чувства, протекающие сквозь его сердце. – Она сведёт его с ума. Она заставит его искать, на ком выразить свою ненависть. Она...

– Ты зря так низко ставишь своего воспитанника, – прозвучал её звонкий, как музыка воды, падающей на обточенные ею камни, голос. – Он гораздо лучше тебя справляется с тьмой внутри себя... а ведь он носит её под сердцем все восемнадцать лет.

Эльфийка развернулась и спокойным, дородным шагом направилась в чащу, исчезая среди теней плачущих деревьев.

– Осколок не должен попасть ни к кому другому! – отчаянно крикнул ей вслед старый эльф. Рука его дёрнулась, чтобы удержать друида, но пальцы бессильно сомкнулись лишь на пустом воздухе. – Я не знаю, что тогда произойдёт, но эту ненависть ни за что нельзя выпускать наружу! Ты слышишь?... Этого нельзя допустить!...

Он кричал, срывая голос, но его слушателями были только качающиеся камыши и бездонное небо над головой, затянутое набухшими снегом тучами. Охотник развернулся и молча побрёл домой. Впервые в жизни он осознал, что чувствует страх, который не может преодолеть.

* * *

Одинокий юноша вышел за пределы деревни и вскоре набрёл на тропу, ведущую на север, вдоль побережья Мечей и к портовому Хайклифу, куда и советовал ему направляться опекун. Он взглянул на карту, затем бросил осторожный взгляд в обе стороны вдоль тропы – и быстро пересёк её, уходя дальше вглубь топей. Он прекрасно понимал намерения изгнавших его односельчан, но не собирался слепо следовать прямиком в ловушку.

Пока что его больше беспокоила другая мысль. Единственный путь спастись для жителей Гавани – это вынудить бандитов бросить все силы на то, чтобы остановить осколок, движущийся в большой город, где они наверняка не смогут так просто его достать. И сделать так, чтобы они могли успешно преследовать носителя осколка. А иначе мародёры вернутся и постараются всё равно вырезать Гавань до последнего жителя, просто от досады. Дейгун не мог не подумать, что его приёмный сын просто оставит осколок на видном месте посреди тропы, а сам сбежит куда-нибудь прочь, желательно – на другой конец Фаэруна. И оставит надпись: забирайте, и подавитесь. Старик должен был отправить за ним тайную слежку, чтобы предотвратить подобное поведение – а заодно и убедиться, что носитель осколка оставил за собой достаточно ясный след. Не то чтобы юноша на самом деле собирался выбросить кусок серебра в болото, несмотря на то, как к нему относились в Гавани. Нет, такое было не по нему. Но перспектива того, что за ним вновь будут постоянно наблюдать, не могла его радовать.

На болотах было довольно красиво в это время года. Сухой, терпкий воздух переполняли запахи тины и стоячей воды. Лишённые листьев деревья кланялись ветру, загораживая всё свободное пространство чёрными голыми ветвями. Пробираясь между ними, раздвигая руками кривые ветки, с которых осыпались кусочки коры и последние увядшие листья, Рейтер чувствовал внутри невероятную пустоту. Он был свободен. Наконец-то, спустя столько лет мучений, он мог просто гулять по этому осеннему лесу, сколько его душе угодно... а его сердце желало лишь, чтобы кто-нибудь прирезал его прямо здесь, и он остался лежать где-нибудь под старой елью, в луже собственной крови.

Паренёк прорвался сквозь застлавшую его путь колючую преграду и побрёл дальше, настороженно прислушиваясь к тому, как хлюпает болотная вода под ботинками. Землю вокруг устилал бесконечный грязно-зелёный ковёр, и каждое следующее дерево казалось точной копией предыдущего.

А вокруг расстилались красоты Топей. Кроваво-красный мох, страшно ядовитый, почти круглый год выпускающий облака спор, покрывал утопающие в трясине пни-великаны. Проглядывали через переплетения стволов глазки болотных цветов, блёклых и на вид совершенно безжизненных. На одинокой кочке посреди огромной зелёной поляны примостился тонкий стебелёк с длинными, нежными и мясистыми листьями – это горенка лечебная, невероятно редкая трава, из которой варят чудодейственные целебные зелья. Как будто нарочно, она забралась в самый центр бездонной топи, предлагая кому-либо попробовать достать себя!

Рейтер не обращал ни на что вокруг внимания, безучастно глядя лишь себе под ноги и напряжённо пытаясь думать. Но в голове лишь гудела тяжёлая, глухая тишина, и сколько он не старался, мысли не шли, замирая и угасая перед глазами.

Лямки тяжеленной сумки оттягивают плечи.

Свинцовое, наполненное бурей небо нависает над головой, придавливая взгляд к земле.

В оглушительной тишине болот лишь доносится отовсюду писк мошкары.

Глаза наливаются усталостью. Всё расплывается, и парень отчаянно промаргивается, растирая оседающую из воздуха грязь по щекам.

Словно в трансе, он не думал ни о чём, ни о оставленной далеко позади деревне, ни о потерянной... подруге, ни о том, что ждёт его впереди, что предстояло сделать...

Но вот, неподалёку доносится тихое-тихое журчание ручейка, и парнишка со всех ног бросается в ту сторону, торопясь, как будто это мираж, что вот-вот исчезнет. Сбросив сумку, он припал к тонкой струйке чистой воды, перекатывающейся по каменному ложу, чуть ли не вылизывая камни, смоченные драгоценной жидкостью.

Сперва ему показалось, что на поверхности воды пошли волны, искажая отражение. Через жадность оторвавшись от каменного русла, паренёк подставил ладони под ручеёк воды и пригляделся к окружающему лесу.

Только тогда он откинулся назад, беззвучно бормоча что-то одними губами, пытаясь на руках отползти подальше от берега.

Прямо перед ним покрытая сухим тростником земля зашевелилась и вспучилась, словно потягиваясь и надувая мышцы. Небольшой холм поднялся на дыбы, отряхивая землю с торчащих из себя корней, расправляя перекрученные как жгуты конечности. Шаркающей походкой он направился вдоль устья ручья, медленно передвигая огромные ноги-колонны, оглядываясь по сторонам бусинками глаз.

Рейтер, который вжался как можно сильнее в землю, не смея шевельнуться и не дыша, только проводил его ошалелым взглядом. Ему самому не верилось, что каким-то чудом он остался в живых. Пытаясь скосить глаза, чтобы убедиться, что жуткое создание действительно ушло, он вдруг перевёл взор на собственное тело.

Но ничего не увидел.

Инстинктивно, стоило оказаться рядом с опасностью, он сложил чары невидимости.

Это придало ему решимости. Облизав мокрые губы, парень позволил себе улыбнуться и вновь взглянул вслед ушедшему чудищу. Не зря он задержался в самом начале пути, вчитываясь в собственные неразборчивые записи в книге заклинаний. Спасшись от верной смерти, он сразу почувствовал сладкое, как малиновое варенье, счастье. Вкус жизни наполнил его всего, заставляя почти дрожать от радости.

Ноги сами понесли паренька за медленно вышагивающим холмом. Теперь у него было несколько минут, в течение которых можно было почти ничего не опасаться... Крадясь на корточках, с замиранием сердца выглядывая из-за деревьев, стараясь избегать зарослей травы, колебания которой могли бы его выдать – Рейтер издали наблюдал, как скомканная из земли и болотной тины туша пробирается через подлесок, оставляя за собой широкую полосу.

Ничего выдающегося произойти не успело, и паренёк вскоре повернул назад, кляня себя за то, что поддался глупой жажде приключений. В любой момент болотный дух мог повернуть назад, натолкнувшись прямо на него – и тут уже на его медлительность рассчитывать не приходится. Не знающий усталости комок грязи быстро настигнет его, опутает своими корнями и задушит, прежде чем отправить к себе в зловонную пасть...

Но волшебник успел заметить кое-что, пока наблюдал за патрулирующим устье ручейка монстром. Из его спутанной, мохнатой шевелюры торчал грубый, вытесанный из камня тотем. Мелкие камешки гулко бренчали, стукаясь под напором ветра. Искусно вырезанная чудовищная морда скалилась злобной гримасой, пронзая парня почти что живым взглядом. Шест покрывали угловатые руны, словно шестерёнки, зацепляющиеся друг за друга. От всего идола исходила жуткая атмосфера, и оскаленные зубы настоятельно приказывали: беги! прочь! чужая земля!

У этой штуки... есть хозяин.

Вовсе не стремясь встретиться с неизвестным зубастым чародеем, Рейтер развернулся и убрался подальше, вздрагивая от каждого шороха, от каждой ветки, на которую наступал.

* * *

Жарко пылает камин. Языки пламени отражаются на сосредоточенных, важных лицах обступивших его стариков. Мерное старческое дыхание – и, конечно, трубочный дым расползаются облаком по всему залу таверны. Дым клубится над барной стойкой, за которой раскрасневшийся трактирщик в одиночку пытается справиться с небывалым наплывом посетителей. Он заползает в волосы женщины, неведомо как оказавшейся в этой душной, пропахшей рыбой и медовухой мужской компании. Волосы, которые когда-то были уложены в высокую, красивую причёску, но сейчас облеплены паутиной и болотной грязью. Она, кажется, покрывает вообще всё вокруг. Женщина уже не замечает, во что превратилась её причёска, больше похожая на разорённое гнездо. Она занята тем, что тычет пальцем в своего мужа, высказывая ему в шуме общей залы неслышные, но наверняка обидные слова. Её мужчина, одетый по-походному, с надеждой посматривает в сторону компании охотников, травящих байки за соседним столом. Но, когда голос женщины срывается в обрывающийся, задыхающийся от слёз крик, он морщится, говорит ей что-то успокаивающее и поднимается наверх, к жилым комнатам. Женщина остаётся сидеть, глядя неподвижно в одну точку, словно боясь пошевелиться, чтобы удушливая атмосфера таверны не пропитала её ещё больше.