Текст книги "Суть доказательств"

Автор книги: Патрисия Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

4

Поскольку все научно-технические лаборатории службы судебно-медицинской экспертизы размещались в том же здании, где работала и я, ожидать отчетов не приходилось. Подобно мне, эксперты знали многое еще до того, как начинали их писать. Все улики по делу Берилл Мэдисон я сдала ровно неделю назад и не сомневалась, что Джони Хэмм уже составила по ним определенное мнение и готова поделиться своими предварительными заключениями. Вот почему, покончив с утренними делами, я захватила чашку кофе и поднялась на лифте на четвертый этаж.

Кабинет Джони, если можно так назвать крохотный закуток между лабораториями трасологического и химического анализов, находился в самом конце коридора. Когда я вошла, Джони сидела за черным столом, прильнув к окуляру стереоскопического микроскопа. Рядом лежал блокнот, страницы которого были испещрены аккуратными записями.

– Не вовремя? – осведомилась я.

– Вовремя не бывает, – ответила она, обернувшись через плечо.

Я пододвинула стул.

Джони – миниатюрная молодая женщина с черными короткими волосами и широко расставленными темными глазами – училась по вечерам и успевала воспитывать двух детишек. Она выглядела вечно усталой и слегка растрепанной. С другой стороны, то же можно было сказать и о других экспертах, включая меня.

– Как дела по убийству Берилл Мэдисон? Что-нибудь нашла?

– Больше, чем хотелось бы. – Она пролистала блокнот. – Кошмарное дело.

Я не удивилась, потому что сама отправила в лабораторию гору конвертов и пакетов с уликами. Окровавленное тело Берилл собирало на себя мусор, как липучка для мух. Особую трудность для исследования представляли волокна и нити, поскольку их требовалось сначала очистить и только потом класть под микроскоп. Каждый предмет опускали в отдельный контейнер, наполненный мыльным раствором, а уже потом сам контейнер ставили в ультразвуковую ванну. Избавившись от крови и грязи, раствор пропускали через стерильный бумажный фильтр, а исследуемый образец помещали на предметное стекло.

Джони провела пальцем по строчке.

– Вообще-то я бы предположила, что Берилл Мэдисон убили вне дома.

– Невозможно. Ее убили в комнате наверху, и с момента ее смерти до прибытия полиции прошло не так уж много времени.

– Понимаю. Начнем с тканей, характерных для ее дома. Три образца взяты с окровавленных участков коленей и ладоней. Это шерсть. Два образца темно-красные, один золотистый.

– Насколько я понимаю, они принадлежат молитвенному коврику из холла наверху?

– Да. Тестируемые образцы полностью совпадают с теми, что были предоставлены полицией для сравнения. Если Берилл Мэдисон стояла на коврике на четвереньках, то объяснить, как волоски попали на ладони и колени, нетрудно. Но это самое легкое.

Джони подтянула полочку с картонными коробочками, перебрала их и осторожно вытащила нужную. В коробке рядами лежали предметные стекла.

– Кроме этих ниток было еще много белых хлопчатобумажных волосков. Толку от них никакого, попасть на тело они могли где угодно. Думаю, это от белой простыни, которой накрывали тело. Я успела просмотреть с десяток других образцов, взятых с ее волос, окровавленных участков шеи и груди и из-под ногтей. Синтетика. – Она посмотрела на меня. – И они не совпадают с теми, что предоставила полиция.

– Ни с одеждой, ни с покрывалами с кровати?

Джони покачала головой:

– Ни с чем. Они посторонние, а поскольку взяты из-под ногтей и с окровавленных участков, то, скорее всего, они там появились в результате пассивного переноса с убийцы на жертву.

Неожиданный подарок! Когда Филдинг в конце концов дозвонился до меня той ночью, я распорядилась, чтобы он ждал меня в морге. Я приехала около часа пополуночи, и мы чуть ли не до утра изучали тело Берилл под лазером и снимали все, что к нему прилипло. Тогда все собранное представлялось мне бесполезным домашним мусором. Удивлял сам факт обнаружения десяти оставленных убийцей волокон. В большинстве случаев приходилось довольствоваться одной-двумя незнакомыми частицами и считать себя счастливчиком, если попадалось три или четыре. Я помнила немало случаев, когда не оставалось вообще ничего. Увидеть мельчайшие частицы, волоски, волокна очень трудно, а малейшее нарушение положения тела или легкое движение воздуха зачастую приводит к их перемещению еще до прибытия на место преступления судмедэксперта или доставки тела в морг.

– Что за синтетика?

– Олефин, акрил, нейлон, полиэтилен и динел, – ответила Джони. – Цвет варьируется: красный, синий, зеленый, золотистый, оранжевый. К тому же они и между собой не совпадают.

Она разложила образцы на предметном столике и наклонилась к окулярам.

– В продольном направлении одни бороздчатые, другие нет. Большинство содержат двуокись титана в разной концентрации. Это означает, что они полуматовые. Есть матовые. Есть блестящие. Диаметр довольно большой, близок к диаметру ковровых волокон, но профиль поперечного сечения меняется.

– То есть у нас есть десять волокон разного происхождения?

– По крайней мере, так представляется на данный момент. Они определенно атипичны. Если их оставил убийца, то получается, что он носил на себе весьма необычный набор волокон. Ясно, что более грубые – не от одежды, потому что они напоминают ковровые. Но и к коврам внутри дома не относятся. Странно вот еще что. Человек постоянно, на протяжении всего дня, цепляет на себя самые разные волокна и частицы, но долго на нем они не задерживаются. Вы садитесь, цепляете нитку, потом теряете ее, когда садитесь где-то еще, и цепляете совсем другую. Или частицы просто сдувает воздухом.

Я ничего не понимала. Джони перевернула страницу.

– Кроме того, доктор Скарпетта, я исследовала образцы, собранные методом вакуумной чистки. Тут, доложу я вам, чего только нет. Особенно в образце, взятом с молитвенного коврика. – Она дошла до списка и начала читать: – Табачный пепел, розоватые бумажные частицы, совпадающие с маркой на сигаретных пачках, стеклянные шарики, пара кусочков битого стекла от пивной бутылки и автомобильной фары. И, как обычно, разной величины остатки растений и насекомых и металлический шарик. Много соли.

– Соли? Столовой соли?

– Да, столовой.

– И все это было на молитвенном коврике?

– На нем и на полу в том месте, где обнаружили тело. То же самое на теле, под ногтями и в волосах.

Берилл не курила. Как могли попасть в ее дом табачный пепел и частицы бумаги от сигаретной пачки? Столовая соль ассоциируется с пищей, и в спальне наверху, а также на теле ей делать совершенно нечего.

– Марино принес шесть образцов. Все они с ковров и с тех участков пола, где нашли кровь, – продолжала Джони. – И еще я взглянула на контрольные образцы, взятые с ковров и пола в тех местах, где не обнаружено ни крови, ни следов борьбы и куда убийца, как предполагает полиция, не заходил. Они сильно отличаются. Вывод: значительную часть мусора, обнаруженного в образцах с места преступления, убийца носил с собой. Может быть, на подошвах обуви. Возможно, на одежде или в волосах. Мусор оставался везде, куда он заходил, где останавливался, к чему прикасался.

– Какой-то неряха, – пошутила я.

– Невооруженным глазом заметить эти частички практически невозможно, – напомнила вечно серьезная Джони. – Скорее всего, он и не догадывался, что носит на себе столько мусора.

Я пробежала взглядом по написанным от руки перечням. Пожалуй, лишь в двух из моих предыдущих дел мусора было так же много. Одно – когда тело нашли то ли на свалке, то ли в придорожной канаве, то ли на автостоянке. И второе – когда убитого перевозили с места преступления в кузове грузовика. К Берилл ни один из вариантов не подходил.

– Рассортируйте их по цвету. Какие волокна от одежды и какие от ковра?

– Нейлоновых волокон шесть: красный, темно-красный, синий, зеленый, зеленовато-желтый, темно-зеленый. Зеленые могут быть на самом деле черными, потому что черное под микроскопом не выглядит черным. Все эти волокна имеют грубую структуру и соотносятся с волокнами коврового типа. На мой взгляд, речь может идти о ковровом покрытии, используемом не в жилом помещении, а в автомобиле.

– Почему?

– На это указывает найденный мусор. Например, стеклянные шарики часто ассоциируются с отражающей краской, вроде той, что используется для окраски уличных знаков. Металлические шарики часто встречаются в образцах, взятых в автомобиле. Это шарики припоя, остающиеся при монтаже шасси. Их не видно, но они есть. Кусочки битого стекла – этого хватает везде, особенно на обочинах и на автостоянках. В салон машины они переносятся с обувью. То же относится и к сигаретному мусору. Что остается? Соль. Соль тоже указывает на автомобиль. Люди ходят в «Макдоналдс». Берут чипсы навынос. Едят в салоне. Думаю, соль можно найти едва ли не в каждой машине.

– Предположим, вы правы. Допустим, эти волокна от автомобильных ковриков. Но это не объясняет, почему у нас шесть разных нейлоновых ковровых волокон. Вряд ли кто-то держит в салоне шесть разных ковриков.

– Сомнительно, – согласилась Джони. – Но их ведь могли занести в машину извне. Может быть, убийца работает в таком месте, где постоянно сталкивается с разными ковриками. Может быть, он в течение дня бывает в нескольких машинах.

Я представила «хонду» Берилл, безупречно чистую как снаружи, так и внутри.

– Автомойка?

Джони задумчиво прикусила губу.

– Да, вполне может быть что-то вроде этого. Если он работает на автомойке, где чистят и салон, то, конечно, цепляет на себя кучу мусора. Другой вариант – автомеханик.

Я отпила остывшего кофе.

– Хорошо. Перейдем к четырем оставшимся волокнам. Что вы можете о них сказать?

Она бросила взгляд на страничку.

– Акрил, олефин, полиэтилен и динел. И опять-таки первые три соотносятся с волокнами коврового типа. Другое дело динел. Он вообще встречается не часто и ассоциируется обычно с искусственным мехом, париками и тому подобным. Но данное волокно очень тонкое и, пожалуй, могло использоваться в плательном материале.

– Других волокон, которые соответствовали бы пошивочным тканям, не было?

– Похоже, что так.

– Полиция считает, что на Берилл был брючный костюм светло-коричневого цвета…

Джони покачала головой:

– Это не динел. По крайней мере, к жакету и брюкам он отношения не имеет. Там материал смесовый, хлопок и полиэстер. Возможно, из динела была блузка, но ничего определенного сказать невозможно, пока нет самой блузки. – Она достала из коробки и положила на предметный стол еще один образец. – Что касается оранжевой нитки, то она единственная акриловая и имеет весьма необычный профиль поперечного сечения. Я, по крайней мере, такого еще не встречала.

Она быстро нарисовала три соединенных в центре кружочка, вызвавших в памяти трилистник клевера, только без стебля. Для получения волокон расплавленные или растворенные полимеры прогоняют через мелкие отверстия фильеры. Профиль поперечного сечения получающихся в результате нитей соответствует форме отверстия в фильере. Более обыденный пример – выдавливаемая из тюбика зубная паста. Сечения в форме трилистника я прежде тоже не встречала. Наиболее распространенные профили акриловых нитей – овал, круг, гриб, колокол.

– Вот, посмотрите. – Джони подвинулась, освобождая мне место.

Я приникла к окулярам. Волокно напоминало покрытую кляксами переплетенную ленту оранжевого цвета с черными крупинками двуокиси титана.

– Цвет, как видите, тоже весьма необычный. Оранжевый. Окрашенность неровная. Черные вкрапления призваны приглушать блеск волокна. И тем не менее оранжевый – это слишком ярко, слишком пестро, вульгарно. Он хорош для Хеллоуина, но не для одежды или коврового покрытия. Диаметр сечения довольно большой.

– То есть по диаметру волокно совпадает с ковровым, – предположила я. – Несмотря на слишком кричащий цвет.

– Допускаю, – без энтузиазма согласилась Джони.

Я постаралась вспомнить встречающиеся в повседневной жизни ярко-оранжевые предметы.

– Как насчет жилетов для дорожных рабочих? Цвет у них подходящий, а нитка легко может попасть в машину.

– Не похоже. Большинство таких жилетов шьют из нейлоновой ткани, а не из акриловой, и профиль у нее грубее, толще, чтобы не рвалась. То же относится к ветровкам и курткам, которыми пользуются дорожные полицейские и рабочие. И они тоже из гладкого и грубого нейлона. Чтобы не рвались. – Джони помолчала, потом добавила: – К тому же в такие нейлоновые нити вряд ли станут добавлять матирующее вещество – ведь чем ярче, тем лучше.

Я выпрямилась и отступила от микроскопа.

– Как бы там ни было, волокно настолько отличается от других, что, на мой взгляд, должно быть запатентовано. Даже если мы не найдем материала для сравнения, кто-то обязан его узнать.

– Желаю удачи.

– Понимаю. Намекаете, что в текстильной промышленности патенты оберегают так же ревниво, как обычные люди свои любовные похождения…

Джони помассировала шею и плечи.

– Не перестаю удивляться, как это федералы добились такого сотрудничества в деле Уэйна Уильямса. – Она имела в виду взволновавшие всю страну события в Атланте, где жертвами орудовавшего на протяжении двадцати двух месяцев серийного убийцы стали тридцать чернокожих детей. Найденные на телах двенадцати жертв фиброзные остатки помогли установить связь с квартирой и автомобилями, которыми пользовался Уильямс.

– Может быть, обратиться к Хэнуэллу? – предложила я. – Попросить его взглянуть на эти волокна? Особенно на оранжевую нитку.

Рой Хэнуэлл был специальным агентом ФБР и работал в лаборатории микроскопического анализа в Квантико. Именно он исследовал улики в деле Уильямса, после чего его услугами стремились воспользоваться едва ли не все следственные органы мира, посылавшие в Квантико разнообразные улики – от кашемира до паутины.

– Желаю удачи, – снова усмехнулась Джони.

– Вы ему позвоните?

– Вряд ли он согласится взглянуть на то, что уже исследовали другие. Вы же знаете федералов.

– Мы вместе ему позвоним, – пообещала я.

В офисе меня дожидались с полдюжины розовых стикеров с телефонными сообщениями. В глаза бросилось одно – с номером нью-йоркского коммутатора и припиской: «Марк. Пожалуйста, позвоните как можно скорее». Почему он в Нью-Йорке? Я могла предположить только одно: Марк встречается со Спарачино, адвокатом Берилл Мэдисон. Но почему «Орндорфф и Бергер» так интересуются ее убийством?

Марк снял трубку после первого же гудка.

– Когда ты в последний раз была в Нью-Йорке? – как ни в чем не бывало спросил он.

– Извини, что?

– Рейс «Ричмонд – Нью-Йорк». Самолет отправляется ровно через четыре часа. Ты можешь прилететь?

– В чем, собственно, дело? – спокойно спросила я, чувствуя, однако, как запрыгал пульс.

– Неразумно обсуждать детали по телефону, Кей.

– Неразумно лететь в Нью-Йорк, Марк.

– Пожалуйста. Это очень важно. Ты же понимаешь, что я бы не просил без веской причины.

– Это невозможно… – Долго подавлявшиеся чувства отчаянно сражались с благоразумием и, похоже, одерживали верх.

– Я провел все утро со Спарачино, – перебил он. – Вскрылись новые обстоятельства. Речь идет не только о Берилл, но и о тебе. Точнее, о твоей службе.

– О моей службе? – Я уже не могла поддерживать видимость спокойствия. – Что же такое вы обсуждали, если это касается моей службы?

– Пожалуйста, прилетай, – повторил Марк. – Пожалуйста.

Я колебалась.

– Я встречу тебя в Ла-Гуардиа. – Он не давал мне отступить. – Найдем тихое местечко и спокойно поговорим. Я уже обо всем договорился. Тебе нужно только забрать билет в окошке регистрации. Номер заказан, все улажено.

О боже, подумала я, вешая трубку, и в следующий момент, сама не знаю как, оказалась в приемной у Розы.

– Мне нужно сегодня быть в Нью-Йорке, – тоном, не допускающим вопросов, объяснила я секретарше. – Это касается дела Берилл Мэдисон. Завтра меня не будет.

В глаза Розе я старалась не смотреть. Секретарша не знала о Марке, но меня не оставляло чувство, что она прекрасно понимает интимные мотивы моего внезапного решения.

– По какому номеру можно с вами связаться? – спросила Роза.

– Пока не знаю.

Она тут же открыла календарь и начала вносить изменения в запланированное расписание встреч.

– Звонили из «Таймс». Что-то насчет статьи…

– Ерунда, – раздраженно бросила я. – Им нужна информация по убийству Берилл Мэдисон. Статья только предлог. Действуют по одной и той же схеме. Как только в городе случается громкое убийство, которое я отказываюсь обсуждать, так у репортеров мгновенно просыпается интерес к моей персоне – всем вдруг хочется узнать, когда я окончила колледж, есть ли у меня собачка, что я думаю о смертной казни и какие мои любимые фильм, цвет, блюдо и способ умерщвления.

– Понятно, отказываем, – пробормотала Роза, снимая трубку телефона.

Времени оставалось только на то, чтобы забежать домой, бросить в сумку самое необходимое и доехать до аэропорта. Как и обещал Марк, билет на мое имя был заказан. Устроившись в наполовину пустом салоне первого класса, я провела еще час, потягивая «Чивас» со льдом, листая журнал и вглядываясь в темнеющее за овальным иллюминатором небо. Мысли мои были так же мрачны и беспорядочны.

Я хотела увидеть Марка и понимала, что дело не в профессиональной необходимости, а в слабости, которую, казалось, давно удалось преодолеть. Нервное возбуждение сменялось отвращением к себе. Я не верила ему и в то же время отчаянно хотела верить. Он не тот Марк, которого ты когда-то знала, а даже если тот, вспомни, как он обошелся с тобой.Но что бы ни говорил рассудок, сердце затыкало уши.

Я пролистала двадцать страниц романа, написанного Берилл Мэдисон под псевдонимом Эдер Уайлдс, и ничего не поняла. Я не слишком люблю исторические романы, а этот, сказать по правде, ничем не выделялся на общем фоне. Писала Берилл хорошо, порой ее проза выливалась в настоящую песню, но сюжет хромал на обе ноги. Банальная история, сочиненная по незамысловатой формуле. Откровенно говоря, я засомневалась, что Берилл, останься она в живых, добилась бы успеха в современной художественной литературе.

Ворвавшийся в мои размышления голос пилота сообщил, что мы прибываем через десять минут. Раскинувшийся внизу город напоминал сияющую огнями монтажную плату, по шоссе ползли светлячки машин, на вершинах небоскребов тревожно мигали красные точки аварийной сигнализации.

Еще через несколько минут я достала с полки сумку и, спустившись по трапу, окунулась в сумасшедший водоворот Ла-Гуардиа. Чья-то рука сжала мой локоть. Я вздрогнула и обернулась. За спиной стоял Марк.

– Слава богу!

– Что? Приняла меня за грабителя? – сухо спросил он.

– Грабитель бы уже удрал.

– Наверное. – Он взял меня за руку и повел за собой к выходу. – У тебя только одна сумка?

– Да.

– Хорошо.

За рулем такси восседал бородатый сикх в красно-коричневом тюрбане, звали которого, если верить табличке на козырьке, Мунжар. С минуту они с Марком орали друг на друга, пока Мунжар не понял, куда нам нужно, и не закивал.

– Поесть ты, надеюсь, не успела.

– Подкрепилась орешками на борту… – Такси резко вильнуло, перескакивая с одной полосы на другую, и меня бросило на Марка.

– Возле отеля неплохой ресторан, – громко сказал он. – Если ты не против, поедим там, потому что ничего другого я в этом чертовом городе не знаю.

«Хорошо бы для начала добраться до отеля», – подумала я. Мунжар завел монолог о том, как он попал в эту страну, что он хотел найти здесь жену и что свадьба уже намечена на декабрь, хотя невесты на примете пока еще нет. Исчерпав одну тему, он поведал, что работает таксистом всего лишь третью неделю, а водить научился в родном Пенджабе, где уже в семь лет сел за руль трактора.

Машины шли плотно, бампер к бамперу, и желтые такси метались в темноте, как исполняющие дикий танец дервиши. Приближаясь к отелю, мы проехали мимо людей в вечерних туалетах, выстроившихся длинной очередью в Карнеги-холл. Яркие огни, меха и черные галстуки всколыхнули полузабытые воспоминания. Мы с Марком разделяли любовь к театру, симфонической музыке и опере.

Такси остановилось у «Омни» – внушительного здания рядом с театральным кварталом, на углу Пятьдесят пятой и Седьмой. Марк взял мою сумку, и я последовала за ним в элегантное фойе, где он зарегистрировал меня и попросил отнести багаж в номер. Минуту спустя мы уже шли по улице, и я хвалила себя за то, что предусмотрительно захватила пальто – к вечеру заметно похолодало, и в воздухе кружились первые снежинки. Через три квартала нас встретил «Галлаксер» – кошмар и ужас для каждой коровы и коронарных артерий и воплощение фантазий каждого истинного ценителя мяса. Витрина его представляла собой внушительную экспозицию достижений кулинарного искусства. Внутри находилось святилище для знаменитостей, приверженность которых гастрономической религии подтверждали удостоверенные подписями фотографии.

В зале было довольно шумно, а в коктейле явно ощущался избыток виски. Я закурила и огляделась. Столики стояли близко друг к другу, что типично для нью-йоркских ресторанов. Слева от нас увлеченно беседовали два бизнесмена, справа не было никого, позади симпатичный молодой человек сражался с «Нью-Йорк таймс» и кружкой пива. Я пристально посмотрела на Марка в надежде прочесть что-то на его лице, но заметила лишь напряженные морщинки у глаз.

– Так зачем все-таки ты вытащил меня сюда?

– Может быть, просто хотел с тобой пообедать, – ответил он, вертя в руках стакан со скотчем.

– А если серьезно?

– Я не шучу. Тебе разве не приятно? Расслабься. Насладись вечером.

– Как я могу расслабиться, если только и жду, когда же упадет бомба.

Он расстегнул пиджак.

– Давай сначала сделаем заказ, а уже потом поговорим.

И так было всегда. Марк заводил меня, но лишь только для того, чтобы потом обречь на ожидание. Может быть, таким образом проявлялось его адвокатское начало. Раньше это сводило меня с ума. Теперь, как выяснилось, тоже.

– Мне рекомендовали бифштексы, – сказал он, просмотрев меню. – Их я, пожалуй, и возьму. И еще салат со шпинатом. Никаких экспериментов. Кстати, стейки здесь, как говорят, лучшие в городе.

– Ты ни разу не был в «Галлаксере»? – удивилась я.

– Я – нет. Спарачино бывал.

– И он порекомендовал тебе этот ресторан? Надо полагать, и отель тоже? – спросила я, понукаемая проснувшейся паранойей.

– Разумеется, – ответил Марк, углубляясь в перечень вин. – Так у нас заведено. Клиенты прилетают в Нью-Йорк и останавливаются в «Омни», потому что фирме так удобнее.

– Обедают ваши клиенты тоже здесь?

– Спарачино бывал здесь не раз, обычно он ужинает здесь после театра. Поэтому и знает, куда пойти.

– Что еще знает Спарачино? Ты сообщил ему, что встречаешься со мной?

Марк посмотрел мне в глаза:

– Нет.

– Нет? И как же такое возможно, если размещает меня твоя фирма, а развлечения, отель и ресторан рекомендованы Спарачино?

– Отель, Кей, он рекомендовал не фирме, а мне. Надо же было где-то остановиться. Где-то поесть. Сегодня вечером Спарачино пригласил меня и еще пару адвокатов сходить развлечься. Я отказался, объяснил, что должен еще поработать, а потом перекушу где-нибудь поблизости. Спросил, что он порекомендует. И так далее.

Теперь я кое-что начала понимать, хотя, как это воспринимать, еще не решила. Получается, что «Орндорфф и Бергер» вовсе не оплачивает мое пребывание в Нью-Йорке. Выходит, за все платит Марк. И его фирме ничего об этом не известно.

Вернулся официант, и Марк сделал заказ. Я быстро теряла аппетит.

– Прилетел вчера вечером. Спарачино нашел меня в Чикаго утром и сказал, что нам нужно срочно встретиться. Как ты уже поняла, речь шла о Берилл Мэдисон. – Он вздохнул и опустил глаза.

– И что дальше? – Мне и без того было уже не по себе, а разъяснения Марка лишь усугубляли мое беспокойство.

Его вздох не предвещал ничего хорошего.

– Спарачино знает о моей… ну, о нас с тобой. Знает, что когда-то мы были… – Он умолк, нарвавшись на мой взгляд. – Кей…

– Ах ты, дрянь! – Я отодвинула стул и бросила на стол салфетку.

– Кей!

Марк схватил меня за локоть, заставив опуститься на стул. Я отбросила его руку, но все же села, стараясь удерживать рвущуюся наружу злость. Много лет назад в одном ресторане в Джорджтауне я сорвала с запястья подаренный Марком тяжелый золотой браслет и швырнула в его тарелку с супом-пюре из моллюсков. Глупый поступок, но это был один из редких в моей жизни моментов, когда я полностью утратила самообладание и устроила настоящую сцену.

– Послушай, – продолжал он, понизив голос, – я тебя ни за что не виню. Думай что хочешь, но это не так. И нашим прошлым я не пользуюсь. Выслушай меня, пожалуйста. Все очень сложно и запутанно. Есть вещи, о которых ты и представления не имеешь. Клянусь, я в первую очередь заботился о твоих интересах. Никто не знает, что я с тобой сейчас разговариваю. Если о нашей встрече проведают Спарачино или Бергер, меня распнут на первом попавшемся дереве.

Я промолчала, потому что была слишком расстроена и не могла соображать здраво.

Марк подался ко мне через стол.

– Подумай для начала вот о чем. Бергер гоняется за Спарачино, а Спарачино в данный момент нужна ты.

– Что? Спарачино нужна я? – вырвалось у меня помимо моей воли. – Да мы ни разу с ним не встречались. Зачем я ему понадобилась?

– Все из-за Берилл, – повторил он. – Дело в том, что Спарачино с самого начала был ее адвокатом. В нашу фирму он вошел только после открытия нью-йоркского отделения. До этого у него был частный бизнес. А нам требовался опытный юрист, хорошо знакомый со сферой индустрии развлечений. Спарачино прожил в Нью-Йорке более тридцати лет. У него здесь связи. У него клиенты. Все это он передал нам. Помнишь, я рассказывал, как познакомился с Берилл на ланче в «Алгонкине»?

Я кивнула – бушевавшее во мне пламя понемногу угасало.

– Так вот, Кей, я оказался там не случайно. Меня подослал Бергер.

– Зачем?

Марк оглянулся.

– Потому что Бергер был очень обеспокоен. Фирма только-только появилась в городе, а ты прекрасно понимаешь, как трудно закрепиться в Нью-Йорке, привлечь солидных клиентов, заработать хорошую репутацию. Меньше всего нам хотелось, чтобы какой-нибудь ловкач вроде Спарачино опорочил наше имя, провалил дело и загубил перспективы.

Он замолчал – появившийся официант поставил салаты и церемонно открыл бутылку совиньона. Марк сделал обязательный глоток, после чего бокалы были наполнены, и нас снова оставили в покое.

– Принимая Спарачино, старик Бергер уже знал, что это за человек – парень любит играть по своим правилам, без оглядки, рискованно и напористо. Кто-то скажет: что ж, такой у него стиль. Есть адвокаты консервативные, есть и такие, кому нравится устраивать шоу. Проблема в том, что лишь несколько месяцев назад Бергер и кое-кто еще начали понимать, насколько далеко готов зайти Спарачино. Помнишь дело Кристи Риггз?

В памяти что-то шевельнулось.

– Актриса, вышедшая замуж за футболиста?

Марк кивнул.

– Спарачино разыграл все от начала до конца. Кристи, малоизвестная модель, подрабатывала, снимаясь в рекламных роликах для телевидения. В то время, а это было два года назад, Леон Джонс не сходил с обложек журналов. Парочка познакомилась на какой-то вечеринке, и один фотограф щелкнул их в тот момент, когда они усаживались в «мазератти» Джонса. Следующая сцена – Кристи Риггз сидит в приемной «Орндорфф и Бергер» и дожидается Спарачино.

– Хочешь сказать, за всем случившимся стоял Спарачино? – удивилась я.

Кристи Риггз и Леон Джонс поженились год назад и развелись шесть месяцев спустя. Их бурные отношения и скандальный развод широко освещались телевизионщиками, вечер за вечером привлекая к экранам миллионы зрителей.

– Да. – Марк пригубил вино.

– Объясни.

– Спарачино делает ставку на Кристи. Шикарная женщина – умная, ловкая и амбициозная. Но самое главное ее достоинство – она встречается с Джонсом. Спарачино разрабатывает план игры. Она жаждет прославиться. Она хочет разбогатеть. Все, что от нее требуется, – это заманить Джонса в свои сети, а потом начать жаловаться репортерам, как ужасно ей с ним живется, какое он чудовище и все такое. Она обвиняет его в пьянстве и рукоприкладстве, утверждает, что Джонс психопат, что он балуется кокаином и колотит в щепки мебель. Следующая сцена – супруги разбегаются, и Кристи подписывает контракт на миллион долларов с известным издательством.

– Я уже начинаю сочувствовать бедняге Джонсу.

– Самое скверное, что он, похоже, действительно ее любил и совершенно не представлял, что его подставили. Парень сошел с рельсов и в конце концов оказался в клинике Бетти Форд. Он совершенно исчез с горизонта, никто о нем с тех пор и не слышал. Один из лучших квотербеков за всю историю американского футбола унижен, раздавлен, уничтожен, а благодарить за это следует не только Кристи Риггз, но и Спарачино. Шельмование, раздувание скандалов, сенсационность любой ценой – такое не в нашем стиле. «Орндорфф и Бергер» – почтенная, уважаемая фирма. Когда Бергер унюхал, чем занимается новый адвокат, старику это пришлось не по вкусу.

– Почему же тогда фирма просто не избавится от Спарачино? – спросила я, принимаясь за салат.

– Потому что доказательств у нас на данном этапе нет. А Спарачино знает все ходы-выходы и умеет где надо, как говорится, без мыла пролезть. В Нью-Йорке к нему не подобраться, здесь он неприступен. Связаться с ним – то же самое, что схватить змею. И держать опасно, и выпустить рискованно. А делишкам его нет конца. – Марк уже злился по-настоящему. – Стоит только присмотреться внимательнее и разобрать несколько случаев, где он разыгрывал целые спектакли, так остается только удивляться: как такое сходило человеку с рук?

– И какие же это были случаи? Можешь привести пример? – проклиная себя за любопытство, спросила я.

– Их множество. Один ловкач решает опубликовать неавторизованные биографии Элвиса, Джона Леннона и Синатры. Родственники умерших и живая знаменитость подают на автора в суд, чем сразу же привлекают внимание репортеров. Тему обсуждают в ток-шоу, ей посвящает статью журнал «Пипл». Так или иначе, книга все-таки выходит и благодаря бесплатной рекламе пользуется бешеной популярностью – люди считают, что дыма без огня не бывает и скандал – верный спутник пикантности. Метод Спарачино, как мы полагаем, состоит в том, чтобы представить автора на начальном этапе, а потом уйти за кулисы и втайне предложить «жертве» или «жертвам» деньги, чтобы поднять шумиху.

– Не знаешь, чему и верить. – Вообще-то я уже мало чему верила.

Принесли бифштексы.

– Но Берилл-то Мэдисон как попала к нему на крючок? – спросила я, когда официант удалился.

– Через Кэри Харпера. Такой вот любопытный поворот. На протяжении нескольких лет Спарачино представлял его интересы. Когда Берилл только появилась, Харпер порекомендовал девушке своего адвоката. Спарачино вел ее дела с самого начала, причем выступал сразу в нескольких ролях: агента, адвоката и покровителя. Думаю, мисс Мэдисон питала слабость к влиятельным пожилым мужчинам и легко попадала в зависимость от них. И все шло хорошо, пока она не решила написать ту самую автобиографию. Полагаю, что на первых порах Спарачино ее поддерживал. Может быть, даже сам подал эту идею. В любом случае после своего Великого Американского Романа Харпер не публиковал ничего значительного. Он стал историей и если и представлял для Спарачино какой-то интерес, то лишь в качестве потенциального объекта эксплуатации.