Текст книги "На краю земли"
Автор книги: Патрик О'Брайан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)
– Господи помилуй! – воскликнул Джек, представив себе гальюн восьмидесятипушечного линейного корабля, рассчитанный на пятьсот матросских задниц. – Этот бедняга, поди, еще из хорошей семьи и не без образования?
– Он сын Томкинса, адвоката адмиралтейского суда на Мальте.
Оба прошли в молчании несколько шагов, затем Саттон сказал:
– Забыл тебе сообщить, что на борту «Бервика» находится твой бывший старший офицер, который получил повышение за твой бой с турком. Он тоже отправляется домой, рассчитывая получить в командование судно.
– А, Пуллингс! – отозвался Джек Обри. – Я был бы рад повидаться с ним. Он лучший из всех старших офицеров, которые у меня были. Что касается судна… – Оба покачали головами, зная, что в списочном составе флота свыше шестисот капитанов – больше чем по два на один шлюп, а на суда классом ниже шлюпа в капитанском звании не назначают. – Надеюсь, что на «Бервике» находится и знакомый мне капеллан note 5Note5
Судовой священник
[Закрыть], – продолжал Джек. – Одноглазый капеллан отец Мартин – превосходный человек и большой друг моего судового врача. – Немного помолчав, он добавил: – Билли, не откажешь мне в любезности отобедать со мной? Нынче мне придется устроить обед, на котором могут съесть меня самого, и такой умный собеседник, как ты, очень бы меня выручил. Как тебе известно, сам я не мастер вести беседы, а у Мэтьюрина есть противная привычка молчать как рыба, если тема разговора его не интересует.
– А кто приглашен к твоему столу? – спросил Саттон.
– Ты когда-нибудь встречал в Валлетте миссис Филдинг?
– Прекрасную миссис Филдинг, которая дает уроки итальянского? – покосившись на Джека Обри, стал выяснять Саттон. – Разумеется.
– Дело в том, что я ее подвез на своем «Сюрпризе» до Гибралтара. Но из-за дурацких слухов, совершенно необоснованных, Билли, клянусь честью, ее муж, похоже, решил, что я наставил ему рога. Вот эта самая чета Филдингов и пожалует на обед. Хотя в записке они заверили, что это доставит им большое удовольствие, я подозреваю, что мой язык может сослужить мне дурную службу. Господи, Билли, я слышал, как ты распинался перед избирателями в Гемпшире, ты без страха пускал в ход все средства – шутил, провоцировал, рассказывал анекдоты, бил не в бровь, а в глаз. Словом, это был шедевр красноречия. Будь другом, выручи меня.
Страхи капитана Обри оказались необоснованными. В промежуток между приездом мужа накануне вечером и назначенным часом обеда Лора Филдинг сумела убедить супруга в своей неизменной верности и привязанности. С открытой улыбкой он шагнул к капитану навстречу и, пожав ему руку, еще раз поблагодарил его за любезность, проявленную по отношению к Лоре. Тем не менее присутствие капитана Саттона оказалось очень кстати. Дело в том, что Джеку и Стивену, которым очень нравилась миссис Филдинг, было все же не по себе. Они не могли понять, что она нашла в своем супруге – этом грузном темноволосом мужлане с низким лбом и глубоко посаженными, маленькими глазками. Им обоим была не по душе ее явная любовь к нему. Это несколько принижало ее в их глазах, и оба испытывали особенную потребность снять чувство неловкости общей беседой. Что касается Филдинга, то он, рассказав очень кратко о своем побеге из французского плена, больше не знал, о чем еще говорить, поэтому сидел молча и, улыбаясь, поглаживал под столом Лорино колено.
Вот когда пригодился Саттон. Его главным достоинством парламентария было умение долго и непринужденно говорить на любую тему, разглагольствуя о прописных истинах с откровенным и доброжелательным видом. Он без всякой натуги мог наизусть цитировать законопроекты и выступления других членов парламента. Разумеется, он защищал интересы флота как в Палате общин, так и за ее стенами всякий раз, как кто-то осмеливался выступить против них.
Затем Лора Филдинг, прекрасно понимавшая как недостатки своего мужа, так и чувства ее поклонников, попыталась оживить вянущий разговор, обрушившись на главнокомандующего за его жестокое обхождение – как он обошелся с несчастным Альбертом Томкинсом, сыном ее знакомой из Валлетты, у которой будет разбито сердце, когда она узнает о том, что ее мальчика, «у которого волосы ниспадали такими кудрями почти что без щипцов для завивки», обрили, как каторжника. Сэр Фрэнсис хуже Аттилы, он медведь и грубый мужлан.
– Что вы, сударыня, – возразил Саттон. – Иногда он может быть чересчур строг, но что бы сталось с флотом, если бы все мичманы щеголяли шевелюрою, как у Авессалома, и развлекались, воруя в свободное время часы? Из-за первого им было бы опасно подниматься на мачты, а по второй причине флот оказался бы, увы, опозоренным. Как бы то ни было, сэр Фрэнсис способен на большую доброту, поразительное великодушие, снисходительность, достойную Юпитера. Ты помнишь моего кузена Камби, Джек?
– Камби с «Беллерофона», которому после Трафальгара дали чин капитана первого ранга?
– Совершенно верно. Ну так вот, сударыня, несколько лет тому назад, когда, еще до Кадиса, сэр Фрэнсис был назначен главнокомандующим, на флоте было много ропота и недовольства, а из Ла-Манша выходили суда с разболтанными и полумятежными командами. Тогда сэр Фрэнсис приказал отрядам морской пехоты на каждом линейном корабле в десять утра выстраиваться под звуки гимна, с ружьями «на караул», а остальная часть команды, тоже построенная, должна была со снятыми головными уборами есть глазами морскую пехоту. Он лично присутствовал на каждом построении, облачившись в парадный синий мундир с золотыми позументами. Это делалось для укрепления дисциплины, и результаты превзошли все ожидания. Помню, один унтер-офицер забыл снять шляпу, когда заиграл гимн. Сэр Фрэнсис приказал его хорошенько выпороть, и после этого случая уж никто не мешкал с обнажением головы. Но иногда, сударыня, молодые люди ведут себя легкомысленно, ибо, как сказал монах Бэкон, «на молодыеплечи старыеголовы не поставишь», вот и моему кузену вздумалось сочинить сатиру на главнокомандующего и затеянную им церемонию.
– И он ее сочинил, обормот этакий, – отозвался Джек, улыбаясь при воспоминании о том событии.
– Чья-то услужливая рука передала копию этой сатиры адмиралу, пригласившему моего кузена на обед. Камби ни сном ни духом не ведал о том, что его ждет. По окончании трапезы адмирал неожиданно велел принести для него высокое кресло, заставил кузена сесть на него и прочесть свое сочинение присутствующим флаг-офицерам и капитанам первого ранга. Можете себе представить, как был огорошен бедный Камби. Но делать было нечего, и когда адмирал произнес суровым голосом: «А ну-ка читайте!» – он стал читать. Мне повторить, Джек?
– Ну конечно. Если только миссис Филдинг не станет возражать.
– Ни в коем случае, сэр, – отозвалась Лора. – Мне очень хочется послушать вас.
Пригубив из бокала вино, Саттон откинулся на спинку стула и, приняв вид проповедника, начал вещать будто с амвона:
– «Имеющие уши да слышат:
1. Сэр Фрэнсис Айвз, главнокомандующий, сотворил себе кумира из синей с золотом материи, высота сего истукана была около пяти футов семи дюймов при ширине оного около двадцати дюймов. Он устанавливал его каждое утро в десять часов на шканцах „Королевы Шарлотты» на рейде Кадиса.
2. Затем сэр Фрэнсис Айвз, главнокомандующий, послал за капитаном, офицерами, капелланом, матросами и солдатами морской пехоты, которые должны были присутствовать на освящении кумира, который установил сэр Фрэнсис Айвз, главнокомандующий.
3. Затем капитан, офицеры, капеллан, матросы и солдаты морской пехоты собрались вместе на освящение кумира, который установил сэр Фрэнсис Айвз; и они стояли перед кумиром, который установил сэр Фрэнсис Айвз.
4. Затем капитан воззвал: «Повелеваю вам, о офицеры, капеллан, матросы и солдаты морской пехоты, чтобы всякий раз, как вы услышите звук горна, флейты, рожка, кларнета, барабана, дудки и любых других инструментов, снимать головные уборы и поклоняться синему с золотом кумиру, поставленному сэром Фрэнсисом Айвзом, главнокомандующим. Всякий, кто посмеет не снять оного и не поклониться кумиру, соберет на главу свою горящие уголья гнева».
5. С тех пор всякий раз, как люди слышали звук горна, флейты, рожка, кларнета, барабана, дудки и любых других инструментов, они снимали головные уборы и принимались поклоняться синему с золотом кумиру, поставленному сэром Фрэнсисом Айвзом, главнокомандующим.
6. Но однажды утром, после указанного времени, некий офицер приблизился и обвинил благовоспитанного, но беспечного моряка.
7. Он отверз уста свои и обратился к сэру Фрэнсису Айвзу: «О главнокомандующий, да живи вечно!
8. Ты, о главнокомандующий, повелел, чтобы всякий, кто услышит звук горна, флейты, рожка, кларнета, барабана, дудки и любых других инструментов, снимал головной убор и поклонялся синему с золотом кумиру; тот же, кто не снимет головного убора и не станет поклоняться оному, будет поражен гневом твоим.
9. Существует некий моряк, которого ты возвел в чин унтер-офицера и назначил командовать грот-марсовыми. Этот человек, о главнокомандующий, согрешил в это утро: он не снял шляпы и не поклонился кумиру, который ты установил».
10. И распалилось гневом сердце сэра Фрэнсиса Айвза, и повелел он привести к нему старшину грот-марсовых. И человек сей предстал пред очами главнокомандующего.
11. Лик сэра Фрэнсиса Айвза исказился при виде нечестивого старшины грот-марсовых, и излилась чаша гнева его.
12. Он заговорил и повелел, чтобы старшину привязали к трапу, прочитал Дисциплинарный устав, вызвал помощников боцмана и приказал помощникам боцмана извлечь бичи свои.
13. И повелел он самым сильным матросам на корабле наказать старшину грот-марсовых дюжиной ударов.
14. После чего старшину грот-марсовых, оставив его в штанах, исподнем и башмаках, но сняв с него куртку и рубаху, привязали к трапу и наказали его двенадцатью ударами бича.
15. И огорчился старшина фот-марсовых неудовольствием, которое он доставил сэру Фрэнсису Айвзу, главнокомандующему.
На сем заканчивается урок первый».
А теперь, сударыня, – продолжал Саттон обычным голосом, – подхожу к главному, что я хотел сказать. Когда Камби закончил чтение своей сатиры, адмирал, который все это время был чернее тучи, и остальные офицеры громко расхохотались. Адмирал приказал моему кузену отправиться на три месяца в отпуск в Англию и велел по возвращении явиться к нему на флагманский корабль на обед. Вот что я имел в виду: сэр Фрэнсис может быть жесток, а может быть и добр, и никогда не знаешь, что у него на уме.
«И никогда не знаешь, что у него на уме», – мысленно повторил Джек Обри, сидевший ни свет ни заря в баркасе, который мчал его к флагманскому кораблю. На рассвете прибыл «Эйвон» с депешами и почтой, среди которой был объемистый мешок корреспонденции для «Сюрприза». По количеству почты, точнее говоря, деловых писем от адвокатов и кредиторов, адресованных капитану, можно было понять, что ему просто необходимо получить новое судно – лучше всего фрегат, что дает хороший шанс добыть призовых денег – с тем, чтобы навести порядок в своих запутанных финансовых делах; поэтому мнение сэра Фрэнсиса было для Джека сейчас важнее, чем когда-либо. Остальные письма – от Софи и детей – он спрятал в карман, намереваясь перечесть их снова в ожидании приема у адмирала.
Управлявший баркасом Бонден многозначительно кашлянул, и Джек, проследив за его взглядом, увидел подходивший к берегу «Эдинбург», которым командовал Хенидж Дандес, задушевный друг Джека Обри. Он взглянул на невеселого Стивена, но тот был погружен в собственные мысли. У него в кармане тоже лежали письма, которые он намеревался перечитать. Одно было от его жены Дианы, до которой дошла нелепая сплетня о его мнимой связи с рыжеволосой итальянкой. По-видимому, слух совершенно абсурден, писала она; ведь Стивен не может не знать, что, если он скомпрометировал ее в глазах людей их круга, она будет страшно возмущена. Она не намерена морализировать, продолжала жена, но не допустит откровенного оскорбления ни от кого – будь то ее собственный муж или вольная ласточка с итальянских берегов.
«Хуже нет, чем попусту оправдываться, а ведь придется», – сказал себе Стивен, знавший, что его необыкновенно привлекательная жена столь же необыкновенно страстна и решительна.
Остальные письма были от сэра Джозефа Блейна, начальника военно-морской разведки. В первом из них, официальном письме, сэр Джозеф поздравлял своего «дорогого Мэтьюрина с этой блестящей операцией» и выражал надежду, что она приведет к полной ликвидации французских агентов на Мальте, В течение продолжительного времени все действия англичан как на Средиземном море, так и на его африканском и азиатском побережьях пресекались французами буквально на корню. Стало ясно, что секретные сведения поступали во Францию с Мальты. Положение было столь угрожающим, что Адмиралтейство направило своего второго секретаря, мистера Рея, в Средиземноморье для руководства поимкой шпионов. Но операция, о которой шла речь, к мистеру Рею отношения не имела – по крайней мере на начальной стадии. Мэтьюрин сумел самостоятельно вычислить главного французского агента в Валлетте и его основного соучастника – крупного чиновника из британской администрации, уроженца одного из островов в Ла-Манше по имени Буле. Благодаря своему высокому положению этот человек был посвящен во многие военные тайны, имеющие первостепенную важность для противника. Раскрытие шпионской сети было делом продолжительным и сложным, причем Стивену Мэтьюрину изрядно помогала ничего не подозревающая Лора Филдинг. Но все маски были сорваны всего лишь за несколько часов до того, как он был вынужден спешно покинуть Валлетту, и поэтому доктору не оставалось ничего иного, как дать знать мистеру Рею и главнокомандующему о том, что шпионское гнездо следует разорить без промедления, чтобы они приняли надлежащие меры. Но Рей на несколько дней задержался на Сицилии, а адмирал находился у Тулона.
Доктор дал сигнал командованию весьма неохотно, поскольку из его писем явствовало, что он является одним из коллег сэра Джозефа. Он предпочел хранить свой статус в тайне, поэтому ранее отказался сотрудничать с Реем и быть официальным советником адмирала и его ведающего вопросами восточной политики секретаря мистера Покока. Рей, бывший сотрудник казначейства, был полный профан в делах морской разведки, а задача, по мнению Мэтьюрина, была слишком сложна для человека неопытного. Кроме того, насколько мог судить Стивен, Рей не пользовался доверием сэра Джозефа, что было неудивительно: будучи, несомненно, толковым, умным, жившим на широкую ногу светским человеком, мистер Рей любил интриги и не всегда отличался благоразумием. Не хватало опыта и Пококу, хотя во всем прочем он вполне подходил для своей должности, которая включала еще и руководство разведывательной службой адмирала. И все-таки, если бы даже у доктора было гораздо больше резонов против участия в операции Рея и Покока, будь они оба хоть круглыми дураками, Мэтьюрин все равно бы уведомил их, что он узнал, где притаилась измена, и любому из двух этих господ, который первым доберется до Валлетты, нужно лишь немедля использовать предоставленные им точные, подробные сведения, чтобы накрыть всю французскую шпионскую сеть за полчаса с помощью одного караула под командованием капрала. Даже если бы ему пришлось десять раз раскрывать свою личность, Стивен все равно бы написал прежде всего Рею, который, по всей вероятности, должен был вернуться на Мальту гораздо раньше адмирала. Хотя доктор был весьма опытным разведчиком, при всей его осторожности, проницательности и сообразительности – тех свойствах, которые позволили ему уцелеть в нескольких кампаниях, в которых погибли многие из его коллег, причем некоторые под пытками, – он отнюдь не был всеведущ. Ему и в голову не могло прийти, что Рей был французским агентом, восхищавшимся Бонапартом в той же степени, в какой Стивен ненавидел его. Да, Мэтьюрин видел в Рее хлыщеватого, пустого, преувеличивавшего свои умственные способности человека, но не знал и даже не подозревал, что он предатель.
С той самой минуты, как он покинул Валлетту, Стивен с нетерпением ждал результатов своего доклада и стремился попасть на борт флагманского корабля, сразу как только тот появится на рейде. Но этому мешал морской этикет: неожиданный визит обычного судового врача к самому мистеру Пококу непременно вызвал бы пересуды, в известной степени раскрывая роль Стивена как агента, а значит, угрожая и его личной безопасности, и пользе дела.
Кроме всего прочего, Стивену следовало еще поломать голову над письмами от сэра Джозефа, которые частично требовали буквальной и фигуральной расшифровки – в них сэр Джозеф в скрытой форме рассказывал о склоках в Уайтхолле и даже в его собственном ведомстве, о тайных влияниях, действующих на решения Палаты, о подковерной возне, о своих друзьях и последователях, которых смещали с их постов или не продвигали по службе. В настоящее время сэр Джозеф, по-видимому, был расстроен. Но в самом последнем его письме зазвучала совсем другая нотка; он с горячим одобрением говорил о работе одного лица в Соединенных Штатах, которое сообщало о некоем плане, неоднократно выдвигавшемся американским министерством военного флота; теперь он должен был осуществиться. Речь шла о проекте, который для краткости был назван «Счастье» и касался деятельности американцев в Тихом океане. «Не стану утомлять вас подробностями, поскольку вы узнаете о них на борту флагманского корабля, – писал сэр Джозеф. – Но мне кажется, что в сложившихся обстоятельствах следует сказать многое относительно судьбы твердокрылых на краю света после того, как стихнет буря. Многое нужно сказать и относительно достижения „Счастья“«.
«Поди пойми, что он имел в виду», – размышлял Стивен, не желая, впрочем, с особым усердием разгадывать шарады сэра Джозефа. Куда больше он хотел узнать, что произошло на Мальте, и придумать, как поскорей оправдаться перед Дианой, прежде чем разгневанная супруга выкинет какой-нибудь эксцентричный номер.
– Кто на шлюпке? – окликнули их с борта «Каледонии».
– Командир «Сюрприза», – ответил Бонден, и на флагмане тотчас стали готовиться к церемонии встречи капитана первого ранга.
Проплавав много лет, доктор Мэтьюрин так и остался сухопутной шляпой. Не раз он умудрялся попасть из шлюпки не на трап, а в воду. Доктор поднимал тучи брызг у бортов кораблей флота Его Величества почти всех видов и классов. Он падал и между мальтийской шебекой и каменным причалом, и между Старой лестницей в Ваппинге и одной из лодок, снующих по Темзе, не говоря уж о менее устойчивых посудинах. Вот и сейчас, хотя с борта «Каледонии» был спущен широкий парадный трап – элегантная лестница со стойками и натянутыми между ними тросами, обвитыми алой бязью, – а море было совершенно спокойно, доктор едва не провалился в зазор между нижними ступенями трапа, после чего он смог бы побарахтаться еще и у борта флагманского корабля. Однако Бонден и загребной Дудл, знавшие, чего можно ожидать, подхватили и поставили на ступеньку бранившегося доктора, лишь порвавшего чулок и немного ободравшего голень.
На шканцах, где Джек Обри уже беседовал с капитаном «Каледонии», Стивен увидел доктора Харрингтона, главного врача флота, который заторопился к нему, и после обмена самыми теплыми приветствиями и замечаниями по поводу свирепствовавшей инфлюэнцы доктор Харрингтон пригласил коллегу взглянуть на двух больных, страдающих особым видом лихорадки. Случай был действительно редкий, какого он еще не видел; недуг поражал исключительно близнецов и проявлялся у них совершенно одинаково.
Оба доктора все еще разглядывали покрытую мелкой сыпью кожу пациентов, когда к ним подошел посыльный, спросивший, не сможет ли доктор Мэтьюрин, как только освободится, уделить несколько минут мистеру Пококу.
Когда Стивен увидел выражение лица мистера Покока, то понял, что кто-то совершил грубейший промах.
– Только не говорите мне, что Лесюер не арестован, – произнес он, положив руку на рукав советника адмирала.
– Похоже, что его предупредили о миссии мистера Рея, – отозвался Покок. – Он исчез бесследно. Однако пятеро его итальянских и мальтийских сообщников схвачены, а вот Буле, увы, покончил с собой, прежде чем его успели арестовать. Во всяком случае, так говорят.
– Их мальтийские и итальянские сообщники что-нибудь показали на допросе?
– По-моему, при всем желании спасти свою шкуру они не могли ничего рассказать. Это были пешки – курьеры да наемные убийцы, они получали приказы от людей, скрывавших от них свои имена под псевдонимами. Мистер Рей был вынужден удовлетвориться тем, что передал их расстрельной команде.
– Он даже не оставил вам никакого сообщения для меня?
– Он горячо поздравил вас с успехом, страшно сожалел, что вас не было рядом, и просил извинить его, что ничего вам не написал, будучи очень занят, тем более что я смог рассказать вам о произошедшем. Мистер Рей выведен из себя бегством Андре Лесюера, но уверен, что скоро его поймают, недаром же правительство успело назначить награду в пять тысяч фунтов за его голову. Он твердо уверен, что со смертью Буле все предательские сношения между Мальтой и Францией пресекутся.
После краткой паузы Стивен заметил:
– Мне показалось, что вы сомневаетесь в самоубийстве Буле.
– Так оно и есть, – согласился Покок, сложивший пальцы в виде пистолета и прижавший их к виску. – Его обнаружили с размозженной пулею головой. Но Буле был левшой, а пистолет оказался у него в правой руке. Стивен понимающе кивнул: загадочная гибель – самый обычный удел тех, кто подался в рыцари плаща и кинжала.
– Во всяком случае, я могу надеяться, что миссис Филдинг свободна от всяческих подозрений и от выпадов на ее счет.
– Ну разумеется, – отозвался Покок. – Мистер Рей тотчас позаботился об этом. Он сказал, что это самое малое, что он может сделать для вас после всех ваших блестящих подвигов и особенно после того, как вы провели эту великолепную операцию. Он также передал мне, что часть пути домой проделает по суше и будет рад оказать любую услугу. Нынче вечером к нему отправляется курьер.
– Весьма любезно со стороны мистера Рея, – заметил Стивен. – Возможно, я воспользуюсь его предложением. Да, так оно и будет. Я доверю ему письмо своей супруге, с тем чтобы оно дошло до нее как можно раньше.
После задумчивой паузы собеседники перешли к другому вопросу. Доктор произнес:
– Вы, конечно, ознакомились с рапортом капитана Обри по поводу событий в Замбре? Не стану вмешиваться в морские аспекты, но, поскольку политические вопросы меня интересуют, мне хотелось бы знать, что теперь будет с деем.
– На это я могу ответить с уверенностью, – сказал Покок. – В Валлетте я, пожалуй, распорядился бы не лучше мистера Рея, но поскольку Восток – близкая мне область, то в Маскаре… – Придвинув к доктору свой стул, Покок сморщил в хитрую гримасу заросшее бородой лицо и с лукавым видом продолжил: – Мы с консулом мистером Элиотом организовали этакое аккуратненькое покушеньице, и, возможно, вскоре я смогу показать миру нового, куда более покладистого дея.
– Вне сомнения, покушение осуществить гораздо легче, когда у жертвы много жен, много наложниц и многочисленное потомство, – заметил Стивен.
– Совершенно верно. На Востоке в политике это обычный прием. Однако на Западе до сих пор существует предвзятое мнение относительно его использования, поэтому прошу не упоминать о нем, особенно в разговоре с адмиралом. Для главнокомандующего я специально использовал термин «неожиданные династические перемены».
Фыркнув, Стивен проговорил:
– Мистер Рей заявил, что испытывает недомогание. Может быть, это просто фигура речи, обозначающая нежелание еще раз описывать произошедшее, или же у него и впрямь были на то основания? Может быть, его потрясла гибель адмирала Харта на «Поллуксе»? Возможно, между ними существовала некая привязанность, которую не замечали ранее?
– Что касается покойника, – отвечал Покок, – то, разумеется, мистер Рей напустил на себя печальный вид, как и подобает безутешному родственнику. Но я не верю, чтобы он расстроился больше, чем бедняк, который неожиданно унаследовал три-четыре тысячи фунтов. Ему действительнобыло не по себе, и еще как, но мне казалось, что это был результат крайнего нервного напряжения и упадка сил, а возможно, еще и изнурительной жары. Между нами, коллега, не думаю, чтобы он обладал значительной крепостью духа.
– Зато теперь он значительно окрепнет в денежном отношении, чему лично я очень рад, – улыбнулся Стивен, поскольку Рей проиграл ему баснословную сумму, когда они ежедневно резались на Мальте в пикет. – Вы полагаете, что адмирал намерен встретиться со мной? А то мне очень хочется подняться на вершину Гибралтарской скалы, как только перестанет дуть остовый ветер.
– Ну разумеется, намерен. Он собрался обсудить с вами один вопрос, связанный с какой-то затеей американцев. Я удивляюсь, почему он до сих пор еще не вызвал нас. Сегодня он ведет себя несколько странно.
Оба переглянулись. Помимо «затей американцев», наверняка тех самых, о которых упоминалось в письме сэра Джозефа, Стивену не терпелось узнать о мнении адмирала относительно действий Джека в заливе Замбра. Пококу же хотелось выведать, что за нелегкая несет Стивена в полдень на вершину горы. Оба вопроса были бестактными, но вопрос Покока был все же не столь неуместен, и немного погодя он поинтересовался:
– Уж не назначена ли у вас встреча на вершине скалы?
– Я и сам бы хотел это знать, – отозвался Стивен. – Ведь в это время года, если не дует «левантинец», через пролив пролетает баснословное количество птиц. Большинство из них хищники, которые, как вам, уверен, известно, выбирают кратчайший путь над водной поверхностью; поэтому вы можете в один день увидеть многие тысячи пролетающих осоедов, коршунов, грифов, мелких орлов, соколов, разных видов ястребов. Но летят не только хищные птицы, к ним присоединяются и другие пернатые. Разумеется, это мириады белых аистов, но также, как мне сообщил один надежный источник, попадается и черный аист – благослови, Господи, эту птицу, которую я никогда еще не лицезрел, – обитатель дремучих лесов далекого севера.
– Черные аисты, сэр? – с недоверием спросил Покок. – Я слышал о черных лебедях, но… Хотя, поскольку время уходит, я расскажу вам в общих чертах об этом американском плане.
– Капитан Обри, сэр, – произнес мистер Ярроу. – Адмирал вас сейчас примет.
Когда Джек Обри вошел в просторную адмиральскую каюту, у него создалось впечатление, что главнокомандующий в подпитии. Бледное, пергаментное лицо низенького моряка имело розовый оттенок, сгорбленная спина была выпрямлена, обычно холодные, прикрытые тяжелыми веками глаза, сверкали юношеским задором.
– Обри, я рад, очень рад видеть вас, – произнес адмирал и привстал, перегнувшись через заваленный бумагами стол, чтобы пожать гостю руку.
«Какие мы учтивые», – подумал Джек, несколько смягчив бесстрастное выражение лица и сев на стул, предложенный адмиралом.
– Да, я рад вас видеть, – снова повторил сэр Фрэнсис. – Поздравляю вас с блестящей победой. Да, я считаю ее блестящей, и это увидит каждый, кто сравнит потери обеих сторон. Да, это была победа, хотя никто бы так не подумал, прочитав ваш рапорт. Беда с вами, Обри, – продолжал адмирал, ласково глядя на него, – вы, черт бы вас побрал, не умеете трубить о своих успехах, а следовательно, и о моих. Ваш доклад, – кивнул он на объемистый отчет, оставленный Джеком Обри накануне, – это сплошное оправдание, а не победный рапорт; ну что это за выражения: должен отметитьи вынужден доложить.Ярроу придется переделать его. Он привык составлять речи для мистера Аддингтона и умеет представлять дело наилучшим образом. Это не ложь, не показуха и не раздувание собственных успехов, а всего лишь стремление не прибедняться изо всех сил. Когда Ярроу закончит исправление вашего доклада, даже сухопутной публике станет ясно, что мы одержали победу, ясно даже самым тупым торгашам, верящим газетам, а не только тем, кто знает толк в морском деле. Не откажетесь выпить со мной бокал вина?
Джек ответил, что это предложение как нельзя более кстати в такое жаркое утро. В ожидании, когда принесут бутылку, адмирал сказал:
– Не думайте, что мне не жаль беднягу Харта и «Поллуке», но на войне как на войне и любой главнокомандующий всегда обменяет старый, обветшалый корабль на новый, хотя бы тот и был вдвое слабее. Французский двухпалубник под названием «Марс» только что сошел со стапелей. После боя его умудрились поставить на верп только под прикрытием огня пушек Замбры. «Зелэс» и «Спитфайр» сделали свое дело, а большой фрегат, севший сначала вам на хвост, а потом на риф, был сожжен по самую ватерлинию. И сидеть ему на этом рифе до скончания века. Ведь правда? Даже если бы набор корпуса у него не был сломан. Потому что новый дей, посаженный нашими политиканами, пальцем о палец для этого не ударит. – Буфетчик гораздо более учтивый, чем Киллик Джека Обри, но все-таки настоящий моряк, с золотой серьгой, – с важным, как у лондонского дворецкого, видом – откупорил бутылку, и сэр Фрэнсис произнес:
– За ваше здоровье и удачу, Обри.
– И за ваше, сэр, – отозвался Джек, смакуя свежий, душистый букет вина. – Господи, как хорошо пьется.
– Отменное вино! – вторил ему адмирал. – Так чем же мы располагаем? Мы потеряли, скажем так, пол линейного корабля, зато ваш фрегат цел. А наглый дей получил по носу. Ярроу распишет все это так, что суть дойдет до последнего тупицы, и ваш доклад будет как нельзя кстати, когда мое донесение будет опубликовано в «Гэзетт». Письма… Господи помилуй, – произнес адмирал, вновь наполняя бокал и указывая на груду корреспонденции. – Иногда мне хочется проклясть того, кто выдумал грамоту. Меднотрубый Каин, верно?
– Я очень хорошо вас понимаю, сэр.
– Но иногда от писем есть определенный прок. Вот это пришло нынче утром. – Взяв конверт, сэр Фрэнсис помолчал, а затем произнес: – Я совершенно не ожидал, что получу такое известие. Я еще никому о нем не говорил. Мне бы хотелось, чтобы офицер, которого я уважаю, первым узнал эту новость. В конце концов, вопрос связан с флотом. – С этими словами он протянул письмо Джеку. Тот стал читать:
«Любезный сэр,
Те огромные старания, умение и рвение, которые вы проявили в период вашего командования Средиземноморским флотом во время боевых действий флота под вашим началом, поддержание дисциплины и внутреннего распорядка, который вы разработали и поддерживали с такой пользой для флота Его Величества, были замечены Его королевским Высочеством, настолько их одобрившим, что он любезно изволил объявить о своем намерении возложить на вас знак королевского расположения к вам. Мне соответствующим образом приказано уведомить вас о том, что Его королевское Высочество возведет вас в сан пэра Великобритании, как только станет известно, какой титул вы пожелаете носить… «
