Текст книги "Возвращение странницы"

Автор книги: Патриция Вентворт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 3

Филип Джоселин позвонил в восемь.

– Кто это?.. Лин?.. Ладно, передай тете Милли, что я приеду завтра к ленчу, а может, после ленча. Надеюсь, мой паек не пропадет?

Лин усмехнулась:

– Вряд ли.

– Я только что узнал, что не смогу приехать домой. Так получилось.

– Ничего… Подожди! Утром кто-то звонил тебе.

– Кто?

– Не знаю. Она не назвала своего имени, только спросила, дома ли ты, а когда я объяснила, что ты в Лондоне, пожелала узнать, когда ты вернешься. Я ответила, что сегодня, а может, и завтра, и она повесила трубку. Звонок был междугородний, слышимость отвратительная.

Филип засмеялся.

– «Таинственный голос», продолжение следует! Не расстраивайся, она перезвонит завтра. Передай привет тете Милли. Целую твои ручки и ножки.

– Ничего подобного ты не сделаешь!

– Разумеется – век галантности давно в прошлом. До свидания, детка. Будь умницей, – и он повесил трубку.

Линдолл положила трубку на рычаг и вернулась к камину. Недавно она переоделась в теплое зеленое домашнее платье, а миссис Армитидж – в бесформенный балахон из бурого вельветина с потертым меховым воротником.

– Звонил Филип, – сообщила Линдолл.

– Так я и думала.

– Он не знает, приедет ли завтра к ленчу.

Подобные неожиданности никогда не тревожили миссис Армитидж. Она кивнула и неожиданно для племянницы заявила:

– Хорошо, что Филип тебе не родственник.

Линдолл наклонилась, чтобы подложить в огонь полено; ее длинная пышная юбка вздулась колоколом. Щеки овеяло жаром. Она заметно смутилась:

– Почему?

– Да так, просто подумалось… Джоселины – прекрасные люди, бедняжка Луи была очень счастлива с отцом Филипа. Он был на редкость обаятельным мужчиной. Таковы все Джоселины – они невозможно обаятельны. Но им давным-давно нужна свежая кровь.

В этот момент в дверь позвонили.

Энн Джоселин стояла на темном крыльце и ждала, когда откроется дверь.

Такси, которое привезло ее из Клейфорда, с шумом развернулось на усыпанной гравием дорожке и укатило. Шум двигателя затих вдалеке. Энн по-прежнему стояла и ждала. Наконец она потеряла терпение и позвонила еще раз, но в ту же минуту в замке лязгнул ключ. Дверь приоткрылась, в щель выглянула молодая девушка. Обнаружив, что на пороге стоит незнакомая женщина, девушка осмелела и открыла дверь пошире.

Энн Джоселин вошла в дом.

– Сэр Филип вернулся?

Айви Фоссет заволновалась: в гости не приходят так поздно, в темноте, да еще в военное время. Но незнакомка выглядела как настоящая леди и была одета в роскошную шубку. Уставившись на шубку во все глаза, Айви ответила:

– Нет, мэм, еще нет.

Незнакомая леди решительно прошла мимо девушки.

– Тогда кто же дома? Кто подошел сегодня утром к телефону?

– Здесь миссис Армитидж и мисс Линдолл, мисс Линдолл Армитидж. Наверное, она и взяла трубку.

– Где они? В большой гостиной? Нет, докладывать обо мне не надо.

Изумленно приоткрыв рот, Айви долго смотрела вслед незнакомке.

– Прошагала мимо меня, будто я пустое место! – сообщила она в кухне, заслужив укоризненный взгляд пожилой кухарки миссис Рамидж.

– Надо было спросить ее фамилию.

Айви встряхнула головой.

– Да она просто не дала мне рта открыть!

Энн пересекла холл. Большая гостиная располагалась в глубине дома, дверь из нее открывалась на террасу. Эта комната, отделанная белыми панелями, называлась «большой гостиной» еще со времен доброй королевы Анны. Первая Энн Джоселин приходилась ей крестницей.

Взявшись за дверную ручку, Энн помедлила минуту, расстегнула шубку и распахнула ее, чтобы было видно голубое платье. Ее сердце торопливо заколотилось – не каждый день воскресаешь из мертвых. Пожалуй, это к лучшему, что она не застала Филипа. Открыв дверь, Энн застыла на пороге.

Люстра под потолком, задернутые голубые шторы на окнах, пылающий в камине огонь, «Времена года» на каминной полке, а над статуэтками – портрет девушки в шубке. Энн устремила на портрет внимательный, придирчивый взгляд, словно на свое отражение в зеркале. И действительно, он мог бы быть ее отражением.

В комнате сидели две женщины. Справа от камина расположилась Милли Армитидж с газетой на коленях, вторая газета валялась на синем ковре у ее ног. Неряшливая, назойливая особа, она всегда относилась к Энн неприязненно. И вот теперь она чувствует себя здесь как дома. Не слишком ли она поторопилась? Ничего, теперь все изменится. На ковре у камина свернулась клубочком эта девчонка Линдолл, держа на коленях книгу.

Газета зашуршала, вдруг придавленная ладонью Милли Армитидж, книга выскользнула из рук и упала на меховой белый коврик у камина. Линдолл порывисто вскочила, оправляя складки длинной зеленой юбки, схватилась за подлокотник свободного кресла и прислонилась к нему. Ее глаза потемнели, стали огромными, вся кровь отхлынула от лица. Глядя в дверной проем, Лин видела перед собой Энн Джоселин, будто сошедшую с портрета, который висел за спиной Лин – Энн с непокрытой головой, золотистыми локонами, нежным овальным лицом, в жемчужном ожерелье поверх тонкого голубого платья под распахнутой шубкой.

В тот же миг Милли Армитидж ахнула. Сама Лин стояла не дыша. Время замерло, пока она смотрела на Энн. Внезапно в голове Лин мелькнула непрошеная мысль: «А на портрете Эмори она гораздо лучше». Вспоминая об этой случайной мысли позднее, Лин испытала шок. Кто смог бы сохранить красоту и свежесть, несмотря на три года лишений, страданий и бедствий? Чувства нахлынули потоком, мешая осознать что-либо, кроме двух вещей: перед ней Энн, она жива. Со сдавленным криком Лин сорвалась с места, Энн раскрыла объятия. Через мгновение Линдолл уже обнимала ее, без конца повторяла ее имя, а по ее щекам струились слезы.

– Энн, Энн, Энн! А мы думали, ты погибла!

– Одно время я и сама так думала.

Вдвоем они прошли по комнате.

– Тетя Милли, как я рада вас видеть! Боже мой, как славно очутиться здесь!

Милли Армитидж покорно позволила обнять ее. Борясь со шквалом противоречивых чувств, она запечатлела поцелуй на щеке, которая за три года заметно похудела и теперь была накрашена ярче, чем в былые времена. Милли не могла припомнить, обнимала ли Энн ее когда-нибудь раньше. Обычно они ограничивались вежливым поцелуем в щеку. Отступив с мимолетным чувством облегчения, Милли принялась подыскивать слова. Не то чтобы ей было нечего сказать, но даже потрясение не помешало ей осознать, что сейчас лучше держать язык за зубами. Любое ее слово может повредить Филипу. Милли внутренне поежилась, предчувствуя катастрофу. Три с половиной года – долгий срок. Все это время Энн считали умершей. А она вернулась. Как это ужасно – вернуться и узнать, что больше ты никому не нужна. «Живые сомкнули ряды» – чьи это слова? Они справедливы, так положено. В годы лишений особенно ценится все, что напоминает о домашнем тепле и уюте. «Черт, зачем она вернулась?»

Тем временем Линдолл восклицала:

– Энн, дорогая! Как чудесно, что ты жива!

Миссис Армитидж вспомнила о своих хороших манерах и исполнилась мрачной решимости вести себя, как подобает леди.

Глава 4

На следующий день Филип Джоселин вернулся домой к четырем часам. В холле его перехватила Милли Армитидж.

– Филип, иди сюда. Нам надо поговорить.

– В чем дело?

Взяв Филипа под руку, Милли увела его в кабинет, удобно расположенный в противоположном от гостиной крыле дома. Подобно большинству комнат, кабинет носил условное название, но вдоль его стен выстроились шкафы с книгами. Здесь было уютно, ржаво-красные шторы и глубокие кожаные кресла придавали кабинету жилой вид.

Прикрыв за собой дверь, Филип с любопытством перевел взгляд на тетю Милли. Он был искренне привязан к ней, но хотел, чтобы она скорее перешла к делу. Случилось что-то серьезное, а тетя Милли, вместо того чтобы заявить об этом напрямик, мялась в нерешительности.

– Мы пытались дозвониться до тебя, но нам сказали, что ты уже покинул клуб.

– Да, Блэкетт пригласил меня к себе. А в чем дело? Где Лин? С ней ничего не случилось?

– Нет.

Милли Армитидж мысленно обратилась к самой себе: «Видишь, он первым делом вспомнил о ней. Он к ней привязан, и эта привязанность крепнет с каждым днем. Но что теперь в ней толку? Все-таки я грешница… О, господи, какая путаница!»

– Тетя Милли, в чем дело? Кто-нибудь умер?

Миссис Армитидж с трудом удержалась, чтобы не ответить: «Гораздо хуже!» Взяв себя в руки, она молча покачала головой.

Уже не скрывая нетерпения, Филип продолжал допытываться:

– Тогда что же стряслось?

Милли Армитидж выпалила на одном дыхании:

– Энн вернулась.

Они стояли у письменного стола, Филип держал в руках снятые пальто и шляпу. У него, светловолосого и рослого, как все Джоселины, черты лица были более резкими, глаза имели тот же оттенок, что и у Энн, брови были не изогнутыми, а словно надломленными на изгибе, волосы выгорели под тунисским солнцем. Помолчав минуту, он бросил шляпу на стул, повесил пальто на его спинку и негромко спросил:

– Ты не могла бы повторить еще раз?

Милли Армитидж держалась из последних сил. Выслушав просьбу Филипа, она произнесла с расстановкой, будто втолковывая что-то ребенку:

– Энн вернулась.

– Я все слышал, просто хотел убедиться. И что же это означает?

– Филип, не надо! Я ничего не смогу объяснить, если ты будешь так себя вести.

Его надломленные брови взлетели вверх.

– Как именно?

– Негуманно. Она жива… она вернулась… и она здесь!

Впервые за все время разговора в его голосе послышался металл.

– Ты сошла с ума?

– Пока нет, но всякое может случиться.

Он тихо произнес:

– Энн умерла. Почему ты вдруг решила, что она жива?

– Я видела ее своими глазами. Она приехала вчера вечером. Она здесь, сейчас она в большой гостиной вместе с Линдолл.

– Чепуха!

– Филип, если ты сейчас же не перестанешь мучать меня, я разрыдаюсь! Говорю тебе, она жива! Она в гостиной вместе с Линдолл.

– А я повторяю, что видел, как она умерла и как ее похоронили.

Милли Армитидж невольно содрогнулась и сердито спросила:

– Что толку повторять одно и то же?

– Ты хочешь сказать, я тебя обманываю?

– Энн в гостиной вместе с Линдолл.

Филип направился к двери.

– В таком случае составим им компанию.

– Постой! Так не пойдет. Сначала дай мне договорить. Вчера утром кто-то звонил нам. Помнишь, Лин сказала тебе об этом по телефону?

– И что же?

– Это была Энн. Ее только что переправили в Англию на рыболовном судне. Когда она звонила, она не назвала своего имени – только спросила, дома ли ты. А вчера вечером в половине девятого она приехала сюда. Потрясение было невероятным. Неудивительно, что ты мне не веришь. Лин как раз смотрела на портрет Энн, и вдруг открылась дверь и она застыла на пороге, словно сошла с картины – голубое платье, жемчуга, шубка. Да, мы были ошеломлены!

Филип открыл дверь.

– Энн умерла, тетя Милли. Пожалуй, пора побывать в гостиной и посмотреть, с кем там Лин.

Через холл они прошли молча. Филип сам открыл дверь гостиной и вошел в нее. Первой он увидел Линдолл. Она сидела на подлокотнике массивного кресла, стоящего слева от камина. Лин вскочила, и Филип заметил в кресле голубое платье с портрета, вечерний туалет Энн Джоселин, жемчужное ожерелье Энн Джоселин, вьющиеся золотистые волосы Энн Джоселин, овальное лицо, темно-серые глаза, тонкие дуги бровей. Впоследствии никто из присутствующих не мог вспомнить, долго ли Филип простоял молча. Наконец он выступил вперед и негромко, многозначительно произнес:

– На редкость продуманная сцена. Ваш макияж и выдержка достойны всяческих похвал, мисс Джойс.

Глава 5

Она поднялась с кресла и встала лицом к нему.

– Филип!

Он коротко кивнул.

– Да, я Филип. Но вы не Энн – по крайней мере, не Энн Джоселин. Полагаю, крещеное имя Энни Джойс – Энн.

– Филип!

– На что вы рассчитываете? Позвольте спросить, почему вы решили, что подобный обман сойдет вам с рук? Оригинальная выходка. Вероятно, вы думали, что я за границей или числюсь пропавшим без вести, чем вы наверняка не преминули бы воспользоваться. Да, вам удалось бы провести Лин и тетю Милли, но не меня, и я объясню почему. Когда Энн ранили, я сам отнес ее в лодку, где она и умерла. Ее тело я привез на родину.

Она не сводила глаз с его лица.

– Ты привез домой труп Энни Джойс. И похоронил Энни Джойс.

– И зачем же я это сделал?

– Наверное, по ошибке. Ранена была Энни, но закричала я. Она опиралась на мою руку, ты ушел вперед, к лодке. Я почувствовала, как между нами пролетела пуля. Энни отпустила мою руку и упала. Я закричала. Тогда ты вернулся и подхватил ее – видимо, решил, что это я. В темноте ты вполне мог ошибиться – не знаю, не могу сказать наверняка. Было совсем темно, в нас стреляли, ты мог перепутать меня с Энни. Я думала, что ты вернешься за мной, но ты не вернулся.

Филип негромко осведомился:

– Значит, вы утверждаете, будто я бросил вас на берегу?

– Мне кажется… нет, я уверена: ты считал, что на берегу осталась Энни Джойс.

– Звучит чертовски… – спохватившись, он умолк и начал снова: – Теперь послушайте, что произошло на самом деле. Я отнес Энн в лодку. Там уже сидели другие люди – семейство Реддинг, – он повернулся лицом к Линдолл и продолжал, словно обращался к ней: – Мы с Мердоком переплыли пролив на его моторной лодке. К тому времени Тереза Джоселин уже умерла и была похоронена, деревню заняли немцы. Мердок остался в лодке, я отправился в шато. Я дал Энн и мисс Джойс полчаса, чтобы собрать самые ценные вещи. Энн сообщила, что на соседней ферме прячутся другие англичане – нельзя ли взять их с собой? Она добавила, что их приведет Пьер. Я спросил, сколько их, этих англичан, но она не смогла ответить – ей было известно только, что двое из них дети. Она послала за Пьером, доверенным лицом Терезы и ее дворецким, и он объяснил, что на ферме прячутся месье, мадам и двое их детей, сын и дочь. Ферма принадлежала его кузену, поэтому он знал об англичанах. Я согласился взять их с собой, но предупредил, что через час они должны быть на берегу. Однако они опоздали – они из тех людей, что вечно всюду опаздывают. Мы решили подождать, но к тому времени, когда Реддинги наконец появились, боши заметили нас и подняли тревогу. Я шел впереди, когда услышал крик Энн. Я вернулся за ней и отнес ее в лодку. На берегу царила кромешная тьма, выстрелы не смолкали. Я позвал Энни Джойс, но она не ответила. Мы с Мердоком бросились искать ее. Реддинги принялись звать нас. Мердок прошел мимо меня, он кого-то нес на руках, и я решил, что это мисс Джойс. Усевшись в лодку, мы пересчитали всех по головам. Нас было восемь – Мердок, я сам, мужчина, мальчик и четверо женщин. Все правильно, еще одну женщину ранило. Мы поспешили отплыть от берега. Энн так и не пришла в сознание, ее ранили в голову. Уже на полпути к дому я обнаружил, что мисс Джойс нет в лодке. Четвертой пассажиркой оказалась француженка, гувернантка Реддингов. Ее тяжело ранило в грудь. Вернуться мы не могли, да и к чему? Того, кто остался на берегу, давным-давно нашли боши. Вот и все, – он повернулся к Энн. – Именно так это произошло, мисс Джойс.

Она стояла возле каминной полки, небрежно опираясь на нее и опустив вторую руку. На пальце поблескивало платиновое обручальное кольцо, прикрытое вторым кольцом, с крупным сапфиром в окружении бриллиантов, – его Филип подарил Энн Джоселин в честь помолвки. Тоном искреннего облегчения она произнесла:

– Очень рада слышать. Все это время я страдала, не понимая, как ты мог бросить меня. На берегу осталась не Энни Джойс, а я. Представляешь, каково мне пришлось, когда ты не вернулся? Я ничего не понимала, но теперь вижу, что произошло, – в темноте ты вполне мог принять Энни за меня. Я верю, ты действительно считал, что отнес в лодку меня. Не знаю, скоро ли ты понял свою ошибку. Должно быть, нескоро, ведь было так темно. Наверное… – она осеклась, понизила голос с беспокойством спросила: – Она была… сильно изуродована?

– Нет.

– И ты не узнал ее даже утром? Видимо… что ж, это могло случиться. Мы были очень похожи. Да, скорее всего, так и было. Иначе придется поверить в то, во что мне совершенно не хочется верить.

Филип отозвался:

– Знаете, вы меня заинтриговали. Не могли бы вы объяснить подробнее? Во что вам не хочется верить?

– Лучше не будем об этом.

– Боюсь, вам придется объясниться.

До тех пор Милли Армитидж стояла в дверях, но теперь прошла в комнату и присела на подлокотник кресла, в котором обычно устраивалась. Ноги отказывались держать ее, голова раскалывалась, мебель начала расплываться перед глазами. Линдолл не шевелилась, крепко сжимая одной рукой другую. Ее лицо по-прежнему было мертвенно-бледным, в глазах застыл ужас.

Энн заговорила:

– Хорошо. Я не хотела говорить об этом, не хотела даже думать, Филип, о том, что ты похоронил Энни Джойс как Энн Джоселин только потому, что считал меня погибшей. А если бы тебе пришлось признаться, что ты бросил меня, это выглядело бы некрасиво. К тому же смерть было бы нелегко доказать. Понадобились бы годы, чтобы меня признали умершей. Искушение покончить со всем разом было слишком велико – не так ли?

Загорелое лицо Филипа стало серым, мгновенно осунулось, глаза заблистали холодно и злобно. Милли Армитидж невольно пожелала, чтобы он выругался или закричал. Ее отец и муж в минуты гнева никогда не сдерживались, и в этом было что-то домашнее, уютное. Лучше бы Филип расшумелся – вместо того чтобы хранить ледяное молчание.

Но он заговорил негромким голосом:

– Значит, вот в чем дело! Понятно. В темноте я принял Энни Джойс за Энн, а когда понял, что совершил ошибку, решил присвоить себе состояние Энн. Верно?

Она отвернулась, не выдержав его пронзительного взгляда.

– Филип, я не хотела говорить об этом… ты же знаешь… но ты вынудил меня. Что подумали бы люди, выслушав твой нелепый рассказ? Разве ты не понимаешь, что я просто пыталась помочь тебе? Не видишь, что ради нас обоих мы должны кое о чем умолчать? Произошла досадная ошибка. Думаешь, мне хочется считать иначе? Мы должны делать вид, что все вышло случайно. Мы не виделись целых три месяца, я сильно похудела от волнения, мы с Энн всегда были очень похожи, к тому же после смерти… – она невольно передернулась, – люди заметно меняются, порой до неузнаваемости. Филип, прошу тебя, не злись! Мы оба наговорили много лишнего. Но на самом деле обо всем этом я предпочла бы умолчать. Филип!

Он отступил на шаг.

– Вы не моя жена.

Милли Армитидж не выдержала – странно, что она вообще сумела так долго хранить молчание. Глядя на кольцо с сапфиром, она заметила:

– Кажется, внутри на кольце Энн была гравировка? Помнится, кто-то говорил мне об этом…

– Инициалы Э. Дж. и дата, – подтвердил Филип.

Энн сняла кольцо с сапфиром и платиновое обручальное кольцо, положила их на ладонь и подошла к Милли Армитидж.

– Э. Дж. и дата – убедитесь сами, – предложила она.

Последовала минутная пауза. Никто не шевельнулся. Линдолл казалось, что у нее вот-вот разорвется сердце. Три человека, которых она обожала, хранили мрачное молчание. Это было не просто молчание. Комнату наполнили холод, подозрение, недоверие и ледяной гнев Филипа, пробиравший до костей. Лин хотелось убежать и спрятаться. Но от себя не убежишь, от собственных мыслей не спрячешься. От них нет спасения. Оставшись на месте, она выслушала слова Филипа:

– Собираясь во Францию, Энн оставила обручальное кольцо дома. Перед ее отъездом мы поссорились, вот она и сняла кольцо.

Энн шагнула к нему.

– А потом снова надела.

– Несомненно, вы сделали это – когда решили выдать себя за другого человека. Теперь ваша очередь объяснить, как было дело. Мою версию вы уже слышали. Думаю, и ваша давно готова. Мы слушаем вас.

– Филип… – ее голос дрогнул. Она надела кольца на палец и выпрямилась. – Хорошо, я все объясню. Тете Милли и Лин уже все известно. Меня спас Пьер. На берегу была пещера, где мы прятались, пока не кончилась стрельба. Я сильно растянула щиколотку. Немцы обшарили весь берег, но не нашли нас. Когда они ушли, мы вернулись в шато. Я насквозь промокла и продрогла, у меня начиналась простуда. К тому времени как немцы явились в шато с обыском, я уже лежала в жару. Пьер объяснил им, что я – Энни Джойс, что я прожила в замке десять лет со своей пожилой родственницей, которая недавно скончалась. Пьер сказал, что в шато жила еще одна английская леди, но она уехала, как только началась война. Меня осмотрел врач, обнаружил, что у меня двусторонняя пневмония, и запретил увозить из замка. Я долго проболела, меня не беспокоили. Когда я поправилась, меня отправили в концентрационный лагерь, но я снова заболела, и меня отпустили в замок. Вот и все. Там я жила с Пьером и его женой. К счастью, кузина Тереза всегда держала дома достаточно денег. Мы находили их повсюду – в мешочках с сушеной лавандой, в подушечках для булавок, между страницами книг, в носках туфель. Но мало-помалу деньги кончались, и я впала в отчаяние.

– Почему же вы не писали мне?

– Я боялась. Меня оставили в покое, и я не хотела привлекать к себе внимание. Потом я написала два письма, узнав от Пьера, что их можно переправить в Англию.

– И вы не удивились, узнав, что письма так и не дошли до адресата?

Она ответила ему открытым взглядом.

– Конечно нет: я знала, что шансы на успех ничтожны. А неделю назад меня предложили переправить в Англию. Мне пришлось отдать последние деньги кузины Терезы, но я думала, что игра стоит свеч. С собой я не привезла никаких вещей, кроме сумочки и пятифунтовой банкноты. От нее уже ничего не осталось, поэтому, боюсь, тебе придется снабжать меня деньгами, пока я не встречусь с мистером Кодрингтоном и не заберу у него мои деньги.

Все это Филип выслушал с холодной яростью. Эта женщина прекрасно понимала, что он не выставит ее за дверь без единого гроша. Каждый лишний час, проведенный под этой крышей, придаст ей уверенности. Если же он уедет сам… Будь он проклят, если подарит Джоселинс-Холт Энни Джойс!

Не задумываясь, он поправил:

– Деньги Энн.

Ее ответ прозвучал незамедлительно:

– Мои деньги, Филип.