Текст книги "Незнакомцы в поезде (др. перевод)"

Автор книги: Патриция Хайсмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

4

Он медленно побрел к себе на Эмброуз-стрит. Прошел по тенистой и безлюдной Трэвис-стрит, мимо фруктовой лавки на углу Делэнси-стрит, устроенной хозяевами прямо на лужайке перед домом и оттого похожей на детский магазин. Из большого уродливого здания прачечной на западном конце Эмброуз-стрит высыпала стайка женщин и молоденьких девушек в белой форме; весело щебеча, они направлялись на обед. Хорошо, что навстречу не попался никто из знакомых. Гая охватили вялость, спокойствие и смирение, и в своем роде он был даже счастлив. Странно, насколько чужой и далекой стала Мириам за пять минут разговора, до чего несущественным стало все, что с ней связано. Теперь Гаю было стыдно за свои переживания в поезде.

– Все хорошо, – с улыбкой доложил он матери, войдя в дом.

Мать встретила его вопросительным движением бровей.

– Ну что ж, я рада.

Она села в кресло-качалку и приготовилась слушать – маленькая женщина со светло-каштановыми волосами, точеным профилем и неуемной энергией, которая будто искрила в ее седине. Неизменная жизнерадостность была главным различием между ней и сыном и главной причиной, по которой он отдалился от нее после расставания с Мириам. Гаю нравилось лелеять свои страдания, любовно изучать их со всех сторон, мать же советовала ему плюнуть и скорее забыть.

– Как поговорили? Что-то ты быстро вернулся. Я думала, вы пойдете обедать.

– Нет, мама. – Гай вздохнул и опустился на диван. – Все в порядке, но от проекта в Палм-Бич, видимо, придется отказаться.

– О, Гай! Почему? Мириам… в самом деле беременна?

Новость о Палм-Бич ее немного расстроила, совсем чуть-чуть. Гай про себя порадовался, что мать не подозревает, как много значила для него эта работа.

– В самом деле.

Гай устроился на диване полулежа, опершись затылком на прохладное деревянное изголовье. Он думал о пропасти, разделяющей его собственную жизнь и жизнь матери. Он не посвящал ее в подробности своих отношений с Мириам. В прошлом его матери было сытое и счастливое детство на Миссисипи, а в настоящем – большой дом и сад, за которыми она увлеченно ухаживала, и толпа друзей в городе, хороших и верных. Разве могла она понять злобную сущность Мириам? Или, например, почему он влачит в Нью-Йорке жалкое существование ради каких-то туманных рабочих перспектив?

– А при чем тут вообще Палм-Бич?

– Мириам хочет поехать туда со мной. Защитить свою репутацию. А я бы этого не вынес.

Гай сжал кулаки. Он вдруг представил Мириам в Палм-Бич, как она знакомится с Кларенсом Брилхартом, управляющим клубом «Пальмира». Однако укрепил его решимость даже не образ Брилхарта, скрывающего свой шок под покровом неизменной любезности, а собственное отвращение к Мириам. Он бы не потерпел эту женщину рядом с собой во время работы над таким проектом.

– Я бы просто не вынес, – повторил он.

Мать промолчала, лишь вздохнула с пониманием. Гай ждал, что она напомнит, как всегда была против их брака, но она воздержалась и кивнула.

– Да, ты прав. Это затянулось бы надолго.

Гай подскочил и взял в ладони ее мягкое лицо.

– Но мне наплевать, мама! – Он поцеловал ее в лоб. – Совершенно наплевать!

– Это я вижу. И почему?

Гай подошел к пианино.

– Потому что я собираюсь в Мехико к Анне.

– Да что ты говоришь! – Она заулыбалась, тут же забыв о тревогах и просто радуясь долгожданному обществу сына. – Ах ты гуляка!

– Хочешь составить мне компанию? – Гай начал играть сарабанду, которую выучил еще ребенком.

– В Мехико?! – переспросила мать с притворным ужасом. – Нет уж, благодарю покорно! Лучше привози ко мне Анну по пути назад.

– Может, и привезу.

Она подошла и несмело положила руки ему на плечи.

– Иногда мне кажется, что ты снова счастлив, Гай. Иногда, в самые неожиданные моменты.

5

«Как все прошло? Напиши мне скорее. А лучше позвони. Мы будем в „Ритце“ еще две недели. Мне тебя ужасно не хватает, как жаль, что мы не могли полететь сюда вместе. Но я все понимаю. Волнуюсь и думаю о тебе каждую минуту, любимый. Скоро все это останется позади. Что бы ни случилось, расскажи мне, и мы смело взглянем в лицо невзгодам. Ты ведь нередко избегаешь этого. Стараешься не смотреть правде в глаза.

Ты так близко, неужели не сможешь выбраться сюда хотя бы на денек? Надеюсь, у тебя найдется время и будет настроение. Я бы так тебе обрадовалась – и вся моя семья тоже, сам знаешь. Милый, мне очень понравился твой проект, я так горжусь тобой, что даже готова смириться с разлукой. Папа тоже в восторге. Мы все время о тебе говорим.

Люблю всем сердцем. Пусть у тебя все будет хорошо.

А.»

Гай отправил телеграмму Кларенсу Брилхарту, управляющему клубом «Пальмира»: «В связи с обстоятельствами не смогу взяться за работу. Очень сожалею и благодарю за вашу неизменную поддержку. Подробности письмом».

Он внезапно подумал о том, что именно будет взято на замену его проекту – бледное подобие работ Фрэнка Ллойда Райта[3]3
  Фрэнк Ллойд Райт – американский архитектор начала XX века, основоположник направления органической архитектуры, целью которого является гармония зданий с окружающей их средой.


[Закрыть] авторства некой компании «Уильям Харкнесс и партнеры». Хуже того, руководство наверняка попросит этого Харкнесса скопировать идеи Гая, и Харкнесс, конечно, не откажется.

Гай телеграфировал Анне, что прилетит в понедельник и останется на несколько дней. И оттого, что впереди его ждала встреча с Анной, ему сделалось все равно, через сколько месяцев или даже лет к нему в руки попадет такая грандиозная работа.

6

В это время в Эль-Пасо Чарльз Энтони Бруно лежал на спине в гостиничной кровати и пытался удержать золотую ручку на своем тонком вздернутом носу. Спать ему не хотелось, а идти гулять по барам не было сил. Весь вечер он предавался размышлениям и пришел к выводу, что в Эль-Пасо ему не нравится. О Каньоне он также остался невысокого мнения. Его гораздо больше занимала идея, пришедшая в голову в поезде. Как жаль, что Гай не разбудил его с утра. Конечно, Гай не из тех, кто может стать надежным сообщником в убийстве, но Бруно он просто нравился. С такими людьми стоит водить дружбу. К тому же он забыл в купе книгу, и следовало ее вернуть.

Вентилятор над головой поскрипывал – у него не хватало одной лопасти. Будь четвертая лопасть на месте, может, было бы легче дышать. В ванной тек кран, ночник со сломанным креплением уныло повис на проводе, на дверце шкафа красовались отпечатки пальцев. А еще говорят – лучший отель в городе! И почему в гостиничных номерах всегда что-нибудь не в порядке? Бруно решил, что, если ему когда-нибудь попадется идеальный номер, он купит эту гостиницу, будь она хоть в Южной Африке.

Он сел на кровати и потянулся за телефоном.

– Дайте межгород. – Он тупо глядел на пятно рыжей грязи, оставленное его ботинком на белом стеганом покрывале. – Грейт-Нек, сто шестьдесят шесть… Да, Грейт-Нек… Лонг-Айленд… Это Нью-Йорк, бестолочь, впервые слышишь?

Не прошло и минуты, как мать взяла трубку.

– Да, доехал. А ты когда, в воскресенье? Ты уж давай не позже… Да, прокатился по Каньону на муле. Он меня чуть не обгадил… Ну, посмотрел я на этот Каньон… Ничего так, хотя цвета какие-то банальные… Ладно, у тебя там как?

Он начал смеяться. Скинул ботинки и завалился с телефоном на кровать, хохоча. Мать рассказывала, как пришла домой, а там Капитан развлекает двух ее друзей, с которыми она познакомилась накануне. И эти друзья подумали, что Капитан ей отец, и вообще ухитрились сморозить не одну бестактность.

7

Приподнявшись на локте, Гай смотрел на адресованное ему письмо, надписанное карандашом.

– Когда теперь мне придется будить тебя… – вздохнула мать.

Гай отложил письмо и взял другое, отправленное из Палм-Бич.

– Может, и скоро, мама.

– Во сколько завтра самолет?

– В двадцать минут второго.

Она наклонилась и с ненужным старанием поправила у него в ногах сбившуюся простыню.

– У тебя ведь не найдется времени заглянуть там к Этель…

– Ну конечно, я к ней загляну!

Этель Питерсон, давняя подруга матери, когда-то учила Гая играть на пианино.

Письмо из Палм-Бич было от мистера Брилхарта. Руководство компании решило поручить работу Гаю. Мистер Брилхарт также убедил их в целесообразности слуховых окон.

– Я сварила отличный крепкий кофе. Хочешь позавтракать в постели?

Гай улыбнулся.

– Еще бы!

Он внимательно перечитал письмо мистера Брилхарта, вложил его обратно в конверт и медленно разорвал в клочки. Затем распечатал второе. Оно представляло собой одну страницу, исписанную карандашом. Гай снова улыбнулся, обнаружив внизу пышный росчерк: «Чарльз Э. Бруно».

«Дорогой Гай!

Пишет вам ваш случайный попутчик. Вы забыли у меня в купе книгу. Нашел ваш техасский адрес, полагаю, он еще верный. Книгу выслал почтой. Кстати, почитал немного. Кто бы мог подумать, что у Платона столько диалогов!

Было очень приятно с вами пообщаться. Надеюсь, что могу считать вас другом. Буду рад видеть вас в Санта-Фе, если соберетесь. Мой адрес: Нью-Мексико, Санта-Фе, отель „Ла Фонда“. Пробуду здесь еще по крайней мере две недели.

Все-таки не могу выкинуть из головы нашу идею двойного убийства. Это вполне осуществимо. Вы даже не представляете, насколько я в этом уверен! Хотя знаю, вам неинтересно.

Кстати, а как все прошло с женой? Пожалуйста, напишите мне. У меня тут тишь и гладь, помимо утраты бумажника (сперли в баре из-под самого носа!), никаких происшествий. Не понравилось мне в Эль-Пасо, уж извините.

С нетерпением жду ответа,

Ваш друг,

Чарльз Э. Бруно

P. S. Простите, что проспал и не попрощался с вами».

Этому письму Гай в какой-то мере даже обрадовался. Приятно было думать, что на свете есть кто-то свободный.

– Яичница с овсянкой! – воскликнул он, когда вернулась мать. – На севере так нигде не готовят.

Он надел свой любимый старый халат, слишком жаркий для такой погоды, и устроился завтракать в постели, раскрыв свежий номер местной газеты и поставив тарелку на поднос с шаткими ножками. Потом принял душ, оделся, будто планировал куда-то идти, хотя идти было некуда. К Картрайтам он заглянул вчера, Питер Риггс, друг детства, уехал работать в Новый Орлеан. Интересно, чем сейчас занимается Мириам? Наверное, красит ногти на веранде или играет в шашки с какой-нибудь соседской девчонкой, которая боготворит ее и стремится во всем ей подражать. Мириам никогда не унывала, если что-то складывалось не так.

Гай закурил.

С первого этажа то и дело доносилось негромкое позвякивание – мать или кухарка Урслин чистила столовое серебро, один за другим перекладывая в кучку чистые приборы.

И почему он не улетел в Мехико сегодня же? Как тоскливо будут тянуться следующие двадцать четыре часа! Наверняка опять зайдет дядя и какие-нибудь подруги матери. Все хотят его увидеть. Не так давно в местной газете вышла статья о нем и его работе, о грантах на учебу, о присужденной ему Римской премии,[4]4
  Римская премия – французская награда в области искусства. Лауреаты получали возможность проживания и художественного совершенствования в Риме в течение нескольких лет.


[Закрыть] которой он не смог воспользоваться из-за войны, о спроектированном им универмаге в Питтсбурге и небольшой пристройке к чикагскому госпиталю. В газете все это выглядело впечатляюще. Он даже ощутил прилив гордости за самого себя в тот одинокий день в Нью-Йорке, когда получил от матери письмо с вложенной вырезкой.

Повинуясь внезапному желанию написать Бруно, Гай сел за стол, взял ручку и понял, что писать ему нечего. Он представил, как Бруно в ржаво-коричневом костюме и с ремнем фотоаппарата через плечо карабкается по выжженному солнцем холму в Санта-Фе, чему-то улыбается, демонстрируя гнилые зубы, нетвердой рукой поднимает фотоаппарат и щелкает затвором. Как Бруно сидит в баре с тысячей не заработанных им долларов в кармане и дожидается свою мать. Что Гай мог сказать этому человеку? Он закрыл ручку колпачком и бросил на стол.

– Мама! – позвал он и сбежал вниз по лестнице. – Не хочешь сегодня вечером в кино?

Мать ответила, что на этой неделе ходила в кино уже дважды.

– Ты же никогда этого не любил, – проворчала она.

– А сегодня схожу с удовольствием!

8

Около одиннадцати вечера зазвонил телефон. Трубку взяла мать и сразу вернулась в гостиную, где Гай сидел в компании дяди, его жены и двух двоюродных братьев, Ричи и Тая.

– Междугородний, – сообщила она.

Гай подумал, что это мистер Брилхарт решил потребовать объяснений. Но из трубки прозвучал другой голос.

– Привет, Гай. Это Чарли.

– Какой Чарли?

– Чарли Бруно.

– О… Добрый вечер. Спасибо, что выслали мне книгу.

– Еще не выслал, но собираюсь. – Как и тогда в поезде, Бруно был весел и пьян. – Ну что, приедете в Санта-Фе?

– К сожалению, не могу.

– А как насчет Палм-Бич? Может, я загляну к вам туда на пару недель? Я бы посмотрел на вашу работу.

– Увы, работа отменилась.

– В самом деле? Почему?

– Возникли некоторые сложности. Я передумал.

– Сложности с женой?

– Н-нет. – Гай почувствовал укол раздражения.

– Она хочет, чтобы вы остались?

– Ну, вроде того…

– Мириам решила поехать с вами в Палм-Бич? – Удивительно, как он запомнил имя. – Значит, вы не развелись?

– Скоро разведусь, – отрезал Гай.

– Да заплачу я за этот звонок! – рявкнул Бруно кому-то и протянул с омерзением: – Ну люди… Послушайте, Гай, так вы отказались от работы из-за нее?

– Не совсем. Неважно, вопрос уже решен.

– Чтобы получить развод, вам придется ждать, пока она родит?

Гай не ответил.

– Ах, значит, этот тип не хочет на ней жениться?

– Ну… да, он…

– То есть да? – цинично бросил Бруно, не дав ему закончить.

– Я не могу сейчас говорить, у меня гости. Желаю вам приятной поездки, Чарли.

– А когда сможете? Завтра?

– Завтра меня здесь не будет.

– А… – растерянно выдохнул Бруно.

Гай хотел бы думать, что он и правда растерялся. Но Бруно тут же продолжил вкрадчивым тоном:

– Если хотите, чтобы я что-нибудь сделал, просто дайте знак.

Гай нахмурился. Он не забыл идеи Бруно о двойном убийстве.

– Ну так что, Гай?

– Ничего. Мне ничего не нужно. Вы поняли?

Он уверил себя, что Бруно пьян и только впустую хорохорится, так что не стоит принимать его слова за чистую монету.

– Гай, я серьезно. – Бруно с трудом ворочал языком.

– Всего хорошего, Чарли. – Гай ждал, когда Бруно повесит трубку.

– Непохоже, что все хорошо.

– Вас это никак не касается.

– Га-ай! – слезно взмолился Бруно.

Гай открыл рот, но тут в трубке что-то щелкнуло, и связь прервалась. Гай чуть не попросил телефонистку перезвонить, однако остановился. Пьяная удаль, подумал он. И скука. Ему было неприятно, что Бруно узнал его адрес. Пригладив волосы, он вернулся в гостиную.

9

Все, что Гай рассказал сейчас о Мириам, не имело никакого значения по сравнению с тем, что он идет рядом с Анной, держит ее за руку и шуршит гравием под ногами. Вокруг все было чужим и незнакомым – широкий ровный проспект Пасео-де-ла-Реформа с огромными деревьями, как на Елисейских Полях, статуи генералов на постаментах, незнакомые здания вдалеке. Анна шла рядом, опустив голову, почти в ногу с его медленными шагами. Они соприкоснулись плечами, и Гай повернул голову в надежде, что сейчас Анна заговорит, одобрит его решение, но она все молчала, сжав губы. Ее белокурые волосы, подхваченные серебряной заколкой, лениво колыхались на ветру.

Вот уже второе лето Гаю удавалось полюбоваться на нее тогда, когда солнце лишь начинало золотить ее лицо и цвет ее кожи почти совпадал с цветом волос. Скоро ее волосы станут светлее лица, но пока она была словно отлита из белого золота.

Поймав его взгляд, она улыбнулась с едва различимой тенью самодовольства.

– И ты уверен, что не смог бы ее там потерпеть?

– Уверен. Не спрашивай почему. Не смог бы, и все.

Анна продолжала улыбаться, хотя в глазах у нее отразилось легкое замешательство – пожалуй, даже раздражение.

– Жаль отказываться от такого проекта.

Гай в душе уже распрощался с «Пальмирой», и теперь ему было досадно лишний раз обсуждать свое решение.

– Я ее просто ненавижу, – тихо проговорил он.

– Ненависть – очень дурное чувство.

Гай отмахнулся.

– Я ненавижу ее уже за то, что мы сейчас здесь говорим о ней!

– Прекрати!

– Она собрала в себе все, что достойно ненависти, – продолжал Гай, глядя прямо перед собой. – Иногда мне кажется, что я ненавижу весь мир. Непорядочность, бессовестность… Именно таких, как она, люди имеют в виду, утверждая, что Америка никогда не повзрослеет, что в Америке процветает порок. Она из тех, кто смотрит пошлые фильмы, играет в них, читает журналы про любовь, живет в одноэтажном домишке и заставляет мужа работать на износ, чтобы покупать и покупать в рассрочку, разбивает семью соседей…

– Хватит! – воскликнула Анна, отшатнувшись. – Ну что ты как маленький!

– И мне противно вспоминать, что я когда-то любил ее, – закончил Гай.

Они с Анной остановились, глядя друг на друга. Он должен был признаться в этом здесь и сейчас. Он хотел добавить ее неодобрение к своим несчастьям, возможно, даже хотел, чтобы она развернулась и ушла. Такое уже случалось, когда он вел себя глупо.

Анна ответила тоном, который всегда пугал его, – холодным и отстраненным, словно была готова покинуть его навсегда.

– Порой мне кажется, что ты ее до сих пор любишь.

– Прости меня, – проговорил Гай с улыбкой, и Анна смягчилась.

– Ах, Гай… – Она снова протянула ему руку. – Когда же ты повзрослеешь?

– Я где-то читал, что с эмоциональной точки зрения человек никогда не взрослеет.

– Мне все равно, что за ерунду ты читал. Люди взрослеют. И я костьми лягу, но тебе это докажу.

Гаю вдруг стало хорошо и спокойно.

– А о чем еще мне теперь думать? – спросил он, понизив голос.

– О том, что совсем скоро ты будешь от нее свободен, вот о чем!

На верху одного из зданий виднелся большой розовый знак, Гаю вдруг захотелось спросить у Анны, для чего он там. Ему захотелось спросить, почему рядом с ней все становится простым и понятным, но гордость не позволила ему задать этот вопрос. К тому же вопрос все равно был риторический, ответ на него Анна не смогла бы облечь в слова, потому что сама была на него ответом. Так сложилось с их первой встречи, когда Гай увидел ее в тусклом освещении подвального этажа Нью-Йоркского института изящных искусств. Дождливым днем он притащился туда и не нашел ни одной живой души, кроме фигуры в красной китайской накидке с капюшоном. У нее он и спросил дорогу. Накидка повернулась и сообщила: «В аудиторию 9а можно попасть с первого этажа. Так что зря вы сюда залезли». И рассмеялась так весело, что он почему-то вспыхнул от злости. Потом он понемногу научился улыбаться ей, преодолевая робость, и презрительно поглядывал на ее новенький зеленый автомобиль с откидным верхом. «Живя на Лонг-Айленде, начинаешь понимать необходимость автомобиля», – отвечала на это Анна. Впрочем, в те дни Гай на все смотрел презрительно. На те или иные курсы он записывался с одной целью: убедиться, что знает больше преподавателя, а если нет, то стремился как можно скорее заполнить пробел в знаниях и уйти. «Ты думаешь, кто-то поступает сам, без связей? Не волнуйся, если окажешься бездарем, тебя выкинут в первый же семестр!» Наконец она его убедила, и Гай на год пошел учиться в престижную архитектурную академию в Бруклине. Отец Анны знал кого-то в тамошнем руководстве.

– Я знаю, что ты способен, – произнесла вдруг Анна, нарушив молчание, – способен быть просто ужасно счастливым.

Гай кивнул, хотя Анна на него не смотрела. Ему стало стыдно. Анна умела быть счастливой. Она была счастлива теперь, была счастлива до встречи с ним, и лишь он и его проблемы могли хоть на мгновение омрачить ее счастье. Он знал, что тоже будет счастлив рядом с ней, и уже говорил ей об этом, но повторить сейчас не мог.

– Что это? – спросил он, глядя на большое круглое здание из стекла под деревьями парка Чапультепек.

– Ботанический сад.

Внутри не было никого, даже смотрителя. В воздухе пахло теплой сырой землей. Они с Анной обошли сад, читая таблички с непроизносимыми названиями растений, будто появившихся с другой планеты. Анна показала ему свое любимое – она наблюдала за его ростом три года подряд, каждое лето приезжая сюда с отцом.

– Не могу запомнить ни одного названия, – пожаловалась она.

– А к чему их запоминать?

Обедали в «Санборнс» с матерью Анны, а после прошлись по универмагу, пока миссис Фолкнер не захотела прилечь. Она была худая, нервная, энергичная женщина, такая же высокая, как Анна, и столь же привлекательная для своего возраста. Гай успел привязаться к ней, потому что она привязалась к нему. Поначалу он воображал себе, что богатые родители станут непреодолимым препятствием на пути к счастью с Анной, но опасения ничуть не оправдались и перестали занимать его мысли. Они вчетвером пошли на концерт во Дворец изящных искусств, а затем устроили поздний ужин в ресторане «Леди Балтимор» через дорогу от отеля «Ритц».

Фолкнеры выразили сожаление, что Гай не сможет провести лето с ними в Акапулько. Отец Анны, занимавшийся международной торговлей, хотел построить склад в тамошних доках.

– Разве заинтересуешь его каким-то складом, если он будет строить целый загородный клуб, – заметила миссис Фолкнер.

Гай не ответил. Он не мог встретиться взглядом с Анной. Они решили пока не сообщать родителям о его отказе от проекта, хотя бы до отъезда. Только куда ему теперь ехать? Может, в Чикаго, поучиться там месяц-другой? Квартиру в Нью-Йорке он освободил, пожитки свои сдал на хранение, и хозяйка готова пустить следующего жильца. Если он отправится в Чикаго, то увидит великого Сааринена в Эванстоне и молодого Тима О’Флаэрти, архитектора еще малоизвестного, но, по мнению Гая, подающего большие надежды. Может, в Чикаго и работа найдется. Мысль о Нью-Йорке без Анны приводила Гая в уныние.

Миссис Фолкнер положила руку ему на локоть и засмеялась.

– А еще он не улыбнется, даже если ему поручат перестроить весь Нью-Йорк. Правда, Гай?

Гай не вникал в беседу. Он думал после ужина погулять с Анной, но она очень хотела похвастаться шелковым халатом, который выбрала для кузена Тедди и намеревалась завтра же отправить почтой. Пришлось идти к Фолкнерам в номер, а потом для прогулок было уже слишком поздно.

Гай остановился кварталах в десяти от «Ритца», в отеле «Монтекарло» – большом, видавшем виды здании, напоминающем резиденцию отставного генерала. К входу вела широкая подъездная дорога, выложенная черно-белой плиткой, как в ванной комнате. Плитка лежала и на полу большого полутемного фойе. Там был также бар, похожий на пещеру, и вечно пустой ресторан. Внутренний дворик обрамляла потемневшая от времени мраморная лестница, и когда накануне Гай поднимался по ней за носильщиком, разглядел многих постояльцев через открытые окна и двери – играла в карты японская пара, женщина молилась на коленях, кто-то писал письмо, а кто-то просто застыл, как пленник в камере. Над этим местом нависала мрачная суровость и неосязаемое присутствие чего-то сверхъестественного. Гаю здесь сразу понравилось, хотя Фолкнеры, включая Анну, над ним из-за этого подшучивали.

Мебель в его дешевом маленьком номере была выкрашена в розовый и коричневый, кровать напоминала осевший пирог, а туалет располагался в коридоре. Где-то в глубине патио непрерывно журчала вода, и время от времени доносился шум сливного бачка.

Придя сюда от Фолкнеров, Гай положил наручные часы, подарок Анны, на розовую тумбочку, ключи и бумажник – на поцарапанный комод, как сделал бы дома. Он с удовольствием забрался в постель, прихватив мексиканские газеты и книгу по английской архитектуре, обнаруженную в книжном магазине «Аламеда». После недолгой борьбы с испанским он откинулся на подушку и обвел взглядом негостеприимную комнату, слушая крысиную возню многочисленных соседей, доносящуюся со всех концов здания. Почему ему здесь так хорошо? Возможно, он нарочно хотел погрузиться в такие скверные, неуютные, унизительные условия, чтобы мобилизовать в себе новые силы? А может, он просто чувствовал, что надежно скрыт здесь от Мириам? Ведь разыскать его в таком месте куда сложнее, чем в отеле «Ритц».

На следующее утро позвонила Анна и сообщила, что на его имя пришла телеграмма.

– Я случайно услышала, как тебя пытаются найти в списке постояльцев. Они уже думали оставить эту затею.

– Ты не могла бы прочесть? – попросил Гай.

Анна прочла:

– «У Мириам случился выкидыш. Расстроена и хочет тебя видеть. Ты можешь приехать? Мама». О, Гай…

Гаю стало от всего этого тошно.

– Она нарочно вытравила ребенка.

– Откуда тебе знать? – возразила Анна.

– Я знаю.

– Может, ты все-таки туда съездишь?

Гай стиснул телефонную трубку.

– Я намерен вернуть себе «Пальмиру». Когда отправлена телеграмма?

– Девятого числа. Во вторник, в четыре часа пополудни.

Гай немедленно послал телеграмму мистеру Брилхарту с просьбой снова рассмотреть свою кандидатуру. Он не сомневался, что проект ему дадут, но каким же он себя выставил ослом! И все из-за Мириам. Ей же он написал:

«Это меняет планы для нас обоих. Не знаю, как поступишь ты, но я собираюсь немедленно подать на развод. Приеду в Техас через несколько дней. Надеюсь, к этому времени ты будешь хорошо себя чувствовать. Если нет, я разберусь со всеми формальностями без твоего присутствия.

Желаю скорейшего выздоровления.

Гай

P. S. Можешь писать по этому адресу до воскресенья».

Письмо он отправил срочной авиапочтой и сразу же позвонил Анне. Он хотел поужинать с ней в самом лучшем ресторане города, но прежде перепробовать все самые экзотические коктейли в баре отеля «Ритц».

– Ты правда счастлив? – спросила Анна, смеясь, как будто не могла поверить ему.

– Да, я счастлив. Все это так… странно.

– Почему?

– Потому что не ожидал. Не думал, что это моя судьба. Я про «Пальмиру».

– А я думала.

– Да что ты!

– Конечно! Почему же еще я вчера так на тебя разозлилась?

Он не ожидал ответа от Мириам, но в пятницу утром, когда они с Анной поехали в Сочимилько, что-то дернуло его позвонить в отель и узнать, нет ли сообщений. Действительно, телеграмма. Гай сказал, что скоро приедет забрать ее, повесил трубку, однако не утерпел – едва вернувшись в центр Мехико, снова позвонил в отель из аптеки на площади Сокало. Клерк прочел ему телеграмму: «Надо поговорить. Приезжай быстрее. С любовью, Мириам».

– Теперь начнет суетиться, – пояснил Гай Анне. – Непохоже, что любовник жаждет вступать с ней в брак. Он уже женат.

– О…

Гай посмотрел на Анну, хотел поблагодарить ее за терпение к нему, к Мириам, ко всей неприятной истории, но лишь улыбнулся.

– Давай забудем об этом, – попросил он и ускорил шаг.

– Ты сегодня едешь?

– Нет, конечно! Может, в понедельник или во вторник. Я хочу побыть с тобой. Во Флориде меня ждут только через неделю – если, конечно, не изменили планов.

– А Мириам?

– Через неделю у Мириам на меня не останется никаких прав.