Текст книги "Достоин любви?"

Автор книги: Патриция Гэфни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

6

– Tutain! Imbeciles partout! [23]23
  Потаскуха! Всюду одни болваны! (фр.)


[Закрыть]– Месье Жодле с такой силой хватил деревянной ложкой по краю миски с ранним ранетом, что черенок ложки переломился, миска опрокинулась, а яблоки раскатились по всей кухне.

Рэйчел поморщилась, но сохранила спокойствие.

– Говорю же вам, я уже заказала анчоусы, – повторила она, старательно выговаривая слова на своем школьном французском. – Они прибудут как раз к тому времени, когда вы будете готовить фрикасе из куропаток, месье. Не беспокойтесь.

Это его ничуть не удовлетворило.

– Espece de vache [24]24
  борова (фр.).


[Закрыть], – прошипел он, размахивая вилкой. – Тупица! Вон отсюда!

Последние три слова повар-француз выучил по-английски и так часто ими пользовался, что они выходили у него безо всякого акцента. В любого, кто приходил в кухню с плохими новостями (например, о том, что у них кончились анчоусы), месье Жодле имел обыкновение швырять всем, что попадалось под руку, кроме ножей. Но все когда-то бывает в первый раз, решила Рэйчел и отважилась бросить на прощание: «Remettez-vous» [25]25
  держите себя в руках


[Закрыть], выходя из кухни и ни на минуту не поворачиваясь к нему спиной. Из-за закрытой двери доносились французские проклятия, и она порадовалась, что не понимает слов. Да, нрав у повара был, мягко говоря, неуравновешенный, однако вспышки его темперамента никогда по-настоящему не расстраивали Рэйчел: месье Жодле хамил всем подряд без разбора и был, казалось, единственным человеком в доме, совершенно равнодушным к ее истории.

– Миссис Уэйд?

Она обернулась и увидела Тесс, спешащую к ней по коридору со стороны служебной лестницы.

– Миссис Уэйд, не могли бы вы взглянуть на шторы в желтой гостиной? Сьюзен выбивала из них пыль щеткой, как вы велели, а они вдруг возьми да и оборвись! Рухнули прямо ей на голову. Ну и вид у нее был, – добавила Тесе, не удержавшись от смешка при воспоминании о забавном зрелище. – А теперь мы не знаем, что нам делать: повесить их обратно или выбросить? Так не могли бы вы зайти посмотреть?

В дополнение к своей обычной работе горничные чистили и проветривали каждый день по одной из гостиных на первом этаже. На следующей неделе им уже предстояло подняться на второй, где помимо картинной галереи, напоминавшей пещеру, было одиннадцать спален и несчетное количество гардеробных, туалетных и будуаров. Такое задание Рэйчел поставила перед ними сама, по своей собственной инициативе, заручившись лишь самым небрежным и рассеянным согласием его светлости. Ей до сих пор казалось невероятным, что она отдает приказы слугам, а они эти приказы выполняют. Это было настоящим чудом: как будто по ее слову расступались морские волны [26]26
  Намек на библейский эпизод, когда Моисей мановением руки раздвинул перед израильтянами воды Красного моря.


[Закрыть]. У нее в голове не укладывалось, как ей до сих пор удалось сохранить свою работу, и она никогда бы не поверила, если бы кто-то ей сказал, что она хорошо справляется. В любой день, в любую минуту, стоило ей совершить хоть один промах, все могло пойти прахом. Поэтому Рэйчел следила за каждым своим шагом, находилась в постоянной тревоге и старалась быть как можно более незаметной. Она напоминала сама себе некое ночное существо, внезапно извлеченное из норы среди бела дня, испуганное ярким светом, робко крадущееся в надежде, что никто его не заметит и не вышибет ему мозги заступом.

«Какая страшная метафора», – содрогнувшись, подумала Рэйчел, поднимаясь по ступенькам следом за Тесс.

Собственные мысли страшили ее, но в то же время приятно было сознавать, что она вообще еще не разучилась проводить аналогии. В тюрьме они не приходили ей в голову. То, что окружало ее в Дартмуре, просто не подлежало сравнению с чем бы то ни было: все было до ужаса конкретным, однозначным и больше никаким. Сравнивать с чем-то лучшим было бессмысленно, с чем-то худшим – невозможно.

Желтая гостиная была названа так благодаря обоям с позолотой (впрочем, давным-давно осыпавшейся), потемневшим до наводящего тоску горчичного оттенка. Широкие окна выходили на запад, и до сегодняшнего дня самым привлекательным предметом обстановки считались закрывавшие их синие бархатные шторы. Рэйчел обнаружила Сьюзен на коленях рядом с грудой обвалившейся ткани.

– Они просто рухнули мне на голову, миссис Уэйд, – пожаловалась горничная, заправляя взмокшую прядь рыжих волос под чепец и бросая похоронный взгляд на поверженные шторы. – Честное слово, я не виновата!

– Конечно, это не ваша вина, Сьюзен, – мягко успокоила ее Рэйчел, проводя рукой по ветхому, едва не рассыпающемуся в прах от прикосновения бархату.

– Что же нам делать, мэм? Без них комната выглядит просто ужасно!

С этим нельзя было не согласиться. Голые окна казались ободранными, за ними открывался унылый пейзаж: давно не стриженные и полуувядшие заросли самшита.

На другом конце комнаты Вайолет Коккер, сидя на корточках, чистила решетку мраморного камина. Отложив почерневшую от сажи тряпку, она пристально взглянула на Рэйчел и нахально повторила вслед за Сьюзен:

– Да, мэм, что нам теперь делать? – Ее маленькие злобные глазки заблестели в предвкушении потехи: ей хотелось понаблюдать, как новая экономка будет биться над решением пустячного вопроса, который не поставил бы в тупик даже шестилетнего ребенка. С самого начала Вайолет с сатанинской хитростью угадала, что главная трудность для Рэйчел, доставлявшая ей множество хлопот и огорчений, – делать выбор, принимать решения.

– Может, стоит их выбросить, мэм, или повесить назад, как было? – ни о чем не подозревая, подсказала Сьюзен. – Дора лучше всех управляется с иголкой и ниткой, но, по-моему, их уже не починишь. А новые заказывать слишком дорого, – продолжала рассуждать Сьюзен, видя, что Рэйчел не отвечает. – Но за окном все так мрачно, что лучше уж его хоть чем-то прикрыть. Правда, мэм?

Тиканье бронзовых часов на каминной полке звучало неестественно громко. Что же делать? Нервы у Рэйчел были напряжены до предела, ей ничего не приходило в голову. Она вздрогнула, когда часы пробили одиннадцать.

– Попробуйте их снова повесить, – выговорила она наконец. – Просто… сделайте все, что сумеете. Мне придется обсудить это с лордом д’Обрэ. Возможно, он захочет их сменить. Или починить, я не знаю. Я с ним поговорю, – повторила она, чувствуя себя последней дурой и уже опасаясь предстоящего разговора.

– Да, мэм, – кивнула Сьюзен, с сомнением ощупывая пыльную ткань.

– Я бы осталась вам помочь, но у меня назначена встреча в городе. Я даже не думала, что уже так поздно. Если не справитесь сами, оставьте их до моего прихода.

– Вам бы лучше поспешить, – вновь заговорила Вайолет. – Того и гляди сам констебль сюда нагрянет вас проведать.

Рэйчел медленно поднялась на ноги, стараясь сохранить на лице невозмутимость и делая вид, что стряхивает пыль с подола. Как всегда, верный ответ не приходил ей на ум. Но нельзя же позволять Вайолет издеваться над собой в присутствии других слуг, надо поставить ее на место!

«Они нуждаются в руководстве», – предупредил ее мистер Холиок. Все верно, но стоило Рэйчел повысить голос, чтобы отчитать дерзкую служанку, как она начинала чувствовать себя самозванкой, скверной актрисой, не выучившей роль.

И все же надо было что-то ответить.

– Займитесь своим делом, Вайолет, – выдавила она из себя.

Реплика вышла слишком запоздалой и поэтому прозвучала неубедительно даже в ее собственных ушах. Служанка послала ей вслед злорадную ухмылку торжества и вернулась к чистке камина.

Торопливо пробегая по коридору, Рэйчел попыталась выбросить неприятное происшествие из головы. У нее были куда более веские основания для беспокойства. Как она могла не заметить, что уже так поздно? Визит к констеблю был назначен на одиннадцать тридцать; ей придется бежать всю дорогу, чтобы не опоздать. Конечно, она понимала, что даже в случае опоздания никакие страшные кары ей не грозят, и все же… Одна лишь мысль о том, что ей сделают замечание, а может быть, и начнут расспрашивать о причинах задержки, наполняла ее душу слепым, темным, нерассуждающим страхом, в котором она десять лет пребывала в Дартмуре. Неужели этот страх никогда ее не оставит? Неужели до самой могилы она будет пугаться любого окрика или нахмуренного взгляда? Ее нормальное развитие было искусственно и грубо остановлено в восемнадцатилетнем возрасте, поэтому во многих отношениях она по-прежнему напоминала ребенка, хотя иногда чувствовала себя тысячелетней старухой.

На верхней ступеньке крыльца, ведущего во двор, Рэйчел внезапно замерла. У нее возникло трусливое желание скользнуть обратно за дверь и спрятаться, но в эту самую секунду Себастьян Верлен поднял голову и заметил ее. Слишком поздно.

Он как раз входил во двор через арочные ворота с башенкой, держа шляпу в руке и рассеянно похлопывая ею по голенищу сапога при каждом шаге левой. На нем не было ни сюртука, ни жилета, хотя погода в это майское утро выдалась довольно прохладная. Тонкая батистовая рубашка наполовину выбилась у него из-за пояса забрызганных грязью охотничьих штанов из оленьей кожи, заправленных в высокие потертые сапоги для верховой езды. Грубая одежда очень шла ему, казалось, он в ней родился, и все же Рэйчел порой думала, что для него это нечто вроде маскарада или тайной насмешки над собой, потому что иногда ему нравилось наряжаться в строгом соответствии с законами аристократического шика. Как только он ее увидел, на его красивом и мужественном лице появилось удивленно-радостное выражение.

Как всегда, завидев его, она почувствовала себя беспомощной, словно под ногами у нее внезапно открылся люк-ловушка. При каждой встрече с Себастьяном стены, с таким старанием возведенные ею вокруг себя, рушились, лишая ее последней опоры и оставляя беззащитной. Даже в этих стенах Рэйчел существовала с трудом, но ей становилось во сто крат тяжелее, когда они исчезали, ибо она не могла обойтись без всех тех правил, которым рабски следовала, чтобы выжить. Себастьян с легкостью преодолевал любые препятствия, рушил все барьеры и, казалось, видел ее насквозь.

– Миссис Уэйд! – окликнул он ее. В его голосе слышалась чуть заметная насмешка, неизменно возникавшая всякий раз, когда он называл ее по фамилии мужа. Она подозревала, что мысленно он называет ее «Рэйчел», а формальное обращение «миссис Уэйд» использует в качестве шутки, понятной лишь ему одному.

– Итак, сегодня мы в черном.

Он остановился в десяти шагах от нее, расставив ноги и подбоченившись, поджидая, пока она подойдет поближе.

Рэйчел медленно сократила расстояние, не сводя с него взгляда, чтобы он не мог упрекнуть ее за то, что она не смотрит в глаза. Он смотрел на нее так пристально, что ей сделалось не по себе. К тому же с его стороны это было нечестно: ей самой хотелось смотреть на него, позволить себе роскошь долго, без помех рассматривать и изучать его исподтишка со всех сторон. У него было тонкое, вытянутое книзу лицо с заостренными чертами и насмешливо-плутовским взглядом проницательных голубых глаз из-под тяжелых томных век с длинными ресницами. А вот волосы у него были совершенно как у мальчишки: мягкие, непослушные, распадающиеся на две части и торчащие дерзким вихром с одной стороны от косого пробора. Сочетание юношеского задора и утонченной пресыщенности в его чертах неизменно привлекало и тревожило ее.

– Доброе утро, милорд, – спокойным голосом приветствовала его Рэйчел и вдруг добавила неожиданно для себя самой: – Сегодня прекрасная погода.

Его подвижные чувственные губы приподнялись в удивленной улыбке. Но это по его вине она вдруг стала такой словоохотливой: в этот день он выглядел иначе, чем всегда, казался более юным и был неописуемо хорош собой.

– В конюшне родился жеребенок, – поделился он с ней новостью. – Девочка. Ее отец – Кэджер, она настоящая красавица. Пойдемте, я вам ее покажу.

Он протянул ей руку. От него пахло сеном и лошадьми. Рэйчел застыла на месте как соляной столб. Он что же думает: что она вот так запросто возьмет его за руку?

– Я не могу, – чуть слышно выдохнула она, едва дыша.

– Что значит вы не можете?

– У меня назначена встреча в деревне. Я не должна опаздывать.

– Что за встреча? – осведомился Себастьян капризным и недоверчивым тоном, ясно давая понять, что никаких встреч, которые нельзя было бы перенести или отменить ради его прихоти, у нее быть не должно.

– Я нахожусь под надзором полиции, милорд. Раз в неделю я обязана отмечаться в конторе приходского констебля. Это одно из условий моего освобождения.

В его лице не осталось последних следов благожелательности, черные брови грозно сошлись на переносье. Рэйчел догадалась, что он раздосадован не тем, что лишился ее общества, но скорее самим известием о том, что кто-то еще, помимо его самого, имеет власть над ней. Он яростно хлопнул шляпой по колену, заставив ее вздрогнуть.

– Что еще входит в условия вашего освобождения?

– Раз в месяц я должна отмечаться у старшего констебля в Тэвистоке и раз в неделю выплачивать часть своего штрафа.

– Штрафа?

– Да, милорд.

Он надменно поднял бровь, ожидая дальнейших разъяснений.

– Я должна выплатить королевской короне штраф, – едва разжимая зубы, пояснила Рэйчел, решив, сама не зная почему, ни за что не сообщать ему, какую именно сумму она обязана заплатить короне. – Это часть наказания за… мое преступление. И еще считается, что я должна возместить расходы по судебному процессу. Мне позволено выплачивать штраф частями.

Она умолкла и ответила на его холодный взгляд со всем мужеством, на какое была способна.

– Так вот, стало быть, на что вы тратите свое жалованье? Выплачиваете штраф?

– Частично.

Губы Себастьяна гневно сжались. Он не привык к уклончивым ответам со стороны подчиненных.

– Почему же вы не предупредили меня заранее, что собираетесь каждую неделю использовать часть рабочего времени на личные нужды, миссис Уэйд?

Ее сердце неровно и часто забилось от испуга, Как глупо! Он же намеренно ее пугает – это сразу видно. Тем не менее его тактика достигла цели: Рэйчел все понимала, но ничего поделать с собой не могла. Ей было страшно.

– Милорд, у меня и в мыслях не было вас обманывать. У миссис Фрут был выходной на полдня по субботам, и я полагала, что это правило распространится и на меня. По приказу констебля мне приходится посещать его по средам, и это занимает не больше двух часов вместе с дорогой туда и обратно…

– Ну что ж, прекрасно, – огрызнулся Себастьян, и на этот раз Рэйчел не смогла понять, чем вызвано его раздражение. – В таком случае вам бы следовало поспешить, не так ли? Меньше всего нам хотелось бы, чтобы констебль явился в Линтон-холл собственной персоной и обвинил нас в укрывательстве беглых.

Его необъяснимая враждебность больно задела Рэйчел. Ей хотелось нанести ответный удар. Спросить, например: «Это королевское „мы“, милорд?» Но она, конечно, промолчала. Он прошел мимо нее, не сказав больше ни слова, и широким шагом направился к дому.

Поспешая через мостик и направляясь по извилистой аллее к городу, Рэйчел беспрестанно перебирала в уме только что состоявшийся разговор. Ей хотелось понять Себастьяна, но бесплодность попыток постичь его в конце концов утомила ее. В эту ночь под самое утро он ей приснился, но она уже не помнила, что именно видела во сне. Она ощущала полное бессилие. Правда, в этом ничего нового не было. Он, наверное, не спит ночей, изобретая коварные способы досадить ей, заставить ее сделать то, что ей не нравится. Например, разговаривать с ним. Интерес Себастьяна к ней ничуть не уменьшился за те несколько недель, что она провела в Линтоне; напротив, этот интерес еще больше возрос. Рэйчел не понимала, чем это обусловлено, и ей становилось страшно. «Что он со мной намерен сделать?» – этот вопрос она задавала себе каждый день. Еще совсем недавно ей казалось, что уже ничто на свете не может ее затронуть, разве что новый тюремный срок. Но если тюрьма ей больше не грозит, что он способен придумать, чтобы ранить ее еще глубже? Ничего! И все же она боялась Себастьяна Верлена.

Разумеется, он хотел с ней переспать. Надо было быть каменной, чтобы об этом не догадаться. Что ж, если только это ему и нужно, можно считать, что она дешево отделалась. Ее тело ничего не стоило. Оно не имело с ней ничего общего, она никогда о нем не думала. Но она боялась, что Себастьян потребует от нее большего, отнимет у нее нечто, чему она не могла подобрать определения, если они станут близки. Терпеливый и беспощадный, с вкрадчивой, завораживающей повадкой хищника, он имел полную власть над ее жизнью, и она целыми днями только и делала, что пыталась его ублажить и тем самым спасти себя. Но если, ублажая его, она навлечет на себя гибель, что тогда?

«Перестань думать о нем». Еженедельные посещения деревни доставляли Рэйчел одни неприятности, но зато ей нравилась ведущая туда дорога. С каждым разом окружающий мир становился все прекраснее. Девоншир лежал в зеленых объятиях мая. Ее сердце радовалось пению птиц, благоуханию полевых цветов, свежему дыханию ветерка. Порой вся эта роскошь начинала ее подавлять. Цветы казались слишком яркими, листва чересчур пышной, запахи ударяли в голову, неуемная щедрость весеннего цветения грозила затопить ее своим разнообразием и богатством. Иногда ей приходилось даже опускать глаза и брести вперед, глядя только в землю. Рэйчел привыкла к серым и коричневым тонам, к металлу и камню, к запахам тюремных уборных и дезинфекции, к хлопанью дверей, лязгу засовов и сердитым окрикам. Однообразие и жестокость, бездушный, раз и навсегда заведенный распорядок правили ее жизнью еще совсем недавно. Теперь она попала в новый мир, и он ставил ее в тупик. Его невозможно было разложить по полочкам, он был бесконечен, непредсказуем и чреват множеством опасностей.

И при всем при том он был прекрасен. Ей ничего не стоило расплакаться, просто глядя на лиловые лепестки болотной фиалки у себя в руке или на медленно расправляющую пестрые крылья бабочку-крапивницу. Непаханый луг был усеян лютиками; желтые чашечки первоцвета высыпали по обочинам дороги вместе с дикими гиацинтами, вероникой и щавелем. Рэйчел увидела зеленого дятла, впервые за десять лет услышала кукушку и наткнулась в придорожных кустах на гнездо завирушки с четырьмя голубыми яичками. Сквозь зеленеющую листву дубов небо ослепляло синевой, а пушистые облака белели, как только что выпавший снег. Но самым большим чудом было солнце. Сердце не умещалось в груди у Рэйчел. Ей даже хотелось, чтобы пошел дождь: в ненастье легче было бы вытерпеть прелесть природы. При такой чудесной погоде ее дары казались чрезмерными.

Преодолевая последний подъем перед перекрестком, Рэйчел вздрогнула, заслышав стук копыт. Не успела она хоть немного прийти в себя и успокоиться, как на вершине холма прямо перед нею возник всадник. Она торопливо отступила на обочину, чтобы дать ему проехать, но он натянул поводья, как только ее увидел, и шедший резвой рысью золотисто-гнедой жеребец заплясал на месте, поравнявшись с ней. Рэйчел растерянно подняла голову, и перед ее испуганным взором предстал златовласый великан на богатырском коне. Он был поразительно хорош собой. А самое удивительное – она уже видела его раньше! Но когда? Где? Разве такое возможно? Тут он снял шляпу, и ее осенило: это был преподобный Моррелл, он раз пять или шесть посещал Дартмурскую тюрьму за последние два года и проводил воскресную службу в качестве приглашенного капеллана.

– Доброе утро, – приветливо поздоровался он, щурясь на солнце, в лучах которого его золотистые волосы светились подобно нимбу.

Он был скромно одет в черное, но без пасторского стоячего воротничка; Даже точно зная, что он священник, Рэйчел никак не могла в это поверить: он выглядел слишком уж здоровым и сильным, слишком плотским для служителя церкви.

– Меня зовут Кристиан Моррелл, – представился он, лаской удерживая на месте своего фыркающего и рвущегося вперед коня. – Я викарий церкви Всех Святых.

– Как поживаете? – Рэйчел боялась называть свое имя кому бы то ни было, но прямота этого человека не оставила ей выбора. – Я Рэйчел Уэйд. Работаю экономкой в Линтон-холле.

Его лицо не выразило удивления: стало быть, он уже наслышан о ней. Зато сама она была несказанно поражена, когда он наклонился с седла и протянул ей руку. Растерянно и кратко ответив на рукопожатие, Рэйчел вновь посторонилась, уступая дорогу, но он так и не тронулся с места.

– Очень рад встретить вас, миссис Уэйд. Я как раз направляюсь в Линтон-холл. Хочу нанести визит вежливости новому лорду д’Обрэ.

– Вы застанете его дома, сэр. Я только что оттуда.

– О да, я уведомил его запиской, так что он меня ждет.

– Да-да, конечно.

– Я приехал бы раньше, но я был в отъезде. Я несколько недель провел за границей. Медовый месяц, – пояснил он улыбаясь. – Мы с женой вернулись всего два дня назад. Мы были в Италии.

Рэйчел не умела поддерживать светский разговор, поэтому слова, сорвавшиеся у нее с языка, поразили ее саму.

– Надеюсь, путешествие прошло удачно?

– О да, благодарю вас, мы получили огромное удовольствие. Все было… бесподобно.

Тут Рэйчел вдруг пришло в голову, что расспрашивать малознакомого человека о том, как прошел его медовый месяц, наверное, не совсем прилично, и в ту же самую минуту она заметила легкую краску, проступившую на щеках у преподобного Моррелла. Значит, он тоже об этом подумал. Как ни странно, его смущение помогло ей справиться со своим. Немного успокоившись, Рэйчел сказала:

– Я знакома с вашим отцом, преподобный Моррелл. Правда, мы встречались всего лишь раз.

Она и сама не подозревала, что способна на подобную вольность.

– Правда? – спросил он с интересом.

– Да. Он… венчал меня с мужем.

У преподобного Моррелла были удивительные глаза – проницательные и в то же время добрые. У нее возникло ощущение, что эти ясные голубые глаза видят гораздо больше, чем ей хотелось бы обнаружить. Поскольку он никак не ответил на ее последние слова, Рэйчел поспешила добавить:

– Надеюсь, он в добром здравии?

– Мой отец умер пять лет назад.

– Мне очень жаль. Он мне показался… очень добрым человеком.

– Так оно и было.

До чего же странный у них вышел разговор! А может, и нет. Может быть, он показался странным только ей одной – ведь она не привыкла к самым обычным разговорам.

– Ну что ж, не смею вас больше задерживать. Доброго вам утра, сэр.

Рэйчел полагала, что преподобный Моррелл переведет дух с облегчением, избавившись от нее, но ничего подобного не случилось. Напротив, он, казалось, был удивлен и разочарован столь скорым окончанием разговора. Интересно, спросила себя Рэйчел, долго он еще собирался стоять посреди дороги, обмениваясь любезностями с женщиной, осужденной за убийство? Был ли он знаком с Рэндольфом? Наверняка. Эта мысль встревожила ее.

– Моя жена будет рада знакомству с вами, – заявил между тем викарий, и не будь его лицо таким открытым и честным, Рэйчел приняла бы его слова за откровенную и довольно жестокую при данных обстоятельствах ложь, высказанную только ради соблюдения светских приличий. – Ее зовут Энни. Ее покойный муж был кузеном лорда д’Обрэ.

Да, эту сплетню она уже узнала от служанок, спешивших поделиться удивительной новостью с любым, кто готов был слушать: бывшая виконтесса д’Обрэ стала обыкновенной Энни Моррелл, женой викария.

– Буду рада познакомиться с ней, – осторожно заметила Рэйчел, – для меня это большая честь.

Ей не верилось, что знакомство когда-либо действительно состоится.

Викарий вновь водрузил на голову свою черную шляпу.

– Спасибо за приятную встречу, – сказал он совершенно искренне и улыбнулся ей на прощание. – Возможно, я увижу вас в церкви в воскресенье, миссис Уэйд?

Вопрос прозвучал так робко, что не показался, Рэйчел оскорбительным. В Дартмуре ей не нравилось посещать церковь, не нравились засушенные, как мумии, и столь же бездушные священники, которые ежедневно, иногда по два раза в день, изводили ее и остальных заключенных своими нудными проповедями, постоянно твердя им о том, какие они страшные грешники, как им повезло, ибо тюрьма великодушно открыла им дорогу к искуплению, и как они должны благодарить за это Бога. Но преподобному Морреллу она ответила:

– Я с нетерпением жду воскресной службы. – И провожая его взглядом, пока он не скрылся из виду, она с удивлением почувствовала, что тоже говорила совершенно искренне.

* * *

Сварливое настроение не покинуло Себастьяна, пока он срывал с себя забрызганную рабочую одежду, мылся над раковиной в своей новой ванной и натягивал чистую рубашку, брюки, жилет и сюртук под бдительным приглядом вездесущего Приста. Он и сам себе не смог бы объяснить, почему его так взбесило известие о том, что миссис Уэйд обязана еженедельно посещать проклятого констебля. Почему его это задевает как личное оскорбление? Что ему за дело, в конце концов? Чувствуя себя глупо, он все же никак не мог унять злость. Черт подери, это покушение на ее свободу! Она же заплатила за свои предполагаемые грехи, не так ли? Десять лет! Неужели этого не достаточно? Он чувствовал себя оскорбленным за Рэйчел и в то же время сердился на нее за то, что она все принимает как должное. Или, по крайней мере, делает вид. Впрочем, она вообще редко обнаруживала свои чувства. В ее бесконечной сдержанности было что-то завораживающее, но в последнее время все эти недомолвки ему осточертели.

В дверь спальни постучали. Прист пошел открывать и через минуту вернулся с сообщением:

– Милорд, преподобный Моррелл ждет вас.

Себастьян тихо выругался. «Вот, стало быть, до чего дошло, – усмехнулся он своему умытому и причесанному двойнику в зеркале. – Местный викарий, разрази его гром, явился к тебе с визитом!» В придачу к титулу и полуразрушенному особняку ему навязывали респектабельность, будь она неладна… Почетное бремя стало сильно действовать ему на нервы. Когда Прист начал суетиться вокруг него с одежной щеткой, Себастьян раздраженно повел плечами и, пробормотав на ходу: «Засунь ее куда подальше», – вышел из комнаты.

Горничная провела викария в гостиную, отделанную розовым деревом. Его широкая спина вырисовывалась силуэтом на фоне окна. Он был так поглощен созерцанием реки и перекинутого через нее моста, что не заметил прихода Себастьяна, пока тот не воскликнул:

– Преподобный Моррелл!

Священник стремительно обернулся, словно очнувшись от глубокой задумчивости. Они сошлись на середине комнаты и пожали друг другу руки. Оказалось, что у викария крепкое и энергичное рукопожатие. Он был высок ростом и хорош собой, а главное, ему было лет на тридцать меньше, чем почему-то заранее представлялось Себастьяну.

– Добро пожаловать в Уикерли, милорд, – сердечно приветствовал он виконта. – Жаль, что меня не было здесь, когда вы прибыли.

– Не стоит об этом сожалеть, преподобный. Ведь если бы вы были здесь, то лишились бы своего медового месяца. Но я ценю ваш порыв.

Викарий усмехнулся, признавая справедливость замечания.

– Миссис Моррелл просила передать вам привет. Она хочет как можно скорее познакомиться с вами лично.

– Очень мило с ее стороны. Мне кажется, что мы с ней уже знакомы: ведь мы переписывались после смерти моего кузена. Надеюсь, вы не откажетесь остаться на ленч? – любезно спросил Себастьян, жестом приглашая викария присесть на диван.

Как раз в эту минуту одна из горничных появилась в комнате с подносом, на котором стояли два бокала вина.

– Боюсь, что сегодня это невозможно. Как-нибудь в другой раз.

– Непременно, – согласился Себастьян с неожиданным для самого себя жаром.

Они обменялись еще несколькими обычными любезностями и незаметно для себя самих почувствовали, что им легко и просто друг с другом. Между ними завязался живой и непринужденный разговор об особенностях деревушки и ее обитателей, о возможностях продвижения по пути прогресса. Оказалось, что преподобный Моррелл с верой смотрит в будущее и в то же время прочно стоит ногами на земле, когда речь заходит о реальном экономическом положении вверенного его попечению прихода, а самое главное, не ждет от нового виконта манны небесной и прочих чудес. Себастьян поделился с ним своими планами относительно капиталовложений в местные предприятия, и викарий дал ему несколько дельных советов, упомянув о медном руднике, владельцем которого был мэр Вэнстоун.

Потом разговор перешел на более личные темы. Викарий рассказал, что вырос в Уикерли, причем Джеффри Верлен – кузен Себастьяна и предыдущий виконт д’Обрэ – был другом его детства. Себастьян припомнил, что свадьба преподобного Моррелла со вдовой виконта последовала менее чем через год после смерти Джеффри. Он не сомневался, что за всем этим скрывается какая-то незаурядная история, но понимал, что ему не суждено услышать ее в этот день, несмотря на то что они с викарием быстро нашли общий язык. Точно так же и сам Себастьян, соблюдая сдержанность, не стал огорошивать священника известием о том, что рассматривает Линтон-холл лишь как промежуточную остановку и намеревается либо продать его, либо сдать внаем, либо доверить Уильяму Холиоку ведение дел in absentia [27]27
  Заочно, в отсутствие владельца (лат.)


[Закрыть], когда унаследует Стейн-корт после смерти отца.

Он с удовлетворением и облегчением отметил про себя, что чисто по-человечески ему нравится Кристиан Моррелл. Жизненные обстоятельства, как, впрочем, и местная традиция, принуждали их к тесному сотрудничеству (по крайней мере на какое-то время), и Себастьян порадовался, увидев, что викарий – человек разумный, вполне либеральный в своих взглядах, не фанатик и не лицемер.

Незаметно за разговором пролетел целый час.

– Оставайтесь на ленч, – еще более энергично предложил Себастьян.

Преподобный Моррелл поднялся на ноги.

– Честное слово, сегодня я не могу и не хочу больше вас задерживать.

Себастьян проводил его до конюшни. Мальчишка-конюх вывел принадлежавшего викарию превосходного золотистого жеребца. Мужчины еще на несколько минут задержались во дворе за разговором о лошадях, и священник опять удивил Себастьяна: он не только проявил живейший интерес, но, как выяснилось, хорошо разбирался в предмете беседы. Преподобный Моррелл обещал вернуться и взглянуть на новорожденного жеребенка, как только у него выдастся свободное время, и с радостью согласился присоединиться к Себастьяну на прогулке по болотам как-нибудь с утра в ближайшее время.

Уже положив руку на загривок коня, он обронил невзначай:

– Сегодня утром, милорд, я встретил миссис Уэйд по дороге сюда.

– Правда?

Себастьян не сомневался, что несколько нарочитая небрежность, вроде бы прозвучавшая в словах преподобного Моррелла, ему только почудилась. Мучиться угрызения совести ему было совершенно несвойственно, но в эту минуту он почему-то почувствовал себя виноватым. В золотоволосом молодом священнике ощущалось нечто, заставлявшее его оправдываться.

– Мой церковный староста считает своим долгом держать меня в курсе всех местных сплетен, и мне поневоле приходится выслушивать куда больше, чем необходимо знать. Поэтому мне было известно, кто она такая, еще до того, как она представилась. Я слышал ее историю. Мне рассказали, как она получила у вас место.