Текст книги "Нежные кузины"

Автор книги: Паскаль Лене

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Паскаль Лене
Нежные кузины

Глава первая,

в которой мы видим прекрасный замок

Это было ясным июньским утром 1939 года. Если точнее, утром тридцатого июня (а может быть, двадцать девятого – разве упомнишь сорок лет спустя!). Так или иначе, это был первый день, первое утро летних каникул.

Поезд замедлил ход. Жюльен открыл глаза. Он высунулся в окно. Воздух был наполнен пьянящими ароматами и угольной пылью. Вдоль железнодорожного полотна медленно проплывали поля зрелой пшеницы. Жюльен увидел вдали знакомые очертания Германтских холмов и маленькую церковь в Вентейле: он прибыл в Сен-Лу. Сильнейший толчок – и поезд остановился.

– Здравствуйте, месье Жюльен!

Месье Лакруа положил чемодан мальчика на заднее сиденье. Он сел за руль, а Жюльен – напротив ящика для перчаток.

– Дома все здоровы?

– Ваш отец уехал по делам в Париж.

– А мама?

– У вашей матушки опять были приступы мигрени, но теперь ей лучше.

Машина катила по неширокой дороге среди полей. На полях росли клевер, пшеница, овес, а потом опять клевер, опять пшеница и так далее.

– Урожай будет богатый, месье Жюльен.

Из растительности попадалась еще люцерна, на корм скоту, а кроме того, встречались деревья, деревца и кустики.

Машина въехала в границы поместья. Помещичий дом, великолепное здание XVI века, был отреставрирован в XIX веке Индиго-Леконтом; родители Жюльена, обедневшие дворяне, превратили его в дорогой семейный пансион.

Выскочив из машины, Жюльен побежал к четырем дамам, игравшим в карты на лужайке перед замком (за столом, разумеется!).

Ту, что сидела слева, в клетчатом шезлонге, звали Клементиной. Когда-то она была партнершей Дугласа Фербенкса в «Отдыхе пирата» и «Невесте Зорро». Но сейчас Клементина уже не снималась. Она жила спокойной жизнью, вдали от тревог в замке родителей Жюльена, окруженная роскошью. Носила она сказочные драгоценности и была все еще очень хороша собой, курила сигареты в длинном перламутровом мундштуке, и в голосе ее всегда сквозила легкая взволнованность.

Жюльен наклонился и поцеловал мать, – ее звали Аньес.

– А вот и наш мальчик, – сказала Адель, тетя Жюльена, сидевшая между Аньес и Клементиной.

Сестры были мало похожи друг на друга. Аньес отличалась стройностью, даже худобой. В жару видно было, как у нее выступают грудная кость и ключицы, а в другую погоду она носила закрытые платья. У Адели, напротив, был великолепный бюст и ягодицы, подобные которым хотелось бы увидеть в последнюю минуту жизни, как это и случилось с ее покойным мужем.

Аньес задержала руку Жюльена в своей.

– Опять придется покупать тебе новые вещи!

– Он вырос по меньшей мере сантиметров на десять, – заметила Адель.

– И он будет еще выше… Вот увидишь!

Жюльен наклонился и быстро поцеловал тетю в обе щеки. Но Адель не отпустила его.

– Три раза! Ты всегда целуешь меня три раза.

– Здравствуй, братик! – сказала возлежавшая в шезлонге Клер и тут же закрыла глаза, чтобы у нее загорали веки.

И наконец, Жюльен повернулся к Клементине, которая протянула ему руку тем томным движением, что так удавалось ей в «Шехерезаде». Жюльен церемонно поцеловал эту томную руку.

– Ну, мы стали светским молодым человеком! – сказала красавица-актриса.

Вдруг из-за шезлонга Клементины выскочила маленькая девочка. Это была Пуна, младшая дочь Адели. Она надела противогаз и издала вопль, который должен был всех напугать. Аньес отчитала ее.

– Немедленно сними эту гадость!

– Это не игрушка! – сказала Адель.

Глава вторая

Что Пуна и Жюльен увидели на кухне

Пуна и Жюльен пошли на кухню за полдником. Немного вспотевшая кухарка Жюстина налила им в кружки горячий пенистый шоколад. Жюстина была рыжеволосая пышнотелая красотка. Она сильно перетягивала себе талию, чтобы казаться стройнее. Вырез на ее кофточке был очень глубоким, а под мышками обрисовались два темных полукруга. Когда она наклонялась, ее сияющие белизной груди были видны до самых сосков. Жюльен смотрел на них, не в силах отвести взгляд.

– А вот и наш большой мальчик вернулся! – сказала мадам Лакруа: она вошла через заднюю дверь, со стороны огорода, неся в руке два кочана латука.

Маленькая Анжель потрошила цыпленка на углу длинного кухонного стола и, вырезая печенку и горлышко, не переставала напевать «Маринеллу». Пуна намазала себе на тартинку неимоверное количество масла. Теперь Жюльен смотрел на Анжель. За несколько месяцев она превратилась в настоящую женщину, бедра раздались, круглая крепкая грудь слегка натягивала передник. Несильно размахнувшись, она отрезала цыпленку голову, на секунду подняла глаза и ответила улыбкой на взгляд юноши.

Между тем вошел Антуан и стал мыть руки до локтя над кухонной раковиной. Это был здоровяк лет тридцати, с лихо закрученными усами и зычным голосом, а его барометр никогда не падал, когда рядом оказывались работницы с фермы.

Вместо того чтобы вытереть руки после мытья, он вдруг подошел к Жюстине и стал на нее брызгать.

– Уйди, скотина! Ты весь мокрый! – расхохоталась Жюстина, шарахаясь от него.

– Это ты сейчас будешь мокрая, птичка моя!

Жюстина не пыталась спастись бегством. Да и нельзя было: одна рука крепко схватила ее под юбкой за ягодицы, другая забралась к ней за корсаж. Но все же молодая женщина продолжала пятиться назад. Антуан же двигался вперед, и так они прошли через всю кухню, мимо детей. Тартинка Пуны упала в шоколад, и масло таяло, расходясь в нем широкими кругами.

– Антуан, не распускайся! Здесь дети! – вмешалась мадам Лакруа.

– В их возрасте любят учиться! Верно, ребятки? – сказал в ответ Антуан и вдруг задрал юбку Жюстины. Восхищенным взорам детей открылась сплошная масса шелковистых рыжих завитков.

– У меня же под ней ничего нет! – простонала Жюстина.

– Это называется – ничего? – ухмыльнулся Антуан, подталкивая Жюстину и опрокидывая ее на стол, откуда Анжель едва успела убрать печенку, горлышко и то, что осталось от цыпленка.

– Антуан! Ты же не собираешься!.. – воскликнула мадам Лакруа в ту минуту, когда жесткие темные усы Антуана коснулись живота Жюстины, украсив его новой растительностью.

Глава третья

Как прекрасный замок едва не взлетел на воздух

Пуна и Жюльен привстали, чтобы лучше видеть, а тартинка целиком погрузилась в шоколад. Анжель тоже смотрела, скрестив руки, приоткрыв рот, позабыв о безголовом цыпленке: она держала его за длинную шею и раскачивала между колен.

– Антуан! Ты же не собираешься!.. – воскликнула мадам Лакруа, – и тут прогремел чудовищный взрыв, от которого обе кухонные двери распахнулись, чуть не сорвавшись с петель, а стекла в окнах разлетелись вдребезги.

На секунду или две все застыли на месте. Потом цыпленок выскользнул из рук Анжель и с глухим звуком шлепнулся на пол, Антуан поднял голову и тыльной стороной ладони вытер усы, Жюстина одернула юбку, дети медленно опустились на стулья. Кухня стала наполняться мельчайшей беловатой пылью.

– Это все он, профессор! – сказала наконец мадам Лакруа.

Прошла еще секунда или две. Лампа, свисавшая с потолка, мерно покачивалась, словно маятник. Стопка тарелок на полке, рядом с раковиной, медленно, словно с сожалением, развалилась, тарелки одна за другой разбивались, и никто даже не подумал помешать этому.

– Какой профессор? – спросил Жюльен у Пуны.

– Новый постоялец твоей мамы. Не человек, а несчастье!

Все разом бросились вон из кухни.

На втором этаже все были в полном смятении (как принято выражаться в подобных случаях). Люди кричали, кашляли, бегали туда-сюда по коридору, натыкаясь на стены и друг на друга.

Выбитая взрывом дверь в комнату профессора лежала поперек коридора. Из комнаты валили клубы густого черного дыма.

На пороге показался какой-то призрак, чудовище с черным лицом, сверкающими глазами и зубами. Это был профессор Гнус. Одежда на нем висела лохмотьями, он пошатывался, взгляд его блуждал.

– Нитчево страшного! Софсем нитчево! Поферьте! – заикаясь, бормотал он.

Аньес, только что прибывшая на место происшествия, заикалась тоже, но от гнева.

– Профессор! Это… Это уже слишком! Вы не можете больше оставаться под нашим кровом!

Профессор, не всегда хорошо понимавший по-французски, искренне огорчился – это вмиг проступило под его нечаянным гримом.

– Ах? И кровля тоше? Бум?

И, не находя слов, чтобы выразить свое замешательство, он просто повторил:

– Ах, бум?

А затем чихнул.

– До чего он смешной, правда? – шепнула Пуна на ухо Жюльену.

Дети подошли к двери. Им хотелось посмотреть, что случилось, – вполне естественное желание, но Аньес не подпустила их.

– Не стойте там! Это опасно!

Первым в развороченную комнату проник Антуан. Рыжая Жюстина провожала его тревожным и томным взглядом до тех пор, пока усы смельчака совсем не скрылись в дыму и пыли.

Глава четвертая,

в которой мы узнаем, что Жюльен тайно влюблен в свою кузину Жюлиа

От взрыва все двери в коридоре распахнулись и почти сорвались с петель. Жюльен вдруг остановился у порога одной из комнат. Эта юбка и эта блузка, разложенные на кровати! И эта раскрытая книга на столике, и сапоги для верховой езды перед шкафом!

– Разве Жюлиа здесь?

– Ну да, она здесь! А ты не знал? – живо откликнулась Пуна.

– Почему ты мне сразу не сказала?

– Мы с ней немножко поссорились, – смущенно пролепетала девочка, а затем более уверенно добавила: – Знаешь, она стала… ужасная ломака!

– Но почему ты мне сразу не сказала? – удрученно повторил Жюльен: он уже час как приехал, а еще не видел Жюлиа, и только из-за того, что Пуна ему ничего не сказала. До чего же глупая эта девчонка! До чего же глупая!

Однако во взгляде Пуны, устремленного на Жюльена, сквозило лукавство.

– Мама подарила ей лошадь, когда она сдала выпускные экзамены… Разве она не написала тебе об этом? (Девочка напускает на себя самый что ни на есть глупый вид.)

– Мы нечасто писали друг другу, – отвечает Жюльен. – Слишком много приходилось работать, – добавляет он, чтобы эта маленькая глупышка не вообразила, будто он и Жюлиа… – Впрочем… Не они ли в прошлом году обручились? Не они ли в прошлом году поцеловались?

Жюльен добежал до манежа перед конюшнями, где Жюлиа гарцевала на своей лошади, породистой рыжей кобыле, – точь-в-точь как героиня какого-нибудь романа.

У юной красавицы (имеется в виду Жюлиа, а не лошадь) волосы были заплетены в косы, благодаря чему она казалась еще ребенком. Но всей своею статью, – и в шаге, и в рыси, и в галопе, – она уже была женщиной, кокетливой и уверенной в себе.

– Жюлиа!

Девушка, или, вернее, кобыла, остановилась. Жюльен протянул руку, чтобы помочь Жюлиа спешиться. Кузен и кузина расцеловались в обе щеки.

– Поздравляю со сдачей экзаменов!

– Это было не так уж трудно, – сказало прелестное дитя. – А твои сочинения, – проворковала Жюлиа с чуть насмешливой улыбкой, – по-прежнему лучшие в классе?

Поскольку Жюльен не понял, о чем речь, она добавила:

– Ты пишешь такие чудные письма! Я их сохранила…

И непринужденным тоном закончила:

– А я чудных писем не пишу, мне не хватает воображения.

Но Жюльен не захотел понять эти лукавые аллюзии, так как был целиком во власти своих иллюзий и не предвидел никаких коллизий, испытывая безмерное счастье оттого, что снова был рядом с Жюлиа.

Глава пятая

Из любви к кузине Жюльен выдавливает прыщи на лбу

Во дворе за домом из маленького грузовичка выгружали стол для игры в пинг-понг, который заказал Шарль, жених Клер, – обаятельнейший молодой человек, воплощение английского шика, с непослушными волосами и профилем пилота Всеобщей авиапочтовой компании.

Он велел рабочим поставить две плоские прямоугольные коробки на землю, но не захотел, чтобы они собирали стол. Он и сам, конечно же, прекрасно с этим справится!

Когда грузовичок выезжал со двора, появилась Клер.

– Что это? – спросила она, указывая на коробки.

– Настольный теннис, дорогая!

– Вот замечательно! Ты научишь меня играть?

– Сразу, как только стол соберу!

Тем временем появляется Жюльен и сдержанно приветствует Шарля, который уже год у них живет, как у себя дома, бездельничает, за чаем осыпает дам светскими любезностями, награждает Клер безупречными, как в кино, поцелуями, если уверен, что на него смотрят, – и всё это потому, что ему двадцать пять лет и у него твидовые пиджаки, золотые часы, а у его родителей куча денег!

– Мне понадобится твоя помощь, мой юный друг! – произносит элегантный молодой человек.

– В чем?

– Надо поставить стол для пинг-понга!

– Стол для пинг-понга? Где?

– Н-ну-у… вот здесь! – отвечает Шарль, показывая на место, где стоят коробки.

Тут появилась Пуна.

– Жюльен! Жюлиа не могла тебя дожидаться! Она ушла.

Но ведь она сама только что попросила подождать ее! Она собиралась переодеться и причесаться, чтобы пойти в деревню.

– Мне надо идти. Пуна вам поможет.

На лестнице Жюльен встретил Антуана и месье Лакруа: вспотевшие, покрытые копотью, они выносили мусор из комнаты профессора.

На площадке второго этажа он прошел мимо комнаты родителей, дверь в которую была приоткрыта. Он услышал, как мать говорит по телефону, и остановился, чтобы послушать.

«Отец Шарля дал мне слово… Когда дети поженятся, он заплатит наши ипотечные долги и станет нашим компаньоном. Конечно же, поместье уже не будет принадлежать нам одним…»

Жюльен пожал плечами. Ему решительно не нравилась манера Шарля подавать себя. И что получается? Он еще, пусть отчасти, станет хозяином их дома, ферм, пруда? По какому праву?

«А, ты не знаешь? – продолжала Аньес. – Профессор устроил еще один взрыв… Я ему сказала, чтобы он возместил убытки и убирался… Я не должна была?.. Как хочешь, друг мой… Я передам ему, что он может остаться… Переведу его в другую комнату… Если взорвемся – значит, так тому и быть!»

Жюльен с трудом пробрался по коридору к своей комнате. При этом ему пришлось перешагивать через обломки мебели и разные другие вещи, которые Антуан и месье Лакруа вытащили из развороченной комнаты профессора.

Он снял рубашку и хорошо умылся (когда он высунулся из вагонного окна, его лицо покрылось мельчайшей угольной пылью), затем надел свежую белую рубашку, теннисные брюки, темно-синий жилет и погляделся в зеркало, желая удостовериться, что он похож на Боротра.

Дело обстояло не так уж плохо, если не считать трех или четырех красных прыщиков на лбу. Он открыл окно, потому что в комнате, как и во всем доме, пахло горелым, затем наклонился над умывальником, чтобы выдавить прыщики. Но у него, как обычно, ничего не получилось, – остались на лице только некрасивые следы от ногтей.

Через открытое окно он слышал, как Шарль кричит на Пуну: две половинки стола для пинг-понга ни за что не хотели становиться одним целым.

– Держи крепче! Плотнее прижимай! Ну что за дура!

«Шел бы ты!..» – подумал Жюльен.

В то время как Жюльен катил на велосипеде в деревню, куда отправилась Жюлиа, – Шарль и Пуна заканчивали сборку стола для пинг-понга. Клер позвала мать, чтобы показать ей подарок жениха.

– О! Настольный теннис! – воскликнула Аньес, и при этом восклицании кости ее ладоней на мгновение соединились вблизи челюстных костей.

– Это Шарль мне подарил! Он научит меня играть! – радовалась Клер.

– Замечательно придумано! Просто замечательно! – подхватила мать. – Спасибо, Шарль!

Жюлиа вышла из дому и подошла к веселой компании.

– Ты не пошла в деревню? – удивилась Пуна.

– Нет! Я передумала.

– А Жюльен поехал туда к тебе, – сказала Пуна, и в голосе ее прозвучало что-то, похожее на упрек.

Глава шестая

С чем следует подавать лососину

Профессор явился на ужин с опозданием. Все уже расселись вокруг большого стола и даже успели справиться с закусками. Аньес была очень зла на профессора и хранила суровое молчание, прерываемое лишь щелканьем челюсти. Дочь профессора Лизелотта узнала о неприятном происшествии, когда вернулась с прогулки. Она обожала отца: у нее больше никого не оставалось с тех пор, как для них обоих Франция стала новой родиной и местом изгнания тоже.

Это была высокая девушка с очень светлыми волосами, упитанная и в то же время мускулистая, широкоплечая и широкобедрая, быть может, прямой потомок валькирий, со звонким голосом, ослепительной улыбкой и белоснежной кожей. Она смотрела на мужчин так, словно раздевала их невинным взглядом своих голубых глаз.

Наконец появился профессор, на сей раз чисто вымытый, с сияющей лысиной, розовыми ручками, при галстуке, в рединготе, из-под которого выпирало брюшко. У него был вполне приличный безобидный вид.

Аньес встретила его довольно сухо.

– Вы обещали больше не проводить химические опыты в моем доме, профессор! Надеюсь, вы сдержите слово!

С этими словами она нажала на кнопку звонка, приказывая подавать следующее блюдо.

На кухне Матильда раскладывала на большом блюде трех цыплят в вине, нарезанных кусками. Запустив дородную руку в большую чугунную гусятницу, она вытаскивала оттуда то крылышко, то ножку, истекающие соусом, и укладывала аппетитный кусочек на серебряное блюдо. Перед тем как повторить операцию, она облизывала пальцы.

Когда Матильда прислуживала за столом, она надевала черное платье с застежкой спереди и коротенький белый передник. Облизывая пальцы, Матильда сильно наклонялась: грудь у нее была очень пышная, и она боялась уронить на чистый передник каплю соуса. Матильда была большой лакомкой. Свидетельством тому служили ее аппетитные округлости. Когда она смотрелась в зеркало, ей хотелось есть еще сильнее. Иногда среди дня, повинуясь непреодолимому желанию, она поднималась к себе в комнату и торопливо раздевалась, чтобы полюбоваться собой в зеркале шкафа. Ее груди были налитыми и тяжелыми, словно творог в марлевых мешочках, истекающий сывороткой. А соски – огромными, темными и твердыми, как чернослив в коньяке. Ниже круглился живот, похожий на сдобное тесто, которое поднимается на дрожжах. Нежные руки напоминали белые колбасы. Ляжки наводили на мысль о восхитительных картофельных клецках. А порою она садилась на край кровати, напротив шкафа, раздвигала колени, и показывалось самое заманчивое из ее лакомств: тонкий ломтик лососины, обложенный пряными травами.

Матильда уже собралась унести цыплят в вине, как вдруг ее грубо обхватили две дюжие руки. Она обернулась и увидела конюха Матье: этот мужлан не пренебрегал деликатесами северных морей.

– Не надо, Матье! Уйди! – сказала она, стараясь не выпустить из рук блюдо.

Тут раздался звонок, но Матье стал расстегивать платье Матильды. Она попыталась освободиться, и от ее резкого движения платье разошлось. Матильда не носила лифчик: те, что подходили ей по размеру, были слишком уродливые, с пластинами из китового уса, и теперь Матье держал ее огромные груди в своих широких мозолистых ладонях.

– Не надо, Матье!

Но что толку? Мужлан уже расстегнул платье, которое упало к ногам Матильды. Он сорвал с нее передник, потом трусики, и, пока раздавались нетерпеливые хозяйские звонки, губы конюха жадно шарили по ее телу, начиная с десерта, чтобы закончить, как всегда, закусками.

Матильда не могла совладать с собой. Она выпустила из рук блюдо и упала навзничь на залитый соусом пол, Матье упал на нее, а куски цыпленка в бургонском вине попадали вокруг.

– Да ты уже возбудилась, плутовка!

– Это от винного соуса!

И под непрерывное дребезжание звонка Матильда и Матье впервые в истории кулинарного искусства гарнировали лососину неочищенным овсом.

Глава седьмая

Об оргиастической энергии и некоторых ее проявлениях

В столовой за отсутствием еды сидящие за столом занимали себя беседой.

– Вы нас всех чуть не взорвали, дорогой профессор! – ни с того ни с сего вдруг заявил Шарль.

– Я провожу серию экспериментов, которые должны окончательно подтвердить мою теорию, – сказал профессор с сильным немецким акцентом.

– Вашу теорию? Да что вы!

– Дело давнее. Я работаю над ней с тридцать четвертого года. С тех пор, как мне пришлось покинуть Германию…

– По всему дому пахнет горелым, – вмешалась Аньес, не переставая нажимать на звонок.

Жюлиа сидела напротив Шарля и не сводила глаз с красивого молодого человека. Вот оно что, сказал себе Жюльен: она втюрилась в этого красавчика! А Клер ничего не замечает! Этот кретин дарит стол для пинг-понга, и все семейство – на седьмом небе! «Чудный мальчик! Такой воспитанный! Такой внимательный!»

– Да что же это творится на кухне? – вдруг пробурчала Аньес под едва слышный перестук челюстей.

– Цель моих экспериментов, – продолжал профессор, – заключается в том, чтобы сконденсировать оргиастическую энергию, в свободном виде разлитую в космосе.

– А что такое «оргастрическая энергия»? – спросила Пуна, по счастью, не понявшая, что к чему.

– Видите ли… – начал профессор.

– Профессор, прошу вас! – перебила его Аньес.

– В общем, я собираюсь в скором времени обуздать эту энергию, так что все мы станем ее господами.

– Неужели? – размечтался Шарль.

– И госпожами, – уточнил профессор, обволакивая нежным взлядом присутствующих дам.

Жюлиа залилась румянцем, Клер напустила на себя надменность, тетя Адель подняла брови, а у Аньес началась легкая икота, но чисто оргиастического происхождения.

Наконец появилась Матильда с блюдом в руках. Грудь ее была полуобнажена: она не успела застегнуться доверху.

– Поторопитесь, голубушка! – строго сказала Аньес.

Растерявшись, Матильда споткнулась об угол ковра и чуть не упала. Она выпрямилась – и на лифе ее платья расстегнулись еще четыре пуговицы. Разговоры за столом затихли. Все в изумлении смотрели на служанку, чьи груди выскочили из платья, когда она наклонилась, поднося блюдо Клементине. Шарль заерзал на стуле, точно какой-нибудь сорванец.

Но никто не произнес ни слова: в столовой добропорядочного дома груди выскакивают из платья только при всеобщем молчаливом неодобрении. («Это что еще за наряд?» – чуть не вырвалось у Аньес.)

Беседу возобновил словоохотливый профессор Гнус.

– Этот взрыв – совсем другое дело… Лабораторная ошибка… Иногда я бываю рассеянным.

Он повернулся к Аньес, надеясь увидеть в ее взгляде прощение, ибо в комнате, куда его переселили, он уже начал восстанавливать свою лабораторию. Но Аньес не смотрела на него, она даже не слушала его, а выискивала под грудями Матильды кусочек цыпленка.

– Я очень расстроен из-за этого взрыва, – не унимался профессор.

– Взрыва? – рассеянно произнесла Аньес. – Какого взрыва?

Сидящие за столом переглянулись.

Глава восьмая

Что делал Жюльен в шкафу для метелок

Когда было покончено с черносливом в сиропе, Пуна первая встала из-за стола.

– Пойдешь играть в «монополию»? – спросила она Жюльена.

– Пойдешь с нами, Жюлиа? – спросил Жюльен, складывая салфетку.

Но Жюлиа предпочитала пить кофе со взрослыми.

– Не вредничай, Жюлиа! – настаивал Жюльен. – Мы же не можем играть вдвоем!

– Почему ты не хочешь поиграть с ними? – вмешалась тетя Адель.

– Ну хорошо! – кисло сказала Жюлиа. – Пойду играть с детьми.

И, вставая с явной неохотой, бросила в сторону:

– Когда я была маленькая, я обожала «монополию»!

– Купи мне улицу Мира! – пошутил Шарль. Поскольку никто не засмеялся, он счел нужным пояснить: – Потому что на улице Мира находятся лавки знаменитых ювелиров… И я подарю всю эту улицу моей невесте!

Он устремил на Клер томный взгляд, словно возлагая на нее диадему, и Жюлиа вышла из комнаты вся разобиженная. А Жюльен подумал, что этот идиот – в сущности, славный малый.

В тот вечер Жюльен поднялся к себе позже всех. Спать не хотелось. Наверно, слишком много волнений за один день. Он был полон впечатлений: путешествие на поезде, начало каникул, неожиданная встреча с Жюлиа, которую он так хотел увидеть, но позже, и затем разочарование: Жюлиа то ли просто равнодушна к нему, то ли влюблена в другого. Но нет! Девушки в таком возрасте бывают странными, ему уже приходилось об этом слышать! Скоро все будет хорошо! И потом, Шарль – жених Клер. И его родители должны уплатить ипотечные долги за дом. Жюльен успокаивал себя. Нравственность, закон, даже религия – всё было на его стороне. Среди этих размышлений перед ним вдруг являлись то груди Матильды, то другое, вспыхивающее подобно рыжей молнии, ошеломительное, но слишком быстролетное видение: зад Жюстины. Нет, ему решительно было не до сна.

В коридоре, который уже почти расчистили, Жюльен заметил два электрических провода, протянутых вдоль плинтуса. Провода выходили из бывшей комнаты профессора и, как установил Жюльен, шли на верхний этаж, где жили слуги. Там они исчезали под дверью одной из комнат.

После долгих колебаний Жюльен тихонько постучал в дверь, готовясь броситься на лестницу и улизнуть, если кто-то отзовется. Ничего! Тишина.

Он стучит еще раз, посильнее. Прикладывает ухо к двери. Ни звука! Он входит, на ощупь отыскивает выключатель, нажимает кнопку. Хлынувший сверху от голой лампочки под потолком ослепительно белый свет производит впечатление оглушительного взрыва. Но нет, конечно, это ему только показалось! Он берет себя в руки. Входит в комнату, тесную мансарду, которую почти целиком занимает огромная железная кровать. Вот куда ведут провода! Под матрац! Он становится на четвереньки и заглядывает под кровать. Там закреплен какой-то аппарат необычной формы. От него во все стороны отходят провода. Похоже, это электроды. А еще – лампы, как в радиоприемнике. Жюльен выпрямляется, не зная, что и думать.

И тут вдруг на лестнице слышатся шаги! Жюльен мигом выскальзывает из комнаты, но где спрятаться? Как объяснить, зачем он поднялся на верхний этаж? Путь на лестницу отрезан. Значит, одно из двух: либо забраться в стенной шкаф для метелок в конце коридора, либо лезть за чердак. Жюльен выбирает шкаф.

В ту минуту, когда Жюльен осторожно прикрывал за собой дверцу шкафа, шаги остановились перед комнатой, из которой он только что вышел. Затем все снова затихло.

Жюльен попытался наклониться и посмотреть в замочную скважину, но это ему не удалось. В шкафу было слишком тесно. Что происходило в коридоре? Почему эти люди (ему казалось, что он слышал шаги двух человек) не заходят в комнату?

– Нет, Матье! Сегодня – нет! – раздался вдруг женский голос.

– Почему?

– Потому что ты мне противен! Ты подлец! Ты только что поимел на кухне Матильду!

– Да нет же! Клянусь тебе!

– Я нашла на полу ее трусики в луже соуса!

– А что это доказывает?

– Посмотри на свою рубашку! Она вся в пятнах от соуса!

Наступило молчание, потом женщина заговорила снова:

– Да ты все время крутишься возле ее толстой задницы. Не понимаю, как ты можешь?

– Иди ко мне! Ты у меня одна! Ты ведь и сама это знаешь, – нежно сказал Матье.

Жюльен услышал звучный хлопок, похожий на пощечину, потом еще один, гораздо глуше.

– Оставь в покое мои ягодицы! – крикнула женщина.

– А не надо было меня по щеке бить! – отозвался Матье.

Жюльен извивался всем телом, чтобы заглянуть в замочную скважину, но все было напрасно.

– Надень-ка штаны! – сердито сказала женщина, а затем раздался торжествующий возглас: – Так я и знала! И здесь у тебя полно соуса, свинья ты этакая! Иди отмывайся!

Тут Жюльену показалось, что Матье и женщина дерутся. Послышался топот ног на скрипучем полу коридора, треск разрываемой ткани («Перестань!» – сказал женский голос). Но потом прерывистое дыхание Матье стало более хриплым, и на этом басовом фоне возникла странная тихая мелодия, женственная и волнующая, жалобная и упоительная…

Жюльен был потрясен до такой степени, что в тиши тесного шкафа достал из кармана метроном: он хотел отмерить такт этой восхитительной кантаты, чтобы сильнее проникнуться ею.

Глава девятая,

в которой профессор заставляет лампочку мигать

Минуту спустя снова стало тихо. Затем дверь комнаты со скрипом открылась и со стуком захлопнулась. Жюльен вылез из шкафа. Он на цыпочках прошел мимо комнаты, где приглушенный смех указывал на то, что оба музыканта уже настраивают инструменты для исполнения следующей части дуэта. Спустившись на второй этаж, он заметил, что провода исчезли: кто-то умело спрятал их в желобок в полу.

Дверь в новую комнату профессора была раскрыта настежь.

– Входите! Входите! – сказал добрый старик, увидев, что Жюльен остановился на пороге.

– Я… Я боялся вам помешать.

– Вы мне не мешаете. Очень хорошо, что у вас есть интерес!

Профессор широко и приветливо улыбнулся юноше, у которого был интерес. Затем стал искать что-то в одном из многочисленных ящиков, стоявших на полу.

– Я же ее только что сюда положил, я точно помню! – ворчал профессор себе под нос, роясь в ящике, где лежали, наверно, сотни разных инструментов, механизмов, электрических лампочек всевозможных размеров и форм.

Провода выходили из-под плинтуса и вели к столу, где стоял странного вида аппарат: очевидно, профессор как раз заканчивал работу над ним.

– Ах! Ничего не могу найти после этого переезда!

Юноша удивленно разглядывал необычное устройство, к которому его привели провода.

– О… Это мой самый значительный эксперимент, – объяснил профессор. – Но т-с-с! О нем никому нельзя рассказывать!

Он взглянул на карманные часы.

– Через минуту они начнут… Они очень пунктуальны.

– Кто – они? – полюбопытствовал Жюльен.

– Т-с-с!

Большая лампочка на самом верху машины слабо засветилась.

– Смотрите внимательно, молодой человек! Они начали.

– Начали – что?

– Энергия! Энергия! – загадочно пробормотал старый ученый, чьи руки дрожали от волнения и, казалось, хотели поймать слабый свет, мерцавший над аппаратом. – Хорошо! Хорошо! – приговаривал он вполголоса, словно обращаясь к какому-то животному, которое он боялся вспугнуть.

Лампочка стала гореть ярким белым светом, но каждые две или три секунды она гасла, а потом зажигалась на такой же промежуток времени. Глаза профессора неотрывно смотрели на лампу, щеки его багровели, на лбу выступили капельки пота. Сжав кулаки, он стучал ими по столу в такт мигающему свету:

– Хоп! Хоп! Хоп!

Теперь свет лампы стал ослепительным, она зажигалась и гасла со все более короткими промежутками. Профессор в том же ритме приплясывал от возбуждения:

– Хоп! Хоп! Хоп! Хо-оп!

Наверху слышалось поскрипывание железной кровати.

И вдруг лампочка перед носом профессора вспыхнула синим пламенем и разлетелась на куски, а кровать наверху словно задергалась в конвульсиях.

– Ах! Какие молодцы! – сказал старый ученый, вытирая лысину клетчатым платком. – Завтра вкручу им лампочку посильнее.

Глава десятая

Жюльена снова доводят до опасных крайностей

Жюльен вернулся к себе в комнату, захваченный целым вихрем странных, волнующих, временами пленительных ощущений. «Энергия! Энергия!» – бормотал профессор. Вначале Жюльен не уловил скрытого и магического значения этого слова. Но теперь ему казалось, что стены дома, его родного старого дома излучают какое-то таинственное живое тепло. И это тепло передавалось ему, Жюльену! Оно возникало в пояснице, неудержимо поднималось вверх по спине и столь же неудержимо спускалось к животу, где неудержимо сосредоточивалась та энергия, о которой говорил профессор.