Текст книги "Facebook под дождем (ЛП)"

Автор книги: Паола Мастрокола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Внимание!

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления!

Просим Вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды.

Эта книга способствует профессиональному росту читателей.

Любое коммерческое и иное использование материала,

кроме предварительного ознакомления, запрещено.

Оригинальное название: Facebook in the rain Paola Mastrocola, 2012

Название на русском: Паола Мастрокола «Facebook под дождём»

Перевод: Елизавета Стасенко (1-5 главы),

Ирина Коломиец (с 6 главы)

Редактор: Оксана Волкова (1-5 главы),

Анна Рорк (с 6 главы)

Вычитка: Анастасия Ланцова

Оформитель: Ксюша Манчик

Обложка: Марина Галимджанова

Переведено специально для группы:

https://vk.com/romantic_books_translate

Любое копирование без ссылки

на переводчика ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Аннотация

Домохозяйка Эвандра живет в маленьком городке Центральной Италии. Внезапно она остается вдовой, и ее жизнь становится пустой. У неё есть дочка, живущая далеко, и подруги, заваленные работой. Единственное спасение – прогулка на кладбище, где Эвандра может видеться с другими вдовами. Но дождь... У дождя есть определяющая роль в этой истории. Благодаря дождю Эвандра открывает удивительный мир, который до того времени ей был полностью неизвестным: она берет уроки Facebook и ее жизнь изменяется.

Глава 1

В одном маленьком городке Центральной Италии, раскинувшемся на хребте Аппенинских гор, но не слишком высоко, однажды произошел случай настолько странный, что люди говорили: «Я не могу в это поверить», и ходили туда-сюда под приговоренными окнами даже на следующий день и днем позже. Никто не мог понять, как могло работать такое хитроумное устройство и кто его создал, если, конечно, кто-то его создал, и оно не было бесовским творением. Изобретение завораживало как летательные машины Леонардо (прим.переводчика – Чертежи летательных машин Леонардо да Винчи). Поэтому там всегда был кто-то, чтобы, держа нос по ветру, рассмотреть повнимательнее такое чудо: натянутые веревки, огромные крыльчатки, которые вращались в такт словно зубчатые колесики в часах; одно внутри другого в превосходной синхронии, система шкивов, моторчики, отражатели, которые отталкивали или притягивали радиоволны или, может, влияние звёзд. Все, чтобы сотворить это чудо, это волшебное метеорологическое явление, которое казалось настоящим, естественным и непринужденным, поэтому чудесным. Даже сейчас, когда все в курсе случившегося, когда все знают факты, действующих лиц и самые сокровенные побуждения, об этом болтают. В этом маленьком городишке на тысячу жителей, или и того меньше, есть кто-то самый упрямый, кто продолжает проходить под окнами, показывая пальцем на то, что осталось от невероятного зубчатого механизма, и ворчит: «Как же это случилось? Как же это пришло ей в голову?».

Ее зовут Эвандра Мартелла, но она больше не живет в этом доме. И как позже узнали из достоверных источников, она даже и не думала возвращаться. Все прекрасно знают чья была вина. Если, конечно, речь идет о вине, а не о милосердии, об искреннем, доброжелательном и сердечном, почти страстном, акте милосердия.

Все началось в тот момент, когда она решилась спросить у своей подруги Розалены:

«Как ты думаешь, чем я могу заняться, когда идет дождь?»

Именно это было ее огромной проблемой: что делать, когда идет дождь.

Проблемой Эвандры, которую называли в городе вдовой Мартеллой.

Глава 2

Приближалась осень. В межсезонье всегда неизвестно, захочет ли лето задержаться или уступит место осени. Эвандра, как обычно, шла вдоль одной из тех улочек, которые начинаются в историческом центре города на площади Коммуны и Романской церкви Святого Леопольда и пересекают самые оживленные центральные улицы с множеством магазинов, а затем теряются в полях, отведенных под виноград и зерновые культуры.

За магазинами, перед полями, стоят всегда открытые железные ворота с распятьем. За ними прямая дорога, вымощенная щебнем, скрипящим под каблуками, ведущая на кладбище. Оно похоже на сад, там очень много цветов и деревьев: гортензии, розы, шелковица, кипарис, дубы. Есть там и фруктовые деревья, мушмула и яблони, а вокруг кладбища расположилась длинная изгородь, колючая из-за веток малины и ежевики, покрытых шипами и редкими фруктами, преимущественно неприступных.

В глубине, там, где заканчиваются семейные склепы и стены, разделенные на погребальные ниши, не было ничего, за исключением покосившейся каменной балюстрады. Желающие и свободные во времени могут облокотиться на нее и любоваться горизонтом, холмами, разделенными на вспаханные земли, а где-то вдалеке, если немного пофантазировать, даже морем.

Эвандра ходила на кладбище каждый день вот уже почти два года, с тех пор как Аурелио Мартелла покинул ее и отправился в лучший мир. Она садилась на одну из лавочек перед погребальными нишами и оставалась там столько, сколько ей заблагорассудится, даже до позднего вечера, когда зажигают свечи на могилах, и все вокруг озаряется мерцающим светом так, что огоньки кажутся душами усопших. Эвандра не знала, что ещё делать: Аурелио не хотел, чтобы она работала, и она, как только вышла замуж, уволилась из магазина сумок. Она ни капли не жалела об этом, ей не нравилось быть продавцом: в магазин почти никто никогда не заходил – ведь женщины не могут покупать сумки одну за другой, – поэтому она стояла за стойкой и смотрела у витрины на проходящих мимо людей, на их одежду, на тех, с кем они идут; и немного погодя снова умирала со скуки.

У Аурелио Мартелла были земли, виноградники и маленькая типография. Типография Мартелла, которую ровно в 5, несмотря ни на что, он закрывал, чтобы вернуться домой к жене, в своем пиджаке, хорошенько пропитанном запахом типографической краски. Он умывался, переодевался, выкуривал сигарету, выглядывая с балкона, входил обратно в дом и шел на кухню к Эвандре, чтобы поболтать, прочитать газету, накрыть на стол.

Эвандра ждала его весь день. Она делала все, чтобы как можно скорее наступили эти 5 часов, занималась то одним, то другим, но нельзя сказать, что она жила: она торопила день. Чтобы жить по-настоящему, как она говорила своей подруге Розалене, она ждала его, Аурелио.

До тех пор, пока дочь Алессия жила с ними, у нее было так много дел, что время до пяти часов проходило незаметно. В 20 лет Алессия уехала учиться в Рим. Она жила своим умом и ни от кого не зависела, и раз она решила, что будет учиться только в Риме, то либо так, либо она вообще не будет получать образование. Ее родители не посмели и рта открыть, ведь они все делали для того, чтобы дочь была довольна. Они сняли ей хорошую комнату рядом с Пантеоном и остались одни, как в начале их семейной жизни. С одной стороны они были довольны, а с другой – не очень, потому что половину их брака они прожили совершенно другую жизнь, жизнь с дочерью, которую нужно растить и за которой необходимо присматривать. Сейчас же они одни без дочери заперты в старинном семейном доме. Поэтому Эвандра ждала наступления пяти часов, а Аурелио, который знал это, старался пораньше прийти домой, иногда даже в три часа, под предлогом малого количества работы и присутствия Марио. Марио был его заместителем, и справлялся с неважно идущими делами типографии гораздо лучше.

Как бы то ни было им было хорошо в этом старинном одноэтажном доме, большом, но с немного темноватым залом: это было не столь важно – стоило всего лишь включить свет. По крайней мере, в доме было пространство, не такое как в квартирках, пусть и более освещенных, но в которых было так мало места, что приходилось ломать голову – будешь ли ты в гостиной болтать с друзьями или только обедать, потому что стол и диван вместе не помещаются. У них была гостиная, в которой стоял стол на восьмерых, диван и два кресла, камин, шкафчик с хрустальными бокалами и фигурками животных от Сваровски, плазменный телевизор и прекрасный изысканный сервант.

Эвандра была помешана на коллекционировании фигурок животных от Сваровски, и Аурелио ее в этом поддерживал. Каждый раз он приходил домой со свертком и любовался женой, когда она его развертывала, распаковывала и кричала от удивления. Иногда это был маленький пудель, иногда попугай или уточка, или слон, или мышонок. Каждый раз был праздником, будто это было в первый раз, будто она понятия не имела, что ждет ее в свертке.

В остальном они были самой обычной семьёй: поездки к морю по выходным, вечера с друзьями за ужином, кино, прогулки, а летом – мороженое после просмотра новостей. Все было прекрасно, а самым лучшим было то, что они делали это вместе, даже покупки. Люди видели их бродившими из одного супермаркета в другой в поисках самой лучшей баночки консервированных томатов. Даже на почте, чтобы оплатить квитанции и даже дважды в год в автосервисе, чтобы поменять зимнюю резину. Люди говорили: «Эти Мартелла сумасшедшие!». Они не были сумасшедшими: все, что они делали, было предлогом, чтобы побыть вместе. Они шли на почту? Ну да, потом они шли на площадь попить кофе, и около двух часов они сидели там, ничего не говоря друг другу, или наоборот болтали без умолку, кто знает о чем, так, что люди, гуляющие на площади говорили: «Этим Мартелла совсем нечем заняться»; либо удивлялись: «Вот о чем они болтают? Кажется, что у них всегда какие-то важные новости, и они сидят там, рассказывая все, что узнали?»

Так было до тех пор, пока однажды вечером, перед ужином, Эвандра не ушла на минутку к соседке, а, вернувшись, обнаружила своего мужа лежащим в кресле. Он был мертв. Одна рука вытянута на скатерти, другая свесилась с боку, голова была опущена вниз, как будто внезапно она оказалась слишком тяжелой. У Эвандры выпала из рук сумка полная овощей и фруктов, салата и меда, которые разлетелись по полу. Она бросилась к нему, стала поднимать ему голову, пытаясь вернуть ее в прежнее положение, целовала его и раскрывала ему глаза, чтобы он смог снова посмотреть на нее, но все безуспешно – он умер. Ее Аурелио ускользнул из ее жизни, тем самым, превратив ее в пустыню.

В этот вечер и на следующий день пришли все, родители и соседи, кто принес тарелку супа, кто зажаренного индюка. Позвонили врачу, в больницу и в похоронное бюро. Они были с ней, неподвижно сидящей на кухне на стуле рядом с тем, на котором умер Аурелио. Индюк остался нетронутым, остыл и суп, поднявшиеся макаронные колечки больше не казались первым блюдом, а всего лишь спагетти с размякшими овощами.

Мужа положили на кровать. На их кровать с индийским изголовьем, украшенным слонами. Сначала они откопали в шкафу двубортный пиджак серого цвета, белую рубашку, галстук в синий горошек. Затем положили красивое покрывало из тонкой шерсти и сверху уложили усопшего, красиво одетого со сложенными одна на одну руками и четками между пальцев. Без обуви. Носки темно-серого цвета, эластичные. «Почему ему не надели обувь?» – думала Эвандра, одновременно не думая об этом, будто мысли сами плавают у неё в голове, как белье, когда его оставляешь в тазике. «Мне не нравится, что он без обуви. Куда можно пойти, если не надеть обувь?»

Сестра приехала последней. Наконец-то. Сестра Анна, очень запыхавшаяся, с надутой грудью, которая подымается от дыхания. «Я приехала, как только смогла», – сказала она. Анна живет в тридцати километрах отсюда, в городе. Она подняла Эвандру со стула, прижала к своей пышной, стоящей торчком, груди и простояла с ней вот так несколько минут, обе плакали в обнимку. Анна не могла поверить, что он умер, он, ее хороший зять, благородный, уравновешенный синьор. Слегка староват, это да. Двенадцать лет разницы – это не шутки. Он даже сам сказал это супруге в день свадьбы, ровно перед тем, как жениться на ней: «Смотри, Эвандра, со мной ты рискуешь, знаешь, я умру раньше тебя...» Откинув назад длинные черные волосы, она всего лишь рассмеялась, ведь он часто вел себя как мальчишка. И сейчас, ровно в 60 лет, внезапный удар. Внутричерепное кровотечение. Ни одного признака, ни одного предупреждения, которое выражалось бы в хоть самой малой головной боли или в обмороке. Портится артерия и все, конец. Эмбол, сгусток крови попадает туда, и получается эффект лопнувшего шарика, так ей объяснили, она ведь ничего не понимает в медицине, да и не хочет понимать. Что случилось, того уже не изменишь. Для Эвандры существует только Бог, и от него она требует объяснения причины. «Объясни мне почему, – рыдает она в подушку по ночам, – объясни мне, если можешь! Если нет, то просто молчи, Бог, окажи мне услугу, просто замолчи, Бог! Молчи и все, ты это делаешь лучше всего!»

Глава 3

Дочь погостила у Эвандры месяц. Хорошая девочка, нечего сказать, она помогла ей в целом: с бумагами, старыми вещами, убрала чердак и несколько раз сводила маму на ужин в ресторан, чтобы отвлечь ее. Потом она уехала обратно в Рим. «Мне нужно учиться», – сказала она.

Сразу после ее отъезда, Эвандра начала ходить на кладбище. Сначала это было нормально. Кто так не делает? Когда у тебя умирает муж, ты идешь на кладбище. «Идти на кладбище» – это единственная мысль, которая посещает твою голову. Пару раз в месяц, даже два или три раза в неделю, почему бы и нет? Но каждый божий день – это перебор. И два года – это много. В какой-то определенный момент это должно было прекратиться. Сестра переживала за нее: «Приезжай ко мне, – говорила она. – Всего полчаса езды, и ты у меня, что тебе стоит? Ты отвлечешься, побудешь с детьми...»

Эвандра не хотела видеть детей. Рядом с ними ей было грустно и тоскливо, ведь эти юные создания находятся в самом начале их жизненного пути, а она себя чувствовала уже в конце этого самого пути. Эвандра не могла играть с племянниками, она бы просто забилась в угол и плакала. Единственным ее желанием было ходить на кладбище, и она ходила туда каждый день, потому что там был ее Аурелио. Это было то место, куда она привела его в последний раз, поэтому, в некотором смысле, он все еще был там, и неважно, что он был мертв. Эвандра навещала его там, где он был, без обсуждений. Люди смотрели на нее и говорили: «Снова она там, вдова Мартелла! Вон она снова идет поболтать с мертвым!»

У нее было время, ведь она не работала. Аурелио оставил ей типографию, которая приносила хороший доход, но этим занимался Марио, заместитель. Аурелио не хотел, чтобы она работала, он говорил ей об этом много раз: «Когда я уйду, не огорчай меня, не ищи работу! Ты должна делать все то же самое, как будто я все еще здесь, обещаешь?» А она всегда просила его прекратить эти разговоры, мрачные, как ворон, предвещающий беду. Как бы то ни было, Эвандра не работала. У нее были доходы с аренды земель, выручка с виноградников: она могла не работать. Эвандра просыпалась в семь утра, и думала, чем она могла заняться? Ничем. Она мыла пол, мыла две тарелки, которые остались после ужина, если, конечно, она что-то поела, потому что в большинстве случаев она ложилась спать, выпив только чашечку молока. Потом она крошила немного хлеба на подоконнике для воробьев, спускалась выбросить завонявший мусор, слушала радио: главные новости, погоду, людей, которые прерывают эфир, чтобы сказать, что они думают о том, о сем, слушала о городских выборах, о референдуме, и о том, нужно ли строить атомные станции. Аурелио всегда говорил: «Учитывая тот факт, сколько их вокруг нас – станций из соседних городишек – нам уже все равно. По крайней мере, мы не платим дорого за электричество». Но Эвандра не знала, нравится ли ей жить по соседству с электростанциями из-за всей этой радиации. Она даже не хотела обзавестись микроволновкой, потому что ей казалось, что эти волны попадут в еду; и телефоном, потому что кто знает, что влетит ей в ухо? Да и какая необходимость? В любом случае, у нее есть стационарный телефон, но никто никогда ей не звонит, кроме сестры и подруги Розалены.

Однажды ей позвонил Сэкондо, муж ее сестры. Ее зять Сэкондо работает автомобильным электриком. Его мастерская находится прямо в центре города, где всегда оживленное движение. Складывается впечатление, что его дела идут как нельзя хорошо. И это очень даже неплохо, потому что у них трое детей-подростков, которые требуют денег. И новая курточка нужна, и обувь правильная тоже, и компьютер, и приставка последней модели, ведь если у тебя ее нет, друзья тебя к себе не позовут. «У тебя всего лишь одна дочь, счастлива ты, что не понимаешь этого», – говорит ей сестра, всегда очень занятая и в вечном беге то туда, то сюда. Сначала она спешит поговорить с учителями, потом бежит в ASL (прим.переводчика – ASL (Azienda Sanitaria Locale) – дословно: местное санитарное заведение, т.е. пункт оказания помощи), чтобы провести приемы, осмотры и выписать справки. Естественно, потом она кушает. Только ест она многовато, это правда. Даже слишком много. «Но сколько ты весишь?» – спрашивала Эвандра у сестры. Та не отвечала. Она говорила то, что собиралась сделать, и если она и ела, то это только потому, что ей были необходимы силы, бегать туда-сюда, в противном случае, она могла упасть в голодном обмороке.

Как бы то ни было, в тот вечер Сэкондо позвонил ей спросить, есть ли у нее дома свет, потому что они сидели в темноте. Разбушевалась гроза и оставила их в кромешной тьме.

«Но, Сэко (прим.переводчика – Ударение на последний слог «Сэкò». В сокращенных итальянских именах ударение всегда падает на последний слог: «Розалена – Розалè, Эвандра – Эвà», но есть и полное имя Эва, там ударение на первый слог), вы в тридцати километрах отсюда, причем тут есть ли у меня свет, или нет?»

«Притом, притом, не беспокойся...»

Они с зятем всегда находили общий язык, неизвестно почему. У них очень хорошие отношения с первой их встречи. Им даже особо и не нужно было разговаривать, по правде говоря, они вообще почти не разговаривали. Да и потом, что они должны были друг другу сказать? Им было достаточно таких отношений. Эвандра знала, что если ей нужна какая-то помощь, он всегда рядом.

Глава 4

Эвандра приходила на кладбище каждый день уже в течение двух лет, но именно в тот день она впервые поняла, что у нее большая проблема. В тот благословенный день в начале осени. Правда, казалось, что на улице еще лето, ведь стояла духота, и небо было укутано серыми тучами. Погода была похожа на июньскую, когда дождь может начаться в любой угодный Богу момент, и каждый раз это было похоже на всемирный потоп.

Эвандра, как уже было сказано, шла вдоль одной из тех улочек, которые ведут из исторического центра на окраину городка. Когда она преодолела ворота и собиралась пройти по посыпанной галькой дорожке на кладбище, внезапно началась гроза, раскалывающая небо на части и заливающая землю тоннами воды. Она вернулась обратно и укрылась от ливня, войдя в супермаркет. Эвандра поблуждала там немного с пустыми руками, затем взяла тележку и купила что-то, чтобы не казаться той, кто зашел в магазин только чтобы укрыться от дождя. Она купила несколько пачек печенья, выбирая их очень тщательно: печенье с маслом, без масла, из непросеянной или из кукурузной муки. Она запаслась ими на славу, хотя и не ела их вообще; зато они могли пригодиться ей, когда неожиданно приезжала Алессия, чтобы сделать ей сюрприз, или сестра Анна, которая брала с собой детей, так они могли бы перекусить все вместе. В общем, Эвандра купила печенье. Но не было ни малейшего намека на то, что дождь вскоре прекратится. Он продлился около двух часов, а когда закончился, было уже так поздно, что кладбище закрылось, поэтому пришлось вернуться домой.

Это было начало. Этот дождливый день. Осложненный тем фактом, что дождь шел и весь следующий день, и день спустя, и еще несколько дней подряд, которые для нее казались вечностью.

Что касается дождя, он был частым явлением в эти два года, когда она осталась вдовой. Но Эвандра только тогда заметила свою проблему. Внезапно она поняла, что если у нее не получалось сходить на кладбище, она не знала, чем еще заняться – ее жизнь иссякла. Эвандра поняла это в тот самый день, там, в супермаркете, покупая пачки печенья, которые ей вовсе не были нужны, в тот день в начале осени, в котором не было ничего особенного; этот день был такой же, как и другие, но именно он дал начало всему тому, что произошло дальше. Кто знает почему. Возможно, потому, что она слишком долго была вдовой и больше не могла этого выносить, или, может, дождь никогда не был таким сильным и не шел столько дней подряд. В конце концов, она потеряла душевное равновесие, если так вообще можно говорить о женщине, которая превратила свою жизнь в походы на кладбище. Ровно семь дождливых дней она терпела, а когда уже больше не смогла, она со злости позвонила своей подруге Розалене, чтобы задать ей пророческий вопрос:

– Как ты думаешь, чем мне заняться, когда идет дождь? Ты мне поможешь, Розале?

Телефон в доме Розалены Аквавивы зазвонил вечером: это была ее подруга Эвандра. Если точнее, это был вечер седьмого октября, Розалена заплетала косу, и, чтобы ответить, она бросила ее недоделанной, ругаясь, ведь ей придется начинать все заново – очень длинные волосы никогда ее не слушались.

Розалене было 48 лет, в точности, как и Эвандре. Они подружились в начальной школе. Правда, в сравнении с Эвандрой, Розалена была сильнее, веселее, выше, элегантнее, энергичнее. Современнее. Другими словами, она была лучше во всем. Но самое главное заключалось в том, что у Розалены не было семьи. Она никогда не была замужем, и она всегда говорила: «Вот что ты будешь делать с мужем?» Она работала бухгалтером на маленькой текстильной фабрике, специализировавшейся на производстве скатертей Old style. Old Style – это еще и бренд, Old Style Italy. Они экспортировали товар за границу, в том числе и в Америку. Розалена вела дела вместе с двумя коллегами-мужчинами. Бывало так, что она сидела на работе и по 10 часов, если так было необходимо. Она успевала делать покупки в обеденный перерыв, поэтому, выходя из здания вечером, она с легкостью выделяла себе часик в спортзале, прежде чем вернуться домой и на скорую руку приготовить легкий ужин. Она ела или чуть-чуть, или вообще ничего – все ради фигуры, потом либо шла на свидание, либо плюхалась на диван перед телевизором, либо садилась за компьютер, чтобы початиться с друзьями.

В тот вечер она должна была пойти на свидание. Один из ее коллег-мужчин пригласил ее в какой-то клуб. Он не сказал в какой, он просто спросил: «Ты не хотела бы после ужина пойти со мной в клуб?»

Одно лишь слово «клуб» заставило сердце Розалены биться чаще. Или это из-за того, что коллега, который каждый день на протяжении полугода был перед ее носом, наконец-то решился на что-то. Он очаровал ее сразу же. Розалена использовала глагол «очаровать» почти везде – эта штука меня очаровывает, этот фильм, эта пицца, этот мужчина – все ее очаровывало. Этот коллега ее очаровал, потому что он был немногословен, и его усы были черные как смоль, и потому, несмотря на тот факт, что он всего лишь два раза за последние полгода обратился к ней, она каждый раз вздрагивала от его глубокого как ночь голоса.

Факт остается фактом: когда Эвандра позвонила ей, чтобы спросить, что делать, если идет дождь, у Розалены голова была занята выбором парфюма и платья для предстоящего вечера.

– Что значит, чем тебе заняться, когда идет дождь? Что это за вопрос? – спросила Розалена задумчиво.

Эвандра тихим загробным голосом объяснила ей с точностью, спокойствием и отчаянием, что, когда идет дождь, она не могла идти на кладбище, и тогда не знала, что ей делать в своей жизни. И, если дождь шел целыми днями, как тогда, то это был самый настоящий кошмар, и она не знала, сможет ли это вынести. И сможет ли Розалена любезно помочь ей выбраться из этого черного туннеля и сказать, что ей делать, учитывая тот факт, что она была ее лучшей подругой.

– Розале, – сказала Эвандра ей. – У меня появляется пустой день, который для меня кажется настоящим адом... Я чувствую себя на краю бескрайней пропасти. Я хочу броситься в нее, Розале. Что мне делать?

Эвандра высказала подруге все на одном дыхании, ровным и мрачным как болото голосом. По ее голосу Розалена поняла, что дело серьезное. Она села на унитаз, отложила в сторону вечерние мысли как о клубе, так и об усатом коллеге.

– Эва, что я могу тебе сказать? Хочешь покончить с этой чушью с кладбищем? Если идет дождь, ты сидишь дома! Я ясно выразилась?

Сколько раз Розалена говорила ей прекратить, она не может так продолжать и ходить каждый день к покойнику. Хватит! Подруга говорила, что жизнь продолжалась, а она сидела там, между гробницами, как колючий сухой репейник между камнями в пустыне. Так она и говорила, добавляя диалект в свою фразу: «Кто ты, Эва? Репейник in miezz'a le petre? (прим.переводчика – На одном из южных диалектов «in mezz'a le petre» – на итальянском «in mezzo alle pietre» – «среди камней». Диалектов в Италии много, данное выражение относится к группе южных диалектов. Диалекты используются для выражения эмоций, а также во время ссор и споров).

Глава 5

Для Эвандры ходить каждый день на кладбище вовсе не было безумством, для нее в этом заключалась сама жизнь. Полная, богатая и, в некотором смысле, даже хорошая. Речь шла не о том, чтобы именно идти на кладбище, а о том, чтобы остаться там ненадолго. Провести время. Побыть там в неподвижности несколько часов. Сесть, поболтать, жить в том месте. Эвандра не ходила туда, чтобы принести цветы, поздороваться и уйти, или поплакать. Она ходила туда, чтобы провести время.

Да и место было очень красивым. Эвандра считала, что это было то место, которое должен посетить каждый. Останки Аурелио находились в погребальной нише, а ниши располагались в центральной части кладбища, которая была самой красивой: что-то вроде полого четырехугольника без потолка, четыре стены, которые возвышались к небу, каждая из них состояла из пяти секторов погребальных ниш, и в центре этого пространства – клумба с покошенной травкой, разрыхленная легкими холмиками и тропинками. Вокруг нее распологались лавочки, обращенные к нишам, так что, если правильно сесть, перед тобой был именно твой умерший.

Для своего Аурелио Эвандра выбрала третий ряд – самое лучшее место, потому что оно находилось как раз на уровне глаз и не надо было ни наклоняться, ни брать лестницу, чтобы поставить цветы или погладить фото. Также она получила квадратик земли прямо перед нишей, где можно было посадить розу для своего умершего. Многие так делали – сажали живое растение, чтобы не ставить срезанные цветы, которые сразу же увядали, или искусственные, которые были еще хуже, потому что, казалось, что они совсем не связывают с усопшим: кто-то покупает один единственный раз пластмассовый букет, ставит его в вазочку без воды и больше не думает об этом, он может даже не ходить на кладбище.

В основном Эвандра ходила туда, чтобы ухаживать за розой, удобрять ее, обрезать сухие лепестки, пересаживать ее, когда нужно было. Она носила с собой в сумке мини-набор садовода: грабельки, тяпочку, распылитель. Она немного рыхляла землю вокруг, поливала и гребла.

Иногда розы было недостаточно, тогда Эвандра приносила букетик свежих цветов, чтобы поставить его в специальную вазочку, висящую на мраморной стене: хотя бы два цветочка, собранные по пути, а иногда букет пестрых гвоздик, которые она покупала у цветочницы за углом, эти цветы были ее любимыми. Действительно, какие цветы Аурелио приносил ей иногда по воскресеньям вместе с корзинкой пирожных с кремом? Пестрые гвоздики.

Потом Эвандра садилась на лавочку напротив и разговаривала с ним часами: она рассказывала о своем дне, жарко или холодно на улице, о тех, кто ей звонил и о том, как поживает их дочь Алессия в таком хаотичном Риме. Алессия очень мало звонила, и Эвандра не знала, что и думать, хорошо ли все у ее дочери или это просто такой возраст.

– Да, Аурелио, наверное, это возраст: в 22 года у девочки жизнь бьет ключом, она не хочет часто звонить домой, до матери ей никакого дела – у нее есть подруги, друзья, трактиры.

Эта история с трактирами ее немало задела только потому, что Алессия два или три раза сказала, что они вечером выходили гулять, чтобы зайти в трактир. Эвандра поняла это так, что в Риме принято ходить по трактирам, что это было нормой юношеской жизни, да и что она об этом знала? Может, это было какое-то заведение с названием «Трактир». Но одно даже слово, рифмующееся с «сортиром» (прим.переводчика – В оригинальном тексте рифмуются taverna – caverna (таверна, трактир – пещера)) заставляло беспокоиться. Может, Алессия скрывала что-то, может, они с Аурелио ошиблись, доверившись и отправив ее в такой большой город как Рим. Но она ничего не говорила по телефону по этому поводу, потому что, спрашивая слишком много, Эвандра потом жалела, ведь все заканчивалось тем, что Алессия ей грубила и бросала трубку.

– Лишь бы она на самом деле не бросала телефон. У нас у всех сейчас есть сотовые телефоны, и достаточно нажать красную кнопочку или закрыть телефон с щелчком, если у тебя телефон-раскладушка. Но ты знаешь, Аурелио, про мою манию к стационарному телефону. Я не знаю, он мне больше нравится, он для меня больше походит на телефон, чем сотовый. Серьезное дело, когда ты дома, садишься и отвечаешь, говоришь, а затем кладешь трубку. Ты с сотовым был современнее меня, Аурелио, ты справлялся даже с сообщениями, а я столько времени трачу, чтобы найти правильные буковки, что потом с моими пальцами случается нервный тик. Даже когда ты нудил с этой историей, что был стар для этого. Это я была старой, Ауре, и ты это знаешь!

Глава 6

Эвандра бывала на кладбище не только, чтобы разговорить с Аурелио или подрезать розу. Ещё чтобы встретить женщин, которые приходили к соседним нишам. Других женщин, которые также почти каждый день навещали своих умерших. Одни женщины. В большей степени жёны, оставшиеся вдовами, но были среди них и дочери, сёстры, племянницы. Они становились подругами. Странным образом, но они подружились. Такая вот дружба – сидеть вместе на одной лавочке или даже на разных, смотреть в сторону своего усопшего и недолго разговаривать с ним. Женщины обменивались губками и материалами для полировки мрамора и медных табличек. Вместе ходили к фонтану за водой. В итоге они знали о жизни каждой: «Как дела у твоего сына?» и «Когда он женится?», «Она хорошая девушка». Также все были в курсе, что внуки одной из них не хотят ходить в детский сад или чья-то старая тётка сломала себе бедренную кость, обсуждали какая дорогая нынче жизнь: «Ты в какой дисконтный магазин ходишь?», «Но это далеко, туда нужно ехать машиной», «Не волнуйся, я подброшу тебя»… Однако никто так никого и не подвозил, потому что они были, так сказать, подругами только в одном месте: они не встречались за его пределами, это было своего рода негласное правило, за пределы которого никто не выходил. Дружба существовала только на территории кладбища между стенами ниш, как будто только там они чувствовали себя защищёнными. Снаружи был мир, где всё по-другому. А внутри хорошо, так как каждая из них потеряла кого-то и их жизни внезапно изменились, стали уродливее, им нужно было продолжать жить хорошо или хотя бы не так плохо.