Текст книги "Дочь Велеса (СИ)"

Автор книги: Пан Шафран

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Мортус тяжело вздохнул. В уголках его глаз заблестели слезы. Он сжал кулаки в бессильной злобе.

– Насытив похоть свою, отдал он деваху на поруганье своим холопам. Вернулась та домой, кровью истекая, а утром умерла, так и не явив дитя на свет, – голос мужчины задрожал, переходя на сбивчивый шёпот. – Уж сколько паренек не взывал к Богам, возмездия требуя, те глухи к его мольбам оставались. Взял тогда он топор в отчаянии, да пошел к барину – убить хотел. Только вот холопы боярские высекли его так, что кожа лоскутами висела, да выкинули в канаву придорожную, подыхать. Тогда-то к нему, умирающему, демон и заявился. Пообещал тело исцелить в обмен на душу. Месть осуществить обещал.

– И он, конечно, согласился, – сухо констатировала Ялика, разворошив затухающий костер хворостиной.

– Согласился, – печально кивнул Мортус и опустился рядом с ворожеей, уставившись невидящим взглядом на радостно заплясавшие языки пламени. – Свершил месть демон, мор наслав на боярина и его холопов, а следом и село вымерло… Не ведал я тогда, что моя душа ему нужна была только за тем, чтобы его в наш мир впустить. Я держу врата между мирами – тело с одной стороны, плененная душа с другой.

– Душа мне твоя не доступна, – медленно произнесла Ялика, вскакивая. – Но тело-то здесь.

По ее рукам заплясали зеленые огоньки, окутывая ладони бледно-зеленой дрожащей и извивающейся пеленой.

– Попробуй, – горько усмехнулся Мортус. – Думаешь, я не пытался, когда все осознал?

Он выхватил из ножен серебряный кинжал и отрывисто полоснул себя по ладони. Вместо крови из свежей раны устремился к небу черный вьющийся дымок.

– Ты еще не поняла, пресветлая? – ухмыльнулся мужчина, переворачивая ладонь, из которой на землю посыпался темный пепел.

Мортус сжал руку в кулак и, раскрыв, протянул навстречу ошеломленной Ялике. Та не поверила своим глазам – от раны не осталось и следа.

– Я давно не человек, – пояснил он. – Пока моя душа в плену у демона, мое тело бессмертно. Так врата между мирами остаются открытыми. А мне только и остается, что бродить по свету, уничтожая, где могу, зверей демона, иначе его зараза расползется по всему миру. Может, хоть так я смогу хотя бы частично искупить свою вину. Знаешь, зачем мне этот маскарад?

Мужчина повертел в руках странную птичью маску и нацепил ее на лицо, уставившись на ворожею стеклянными глазами-окулярами. Ялика взмахнула руками, рассеивая в воздухе окутывающее их свечение, и отрицательно мотнула головой.

– Чтобы звери не узнали меня, и их хозяин не отобрал у меня последнее, что осталось для меня ценным, – голос мужчины стал сиплым и приглушенным. – Мой разум и мою волю.

Он с раздражением сдернул с лица маску и резким взмахом руки отшвырнул ее в сторону.

– Рано или поздно ты ошибешься, – прошептала Ялика. – И тогда демона уже ничего не остановит.

– Я страшусь этого момента, – Мортус обреченно опустил голову.

– Ты знаешь, как его уничтожить? – спросила ворожея, чуть помедлив.

– Его нельзя уничтожить, он часть мироздания, всегда был и всегда будет, до конца времен, – отстраненно произнес мужчина, не поднимая головы. – Можно лишь закрыть врата, связывающие наши миры.

– Как? – нетерпеливо вцепившись в его плечи, поинтересовалась Ялика.

Отстранившись, тот поднял взгляд на нее и хрипло произнес:

– Моя душа стала частью сущности демона. Если призвать мою душу, то следом в наш мир и он сам явится, воплотясь в моем теле.

Он замолчал, собираясь с мыслями.

– Ну же! – поторопила его Ялика.

Мужчина меланхолично повертел в руках кинжал, которым недавно разрезал себе ладонь.

– Если его вонзить мне в сердце в тот момент, когда мои душа с телом вновь воссоединяться, то связь будет разрушена, а врата между мирами закроются, утянув демона в иную реальность, где он и будет поджидать следующего глупца, согласившегося принять его злокозненную помощь.

Он замолчал, а потом тихо, на грани слышимости, прошептал:

– Знаешь, пресветлая, я очень устал скитаться ни живым ни мертвым, и уже давно мечтаю обрести покой…

– Откуда у тебя это клинок? – с интересом разглядывая оружие, поинтересовалась Ялика.

– Из небесного огня выковал, ты же помнишь, я был кузнецом, – тихо пробормотал Мортус. – Я долго бродил по свету, пока не встретил одного очень старого волхва, который мне и рассказал, что небесный огонь – это искры, что летят из кузницы Сварога. В них заключена часть силы Праотца. А его силе ни одно зло противостоять не может, ибо он творец всего сущего. Вот тогда-то я и сделал этот клинок. Сердечник из небесного огня выковал, а снаружи серебром покрыл. Серебро любая нечисть не любит. Больно ей от него делается. А загвоздка в том, что я не знаю, как свою душу призвать.

Мортус мрачно улыбнулся. Ворожея задумалась, угрюмо теребя сарафаний подол.

Угнетающее молчание плотной пеленой окутало собеседников. Лишь иногда со стороны леса доносилось тревожное уханье филина и тоскливый волчий вой, да в костре то и дело потрескивали поленья, выстреливая огненные искры, подхватываемые легкими дуновениями ветерка.

– Я знаю, – вдруг очнулась от задумчивого размышления Ялика. – Зову Мары ни одна душа, из когда-либо рожденных на этой земле, не сможет противостоять. И твоя на её зов обязательно явится.

В глазах Мортуса заблестела призрачная надежда.

– Может, и не зря я тебя, пресветлая, повстречал.

Он, чуть помедлив, протянул ей свой кинжал и мечтательно посмотрел на перемигивающееся искрящими звездами глубокое ночное небо.

– Об одном прошу, не подведи, – сказал он, глубоко вздохнув. – Пусть Боги направят твою руку в нужный момент.

– Ты точно готов? – серьезно спросила ворожея, собираясь с духом.

Мортус только утвердительно кивнул.

Ялика, набрав в легкие воздуха, широко развела в стороны руки и тихонько запела:

Я тебя закручу-заморожу,

Меня Марой зови белокожей.

Прихожу я с зимою искристой,

За снежинкой лечу я лучистой.

С каждым произнесенным словом ее вкрадчивое пение наливалось силой, становясь все громче и громче.

В зимнем царстве тебя приголублю,

Хладом стылым ты будешь загублен.

Я тебя обниму лютой стужей,

Спи, мой сокол, снегами закружен.

Голос ворожеи задрожал, срываясь, и откуда-то донеслось отдаленное пение, от которого повеяло замогильным холодом:

Я тебя провожу в царство хлада,

Там тебя в белоснежных палатах

За деянья твои по заслугам

Награжу или будешь поруган.

Вокруг стихли все обычные ночные звуки. Поднявшийся ледяной ветер бесшумно закачал вершины деревьев. Языки пламени, бушующего и ярящегося в костре, постепенно замедлили свой бег, застыв извилистыми огненными сталактитами.

И вот уже пению Ялики вторил другой женский голос, мертвенный и отстраненный:

Не старайся сбежать или скрыться,

Я за всеми повинна явиться.

На исходе с моим поцелуем

Позабудешь судьбу ты земную.

За спиной ворожеи, от силуэта которой исходило бледное призрачное свечение, прямо из воздуха проявились слепяще-белые извивающиеся линии, складывающиеся в высокий и статный, мерцающий в ночной темноте женский образ, сжимающий в руках диковинный посох, изогнутое навершие которого более всего походило на короткое лезвие косы.

Ты меня не растопишь весною,

Я змеёю ползу за тобою.

На дороге, на смертной тропинке

Соберу твою жизнь по крупинке.

Завораживающее, леденящее душу пение неожиданно оборвалось на высокой ноте.

Призрачная фигура явившейся богини величественно и отчужденно смотрела на отважившихся призвать ее людей.

– Теперь проси, – с трудом выталкивая слова прокричала Ялика.

Мортус кивнул.

– Смерть-Дева! – плохо повинующимися губами прошептал Мортус. – Взываю к твоей силе, помоги… Молю…

По белеющему в сумраке лику богини промелькнула тень понимания. Она величаво кивнула и, запрокинув голову в беззвучном крике, подняла к небу свой устрашающий посох.

Налетевший порыв стылого беззвучного ветра чуть не сбил Мортуса с ног, разметав лежавшие вокруг прошлогодние листья с хвоей и сухие ветви. Пламя костра мигнуло и вновь застыло в неподвижном танце. Мужчина проследил за взглядом величественно застывшей Мары.

Небо заволакивало низкими клубящимися тучами, закручивающимися гигантской спиралью, из которой к земле устремились длинные извилистые языки тьмы.

Один из них потянулся было к застывшей Ялике. Лицо Мары исказила гримаса гнева и презрительного недовольства. Короткий взмах её посоха разрубил извивающееся щупальце мрака, заставив того осыпаться на землю дождем черного пепла. Богиня выжидательно посмотрела на с трудом удерживавшегося на ногах под порывами пронизывающего ветра Мортуса, пригвоздив того к земле мертвенным взором стылых глаз.

– Не медли, пресветлая, – надрывно проорал он Ялике и, воздев к небу руки, закричал: – Демон, я принимаю твою силу!

Мара удовлетворённо повела головой. Призрак легкой улыбки на секунду озарил ее неземной лик.

Черная облачная спираль ускорила свой бег. Клубы мрака устремились к застывшему в молитвенной позе Мортусу, закручиваясь вокруг него и окутывая непроницаемой сумрачной пеленой. Ноги мужчины подломились, и он, качнувшись назад, распростерся на земле, широко раскинув руки. Его тело забилось в конвульсиях, впитывая в себя дымчатую вуаль.

– Иди. – Ялика скорее почувствовал, чем услышала, леденящий душу приказ богини.

Не теряя времени и крепко сжав в руке рукоять мерцающего серебром клинка, ворожея кинулась к извивающемуся на земле в болезненной агонии телу.

– Давай, пресветлая! – сквозь зубы натужно процедил Мортус, которого колотила крупная дрожь, едва Ялика склонилась над ним. – Давай! Не медли.

Ворожея широко размахнулась и с видимым усилием вонзила кинжал в грудь мужчины, преодолевая оказавшимся неожиданно сильным сопротивление плоти. Тело Мортуса выгнулось дугой. Свист яростного ветра заложил уши. Яркая вспышка, бьющая из раны на груди мужчины, слепящим столбом белого холодного огня ударила в небо, прямо в центр бешено вращающейся спирали. Ялику отбросило назад волной невидимого ветра. Изогнутое тело Мортуса медленно оторвалось от земли, покрывшись сетью извилистых трещин, сквозь которые во все стороны сочилось слепящее призрачное пламя, вырывавшее куски плоти мужчины.

Ялика, зажмурившись и прикрыв глаза ладонью, отвернулась в попытке защититься.

Неожиданно ярящееся буйство обезумевших стихий прекратилось. Воцарилась оглушающая тишина. Ворожея медленно открыла глаза.

Мара величественно протянула руку навстречу поднимающемуся с земли Мортусу. Мужчина неуверенно сделал шаг к неподвижно застывшей богине.

– Благодарю, пресветлая, – услышала Ялика тихий шепот, когда Мортус проходил мимо неё. – Наконец-то я свободен.

Он вложил свою ладонь в протянутую руку Мары. Та неожиданно тепло улыбнулась.

Две фигуры покрылись призрачным свечением и медленно истаяли в воздухе.

Обычные звуки ночного леса ворвались в плотную пелену тишины, оглушая шелестом листвы, уханьем и перекличкой ночных животных и птиц. Застывшее пламя костра растерянно мигнуло. Языки пламени медленно, словно нехотя, возобновили свой ярящийся танец.

Ялика подобралась поближе к костру, поджав колени к груди, в попытке совладать с пробравшей ее зябкой дрожью и согреться. До рассвета оставалось ещё полночи.

Ворожея подняла голову, окинув взглядом бескрайний простор бездонного небосвода.

Одна из звезд радостно подмигнула Ялике, и та в ответ добродушно улыбнулась.

История третья. Кадук

День не задался с самого утра.

Всю ночь Ялике пришлось отмахиваться от назойливого комарья, судя по всему и давшего название небольшому селу, на которое ей уже поздно вечером посчастливилось набрести после многочасовых скитаний по лесам да болотам. Конечно, покидать дом мудрой наставницы страсть как не хотелось, но где еще, окромя странствий по свету, можно набраться столь необходимого опыта?

На ее удачу, в Комарищах оказался постоялый двор, потому не пришлось стучаться в хаты в робкой надежде найти место для ночлега. Лишь незадолго до рассвета юной ведунье удалось наконец-то задремать, когда духота прошедшего дня, казалось, только усилившаяся после захода солнца, сменилась долгожданной утренней свежестью, все-таки разогнавшей надоедливых насекомых.

В довершение ко всему, хмурая и невыспавшаяся Ялика, умываясь, случайно зацепилась подолом сарафана за лавку, на которой стояли глиняные чаша и кувшин для умывания. Утвари не повезло. Упав на пол, она, конечно же, разбилась, разлетевшись по всей комнате множеством осколков. Чертыхаясь и поминая всю нечисть, какую только могла припомнить, Ялика принялась собирать черепки, и один из них самым наиковарнейшим образом умудрился порезать ей левую ладонь. Хорошо еще, что в дорожной котомке нашлись заблаговременно припасенный отвар шиповника и тряпицы для перевязки. Вспомнив добрым словом нравоучения наставницы, старушки Яги, о том, что у любой уважающей себя ворожеи всегда должны быть наготове средства для первой помощи, Ялика, морщась и шипя, перевязала кровоточащий порез смоченной в отваре тряпицей.

Кое-как собрав разлитую воду удачно подвернувшимся под руки полотенцем, ворожея осознала, что проголодалась, о чем тут же и возвестил желудок, издав требовательное урчание. Она, несмотря на то, что была в комнате одна, украдкой оглянулась, не услышал ли кто.

Спустившись со второго этажа корчмы, где располагались гостевые комнаты, в обеденный зал, Ялика растерянно оглянулась в поисках хозяина, которого, впрочем, не оказалось в пределах видимости. И удобно устроившись за столом около раскрытого окна, позвала:

– Корчмарь!

Тот не замедлил явиться, широко позевывая и лениво почесывая необъятное пузо, свесившееся через пояс.

– Я кувшин умывальный разбила, – смущенно сказала она, рассеянно стряхивая со стола крошки.

Мужчина равнодушно пожал плечами и меланхолично заявил гулким раскатистым басом:

– Эка невидаль. Бывает. Заменим.

Попытавшись пригладить широкой ладонью взлохмаченные соломенные волосы и с трудом подавив зевок, он добавил, уставившись на гостью отсутствующим взглядом:

– Трапезничать, пресветлая, будешь?

– Да, – коротко кивнула Ялика и, нетерпеливо поерзав на лавке в неловких попытках скрыть настойчивое урчание оголодавшего желудка, смущенно спросила: – А что имеется?

– Бобовая похлебка, грибная похлебка, каша ячневая, каша перловая, капуста кислая, капуста моченая, рулька запеченная, творог, пироги ягодные… – начал занудно перечислять корчмарь, зачем-то уставившись в потолок и поочередно загибая пальцы на руках.

– Неси-ка грибную похлебку, – нетерпеливо перебила ворожея грозившее затянуться до вечера перечисление снеди, имеющейся в корчме.

– Как скажешь, пресветлая, – все так же меланхолично пробасил мужчина в ответ.

– Подскажи, мил человек, будь любезен… – задержала Ялика собравшегося было удалиться на кухню хозяина постоялого двора.

– Горыня я, – отозвался тот, и немного помявшись, смущенно проронил: – Сельчане меня Пузом прозвали.

– Горыня, – спрятав улыбку, продолжила, как ни в чем не бывало, Ялика, – а не найдется ли в селе работенка какая для человека знающего, отвары приготовить, настои да зелья лечебные?

– Эх, пресветлая… – корчмарь растерянно почесал затылок. – Травница в селе есть уже. А нечисти всякой, сколько себя помню, в округе-то и не водилось никогда. Разве что леший иногда тропы путает, так на то он и леший!

Ворожея печально вздохнула. Денег, что выдала ей Яга на первое время, считай что и не осталось совсем.

– Ступай, – грустно улыбнулась она растерявшемуся Горыне.

Тот поторопился скрыться за дверью кухни, откуда донесся его раскатистый бас:

– Радмила, ну и где тебя леший носит? Гостья есть хочет, а ты опять запропастилась незнамо куда!

Раздался тихий неразборчивый женский голос, и в обеденный зал из кухни тихо прошмыгнула невысокая худенькая девица в простом домотканом сарафане. Подойдя к столу, за которым сидела Ялика, она принялась протирать с него полотенцем многочисленные крошки и пятна, оставшиеся от прошлых трапез.

Ворожея приветливо улыбнулась. Радмила с растерянностью посмотрела на гостью и робко улыбнулась в ответ.

– Сейчас, я мигом, пресветлая, – тихим, похожим на журчание ручейка голосом проговорила она.

В этот момент через распахнутое окно послышался дробный перестук копыт, тревожное лошадиное ржание и заполошный женский визг, сменившийся неразборчивыми причитаниями.

Ялика встрепенулась и с удивлением воззрилась на Радмилу.

– Пойду, узнаю, что стряслось-то, – не без растерянности в голосе ответила та на невысказанный вопрос ворожеи и смущенно улыбнулась.

– Бабку Ведану зовите! Травницу! – донеслись со двора встревоженные крики.

С неожиданно громким стуком распахнулась дверь, и двое сельчан торопливо внесли на руках тихо стонущего мужчину. Сразу же запахло гарью и паленой плотью.

Ялика стремительно вскочила, решительно оттолкнув остолбеневшую Радмилу, и кинулась на помощь.

– На стол его! – решительно скомандовала она, заметив, что за вошедшими тянется тонкий кровавый след, и уверенно засучила рукава.

Весь правый бок мужчины представлял собой обугленные, сочащиеся кровью лохмотья плоти, сплавившиеся с тканью рубахи. Раненый протяжно стонал, скрежеща от боли зубами, то и дело закатывая глаза. Ялика нежно положила ему ладонь на лоб, беззвучно зашевелив губами. Её пальцы стали полупрозрачными от идущего сквозь них призрачного сияния. Мужчина судорожно вздохнул и обмяк. Дыхание сделалось ровным, а искаженные невыносимой мукой черты лица разгладились.

– Нож. Чистые полотенца. Воды. Много воды, – отрывисто велела ворожея, бросив быстрый взгляд в сторону растерянно хлопавшей глазами Радмилы.

Та, кивнув, кинулась выполнять распоряжения.

– Это что здесь… – начал было вышедший из кухни Горыня, расталкивая столпившихся в зале селян, но, встретившись с серьезным взглядом Ялики, осекся и, быстро оценив ситуацию, зычно гаркнул: – А ну, пошли все вон!

Мужики и бабы возмущенно зароптали. Видимо, подобные происшествия не часто происходили в забытых всеми богами Комарищах, и никому не хотелось пропустить ни минуты из потревожившего сонное благополучие села происшествия, о котором еще долго будут судачить местные, встретившись в корчме или у колодца. Пузо, не особо церемонясь, отвесил пару звонких оплеух, что помогло быстро выпроводить селян взашей.

Притащившая ворох тонких льняных полотенец Радмила сгрузила их на соседний стол и стремглав убежала на кухню за ножом.

– Так это же Могута! – неожиданно воскликнул корчмарь, узнав безвольно лежащего на столе раненого. – Он у Огнеяры в имении старшой по охране. И как его угораздило-то?

– Потом все разговоры, – оборвала его Ялика, забирая у запыхавшейся Радмилы принесенный кухонный нож. – Подсоби-ка лучше. Подними его.

С помощью Горыни, приподнявшего бесчувственного Могуту, ворожее удалось аккуратно распороть рубаху вокруг кровоточащей раны, стараясь не повредить неаккуратными движениями слипшиеся с тканью обгоревшие кожу и мышцы, сквозь которые кое-где проступали ребра, казавшиеся ослепительно-белыми на фоне безобразного месива обуглившейся плоти.

Едва она закончила, как Могута резко открыл замутненные глаза, попытался привстать, но, скорчившись от боли, смог только вцепиться левой рукой в край стола.

– Пить… – едва слышно прошептал он.

Ловко оттеснив Горыню, Радмила, только что с трудом притащившая огромную кадку, зачерпнула ковшиком воду и поднесла его к губам Могуты. Тот, сделав пару жадных глотков, бессильно откинул голову назад. Его прояснившийся взгляд на мгновение задержался на ворожее.

– Дети… С-спас… Помоги… – взгляд раненого снова затуманился и он, протяжно застонав, обмяк, задышав часто и отрывисто.

– Радмила, – засуетилась Ялика, раздавая поручения. – Бегом ко мне в комнату. Принеси мою котомку. Горыня, рану промыть надо.

Корчмарь беспрекословно повиновался, принявшись аккуратно лить воду из оставленного Радмилой ковшика на обгоревший бок Могуты.

– Погоди, руки вначале мне ополосни, – прервала его ворожея, протянув сложенные лодочкой ладони.

Тоненькая серебристая струйка воды наполнила подставленную пригоршню и, повинуясь неслышному приказу, обволокла пальцы и ладони тонкой, призрачно светящейся пеленой, неторопливо истаявшей под удивленным взглядом корчмаря, словно впитавшись в побледневшую, лишившуюся всякой кровинки кожу.

Закусив губу, Ялика распростерла руки над раненым мужчиной так, чтобы ее побелевшие ладони зависли на расстоянии в полвершка от его раны и, решительно кивнув Горыне, медленно прикрыла глаза.

Струящиеся потоки воды, стекая с пальцев, приобретали бледно-голубой оттенок, а попав на обожженную плоть, тут же впитывались в нее. Кожа рядом с раной вдруг стала полупрозрачной, обнажая сеть капилляров и сосудов, по которым побежали синеватые всполохи. Ялика, побледнев, натужно засопела.

Горыня растерянно хмыкнул и с тревогой посмотрел на нее.

– Все в порядке, – коротко ответила она, словно почувствовав его взгляд сквозь плотно прикрытые веки.

Обожженное мясо на боку Могуты вдруг запульсировало, разрастаясь, и в следующее мгновение скрыло под собой обнаженные ребра. Прекратившая кровоточить плоть в один миг покрылась темной коркой, которую мягко обволакивало исходящее от рук ворожеи свечение.

Мертвенно-бледная Ялика глубоко вздохнула и не спеша убрала руки. В ту же секунду истаяло и свечение, словно впитавшись во все еще страшную, но уже начавшую рубцеваться рану.

Тяжело опустившись на стоявшую рядом лавку, Ялика измученно прикрыла ладонями глаза, под которыми залегли глубокие темные круги.

Ошеломленный Горыня с удивлением уставился на её почерневшие, словно обуглившиеся пальцы.

– С тобой все хорошо, пресветлая? – неуверенно поинтересовался он.

Ялика устало мотнула головой, как будто прогоняя морок, и коротко кивнула, резко взмахнув руками. С кончиков пальцев сорвались язычки темного пламени, лениво осевшие на пол темным пеплом.

Подоспевшая Радмила, бросив встревоженный взгляд в сторону распростертого на столе Могуты, дышавшего ровно и размеренно, протянула Ялике котомку. Суетливо покопавшись в ней, та извлекла на свет два пузырька из темного стекла.

– Это, – она протянула Радмиле первый, – дубовый отвар. Раствори в воде и смочи ей полотенца, а потом перевяжи рану Могуты. А в этом, – ворожея передала второй пузырек, – зверобойное масло. При каждой перевязке делай компресс с ним.

– Да почто это все Радмиле-то? – удивился оживившийся Горыня. – Отнесем Могуту к травнице, уж она-то точно все сделает, как требуется.

Ялика устало пожала плечами и, поднявшись, нетвердой походкой направилась к лестнице, ведущей на второй этаж.

– Хорошо, – бросила она через плечо. – Дело ваше. А мне поспать надобно… Вроде, Могута говорил, с ним дети были. Что с ними?

– Благодарю тебя, пресветлая, – донесся ей во вслед раскатистый бас хозяина корчмы. – Жизнь Могутину спасла… А с детьми все улажу, не беспокойся зазря. Отдыхай.

– Добро. Вот только не спасла, а помогла, – коротко ответила поднимающаяся по лестнице Ялика и, обернувшись, добавила под удивленные взгляды Горыни и Радмилы: – Теперь от него самого все зависит. Ежели жить хочет – выкарабкается. Тело излечить не велика наука, а вот душу, по своей воле на просторы Нави устремившуюся, не в моей власти вернуть…

Поднявшись к себе в комнату, она без сил рухнула на кровать, тут же забывшись тяжелым сном.

Снилась ей стена ревущего огня, окружившая ее кольцом, и то ли ограждавшая от гигантской фигуры, чьи очертания с трудом угадывались за ярящимся пламенем, то ли, наоборот, не дававшая убежать прочь. От сумрачного образа веяло древним, первородным злом и изначальной тьмой, выворачивающей наизнанку и душу, и разум.

Ялика почувствовала себя маленькой и беззащитной. Сознание затопила волна всепоглощающего страха, заставившего оцепенеть. Вокруг заплясали серебристые огоньки, закручиваясь в светящуюся искрящуюся спираль. От нестерпимого блеска заслезились глаза, заставив Ялику часто заморгать в попытках прогнать наворачивающиеся слезы. А в следующее мгновение напротив нее прямо из пустоты возникла знакомая фигура в кожаном плаще до пят и широкополой шляпе, из-под которой в отсветах огня таинственно поблескивали стеклянные окуляры птичьей маски с длинным изогнутым клювом.

– Мортус, – одними губами прошептала ворожея.

Тот, ничего не говоря, неожиданно схватил её за руку и вложил что-то в раскрытую ладонь. От прикосновения призрака кожу обожгло ледяным холодом.

Ялика испуганно отпрянула назад. Мортус коротко кивнул, сверкнув окулярами, и неторопливо растаял в воздухе, так и не сказав ни слова.

Преодолев тягучее сопротивление сна, Ялика подняла руку к глазам и к своему удивлению поняла, что сжимает рукоять того самого клинка, которым совсем недавно положила конец страданиям Мортуса, отправив того в ледяное царство Мары. По тонким граням лезвия пробежали ослепительно-белые искры. Наблюдая за их танцем, становившимся все быстрее и быстрее, ворожея вдруг осознала, что ей необходимо сделать.

Широко размахнувшись, она резко опустила покрытый белым пламенем и неожиданно удлинившийся клинок, словно вспарывая им саму ткань реальности сна.

Огненная стена замерла. Неподвижные языки пламени вдруг покрылись частой сетью трещин и с тихим мелодичным звоном осыпались кусочками битого янтарного стекла. Скрывавшаяся во тьме фигура вздрогнула, как от удара, и, испустив оглушающий рев, превратилась в черный невесомый дым, клубы которого тут же подхватил налетевший неведомо откуда порыв пронизывающего ветра.

Ялика открыла глаза и подскочила на кровати, ловя ртом ставший вдруг нестерпимо густым воздух.

Длинный багряный луч клонившегося к закату солнца, прорвавшись сквозь неплотно занавешенное окно, словно разделил сумрачную, окутанную тенями и полумраком комнату на две части. Пытаясь припомнить, были ли занавески прикрыты в тот момент, когда она совершенно измотанная вернулась в комнату, Ялика неторопливо оглядела помещение. Ее блуждающий взгляд неожиданно наткнулся на совершенно целый умывальный кувшин, все так же стоящий на низкой лавчонке в дальнем углу.

«Должно быть, Радмила кувшин меняла, вот и прикрыла занавески», – успокоившись, решила Ялика.

Только в это мгновение она неожиданно осознала, что продолжает что-то сжимать в руке. Этот был тот самый клинок. Клинок, вложенный в ее ладонь призраком Мортуса.

«Неожиданный подарок», – чуть заметно улыбнулась ворожея.

Приступ безумного голода, грозившего свести с ума, заставил её, наскоро умывшись, спуститься в обеденный зал.

Корчма оказалась заполнена местными жителями, видимо, обсуждавшими за кружкой холодного пива или медовухи утреннее происшествие. Едва ворожея сделала последний шаг с лестницы, как тут же десяток пар любопытных глаз с интересом уставился на нее. Появившаяся словно из ниоткуда Радмила аккуратно взяла ворожею за руку и, настойчиво потянув куда-то, тихо бросила:

– Пойдем, пресветлая, для тебя Горыня место отдельно приготовил. Там спокойнее будет.

Небольшой стол, за который девушка усадила Ялику, оказался в дальнем углу корчмы, несколько в стороне от всех остальных, так что возобновившийся гул болтовни местных завсегдатаев долетал сюда сильно приглушенным.

– Проголодалась? – то ли спрашивая, то ли утверждая, заявила Радмила, рассеяно протерев стол.

Ялика добродушно улыбнулась.

– Целого порося съесть готова!

Радмила с удивлением округлила глаза, смущенно уставившись на продолжающую улыбаться ворожею.

– Да нет, что ты! – ответила та на невысказанный вопрос. – Запеченной рульки с грибами достаточно будет.

Быстро расправившись со снедью, Ялика, вспомнив о неожиданном подарке Мортуса, спросила убирающую со стола Радмилу:

– А кузнец у вас в селе имеется?

– А то как же! – не без гордости заявила та. – Богданом звать. Дом его в конце улицы, если от корчмы направо идти. Чуть на отшибе стоит. Там увидишь, пресветлая. Как же нынче без кузнеца-то? Он и плуг починит, и инструмент какой в порядок приведет, сбрую для лошадей смастерит, коли нужда будет.

Отстранено улыбнувшись, Ялика задумалась, перебирая в мыслях подробности приснившегося ей кошмара и продолжая вполуха слушать жизнерадостное щебетание девушки, самозабвенно нахваливающей работу сельского кузнеца.

– Ой, – осеклась вдруг Радмила, всплеснув руками. – И как я запамятовать-то могла? – затараторила она, смущенно теребя подол сарафана. – Ведана-травница тебя, пресветлая, ее проведать просила.

– С Могутой что? – уточнила Ялика, с усилием прогоняя нахлынувшее чувство отчаяния и страха, сопровождавшее давешний сон.

– Не ведаю, – мотнула головой Радмила. – Заходила, когда ты, пресветлая, спала беспробудно. Узнала, что ты отдыхаешь, беспокоить не стала. Просила только тебе передать, чтобы ты ее проведала сразу, как сможешь. Я провожу. А то стемнело совсем, заблудишься еще, неровен час, пресветлая.

Ялика, согласно кивнув, поднялась из-за стола и уверенно направилась к выходу.

– Я мигом, только Горыне скажу, что отлучусь, – бросила Радмила ей вдогонку.

– Добро, я снаружи обожду, – отозвалась ворожея, открывая дверь на улицу.

После жара согретой постоянной готовкой и дыханием посетителей корчмы ночная прохлада показалась ей обжигающе холодной. Зябко поежившись и вздохнув полной грудью, Ялика запрокинула голову, уставившись на безоблачное, удивительно глубокое небо, яркая темнота которого разгонялась колючим и холодным светом частых звезд, рассыпанных по небосводу искрящимся ковром и ласковым призрачным сиянием народившегося полумесяца. Злой порыв стылого ветра, налетевший со стороны сумрачной громады леса, чьи вершины угрожающе возвышались над крышами потонувших в ночной мгле окрестных домов, донес до ушей ворожеи едва слышный голодный вой то ли волка, то ли еще какого обитателя чащобы.

Ялика вздрогнула, заметив, что от тени соседнего дома судорожным, рваным, движением отделилась призрачная фигура, напоминающая своими очертаниями изломанного покореженного человека. Высоко в небо взлетел злобный вороний грай, и от этого леденящего звука, казалось, враз померкли звезды, застыв неподвижными потусторонними огнями.

– Отступись! – расслышала она вдруг недоброе ядовитое шипение.

Темный силуэт сделал ломаный конвульсивный шаг навстречу окаменевшей Ялике. Её сердце судорожно забилось, словно стараясь выскочить из груди, убежать, скрыться от надвигающейся фигуры, распространяющей вокруг волны страха и неприкрытой угрозы.

– Ты не изменишь того, что предначертано. – Безучастный свистящий шепот, ворвавшись в оцепеневшее сознание Ялики, достиг сердца, заставив его замереть в предчувствии неминуемой гибели.

За спиной пронзительно скрипнула дверь, и узкая полоска света, вырвавшись из корчмы, словно остро заточенный нож, вспорола сгустившийся плотный сумрак, настойчиво отвоевывая пространство у зловещей мглы и оживляющим теплым потоком, смывая плотную завесу чувства обреченности и смерти.