Текст книги "Счастливый уголок"

Автор книги: П. Корсунский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

IV
Как встретили люди доброго человека

арта тридцатого 1767 года Оберлин поселился в покосившемся приходском домике «Лесного Ручья».

Грустное впечатление произвел на него вид жалких хижин, разбросанных по унылой долине. Поговорил с жителями; видит, что стараниями Штубера, они стали посмышленее; что теперь с ними, пожалуй, можно будет столковаться и о том – как долине общими усилиями выйти из нищеты.

– «Ночь минула, настал день» – проповедовал он своим прихожанам словами апостола: – «Оставим же дела тьмы и будем жить, как подобает просвещенным»…

«Делами тьмы называю дела, которые можно извинить людям темным по темноте их: уныние отчаяние, безделие, пьянство, притеснение слабых, помыслы каждого о себе одном, нерадение о благе общем»…

«Просветившись унывать, отчаиваться человеку не должно. Отчаяние – смертный грех. Ободритесь духом, и, в надежде на благословение божие, примемся дружно выпутываться из своего убожества».

«Надеяться на помощь Бога не значит – сидеть сложа руки, ждать у моря погоды. Надеяться – не то же, что лениться, бездействовать. Под лежач камень вода не течет. Надеяться на помощь божию значит – работать без уныния, в твердом уповании, что рано или поздно Господь не оставит трудов наших втуне».

«Господь учить нас далее работать в духе любви Христовой. Прошу вас, братья, помыслите об этой работе: Господь первою, высшею заповедью своею поставил для каждого – любить ближнего как самого себя. Не значит ли это, что братская любовь между людьми, доброе согласие между ними, содействие общему благосостоянию и порядку – ему угодны прежде всего. Дабы утвердить эту заповедь на земле, Господь приял смерть крестную; являя нам высший образец любви, он пострадал нас ради».

«Памятую смерть его, бросьте взаимную ненависть, вражду, споры, неправду. Подумайте, что, следуя заветам Христа, мы всеми силами должны стремиться к единению, к взаимной помощи, и если уклонимся от общего дела, тем самым уклонимся от утверждения заповедей Христа на земле».

«Потому ополчимтесь на общий труд».

«И вспомним притом еще слова Спасителя: „Кто не со мною, тот против меня“. Потому не только греховна вражда к общему делу; непростительны и холодность, равнодушие к нему, нерадение о нем».

«Памятуя о пострадавшем за нас Христе, исполним заповедь братолюбия!..»

Пояснял Оберлин, что – если, оставить уныние; если неустанно, дружно, стоять друг за друга; если год за годом хлопотать об улучшении долины – можно выйти из нищеты и всякой беды.

*

К каким же общим заботам звал пастор своих прихожан?

Внимательно выходил, выездил, высмотрел он сначала всю долину до мелочей; обдумал, что можно сделать для нее, и тогда только обратился к прихожанам с советами.

Указывал он им, что неподалеку от несчастных полей есть глина, что по оврагам лежит снесенный с гор ил, что глиной да илом можно на первый раз сдобрить песчаную почву; указывал на необходимость изменить посадку картофеля, завести фруктовые деревья, улучшить огороды; призывал общими силами исправить дороги…

*

Слушали прихожане поучения пастора и в церкви, и при встречах с ним, и пока он говорил, не могли не соглашаться, что говорит он дело, но чуть он уходил, начинались толки:

– Учил бы себе там как знает в церкви: как жить, спасаться; а в наши домашние дела нечего ему лезть: кто пьет, кто ссорится!..

– Да, видишь, еще к каким-то общим работам приговаривается!

– Это, брат, шалишь!.. На себя-то не наработаешься, а кому еще про всякого Федота работать охота!..

– По книжкам бредит!.. Выдумал нас учить – как землю справлять! Как около нее ходить!.. Мы, небось, это дело с малолетства знаем… И отцы, и деды хлебопашеством занимались…

– Чего уж тут, коли земля не родит!.. Вон она, матушка, какова! – гляди, что и было то в ней силенки, и ту потеряла.

– Одно дело: бросать ее надо!

– Походил бы около нее голодный, заговорил бы…

– А тоже затвердил: «не пей, не пьянствуй!.. не ленись…» Слыхали мы это!

– А мы вот что, братцы, – его, неленивого, проучим-ка хорошенько… и замолчит! – решил какой-то подгулявший молодец.

– И то!..

– Надо, надо проучить! – подхватило несколько парней.

– Ну, это вы опять неладно затеяли! – стали усмирять старики расходившуюся молодежь.

– Чего неладно?..

Слово за слово. Порешили ребята – проучить пастора, поразмять ему бока, чтобы свое дело правил, а в их дела не мешался; и, не откладывая, проучить в первый же праздник, как после обедни да после обеда гулять выйдет!

Видят кто поумнее – затевается что то неладное. Предупредили пастора.

Наступило воскресенье. Служит Оберлин обедню; выходит – как водится – проповедь говорить (в лютеранских церквах при всякой обедне священник обязан поучать народ):

– «У св. евангелиста Матфея», – начал он, – «читаем, как Господь учит переносить обиды со смирением: „Не противься злу. И если кто ударить тебя в правую щеку, подставь ему левую?..“».

Долго ли говорил Оберлин об этом, и что говорил – не знаю. Только кончилась обедня, разошелся народ, и стали озорники собираться у одного из зачинщиков, чтобы вместе идти навстречу пастору, «проучить» его..

– Посмотрим, как-то он нам будет щеки подставлять! – смеялись они.

– И пришло же ему на ум такое слово сказать! Теперь и жаловаться не смей. Сам говорил: «переноси со смирением!..»

Все расхохотались…

Вдруг отворяется дверь… Входит сам Оберлин.

– Я к вам, друзья. Слышал – вы меня к наказанию приговорили, и вот пришел. Если есть за что – накажите. Отдаюсь вам в руки, чтобы избавить вас от подлости – от нападения на человека исподтишка!

Слова эти сказаны были так простодушно, так спокойно, что у парней руки опустились. Они стояли, полные стыда… Наконец один из них подошел к Оберлину и протянул ему руку.

С приветливой, светлой улыбкой подал ему свою руку и пастор. За первым подошел второй, там третий…

– Теперь, друзья, пора и по домам, обедать! – проговорил Оберлин. – Чего нам ссориться… в мире жить лучше!

*

Услыхали об этом ребята из другой деревни.

– Ну, – говорят – уж мы бы не сдались!.. Вот, подождите, к нам он приедет служить, мы его в деревенском водопое выкупаем, – поохладим, чтобы не так горячо за дело брался.

В той деревне тоже была небольшая церковь, только, по бедности прихода, при ней своего священника не было, а иногда Оберлин приезжал из «Лесного Ручья», и служил в ней.

Приехал он и в день, назначенный для купанья; приехал, как обыкновенно, верхом. Выходить к проповеди:

– Слышал я – говорит – что меня на возвратном пути отсюда хотят насильно выкупать. Не знают моей лошади! На ней меня не схватить… Потому облегчу труд умышляющим против меня. Пойду домой пешком, лошадь попрошу привести за собою. Тогда исполнить задуманное будет нетрудно… Бегаю я плохо.

Действительно, пошел он к «Лесному Ручью» пешком. У водопоя на дорогу высыпало из засады несколько дюжих парней.

Оберлин, не ускоряя шага, спокойно шел им навстречу, поравнялся с ними, и так дружелюбно поклонился, что никто не тронул его!

V
Процвело хозяйство

олго ли, коротко ли пришлось пастору встречать такой прием, однако, мало-помалу, стали люди прислушиваться к его словам.

А он между тем решил, что слова – словами, а того лучше учить людей примером.

Выбрал несколько клочков церковной земли у самой проезжей дороги, и принялся на них хозяйничать по-своему. Удобрил, как указывал, подручным материалом, а затем занялся на первый раз картофелем: выписал на пробу разных сортов из разных мест; садит клубнями, семенами; приглядывается – какой сорт лучше к грунту подходит; из семян новые сорта выращивает… Одно удается, другое не удается… Участки на виду; проходят люди – смотрят…

– Что батюшка, все трудитесь? – подсмеиваются ему.

– Стараюсь, родимый, стараюсь!

– Дай Бог увидать, что из ваших стараний выйдет.

– Спасибо.

– А пока что-то толку незаметно – лукаво замечает прохожий.

– Господь даст – не пропадут мои труды…

– Потешьтесь, потешьтесь!

В другом уголке огорода, глядят, пастор еще какие-то грядки вскапывает.

– Еще что-то затеваете, батюшка?

– Вот еще семян выписал. Погляди на картинке; вот тут нарисовано: видишь кочан – хочу такой вырастить. Сочный, вкусный, питательный салат выходить. Лучше капусты…

– Побаловаться захотели?

– Нет, – хорошее кушанье. А вот это «земляною грушей» называется, это брюква… это бобы турецкие…

– Это все на картинках-то! От картинок сыт не будешь. Ты вырасти, потом показывай.

– Попробую. Бог поможет – выращу!

А там новая затея. Опять идут мимо – спрашивают:

– Это что же еще будет?

– Это вот дички развожу. Потом хорошенькие сорта привью яблок, груш, слив…

– Шутишь, ты, батюшка!.. Так у тебя все и родилось!

*

Год проходит, другой, третий… Все хлопочет пастор с женою, с работником; не унывает!

– И здоров-же он работать! – замечает народ.

– Не гляди что сухопарый!

– Двужильный он!

– А ведь, смотри, ребята, у него дело выходит – перебил кто-то. – Давеча я смотрел – картофель он выгребает… Боже ты мой, что из под одного куста нарыл!..

– О?

– Право слово! Да позвал меня к себе: зайди, говорит, попробуй – каков вкусом. Мы сейчас сварили, есть будем. Не побрезгуй.

– Что же хорош?

– Мучнистый, рассыпчатый… Не нашему чета. Что добрый хлеб!

А там уже пришел к пастору крестьянин:

– Как это вы, батюшка, землю-то примешивали?..

Пришел и другой:

– Одолжите своей картошки хоть парочку на развод.

И о земле рассказал пастор, и в картошке не отказал; да еще того, что землю удобрять собрался, учит:

– Вот пройти сюда, погляди: пока скота мало, для удобрения у меня яма затеяна; сгребаю я сюда лист сухой…

– То-то мы смотрели – ты из лесу возил!

– Сюда же, – продолжает Оберлин, – буерак всякий скашиваю, кидаю; золу, всякий сор. Вот сюда же от скотного сарая канавку провел, чтобы даром не уходила жижа навозная… Подопреет – отличное удобрение выходит!

– Да много ли ты его накопишь!

– Все на лишнюю грядку, а не то и на несколько грядок в год накопится. «Компостом» такая мешанина зовется.

А с тем, что картошки просил, другой разговор:

– Ты что же, сажать станешь?

– Хочу попытаться.

– Ты цельной картошкой не сажай. Видишь – тут глазки… Ты вот так разрежь клубень, чтобы у каждого кусочка глазок был, и от каждого глазка куст выйдет. Ты когда сажать будешь, скажи. Я приду покажу.

В то время сажать картофель глазками мало кто умел.

*

Еще прошел год, другой, третий… Кое-где стали землю поддабривать, как у пастора: кто глинкой, кто илом, кто лист из-лесу собирает, яму затевает… И картофель разводить учатся.

А у пастора дальше дело идет: на яблонях, на грушах, на кустах его такие плоды, такие ягоды, каких в долине и не видывали!

Особенно ребятишки заглядываются. Подзовет к себе того, другого пастор; даст кому яблоко, кому грушу, кому ягод… Бегут ребята показать отцу, матери… Чудеса! Плоды крупные, вкус необыкновенный.

А тут, смотрят, у пастора лошадь запряжена; выносят из дома, кладут в тележку мешок, другой с картофелем; а вот сито с яблоками… одно к другому хорошо уложены, бумажками обернуты… еще сито с грушею… и еще с ягодами…

– Куда это, батюшка, собрались?

– Да вот в город, попробую – не купят ли там? Дорога поисправилась, проехать можно. Не хочет ли кто со мной поехать? Не нужно ли кому в город? Я бы подвез…

Совсем заволновались люди в долине…

– Вона!.. И в город на продажу повез!

– И продаст!

– И денег домой привезет!

– Я видел – прибавляет кто-то – в Страсбурге за такие плоды хорошие деньги платят.

– А вот с ним Петр поехал, он расскажет.

Ну и нарассказал же Петр!.. В Страсбурге пасторовы плоды не то что раскупили – расхватали!.. А за его картофель против других много дороже платили.

И посыпали люди к Оберлину.

– Дай дичок!.. Научи сеять!.. Научи прививать!..

И дает, что может Оберлин, и учит, и присматривает, как люди за дело принимаются. И в церкви проповедью их ободряет:

«Разрушение, разорение – дело вражие, Богу неугодное: в созидании же на пользу общую – исполнение заповедей Христовых. Удобряйте почву, сажайте, разводите полезные деревья, и помогайте малосильным соседям: делитесь дичками, прививками, помогайте трудами; кто научился – помоги незнающему!..»

«Во всем помогайте друг другу. Начало всякого создания – отсутствие вражды, единение любовью. Без общего мира нельзя угодить Богу». «Когда идешь с жертвою Богу», учит Господь (Евангелие от Матвея, глава 5-я, ст. 23, 24), «подумай, вспомни – не обидел ли брата, своего, и если обидел, оставь жертву и спеши помириться с братом, и, только помирясь, возвратись в жертве своей. Иначе не будет она угодна Господу».

«Благословит Бог также каждого, кто выроет нужную канаву, расчистит почву на пользу общую на площади, при дороге. Трудитесь, трудитесь сообща. Явитесь единым стадом во имя общего пастыря – Христа!.. и узрите благость Его!»

*

Прошло еще лет пять, шесть, и уже не один пастор возит свои овощи да плоды в город. И уже не смеются над пастором. Напротив чуть запинка, – к нему:

– Как тут быть?

Если заспорит кто, что не так дело делается, иначе надо, – ему сейчас:

– Спроси у пастора… Как он присоветует! По его слову и сделаем…

*

Одна, беда – дороги плохи, трудно в город попадать; зачастую и совсем нельзя, особенно осенью; а плоды не ждут – портятся; и цены на рынке не ждут: что сегодня полтина, через, неделю – гривна!

– Что это, ребята, мы бьемся дорогами – заговорил Оберлин. – Шутка горами, объездами пробираться! Да и там зачастую проезда нет. Одолели нас ручьи, болота, бездорожье… Вот бы от деревни к деревне по долине, да от долины к большой дороге пути поисправить, чтобы всегда проехать по ним можно было!

– Ну, понес опять!.. Разве такое дело одолеешь!.. На все мера есть! – снова заговорили люди.

А пастор со своим работником, не говоря больше никому ни слова, уже за работу принялись… Шаг за шагом! Шаг за шагом!.. Тихо, а подвигается дело.

Стыдно стало людям: один пришел – помогать стал, а затем другой. А там и всякого совесть зазрит: «Для общего дела люди трудятся, как же лодырем сидеть!..»

*

В некоторых местах исправлять дороги приходилось, правда, очень трудно. Но Оберлин верил, твердо верил, что общими трудами все рано ли, поздно ли преодолеть можно.

– По горсточке миром гору натаскать можно! – говаривал он.

Ведь у нас народ тоже говорит: «С миру по нитке – голому рубаха»… «Дружно – не грузно, а один и у каши застрянешь».

Под одной из деревень в долине стояло болото, которое приходилось объезжать очень далеко.

– Вы бы, – говорить Оберлин жителям деревни, – с полей камни понемногу обирали да к стороне складывали. Вон они у вас как поля засорили. Посмотрите, я свое поле понемногу да понемногу совсем очистил.

Кое-кто стал – пашет ли, боронит ли, – камни с поля подбирать. Иной раз мальчишек, девчат вышлют:

– Чем бегать попусту, подите пособирайте камней с поля!

Придет нищий просить милостыни к пастору. Видит Оберлин – просит старик, калека, больной… Подаст, а сам к односельчанам его:

– Не стыдно вам не призреть несчастного человека!

Но вот пришел к пастору за помощью человек крепкий.

– Что же ты не работаешь?

– Нет работы.

– Поди на общественную дорогу, поработай там пока. С дороги камни сложи в кучу, в сторону. А то вот у поля с краю камни лежат. Носи их к придорожному болоту, да бросай в него!

И притом, конечно, накормит, даст сколько сможет деньгами от себя. А увидит, что человек от работы вправду не прочь, и место или дело ему приищет.

Никогда, бывало, сам Оберлин мимо болота не идет, чтобы с поля камней не тащил. Подойдет, бросит в назначенное место, в болото, и – дальше!

– И вы бы так-то на пользу общую! – говорит он при этом людям.

Смеются люди, а ходят мимо болота не с пустыми руками. Камни-то, смотришь, с полей в кучки, из кучек в болото перебираются да перебираются.

А то встречает Оберлин у болота несколько дюжин парней. На дороге большие каменные обломки лежат, может уже веками лежат. Возле них кто-то (не сам ли пастор?) три-четыре здоровых шеста положил… У ребят с собою заступы.

– А не поможете ли, ребята, вот камень в болото своротить!.. Одну минуточку пожертвуем на общее дело, благо свел нас Бог тут вместе. Копни-ка, братец, тут… А ты дай заступ, я здесь подрою… Ладно! – говорит Оберлин. – Ну-ка, дружно теперь!

И сам первый наваливается.

– Силен наш пастор!..

– Молодец, ей-ей!.. – говорят ребята, и не отстают.

– Дружнее, дружнее! – подбадривает священник.

Двинулся камень… Идет!.. Бух в болото!.. Там и поднес лежит.

Десять лет так-то: кто с дорогами камень своротит; кто подол, кто корзину, а кто и возик камней к болото свалит… И топь засыпали!.. А смотришь и поля таки порядком порасчистились вокруг.

*

Стояла еще низина под самой церковью в Лесном Ручье. Чуть дождь, – грязь непролазная. Попросил Оберлин прихожан:

– Кто в воскресенье в церковь идет, несите с собою камней корзиночку ли, подол ли один ли камешек – сколько у кого усердия будет!

С год никто без камней в церковь не приходил. Так и засыпали низину.

*

Но самое трудное дело было еще впереди.

Поправились дороги по долине, а через Брейш все не перебраться: да еще от Брейша до большой страсбургской дороги версты четыре было таких, что их, казалось, деревенскими силами никак не одолеть.

А неугомонный Оберлин опять свое:

– Нужно, братцы, дело вершить! Много мы сделали, на полдороге не останавливаться. Что же мы большую часть года живем в долине, как в клетке!.. Пора нам с людьми в постоянном общении жить.

Вытянулись лица у прихожан:

– Уж это совсем невозможно! – говорят!..

А Оберлин верхнее платье долой, кирку на плечо, заступ в руки, и пошел к Брейшу.

– Кто за мной? – спрашивает.

Пошли копать, стучать, возить… Идет дело!

Тут еще один соседний помещик заартачился:

– Ваша дорога – говорит – мое поле заденет, не позволю ее прямо вести.

Едет Оберлин к помещику, едет в Страсбург к властям… А слух о нем уже по округе разнесся. Встречают его всюду с почтением. В Страсбурге немало помогает ему в хлопотах и Штубер… Сладили с помещиком.

Прошел год, другой, третий… готовы и мост и дорога!

*

Стали уж тут водиться кое-какие деньжонки у жителей Каменистой долины.

– Ну, теперь – говорит Оберлин, – добрые люди, надо скот заводить. Без скота нельзя, потому что от скота удобрение. А чтобы скот водился, луга нужны.

Стали ручьи перенимать в канавы; на склонах почву задерживать поперечными плетнями…

Пока растет таким образом почва, Оберлин учит траву сеять: подбирает, испытывает – какая лучше по климату, по земле.

Над ним давно не смеются, его только слушаются.

Видя, как со дня на день растет долина, доверять ей стали, стали ссужать ее деньгами не кулаки, а порядочные люди на честных условиях.

– У тамошнего народа все впрок идет ему нельзя не помочь!

И скоро зазеленели в долине прекрасные луга – такие луга, что жители теперь скот круглый год держат на стойле… и скота у них вдоволь.

А все еще у нас камня много! – опять принимается разговаривать Оберлин. – Да вон там пропадают ни за что развалины какие-то. Давайте обустраиваться!..

И показывает, как строиться: толкует, что низкое жилье нездорово:

– Не жалейте – говорит – лишний аршин надстроить; окна побольше делайте, чтобы светло было, чтобы свободный воздух был. Под жильем для картофеля, для овощей подвалы нам необходимы: видите сами – картофель, овощи, плоды становятся нашим главным подспорьем…

В Страсбурге, действительно, и до сих пор картофель из Каменистой долины в славе. За него охотно приплачивают лишнее.

*

– Кругом – говорит еще Оберлин – леса, да не наши; часто мы нуждаемся в топливе. Надо бы помочь горю. Много дров идет на печение хлеба. Да из-за него и бабы слишком много отрываются от работы летом. Стоить ли при каждом хлебе бабе торчать?

Завели – хлеб печь в каждой деревне по особой очереди: сегодня топят печь у одних, и все деревенские хлебы тут пекутся; завтра – у других, там – у третьих… Всякий знает сколько муки принес, сколько припеку выходит, и споров нет: сдал муки столько-то, получай хлеба столько-то.

Впрочем споров по долине давно не слыхать: пастор и указал, и доказал, что от них проку нет, и, год за год, приучил всех к согласию. В том и сила его. А потом стали строить и особые общественные пекарни с хорошими печами, с кладовыми, просторными столами.

Разыскал еще Оберлин, в долине же, торфяное болото: научил прихожан резать, сушить торф, топить им. Дровами почти и топить перестали.

*

Затем стал он вводить в долину разные мастерства: завелись в ней хорошие кузнецы, колесники, столяры, сапожники, шорники… Важно это было не только потому, что со своими мастерами жителям долины сподручнее, что за всякой ковкой, починкой не приходилось ездить далеко, а и потому еще, что народ в долине очень размножился.

Скоро сказка говорится, дело мешкотно творится. Пока Оберлин работал – время шло да шло. Пастор успел состариться, а в той же долине, где он застал пятьсот душ, теперь их две тысячи пятьсот, то есть впятеро.

Заботился пастор, конечно, чтобы в ученье ребята в Страсбурге попадали к хорошим мастерам, к добрым людям, чтобы не баловались, чтобы с детьми при учении обращались ласково.

Устроил он также бумажно-ткацкие мастерские. Узнав, насколько, под руководством Оберлина, народ в долине стал трезв честен обходителен, трудолюбив, заказчики охотно раздавали им бумагу для тканья на домашних станках, что было небогатым людям хорошим подсобным промыслом в зимние месяцы. Заказчики за зиму оставляли ткачам и ткачихам долины тысяч восемь рублей на наши деньги.

*

Но только было привыкли ткачи к своему делу и порадовались хорошему зимнему заработку, как пошли в ход ткацкие машины!.. Сразу сбились цены. Не сегодня-завтра приходилось ожидать и полного прекращения всякого спроса на ручное тканье.

И тут помог старик Оберлин, а – вернее сказать – добрая слава, которая пошла о его приходе.

Сын пастора, Гейнрих Оберлин, отправлял свою службу в солдатах. Привели его полк в одну местность – Сен-Моран, где была ленточная фабрика господина Леграна. Легран этот славился во всем округе, как очень образованный и сердечный человек: рабочих он не только не обижал, но еще входил во все их нужды; и его любили. Завел он и школу, в которой нередко сам учил детей, пока родители их занимались у него на фабрике; и учил прекрасно. Гейнрих полюбопытствовал заглянуть в его школу. Легран разговорился с ним; услыхал его рассказы о делах старика Оберлина, и немедленно решился посетить достойного пастора.

Приехал Легран в Лесной Ручей. Старик принял его как нельзя радушнее. Гость не мог надивиться тому, что видел; не мог налюбоваться и братскому житью долины… И так ему все в ней понравилось, что он вскоре (1812 г.) перенес сюда свое дело, и сам переехал на житье со всей семьей.

Переселение его было новою благодатью для долины. Не только явилась возможность новых заработков у редкого хозяина, и к тому же – опять при работе по домам, в своей семье (Легран раздавал работу на руки); но еще Легран и домашние его стали лучшими друзьями Оберлина, горячими пособниками во всех затеях доброго старика.

*

А помощь как раз понадобилась. Перебрался Легран в долину в год страшного неурожая. Другой, еще худший, неурожай случился пять лет спустя, в 1817-м году. В промежуток между этими неурожаями долину два раза опустошали враги. В то время шли тяжкие войны с Наполеоном, с тем самым Наполеоном, который в 1812 году вторгался в Россию. Года через два русские с пруссаками и австрийцами в свою очередь вторглись во Францию.

Впрочем тут Оберлину помогала не только семья Легран. Со всех сторон друзья и почитатели старика посылали в его распоряжение деньги, припасы, хлеб, платье…

Тяжелые годы удалось пережить без крайности… и, когда они миновали, долина расцвела краше прежнего.

«Если кто захочет на примере увидать – чего можно достигнуть при разумных, сердечных, настойчивых трудах на пользу хозяйства и человечества» – рассказывал один путешественник королевскому Обществу Сельского Хозяйства в Париже – «поезжайте в Каменистую долину. Несмотря на неурожаи, которые посетили ее в 1812, 1816, 1817 годах, нет селения во Франции, даже среди самых цветущих селений ее, где бы общественная жизнь достигла такого процветания, как в этой долине. Ее история для всех – великое поучение!».