Текст книги "Человек с Луны (ЛП)"

Автор книги: Отис Клайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Отис Клайн
Человек с Луны

^{© Otis Adelbert Kline – «The Man from the Moon», 1930}

Мы стояли на восточном краю Кратерного Кургана[1]1
  Кратерный Курган – чашеобразное углубление в земле в центральной Аризоне: считается, что оно образовалось в результате удара метеорита. Диаметр 1220 м; глубина 183 м.


[Закрыть] – мой друг профессор Томпсон, известный селенограф, и я. По мере того как Солнце, покрасневшее, словно от дневных трудов, медленно опускалось за западный его край, в огромной глубокой впадине перед нами тёмные тени удлинялись и становились более густыми.

Позади нас Аламо Эдвардс, тот самый парень, что привёз нас из Каньона Дьябло[2]2
  Каньон Дьябло (на языке навахо: Кин Лигааи) – каньон недалеко от Ту Ганс в Северной Аризоне. Часть его территории находится на территории племени навахо. Неподалёку от него, милях в трёх-четырёх, находится Кратер Метеор, также называемый кратером Бэрринджера.


[Закрыть] две недели назад, делил своё время между фургоном и нашей походной кухонной плитой, готовя ужин, в то время как наши стреноженные лошади бродили поблизости, выискивая заросли съедобной растительности.

– Как продвигается твоя история, Джим? – спросил профессор, имея в виду наполовину законченный роман, прихваченный мною с собой, чтобы занять себя, пока мой друг копается в камнях и щебне поблизости.

– Я зашёл в тупик, – признался я.

– И я тоже, – уныло ответил мой друг, – но из наших двух проблем моя гораздо хуже, потому что твой тупик – воображаемая проблема, а мой – реальна. В конце концов, ты решишь свою проблему, используя своё воображение, не имеющее жёстких ограничений. Я же могу решить свою проблему только с помощью разума, который ограничен рамками фактов. Если я не найду достаточных фактов, чтобы доказать или опровергнуть свою теорию, что у меня останется? Гипотеза, нелепо покачивающаяся на одной хилой ножке, не способная ни устоять на ногах среди устоявшихся научных истин, ни раствориться среди ошибочных представлений прошлого.

– И что же это за та единственная, хотя и хилая ножка, на которой стоит ваша теория о том, что лунные кратеры образовались в результате падения метеоритов? – спросил я.

– Ты на ней стоишь, – ответил профессор, затем, увидев, что я в недоумении оглядываюсь по сторонам, добавил: – Кратерный Курган – единственное известное земное образование, по форме в точности напоминающее великие кольцевые горы Луны. Если кратерная насыпь образовалась в результате столкновения гигантского метеорита с Землёй, то существует большая вероятность того, что многочисленные кольцевые кратеры на Луне образовались подобным образом.

– Но так ли это? – спросил я.

– Я не могу ни доказать, ни опровергнуть это, – ответил он. – Доказательства, обнаруженные мною на данный момент, наводят меня на мысль, что здесь упало много относительно небольших метеоритных осколков. Но они не могли упасть поодиночке или вдвоём-втроём, потому как они не смогли бы образовать это углубление диаметром в три четверти мили и более чем на четыреста футов уходящее ниже уровня окружающей земли, не говоря уже о том, чтобы поднять кольцо земли, на котором мы сейчас стоим, на среднюю высоту в сто пятьдесят футов над уровнем окружающей равнины.

– Тогда как же они могли упасть?

– Если эта огромная земляная чаша была создана ими, то они, должно быть, обрушились на равнину в виде огромного скопления, по меньшей мере треть мили в диаметре, а возможно, и больше.

– В таком случае, что стало с этим скоплением?

– Часть его, вероятно, погребена под землёй. Часть его, при контакте с воздухом, сгорела дотла, очень сильно разогревшись при прохождении через атмосферу и имея возможность, прежде чем остыть, соединиться с кислородом. Однако должна быть промежуточная фракция, так и не найденная мной.

– Возможно, доисторические американцы забрали её из-за содержащихся в ней металлов, – неуверенно предположил я.

– Каким бы невероятным ни казалось это утверждение, – сказал профессор, – в его пользу есть небольшое количество свидетельств, поскольку я нашёл несколько метеоритных осколков в нескольких милях от края кратера. Боже мой! Похоже, у нас гость!

Он поднёс к глазам мощный бинокль, и, посмотрев в том направлении, куда он его навёл, я увидел высокую согбенную фигуру, по-видимому, одетую в балахон или халат, что, опираясь на длинный посох и неся под мышкой связку жердей, медленно спускалась по склону неподалёку от нас.

– Похоже, китаец, – сказал он, передавая мне бинокль. – Каково твоё мнение?

Я посмотрел в окуляры бинокля и увидел несомненно монголоидное лицо с раскосыми глазами, выступающими скулами и длинными тонкими усами, концы которых опускались по меньшей мере на четыре дюйма ниже подбородка. Просторные одежды, хотя и сильно потрёпанные, несомненно, были китайскими, как и шапочка с пуговицей на макушке, венчающая большую голову.

– Или китаец, или отличный грим, – ответил я. – Интересно, что он здесь делает в этом национальном костюме?

Наши размышления были прерваны громким призывом Аламо к ужину, раздавшимся из лагеря позади нас:

– Жрать давайте, или я скормлю это койотам.

– Спустись вниз и поешь, – сказал профессор. – Я всё равно не голоден и хочу остаться здесь и понаблюдать за этим занятным незнакомцем. Когда закончишь ужинать, принеси мне сэндвич с беконом и яйцом и бутылку кофе.

Зная характер моего друга – как только он принял решение, целая бригада тракторов не смогла бы оттащить его от цели – я не стал с ним спорить и спустился в лагерь.

Пока Аламо ворчал по поводу слишком увлёкшихся камнями парней, не способных выделить время, чтобы прийти перекусить, пока ещё всё горячее, я покончил со своим ужином. Затем, прихватив свой бинокль, отнёс лёгкий перекус профессору, как он и просил.

Когда я добрался до вершины хребта, последний розоватый отблеск солнца угас на западе, и взошла Луна.

– Присядь здесь, рядом со мной, – прошептал профессор. – Похоже, наш гость готовится к какой-то религиозной церемонии, и мне не хотелось бы его беспокоить.

Пока мой друг жевал свой сэндвич и пил кофе, я в бинокль наблюдал за китайцем. Он вертикально установил четыре жерди, поддерживающие четыре других, образовывающих квадрат над низкой скалой с плоской вершиной недалеко от центра кратера. К горизонтальным столбам на верёвках было подвешено множество небольших предметов, по-видимому, очень лёгких, потому что они раскачивались, как листья на ветру. В центре плоского камня стояла зажжённая свеча, окружённая кольцом из тонких палочек, воткнутых в землю. Азиат стоял на коленях перед камнем, неподвижный, как сама скала, его лицо было обращено в нашу сторону.

– Кажется, он не сводит с нас глаз, – сказал я.

– Я думаю, он ждёт, когда Луна поднимется над краем кратера, – ответил профессор, снова прикладываясь к своему биноклю.

Мой друг был прав, потому что, как только первый луч лунного света проник в кратер, коленопреклонённая фигура пришла в движение.

Разразившись монотонным пением, вполне слышимым с такого расстояния, хотя и совершенно неразборчивым, уроженец Поднебесной поднёс пламя свечи к каждой из тонких веточек, что были воткнуты вокруг камня, и вскоре все они затлели, как горящий трут. Затем он подошёл к одному из предметов, подвешенных к горизонтальной жерди, произнёс короткую речь, обращаясь к Луне, и поджёг его свечой. Тот сгорел за несколько секунд, осветив сцену странным жёлтым светом. Подойдя к следующему висящему предмету, он произнёс ещё одну речь и поджёг и этот предмет. Этот предмет загорелся синим пламенем. Он продолжал так в течение нескольких минут, пока все висящие предметы не были сожжены – каждый горя пламенем своего цвета. Затем он погасил свечу и снова опустился на колени перед камнем, возобновив своё пение и время от времени простираясь ниц и касаясь лбом камня. Лёгкий ветерок, дувший в нашу сторону, принёс сладкий, тяжёлый запах горящего сандалового дерева и мускуса.

Прошло полчаса, но церемония продолжалась без изменений. Затем горящие палочки благовоний погасли одна за другой. Когда последняя из них потухла, коленопреклонённый человек в последний раз поклонился, затем поднялся, разобрал каркас из жердей, сунул их под мышку и, тяжело опираясь на длинный посох, направился на запад.

– Представление окончено, – сказал я. – Может, вернёмся в лагерь?

– Возвращайся, – ответил мой друг. – Я пойду за ним. При таком ярком лунном свете это должно быть легко. Боже мой! Что с ним стало? Каким образом этот человек только что исчез у меня на глазах?

– Может быть, он упал в канаву, – предположил я.

– Канаву? Какая нелепость! – воскликнул профессор. – Я исследовал каждый квадратный фут этого кратера и знаю, что там, где он шёл, нет никаких канав.

– Восточная магия, – отважился я на ещё одно предположение. – То его видно, то нет.

– Вздор! Ты останешься здесь и будешь следить за западным склоном в бинокль. Я спущусь на разведку.

Я наблюдал за тем, как профессор, спотыкаясь, торопливо пересёк кратер и принялся лихорадочно осматривать окрестности того места, где, по его словам, исчез житель Поднебесной. После двадцати минут поисков он бросил это занятие и вернулся ко мне.

– Странно, – выдохнул он, добравшись до мной. – Чертовски странно. Я не смог найти ни волоска этого человека – даже обгоревших концов его китайских палочек. Должно быть, он всё забрал с собой.

Мы вернулись в лагерь, присели у костра и закурили трубки.

Аламо собрал посуду, отложив до последнего единственную ненавистную ему работу в лагере – её мытьё, и занялся лошадьми. Внезапно мы услышали, как он радостно воскликнул:

– Гля, кто пришёл! Здорова, дурень. Хошь пайти са мной, помыть пасду, а п’том пожрать от пуза?

Удивлённо подняв глаза, я увидел, что к нам направляется рослый, оборванный азиат, так таинственно исчезнувший с наших глаз несколько минут назад. Он всё ещё опирался на свой длинный посох, но куда-то дел жерди, что унёс с собою раньше.

Мы с профессором вскочили со своих мест у костра. Китаец приостановился и посмотрел на Аламо с явным недоумением.

– Приношу тысячу извинений, – сказал он на превосходном английском, – но ваша речь совершенно непонятна для меня.

– Будь я проклят! – Аламо сдвинул набок свой широкий «стетсон» и в изумлении почесал в затылке.

К этому времени мой взволнованный друг уже подошёл к нашему уроженцу Поднебесной.

– Он всего лишь на западном наречии пригласил вас поужинать с нами, – объяснил профессор.

Китаец серьёзно поклонился Аламо.

– Я должным образом ценю ваше великодушное гостеприимство, – сказал он, – но прошу меня извинить, поскольку я не могу принимать пищу под ликом могущественного Магонга.

Произнося последнее слово, он протянул левую руку к Луне, затем коснулся лба, словно приветствуя её. В его осанке было что-то величественное, заставлявшее забыть о лохмотьях, в которые он был одет.

– Мы безоговорочно принимаем ваши извинения, – быстро сказал профессор. – Позвольте мне поприветствовать вас и пригласить присесть у костра в нашем кругу.

Наш гость низко поклонился, вошёл в круг света от костра и, положив свой посох на землю, присел около огня. Затем он достал из одного из своих вместительных рукавов трубку с длинным чубуком и маленькой латунной чашей, а мы с профессором протянули ему свои кисеты с табаком.

– С вашего позволения, я воспользуюсь своим, – сказал наш гость, набивая трубку из маленькой лакированной шкатулочки, принесённой с собой.

Прежде чем закрыть шкатулочку, он бросил щепотку табака в огонь, поднял левую руку к Луне и пробормотал несколько слов, которые я не разобрал. Затем, прикоснувшись ко лбу, он раскурил трубку тлеющим концом щепки, вынутой из костра.

Попускав несколько минут дым в задумчивом молчании, он сказал:

– Поскольку мне предстоит совершить благодарственную молитву, моё время ограничено. Поэтому я как можно более кратко объясню причину своего визита и передам вам послание великого, чьим скромным посланником я являюсь.

Двадцать лет назад я был буддийским жрецом в Т'айнфу. Каждый член нашего ордена должен был хотя бы раз в жизни предпринять паломничество в определённый монастырь в Тибете, чтобы совершить там мистические обряды в тайном святилище, хранящем священный камень незапамятной древности. Я предпринял паломничество, вскоре рассчитывая вернуться в Т'айнфу, как это делали все мои собратья-жрецы, и влачить там унылое существование до конца моей жизни.

Есть вещи, о которых я могу вам рассказать, и вещи, о которых я раскрывать не смею, поэтому позвольте мне вкратце пояснить, что весь ход моей жизни изменился в тот момент, как я впервые узрел священный камень. На нём были выгравированы мистические символы, похожие на китайские иероглифы, но в то же время непохожие на них. Согласно преданиям, никто, кроме живого воплощения Будды, не мог расшифровать это священные письмена, которые не могли быть открыты никому из его последователей, какими бы великими или мудрыми они ни были.

Так вот, со времён моей юности я изучал наши древние письмена и узнал значения многих иероглифов, полностью устаревших с тех пор, а также прежние значения тех, смысл которых было полностью изменён. Мы с моими собратьями-жрецами твёрдо верили, что никто, кроме живого воплощения Будды, не мог перевести надписи на камне. Поэтому вы можете понять моё удивление, когда я обнаружил, что могу перевести несколько символов, выгравированных на его священной поверхности. Я сразу же поверил, что являюсь истинным обладателем кармы Будды, а живое воплощение Будды моего ордена – самозванец. Попытавшись перевести другие символы, я обнаружил, что большинство из них мне непонятны.

Одним из условий моего паломничества было то, что я должен был проводить по четыре часа в день в течение семи дней в одиночестве, стоя на коленях перед священным камнем. Охранник, стоявший у дверей, следил за тем, чтобы одновременно к святыне допускался только один паломник. На следующий день я спрятал письменные принадлежности в своей одежде и потратил время, отпущенное мне в этот день и пять последующих дней, на тщательное копирование надписей на камне.

Я незаметно унёс свой трофей, но не вернулся в Т'айнфу. Вместо этого я бродил от монастыря к монастырю, от храма к храму, беседуя с учёными людьми и читая древние летописи, к которым мне, как жрецу-паломнику, обычно предоставлялся беспрепятственный доступ. На перевод, поначалу показавшийся мне простой задачей, у меня ушло десять лет.

Когда он был закончен, я понял, что текст была написан не Богом, как предполагалось, а первым земным предком моей расы, и я обнаружил, что на меня теперь возложены обязательства, оказавшиеся таким же трудным для исполнения, как и сам перевод. Кратер, исследуемый вами, был описан в тексте, но его местоположение было неизвестно автору. Мне было предписано отыскать его и отыскать вас. Мне потребовалось девять лет, чтобы найти кратер, за это время я посетил тысячи мест, ни одно из которых не соответствовало описанию в точности. Ещё год ушёл на то, чтобы найти вас и узреть знак.

– Могу я спросить, о каком знаке вы говорите? – спросил профессор.

– Мой прославленный предок, поручивший мне передать вам его послание, поведал в тексте послания, что его дух будет наблюдать за мной с Магонга. Он предсказал, что вы появитесь в этом месте, и когда это произойдёт, он подаст мне яркий сигнал из своей Небесной обители.

– И вы видели этот сигнал?

– Я видел и продолжаю видеть, ибо он всё ещё виден. Узрите!

Он указал на полную Луну.

Профессор взглянул на Луну, затем поднёс к глазам бинокль и настроил его.

– Клянусь Юпитером! – воскликнул он. – У вас необычайно острое зрение. В кратере Аристарх виден яркий свет, похожий на свет звезды. Это редчайшее явление.

– Я много лет изучал Магонг, – ответил наш гость, – и натренировал свои глаза видеть то, что не доступно для глаз простых смертных. Я мог бы воспользоваться телескопом или биноклем, но для моей цели они мне были не нужны.

– Замечательно! – прокомментировал профессор. – И этот свет соответствует пророчеству?

– В точности. Итак, позвольте мне передать вам своё послание и удалиться, поскольку мне нужно многое сделать, прежде чем Магонг снова скроет своё лицо.

Достав из кармана большой, объёмистый конверт, азиат встал и с глубоким поклоном вручил его профессору.

С готовностью вскочив на ноги, профессор принял его с поклоном, таким же глубоким и величественным, как и у дарителя.

– Люди науки, – сказал наш гость. – Используйте это послание по своему усмотрению, поскольку это ваше право, но вы окажете услугу прославленному отправителю и будете благословлены как сами, так и ваши потомки, если воспользуетесь им для умножения знаний человечества.

– Я постараюсь воспользоваться им так, как вы желаете, – ответил профессор, – и благодарю вас за него и за доверие, которое вы нам оказали.

– Не благодарите меня, – последовал ответ, сопровождаемый многозначительным жестом, направленным в небо. – Поблагодарите П’ан-ку.

– Я так и сделаю. Не могли бы мы и завтра насладиться вашим обществом?

– Тысяча благодарностей и столько же сожалений, но моё служение будет окончено, когда Магонг скроет своё лицо. Я устал и хочу вернуться в Т'айнфу. Итак, прощайте.

Он поднялся со своего места и, не сказав больше ни слова, величественно вышел в лунный свет. В последний раз мы видели посланника, когда его высокая, худощавая фигура на мгновение вырисовалась на фоне неба на краю кратера.

Дрожащими пальцами профессор сломал печать на конверте и извлёк оттуда написанную аккуратным почерком рукопись. Она была на английском, и он прочитал её мне вслух, в то время как Аламо громко храпел, закутавшись в одеяло, в нескольких ярдах от меня.

С разрешения профессора Томпсона я впервые публикую её здесь, и хочу сразу пояснить, что, хотя она, по-видимому, проливает свет на многие вопросы, озадачивавшие наших ведущих учёных на протяжении сотен лет, но, в свете наших нынешних знаний, не поддаётся ни доказательству, ни опровержению, мы не можем поручиться за её достоверность.

История П’ан-ку

Достигнув преклонного возраста в двести девяносто восемь земных лет и чувствуя, как руки Сан-мяу, пожирателя, мрачного посланца Верховного Бога Т’иена, всё крепче сжимаются на моём горле, медленно выдавливая мою душу из этой старой оболочки тела, я, П’ан-ку, повелитель тысяч, основатель новой расы и последний оставшийся в живых представитель старой, отказался от своих многочисленных обязанностей и удовольствий – управления делами моих подданных, общения с моими жёнами, моими детьми и детьми детей моих детей, которые когда-нибудь будут многочисленны, как звёзды на небе, – чтобы написать эту историю моего народа для тех, у кого хватит ума и желания понять её.

В течение миллиона лет люди моей расы населяли Магонг, когда он был ещё планетой среди планет, свободно вращающейся сферой со своей собственной устойчивой орбитой, располагающейся на полпути между орбитами этой планеты и ужасного, разрушительного мира войны – Марса. В течение половины из этих миллионов лет мой предок – П’ан-ку – восседал на императорском троне Магонга и властвовал над всеми его землями и морями.

Когда родился я, наследный принц Магонга, мой народ достиг высокого уровня цивилизации, ибо за миллион лет можно достичь многого. Более десяти тысяч лет Магонг поддерживал связь с Марсом, единственной планетой, населённой разумными существами. На протяжении более пяти тысяч лет наши межпланетные корабли посещали их планету, и их корабли наносили дружественные визиты на Магонг, перевозя пассажиров, промышленные товары и сырьё. Колония этих бледнолицых людей, чьи лица я хотел бы никогда больше не видеть, была основана на одном из наших континентов, и наши правители, то есть мои предки, относились к ним со всем дружелюбием. На Марсе также обосновалась колония наших отважных желтолицых людей, и их приняли со всей возможной благожелательностью.

Ещё до того, как мне исполнилось шестнадцать, я научился управлять эфирным кораблём, и когда, к удовольствию моего отца, я продемонстрировал, что в совершенстве владею межпланетной навигацией, он разрешил мне двухлетний отпуск для посещения внутренних планет – Земли, Венеры и Меркурия. Это путешествие я затеял в основном для моего собственного обучения, поскольку все три планеты были исследованы тысячи лет назад и впоследствии регулярно посещались нашими научными экспедициями с целью составления таблиц эволюционных изменений, происходящих на них. На Меркурии не развилось ничего, кроме самых примитивных растительных организмов. Венера изобиловала жизнью, начиная от микроскопических одноклеточных животных и заканчивая гигантскими четвероногими рептилиями, бродившими по её бескрайним лесам, состоящим из папоротников и грибов, некоторые из них питались этими и другими первобытными таллофитовыми образованиями[3]3
  Таллофиты – группа растений, не имеющих истинных стеблей, корней и листьев и размножающихся спорами.


[Закрыть], некоторые охотились на этих травоядных или на более мелких существ, сосуществующих с ними на этой планете. У некоторых из них развились перепончатые крылья, с помощью которых они неуклюже перелетали с места на место, но здесь не было ни птиц, ни млекопитающих. Среди растений не было ни одного, имеющего корни или дающего плоды и семена. Все они размножались спорами, разрастанием мицелия или простым делением.

На Земле эволюция достигла больших высот. Многие растения, развив специализированные половые органы, цвели и плодоносили. Птицы отказались от привычек и форм своих предков – рептилий, создали тысячи форм и оттенков, приобрели великолепное оперение и мелодичные голоса. Млекопитающие выкармливали и растили своих детёнышей, а человек, величайшее из всех млекопитающих, медленно прокладывал себе путь к мировому господству с помощью грубого оружия и орудий из дерева и камня.

По возвращении на Магонг, после посещения внутренних планет, я принялся упрашивать отца разрешить мне посетить Юпитер. Он наотрез отказался. По его словам, путешествие было слишком долгим и опасным для моих лет. Более того, только один из тысячи наших самых умелых и опытных штурманов, совершивших это путешествие, вернулся, чтобы рассказать о нём. Поэтому мне пришлось довольствоваться несколькими визитами на Марс, где меня, как наследного принца Магонга, всегда принимали с такой пышностью и великолепием, что я хотел бы получить разрешение отправиться инкогнито и смешаться с простым народом, но даже в этом маленьком удовольствии мне было отказано.

В двадцать пять лет я был назначен главнокомандующим межпланетными вооружёнными силами Магонга. Вскоре после этого между моим отцом и Лидо Каном, верховным правителем Марса, возникли разногласия. Похоже, что несколько марсиан, завидовавших экономическому прогрессу, достигнутому нашими колонистами на этой планете, отправились к Лидо Кану со своими печальными рассказами, настаивая на их депортации. Давление, оказанное ими на него, было настолько сильным, что он в конце концов решил обсудить этот вопрос с моим отцом. Ответ моего отца был вежливым, но твёрдым. Он настаивал на том, что если его народ будет депортирован с Марса, то марсианская колония также должна будет покинуть Магонг. Лидо Кан утверждал, что его люди не устраивали беспорядков на Магонге и не вызывали разногласий среди подданных моего отца, что было чистой правдой, а мой отец, естественно, возразил, что его подданные слишком вежливы, чтобы даже думать о том, чтобы поднимать такой вопрос.

Слово за слово, а дела шли всё хуже и хуже, пока группа марсиан не напала на жителей одного из наших поселений и не устроила резню. Мой отец немедленно потребовал от Лидо Кана извинений на государственном уровне, полного наказания виновных в преступлении и компенсации родственникам всех убитых людей.

Лидо Кан медлил с ответом несколько дней, но в конце концов поддался ура-патриотическому настрою, распространившемуся в его государстве, и ответил, что не будет ни извиняться, ни выплачивать компенсацию, ни наказывать кого-либо из своих подданных, поскольку мой отец получил своевременное предупреждение. Пока мой отец размышлял, что делать в этой кризисной ситуации – ведь он всегда был миролюбивым человеком – пришло известие, что армия марсиан полностью уничтожила наши колонии на их планете.

Вскоре после этого командир одного из наших больших межпланетных пассажирских лайнеров передал в эфир адресованное мне сообщение о том, что марсиане не позволяют ему покинуть порт и что несколько сотен наших кораблей задержаны подобным образом. Я немедленно покинул Магонг с флотом боевых кораблей, намереваясь потребовать их освобождения или вступить в бой, но на полпути был встречен флотом марсианских военных кораблей.

Последовавшая схватка была короткой и катастрофической.

Мой флот использовал холодный, уменьшающий энергию зелёный луч сгущения, разработанный нами, вражеский флот – горячий, увеличивающий энергию красный луч рассеивания. Мы довели наши зелёные лучи до такой степени совершенства, что любое вещество, которого они касались, сжималось до менее чем сотой части своего обычного размера с соответствующим увеличением плотности. Самые прочные металлы под действием этого луча становились хрупкими, как яичная скорлупа, и более плотными, чем чистый свинец.

Эффект красных лучей марсиан был противоположным, но не менее разрушительным, поскольку эти лучи разрывали атомы при соприкосновении с материей, в одно мгновение делая самые тяжёлые металлы менее плотными, чем атмосфера. Когда зелёный луч встречался с красным лучом равной интенсивности, они нейтрализовали друг друга.

Благодаря превосходному маневрированию мне удалось уничтожить последний марсианский линкор, хотя я потерял все суда, кроме флагмана своего флота. Корабль был сильно повреждён красным лучом, и, произведя временный ремонт, я безрадостно заковылял обратно в порт.

Когда в тот же день я с докладом предстал перед отцом в тронном зале, на его лице отразилось выражение, суровее которого я никогда не видел.

– Сын мой, – сказал он. – Война – ужасная вещь, худшее бедствие, которое может постигнуть человечество, но она уже близко, и мы должны встретить её как подобает мужчинам. Марсиане начали с уничтожения наших колоний и нападения на наш флот. Теперь они полны решимости полностью уничтожить нас во всей Солнечной системе. В этот самый час они готовятся применить против нас своё самое страшное оружие из всех возможных.

– Что это за оружие, отец мой? – спросил я.

– Пойдём со мной, сын мой, и я покажу тебе.

Он повёл меня в огромную обсерваторию на крыше своего дворца. Мы прошли через зал непрерывного наблюдения, где постоянно работали сотни огромных телескопов, а тысяча обученных людей наблюдала, записывала и управлялась с приборами. Зайдя в свою личный наблюдательный зал, мой отец сам навёл огромный телескоп на некий отдалённый объект. Затем позвал меня посмотреть. Я увидел нечто, похожее на огромную спираль из туманного вещества, формирующуюся вблизи Марса.

– Они расчищают межпланетные пути для прохода огромного флота, – сказал я. – Видишь, они собирают все метеорные тела на миллионы миль вокруг во всех направлениях.

– Они делают больше, сын мой, – ответил мой отец. – Это устройство для концентрации и выброса вещества, раньше использовавшееся для расчистки путей мирным кораблям, будет применено для ужасных смертоносных целей. Ты заметил, где они конденсируют метеоритную массу?

– Кажется, на линии между Магонгом и Марсом, – ответил я.

– Так и есть. Они когда-нибудь конденсировали вещество в таком положении раньше? Ты прекрасно знаешь, что нет. Они всегда концентрировали его так, чтобы его можно было выбрасывать в космос, не причиняя никому вреда.

– Что ты имеешь в виду, отец?

– Я имею в виду, что как только эта синтетическая туманность достигнет достаточной степени когезии и плотности, она будет направлена на нас!

– И что она сделает? Взорвёт нашу планету? Все погибнут?

– Нет. Она недостаточно велика для этого, но всё-таки сможет нанести неисчислимый ущерб, и если они будут точно целиться и их не получится остановить каким-либо образом, они смогут собрать достаточно подобного вещества из метеорных поясов Солнечной системы и обезлюдить нашу планету.

– А мы не можем от них увернуться? Как насчёт новой установки контроля гравитации?

– Эта штука всё ещё находится в стадии эксперимента. Кроме того, это ужасно опасно – нарушить или попытаться полностью изменить орбиту Магонга. Всё в Солнечной системе находится в идеальном равновесии со всеми остальными телами, и слишком большие изменения, даже в орбите нашей относительно небольшой планеты, могут нанести неисчислимый ущерб – нарушить устоявшийся порядок вещей таким образом, каким мы, возможно, не сможем предугадать. Правда, мы уже слегка изменяли движение Магонга, просто в качестве эксперимента, но это делалось осторожно и всегда с контрсмещением, достаточным для того, чтобы вернуть его на прежнее место на орбите.

Мой отец ещё раз посмотрел в гигантский телескоп.

– Ядро сформировано и уже находится в пути, – мрачно произнёс он. – Куда оно попадёт, никто не может сказать – даже те, кто его послал. Оно может разрушить этот дворец, разрушить этот город. Оно может никого не убить или стереть с лица земли миллион человек. Возможно, оно вообще не попадёт в Магонг, но это маловероятно. Мы слишком крупная мишень. Давай спустимся вниз. Здесь мы больше ничего не узнаем. Я покажу тебе единственное эффективное наступательное оружие, которое мы сможем использовать в настоящее время. Благодаря ему и оставшимся межпланетным флотилиям, находящимся под твоим командованием, будет решаться вопрос о самом нашем существовании.

Мы спустились на первый этаж и сели в вагон, в котором нас по пневмотрубе доставили в одну из многочисленных физических лабораторий Магонга. Мой отец представил Ван Хо, почтенного главного научного сотрудника института.

– Ван Хо, готов ли луч разрушения атмосферы? – спросил он.

– Он готов, ваше величество, – последовал незамедлительный ответ.

– Тогда испытайте его на Марсе. Они хотят войны, и мы дадим им желаемое. Они полны решимости уничтожить облик нашей планеты, поэтому давайте удалим атмосферу с их планеты.

– Я надеюсь, ваше величество осознаёт, что длительное использование этого луча будет самоубийственным. На каждые десять кубических парсад их атмосферы, отправленных в космос нашим лучом, мы отправим один кубический парсад нашей собственной. Если бы ваше величество соблаговолило подождать пока мы изготовим несколько подобных лучевых проекторов портативного размера, их можно было бы прикрепить к эфирным кораблям и использовать, не разрушая нашу собственную атмосферу.

– К сожалению, – ответил мой отец, – мы не можем ждать. Война продолжается. Всё может решиться за несколько дней. А на то, чтобы оснастить эфирные корабли лучевыми проекторами, потребуется несколько недель. Нет, мы должны дать отпор сейчас, иначе потерпим окончательное поражение. Направьте на них луч и держите его включённым до тех пор, пока они не окажутся вне пределов досягаемости. Другие наши лучевые станции будут включаться одна за другой по мере вращения планеты вокруг своей оси.