Текст книги "Я. Книга-месть"

Автор книги: Отар Кушанашвили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

приручать кого-то – предприятие слишком хлопотное для ума и для сердца, что он слишком

переживает из-за тех, кто не добился успеха.

Кто-то же должен сеять разумное и доброе, пусть не вечное. Я, знаете, паре по фамилии

Агурбаш эту миссию не доверил бы.

Он написал, а Расторгуев спел песню «Просто люди» про моих, твоих, наших, даже

медведевских папу с мамой; «Ребята с нашего двора» – про охламонов, которые снятся мне

через ночь; «Самоволочка» – епитимья впереди, пока мороженое и стайка хохотушек; гимн

«Москве» – «что же ты сделала со мною?!», из мальчика под твоим покровом я вымахал в мужа, и, чтобы ни трындели, пахнешь ты, как зазноба, как в фильме с ранним Михалковым, поющим в

метро. Он написал про студенток, не тех, что… а тех, что краснеют от поцелуя. Про сердечное

ведомство ледащих и кряжистых пацанов, от имени которых, мысли которых, робкие и не очень, вещают члены семьи – Шаганов и Андреев, призванные даже про ералаш в голове написать

улыбчиво, с проглоченной слезой. Он написал про незнакомых людей как про знакомых, и они

стали нам родными. Он славит тихих людей, не ведающих воя, прося оконного «За Родину!»; затюканного службиста, способного, оказывается, спеть Дусе серенаду, про Кольку в

замасленной фуфайке, про листопад, про безмерную вину после дурацкой ссоры («Сяду на

последний я автобус, и к тебе приеду, и скажу: как скучаю, твой не слыша голос, как я нашей

дружбой дорожу»). Про усталость после марафонского марш-броска, мозг не работает, целуй

меня, целуй, и целует Маня Андрюху, а Лола Кирилла Андреева, а Расторгуев спасен любовью

Наташи и песнями ИМ, и девчонки фабричные пишут любовные sms-ки, и Дайнеко грезит о

принце, и «в нашем городе Новый год, и я снова живу».

Игорь, спасибо!

И, Иванушки!

Улыбаюсь.

Лучусь.

Группа, с помощью Матвиенко переплавившая пубертатные эмоции в арт-продукт.

Наутро после демонстрации «Туч» ИМ сказал мне по телефону: «Все, они влюбили в себя

страну». Это к вопросу о просчитанности успеха. Ее, просчитанности, не было. Потому что

реплику ИМ говорил потерянным голосом.

Вначале наполеоновских планов не было. Вначале было понятное каждому нищему желание

барахольно-желудочного улучшения жизни.

Мои суждения и оценки, посвященные «Иванушкам», далеки от беспристрастности и, вне

всяких сомнений, благодушны.

С Григорьевым-Аполлоновым я пил до опузырения (сейчас так, чуть-чуть), с Игорьком

Сориным научился курить сигары. С ними обоими я стоял у ночного сочинского моря в

божественном восторге и тоске, среди немолчного шума и пылающей звездной бездны, и

болтали о славе, девчонках, не зная еще, какие сюрпризы нам приготовила сучковатая и

великодушная судьба.

Славные ублюдки

Любуясь собой перманентным образом, я иногда даю отдохнуть своему нарциссизму, и вот

теперь, в первый день МОЕГО месяца, я с утра перебираю архив, и за одним походом объясню, откуда взялся очаровавший всех очерк «Славные ублюдки».

Природа всех разговоров о будущности нашей Великой, но и Смешной Страны включает в себя

слова «инновации», «нанотехнологии», прочую хуйню, но я не слышу или слышу редко слово

ЛЮДИ.

Фото: Руслан Рощупкин

Разговор об «Иванушках» невозможен без разговора о Сорине.

Я о нем уже столько всего сказал!

Пока же вот вам фото, где они вместе, на «Акулах пера». Вместе. Вместе с нами…

Я поспорил с кем-то, что возьму трех людей из моего окружения, никогда не унывающих, четко

знающих, куда плыть, хотя вру, ведающих, что такое сомнение и значение выражения

«повесить нос на квинту»: успешные только такими могут быть. Многосложными. Как я.

Все трое узнали, всяк на свой манер, тщету стремленья к славе, все трое, все на свой манер, счастливы и одиноки, и я доподлинно знаю, что они, как и я, не боятся сложностей и тех из вас, кто особенно туп.

Можно влюбить в себя Вселенную, можно объявить ей священную войну. Первое, между нами, много сложнее. Фронда удобна: ты вроде и Шон Пенн, костерящий Голливуд, а свою двадцатку

за роль облизываешь, повизгивая, со всех сторон.

Не то – любить Вселенную, дружить с ней: трудностей, возникающих при установлении таких

сусальных отношений, не может представить и самое гибкое воображение.

Буду презирать себя за этот штамп всю оставшуюся жизнь, но куда ж без него: любовь и

дружба – это работа. Надо фаршировать окружающее пространство сантиментами, колючее

оно какое-то.

Для вас нисколько не будет ново, что я паренек решительный и недолго думаю, прежде чем

подвергнуть остракизму людей злых, кичащихся буржуазным прищуром, но не чутких, по-интуристски бодрых пустомелей, способных только на картинные сетования на всеобщий

распад.

Я приятельствую, товариществую, тем более дружу с такими людьми, которых отличает

невероятная влюбленность в жизнь.

Со славными ублюдками, не приемлющими формальности в контактах с себе подобными.

С изящными людьми, собственноручно строящими свою жизнь, разбитую по кадрам, где в

одном – слезы, в другом – взгляд в прекрасное далеко, в третьем – страстный поцелуй.

Я люблю людей, коллекционирующих ощущения. Я коллекционирую-таки людей. Такие люди, полагающие малейшее дуновение ветерка многозначительным мигом, близки мне, я по ним

сверяю часы.

Они ведают все эмоции и не умеют их скрывать. Они любят свои семьи, своих друзей, тяжелые

периоды переживают, как крестьяне.

Андрей Григорьев-Аполлонов,

или как улыбкой переписать историю

Я знаю «иванушку»-ветерана 200 лет, из них 199 мы улыбаемся друг другу.

У меня есть подозрение, что он не ведал – перед тем как стать артистом – периода созревания, ученичества. У него группа крови такая – артистическая. Группа крови номер один.

В преддверии настоящего года глянцевый журнал спросил, чего АГА желает себе самому. Он

сказал про юбилей и про то, что надо больше любить себя, не осквернять себя.

– Это точная цитата?

– Точная. Жизнь и без того коротка. Зачем ее укорачивать?

– В некоторых глянцевых журналах специально завели рубрики про заповеди профессии, чтобы

под этим соусом выудить из человека, насильно почти, программные установки. Ты про свою

профессию что понял самое важное?

– Это лучшая профессия – развлекать людей. И это лучшая профессия. Надо быть в форме

всегда. И каждый концерт отрабатывать, как последний.

Если вдуматься, не окажется ли, что «ИИ» столько лет потому и привечаемы, что, олицетворяя

«непростую простоту» российских парней, подтянуты и улыбчивы, как во времена генезиса?

Что мне нравится в «Иванушках»: за долгие годы, за целую, считай, жизнь, отношение к

поклонницам у них не поменялось. Они привечают посегодня даже переминающихся в

нерешительности. И, само собой, тех, кто на концерты водят уже своих детей.

– Я, между прочим, не видел ни одного человека, которого наша – публичная – профессия не

деморализовала бы, не изъела изнутри, не сожгла. В конце концов, не испортила.

– Так уж ни одного!

– Ну, кроме меня.

АГА смеется.

– А я? Как же я? Вершина эволюции? Если серьезно, разговор большой. Моментами, и

моментов много, неприятный. Но если, не знаю, постараться, можно сохранить лицо. Или рожу, как у тебя. Это ведь большая привилегия – зарабатывать на жизнь так, как мы. Но и самый

большой стресс. Для избежания последствий есть близкие. И есть Матвиенко, главный эксперт

по эволюциям.

По его словам, он давно пережил времена безрассудного поведения и неконтролируемой

чрезмерности.

Он хочет с семьей переехать в новую квартиру. Долгов полно, но уныния никакого, он

востребован как никогда.

Я развелся, оставив все, говорю ему, а сдай-ка старую домину мне; я у него многажды гостил, симпатичные апартаменты.

Ответ:

– И как я с тебя деньги буду брать, ты в своем уме, Грузин?

Хотел прошипеть: «А ты не бери», – но я, увы, не Билан.

На вопрос, давно ставший общим местом: «Считает ли он себя хорошим певцом?» – он давно

ответил, не обинуясь и без обид отвечает сейчас: «я, дескать, не Пол Маккартни далеко, но»: – Артист я очень хороший.

И хороший парень.

Ну… при том, что не без сложностей, конечно.

Моему наперснику, магистру света, королю детских улыбок, повелителю женских и – мне в

этом признавались все, кроме разве Мишел Обамы, – влажных снов, Андрею

Григорьеву-Аполлонову исполнилось 40 лет; я с ним рядом лет пятнадцать, и я вам вкратце

объясню, что он такое.

Это Светлый, Отзывчивый хитрюга, высокооктановое дитя Сочи, где не только непроглядные

ночи, но дружат, если ты не стоеросовый конечно, плоть с душой.

Между прочим, он женат на музе – это и данность, и метафора.

Фото: Катя Гайка

Мы с ним оба любим пышную риторику, но я ею злоупотребляю, а он понтов не любит. Терпеть

не может важничающих людей.

«Иванушки» уже, кажется, путаются в собственной мифологии. Андрюха смеется и говорит, что они «Иваны Интернешнл», я деланно вскидываюсь и настаиваю на «Отарушках Инт.».

Он, конечно, массовик-затейник, но затейливый и многомерный, склонный, например, к

самоанализу (только не врите, что и вы тоже) персонаж, понимающий, что обложки журналов

– не самое важное в жизни.

Мы с ним шуты, но не вредоносные. Но если я, например, при столкновении с

полулюдьми-полурептилиями вскидываюсь, обнаруживая величайшую строптивость, то Рыжий, хитрюга, имитируя замешательство, – миротворец, уклонист во имя peace, сглаживает углы.

Он, кстати, в противность мне, дома размазне, умеет все вершить деспотическим манером. Он

и кнут, и мармелад.

Два брата-акробата, уютно сожительствующие с раздолбайством и с трудовой дисциплиной.

Два инфернальных парубка.

Два юных господина людей с чувством юмора.

Ему не грозит геенна огненная и прописка в чистилище, потому что он много работает и

печется о своих сродниках, обожает сыновей, умеет дружить.

К сорока он заделался фигурой, любимой до неприличия.

Это путаное поздравление, граничащее с осанной, – доказательство моего истинного участия к

нему, трубадуру – позитивисту, ворвавшемуся в мою и ваши жизни 15 лет тому и мою уж точно

освятившему улыбкой.

Мы все в этом бизнесе не можем наладить отношения с собственной головой, поголовно

являясь олицетворением метафоры «комок нервов», но неделю назад я видел, как он обнимал

после долгой разлуки свою Машу, самую красивую женщину российского шоу-бизнеса. И этот

сукин сын в этот момент не выглядел счастливым, а был им!

Маше с Рыжим нелегко: Рыжий – любимец публики потому что. Это значит, что Маше

приходится иметь дело с тем, кому завидуют и в общении с кем мало кто избегает одических

нот.

По временам они ругают друг друга для острастки, но – удивительное дело! – мой товарищ и

наш славный ублюдок избежал двух крайностей: он не стал жалок, как 90 из 100 коллег, он не

сделался высокомерным, как магараджа, как оставшиеся 10 из 100.

На вопрос, что там у его благоверной Марины с хоккеистом Овечкиным деется, а теперь вот

другие спортсмены нарисовались, АГА (говорю же, дипломат; года два тому дал бы в табло, год

назад досадливо поморщился) заразительно смеется:

– Такие вещи, Отарик, требуют доказательной базы! Маня просто невероятно коммуникабельна, тебе ли не знать! Разбирается в спорте почище записных болельщиков. Она открыта, жадная

до знакомств, до знаний, чего плохого? При этом эта немыслимо красивая женщина – моя

жена!

Про «немыслимо красивую» правду глаголит, но статус был обозначен тоном, исключающим

дальнейший в этом русле допрос.

Несколько месяцев назад Маня уехала в США к друзьям, я встретил АГА в нашей любимой

кафешке 317, месте, где, по самооценке лихой, всякий второй Виссарион, новое воплощение

Христа; он все недели, что М. якшалась с янки, был на гастролях, мы выпили по рюмочке, и он

грустно-прегрустно сказал: «Я так по Мане соскучился – пи…дец какой-то!»

Про столь интересующие всех расширяющие сознание вещества. У меня было, у него – нет. Его

любимая на этот счет установка: «Надо уходить с гульбы до часу ночи». Моя любимая на этот

счет его установка: «Плохо, если, проснувшись, не узнаешь родные обои»; я записал этот перл

для книги.

Он умеет держать дистанцию. В отличие от меня, от запанибратства сатанеющего, АГА не

приемлет аффекта, даже когда имеет дело с хамлом, он всегда «посовещается с самим собой»

и изобретет, как обезоружить аспида.

Я вспоминаю недавнюю безобразную сцену, которую сам же учинил в гостях у аполлоновского

друга, бизнесмена Сорокина. Налюлюкался и возомнил, что они меня третируют. Истерил, что

твоя Распутина.

Григорьев-Аполлонов меня, хлопнувшего дверью, нагнал и с укоризной прошипел: «Если

хочешь, чтобы люди к тебе по-людски, – будь с людьми человеком!» Я взвился (кто ж из пьяных

признает свою неправоту?!) и уехал.

А наутро, ненавидя себя, извинялся.

Хорошо ему: у него улыбка есть. И голос. Ему ни к чему безотчетное излитие злобы.

Он живет, конечно, суетливо, но так, будто знает, что такое рай. Объясняю: рай – это когда

большой дом, долгов нет, куча концертов, сыновья устраивают кучу-малу, Матвиенко не бурчит, съемочная банда не опаздывает, кино оказалось сносным, кочан с утра не бо-бо, мама скажет: «Береги себя, Андрюша».

Он очень переживал однажды (это было до появления приснопамятной песни «Снегири», когда

не стало гастролей и над ними уже глумились вслух), приехал ко мне на радио на интервью, воцарился в кресле, мы повздыхали, но как только техника заработала, я сразу узнал

самопровозглашенный авангард альтернативного юмора.

Сказал под занавес, что Матвиенко не даст пропасть.

Он гордится несколькими вещами, одна из них, я знаю, – дружба с Игорем Матвиенко, который

рядом и в момент хвори, и в момент радости, и когда гнетет отчаяние.

– Игорь – крестный моего старшего, Вани. С таким крестным Ване не грозит стать плохим

человеком. То есть он обязан быть хорошим.

С того дня, когда гуру ИМ назначил АГА послом попмузыки, до вот буквально вчерашнего

междусобойчика в кафе прошла, просвистела, пронеслась, проползла, прогрохотала целая

жизнь; он терял и находил, он потерял Сорина, отказался от Америки, до сих пор ищет себя и

уже двум сыновьям передает ген преклонения перед жизнью. Судя по тому, с каким святым

остервенением старший, Иван Андреевич, делает, встречая, из меня кишмиш, с жизнелюбием

у наследников все в порядке, выше ватерлинии.

Я с улыбкой наблюдаю, как бесславные ублюдки оставили надежды перещеголять славного

ублюдка АГА со товарищи по части долговечности.

Слишком много думают о хит-парадах, не располагая таким, как у АГА, ферментом, который

называется обаяние. Это делает его ребенком, сосланным во взрослую жизнь.

Сколько раз и я, и вы, а уж АГА-то – слышали, как отпевают «Иванушек»?

– Каждый год по тыще раз, – смеется. – Но у нас все в порядке. Иногда, конечно, изнемогаем

друг от друга. А когда под двойным гнетом – как сейчас, летом, – гастролей и водочки, нервы

на пределе, и организм пощады просит.

Сколько я его, АГА, знаю, чтобы он помог вам своей знаменитой улыбкой, которую, настолько

она высокооктановая, не отрепетируешь, она либо есть, либо ни у кого из нас ее нет, – так вот, чтобы удостоиться этой улыбки, вам нужно дать ему выспаться и не хамить ему, всего-то.

Есть музыкальные люди, есть не музыкальные. Я про слух, я про стиль жизни. Если попытаться

дать определение АГАшного стиля жизни, это слово – «музыкальный» – самое точное.

Бывают ситуации, когда Вам отказывает чувство юмора?

Только в ситуации, когда набредаю на людей БЕЗ чувства юмора.

Работа в «Отарушках Интернэшнл» и есть самый лучший урок композиции: АГА учится, без

малого научился строить свою жизнь, как небоскреб, этаж за этажом.

И это здание не будет погружено во мрак.

Он осветит его своей улыбкой.

Это будет самый яркий небоскреб на Земле.

Акулы пера

Я был спецназом «ТВ-6 Москва», когда атаковал артистов вопросами в программе «Акулы

пера», и меня в те золотые годы любили и политики, и куртизанки, и бандиты.

Когда меня видели на улицах, голоса людей проделывали глиссандо до самой верхней октавы.

Истерическое напряжение царило везде, где я появлялся, совершеннейшим гангстером

задираясь ко всем.

Когда мне сделал предложение об участии тогдашний мой босс и начальник «ТВ-6» Иван свет

Демидов, я не колебался ни секунды, ибо знал, что он относится ко мне в высшей степени

хорошо.

И потом, подошло время, когда надо было развиваться. Из низкопробного светского хро-никера

хоть в кого-то.

На листке бумаги экспозиция выглядела так: Илья Легостаев – добрый, я – злой, он – славный, я – мерзкий и т. д.

Фото: Руслан Рощупкин

Его корректность избирательна.

Самый недооцененный на ТВ человек умеет быть жестким.

Друзьями мы не стали, но к нему, равно как и к Артуру Гаспаряну из того же «МК», отношение

претеплое.

По-моему, мы эту схему с блеском воплотили.

Покажите мне человека, в те годы нетерпеливо не ждавшего очередного выпуска «Акул», – и я

покажу вам нечестного или недалекого человека.

Что-то агностическое было в культовости «Акул» (и есть). И в том, что мой разбитной и

жовиальный образ так полюбился всем.

Я там, в этой программе, узнал тщету попыток общаться со звездами (подавляющим

большинством), как с людьми. В массе своей это ужасно ограниченные люди, с

неконтролируемой, порожденной комплексами агрессией; ансамбль замшелых ипохондриков, натужно самодовольных и косноязычных.

Я давно уже понял, что на каждого, кто говорит, что «Акулы пера» изменили его жизнь, есть

тот, кто взахлеб пересказывает (мне же!), как я выбегал на поле в Португалии. Книга

познакомит и подружит этих людей.

Я был в шикарном возрасте в смысле душевного состояния: уверен, что все по зубам.

Такой сияющий заморыш, тщательно скрывающий свою интровертивность, возомнивший о себе, что он – истребитель скверны, с такой явной нелюбовью к штампам, которую он каждый раз

без сожаления швырял на алтарь просчитанной расхлябанности.

Сейчас смотреть это невозможно. По крайней мере, мне. Ибо я кажусь себе самодовольным

мудилой, нахватавшимся верхов.

Но славой и позором в равной пропорции я себя покрыл. Навсегда.

Успех «АП» – это гений Ивана Демидова и умение режиссера Светы Михайловой.

Со СМ у нас была полная душевная одинаковость и физическая совместимость, мы жили-были, но я был мудаком, боящимся ответственности, и она ушла к славному, светлая память, парню

Сергею-Бодрову-мл., нелепо погибшему.

«АП» впервые обнаружили виктимность наших знаменитостей и навсегда поменяли мой статус

и модус отечественной журналистики.

Но, если вас это интересует, как тогда было недостаточно бифштексов в морозилке, так и

сейчас.

Иногда мы были намеренно пошлыми, всегда ненамеренно забавными, редко непростительно

самовлюбленными.

Мне кажется, я убедительно опроверг унылый канон скучного щелкопера.

В чем Вы видите смысл жизни?

В отсутствии суеты при отменно сделанной работе.

Отличать хороших артистов от плохих – странный узкоспециальный талант, как талант

выбирать половину.

А у меня просто моторика такая – с сигарой в руках донимать людей, которые ходят с нимбами

над головами, назначенными (я про нимбы) для того, чтобы не пропускать такую чепуху, как

вопросы журналистов.

Годы, проведенные в «Акулах» и на «ТВ-6» вообще, полагаю для себя лучшими; они помогли в

борьбе с болезнями, которые поселили в моей светлой голове демонов.

Любой выпуск пересмотрите – совершенная журналистика!

Марголис Миша, Илюха Легостаев – посегодня сильнейшие журналисты, круглосуточно

преданные ремеслу.

Фото: Руслан Рощупкин

Губительница сердец жизнелюб и едва не погубивший ее собственное сердце А. Цекало.

На вызов тяжкой артсудьбы, людоедской по сути, он и она ответили расставанием.

Оба сверхуспешны.

Она – понятно, он – интеллектуальный жулик (для меня), хваткий деляга и вправду с

превосходным чувством юмора.

«Всем весело, все пьяные, все е…утся» о 90-х

Девяностые годы – время мифологии. Людям тогда было не за что хвататься, им нужно было

дать надежду на то, что все невозможное возможно. Так что принцип пиара был не тот, что

сейчас: весь пиар строился на безбрежном вранье. Все тогдашние селебрити были

непривередливы и говорили: ты напиши обо мне что хочешь, только напиши! Никто не

утверждал и не правил интервью – все были рады тому, что их упомянули в газете. Почти все

интервью выдумывались от начала до конца.

Кокаина не было, ну или мы о нем ничего не знали. В ходу были таблетки. На Стадионе юных

пионеров был клуб «Титаник», вот там можно было проглотить таблетку и приобщиться к миру

высокой антикультуры. Мы не знали, как это все называлось – экстези не экстези, – но точно

помню: таблетки никто не прятал, не было опасения, что вдруг ворвутся люди в униформе.

Стоили таблетки дорого – дороже, чем сейчас кокаин. Правда, так как я относился к

массмедиа, меня всегда угощали.

Самым хитровые…анным и безумным в гулянках парнем был Иван Демидов. Я до сих пор

уверен, что у него в глазах Антарктида. Помню, на фестивале «ТВ-6 Москва» в Красноярске он

восемь дней не вставал с сукна бильярдного стола, а я приводил ему девочек. Я был его

сутенером, потому что он, бл…дь, гений, он – великий. И он никогда никого не обижал. Сейчас

многие рассказывают о том, как они ударили девушку, обидели ее. А в 90-е был кодекс

поведения по отношению к женщинам. Если девушка не хотела вступать в контакт, ее никто не

принуждал остаться.

Корпоративы тогда уже были, но происходило все не в залах, а, как правило, в саунах. Мне

платили 2000 рублей за корпоратив, и это были огромные деньги. Больше всего предлагали

Титомиру, но он никогда не ездил. После клипа «Плейбой» все захотели Ветлицкую, но она

была блистательная и у нее никогда не было необходимости самой зарабатывать. Все мужики

хотели Ветлицкую, а все девушки – ее бойфренда Павла Ващекина. Наивно полагали, что он

богатый. А он всю жизнь жил в долг.

Самые блистательные вечеринки происходили у Айзеншписа – на «Соколе». Обычная

вечеринка у Айзеншписа выглядела так: всем весело, все пьяные, все е…утся. Там были все, кого только можно представить, – Лада Дэнс, композитор Величковский по прозвищу

Попрошайка, Рома Рябцев из «Технологии», Мурат Насыров, Алена Апина с мужем, Аллегрова, «Кар-Мэн», Расторгуев. В 90-е все должны были ходить к тому, кто определяет, кого покажут

по телевизору. Таким человеком был Айзеншпис. Когда появился Влад Сташевский, я сказал

ему: «Юрий Шмильевич, как вы можете после группы „Кино“ заводить Сташевского?!» Он

ответил: «Отарик, людям сейчас нужны элементарные эмоции».

Самым крутым артистом был Титомир. Я с ним однажды поехал в Батуми на фестиваль

«Солнечная Аджария», и это был единственный случай на моей памяти, когда люди облепили

самолет так, что он не мог взлететь. Я видел его недавно – он с издевкой вспоминает то время, считает, что все просрал, начал капризничать. При этом сейчас Титомир собирает полные

залы, строит дом за домом, одалживает Кудрину на спасение исландской экономики. Ему

деньги девать некуда!

Не важно было, как ты одет. В клубы проходили те, кто умел хамить. Если ты орал, продирался

через толпу и бил всех руками и ногами, ты априори вызывал уважение. Кто нахамил – тот

прошел. На дресс-код всем было абсолютно наплевать.

Все модели, актрисы и певицы встречались с бандитами. Связываться с попсовиками было

немодно. Девяносто процентов всех нынешних союзов возникло именно на этой почве. Я

недавно ездил в круиз и поразился: все известные артистки до сих пор обзаводятся е…арями

из числа бандитов. Только раньше они красовались накачанными мышцами на груди, были

нелепыми и забавными, а сейчас все это происходит под вывесками крупных банков.

Все думали, что Белоусов умер от алкоголя. Х…йня! После похорон я разговаривал с его

родственниками – у него была какая-то страшная наследственная болезнь головного мозга. Он

не был алкоголиком – водкой он заглушал страшные боли и при этом давал четыре концерта в

день. Я никогда себе не прощу, что вырывал у него бутылку из рук, кричал: «Ты что, ох…ел, водку из горла пьешь!» А он отвечал: «Отарик, у меня болит, дай я тебе потом объясню».

Фото: Сергей Берменьев

Мне нравится политика Игоря Николаева:

важнее всего – частная жизнь.

Я сделал с ним первое интервью (полосное).

Люблю его песни, корректные к эфирной субстанции и мелодичные.

Выжили самые сентиментальные парни, а те, кто уже тогда думал, как всех нае…ать, сдохли.

Рыжий Иванушка в 45 лет поет песню про куклу Машу и собирает полные залы. У Рыжего все

хорошо, потому что он всегда любил и жалел людей. Сейчас людей никто не жалеет. А в 90-е

было одно условие: ты можешь быть полным гондоном, глотать таблетки, нажираться как

свинья, но ты должен любить людей. Тогда ты выживешь.

Матвиенко первый сказал мне, что он богаче всех в стране. «Единственное, о чем я жалею, –говорил он, – что не остановил Игоря Сорина, не заставил его остаться, не спас. Но он был

слишком вне эпохи, он был е…нутый». «Е…нутый» в устах Матвиенко – это комплимент. Игорь

Сорин – жертва девяностых, с их безоглядной верой в то, что хорошие люди выживают. Не все.

Он думал, что вокруг все такие же, как и он, – романтики. Но люди уже тогда умели считать

деньги.

Тебе не кажется, что Отар Кушанашвили в итоге сошел с ума? (вопрос Лере

Кудрявцевой)

Ха-ха-ха! Нет, он всегда был таким, ничего в нем не изменилось. Именно такое амплуа и

сделало его популярным. Сумасшествие, какие-то каламбуры, понятные только в Кутаиси, –этим он и брал всегда. Может быть, он раньше просто не пил, как сейчас.

P. S. Важно: теперь все реже и реже пью. Но метко!

Глава, в которой много добра, зла и нашего шоу-бизнеса

О шоу-бизнесе

Отношение наших людей к шоу-бизнесу как минимум ироничное, чему ваш покорный истово

способствовал.

Само по себе участие в шоу-бизнесе есть надругательство над природой человека. Жернова

масскульта беспощадны, в этом горькая правда, объясняющая недолговечность карьер, превращающихся в дымящиеся руины.

Кого Вы не любите на нашей эстраде?

Посмотрите «Песню года». Это даже физически тяжело.

Молодые готовы пешком, на перекладных, вплавь и вскачь добираться до большого бабла, но

если нет покровителя, дело труба.

Даже если есть таковой, это мало что меняет.

Я же без насмешек и без элегичности буду предъявлять вам картину положения дел в нашем

шоу-бизнесе. Разворачивать фактографический свиток буду быстро, но уверенно, тщательно

выговаривая каждый слог, каждое имя.

Ибо Отарик – это не про перманентные густой сардонизм и хи-хи, это в основном летопись.

Я наблюдал такое количество закатов, что плохой журналист написал бы «мама дорогая!», а я

напишу: слишком много для одного временами талантливого парня, влюбчивого со

сверхзвуковой скоростью.

Сегодня мы признаем за артистом его сиятельство, завтра артист, если не постарается и не

ублажит нас, перескочит в разряд нолей без палочки, прикрывающихся болтовней на тему

«недооценили».

Я семь раз отмерил, прежде чем сел писать сей «некропольский» антимадригал. Придется ведь

написать, что у – всех-всех! – выпускников нашей «Фабрики звезд» нет силы воли, нет, не так –нет силы как таковой, нет иммунитета, они образуют один безликий ряд или там шеренгу, и

причин, по которым они никогда не станут подлинными звездами, – личного ли порядка

причин или, так сказать, общих – миллион, и все на поверхности, и можно даже обойтись без

драпировки красивыми фразами.

Но это вряд ли.

Я обязан про их краткие, молниеносные, стремительные биографии написать ярко, определенно великодушно, с частыми красивостями.

У подавляющего большинства их нет чувств меры и такта, стильность их продиктована, почти

все наносное.

Как складываются Ваши отношения с Алсу после Вашей статьи о ее свадьбе?

Никак. То есть хорошо.

Все, кого из них я имею счастье-несчастье знать, предаются бесплодной кручине, тогда как

изначально было понятно, что они обречены на тлен.

Им страшно самим себе признаться, что в подавляющем большинстве своем они – пушечное

мясо; кто ж в этом себе признается, все же специальные, особенно, интенсивно эту

особенность доказывающие.

Тогда как чуть ли не сразу, с первого взора, с первой улыбки, с секунды первой понятно, кто

состоится, а кто нет.

У того, оригинального состава группы «Премьер-Министр» были густые голоса, тонкие голоса, милая сердцу моему немосковскость, явная тяга к полифонии, любовь к музыке, к

драматургически выстраиваемым песням, всякий раз семицветным, но – «поди-ка подступись к

этому народу!». Что там у них случилось с продюсером Женей Фридляндом, не разбери

поймешь, а все же жаль, что отменную группу положили на алтарь притворяющегося

онтологическим конфликта.

А пока – довольство, эйфория, впереди – сверкающие горизонты, где не может быть смещения

ценностей, ибо их две, они незыблемы – братство и музыка.

Для певицы Дакоты, по крайней мере. Все мои рассуждения про нее разрешатся одним вашим

вопросом: а кто это? Выпускница «Фабрики», на первых порах успешная.

Как Алекса, запертая ныне, по слухам, в золотой клетке. Пела песню Крутого, в клипе

снимался улыбчивый коммерсант Тимати, Алекса весь клип искала хахаля, спасаясь от

разъедаемого страхом одиночества безумия, из чувства самосохранения вопрошала «где ты?»

негромко, а хладнокровно ее игнорировал. Чудная песня.

И где Алекса?

В биографии «Блестящих» есть эпизод, когда фифы, облачившись в униформу, спели «На

позиции девушка провожала бойца». Бойцом, верно, был Губин, который, как и все наши, обладает античным чувством меры. В кавычках.

Кручина по поводу того, что нет у нас голосистых, бесплодна. Какие есть. По НТВ в проекте

«Ты – Суперстар!» выступил Александр Серов и обнаружил выдающееся мастерство. Сразу

стало очевидным, кто тут поет, а кто сосет, пардон, не поет.

Бездны духовного тлена никак напрямую не связаны с профессией. Или связаны? Так или не

так, профессия утрачена, Дмитрий Колдун – одна из иллюстраций, причем, как показал

отборочный тур «Евровидения-2010», не самая худшая иллюстрация.

С годами все более боюсь впасть в грех осуждения, приучая себя – плохо получается – хорошо

думать о людях.

Вот… хороший человек Пригожин.

Не смейтесь, это правда.

Или смейтесь, это правда

В чужой стороне дошло до того, что певица Шакира, генератор животного магнетизма, читала

лекцию в Оксфорде! У нас один из участников дуэта «Бис», юный товарищ Бикбаев, книгу

отписал, в предисловии к коей, клянусь, написано: «Каждый из мыслящих людей найдет в этой

книге ответы на ВЕЧНЫЕ ВОПРОСЫ». Не смейтесь, «Отарик, звонит телефон, это Он. Это Он»

(на мотив известного хита дуэта «Бис»). А неведомый мне артист Корзин из группы «Челси»

открыл школу вокального мастерства. Не смейтесь, это правда. Или смейтесь, это правда.

Налич, конечно, поедет в Осло не за победой, за НАЛИЧностью: по крайности год после позора

корпоративов у него станет много более!

Самая победа ПН в отборочном туре есть искажение природы российского шоу-биза.