Текст книги "Я. Книга-месть"

Автор книги: Отар Кушанашвили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Отар Кушанашвили

Я. Книга-месть

Текст об авторе от избранного

Отар, которого вы не знаете

«Это мой удел – служить виньеткой на телевидении», – пошутил как-то про себя мой

закадычный товарищ Отар Кушанашвили, имея в виду свои частые появления на телеэкране в

качестве гостя и «эксперта по всем существующим вопросам». Своей трибуны на ТВ у него

сегодня, увы, нет. А ведь телевидению он отдал лучшие годы – «Партийная зона», «Большой

куш», «Акулы пера», «На бульваре с Отаром» и т. д. Программа «Акулы пера» во многом

благодаря его яркой эмоциональной словесной эквилибристике стала одной из самых

рейтинговых на отечественном ТВ в 90-е годы. Но Отар не прижился на телевидении, в силу

своего непрогнозируемого поведения и взрывного характера. «Я готов прогнуться под

изменчивый мир, если от этого стану богаче», – сказал мне как-то Отар. Хотя, по правде говоря, если бы он умел прогибаться, то давно бы уже был если не богатым, то состоятельным.

Наверно, поэтому всю свою кипучую энергию он сублимировал в область «отчаянной»

печатной (а временами и «непечатной») публицистики.

Есть другой термин, придуманный американским журналистом Хантером С. Томпсоном, характеризующий творческий метод Отара: «гонзо-журналистика». Это когда описываешь не

сами события, а пишешь про себя на фоне событий, явлений, людей. Возьму на себя смелость

заявить, что у Отара и профессора «гонзо-журналистики» Томпсона много общего. Не только в

манере письма, но и в саморазрушительных образах жизни обоих персоналий.

Дизайнер Филипп Старк признался как-то в интервью, что с самого начала был в профессии не

зрителем, а актером. Точнее не скажешь. Отар никогда не довольствовался ролью зрителя и

статиста. Всегда был актером, играя роль «плохиша» и «цветка зла». Он просек, что эти образы

лучше продаются и приносят больше всего дивидентов в современной журналистике. Он сам

приложил невероятные усилия, чтобы демонизировать свой экранный образ до такой степени, что некоторые уже верят, что по ночам у него из ноздрей вылезают змеи.

Отар умеет наворотить таких словесных конструкций, что объекты его «отчаянных»

исследований (чаще всего поп-звезды) теряются в догадках: «обсирает» или хвалит? Про

какого-нибудь известного артиста он может выдать, например, такой пассаж: «Артист N на

сцене выглядел так нелепо, что его даже не надо было окошмаривать оптикой». «Неужели

артистка X научилась давать интервью? Насколько я знаю, она и двух слов связать не может», –поинтересовался я у Отара после его общения с одной из выпускниц «Фабрики звезд». «Она

оправдала твои ожидания, – ответил мне Большой Куш. – Она пять минут внимательно слушала

мой вопрос, потом также внимательно пять минут молчала».

Отар конструирует свои речевые обороты из, казалось бы, абсолютно несочетаемых

ингредиентов: собственных наблюдений за жизнью и подслушанных разговоров в баре, строчек

из стихов Бродского и Мальденштама и фраз, выдернутых из интервью, например, Филиппа

Киркорова. Выдержки из музыкальных рецензий журнала «Афиша» могут соседствовать в его

статьях с диалогами из сериалов «Альф» и «Клан Сопрано». Временами кажется, что он при

любой возможности, как у Пелевина, «с гиканьем угоняет в темноту последние остатки

простоты и здравого смысла». Но при этом оторваться от написанного им невозможно.

Я, как никто другой, знаю, что многих раздражает разнузданно-крикливая манера Отара

вещать на разные темы, как будто он дока во всём. За это ему часто доставалось от критиков.

Как его только не называли: и «эпилептическим шоуменом», и «всадником сексуального

апокалипсиса без головы», и «интеллектуальным ковбоем, занимающимся эстетизацией

безумия и пороков». Кто он? Не знаю. Могу сказать одно – он мой друг. Но Отар даже свою

собственную жизнь сумел так мифологизировать, что даже мне, человеку, который знает его

давно, очень сложно отделить правду от вымысла. Вам это будет сделать еще сложнее.

Поэтому даже не пытайтесь. Просто читайте.

Владимир Полупанов,обозреватель «АиФ»

Из Википедии:

Отар Шалвович Кушанашвили

родился в грузинском городе Кутаиси 22 июня 1970 года. Еще в школе решил стать

журналистом и публиковал заметки в газете «Кутаисская правда», все гонорары отдавал

родителям. Получив среднее образование, поступил на факультет журналистики Тбилисского

университета, откуда его отчислили за «негрузинское поведение». Поняв, что со своими

свободными взглядами в Грузии ему не прижиться, уехал в Россию.

Фото: Анатолий Ломохов

В Москве работал ночным сторожем в школе, мыл полы на Павелецком вокзале. Однако вскоре

фортуна ему улыбнулась, и он стал корреспондентом газеты «Новый взгляд», а затем перешел

на телевидение. Широкую известность получил как герой программы «Акулы пера», был

ведущим развлекательных музыкальных передач «Партийная зона» на канале «ТВ-6» и

«Обоzzz-шоу», программ «Большой куш» на СТС и «На бульваре» ДТВ. Кроме того, вел

программы на радиостанции «Европа плюс», писал авторские колонки для журнала «Ом» и

газеты «Аргументы и факты». Был возведен в ранг российского героя после того, как в 2004

году во время матча сборных России и Португалии по футболу выбежал на поле, протестуя

против удаления из игры вратаря Сергея Овчинникова. За пробежку к судье Кушанашвили был

оштрафован на 2500 евро и осужден на два года условно. Имеет успешный актерский опыт, снимался в юмористическом сериале «33 квадратных метра», заслужив целый букет наград.

Предисловие

Я никогда не был силен по части кованого слога, чеканных формулировок, но, учитывая

исключительность момента, на сей раз выдам формулу, которую изобрел и каковой

вооружился как раз для того, чтобы объяснить, зачем я после всех сутенеров и проституток

взялся за книгу и как я ее буду сооружать.

Формула проста, как депутатское желание обогатиться за наш счет: намерение плюс долг

минус кривляние (от чего порой, ввиду моего психоэмоционального устройства, удержаться

нет мочи).

По обе стороны Цейлона должны знать, что я не писатель. Я – парень, который признаться

готов, что обожает дензнаки, но не готов ради них на мужеложство. И признает за собой

некоторую устную и письменную беспечность в суждениях на разные темы. Но только

некоторую.

Когда в 1993-м, год спустя после приезда, по ТВ сказал не помню кому: «Пошел ты в жопу, фанерная мразь!» – я стал считаться ходячей погибелью цивилизованного мира.

Сейчас, в разгар густопсовой корпоративщины, про кого-нибудь сказать, про выпускников

«Фабрики» той же, что они не поют, – значит немедля прослыть дерзким.

Клише правят миром.

А я ненавижу клише!

Я решительно не могу более скрывать, что мой IQ (айкью) – самый высокий в стране, не беря в

расчет безусловно превосходящих меня в этом компоненте Медведева, Путина и – на момент

написания этих отчаянно мужественных строк – десятимесячного Даниила Отаровича.

А вы, говоря обо мне, употребляйте густой мат и двухэтажные комплименты: я заслужил то и

другое.

Хоть я такой же, как все: порежусь – и пойдет кровь, смею надеяться, я самую малость умнее

выпускника «Фабрики звезд», и всякую секунду помню, что еще в двадцать лет я знал

по-русски только: иди на х…й и еб…ться.

Вам придется отринуть обыденный тон, читая эту книжку, вольно-невольно.

Эта книженция не об устройстве Вселенной, а о том, как случилось так, что режиссеров полно, а Тарантино один, что журналюг армия, а Кушанашвили один.

Будь ты хоть трижды Артемий Троицкий, а данность признавать надо.

Вы имеете дело с человеком, у которого была Великая мама и был Великий отец.

Много ли Вы врете?

Приходится. Но это ведь искусство. Надо врать так, чтобы скулы не сводило.

С человеком, ненавидящим в людях апломб. Мало мне ТВ, радио, Паутины; давайте посмотрим

правде в глаза: книга есть книга.

Из нее можно понять, что автор есть существо образцовой жизнерадостности и образцовой

депрессивности. Что он – живая реликвия каменного века, но при этом феерически

выглядящая и острая умом.

При этом я маниакальный стилист, и не говорите мне х…йни, что мой слог не завораживает.

Для вас, наверное, нисколько не ново, что я пишу затейливо, что мой слог, мое письмо

отличает невероятное формальное изящество.

Вот вам изящная мыслишка: если бы все шоубизнесмены, которых я считаю мразями, решили

бы в один момент уехать на каникулы, в стране не осталось бы и трех из них (а их, мразей, три

миллиона).

Мишка Джексон молвил: «Чем больше звезда, тем больше лжи» – и ведь прав был святоша

Майкл, вами убитый великий певун!

Мне кажется, что мне уже тыща лет, и моя главная надежда относительно себя самого

заключается лишь в том, чтобы не просрать то, что есть, перестать стесняться того, что я

чертовски талантлив, и заработать миллион (не грузинских лари).

P. S. Да утешит вас Отарик в скорбях ваших, да укажет вам он на то, что рожа без улыбки –рожа малоприятная.

О. К.

Фото: Геннадий Грачев

Факинг пролог

…А что речи нужна позарез подоплека идей И нешуточный повод, так это тебя обманули.

Какой-то факинг поэт

Книжки, одна говеннее другой, написали ВСЕ: даже факинг модели и факинг сутенеры с

мордами чуть выразительнее булыжников.

Книжки, говорю же, КНИГИ нет ни одной.

Вместо нормальных эмоций павианьи вопли; вместо намека хотя бы на нормальную аналитику

густопсовое самолюбование; в мире, где тотальная эмоция называется черствость, где всем

насрать друг на дружку, где шутка с восьмикратным употреблением слова «жопа» считается

образцовой, чего вы еще ждали?!

Сколько Вам лет?

Сорок. А я все еще здесь.

Я выждал факинг паузу, терзаясь колебаниями: надо? не надо? кто я, чтоб бумагу марать? А

после утешил себя тем, что напишу книженцию (не книжку: книженция звучит

фундаментальнее) для папы, в память о маме и ради множественных (семь на сегодня) детишек.

Все-таки по страстной биографии если судить, равных мне нет. Уже давно я числюсь символом

успеха, но успеха странного; синонимом беспрестанной битвы с каверзами судьбы и славных

побед над оными каверзами.

Да, признаю, я самый неровный, самый расхристанный сукин сын из гениев, живущих в России.

Если хотите параллель, то ближе всех из западных ко мне ШОН ПЕНН (смотрите фото), из

наших – МАРАТ САФИН.

Живя живи, учила меня матушка, полагая первейшим условием нормальности жизни

неистовство, с каковым живешь. А это была самая масштабная персоналия, доложу я вам, из

всего, кого я знаю. На ее, мамы, примере я уяснил, что можно разом быть гением и человеком.

Теперь, окруженный шоу-бизнесовой педерастией (или как еще этот легион окрестить?), я

лукаво улыбаюсь: нет, братцы, под ваш тотальный распад духовного вещества я не попаду, е…лей в жопу меня не заразить.

Пишу это для всех, кому душно от одинаковых рож, песен, фильмов.

Прошу рассматривать мои записи как апологию жизнелюбия, как яростную саморекламу, ибо

убежден я: лучше меня никого нет, ибо только в моем случае гений и хороший вкус всегда

ходят об руку; я научил петь СТИВИ УАНДЕРА, да что там – мыслить человечество; даже

Рыжего Иванушку я научил раскусывать в мудреных книгах смысловые темноты.

Молодые тупицы шастают по белу свету в поисках того, с кого делать жизнь… Глупцы, вот он я, фак ю, учитесь пока не поздно.

Первый и последний в истории грузинский трудоголик.

Предтеча всех шоуменов, всяких КАМЕДИ КЛАБОВ и ШНУРов; но в противность им никогда не

живший на дотации, впрыскивания, вспоможения, спонсорские подачки: все сам, в одиночку.

Под неутихающий аплодисмент в каждом городе, в каждом зале. Уже, мать твою, пятнадцать

лет.

Я сам себя назначил талантом и спозаран уже пятнадцать факинг лет корплю над удержанием

звания. Во мне уживаются ангел и демон, но ангела во мне больше, спросите у ИВАНА

ДЕМИДОВА и моей кошки.

В предисловии к книге почившего моего второго папы ЮРИЯ АЙЗЕНШПИСА, про которого

здесь и далее будут обильные куски, я написал, что хочу стареть, как РИЧАРД ГИР, а не как

чмыри в наших палестинах, предающиеся воркотне упыри-лузеры.

Подтверждаю. Как Гир, как РАМАЗОТТИ, как ШОН ПЕНН. Положительно, это мои герои, как я

герой для тех, кто на свое несчастье родился обаятельным и прочел миллион книг.

Вы должны это прочесть, чтобы не терять связи с живым контекстом. Чтобы напомнить самим

себе, что кроме «9 РОТЫ» есть фильм «МАГНОЛИЯ», кроме братьев ЧАДОВЫХ есть ЭНДИ

ГАРСИА, кроме БИЛАНА есть РАМАЗОТТИ, а кроме ВАЛДИСА ПЕЛЬША…

…есть Я. Просто охуительный парень.Фото: Катя Гайка

Издательство ЕЩЕ РАЗ предупреждает: книга не предназначена для людей с неустойчивой

психикой

Глава, в которой автор очень рискует и пишет открытое письмо Дмитрию Анатольевичу

Медведеву

Открытое письмо Медведеву

Любезный Дмитрий Анатольевич,

через десять дней мне сорок, я известен в узких кругах, в этих кругах Вам скажут, что я малый

неплохой, маниакальный стрекулист, многодетный папа, помогаю людям бороться с

депрессией; Вы можете мне не верить, но я знаю значение слов «экзистенция» и

«интерпретация», люблю Стиви Уандера и «Иванушек», актера Шона Пенна, не люблю

педантов, буквоедов и страну Португалию (простите, но я там сидел); считаю, что Грабового

нужно посадить навсегда, а детей целовать каждые пять минут.

Мне без малого сорок, моя келья полна призраков, я могу часами рассказывать о целительной

роли бессонницы в жизни нормального парня.

У меня за плечами развод, а это… Вам лучше не знать.

Г-н Президент, из писем неуемного публициста Минкина Вы знаете, что в стране происходит

много-много значительного.

Вот, например, моя книжка, блестяще написанная, вышла.

Я остроумен, как Черчилль, эмоционален, как певец Рамазотти, амбициозен, как Сурков, иногда, стыдно признаться, как Хлестаков с его напыщенной мутью.

Я образцовый работник, с меня стружку снимать не за что; я – интеллектуальный ковбой с

грустными глазами; успеваю нажать на спусковой крючок раньше любого оппонента; спросите

моих оппонентов: мои трассирующие шутки ядовиты.

А иногда, знаете, я не стыжусь струящихся потоков слез. Вот, например, когда наши балбесы в

Вашем присутствии продули в Мариборе, безвольные стервецы.

Много лет назад, когда я принял участие в передаче «Акулы пера», артисты объявили меня

погибелью цивилизованного мира, а люди – своим любимцем, который просто обязан терзать

артистов от их, людей, лица.

Я отчетливо помню себя тогдашнего: я приехал из Кутаиси, работал в газете, и мне казалось, что артистов можно расспрашивать не только о творческих планах.

Только не говорите, что и Вас не захватила эта, теперь уже легендарная, программа своим

расхристанным, что ли, духом. Мной. Я пишу эту эпистолу, уверенный, что Вы знаете, кто я

такой.

Недержание слов – мой бич.

Я бываю простодушен, как полевой цветок. Бываю простофилей, но чаще – притворяюсь.

Широко и блестяще пишу о футболе, глумлюсь над новым русским кино, один из образчиков

которого купил на Горбушке; знаете, как величать образчик? «Съешь мое семя».

В смысле весомости любое мое заявление априорно резонансное. Есть даже некоторые люди, убеждающие окружающих, что мои писания искрятся остроумием. Во времена, когда самый

повествовательный жанр редуцируется до сообщения в «Твиттере», я ладный и складный

рассказчик, но нос высоко не задираю.

Хорош я в жанре бессвязных заметок под влиянием теплового удара или дождя.

Тех, кто мне хамит, могу подвергнуть карательной медицине.

Силен и по части ячества, что твой Евтушенко, и по части самоиронии, что твой Андрей

Григорьев-Аполлонов.

Прочитав эту книгу отчаянной публицистики, Вы поймете, что равных мне в словесной

акробатике нет, мой «вокал» безупречен, мозжечок эффективен.

Я носитель щепетильной викториански-грузинской чувствительности, и я спрашиваю Вас, Верховного Нашего Работодателя: почему я, ума палата, в полной мере до сих не востребован?

Нет мне места в грязной реальности индустриальной революции, что ли? Хинштейну есть, а

мне нет? При моей-то лютой профессиональности? При моем умении с открытым забралом

биться с себялюбцами густопсовыми, которым на Родину насрать?

Вот Вы, умеете жить в гармонии с хаосом? Я – умею, и хаос боится меня, а гармония любит.

Скажите об этом Суркову, пусть на чай пригласит. Не все им с Колесниковым друг дружку

читать, иногда нужно знакомиться с образчиками безупречной выделки словесной ткани.

Ваши аналитики описывают состояние умов в стране как «трудное». Но я – вот он Я, и что же, искуситель Вы мой Верховный? Я брошен писать о фанерных артистах, с моим-то гибридом

мозжечка и пронзительного взора! Под носом у вас. Я – злейший супостат всех тупых, объект

любви утонченных натур.

Пройдет год, много два, у меня случится самый пик формы, Вам как раз будет нужен хоть один

гений в окружении, умеющий даже изо льда делать порох; предавший анафеме грузинский

режим; парень с маскулинной внутренней сутью, сочетающий в себе пассионарность с

гипертрофированной неуступчивостью.

Да дамский угодник, наконец!

Все – в одном.

Обернитесь, по сторонам осмотритесь: ходячие декорации.

Тогда как Вам надобен я.

«Замкнувшись в мыслях о себе, Земного счастья Он лишился».

Это, конечно, не о Вас. Это о многих из тех, кто с Вами работает.

Позаботьтесь обо мне, и я научу Вас извлекать из общения с кем-либо максимальные молекулы

счастья.

Поскольку моя профессия не приносит в нашей стране ни х…я, я уж хотел бросить ее, оставив

вам минкиных и троицких с их шаткими представлениями если не о морали, то о

последовательности хотя бы.

Я популярнее, чем Обама в Америке, но после развода уже не накопить на недвижимость

размером с конуру.

Уж если я, чей мыслительный репертуар богаче, чем у Эйнштейна, не заслужил званий и

коттеджей, уж я не знаю тогда, кто заслужил.

Не футболисты же наши, с их старообразными лицами в 25, по осени опозорившие нас.

Я читал, Ваш наперсник Путин встречался с Якеменко, и они снова судачили про таланты.

Какие могущественные силы должны Вас заставить осознать, что: а) вот он я, рядом; б) бесталанный (Якеменко) таланты курировать не должон!

Замените мною Его, и я тогда удостоверюсь, что гений и хороший вкус иногда ходят об руку.

Надоело быть «Белым, Бледным, Бедным и Больным». Особенно бедным.

Излучающим неслыханный магнетизм, соединившим два разрозненных мира – алгебру и

гармонию, раскрывшим теорию суперструн, но – бедным, как статист.

Другими словами, эскапизм не про меня, я хочу быть полезным, создавая шедевры, какие

только я и могу создавать.

Не дайте мне состариться, как де Ниро, – некрасиво, дайте – как Ричард Гир (в этой же книге

найдете высокооктановое эссе про старение).

Только, пожалуйста, без апофегм!

Они нужны для балансирующих на грани морального дефолта, а у меня дефолт финансовый, с

моралью я дружу, изредка ссорясь.

Вам надлежит только разыскать меня, что само по себе дело плевое: вон сколько церберов

наизготовке!

В моем лице обретете наконец решающее подкрепление, активное в области утверждения

превосходства Белого над Черным, могущее об колено сломать всех Ваших супостатов, доведя

их до афазии.

Жду от Вас звонка и ангажемента на чай, Главный.

Отар Кушанашвили,

с пиететом

P. S. То есть, наверное, найдется масса свидетелей тому, как я кричал: «Анатолич, зае…ала

невостребованность, зае…ало безденежье!», но это наверняка было спьяну… Хотя, по сути, правду орал.

Глава, в которой автор рассказывает о себе все!

В Москву

В тот далекий день, когда мне исполнялся 21 год, я готовился к отъезду из Кутаиси в Москву.

Было продано все, что можно, – пишущая машинка, боксерские перчатки и даже магнитофон, на который с трудом скопили родители. Я пребывал в чрезвычайно угнетенном состоянии духа

и ни о каком дне рождения не помышлял. Но в Грузии так не бывает. Когда приперся домой, увидел стол с любимыми хачапури, напеченными мамой, и кока-колой. Кроме того, там было

множество знакомых… моих друзей и родственников, которых, в свою очередь, тоже было

множество. Так меня даже в армию не провожали. Сначала заставляли пить чачу, потом я на

спор съел дюжину хачапурок. Причем никто не пытался мне ничего подарить, считая, видимо, что грузину, отъезжающему в Первопрестольную, и так должно быть хорошо. Дальше не

помню, по-моему, меня пытались подстричь (в то время я носил длинные волосы). Больше всего

измывались родственники – тогда еще я не знал, что вскоре они потянутся, как весенние грачи, вслед за мной в столицу. Это был мой последний день рождения на родине. Наутро очнулся в

поезде. В карманах хачапури, в сумке несколько бутылок из-под фанты с великоградусной

жидкостью. Слава богу, не забыли положить деньги. Пробомжевав некоторое время на

Павелецком вокзале, откупаясь от ментов чачей, я начал штурм того, что здесь называется

шоу-бизнесом. Теперь я – великовозрастный инвалид, господин вдохновенных строчек, раб

дэдлайнов, слуга возбужденных детей, алиментщик несчастный!

Я никогда не понимал, в чем прелесть Дженифер Энистон и Дэвида Духовны.

Я знаю, и всегда знал, что в том, что я делаю, есть смысл.

Я ненавижу рассказы про интимные подвиги.

Я всегда боялся выходить на сцену, смотрелся простофилей, терзался.

Больше всего на свете я боюсь перестать развиваться.

Разумеется, мне не нравится, как я выгляжу, и, разумеется, это не главная моя проблема.

Далеко.

Я слишком щедрый.

Не знаю, как у кого, но мне помогает только строгая до изуверства самодисциплина.

Для очень большого количества людей слово «звезда» синоним слова «ублюдок».

Я использую свои возможности на двадцать процентов.

По молодости я однажды снялся обнаженным. Между нами, я вышел убогим. С тех пор – ни

боже мой.

Я сверхобразованный, и при этом каждый день ловлю себя на том, что не знаю ничего.

Особенно когда общаюсь с детьми.

Я не знаю, что такое безупречный секс. Я знаю, что такое секс по любви. И, увы, без.

Боюсь людей, употребляющих часто слово «духовность».

Мой злейший враг – вспыльчивость.

Анафема тем, кто не доверяет Случаю! Мое доверие к случаю безгранично.

Однажды я разговаривал с Катрин Денев, еще один раз – с Шарлиз Терон!

У меня семеро детей (пока); за вычетом крохотного Даниила, все, уподобившись мне, питают

слабость к трескучим фразам и обладают исключительной культурой вранья.

Та самая фотография, где я обнаженныйКак бы дневник

Костерить всех, утверждая, что российский шоубизнес – местность, где ни зги не видно, –только кажется предприятием легким.

В редакционных кадровых высях просят помягче. Пришлось изобрести новый стиль: сарказм

энд метафористика густая-прегустая. Я могу каждое утро записывать эти всплески

энергетического остроумия, артисты наши щедрые в этом смысле, что ни день, одаривают

фортелями, например, заговорят про свой дух или, как иначе, впадут в ересь, выкажут норов.

В отличие от нормальных людей, у этих и норов специфический, не тронутый, как им кажется, тленом.

Мне кажется, я никогда не давал повода своим поклонницам предать меня анафеме, мне

кажется, я всегда был трепетен с ними.

Такие, как я, – приходят и уходят, они – вечные.

Им кажется, что их дух, в отличие от тленной плоти, бессмертен.

Ну-ну.

Может, это характеризует меня не с лучшей стороны, но, помимо Отарушек Интернейшнл, все

прочие олицетворяют собой вселенскую глупость… Тут – да, я, пожалуй, перегнул, есть и

другие персоналии, которым жмешь длань и не бежишь мыть культяпки тотчас.

Подскажите, как создать семью без проблем?!

Без проблем не получится. Надо быть идеальным человеком, но кто идеален?

Все обильные как сыпь звездочки попадают в мои хроники.

Они опростоволосятся – и я тут же сообщу об этом миру в гордой противофазе с ордой тусклых

пинчеров, не поспевающих за мной, алчным и зорким.

И вот что: на этой работе нужна короткая память. С долгой памятью свихнешься, нажравшись

этой ереси, впустив в себя этих тараканов.

…Вот! Набрел на автоаттестацию. Еретик я, вот кто.

В «Останкино» знают, что я не гримируюсь.

Не из кокетства, я воюю за естественность. За «документалку». За вычетом тех случаев, когда

перепью.

Воюю за ненакрашенную рожу, неровную походку и нервическую речь, за аутентичные эмоции.

За мучительный подбор нужных слов. За открытость. За настроение, когда жмут ботинки, о

будущем думается угрюмо, за децибелы. За чепуховые, но нужные аплодисменты. За

расхристанность. За искоренение мусорных словечек.

За пространство ТВ, в котором не происходит ничего, но все возможно.

В это трудно поверить, но мало кто в «Останкино» умеет излагать мысли в логическом порядке.

Ургант, Дибров, я.

Я слишком умен, чтобы быть дилетантом, а чтобы быть профессионалом, мне не хватает

квалификации.

В моей вселенной кошки умеют разговаривать.

Я очень грустный – просто никто этого не замечает. Всех пугает моя манера поведения.

Мне перестали нравиться вечеринки. Я стал гораздо скучнее. И очень рад этому.

Может, это и к лучшему, что у меня случилась многолетняя пауза в обильных появлениях на

радарах и не успел до смерти всем надоесть.

Когда кругом вспыхивали и гасли сами знаете кто, я выяснял – и наладил в итоге – отношения

с собственной головой.

Я уверен, что я счастливее наших артистов.

Я представляю, какое количество людей желали мне сгореть в геенне огненной.

Я, конечно, первым делом пожелал бы им окунуться в кипящий котел по тому же адресу, но

вынужден признать: недовольные правы.

Весь прошлый год ушел на то, чтобы наладить отношения с собственной головой. Я большой

мастер все усложнять потому что.

Природа, одарив его тонким умом, непонятно за что наградила еще и чутьем на людей: ну, если я ему наперсник, то чего тут говорить?

Владимир Свет Полупанов – чувствительный публицист, самый близкий из ныне сущих.

Иногда, конечно, мы раздражаем друг друга: эмоциональные черти потому что. Едва ли Я, несносный малый, буду удостоен еще одной такой дружбы.

Ему не откажешь в чувстве юмора. Когда мы оказываемся за столом, равных ВП нет: фонтан, гейзер!

Он умеет быть изящным, насколько при мне можно быть изящным.

С дичайшим энтузиазмом мы жили и живем, иногда безмерно уставая от – почему бы не

сказать об этом прямо? – безденежья.

Будучи качественным журналистом, ВП остается качественным человеком.

Записной остряк, как и я, возведший оптимизм даже не в принцип, но в ранг генерального

условия нормальной жизни.

Сила хороших парней в том, что они не любят стадности, у них инстинкт последнего героя, они

ранимы, но они – идут.

Прежде я старался для девического вздоха, сейчас прозрел – стараюсь для себя.

Я – существо образцовой жизнерадостности, научившееся – внимание! – не реагировать на хулу, я – живая реликвия каменного века, неизбежно долговечная.

Буржуазным прищуром меня не очаровать, бодрячеством с помощью сленга не напугать.

Посему запомните: все попытки сделать из меня объект показательной порки чреваты тем, что

вы услышите одно из крепких выражений дядюшки ОК: идите на хуй.

Я пошел в журналистику из-за Юрия Петровича Щекочихина, веселого праведника, человеколюбивого публициста и жлобоненавистника-депутата.

Я написал ему письмо из Кутаиси; судя по всему, из жалости он мне ответил. Завязалась

переписка. Я ни говорить тогда, ни писать по-русски не умел, пребывал в юношеской нирване, как есть пошлый грузинский шестиклассник.

Я тогда не афишировал свое желание стать журналистом, потому что был убежден, что

засмеют. «Во глубине кутаисских руд храните гордое терпенье». В школе я был мышкой, в

письмах к Юрию Петровичу – возвышенным фанфароном.

Кто Вы по знаку зодиака? Случайно не скорпион?

Рак, погибель цивилизованного мира.

Он был… родным… вот это слово, мне кажется, точное.

Скольких людей он исцелил от душевного ненастья, скольким осветил тропы!

Мэтр – и какой-то полуграмотный сопляк из Кутаиси, один из миллиона, кто отнимал

жемчужное время.

По мне, он был одним из самых значительных публицистов. У него было много подражателей, изображавших многозначительность при очевидной муторности.

Человек из другого измерения. С большими глазами, бестрепетный. Вот для кого идиома

«нравственная норма» была не пустым звуком.

Он писал мне, что журналистика – самая вкусная, но и самая тяжеленная работа.

В рамках советской парадигмы он часто упирался в тупик, но не отступал.

Статьи, сценарии, пьесы.

Если я что-то и умею, этому я учился у Юрия Петровича Щекочихина.

Аминь.

Все эти годы я слышу в свой адрес одну похвалу на триста филиппик.

Креста на мне нет, божьей искры отродясь не было, и каждый год – каждый! – мне поют

отходную.

Я крестовых походов против скептиков и маловеров не организовывал, а step by step, не

торопясь, опрокидывал мнение обо мне как о дегенерате неожиданными поступками.

На смерть маленького гения Игорька Сорина из «Иванушек Интернешнл» я снял фильм

(режиссер Сергей Дерябин), объясняющий магию его имени. Фильм внес смущение в

телевизионную среду, отказывавшую мне в доверии, демонстрировавшую меня.

Я показал фильм в клубе «Кино» (одном из самых модных тогда), и, сколько помню, люди

яростно хлопали и негромко плакали.

«Сохрани на холодные временаЭти слова,На времена тревоги».

А я фильм про Сорина сохраню, детям покажу.

(Он был – утверждаю – гением.)

Фото: Катя Гайка

То был летний вечер, мы с другом Витковским перекусили в городе, поехали к Сорину, к тому

моменту гению-анахорету, наверное, самому харизматичному артисту из всех, кого я видел (по

крайности, мало найдется равных ему).

Он был один в квартире-студии, там везде валялась масса книг, дисков, фотографий, скомканных листков. Разумеется, пахло травой.

После кончины объявился миллион свидетелей, утверждавших, что ИС нюхал и кололся.

Я видел его странным, но утверждать…

Я знаю одно: Он был Маленьким Гением!

И если б История была подругой условному наклонению, он был бы сейчас Принцем, Ленни

Кравитцем, Яном Брауном, хрупким Синатрой, наш маленький Сорин, оставивший нас одних

наедине с нашими слезами и мыслями о хорошем.

…Многих 90-е погубили, по мне, они были целительными.

Дело в отношении. Для одних лампа струит свет, другим режет глаз.

Меня они – при всем наружном безумии – дисциплинировали. Говорю же, исцелили от

зазнайства.

Я как будто специально нарывался, ломал дрова, в чем очень даже успел.

Я маниакально много работал, не зная устали, не ведая депрессий, педантично, шаг за шагом

осваивая ремесло.

В часы усталости духа я всегда нежно вспоминаю эти годы, которых лучше не будет, и не надо.

Я написал тогда столько многозначительной мути! Смешно: еще полагал себя изрядным

сочинителем.

Да и сейчас, если с умом, можно многое извлечь из давно осевшей пыли. Чтоб поздние, нынешние поступки и писания не обвисали дряблыми старческими мышцами.

Бог Небесный! Кем бы я был, кабы не 90-е? Слабаком без владения приемами полемики, иронии, манифеста, дюжинным квазиостроумцем, фрондером, Хлестаковым.