Текст книги "Поехали (сборник)"

Автор книги: Остап Вишня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Вот идет себе да идет доктор Василенко. Идет вперед, а назад оглядывается и во все стороны озирается.

Вдруг из-за угла фигура какая-то выставляется.

"Ну, – думает доктор Василенко, – есть. Это передовик, а за углом шайка... Прощай, пальто, прощайте, и брючки!"

Поравнялся доктор с фигурой, пристально к ней присматривается и не очень к ней приближается...

Неожиданно та фигура, с доктором поравнявшись, к доктору подходит и останавливается.

– Нет ли у вас, товарищ, спичек, чтобы прикурить? – так та фигура к доктору и обращается.

– Есть у меня спички, – говорит доктор. А у самого даже где-то там екнуло.

"Есть, – думает доктор. – Так, как и всегда: сначала прикурить, а потом наган, а потом на углу товарищи и..."

Вынул доктор спички, дает прикурить, а потом сам пальто расстегивает, чтобы "честную компанию" не задерживать.

Прикурила фигура папироску, произнесла "спасибо" и пошла себе дальше.

Пошел себе дальше и доктор Василенко, а сам думает: "Вот сейчас выскочат – и все".

Дошел уже до фонаря, дай, думает, погляжу, который час... Лап в карман – нет часов. А часы у доктора были чудесные, золотые, и цепочка при них была массивная – подарок от благодарных пациентов.

Нет часов!

И очень жаль стало доктору Василенко часов: подарок – раз, а к тому же еще и довольно ценная вещь.

"Лучше бы до Адама раздели, лишь бы только часы не брали... Нет, не отдам часов!"

Молнией метнулся назад доктор Василенко.

"Все равно, – думает, – убьют не убьют, а часы не отдам!"

– Стой! Стой, говорю тебе, мерзавец! Стой, а не то, как собаку, пристрелю!

Фигура остановилась...

Подскочил к фигуре доктор Василенко, схватил за петли и как гаркнет:

– Часы! Часы отдай, мерзавец! Отдай часы, а то задушу!

– Пожалуйста, нате! – трясясь, говорит фигура.

Дрожащими руками лезет фигура в карман, достает часы.

– Нате!

– Ах ты сукин сын! Не успел папиросу прикурить, часы спер. Я тебе!

Схватил доктор Василенко часы и домой бегом... Да все озирается, да все оглядывается.

И только вскочив в свою квартиру, с трудом отдышался.

– Ффу! И живой, и нераздетый, и часы назад отобрал! Фффу! Повезло!

Подходит доктор Василенко к столу, зажигает свет и... падает в кресло...

На столе лежит его ценнейшая вещь – золотые часы с массивной цепью, подарок его благодарных пациентов...

А... а в кармане?

А из кармана он извлек паршивенькие, подержанные черненькие часы с медной загрязненной цепочкой...

И залился доктор веселым смехом... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

А на другой день в местной газете, дорогие мои товарищи, появилось объявление такого содержания:

"Доктор Василенко очень просит товарища, у которого он такой-то ночью на такой-то улице отобрал часы, зайти к нему и забрать эти часы..."

Грабят... Бывает...

1933 –

[1] Речь идет о Днепропетровске (бывш. Екатеринославе). ______________________________________________________________________

Предисловие

"Заграничные усмешки" писались в санатории Haus Eibenhof недалеко от Берлина (июнь – июль 1928 года). Автор этих "усмешек" большей частью писал их, лежа в постели и корчась от боли в животе. Наблюдал автор берлинскую и внеберлинскую жизнь в те "свободные" часы своего пребывания за границей, когда шел от врача в клинику или перебирался с кровати в кабинеты различных медицинских манипуляций. И все время боль не покидала его. Наблюдения, таким образом, поверхностные. "Усмешки" (автор этого и не скрывает) местами получились какие-то квашеные, так как в зарождении их активное участие принимала двенадцатиперстная кишка автора, за что он здесь и выносит ей сердечную благодарность.

Автор

1928 ______________________________________________________________________

Поехали...

Без причины и болячка не сядет.

Для поездки за границу, следовательно, тоже причина нужна. Повод.

Научные командировки за последнее время потеряли кое-где свою значимость.

Скажем, приходите вы, например, в какое-нибудь учреждение, имеющее право командировать вас за границу, и перво-наперво говорите:

– Мне следует усовершенствоваться. Так у меня пошла наука, что без заграницы, как без рук. Дайте командировку за границу, так я, разрази меня бог, за две недели вам социалистическое строительство завершу. Раз-два – и социализм!

Ну и, ясное дело, вынимаете удостоверение от того учреждения, где вы работаете, удостоверение, ясно свидетельствующее о том, что вам командировка за границу необходима, как вода, как воздух, как нагрузка.

Тогда вам то учреждение и говорит:

– Да... Это правильно. Мы убедились, что командировка вам безусловно необходима. Но, товарищ, имейте в виду: дамские чулки советского производства, а также обувь наша, как уверяют специалисты, ничуть не уступают в качестве заграничным. Учитывая пошлину, они и обходятся не дороже. Дальше: вы имеете право провезти только два костюма, так что, если учесть стоимость поездки, пошлину, дороговизну пребывания за границей, много не выиграете... Лицензий же нынче не дают. Обматывать себя дамскими панталонами и кружевами как-то неудобно – чего доброго, попадете в кинофильм. Провезти валюту через Шепетовскую таможню никакими способами не удастся; таможня видит насквозь того, кто везет валюту...

– Ах так... Ну, тогда я подумаю...

– Подумайте...

Лучший и действительно верный повод для поездки за границу -собственная хворь.

С болезнью выехать значительно проще...

Только не делайте так, как одна знакомая дама сделала.

Во врачебной комиссии, куда она обратилась за справкой, что ей необходимо лечиться за границей, она упала в обморок. А когда ей дали понюхать нашатырного спирта, очнулась и застонала:

– Ох, где это я? А что можно с собой провезти из-за границы? У вас, мне говорили, есть такой список... Ох, ох!..

И снова лишилась чувств.

– Так не поступайте – засыплетесь.

Самое верное: для поездки за границу следует обзавестись харрошей язвой желудка. Круглой.

Как это сделать? Когда-нибудь на досуге расскажем. Харрошая будет язва!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ну вот, у вас на руках заграничный паспорт. Все уже об этом знают.

– Едете?

– Еду.

– Так вы не забудьте: ручку автоматическую.

– Ладно.

– Едете?

– Еду.

– Так, может быть, вы мне шляпу...

– Ладно. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– Так вы мне галстуков штуки три...

– Ладно. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– Эх, какие там игрушки для детей! Вот бы моему Юрочке велосипедик! А Маринке – медведика!.. Только не маленького, а большого... Там есть такие... мохнатые... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– Едешь?

– Еду.

– Вот хорошо. Ну и повезло! Послал господь язву! Так ты ж, смотри, и нам что-нибудь привези. Блокнотов там, ножичков... И карандашей этих, как их... автоматических... И носки...

– А жена моя очень просила свитер и фильдекосовые чулки.

– Товарищи! Может, кому-нибудь рояль шредеровский привезти? А может, автомобиль? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сидя в вагоне, вы заглядываете в блокнот и подсчитываете, сколько чего нужно привезти из-за границы.

Наконец подсчитали: 13 шляп, 45 галстуков, 23 пары туфель, 110 пар чулок, 87 автоматических ручек, 15 дюжин карандашей, 5 велосипедов, 7 медведей...

Темнеет у вас в глазах, и вы, глядя на зеленую рожь, упорно думаете:

"Ну ладно! Обмотаюсь! А куда же этих медведей девать? Вот загвоздка!" . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Дорогая Шепетовская таможня! Когда я вылезу из вагона, потолстевший раз в десять по сравнению с временем моего отбытия за границу, думай, пожалуйста, что это я так поправился в немецком санатории. Если у меня из ушей будут торчать по два медведя, а из ноздрей – по шляпе, считай, что это мне врачи прописали все дырки на дорогу затыкать.

Ничего не поделаешь! Я ведь еду за границу! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Едем.

– Так вы ж, товарищ, смотрите. Raucher – это для курящих. A Nichtraucher – это для некурящих.

– А как будет "второй класс"?

– Zweiter Klasse! Так и говорите на вокзале!

– Кому говорить?

– Кто вас спросит, тому и говорите.

– Ага. Их хабе цвайтер кляссе. Их хабе цвайтер. Их хабе цвайтер...

– А на вокзале смотрите, где написано "Ausgang", туда и выходите. "Аусганг" значит "выход".

– Ага... как выход?

– Аусганг.

– Ага... Аусганг, аусганг... аусганг... Ну и трудное слово!..

– А когда приедете, смотрите: будет написано: "Bahnhof Friedrichstrasse", там вам выходить: "Бангоф" – вокзал. "Штрассе" -улица. Это и есть выход.

– Ага, значит так: "Их хабе цвайтер кляссе", "Аусганг" – вокзал. "Бангоф" – выход. Ага...

– Да нет, наоборот.

– Как наоборот? "Их хабе цвайтер кляссе" – вокзал?

– Да нет...

– Ага. "Бангоф" – вокзал. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– Цванцих. Драйцих. Фирцих. А там же как, после того "аусганга"?

– А там спросите.

Спросить. Ну, ладно, спрошу. Как уже мы там будем спрашивать, не знаю, но опрашивать все равно придется. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Едем... Едем... Едем...

Шепетовка...

А вы знаете, подъезжая к Шепетовке, как-то не по себе становится, муторно... Не потому, что тебе придется через таможню проходить. Таможня есть таможня. Что ей стребовать с нашего брата, когда он за границу едет?! Нечего.

Едут ведь в командировку так, что листочка на нем фигового и то нет. Один из спутников очень сокрушался:

– Вот говорит, плохо, что нельзя за границу голяком ехать. Все-таки больше оттуда можно было бы прихватить.

Я ему:

– А вы б, – говорю, – сажей вымазались да два-три бюстгальтера плохоньких нацепили бы и ехали. А буде кто спросил бы, сказали: "Униформа у нас такая".

Не в таможне дело.

Подъезжая к Шепетовке, хочется назад драпануть. Так тебя и подмывает слезть и махнуть в сторону Киева. Перескочишь Шепетовку -и никого у тебя не будет... Никогошеньки... И самое дорогое, что останется, – это красная книжечка паспорта... И то и дело хватаешься ты за него...

Не дай бог выскочит. Пропал тогда!

А когда уже из Шепетовки на Здолбунов едешь, тогда тихо-тихо в вагоне.

Чего это так тихо? Ну будто похоронили кого-то!

Сходит пограничная стража. И до того становится жаль этой стражи! Как отца родного!

Нейтральная зона...

"Mohyljany". Белые орлы всюду. И пусто, пусто на станции... Станция Могиляны.

– Прошу пана! Паспорта!

Невольно озираешься... Где же здесь, думаешь про себя, пан?

Смотрит на тебя человек. На голове каска черная, на каске орел белый, и обращается к тебе: "пан".

Выходит, значит, я пан? Как скоро! Каких-нибудь десять километров – и я уже "пан"!

Польша.

1928 ______________________________________________________________________

Берлинские кони

Лошадей в Берлине еще немало, но они настолько со всех сторон зажаты подземкой, надземкой, автобусами, трамваями, автомобилями, что не воскреснуть им уже вовек!

Недалеко то время, когда гид в Берлинском зоологическом саду, показывая на гнедого в яблоках коня, будет поучать экскурсантов:

– Лошадь. Латинское название "equus"! Некогда весьма распространенное в Берлине животное, а нынче вот остался один экземпляр, да и тот с пороком: с козинцом...

Жнвут кони в Берлине большей частью "с пива".

То ли традиция такая, то ли, может, пиво нужно возить потихоньку, чтобы оно не хлюпалось, но факт остается фактом: пиво развозят на лошадях.

Большие-пребольшие куцехвостые "equus'ы" не спеша волокут внушительных размеров повозки с пивом

Кони откормлены до неимоверности: очевидно, они пиво пьют.

А бесхвостые. И не то чтобы у них хвосты отрезаны были, нет, видно, что так они и родятся без хвоста.

"Усыхает" берлинский конь с хвоста начиная, и нечем ему, бедняге, перед смертью мух отгонять.

А еще у нас в Берлине грусть вызывают извозчики

Их уже мало: машина вытесняет.

Извозчики старые-престарые, такие же, как их кони.

Но у них еще есть свои пассажиры.

И пассажиры такого же возраста, как лошади и извозчики.

Это те пассажиры, что боятся машины, не любят, не признают ее и демонстративно ездят на лошадях.

Посмотрели бы вы на берлинского извозчика, когда он рысцой трусит по берлинским улицам!

Что-то фантастически-нелепое эпохи средневековья являет он собою в этой машинизированной сутолоке.

Небольшая лошаденка, унылая, как "успение богородицы", тащит громадный – некогда наши помещики шестериками на таких разъезжали -фаэтон.

А на высоких козлах восседает столь же унылый, сердитый, старый по годам и взглядам "Kutscher".

Он в цилиндре и в ливрее.

А над ним, как радиомачта, высится засунутый в специальное отверстие кнут.

Трусит.

А сколько презрения, сколько пренебрежения в его взгляде, когда он нижет глазами этот нескончаемый, кипучий и бурлящий поток машин!

Такое впечатление, что он вот-вот соскочит со своих козел, и, воспламенясь гневом, выхватит из отверстия длиннющий кнут, и разнесет в пух и прах все эти бенцы, оппели, дикси, форды!

Он будет стегать кнутом с такой яростью, что разлетится во все стороны стекло, он раскроит их шикарные подушки, а своими огромными на деревянных подошвах башмаками перетрет начисто всё их магнето.

Так он их ненавидит!

Когда позади него взревет нетерпеливо-суетливый бенц, он делает вид, что не обращает на него никакого внимания.

Он его не слышит! Он не желает его слышать!

Он не дает ему дороги!

И только соловые его глаза мечут молнии.

А в молниях этих столько души, столько бессильной злобы!

Оттого, что не в силах он ничего сделать, нет у него возможности прекратить оглушительный, неумолчный и стремительный грохот ненавистного ему мотора.

Того мотора, в котором скрыто сотни таких сил, как сила его гнедого, вороного или серого в яблоках Васьки.

Поэтому он такой сердитый и вместе с тем такой печальный.

Недавно пропел свою лебединую песню "Железный Густав" – старейший берлинский извозчик, более полувека просидевший на козлах.

Проехался он по Берлину в последний раз.

Но проехался не как обычно, а торжественно, с помпой.

Из Warm-See (берлинское предместье) он доехал до самого Парижа!

Из этого сделали чуть ли не национальный праздник!

Устроили ему царские проводы.

Все газеты были полны описаний буквально каждого шага его коня.

Повсюду по дороге были организованы торжественные встречи.

Толпы парижан встречали его у въезда в Версаль.

Одним словом, помирать – так с музыкой!

Не в "Железном Густаве" здесь, конечно, дело.

"Железный Густав" – символ.

Вместе с Густавом отпели свою песню все – и железные, и деревянные, и конопляные Густавы.

Еще год-два, может быть, чуточку больше, и все густавовские фаэтоны будут выставлены в Берлинском национальном музее, а их с козинцом кони пойдут на подошвы для шоферской обуви...

И только в зоологическом парке останется доживать свой век обреченное животное, о котором будут говорить:

– Equus... – и т.д. и т.п.

Знаете, где еще здесь "употребляют" лошадей?

На свадьбах!

Невесту и жениха везут к венцу непременно лошадьми в карете.

Говорят, такова традиция.

А по-моему, это делается для невесты, чтобы она в таких случаях за коня держалась!

Все не так быстро обкрутят!

Хочется ей хоть как-нибудь оттянуть минуту, после которой ей, несчастной, на всю жизнь суждены только три радости: киндер, кирхе и кюхе.

Я бы на месте берлинских лошадей умчался бы в наши херсонские степи!

Там еще можно пожить лет этак с сотню, а здесь им погибать!

Спасения нет!

Уж больно мощно гудят моторы!

1928 ______________________________________________________________________

Берлинские музеи

Знаете, что самое главное? Музеи! Быть в Берлине и не побывать в музеях – это, конечно, преступление! Берлинские музеи – это квинтэссенция всех музеев... Вы же знаете, что такое немецкая культура? А в музеях у них собрано буквально все. Причем с первобытных времен! Еще, можно сказать, с того древнейшего периода, когда немец обезьяну придумал, и до самых наших дней! Завтра утром, как только позавтракаем, сразу же – в музеи!..

– Только в музеи! Как встанем, так и в музеи. Зачем же тогда ехать сюда, если не побывать в музеях?

Торопливо заканчиваем завтрак – и в музеи! Быстрее! Быстрее!

– Сейчас, сейчас! Вот только это "кезе" [1] проглочу и бежим.

– Пошли, пошли, музеи ведь только до трех открыты.

– Айда!

Идем.

– Скорее, скорее, товарищи! Музеи большие, а времени мало! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– А ну-ка посмотрите. Вот сюда! Ты глянь, чемоданище! Вот это да! А витрина!

– Нет, чемоданище какой! Черт его знает! Смотрите! Не чемодан, а целый гардероб. И на каждую вещь – свое отделение. Там для пиджаков, там для штанов, а там – для белья! И не помнется ничего в таком чемодане. Надо будет купить.

– Сколько же он стоит?..

– А вон несессер. Видите?

– Вижу. Несессер.

– Надо будет купить! А вон видите – из крокодиловой кожи?

– Где?

– Вон там. Надо будет купить.

– А смотрите, женский ридикюль. Красный. Вот черт! Надо будет купить.

– Ну, идем, идем, а то опоздаем!

– Пошли! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– Тссс!.. Смотрите, какие бананы! Ну и бананы!

– Что там бананы, посмотри – ананасы!

– А это что за ягоды красные?

– Это? А черт его знает, что это такое! А вон – арбуз, что ли?

– Да нет, вроде не арбуз.

– А что же тогда?

– Кто его знает! А вон черешни. Как помидоры!

– Так это же и есть помидоры!

– Да нет, черешни это!

– Вот черт, надо будет купить!

– Ну идем, идем!

– Качай!

– Слушайте, а что это за чудище? Крокодил, никак?

– Это резиновый. Надувной.

– На черта?

– Плавают на нем, когда купаются. А вон там жабища... видите?!

– Что ж это – игрушка такая?

– Ну да. А вот это – резиновые миски.

– А там – резиновые туфли.

– Тоже для купания?

– Надо будет купить...

– Ну, пошли!

– Пошли, пошли!

– А это что? Живой манекен вроде?

– Ну да. Новые фасоны показывают. Есть такие специальные барышни, они одеваются, становятся в окнах витрин и рекламируют модели!

– А ничего манекен! Надо будет купить!

– Ну, побежали!

– Иду, иду! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– Вот драгоценности... искусственные. О них мне жена и говорила.

– Ага, ага, это самое оно и есть!..

– Ты посмотри, какие красивые вещички!

– А здесь еще лучше!

– Нет, вы только поглядите... Змея! Из чего ж она сделана?

– Скорее всего терракотовая!

– Надо будет зайти сюда! А вон видите – ожерелье!

– Ого!

– Надо будет купить!

– Идем!

– Идем!

– Смотрите, какие электрические лампочки!

– Синие, розовые, красные! И сколько их!

– А вот лампочки, что мигают, когда горят!

– Ну?

– Ей-богу! А вон фонари какие!

– А вот это, видите, оборудование на целую электрическую станцию!

– О-о, надо будет купить!

– Ну идемте, а то уже двенадцать.

– Пошли! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– Ага-ага-ага! В этот магазин мне обязательно надо зайти. Видите пальто с такой подкладкой?

– Да и мне ведь нужно! Вот оно – то, что я давно уже ищу!

– Нет, здесь давайте получше рассмотрим. Вот пальто за сто двадцать марок!

– Ничего себе! А вон то еще лучше за сто пятьдесят марок!

– Вот бы мне такой костюм для работы!

– Да тут и обувь!

– Это ведь спортмагазин!

– А-а, спорт! Жаль, что я в футбол не играю, а то купил бы эти бутсы. Ох, и бутсы! Хорошие, видать!

– Ну, не будем задерживаться, а то уже половина первого!

– Идем! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– Вот они, ручки автоматические. Вы только посмотрите: новая какая-то конструкция! Таких еще я не видел!

– Вот эти зелененькие? Это американские.

– А мне, понимаете, порядочно их надо! И Микола просил, и Федор, и Сидор, и Иван, и Виктор, и еще кто-то, и еще, и еще... Я уже запамятовал, со счета сбился. Штук девяносто – не меньше... Может быть, как оптовому покупателю, скидку сделают? Как вы думаете?

– Надо будет спросить.

– И блокноты здесь есть. И карандаши! Надо запомнить этот магазин. Как он называется, записать бы, чтоб не забыть!

– Скорее только записывайте, а то опоздаем.

– Уже! Бежим! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– Что это такое, смотрите, коня живого в авто повезли?

– Ага... Верно, на бега. Чтоб не уморился дорогой, вот его и везут.

– Скажи пожалуйста! Уже и лошади в автомобилях ездят! Вот чудеса! И стоит же, чертова образина, спокойно. Привыкшая, что ли!

– Ну, идем, идем! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– А это что за чучело такое в белом?

– Так это же повар из ресторации. Для рекламы. Вон у него на пузе надпись, из какого он ресторана!

– Что же это он так целый день и стоит?

– Так и стоит!

– Ишь ты... Надо будет купить! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– О, часы!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– О, бритвы! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– О! О! О! О!

– Ну, идем, идем же!

Вот уже и музей.

– Смотрите, закрыто!

– Который же час?

– Половина четвертого!

– Ах, черт побери, опоздали! А ведь, казалось, быстро шли!

– Ну, завтра уже непременно: пораньше встанем и побежим!

– Да, да. Обязательно! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Завтра

– Скорее, скорее!

– Сейчас, сейчас! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– О, смотри, белье! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– О! О! О! О!

– Который час?

– Четверть четвертого! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

А немецкая культура – солидная культура.

Немецкие музеи – мировые музеи!

Не побывать в берлинских музеях – это просто преступление! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– Завтра уж непременно!

1928 –

[1] _"Кезе"_ – по-нашему, сыр. – О.В. ______________________________________________________________________

Как проехать таможню

Когда едешь за границу, тогда, понятно, незачем тревожиться о том, как проехать таможню

А вот когда оттуда...

Ой, бог ты мой, чего эта таможня стоит!

За добрых три недели до отъезда из Германии только и слышишь:

– Все, в общем-то, хорошо, а вот как Шепетовка... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– Были в Тиргартене?

– Был

– Ну как? Ведь правда, прекрасный парк?

– Парк чудесный... Да вот не знаю, проверяют на таможне карманы или не проверяют? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– Вы из Потсдама?

– Да.

– Не дурак был Вильгельм, избрав себе там резиденцию. Вот парк! А палаты! А водопады! А чистота! А порядок!

– Даа-а... Диву даешься, и только. Что верно, то верно А вот интересно, таможня только одну пару обуви разрешает провозить? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– Вы что, из музея?

– Да вот только что пришел.

– Сильное впечатление, правда?

– Великолепно! А пудру мужчинам провозить можно? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ох, эта таможня!

Страшно мало вещей разрешается провезти из-за границы.

Ну до чего ж маленькая норма! Прямо плакать хочется!

Подумать только: всего три костюма.

Всего лишь два пальто!

Шесть пар белья!

Один золотой крестик и одну золотую иконку.

Всего только одну нитку жемчуга и одну пару часов.

Ну и власть!

В инструкции сказано, что вещи разрешается провозить те, которые необходимы в дороге и для проживания во время двух-трехмесячной командировки.

Ну неужели же Советской власти не известно, что обойтись в дороге одной парой часов – это просто смехотворно?!

Нужно по крайней мере штуки три, не меньше!

Ну как же может какой-нибудь научный работник, или литератор, или деятель искусства, или индустриальный рабочий пробыть месяц в командировке, имея на руках только три костюма?

А разве обойдется он в дороге одной ниткой жемчужного ожерелья?

Разве сможет он осматривать немецкие заводы, если ему разрешается нюхать только (всего лишь) пятьсот граммов (пол-литра!) духов Coti, да и то непременно распечатанных, к тому же взвешенных вместе с флаконом!

Просто не понимаешь в данном случае Советскую власть.

Как же это все-таки так?

Выходит, если я еду такую даль, как из Берлина в Харьков, то не имею права провезти с собой медведя?

Да ведь это нужнейшая в дороге вещь!

Как же это мне ехать просто так, без всяких развлечений?

Да что ж это за поездка такая?

А Шепетовка медведей не пропускает.

Говорит, "не положено".

Вся трагедия – в карманах.

У немцев почему-то очень маленькие карманы в костюмах.

Сунешь медведя ногами – голова торчит.

Сунешь головой – ноги торчат...

Сядешь, как-нибудь неловко повернешься, а он, чертова перечница, в кармане как заревет...

А вокруг – хохот.

Ну, а что тут смешного, скажите?

Никогда командировочный не бывает более взволнован и взбудоражен, чем перед возвращением из командировки домой.

Это естественно. Чего, собственно, волноваться, отправляясь в Германию или во Францию?

Что может вас взбудоражить: новые незнакомые города, новые люди, новая жизнь, достижения культуры и всякие такие вещи?

С этими новшествами вы очень быстро осваиваетесь...

Настоящие волнения начинаются перед отъездом "нах хаузе". . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– Послушайте, вы, никак, женские панталоны надели?

– Неужели заметно? Я ведь резинки вытащил. Да и потом – лето теперь, а летом мужчины такие же коротенькие штанишки носят, как и женщины.

– Да, но не носят мужчины штанишек с этакими хризантемами впереди... И потом, насколько мне помнится, у мужчин такие вещи обычно с ширинкой...

Неужели Шепетовка и ширинки проверяет? И в конце концов что вы мне все с этой Шепетовкой? Что хочу, то и ношу и не желаю считаться с тем, что угодно шепетовским чиновникам. Где, в каких правилах написано, чтобы я носил кальсоны обязательно без хризантем?! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сколько мук, сколько страданий доставляет наука нашим людям! Сколько забот и волнений приносит заграничная командировка нашим молодым ученым!

Только здесь начинаешь понимать пословицу:

"Корень учения горек"...

Шепетовка. Лето. Жара.

И вот видишь, как из вагонов выползают краснощекие молодые граждане, одетые в котиковые манто, в меховые шапки, с плюшевыми на шее или на руках пледами, в теплых перчатках, в двух-трех парах теплого белья...

– Что это вы так утеплились, словно Амундсена разыскивать собрались?

– Простудиться боюсь. В вагонах, знаете, сквозняки... А у моей матери такой лютый был ревматизм... мучилась невероятно!

Шепетовские таможенные чиновники – веселый народ!

Когда такой вот полярного вида субъект появляется в таможне, у них на лице смеется каждый мускул.

Они кусают себе губы, чтобы не фыркнуть.

Результаты их веселого нрава я видел после того, как они "проинтервьюировали" одну такую "котиковую мадам"...

На столе лежали: длинная, сажени в три, нитка жемчуга, флакон духов (в бутыли на добрых полведра), всяческие кружева и множество подобных вещей.

Мне неудобно было спрашивать, как все это уместилось на ней и что было обмотано этими жемчугами.

"Котиковая мадам" в течение какого-нибудь получаса заметно похудела и побледнела.

Больших мучителей с веселыми на лице улыбками, чем шепетовские таможенные служащие, я не видывал...

Просто какие-то изверги!..

Не берут их ни слезы, ни кокетство, ни убедительные доводы о том, например, что женская шелковая комбинация – это прозодежда для молодого инженера, прокладывающего в Донбассе новую шахту.

Любимейшая у них фраза: "Не положено".

Убийственная фраза.

И все из-за этих проклятых двух букв _"не"_. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ну, а как же все-таки проехать таможню?

Не скажу! Это очень большой секрет.

Я, например, проехал ее блестяще.

И даже служащих обвел вокруг пальца: незаметно провез резинового верблюда в натуральную величину.

– Как?

– Я его в подошву засунул.

Подошву у меня не отрывали – я и провез.

А теперь не знаю, что с ним, дьяволом, делать: в комнату не лезет, дети боятся, жена ругается.

– Ты бы лучше, – говорит она, – вместо верблюда котиковое манто в ботинки засунул.

Ну что ж: ошибся. Бывает!

1928 ______________________________________________________________________

"Нравствинная работа"

С Васькой Лбом мы давненько не виделись...

Когда-то мы с ним хоть и не были большими приятелями, но, встречаясь, всегда радовались друг другу..

Случайно как-то судьба свела нас с Васькой Лбом, интересы наши сошлись, и частенько мы с ним сидели за кружкой пива в "Баядерке" или в "Эврике"...

И в "Баядерке" и в "Эврике", да и в других таких местах Васька был своим человеком... И мне хотелось быть там своим...

У меня было на пиво, а Васька любил пиво (и водку тоже!), -сошлись мы, одним словом, с Васькой характерами...

Были мы с Васькой Лбом и в подвокзальных катакомбах (он и там был своим), ходили и по "малинам"...

Учил меня Васька интересной жизни, много пил, немало ел и в минуты особой любви ко мне хлопал по плечу и говорил нежно:

– Фраер ты ищо! И хороший ты, видать, парень, свой парень, а фраер... Ничиво – научимся! Ты тольки мине слушайся...

Мне Васька нравился... Может, потому, что он "бывший артист", а может, почему-то другому... Слушал я его охотно

– Эх, ты, – говорил мне Васька. – Вон ты, кто ты такой? А я артист! Эх, если бы ты знал, какой я артист... Бывало, как выйду на сцену, как запою:

От-и-че-во же, до-ри-гая,

В ету ночь ты не-е со мно-о-ой!

Млели все!..

И Васька пел...

В такие минуты приходил служка, дергал Ваську за

рукав, говорил:

– Петь издесь низзя!..

А Васька дотягивал ноту и запивал пивом:

– Не буду! Чего пристал?

И задумывался... Тогда я лбом его любовался... Ах, какой у Васьки был лоб!! Какой лоб!!! Собственно, не лоб, потому что лба не было видно, а прическа на лбу... Удивительная прическа... Каким-то таким кандибобером она спускалась на лоб, волосок к волоску, потом загибалась, и бежала на висок, и терялась уже там на небольшой Васькиной голове... Но вот этот бег Васькиной прически, ее порядочек на лбу, ее "барашки" на конце волос – все это было прекрасно и художественно закрывало маленький Васькин лоб... Подобные прически делаются только так: смачивают волосы, старательно те волосы на лоб зачесывают, а потом ладонью левой руки прижимают их ко лбу. Потом свободным движением гребешка (зубцы стоймя!) в правой руке обводят полукругом эти волосы к виску... Только тогда получается такая прическа... Иначе нет... И то не у всех она получится... А у Васьки она получалась всегда и была лучшая, какую мне когда-либо приходилось видеть... Вот какой был Васька!.. Вот какая была его прическа... Потому и нравился мне Васька... Три года его не видел... Начинал уже даже забывать... Но не сходятся, как говорят, только гора с горой.