Текст книги "Отец камня"

Автор книги: Орсон Скотт Кард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Не нужно, – сообщил Демвур, – и мы не хотим, чтобы ты этому учился.

– Тогда я не буду, – согласился Ручеек.

– Просто если ты думаешь, что сможешь научиться магии от мастера Брикеля, то я тебя сразу предупреждаю – тебя засекут, и тебе это выйдет боком.

– Магии? – переспросил Ручеек, – Как я могу научиться магии? Я же не маг!

– Просто запомни это, – произнес Демвур, – и не навлекай неприятности на этот дом.

– На этот дом? Но ваш хозяин – каменный маг.

– Нет, парень, – возразил Демвур, – Мой хозяин не просто «каменный маг», а Каменный Маг. Единственный, которого допустили в Митерхоум. И он поклялся никогда не учиться новой магии, сверх той, которой он уже владеет. Он – каменный маг, но не брат камня, и уж тем более – не отец камня. Он – друг гальки, а большей силы для здешних работ и не требуется. Потому-то маги Митерхоума так хорошо ему платят, да еще и предоставили этот дом – мой хозяин не имеет такой силы, что могла бы навредить.

Внезапно Ручейку стало все ясно. Демвур работает не на Брикеля. Он работает на магов Митерхоума. Да, он руководил хозяйством Брикеля, нанимал слуг и платил за провизию, но также он был надсмотрщиком над Брикелем, он следил, чтобы тот не нарушал условий договора. И Ручейку, никогда не видевшему Брикеля, стало немного жаль его.

Жаль – но не очень, потому что этот человек жил богато: слуги, внутренний дворик в десять раз больше хижины, в которой спала вся большая семья Ручейка, и еды сколько угодно.

– Сэр, – обратился Ручеек к Демвуру, – я хочу зарабатывать достаточно еды, иметь место для сна и, может, еще не много тех денег, которых все тут так хотят. Так что мои честолюбивые помыслы ничем не грозят ни Жаворонку, ни вам, ни вашему хозяину, ни вашему городу, я маленький, невежественный, голодный и усталый. Но если вы дадите мне поесть и отдохнуть, то обнаружите, что я достаточно крупный и могу выполнять любую работу, какую мне поручат. Кстати, я буду становиться больше, потому что мои старшие братья высокие, как солдаты, и мой отец тоже, да и мать мою маленькой не назовешь ни с какой стороны.

Демвур расхохотался.

– Первый раз слышу такое убедительное расхваливание предлагаемого товара, да еще и с таким серьезным видом. Что ж, парень, поверю тебе на слово. Как твое имя?

– Ручеек, сэр.

– Подумай, на какое ты его заменишь, – сказал Демвур.

– Я не стану менять его, сэр.

– Мы не можем держать в услужении у каменного мага слугу с водяным именем – люди подумают, что маг над ними насмехается.

– Он мне не отец, он всего лишь нанимает меня на работу, – заметил Ручеек, – Потому человеку, у которого есть хоть капля ума, и в голову не придет, что маг как-то отвечает за мое имя.

– Но он тебя еще не нанял – и не наймет с таким именем.

– Тогда я благодарю вас за воду, сэр, – произнес Ручеек, – Но я пришел сюда не для того, чтобы сделаться чьим-то рабом, и не для того, чтобы отказаться от собственного имени.

– А рабство тут при чем?

– Только рабу хозяин заменяет имя, сэр, – пояснил Ручеек. – Я это знаю, поскольку троим старым слугам в Фарзибеке дали новые имена, после того как захватили их в плен на войне.

Демвур покачал головой.

– Так значит, гордость, написанная на твоем лице, не видимость, да? Ты слишком горд и не откажешься от имени взамен на работу.

– Я не гордый, сэр. Но Ручеек из Фарзибека не умрет здесь, чтобы его место занял какой-то трус, лишенный воды.

– Трус, лишенный воды? – переспросил Демвур. – Фарзибек – это где-то в горах?

– Да, на западе от города, по Ахетовой дороге, сразу за перевалом Митеркейм.

– Так значит, тебя назвали Ручейком из соображений благочестия. Ты служишь Йеггату?

– Придя сюда, я обнаружил, что, возможно, единственный, кто ему служит, – вздохнул Ручеек.

Демвур снова положил руку ему на плечо, Ручеек вздрогнул, но на этот раз прикосновение было дружеским.

– Думаю, ты будешь ему служить, – улыбнулся Демвур. – Мальчик из горной деревни, с водяным именем, означающим преданность, а не честолюбие. Да, это куда лучше. Ты был прав, что уперся и не пожелал отказаться от имени.

Демвур хлопнул Ручейка по плечу и пошел обратно к дому.

Но Жаворонок на этом не успокоилась.

– Сэр, так он нанят?

– Да, – бросил Демвур.

– А с каким жалованьем? – не унималась девушка.

– Таким же, как твое, – отозвался Демвур.

– Так нечестно! – возмутилась Жаворонок, – Я тут работаю уже два года!

– А он принес полный кувшин, – напомнил Демвур и скрылся в доме.

Жаворонок была в ярости.

– Да чтоб он утоп! – с жаром выпалила она.

– Он взял меня на работу, – заметил Ручеек.

– И жалованье назначил куда большее, чем ты заслуживаешь! – воскликнула Жаворонок.

– Если хочешь, я буду отдавать часть тебе, потому что ты помогла мне.

На мгновение глаза девушки вспыхнули. Но затем она отступила.

– Не желаю, чтобы хоть один мужчина считал, что я перед ним в долгу.

Ручеек покачал головой.

– Для твоего драгоценного сокровища я не опасен, – успокоил он девушку, – Это я перед тобой в долгу за то, что ты меня сюда привела.

– Я уж было думала, что ты все испортил, когда отказался сменить имя.

– Но обернулось к лучшему, – добавил Ручеек.

– А откуда ты знал, что так будет лучше? – поинтересовалась Жаворонок.

– Я не знал.

– Так что, ты это всерьез говорил? – изумилась девушка.

– Это мое имя, – ответил Ручеек.

– В жизни не видела вторую такую бестолочь. Подумаешь – имя!

– Ты оберегаешь свою чистоту, – сказал Ручеек, – а я оберегаю свое имя.

Жаворонок, гневно раздувая ноздри и сверкая глазами, подалась к Ручейку, как будто хотела отвесить ему пощечину, но бить его не стала. Да и Ручеек не отступил.

– Не смей сравнивать свое имя с моей чистотой, как ты выражаешься! Я собираюсь когда-нибудь заработать себе на приданое и выйти замуж, а не быть кухонной девчонкой, зарабатывающей монету на стороне или добивающейся расположения хозяина или управляющего. Чистота – единственное сокровище бедной девушки. Я и взялась за эту работу, потому что так меня оставили в покое, а значит, я могу надеяться. А твое имя – оно не знаменито, не важно, оно ничего не стоит! И не смей никогда сравнивать!

Жаворонок быстро зашагала к дому, оставив Ручейка допивать воду, что он и сделал.

«То, что ничего не стоит для тебя, может дорого обойтись мне», – подумал он. Но все же он не мог избавиться от ощущения разочарования. Каким-то образом он умудрился потерять ее дружбу. Прямо как у себя в деревне.

Ручеек прислонился к цистерне и закрыл глаза. У него есть работа. Ему будут давать деньги. Он понятия не имел, чего стоят деньги, но ему будут платить столько же, сколько Жаворонку, а она считала, что ее жалованья достаточно, чтобы скопить на приданое.

Она молода и, быть может, рассчитывает, что добьется своего лет за десять. Но он еще моложе и может работать дольше, прежде чем женится. В деревне он лишь начал выполнять работу для взрослых и еще не освоил всего, что полагалось уметь мужчине. Но здесь он всему обучится, вырастет, и тогда для него не останется ничего непосильного.

Много тяжелой работы. Долгие годы изнурительного труда. Почему же он так взволнован?

Да потому, что он будет служить каменному магу. И неважно, что тот всего лишь друг гальки, а не маг высшего уровня. Может, ему даже удастся увидеть, как хозяин занимается колдовством.

Он уже получил практическую выгоду. Например, вот эта цистерна. Ручеек понял, как она устроена внутри: вода из бака наверху просачивается сквозь пористый камень, и тот задерживает все, чему не полагалось находиться в воде. Вода просачивается через камень медленно, но зато всякое загрязнение удаляется. Как странно, если так подумать – самая чистая вода в Хеттерферри находится в доме каменного мага.

Впрочем, пористый камень оказался неожиданностью для Ручейка. Он никогда не слышал о его существовании и не видел его в тех выходах пород, по каким ему доводилось лазать. Эх, если бы этот камень был снаружи цистерны, то можно было бы на него поглядеть! Был бы он каменным магом, он смог бы понять, как происходит процесс очищения.

Опасная мысль. Он не должен хотеть этого. Он дал слово. Если б Демвур не поднял шума насчет того, что он, Ручеек, не должен становиться каменным магом, ему бы и в голову такое не пришло.

Да и неважно. Маги – это волшебный народ, а не обычные крестьянские мальчишки. Маги могут выходить в мир в любом обличье: звериные маги – в облике своего любимого животного, маги стихий – в телах из камня, ветра, воды, света, песка или металла. Их невозможно удержать взаперти – во всяком случае, тех, кто по-настоящему силен. Ручеек представил, будто он – каменный маг, как и его хозяин. Он может ходить в каменном теле – интересно, какое оружие способно поразить его?

Вот здорово было бы увидеть Брикеля в каменном облике. Или он держит такие вещи в тайне, потому что Демвур за ним следит?

– Ручеек! – раздался нетерпеливый оклик, – Ты что делаешь?

Ручеек открыл глаза и увидел Жаворонка.

– Воду допиваю, – ответил он.

– А чаша тогда где? Или ты воду ушами пьешь?

«Не злись на меня», – хотел сказать Ручеек, но заколебался, а Жаворонок заговорила снова.

– Ты думаешь, что будешь жить тут, в саду? Идем со мной. Я покажу тебе твою комнату.

Ручеек послушно последовал за девушкой в дом. Жаворонок шла быстро, так что он едва успевал разглядывать разные комнаты, пытаясь предположить, для чего они предназначены. Домишко его семьи состоял из одной комнаты, с очагом у стены. Ручеек понятия не имел, зачем нужно столько комнат. Для сна? Да нет, что-то другое, слишком много мебели странного вида. Высокие ящики с дверцами сверху донизу. Столы, накрытые тканью, такие неровные, что за ними и работать-то нельзя. В конце концов Ручеек сообразил, что это на самом деле вовсе не столы, а огромные, широкие стулья, а ткань на них – чтобы не больно было долго сидеть. Переводить материю, накрывая стулья и делая их мягче! В Фарзибеке этого никто бы не понял.

Они с Жаворонком подошли к узкой деревянной лестнице.

– А почему мы не пошли по широкой лестнице спереди дома? – спросил Ручеек.

Девушка не ответила.

Ручеек вздохнул. Значит, можно не надеяться, что она простит его за оскорбление, которое все же было неумышленным.

– Всегда пользуйся только этой лестницей, – в конце концов откликнулась Жаворонок. – Передняя лестница – для хозяина, Демвура и гостей. Слуги ходят по черной лестнице.

Так значит, вежливость и склонность к порядку все же взяли верх над вспыльчивостью. Жаворонок не хотела, чтобы он навлек на себя неприятности, поэтому объяснила ему насчет лестницы. Это было почти… сочувствием.

Два – нет, три – этажа, на самый верх. А потом – снова вверх по более узкой лестнице, в комнату, стены и потолок которой образовывали стропила.

Ручеек никогда не поднимался так высоко внутри какого-либо здания. В Фарзибеке имелась всего одна настолько высокая постройка – амбар, – но Ручейка туда не пускали. Правда, однажды он туда забрался вместе с братьями, но те не позволили ему залезть на лестницу – да он и сам не рвался. Вообще он не боялся высоты – мог залезть куда угодно. Но на открытом воздухе. А когда Ручеек поднимался по лестнице, у него было ощущение, что он перемещается прямо по воздуху, оставляя твердую почву далеко внизу.

Три этажа между ним и землей, и каждый ненадежнее предыдущего. Ручейку казалось, будто дом качается. На редкость противное чувство.

– Нам что, полагается спать здесь?

– Что, гордость мешает? – язвительно поинтересовалась Жаворонок.

– Нет, страх, – отозвался Ручеек, – Что нас тут держит?

Девушка посмотрела на него как на ненормального.

– Стены дома. И полы. – Она прикоснулась к стропилу, – Огромные балки из прочного дерева.

– Оно дрожит.

– Ничего не дрожит! – возмутилась Жаворонок, будто Ручеек ее в чем-то обвинил.

Ручеек попытался как-нибудь разумно объяснить, отчего ему так неуютно.

– Оно может упасть, сгореть. Я лучше буду спать во дворе, на каменных плитах.

– Ты что, хочешь опозорить нашего хозяина? Люди будут думать, что ему не хватает комнат и его слугам негде жить.

– Да кто об этом узнает? – удивился Ручеек.

На этот вопрос у Жаворонка, видимо, ответа не было, поэтому она просто смерила Ручейка гневным взглядом.

– Разбирайся сам с Демвуром. Я только отвела тебя туда, куда он велел.

И с этими словами девушка двинулась к лестнице.

Ручейку ужасно не хотелось, чтобы она так сердилась на него.

– Жаворонок, ну пожалуйста! – взмолился он, – Если я сам пойду просить его разрешить мне ночевать во дворе…

Жаворонок, даже не дослушав его, презрительно произнесла:

– Как думаешь, что бывает со слугой, который в первый же день начинает создавать хлопоты?

Поскольку Ручеек никогда не работал на чужих людей и за деньги, ему и в голову не приходило, что он может лишиться своего места. Самое большее, что его пугало, – это перспектива пары оплеух; но по опыту общения с отцом он знал, что без труда перенесет их. Конечно, рисковать потерей должности он не мог.

Ручеек даже не знал пока, хорошее место работы ему досталось или плохое – возможно, в этом доме не просто так не хватало слуг, раз сюда взяли даже бродягу, только-только спустившегося с гор. Если необходимость ночевать в трех этажах над землей его напрягает – это его личные трудности. Другие же спят! Пора прекращать быть мальчишкой-горцем и начинать приспосабливаться к жизни в городе.

Пока все это доходило до сознания Ручейка, на лице Жаворонка нарисовалось презрение, которое било не хуже пощечины.

– И у кого же теперь гордое лицо? – обратился к ней Ручеек.

Девушка резко отвернулась и стала спускаться по лестнице. Ручеек слышал, как ее босые ноги мягко скользят по ступенькам. Ему не нравился этот звук. От этого звука его бросало в дрожь. Ноги должны ступать по траве или земле, мягкой или утоптанной, или по камню – но не по дереву, распиленному на части и уложенному рядами. Это неестественно.

Ручеек посмотрел на соломенный тюфяк, который, видимо, служит постелью. Даже в полумраке – свет в комнатушку просачивался только через щели в крыше – нетрудно было разглядеть скачущих по тюфяку блох. Ручеек не имел ничего против блох, но не понимал, как они умудрились выжить, если в этом опасном месте никто прежде не спал.

Потом до него дошло. Кто-то жил здесь до недавнего времени. От предшественника эти блохи и остались. Если бы он, Ручеек, явился сюда чуть раньше или чуть позже, место было бы занято и он не получил бы работу.

Интересно, за что уволили его предшественника? Он попросил разрешения спать на земле? Или попытался учиться магии? Или с пренебрежением отозвался о чистоте Жаворонка? Насколько мог судить Ручеек, любой из этих проступков мог оказаться роковым.

Поскольку на улице было еще светло, а Ручеек так ничего и не ел – да и другие тоже, если судить по доносящимся с кухни запахам, – Ручеек решил, что ему не полагается спать прямо сейчас, хоть он и устал. Если он хочет поладить тут с окружающими, надо показать себя старательным работником – это был почти единственный способ отвратить гнев отца, так что, пожалуй, стоило потрудиться.

Сложность заключалась в том, что Ручеек понятия не имел, какую работу ему надлежит выполнять, а беспокоить кого-то вопросами не хотел. Но если не спросить…

Ладно, нет смысла сидеть и размышлять. Ручеек подошел к лестнице, поставил ногу на вторую сверху ступеньку и почувствовал, как та дрожит под ним. У Ручейка тут же закружилась голова, как будто он долго вертелся вокруг себя, как они играли в детстве – пока кого-нибудь не начинало тошнить.

Ручеек уселся на верхнюю ступеньку. Поручней на лестнице не имелось. Подниматься было довольно легко – он смотрел только на идущую впереди девушку, это зрелище приковывало внимание, и Ручеек практически не осознавал, что с обеих сторон от лестницы – обрыв. Теперь же у него не было ни спутника, ни перил, ничего, что отвлекло бы внимание. Поэтому Ручейку пришлось, сидя на ступеньке, вытягивать ноги вперед, а потом, не вставая, соскальзывать на следующую ступень.

Вторая лестница далась ему намного легче, постольку там с одной стороны была стена, да еще и перила вдобавок. Но дом дрожал, не переставая, и Ручеек почувствовал себя в безопасности, лишь добравшись до первого этажа.

Он понимал, что это глупо, что под этим этажом располагался подвал, а значит, он даже сейчас не в самом низу. Но видимо, ему достаточно было находиться на одном уровне с землей. Может, дело было в том, что балки пола лежали на каменном основании, а не на деревянном.

Как бы выяснить, в чем заключается его работа? И чтоб при этом не спрашивать у Жаворонка и не докучать Демвуру? Было ясно, что и лорда Брикеля ему беспокоить не следует.

В конце концов Ручеек отыскал по запаху кухню. Она представляла собой каменную постройку, располагавшуюся за главным зданием, достаточно далеко, чтобы, если вдруг кухня загорится, она не прихватила с собой дом, и достаточно близко, чтобы еда, поданная на стол, еще не успевала остыть, даже после того, как ее при самой холодной погоде пронесут через двор.

Оказалось, что поваров там двое: высокий, поджарый темноволосый мужчина и полная женщина с раскосыми глазами. Ручеек услышал, как мужчина называет ее Каплей – водяное имя, – а она его – Никвизом. Этого слова Ручеек не знал – имя Демвур также ни о чем ему не говорило. Общались повара негромко, и когда Ручеек вошел в высушенную огнем комнату – там было очень жарко, и ему подумалось, что тут и без печи готовить можно, – они продолжили, не обращая на него внимания.

– Готово.

– Соли хватит.

– Попробуй – сама увидишь.

– Старые.

– Но съедобные.

– Отлично.

Если б Ручеек их не видел, он бы вообще не понял, что это разговор, но он наблюдал, как женщина, прежде чем сказать «готово», протягивает мужчине что-то вроде большой ложки, только с дырками в дне, как мужчина трясет этой ложкой над котлом, над которым поднимается пар, и оттуда сыплются белые зернышки. «Соли хватит», – прозвучало после того, как мужчина второй раз встряхнул солонку. «Попробуй – сама увидишь» – заставило Каплю по дороге к своему котлу окунуть палец в котел Никвиза; женщина кивнула, а Никвиз еще раз встряхнул солонкой.

«Старые», – сказала она, взяв пару реп и скептически оглядев их. Никвиз даже не посмотрел в ту сторону – он в этот момент мелко нарезал лук, – должно быть, репу покупал он, поскольку его «но съедобные» прозвучало весомо. Потом Капля подошла к печи и извлекла из нее длинный противень с двумя круглыми буханками. «Отлично» – так она оценила хлеб.

Никто из них и вида не подал, что заметил Ручейка, но после того, как Никвиз отправил лук на горячую сковородку, отчего жир на ней зашипел, он произнес:

– Если ты явился просить объедки, то нет. Если же пришел красть, я обещаю тебе дизентерию.

– Меня только что приняли на работу, и я пришел спросить, не найдется ли для меня какого-нибудь поручения, – ответил Ручеек. – Меня зовут Ручеек.

– А ты готовить умеешь? – поинтересовалась Капля.

– Готовить всякий умеет, – вмешался Никвиз. – Просто забирайся в печь.

В первое мгновение Ручеек даже не сообразил, что это шутка – Капля даже не улыбнулась, – но потом оба повара не выдержали и затряслись от веселья, вызванного этим предложением.

– Мать никогда не подпускала меня к готовке. И к ножам. Мои сестры…

– Очаровательно, – перебила Капля, но тон ее не был дружелюбным.

– Отправь сову на крышу, – велел Никвиз, – пусть отпугивает птиц и мышей.

И они снова принялись за готовку.

«Я что, должен поймать сову? Или у них тут есть ручная?»

– Глянь на улице, – подсказала Капля, – Ее сбросило во время последней бури.

Ручеек вышел из кухни и обогнул здание почти полностью, прежде чем наткнуться на лежащую у стены каменную сову. Сова была искусно вырезана, а вдобавок еще и раскрашена, чтобы убедительнее пугать мышей и птиц, хотя Ручеек сильно сомневался, что птицы и крысы настолько глупы.

А еще сова была ужасно тяжелой. Ручеек сразу понял: повара решили, что он слишком маленький и не справится с этим поручением.

Но стены дома были каменными до самого верха, включая коньки кровли, а солома была настелена сверху, словно клок сена в кормушке. Сова, должно быть, восседала на коньке – присмотревшись, Ручеек увидел на противоположной стороне крыши вторую сову.

Ручейку пришлось попотеть, пока он поднимался по каменной стене, цепляясь лишь одной рукой, а второй прижимая к себе сову, но управился он вполне успешно благодаря тому, что был босиком. Не прошло и двух минут после того, как он подобрал сову, а он уже спустился. Птица со зловещим видом восседала на коньке крыши.

Ручеек вернулся в кухню.

– Что дальше делать? – поинтересовался он.

– Мы не просили тебя найти сову, – сказала Капля, – Ее нужно посадить на крышу.

– Уже готово, – сообщил Ручеек, – Что дальше?

Капля с достоинством выплыла из кухни – как будто это было делом обыденным. Пару секунд спустя она вернулась и снова принялась за готовку.

– Лопни мои глаза, – наконец подала она голос. – Парнишка, должно быть, умеет летать.

– Спорим, он оставил лестницу снаружи, и там она испортится, – произнес Никвиз.

– Лестницу? – удивился Ручеек.

Плавный танец готовки наконец-то остановился, повара посмотрели сначала на Ручейка, а потом друг на друга.

– Яйца часто бьешь? – обратился к Ручейку Никвиз.

– А разливаешь или просыпаешь что-нибудь? – добавила Капля.

– Не чаще других, – пожал плечами Ручеек, – Я не безрукий, но я не безупречен.

– Нам надо, чтобы ты был безупречен, – разочарованно заметил Никвиз.

– Лучше приставьте меня к работе, которую можно делать не совсем безупречно, – предложил Ручеек.

– Давай, – распорядилась Капля, бросив нож на разделочную доску и указав на груду перцев, – Смотри не порежься.

На протяжении следующего часа Ручеек резал и крошил перец и лук на гладких плитах гранита. Он быстро усвоил, что тереть глаза не следует. Ручеек много плакал и время от времени чихал. Глаза жгло. Но он приносил пользу. Он старался заслужить пропитание.

Потом повара выставили его из кухни, велев трижды вымыть руки с мылом, прежде чем браться мыть лицо – опять-таки с мылом, дочиста.

– Вымой хорошенько, – посоветовала Капля.

– Три как следует, – вторил Никвиз.

– Всегда, когда надо, этих мыльных магов нет под рукой! – воскликнула Капля.

– Никогда не слышал о мыльных магах, – удивился Ручеек.

– Мы тоже, – улыбнулся Никвиз. – Иди мойся.

Ручеек нашел рядом с кухней умывальную раковину, сделанную, естественно, из камня. Он наклонил маленькую цистерну и наполнил раковину водой, потом взял брусок мыла и тщательно намылил руки. Ручеек как раз тер лицо, включая заранее зажмуренные глаза, когда до него донесся чей-то разговор.

– Ничего особенного, – послышался голос, который мог принадлежать пожилому мужчине.

– Ничего особенного, – согласился Демвур. – Но сегодня днем он помог на кухне, даже не получив распоряжений.

– Задница да локти, и ничего больше, – продолжал пожилой. – И что это на нем надето?

– О, это последняя мода горных деревень, – отозвался Демвур.

Должно быть, управляющий разговаривал с самим лордом Брикелем. Ручейку хотелось взглянуть на него, но он не мог никуда смотреть, пока не смоет – и притом как следует – мыло с лица. Но к тому моменту, как Ручеек утерся подолом рубашки и обернулся, собеседники уже входили в дом.

За ужином Ручеек тоже не видел хозяина. Лорд Брикель ел со своими гостями в столовой зале, а Ручеек – за большим столом на кухне вместе с прочими слугами; оказалось, что он уже знает всех присутствующих: за столом сидели Демвур, Никвиз, Капля и Эбб – тот глупый привратник. Демвур, Никвиз и Капля обсуждали дела хозяйственные и местные сплетни. Эбб молчал. Как и Ручеек.

Жаворонок в этот день прислуживала за хозяйским столом, поэтому она появлялась на кухне и тут же уходила, конечно же игнорируя Ручейка.

– Ты как, собираешься купить новенькому что-нибудь приличное из одежды? – поинтересовалась Капля.

– Я об этом как-то не подумал, – ответил Демвур. – Он не голый. И отправлять его куда-то с поручениями я не собираюсь.

– Ему надо будет что-то носить, пока она будет стирать его одежду, – напомнила Капля.

«Она», должно быть, относилось к Жаворонку. Ручеек не сомневался, что Жаворонок выйдет из себя, узнав, что ее ожидает такая неприятная задача.

– Я могу сам стирать свои вещи, – вмешался он, – Если мне покажут, где это делать.

– Оно еще и разговаривает, – заметил Никвиз.

– С полным ртом! – добавила Капля.

Они не улыбнулись, и никто не рассмеялся, но Ручеек знал, что его просто беззлобно поддразнивают. Ощущение было приятное.

– Возьмите его завтра с собой на рынок, – велел Демвур, – и купите ему что-нибудь подходящее. Деньги я вычту из его жалованья. Но если он удерет и унесет новую одежду прежде, чем отработает ее, я урежу плату вам.

– Только попробуй, – пригрозил Никвиз.

– Ты смотри, еду-то тебе мы готовим, – поддержала его Капля.

– Ну что за работники, а? – развел руками Демвур. – Два повара, одна острая на язык девица, деревенщина с гор и развеселый олух.

– Про Эбба забыл, – сказал Никвиз.

Суть подколки дошла до Ручейка лишь секунду спустя; он расхохотался.

Демвур смерил его сердитым взглядом.

– Не думай, что я позволю тебе разговаривать со мной непочтительно только потому, что позволяю это поварам!

– Ни в коем случае, сэр, – заверил Ручеек.

– Сегодня же вечером вымойся и выстирай свою одежду. С мылом! Еще натащишь в дом блох.

Теперь ясно, отчего у Жаворонка такая чистая одежда. Этого требует Демвур.

– А где мне стирать? – спросил Ручеек, – Ручья же поблизости нет.

– В западном углу сада есть купальня, – объяснил Никвиз.

– Только сам наноси туда воды, – добавила Капля.

– Там есть печь, на ней греют воду, – произнес Демвур, – но если ты перегреешь ее, или поставишь холодный кувшин на горячую печь, и он лопнет, я тебя оштрафую.

Ручеек понятия не имел, что такое «оштрафовать», но был уверен, что лучше этого избегать, как по отношению к себе, так и по отношению к своему жалованью. Но ничего страшного. Он и не слышал никогда о нагревании воды для стирки. И дома у них в горячей воде мылся только отец, да и то лишь зимой.

После ужина Ручеек отыскал лохань для стирки, прикинул, сколько воды потребуется, чтобы отмыть и ополоснуть одежду и себя, и принес от главной цистерны большой кувшин. Он разделся, намочил одежду, разложил ее на стиральной доске и начал намыливать.

– Ах ты паршивец! – воскликнула Жаворонок у него за спиной. Голос ее был полон отвращения.

– Я еще не вымылся, – отозвался Ручеек.

– Да какое мне дело, грязный ты или нет, дурень? Ты голый!

– Извини, я как-то не подумал, что надо стирать одежду, не снимая ее.

– Вы что, у себя в Фарзибеке всегда стираете одежду голышом? – язвительно поинтересовалась Жаворонок.

– Да, – ответил Ручеек, – Либо стирать голым, либо сидеть в доме голым как младенец, пока ее стирает кто-то другой. Только в Фарзибеке девушкам хватает здравого смысла держаться подальше, пока парни стирают. А нас, парней, просто поубивали бы, если бы мы подошли к девушкам так, как ты сейчас ко мне.

Вообще-то он говорил не совсем правду. Взрослые парни в таких случаях не снимали набедренной повязки. Но у Ручейка ее еще не было.

– Мне тоже нужно постирать, – заявила Жаворонок. – Хозяйские вещи.

– Тогда тебе придется либо подождать немного, либо действовать с закрытыми глазами, потому что я отсюда не уйду, пока я и моя одежда не будем чистыми.

– Да твои вещи сто лет сохнуть будут!

– Сохнуть? – удивился Ручеек, – Где ж ей сохнуть, кроме как на мне?

– Я не собираюсь задерживаться допоздна только потому, что тебе вдруг приспичило узнать, что такое быть чистым!

– Демвур велел мне вымыться и постирать, – сообщил Ручеек, – Я был таким грязным потому, что проделал долгий путь по дороге и через лес и спал в лесу, в опавших листьях. В следующий раз я попрошу, чтобы кто-нибудь отнес меня в паланкине или привез в повозке.

Жаворонок поставила полную корзину белого белья.

– Хозяин, никак, любит носить белое, – заметил Ручеек.

– Это его нижнее белье, горец ты этакий, – презрительно бросила Жаворонок. – Ты, ясное дело, никогда о нем и не слышал.

Воистину, это был странный мир: в нем мужчины носили нижнее белье, словно младенцы, – да еще и столько, что его набиралась целая корзина.

Жаворонок вылила остаток воды из его кувшина в лохань и бросила туда кусок мыла. Затем она забрала стиральную доску, лежавшую с той стороны лохани, где сидел Ручеек, и стала тереть белье.

– Пожалуй, моя одежда уже достаточно чистая, – сказал Ручеек, вставая.

– Ты куда встаешь?! – возмутилась девушка, – У тебя что, совсем стыда нет?

– Ты только что вылила воду для полоскания, – объяснил Ручеек, – Мне придется набрать еще.

– Надо было сразу приносить больше! – продолжала возмущаться Жаворонок.

– Я принес достаточно на себя и на одежду, – возразил Ручеек. – Это ты не принесла ничего.

Он взял пустой кувшин и пошел через сад обратно во двор, где стояла цистерна.

Кувшин уже наполовину наполнился, когда к ручейку подошел Демвур.

– В этом доме принято ходить одетым, – резко произнес он.

Ручеек проглотил слова, вертевшиеся на языке. «Я не в доме» повлекло бы за собой оплеуху или пинок – за нахальство. «Вы мне велели выстирать одежду, хотя и знали, что у меня нет другой» – наверное, закончилось бы тем же. Вместо этого он ответил:

– Мне надо принести еще воды, иначе Жаворонок не сможет заняться стиркой.

– Ты был там голым вместе с Жаворонком? – Демвур пришел в ярость.

Тут Ручеек не мог смолчать.

– Я был там голым вместе с лоханью для стирки! Это она решила, что будет стирать прямо сейчас, и израсходовала всю воду, которую я принес. И мне пришлось снова идти за водой, чтобы прополоскать свою одежду, потому что даже ради вас я не стану надевать ее намыленной!

Демвур разозлился еще сильнее, но взял себя в руки.

– Ты мог бы не снимать нижнюю одежду до тех пор, пока верхняя не станет чистой.

Ручеек лишь вздохнул.

– У тебя нет нижней одежды? – Это, кажется, позабавило Демвура.

– Я не младенец, – буркнул Ручеек.

Должно быть, это оказалось очень смешным. Но, нахохотавшись, Демвур снова стал выговаривать ему.

– У нас в фильтрованной воде не стирают.

Он показал Ручейку на кран, расположенный на цистерне, из которого вода лилась, не проходя через фильтрующий камень. Оттуда она текла куда быстрее, и кувшин мигом наполнился.

– Он голый! – весело сообщил Эбб, когда Демвур, возвращаясь в дом, прошел мимо него.

Так Ручеек узнал еще одну вещь: если снять одежду, люди вокруг делаются чокнутыми. В деревне одежду носили ради тепла. Скромность волновала только девчонок, и то лишь тогда, когда они вступали в определенный возраст. Летом мужчины часто работали в полях нагишом. Это было частью жизни: в жару человек снимает с себя одежду – так же, как стрижет овцу. Интересно, что они делают тут, в городе? Потеют в своих вещах, чтобы они начали вонять? Неудивительно, что им приходится постоянно мыться.