Текст книги "Отец камня"

Автор книги: Орсон Скотт Кард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Бред какой-то. Но из того, как смеялись над ним люди, сидевшие в трактире, Ручеек сделал лишь один вывод: здесь все знали, что такое деньги, и знали, чего хочет трактирщик. Видимо, какая-то городская штука, ему надо все о ней выяснить.

Побродив немного по Хеттерферри, Ручеек пришел к пристани на озере – во всяком случае, он решил, что это озеро, хотя и не такое большое, как Митерлох. Но вскоре по разговорам окружающих Ручеек понял, что это не озеро, а река и называется она Роннирилл. Тремя рукавами она выходит из озера, а потом течет в Ронис, Эбервери и другие незнакомые места со странными названиями. Впрочем, Ручейку с того проку было немного. Для него было важно, что город Митерхоум стоял теперь прямо на виду, не больше чем на расстоянии броска камня, но поток воды, вырывающийся из глубокой расщелины в утесе, являл собою куда более серьезную преграду, чем смехотворные стены.

Ручеек обратился к прохожему и вновь услышал то же самое слово: «деньги».

– Здесь все требуют взамен один и тот же дар?

Прохожий в ответ улыбнулся и вытащил из-за пояса какой-то мешочек. Оттуда он вынул небольшой потемневший бронзовый диск.

– Деньги, – сказал он. – Ты их получаешь за работу, а потом отдаешь за те вещи, которые тебе нужны.

– Экая фитюлька! – изумился Ручеек.

– Совсем как твои мозги, – ответил прохожий и отвернулся.

По крайней мере, теперь Ручеек знал, где взять деньги – надо работать. Это Ручеек умел. Он пошел вдоль пристани и в конце концов наткнулся на толпу людей, переносивших корзины с корабля на большой плот. Какой-то мужчина стоял у корзины и, судя по всему, ждал, когда кто-нибудь из работников подойдет и поможет ему. Потому Ручеек присел, взялся за свободную ручку корзины и скомандовал: «Пошли».

Мужчина посмотрел на него, пожал плечами и взялся за свою ручку. Вместе они отнесли груз на плот, показавшийся Ручейку огромным, размером с его деревню. Ручеек проработал на переноске полчаса, трудясь не хуже взрослого. Но когда с погрузкой было покончено, все работники взошли на плот и отплыли, оставив Ручейка на берегу. Ручейку хотелось крикнуть, что ему надо было лишь переправиться через эту дурацкую реку – что им, жалко, что ли? Но Ручеек понимал: они знали о его желании, но решили воспользоваться его трудом и не заплатить. Ручеек ничего не мог с этим поделать. Его просьбы не заставили бы их передумать, а лишь вызвали бы град насмешек. Кроме того, люди, которым он помогал, сами были наемниками – они не могли вознаградить его и перевезти через реку. Ручеек свалял дурака.

Он успел очень сильно проголодаться к этому времени. И еще ему хотелось пить. Вода в реке выглядела не очень-то чистой, невзирая на то, что вытекала из расщелины неподалеку. Судя по ее виду, город сбрасывал все свои сточные воды в Митерлох, и они плыли по течению. А Ручейку требовалась вода – возместить то, что он потерял с потом.

Дома, если он хотел пить, он опускался на колени у ручья и пил сколько влезет. Вода была чистой повсюду – выше по течению никаких деревень не было. Она и оставалась чистой: это было вопросом веры – не бесчестить Йеггата, загрязняя протекающие мимо потоки. Но им доводилось слышать от путников, что в больших городах вся грязь отправляется прямо в воду, словно бог для них – пустое место. Теперь же, после того, что сказал о боге охотник в священном лесу, Ручеек поверил в подобные истории.

Это означало, что ему, быть может, придется искать воду выше по течению, за городом, то есть снова выйти. Ручейку подумалось, что если он ступит на Ахетову дорогу, то сдастся и зашагает обратно в Фарзибек.

Он пошел прочь от пристани подругой улице и почти сразу же наткнулся на общественный фонтан. Вода лилась из ртов трех каменных рыб в три бассейна, женщины набирали воду в кувшины и ведра и несли в дома и лавки.

Обрадовавшись такой находке, Ручеек опустился на колени рядом с одним из бассейнов и плеснул водой себе в лицо.

Почти сразу же его снова схватили за плечо и снова швырнули наземь, только на этот раз он упал не в грязь и опавшие листья, а на твердый булыжник мостовой. Над ним возвышалась необъятная женщина; рядом с ней на мостовой стоял кувшин.

– Ты что это себе думаешь – совать свои грязные руки прямо в воду?! Еще и грязь с себя смываешь туда же, а мы потом пьем!

– Извините, – пробормотал Ручеек, – Но вы же окунаете туда кувшин. А разве он не стоит сейчас на мостовой и не пачкается?

– Но это мой кувшин! – заявила женщина, – И я его поставила только для того, чтобы вытащить твою грязную голову из фонтана!

– Я не мочил голову в фонтане, – возразил Ручеек.

– Еще чего не хватало! Проваливай отсюда, пока я не позвала стражника!

– Я хочу пить! – произнес Ручеек, – Где еще я могу найти воду?

– В своем городе! – рявкнула женщина, – Или нассы себе в руку и пей!

С этими словами она подхватила кувшин, отряхнула его – напоказ, устроив из этого целое представление, – и опустила в фонтан. Ее огромные ягодицы смотрели прямо на Ручейка.

Падение на камни оказалось не менее болезненным, чем отцовские побои. Ручеек знал, что теперь ему надо двигаться осторожно и медленно, пока он не поймет, где болит, и не сообразит, как встать и при этом не травмироваться сильнее.

– Эй, ты в порядке? – окликнула его какая-то молодая женщина.

– Ты имеешь в виду – кроме того, что я голоден, хочу пить, ничего не понимаю и сильно ушибся?

– Ну и задирай нос, если хочешь! – бросила она и понесла свой кувшин к фонтану.

– А что такого? – удивился Ручеек, – Ты спросила, в порядке ли я, и я совершенно честно ответил, что голоден, хочу пить, ничего не понимаю и сильно ушибся. Чистая правда.

– И вид у тебя все такой же гордый, – заметила молодая женщина, едва взглянув на него. – Сразу видно, что ты считаешь себя лучше других.

– Я прекрасно знаю, что ничуть не лучше других, – сказал Ручеек. – А если вид у меня и гордый, то придал мне его Йеггат, а вовсе не я сам.

Ручеек впервые задумался: а может, у него что-то не так с лицом? Может, отец именно из-за этого его ненавидит?

Кувшин девушки уже был полон. Она поставила его в фонтане и, подбоченившись, развернулась лицом к Ручейку. Работы она не боялась, судя по мускулистым рукам и загорелому лицу. Но при этом сама она и ее одежда были чистыми. Ручеек никогда не видел девушку в таком чистом наряде. Должно быть, она его стирала не реже чем раз в неделю.

– Ты что, смеешься надо мной? – обратилась к нему девушка.

– Зачем мне смеяться над тобой? – пожал плечами Ручеек. – Ты была добра ко мне, ты спросила, в порядке ли я, – ты лучшая из всех, кого я пока что встретил здесь.

– Слова твои довольно учтивы, – произнесла девушка, – но лицо, голос и манеры по-прежнему надменны. Бог был недобр к тебе. Такая внешность должна принадлежать лорду или магу – тогда никто не станет возражать против гордого вида.

– В деревне мне об этом не говорили, – отозвался Ручеек. – Должно быть, они привыкли ко мне, потому что видели меня ежедневно, с тех пор как я родился.

– Будто сейчас ты уже не ребенок! – фыркнула девушка, и на губах ее мелькнула легкая улыбка.

– И кто же из нас двоих насмешник? – ответил Ручеек.

– Это другое, – возразила девушка. – Ты и вправду маленький.

– Но что же делать, если я еще молод? Я расту – я уже выше, чем был. И не боюсь никакой работы, выполняю все, что мне поручают. С лицом я ничего поделать не могу, но могу наклонить голову и скрыть его от взглядов – вот так.

Ручеек низко наклонил голову, прижав подбородок к груди.

– В таком положении много не наработаешь, – вздохнула девушка. – Но просить работу у меня бесполезно, я подобными дарами не распоряжаюсь. Я сама – служанка, хотя и не рабыня, слава богу, время от времени получаю монету-другую, и хозяин не может допускать вольностей в мой адрес, даже если бы и захотел – а он, слава богу, для этого слишком стар.

– Тогда давай я отнесу твой кувшин куда надо, а ты позволишь мне пообщаться с твоим хозяином по поводу работы.

– У нас большое хозяйство, парень, – сообщила девушка. – Тебя никто не пустит к хозяину. Ты сможешь перекинуться парой слов только с Демвуром, управляющим.

– Кем-кем?

– Человеком, который служит моему хозяину, командует его слугами и ведет счета. Как блюститель. Ты что, никогда не слышал слово «управляющий»?

– На всю мою деревню наберется не больше трех слуг, и ни в одном доме нет более одного.

Ручеек вспомнил этих слуг. Все они были стары и принадлежали домам, главы которых некогда ходили на войну и вернулись разбогатевшими. Люди были захвачены как часть военной добычи, что волей богов сделало их рабами. Ныне те, кто взял их в плен, давно уж скончались, а слуги состарились, и никого не волновало, что они не свободны. Ручеек вообще знал об этом лишь потому, что, когда был маленьким, спросил, почему один из этих троих не женат, и ему поведали историю этой троицы.

И вот теперь он сам, по доброй воле, просится в услужение. Только он, подобно этой девушке, собирался стать свободным слугой и… – как там она говорила? – время от времени получать монету-другую.

– Если ты уронишь кувшин, меня за это побьют, хоть я и свободная, – предостерегла девушка, – И платить за то, что ты его донесешь, я не стану – у меня нет лишних денег. И про поцелуи тоже думать забудь, если вдруг у тебя появится такая мысль.

– Что? – переспросил огорошенный Ручеек.

– Если вдруг у тебя появится мысль насчет поцелуев, – повторила девушка, – Ты же считаешь, что уже не ребенок.

– Я не… с чего вдруг у меня должна появиться такая мысль?

Девушка нехорошо прищурилась.

– Ты, никак, и теперь скажешь, что на самом деле не гордый? – поинтересовалась она.

– Я вовсе не имел в виду…

Ручеек, отчаявшись объяснить, что он имел в виду, достал кувшин из воды. Сосуд оказался тяжелым. В Фарзибеке никто не пользовался такими огромными кувшинами – отчасти потому, что до источников везде было недалеко, а также потому, что ни в каком доме не требовалось столько воды. Да и кто бы управился с такой громадиной?

Ручеек прижал кувшин к животу. Девушка критически на него посмотрела.

– Перехвати его спереди пониже… вот так… нет, еще ниже. Возьми его под край. Да, сойдет. Смотри, чтобы он не выскользнул и не грохнулся тебе на ноги.

– Может, мне его поставить на голову? – предложил Ручеек.

– Так можно нести корзину с перьями, но у тебя шея не выдержит, если взгромоздишь на нее такой кувшин. Сначала шее конец придет, потом кувшину.

– Может, мы пойдем, а? – взмолился Ручеек, – Долго я его так не продержу.

Противная тетка, которая толкнула Ручейка, а потом грозила ему, задержалась посплетничать с другими женщинами. Теперь же, увидев Ручейка с кувшином, она крикнула девушке-служанке:

– Эй, Жаворонок! Ты что, не знаешь: лорденыши добиваются, чего им надо, а потом удирают?

– Они удирают только от тебя, Везера! – весело ответила Жаворонок.

– Не понимаю, как, по ее мнению, я должен убежать с такой тяжестью? – пробормотал Ручеек.

Жаворонок расхохоталась.

– Ты, никак, и вправду только-только из деревни!

– А что? Что я такого сказал?

– Нет-нет, ничего. По-моему, это очень мило, что ты ничего такого не думаешь. Ты же и вправду ничего такого не думаешь, да? И даже не потому, что ты еще слишком молод. Теперь ты знаешь, как меня зовут. А как твое имя? Надо же мне его знать, раз уж придется представлять тебя Демвуру.

– Ручеек.

– Это потому, что ты в детстве постоянно писался? – полюбопытствовала Жаворонок. – Или у вас в роду были водяные маги?

– Я себе имя не выбирал. – Ручеек был смущен и несколько рассержен, – И там, где я жил, никто надо мной из-за него не насмехался.

– Вовсе я не смеюсь! – воскликнула Жаворонок, – Простоя никогда… обычно такие имена берут люди, когда идут на службу к Йеггату. Еще так называют своих детей водяные маги.

– В Фарзибеке у половины детей водяные имена, – сообщил Ручеек, – Это значит, что их родители – водяной народ.

– У тебя хорошее имя. Просто в Митерхоуме принято называть детей более древними именами, или торговыми, или в честь какой-нибудь добродетели. Впрочем, я сама не местная – моя семья живет на ферме, к северо-востоку отсюда. Меня назвали в честь одной луговой птички – матери всегда нравилось, как та поет. Так что и тебя могли назвать в честь ручья, и ничего зазорного в этом нет. Я просто удивилась.

– Тогда давай договоримся никогда больше не смеяться друг над другом, – предложил Ручеек, – Если какие-то слова будут походить на насмешку, мы с тобой будем знать, что никто из нас не хотел ничего плохого.

– Если Демвур возьмет тебя на работу – что вряд ли – и если мы с тобой будем после этого видеться – что тоже вряд ли, – тогда да, я согласна.

– Спасибо.

– Во всяком случае, не смеяться над твоим лицом, – добавила Жаворонок и улыбнулась, по ее улыбке было ясно, что она и вправду не имела в виду ничего плохого.

«Придется мне прятать лицо, – подумал Ручеек, – и скрывать имя. Лицо кажется людям оскорбительным, имя – нелепым. Подумать только: мне пришлось проделать такой долгий путь, чтобы узнать об этом!»

Некоторое время они шли молча. Потом Ручеек, не удержавшись, спросил:

– А что не так с моим лицом?

– Ничего, – ответила Жаворонок. – Ты не красавец, но и не урод.

– А почему ты сказала, что у меня гордый вид?

– В целом. Из-за выражения.

– А что не так с выражением?

– Не знаю, – раздраженно бросила Жаворонок, – Просто у тебя вид такой – как у статуи.

– А что такое статуя?

– Как бы тебе объяснить… Статую делают из камня, металла или глины. Она изображает человеческое лицо – только оно не шевелится и всегда остается одинаковым.

– Мое лицо шевелится. Я разговариваю, улыбаюсь, смотрю в разные стороны, киваю.

– Сейчас же перестань это делать, а то уронишь кувшин!

– Тебе обязательно нужно было наполнять его до краев?

– Может, отдашь его мне? Я понесу.

Чтоб девчонка несла то, что не может дотащить он?!

– Я сам.

– Хочешь знать, что не так с твоим лицом? Вот прямо сейчас ты злишься на меня – за то, что я налила в кувшин так много воды, и за то, что предложила забрать его у тебя. Но это на твоем лице не отражается. Ты шевелишь губами, смотришь в разные стороны, но никак не проявляешь того, о чем думаешь, поэтому кажется, что ты считаешь себя лучше меня, и я тебе настолько безразлична, что ты вообще никаких эмоций не испытываешь.

– Я вправду злюсь. Если по лицу этого не видно – что я могу сделать?

– Вот сейчас ты тоже злишься – и этого опять же не видно.

Ручеек скорчил страшную гримасу.

– А теперь?

– Теперь ты выглядишь как урод. Но все равно такое впечатление, будто на самом деле ты этого не имеешь в виду.

Узнать о себе такое – да, это поразило Ручейка.

– Почему же мне никто никогда об этом не говорил?

– Может, они думали, что ты очень гордый и терпеть их не можешь, а тогда какой смысл?

– А почему же ты мне все объяснила?

– Потому что я видела, как Везера сшибла тебя наземь, и понятно было, что тебе плохо и ты хочешь пить. Но лицо у тебя было гордое, и я решила, что ты мужественный. Ты же утверждаешь, что вовсе не гордый, и получается, наверное, что не мужественный, так что… нет, мы договаривались не насмехаться… Я тебе верю. Верю, что это от тебя не зависит. Но знаешь, чем тут можно помочь? Не поднимай головы. Тогда у тебя будет смиренный вид. И станет не так заметно, что лицо у тебя неподвижное. Людям уже не будет хотеться дать тебе по шее.

– Тебе хочется дать мне по шее?

– У меня на это два ответа. Нет, потому что ты несешь для меня воду. И нет, потому что не очень-то мне хочется давать тебе по шее, я этого делать и не собиралась, так что, если ты пытаешься выяснить, не получится ли подобраться ко мне поближе…

Ручейку надоели предположения Жаворонка о том, что он питает к ней интерес подобного рода. Поэтому он прибавил шаг и быстро обогнал девушку.

– Эй, помедленнее! Осторожно! – вскричала Жаворонок. – Ты же его уронишь, разобьешь, разольешь!

Вода и вправду расплескивалась, потому Ручеек внял этим возгласам, и девушка снова оказалась рядом.

– Значит, я тебе не нравлюсь, – вздохнула Жаворонок, – Так я и поняла.

– Ты мне очень даже нравишься, – возразил Ручеек, – Ты мне помогла. Я просто не хочу от тебя ничего, кроме возможности получить работу. Мне нужно заработать немного этих самых денег, или монет, или как там вы их называете. И может быть, глоток воды, когда мы дойдем.

– Это будет сейчас, потому что мы уже пришли.

Жаворонок подвела его к дверному проему в большой, высокой каменной стене.

Девушка остановилась у дверей и свистнула; свист ее походил на птичью песню. Она улыбнулась Ручейку и произнесла:

– Жаворонок.

Дверь отворилась, и на мгновение Ручейку почудилось, что произошло это по волшебству. Но нет – за дверью стоял высокий, глуповатого вида мужчина. Он им и открыл. Жаворонок бойко нырнула в проем.

– Впустишь моего парня, ладно? – обратилась она к привратнику.

Ручеек сначала разозлился, но потом понял, что девушка просто шутит. Кроме того, она была его единственной надеждой напиться и получить еду. По крайней мере, она дала ему возможность оказаться в доме. Она могла бы велеть привратнику, чтобы тот забрал кувшин и прогнал Ручейка. И он ничего не смог бы поделать, точно так же, как с теми людьми на грузовом плоту. Его впустили. Это уже хорошо. Так что Ручеек промолчал и просто последовал за Жаворонком во двор.

Девушка привела его к каменному сооружению высотой в полтора человеческих роста, с обеих сторон были пристроены каменные лестницы. Жаворонок жестом велела Ручейку подниматься за ней. Когда он добрался до верха, она уже открыла небольшой люк в крыше этого сооружения.

– Лей сюда.

Ручеек повиновался.

Девушка забрала у него кувшин.

– Теперь я понесу.

– Но он пустой, – заметил Ручеек.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, но чаще всего люди разбивают кувшины именно в этот момент. Опустев, он вроде как делается легким, и человек перестает осторожничать. А если кувшин разобьется, неприятности будут не у тебя, а у меня. Поэтому я понесу его сама. И не стой у меня на дороге, Ручеек. Спускайся вниз, или я буду над тобой потешаться.

– Тогда ты станешь клятвопреступницей.

– Я обещала не насмехаться над твоим лицом – а ты как раз будешь ко мне спиной, так что я ничего не нарушу.

– Смейся, если хочешь. Мне все равно.

Ручеек кое-как спустился с лестницы и направился к двери в стене сада. Глуповатый рослый привратник по-прежнему стоял на своем месте.

– Погоди! – окликнула его Жаворонок. – Ты что, правда сердишься?

– Нет. Я просто нуждаюсь в глотке воды, в какой-нибудь еде и в работе, а тут я, видимо, ничего этого не найду.

– Почему – из-за того, что я тебя дразнила?

– Из-за того, что дразнила, хотя пообещала этого не делать, – сказал Ручеек, – Ты не держишь слово.

Жаворонок схватила его за рубашку – а девушкой она была сильной – и посмотрела в лицо.

– Это вовсе не насмешка. Это дружба. У тебя что, никогда не было друга?

Ручеек готов был огрызнуться в ответ, но вдруг понял: а может, и так.

– Насмехаться – это если б я выставляла тебя на посмешище при людях, чье мнение для тебя важно. Этого я делать не стану, потому что дала слово, и еще потому, что я с людьми так не поступаю. Как тебе удалось дожить до своих лет и ничего не узнать о людях? Где ты рос – в пещере?

«Нет. В доме своего отца».

Жаворонок снова потянула его за рубаху, и Ручеек последовал за ней на другую сторону цистерны, в которую только что вылил воду.

Внизу – так низко, что Жаворонку пришлось пригнуться, – обнаружилось отверстие. Девушка сунула под него одну из чаш, взяв ее на столике неподалеку. Она поставила чашу ровно в середину круга, вырезанного в каменном основании, а потом нажала на камень рядом. И тут же полилась струйка воды. Вода текла ровно и споро, и чаша наполнилась куда быстрее, чем ожидал Ручеек.

Жаворонок убрала руку с камня – и процесс тут же остановился. Девушка вручила чашу Ручейку.

Тот ее торжественно принял. Это было дарение воды, потому Ручеек пробормотал благодарственную молитву и протянул чашу обратно Жаворонку.

– Ой, я и забыла, что ты из набожной деревни! – воскликнула девушка. – Слушай, а это не будет значить, что мы поженились или еще чего?

– Это значит, что я признателен тебе за воду.

Ручеек поднес чашу к губам и стал пить, позволяя воде наполнить и очистить рот и лишь после этого проглатывая ее, стараясь не пролить ни капли. Ощущение от утоления жажды было таким сильным, что Ручеек даже не сразу почувствовал вкус.

– У нее вкус как у воды из горного источника, прямо из камня, – сообщил Ручеек, – Вкус чистоты.

– Конечно, – согласилась Жаворонок, – Вода, которую мы наливаем сверху, просачивается через камень, в точности как в горных источниках.

– Я никогда не слышал, что водяные маги нуждаются в камнях для очистки.

– А они и не нуждаются, – произнесла девушка, – Но мой хозяин не позволит им очищать его воду. Он потребовал, и ему разрешили набирать воду из общего фонтана и фильтровать самостоятельно, чтобы водяные маги ее не касались.

– Почему? – удивился Ручеек.

– А, такты не знаешь? Мой хозяин – Брикель. Каменный маг Митерхоума.

Она произнесла это таким тоном, будто Ручеек обязан был сразу понять, что это означает.

Но Ручеек вспомнил, что в Митерхоуме никаких каменных магов нет, и поведал об этом Жаворонку.

– Верно, в Митерхоуме их нет, – подтвердила девушка. – Но, как видишь, мы в Хеттерферри, и от Нижнего Митерхоума нас отделяет поток. При этом мой хозяин все равно остается каменным магом Митерхоума. Единственным каменным магом, которому позволили жить рядом. Он должен поддерживать стены, мосты и храмы в хорошем состоянии, не позволять камню трескаться и крошиться и исправлять повреждения ото льда и снега после зимы. Даже водяные маги Митерхоума нуждаются в каменных работах, а для этого требуется каменный маг. Без него не обойтись, если в окружении такого количества воды хочешь поддерживать камень в хорошем состоянии.

– Ты служишь магу? – переспросил Ручеек. – Тогда почему ты не гордая?

– Потому, – понизила голос Жаворонок, – что он каменный маг. Водяные маги нуждаются в нем, но с него глаз не сводят, чтобы он не попытался открыть сюда дорогу другим каменным магам. Им необходим один каменный маг, который бы содержал город в порядке, а много каменных магов могут все опрокинуть и взломать священный Митерлох.

– Но зачем?

– Возможно, у них есть на то причина, – пожала плечами Жаворонок, – По крайней мере, люди не становятся мне поперек дороги, потому что знают, что мой хозяин – человек могущественный, его никто не смеет оскорблять. Но никто и не хочет с ним дружить. Так что… у меня тоже как-то особо нет друзей в Хеттерферри.

– Кроме слуг этого дома.

Жаворонок закатила глаза.

– О да, мы тут одна большая счастливая семья.

– Тогда почему ты здесь?

– Потому что я была невежественной крестьянской девушкой, когда только пришла сюда, и не могла найти работу. А господин Брикель не мог отыскать толковых слуг, которые бы хоть чего-то стоили. Я была абсолютно неопытной, но не отлынивала от работы и быстро училась. Я получаю зарплату и кое-что откладываю, а часть отправляю домой, семье. Из этих денег мои братья платят учителю, и он обучает их грамоте. Понимаешь? Я служанка здесь, а там они сами могут нанять прислугу. Если повезет, у моих братьев будет возможность стать писарями или приказчиками.

– А кем сможешь стать ты?

Жаворонок посмотрела на него как на слабоумного.

– Служанкой в доме мага. Ты думаешь, я не понимаю, как мне повезло, что я сюда попала?

У Ручейка на уме был лишь один вопрос: «А повезет ли так же мне?»

Он молча допил воду, внимательно разглядывая Жаворонка, ее лицо, то, как она наклонила голову, наблюдая за ним. Все перемены в ее мыслях тут же находили отражение в мимике. Ручеек осознал, что всегда судил о настроении другого человека по выражению лица. Ему и в голову не приходило, что его чувства – для всех загадка.

Ручеек подумал о том глуповатом мужчине у дверей. Откуда он узнал, что тот человек не блещет умом? По его вялой физиономии, по бессмысленной улыбке. Если рассуждать только о внушительной фигуре, то можно прийти к выводу, что он охранник. Но, судя по явной нехватке ума, его держат исключительно для того, чтобы он отпирал и запирал дверь, и это – предел его возможностей.

А вдруг он на самом деле не глуп? Что, если у него только вид глупый, а на самом деле он проницательный и умный?

Лицо того человека выставляло его недалеким. Лицо самого Ручейка выставляло его гордым и надменным. Жаворонок казалась дружелюбной, сообразительной и искренней.

– А о чем ты думаешь, когда так на меня смотришь? – поинтересовалась она.

– Мне хотелось бы знать, как сделать выражение моего лица таким же умным и великодушным, как у тебя.

Девушка покраснела.

– Если бы мне сказал такое мужчина, я бы дала ему пощечину, – заметила она.

– Почему? – искренне удивился Ручеек.

– Потому что когда мужчина говорит такое женщине, он от нее что-то хочет.

– Я не хочу, – заверил Ручеек, приподняв полупустую чашу. – Я уже получил все, что хотел.

Тут он почувствовал у себя на плече чью-то руку и мгновенно пригнулся, чтобы не так далеко падать, когда его бросят наземь в очередной раз.

Но ничего подобного не произошло. Жаворонок поприветствовала владельца руки с улыбкой.

– Демвур, – обратилась она к подошедшему мужчине, – я хочу представить вам этого парня. Его зовут Ручеек. Он из горной деревни Фарзибек. Он донес мне полный кувшин, не разлив ни капли. И он не пытается залезть мне под юбку.

– Пока не пытается, – прозвучал спокойный, низкий голос.

Ручеек попробовал повернуться, желая увидеть лицо обладателя этого голоса, но тот его удержал.

– Он не из таких, – улыбнулась Жаворонок.

– Полагаю, он глупец, раз позволил уговорить себя тащить полный кувшин.

В этот момент Ручеек подумал, что Жаворонок, должно быть, отлила часть воды, прежде чем нести кувшин обратно. Он сердито уставился на нее, но сообразил, что со стороны его гнев не виден. Быть может, все его взгляды для людей ничего не значат. Возможно, он всегда выглядит одинаково.

Но Жаворонок ласково улыбнулась Ручейку.

– Тогда я тебя не знала. Кроме того, ты достаточно силен, чтобы нести полный кувшин – ты же его донес!

– А с чего ты взяла, что мы собираемся кого-то нанимать? – поинтересовался Демвур.

– А мы собираемся? – уточнила Жаворонок.

– Нет, – ответил Демвур.

– Тогда хорошо, что я пообещала ему только воду и общение с вами.

Так вот оно, значит, как. Очередной обман. Правда, теперь он напился воды, так что все не так плохо, как в первый раз. Но теперь он устал еще сильнее, и ему по-прежнему надо искать еду и работу.

– Он тебе не нравится? – спросил Демвур.

– Конечно нравится! – воскликнула девушка, – Вы что, думаете, я бы стала приводить сюда человека, который мне противен? А вдруг вы его наймете?

– Меня, собственно, что интересует, – продолжил Демвур, – не собираетесь ли вы двое заделать ребенка за счет лорда Брикеля?

Жаворонок посмотрела на Ручейка и дерзко улыбнулась.

– Я же тебе говорила, что мужчины всегда об этом думают!

– Сэр, – вмешался Ручеек, – я не боюсь никакой работы, быстро учусь и держу свое слово.

– От кого ты сбежал?

– Никто по мне скучать не станет, – отозвался Ручеек.

Демвур крепче сжал его плечо.

– Как имя твоего хозяина?

– У меня нет хозяина, сэр, – ответил Ручеек, – Только отец и мать. Но я девятый сын. И никто по мне переживать не будет.

– Мать не явится сюда рыдать у ворот и жаловаться, что мы украли ее мальчика?

– Никто даже и не заметит, что я исчез, сэр.

«Не считая отца», – подумал Ручеек. Ему же теперь некого бить. Впрочем, обсуждать это смысла не имело. А то Демвур решит, что у отца были основания и что он, Ручеек, – смутьян.

– Почему же ты явился сюда?

– А куда еще податься девятому сыну? – вздохнул Ручеек.

Он наконец-то осознал, что это правда. Никто никогда не объяснял ему этого, что не только гордое лицо, но еще и это было причиной, по которой деревенские девушки даже не смотрели в его сторону. Что у него имелось за душой? Ферма достанется кому-нибудь из его старших братьев. Сестры выйдут замуж. Один из братьев женился на дочери богатого отца и получил собственную ферму в приданое. Следующий ожидает, когда к нему в должный срок перейдет отцовская ферма. Что же достанется младшим? Подсознательно Ручеек всегда понимал, что его ждет.

Интересно, уж не это ли толкнуло его перейти Митеркейм? Должно быть, именно так.

Рука на его плече ослабила хватку.

– Это нелегко – служить магу, – произнес Демвур, когда Ручеек повернулся к нему.

Демвур оказался высоким, смуглым мужчиной – явный южанин; среди путников, проходивших через Фарзибек, такие иногда попадались.

– Так значит, ты ни у кого не состоишь в подмастерьях? – уточнил Демвур.

– У нас в Фарзибеке все – крестьяне, – ответил Ручеек.

– Что, у вас даже кузнеца нет? Или шорника?

– Упряжь делаем сами, когда надо. С камнем и деревом тоже сами работаем. Пьем воду, которую дарует нам Йеггат, а едим то, что по воле Йеггата выросло на нашей земле. Я слышал о подмастерьях, потому что у некоторых путников, проходивших через нашу деревню, они были, но я не могу разобраться, чем они отличаются от рабов.

– Отличие в том, – объяснил Демвур, – что хозяин, приобретая раба, платит. А за подмастерье платит его отец, чтобы мастер взял того в ученики. Из этого ясно, насколько подмастерья бесполезны, и ясно, что мастер Брикель никогда не возьмет себе подмастерье.

– Меня это радует, – отозвался Ручеек, – потому что я никогда не хотел быть у кто-то в подмастерьях.

– Давай уточним, – продолжил Демвур, – Мы берем тебя только как слугу. Для простой работы, ясно? Убирать навоз, выносить помои, таскать камни и всякие тяжести.

Эти слова практически описывали будни любого жителя Фарзибека, включая перетаскивание камней, от которых каждую весну приходилось очищать поля: зима вытесняла эти камни наверх, и они мешали плугу.

– Я не боюсь работы, сэр.

– Тогда у меня остался всего один вопрос: как ты относишься к камню?

Относишься? К камню? Что значит – относишься к камню?

– Я одобряю камень в стенах, – сказал Ручеек, – и не одобряю в земле.

– Лицо у тебя гордое, а ум скромный, – хмыкнул Демвур.

– Я в своем лице не повинен, – заметил Ручеек, – равно как и в своем уме, потому что и то и другое мне достались от рождения и потому что и то и другое достаточно скромны, сэр.

– Смысл моего вопроса был прост. Ты работал с камнем? Строил что-либо из камня? Придавал ему форму?

– А это нужно? Если хотите – я могу научиться. А так – нет, я никогда не работал с камнем. Мы только собирали их, иногда сооружали запруды, уменьшая таким образом половодье в те годы, когда снега было много. И фундамент для домов у нас делают из камня. Но я сам никогда не помогал в этом, потому что при мне, когда я был уже достаточно большим, ни разу дом не строили.