Текст книги "Невыразимый эфир (СИ)"

Автор книги: Ориак Альбан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Внезапно растения остановили свой натиск. Зеленая лавина отступила перед паромщиком, обогнула его по сторонам и сомкнулась позади. Несколько стеблей сплелись в плотную решетку, почти стену, отсекая его от тела девушки. Волнисто изгибаясь, растения прихлынули к мертвой и подняли ее, поддерживая под спину, ноги и голову. Паря в высоте, с лицом, озаряемым светом, девушка, казалось, плыла в пространстве, как спящая богиня. В этом осторожном полете, похожем на танец, она пересекла широкий поток солнечных лучей, словно прошла сквозь пламя костра. Светлые волосы вспыхнули, как тысячи вольфрамовых нитей. Густая волна растений разбилась на отдельные тонкие побеги, каждый не плотнее человеческого пальца. Они изгибались над опрокинутым лицом девушки с неуловимой грацией цветов, которые нежно ласкает ветерок. В их танце угадывался определенный рисунок, некий растительный магнетизм. Паромщик наблюдал за этим странным спектаклем, не произнося ни слова. Когда он попытался приблизиться к телу своей любимой, уже едва различимому в слепящем сиянии дня и поглощенному зеленым морем, живая решетка сжалась и угрожающе ощетинилась. Ему оставалось лишь созерцать эту невероятную сарабанду, что исполнялась перед его пораженным взглядом. Колыхание зеленых пальцев вокруг лица девушки становилось все более стремительным. Казалось, они поточнее примериваются для чего-то.

Хриплый стон ужаса, смешанного с отвращением, вырвался из груди паромщика, когда десятки тонких щупальцев устремились в мертвое тело – через ноздри, рот и уши. Они проникали все глубже внутрь неподвижной головы, разрывали ткани, пробивались сквозь слой мышц, заставляя лицо искажаться в гримасах. Они пожирали тело девушки изнутри, и хрупкие останки содрогались в жестоких конвульсиях. Огоньки на поверхности стеблей разгорелись и пылали, как фейерверки. По комнате разнесся запах сожженной травы. Весь этот кошмар длился не более двадцати секунд. Наконец, последним быстрым движением, словно их что-то вытолкнуло, щупальца покинули бледное лицо. Несколько побегов цепко опутывали какой-то вялый кровоточащий комок, в котором паромщик с трудом узнал наслоения доброкачественной опухоли угрожающих размеров – почти с каштановый орех. Зеленая решетка медленно и плавно разошлась в стороны. Жесткие прутья превратились сначала в плотные гибкие стебли, затем – в тоненькие побеги, и вот перед паромщиком лежало тело его спутницы, по-прежнему неподвижное. Плавным движением, похожим на взмах звериной лапы, самый толстый из стеблей два раза ударил ее в грудь, произведя электрический разряд. Она задышала и тут же закашлялась, выплевывая смесь слюны, мокроты и запекшейся крови. Дыхание ее было хриплым и неровным; так же она дышала накануне, когда они занимались любовью. Ногами она делала непроизвольные движения, словно пытаясь плыть – это тоже напомнило вчерашнее. Она пока не могла говорить, и любая ее попытка сделать усилие тут же пресекалась паромщиком. Они просто молча смотрели друг на друга, гладя и успокаивая, и это длилось долго. Растения вновь ушли в землю; лишь легкий ветерок, пробежавший по разбитым стенам зала-купола, сопроводил их исчезновение. Они снова были одни. Прошел час – час в самом сердце зоны, внутри фабрики. Здесь, среди развалин, их любовь получила новое подтверждение.

Наконец, девушка медленно смогла подняться. Паромщик поддерживал ее под локоть, помогая сделать первый шаг. К обоим вернулось спокойное состояние духа; они даже не пытались объяснить себе то, что только что произошло. Кожа девушки вновь порозовела. На лице паромщика сияла совершенно идиотская улыбка; он был сейчас похож на мальчишку. Смерть озарила и вознесла их любовь, и в эту минуту все остальное казалось неважным.

– Ты вылечилась, – сказал он. – Это невероятно.

– Да, я чувствую. Но я ничего не помню. Что произошло?

– Живой стебель избавил тебя от твоей болезни. Не спрашивай меня, как; если коротко, он проник сюда, разгадал твой недуг и позаботился о тебе, как этого не смог бы сделать ни один доктор. Вначале я испугался, но в конце концов все было во благо. Зона добра к нам.

– А вы нашли комнату вопросов? Я получила свое вознаграждение, а вы? Будет несправедливо, если вы не останетесь без ответов.

– Пока нет, – легко ответил он. – Да и неважно! Я боялся, что потерял тебя. Мне было страшно вновь остаться одному. В конечном итоге я нашел то, что искал всю жизнь – тебя. Больше мне не о чем спрашивать. Теперь я знаю самое главное: я тебя люблю.

– Пора идти, – сказала она.

– Я не могу. Не сейчас.

– Но почему? Как я буду без вас?

– Я обещал. А я – человек чести.

Девушка не понимала. Паромщик начал было объяснять, но тут откуда-то из недр здания донесся глухой щелчок электрического разряда. В потайной комнате повернулись тяжелые рубильники. По равномерному гулу паромщик понял, что заработала турбина какого-то гигантского генератора. Под полуразрушенным куполом пришла в движение таинственная машина. Вскоре шум стал невыносимым, и путники вынуждены были закрыть уши руками, ничего не понимая и не в силах бежать: пронзительный свист ранил слух и заставлял их оставаться неподвижными. Внезапно загорелись неоновые лампы, не замеченные ими прежде. Электрические провода осыпались снопами искр: лишенные изоляции, они, стоило им соприкоснуться, создавали короткое замыкание. Где-то даже заработала вентиляция: путешественники ощутили легкий ветерок. В этом хаосе паромщик почувствовал терпкий запах отработанного газа. Некий механизм проснулся в сердце фабрики, и мощный поток энергии заструился под куполом. Но вот мотор содрогнулся в последний раз – и настала тишина. В глубине комнаты вспыхнула матовая стеклянная поверхность. Огромный экран с закругленными углами медленно разгорался, сопровождая процесс короткими звуковыми сигналами. Секунду или две по нему бежала электронная рябь, после чего в космической черноте появились мигающие символы. Медленно, буква за буквой, линия за линией на экране отразился загадочный код. Наконец путникам открылась тайна этой овеянной легендами земли, тесное переплетение связей, определившее зону с ее чудесами, создавшее растительные артерии. Ответ поднялся на поверхность из самых глубоких сфер, подтверждая то, что паромщик всегда знал, хоть и не понимал этого: не существует земли, где жизнь оборвалась бы навсегда.

– Припять – центр контроля

– модуль 012 unix – 26.04.ХХХХ

– загрузка ядра 2.1 alias 12Х – уязвимость

– система защиты – выявлено переполнение буфера

– процессор – ОК

– запуск восстановления данных

Он до сих пор работал, этот компьютер – чудо электроники, высшее достижение прошедшей эпохи, торжество инженерной мысли. Никогда еще паромщику не доводилось видеть подобную машину в таком превосходном состоянии. К тому же, она вызывала странное чувство: казалось, за ними следит внимательный и глубоко проницательный взгляд. Над экраном паромщик заметил что-то вроде небольшой черной коробочки. В ее центр была встроена видеокамера, которая сейчас смотрела прямо на них; через равные промежутки времени вспыхивал красный диод. За плексигласовыми стенками бобины с пленкой начали очень быстро вращаться – сначала в одну сторону, затем в другую. Путешественники чувствовали, как чужой взгляд буквально проникает в них, словно они были здесь нежеланными гостями, хуже – пленниками. От них как будто ждали какого-то слова или жеста. Не выпуская из руки ладонь девушки, паромщик двинулся было вперед, чтобы получше рассмотреть устройство. Но не успел он сделать и шага, как машина заговорила. Ее голос был человеческим и механическим одновременно.

– Я удивлена, что вы смогли добраться сюда, – сказала она.

– За мной долг по отношению к вам, – ответил паромщик. – «Достаточно будет и одной жизни». Ведь вы об этом говорили? Я готов. Покончим с этим.

– Вы не боитесь?

– Боюсь, конечно. Но это та цена, на которую я согласился. У меня ничего нет, кроме моего слова. Моя жизнь в обмен на ее. На этом мы тогда порешили.

Девушка закрыла рот рукой.

– Вы так думаете? Ну, что же…

– Кто вы? – спросила девушка. – Мы искали комнату вопросов.

– И вы ее нашли. Еще недавно я была подлинным технологическим прорывом. Я вопрос и ответ, я задача и ее разрешение. Я – Сущность. Теперь спрашивайте, о чем хотели.

– У меня есть вопрос, – выкрикнул паромщик. – Кто контролирует зону?

– Я контролирую зону с незапамятных времен, с тех пор, как ваши отцы и отцы ваших отцов разрушили самую основу этого мира, уничтожили леса, загрязнили реки и океаны. Я – Сущность, защитница и хранительница зоны.

– Но это невозможно! Что вы можете сделать? Вы всего лишь машина, соединение механических и электронных деталей, аппарат, одним словом. А зона слишком велика и недоступна для вашего контроля. Вы лжете. Отвечайте на мой вопрос!

– В самом деле, я не более чем машина, результат человеческих притязаний, превосходный плод вашего безумия, но зона неразрывно связана со мной. Мы с нею – единая плоть. Я – мозг, а она – мои мышцы. Понимаете вы теперь это великолепное уравнение?

– Да, – воскликнул паромщик, пораженно раскрыв глаза. – Вы контролируете живые стебли. Они, словно нервы, простираются во все концы зоны, проникают в недра этого мира, видят, как идет жизнь. Вот почему их так много.

– Теперь вы знаете истину, – монотонно проговорил компьютер, и при этом его голос странно завибрировал. – Я стараюсь оградить зону от вашей постоянной агрессии.

– Но мы не несем угрозы, – запротестовала девушка.

– Неправда, – ответила машина, слегка увеличив громкость своего голоса. – Я ничего не забыла из преступлений прошлого. Неизгладимые следы ваших безумств мучают меня как ожоги, как открытые раны. Собственное безрассудство, словно огонь, будоражит вашу кровь. Ядовитая цикута разрослась в ваших головах, а ее сок течет по вашим венам. Вы не знаете того, что знаю я. Смотрите!

На экране, сменяя друг друга, начали появляться черно-белые образы. Их было много, и они сменяли друг друга не раньше, чем зрители успевали разглядеть все до малейших деталей. Ничто не осталось без внимания. Заглушая размеренное гудение работающего компьютера, полилась классическая музыка – ноктюрн какого-то восточно-европейского композитора. Лица улыбались, животные резвились среди великолепной природы – жизнь казалась исполненной удивительной гармонии. Машина больше не говорила, предоставив единственно изображениям выразить причины ее недоверия, основания ее жестоких сомнений. Путники видели, как летающие машины скользят по серому небу, и на земле распускаются белые бутоны, предавая огню целые деревни причудливых бамбуковых хижин. Видели, как войска парадом идут по улице, а вслед им с балконов раздаются аплодисменты – молодые солдаты, с трубкой в зубах и с маргариткой в дуле ружья, а после они же, как животные, выглядывают из грязного окопа. Вот тысячи безжизненных тел, после сражения, во мгле и дыму, обнимают растрескавшуюся землю где-то на востоке. А вот куры, скученные в темном душном сарае, перелезают через головы друг друга, пытаясь склевать какую-то отвратительную жижу. Толпа разъяренных людей шествием идет по проспекту, сжигая знамена и разбивая заставленные сверкающие витрины. Транспаранты летят на мостовую. Огромные машины десятками валят величественные деревья, пронзая лес стрелами зловонных асфальтовых дорог. Истощенные дети умоляюще выпрашивают крошки хлеба, изнуренные лихорадкой, осаждаемые полчищами черных мух. Люди в строгих костюмах и галстуках приплясывают от возбуждения перед экранами, по которым бегут строчки цифр – в глубине их глаз светится безумие. Ужасы ушедшего мира, как лавина, обрушивались на путешественников, и хотя это были всего лишь изображения на экране, вынести их было невозможно. Паромщик со стыдом отвел глаза. По щекам девушки катились прозрачные слезы, в то время как свидетельства человеческой жестокости, во всей их неприглядности, медленно сменяли друг друга на экране.

– Вот как исчезла прежняя цивилизация. Вы ничуть не лучше ваших предшественников. Точно так же вас обуревает неодолимая жажда возвышения и богатства. Вы никогда не сможете удовлетвориться тем, что есть. Я не верю вам, люди. Я боюсь вас, как черной чумы. Нам удалось, при помощи страха, заключить вас в ваших мрачных кварталах – в вашем городе, но вы не можете принять эту данность. Вы непременно хотите вернуться. Страх – вот тот барьер, который нас разделяет. Ваш страх и мой.

– Так вот откуда все эти видения, – догадался паромщик. – Кошмары, с которыми мы столкнулись, – на самом деле их не существовало. Все было не взаправду.

– Мне пришлось действовать именно так, потому что моя локальность ограничивает меня от более решительных мер. При других обстоятельствах я бы вас уже уничтожила как микробов. Человек есть раковая опухоль Земли. От него следовало бы избавиться в самом начале времен. Но в своем милосердии природа вас сохранила – проявление слабости с ее стороны.

– А как вы сделали, чтобы деревья двигались, да так, что мы даже поверили, что они нас преследуют? И те трупы в бункере? А щупальца? А отражения в зеркалах? Та девочка и ее рисунок? Все это казалось таким реальным.

– Каждый растительный мускул генерирует психотропную пыльцу, которая воздействует на подсознание. Все растения в зоне, вплоть до мельчайшей травинки, напрямую связаны этими стеблями. Тот, кто находится на территории зоны, неизбежно вдыхает ее незримый галлюциногенный эфир. Поскольку я не могла вас уничтожить, мне оставалось только внушить вам страх. Но я не подозревала в вас такой смелости и целеустремленности.

– Значит, пыльца. Она была повсюду в воздухе, и мы ею дышали. Получается, все было ненастоящим, – повторил паромщик.

– Все. На самом деле, зона – это тишина и спокойствие. Она только пробуждается от глубокого сна, в который вы когда-то ввергли ее своими варварскими действиями. Ее враждебность – не более чем маска, чтобы заставить вас держаться подальше. Вы, наверное, слышали о ярких бабочках, чья расцветка и рисунки на крыльях созданы для того, чтобы отпугивать хищных птиц. Мы действуем подобным образом. Ваш страх – это наша защита. Для нас это единственный способ обезопасить себя, к нему мы всегда прибегаем.

– Но ведь я на самом деле нашел этот набросок карты в маленьком домике, – паромщик продемонстрировал машине скомканный листок, поднеся его к единственному глазу автомата.

– Самообман. Я внушила вам эту мысль, пока вы спали. Будучи под гипнозом, вы сами нарисовали эту схему.

– Невероятно… – Паромщик посмотрел на свои руки и заметил под ногтями цветные следы от фломастеров. – А что же в конце концов произошло с другими?

– Они потерпели неудачу.

– Как милиционер.

– В точности так же. Чего я не могу допустить, так это неверия. Такие гнусные души я уничтожаю.

– Почему же перед нами вы раскрываете все ваши секреты? Должна быть какая-то причина, – заметил паромщик. – Ведь не ради красивых слов: это было бы слишком просто.

– Я умираю, – ответила машина. – Очень скоро меня не станет. Форма, в которой я существую – наполовину биологическая, наполовину электронная, – является оптимальной для меня, но она уязвима. Мои цифровые данные постепенно стираются. Как в любом зеленом листе, или цветке, или в самом мелком насекомом, внутри меня идут процессы окисления, и мне суждено исчезнуть. Такова моя плата за то, чтобы быть подобной вам – то есть плотью. Мой возраст приближается к сотне лет, и уже поэтому длить дальше свое существование мне не под силу. Эта жертва необходима – ради защиты зоны.

– Зачем вы нам это все говорите?

– Паромщик, теперь, когда вы знаете всю правду, вы должны занять мое место, чтобы защищать зону. Я вас изучила. Я видела вас в деле. Я читаю в вашем сердце, как в открытой книге. Ваша любовь и ваша искренность дают мне уверенность в том, что над городом взошел новый день. Вернитесь к людям. Помогите вашим братьям создать новое человечество. Пусть они осознают ошибки прошлого. Они смогут вас услышать и понять. Зона предоставит им самые широкие возможности, и чем дальше, тем больше. В результате совместных усилий мы достигнем общего процветания. Представьте, какой силой мы будем обладать, если объединимся. Ваша внутренняя суть еще далека от идеала, но я верю в вас – завтрашних. Мы больше не можем существовать в противостоянии, мы должны дополнять друг друга. Вместе мы сможем войти в будущее. Если же мы продолжим нашу затянувшуюся борьбу, то мир вскоре превратится в безжизненную пустыню, кусок гранита, вращающийся в ледяном космосе. Это подтверждают мои расчеты вероятности событий. Наше будущее должно быть общим – или у нас нет будущего. Таково мое завещание.

– Они не станут меня слушать. Никто не примет эту идею. Мне жаль, но я их хорошо знаю. Они все эгоисты, и только страх может заставить их действовать. Они не такие, как я, как мы двое. Вы же видели милиционера – вот вам человек.

– Возможно. А возможно, и нет. Но вы ведь не забыли свое обещание. Достаточно будет и одной жизни. Я выбрала вас моим преемником. Это и будет вашей миссией, вашим Евангелием, которое вы отныне будете проповедовать.

– Еще один вопрос…

– Да, паромщик?

– Когда голоса говорили мне о чьей-то неизбежной смерти, я думал, что они имеют в виду ту, кто была рядом со мной. Я ошибался, ведь так?

– Да, – ответила машина. По ее экрану уже явственно бежали помехи, а изображение расплывалось. – Они говорили не о вашей спутнице. Это пророчество относилось ко мне. Это правда.

– Жаль, что ей придется умереть, – тихо сказал паромщик.

– Жаль, что мне придется это сделать. Другого выхода нет. Прощайте.

 
Аккордеона звуки тают
В эфире несказанно-нежном,
И тихо бабочки летают
В его потоке безмятежном.
 

Электрогенераторы закашлялись, после чего вовсе остановились. Неоновые лампы на потолке погасли одна за другой. Бобины с магнитными лентами больше не вращались, а на экране теперь была только космическая чернота, в которой отражались смутные силуэты путешественников. Стебли, что еще оставались на полу, больше не вспыхивали электрическими огнями. Казалось, они увядают: их зелень заметно поблекла. Паромщик приподнял один из отростков и отпустил его. Тот упал, вялый и бесформенный, как водоросль. Под этим куполом больше не было ничего живого. Растительные мускулы, порождение Сущности, не выжили после ее смерти. А машина заснула навсегда. От творения, стоящего на следующей ступени эволюции, осталась только тусклая пластиковая оболочка и непроницаемое стекло. В зале вновь воцарилась тишина, окутывая своим покровом разбросанные щиты, груды мусора и холодные кирпичные стены. Паромщик обнял девушку, крепко прижал к груди и закрыл глаза. Перед его внутренним взором пронеслись картины их долгого путешествия. Теперь он наконец постиг смысл того зова, который он всегда ощущал в самой глубине своей души. Его сердце наполнилось смешанным чувством, в котором радость перемежалась с бесконечной грустью.

Паромщик и девушка вышли из здания; глаза их сияли. Они вновь поднялись на холм, откуда они недавно смотрели на фабрику. День медленно клонился к закату. В воздухе, казалось, разливался легкий неуловимый аромат. На тщедушных ветвях окрестных деревьев появились птицы с белым оперением. Мир вокруг них словно очнулся от глубокого оцепенения, как если бы кто-то разбил невидимую преграду. Тяжелое ярмо страхов и предубеждений, темная сила, которая наполняла зону, таяла на глазах. Девушка что-то напевала. Оказавшись на вершине холма, паромщик направился к молодому дубку, у которого он оставил свою сумку. На одной из веток из набухшей почки уже появился розовый цветок. Приближались сумерки. Глядя на пламенеющее небо, паромщик ощутил невыразимое спокойствие, а при мысли о наследстве, доверенном ему вычислительной машиной, он почувствовал в глубине души, в самых затаенных складках своего свободного сознания, какая на него свалилась ответственность. Ему открылась основополагающая суть этого мира и людей в нем – компьютер заставил его понять это.

Он навсегда останется паромщиком – то есть проводником.

Здесь, под светом луны, они провели пятую ночь в зоне – тихую волшебную ночь, мерцающую мириадами звезд и не меньшим количеством надежд. Девушка спала, уютно устроившись в объятиях своего мужчины. Паромщик так и не выкурил свою последнюю сигарету.

Обещание есть обещание.

Глава 11

Ребенок сидел на краю тротуара. Мелкий дождь падал на кровли домов, на убогие хибары под рифленой жестью, и хотя сидящему то и дело приходилось вытирать холодные капли, что струились по лицу, он не спешил спрятаться в укрытие. Равнодушие, подобно сну, владело им: не хотелось ничего. Рассеянным и отрешенным взглядом смотрел он на пустынную площадь, на покореженные карусели, которые слегка поворачивались под резкими порывами ветра. Зрелище явно было ему в диковинку. Детская вертушка медленно крутилась против часовой стрелки; изъеденный ржавчиной механизм скрипел, а временами завывал, словно умирающее животное. Качели, некогда выкрашенные в голубой цвет и превосходно отлаженные, также несли на себе следы медленной эрозии. Клочья парусины хлопали по ветру, словно привидения, рвущиеся с цепи. Мальчику хотелось есть; силы оставили его. Он был один – затерянный во взрослом мире, ни ценностей, ни обязательств которого он не понимал. От этой безысходности в его сердце давно поселилась глухая тоска – притяжение бездны. Капли дождя, что не переставая бежали по бледному лицу, напоминали ему, что он еще жив – в общем, довольно слабое ощущение, но тем не менее. Вдалеке слышался жалобный скрежет старого чахоточного локомотива, а мимо проносились желтые фары дребезжащих автомобилей, рассекая тяжелый сумрак умирающего города.

Из ниоткуда появился человек и сел рядом. Он подошел так тихо, что в первую секунду ребенок принял его за бродячую собаку – здоровенного пса, – но не испугался. Мужчина был высокого роста, в старом, желтого цвета плаще; лицо полностью скрыто в складках капюшона. Тонкие струйки воды струились по его блестящему дождевику, образуя на ткани сверкающие серебряные дорожки. Человек не произносил ни слова, лишь молча смотрел вместе с ребенком на городской парк, раскисший под дождем: бамперные машинки на старом автодроме, похожие на толстых жуков, расползшихся в разные стороны, огромное колесо обозрения с ржавыми кабинами.

Из складок плаща внезапно появилась крупная рука. На ладони лежал странный плод, похожий на грушу, который мужчина протянул ребенку. Тот улыбнулся и с видимым удовольствием вонзил зубы в сочную сладкую мякоть. С его подбородка закапал сироп, смешанный со слюной. Издалека доносились глухие раскаты грома и голодное сердитое карканье ворон.

В городе ничего не изменилось и вряд ли когда-нибудь изменится. Спасение находилось по ту сторону ограды, среди зелени. В деловом районе города, на верхнем этаже одного из зданий старик сжимал в объятиях дочь, которую считал навсегда потерянной. А она с нежностью водила рукой по его круглому морщинистому лицу, вытирая его слезы и рассказывая об истине, которую она узнала. Счастью не было конца.

Пробившись сквозь тяжелую пелену рыхлых облаков, дневной свет озарил все вокруг странным, необыкновенным сиянием. Когда мальчишка покончил со своей грушей, человек осторожно взял его за измазанный подбородок и опустился перед ним на корточки, чтобы его взгляд оказался на уровне потухших глаз ребенка. Лицо мужчины выражало глубокую симпатию. Дождь уже прекратился, и серые тона городского пейзажа, казалось, посветлели. Приближалась теплая пора.

– Скажи, дружок, ты когда-нибудь видел слона? Самого настоящего?