Текст книги "Мессия, пророк, аватар"

Автор книги: Орест Ницман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

От другой хижины донеслось:

– Нет, нет, сюда, в наш дом! Бедный мальчик, как он исхудал…

И так, пока он шел вдоль улицы, его приглашали зайти, отдохнуть, отведать скромной пищи. И не знал он, как поступить, чтобы не обидеть людей. «Как и у нас», – вспоминал Рови гостеприимство своего народа. Он уже наметил себе домик, где больше, как ему показалось, достатка у хозяев, да и народу поменьше за оградой – не хотел он обременять собой хозяев и вводить их в излишние расходы, – как вдруг путь ему решительно преградил высокий юноша и чуть ли не силой втолкнул в калитку. Кучка вертевшихся тут же детей громко и радостно закричала, воздев руки к небу. Гостя усадили на циновку в тени платана. Молодая женщина, обернутая с головы до ног в кусок ткани, быстро семеня, мелкими шажками забегала то в дом, то обратно, всякий раз принося какое-нибудь блюдо с едой. Пышные лепешки, фрукты, куски мяса, вареные бобы – все оказалось перед Рови.

Хозяева – пожилая женщина вместе с молодой, древний старик и пять-шесть ребят – уселись вокруг циновки, подобрав под себя ноги. Рови тоже подобрал ноги. Все одобрительно засмеялись. Рови почти ничего не понимал из разговора хозяев. А они так тараторили, будто колония птиц, собравшихся в дальний перелет. Ну а юноша знай себе ел из каждой миски, с каждого блюда. Их ему предлагали с разных сторон.

Наконец он насытился, замахал руками, когда ему придвинули следующее блюдо. «Не надо, больше не надо», – хотелось сказать, но слова не шли из его уст. Все громко рассмеялись, а древний старик поднялся со своего места во главе трапезы, подошел к Рови, погладил его по голове и что-то прошепелявил беззубым ртом. Может быть, он сказал что-то вроде: «Ну и изголодался же ты, бедняга».

День клонился к вечеру. Рови отвели в хижину и уложили спать. От земляного пола его отделяли бамбуковая циновка и кусок грубой мешковины. Рови заснул мгновенно. Он проспал до восхода солнца, а потом пролежал в дремоте еще до полудня. Ему не мешали. Днем пришли в хижину дети, уселись рядом и молча его рассматривали. Пришла и хозяйка, присоединилась к детям. Сквозь приспущенные веки Рови незаметно подсматривал. А когда он открыл глаза, хозяйка спросила:

– Как зовут тебя?

Естественный вопрос к незнакомцу. Но его обычно задают тотчас при встрече. А тут спустя почти сутки… «Замечательный народ здесь», – решил про себя Рови. И он рассказал о себе почти всю правду, все-таки утаив то, что он – мамзер, то есть рожденный замужней женщиной не от мужа. «Кто знает, какие здесь обычаи? – рассуждал Рови. – Вдруг не угодишь. Тогда и выгонят в три шеи». Когда он рассказал о недолгом пребывании у гуру Натхи, все, кто слушал его, немедленно ткнулись лбами в землю и застыли в благоговении. Когда же все снова выпрямились, хозяйка сказала:

– Живи у нас сколько хочешь. Это большая честь для нашей семьи и для всего селения. Мы будем называть тебя Рови-Натха. Знай, тебя коснулась мудрость великого учителя… – Все снова ткнулись лбами в пол. – Она оставила отпечаток и на твоем челе. Живи у нас, Рови-Натха…

«Мир дому твоему»

Скучно в доме Ровоама и Нехамы. Миновал год, как сбежал от родителей сыночек Рови. Вспоминают оба, как родился он на постоялом дворе и лежал, дрыгая ножками, в колыбельке – точно так же, как и тот младенец, что появился на свет в хлеву; вспоминают и как дали ему имя отца, чтобы продлить жизнь старика. А само это имя было в честь человека сильного и непреклонного, сына великолепного царя Соломона. Он, тот царь Ровоам, отпрыск мудрого Соломона, был продолжатель дела самого пророка Моше Рабейну. Таким же – сильным и твердым в стремлениях к поставленным целям – хотели видеть в дальнейшем своего сына наивные Нехама с Ровоамом. Напрасными, как видно, оказались их надежды. Покинул их сыночек Рови. Только одна весточка за все время разлуки пришла от него. Да разве это весточка? Просто однажды некий караванщик, прибывший из тех мест, где скитался Рови, передал, что жив, дескать, сын и здоров и шлет привет и поклон родителям, желает им здоровья, благополучия и что сам он их помнит и никогда не забудет. Вот и все.

И даже такому известию обрадовались Ровоам и Нехама. Они рассказывали всем и каждому в городке – о! тут едва ли не все друг друга знают, – что Рови жив и здоров и путешествует по далекой стране, где горы встают до самого неба, а ущелья так глубоки, что не услышишь, как брошенный вниз камень стукнется о дно. Об известии от Рови теперь знали все – и друзья Дебора и Рувим, и господин моэл, делавший новорожденному Рови обрезание, и даже местный резник, человек вообще-то не очень добрый и приветливый.

Потом Нехама отправилась к сестре Елишебе в Хеврон. Опять шла пешком. Ровоам, как и в прошлый раз, не позволил взять ослицу. Встречавшие Нехаму по дороге люди уже не спрашивали, нашелся ли ее сын. Они лишь здоровались и поскорее шли по своим делам. Некоторые ведь ничего еще не знали о переполнявшей Нехаму радости. И она окликала знакомых, останавливала, сообщала хорошую новость. Дескать, помнит родителей сыночек Рови, прислал-таки весточку. Правда, где он теперь, узнать невозможно, ведь передали известие купцы, а Рови да-а-вно покинул их караван…

Сообщив это, Нехама продолжала путь. Мысли ее были только о Рови. Вспоминала она при этом и укоры Ровоама. Не уставая терзал он ее упреками в неправильном воспитании сына. Потому-то, мол, сын и удрал из дому. Она же – как настоящая сердобольная мать – всегда защищала сына, защищаясь этим сама. Для нее он совсем не таков, каким казался отцу. Послушать Ровоама – так выходит, будто ее любимый, добрый, ласковый Рови и черствый, и неблагодарный, и даже злой. И бегство его из родного дома, когда он оставил родителей, все больше нуждающихся в помощи, есть прямой результат пагубного ее, Нехамы, воспитания сына.

«Ну какой же он неблагодарный? – рассуждала Нехама, ступая привычными босыми ногами по каменистой дороге. – Прислал же весточку о себе, значит, помнит. Мог бы вообще ничего не передавать. Вот тогда и был бы неблагодарным». Иногда, останавливаясь, она вздыхала: сообщил-то о себе Рови совсем мало – жив-здоров, помнит родителей, пока возвращаться не собирается. Но и такая малость – все же радостное известие. И Нехама, решив так, опять приободрилась и заторопилась скорее поделиться своей радостью с Елишебой. Сестрица поймет. Она сама – мать. Кстати, Нехама узнает, какие у них в семье отношения, ладят ли друг с другом Елишеба и ее муж, ладят ли они с сыном, этим странным юношей Иоанном. Кажется, он на год или два старше Рови. Значит, ему уже шестнадцать или семнадцать…

Добралась Нехама до Хеврона. Дело привычное. Много раз бывала она у сестры с тех пор, как Елишеба вышла замуж и уехала из родительского дома, а мужа ее не видела ни разу. А вот сегодня, когда ее переполняла радость, муж Елишебы – Шлёме – как раз был дома. В этом Нехама увидела добрый знак, сама не зная почему.

– Ах вот ты какая, – сказал Шлёме, потому что и он видел ее впервые, – сестра моей жены…

Он бесцеремонно и недобро разглядывал Нехаму. Ей даже стало неловко, будто он ее увидел раздетой, этот… она даже не знала, каким словом его назвать. Он сразу не понравился ей, особенно его бесстыжие глаза.

– Такой я тебя и представлял, – продолжал Шлёме между тем, – на вид скромной, но лгуньей внутри.

– Что ты такое болтаешь, бездельник! – возмутилась Елишеба.

– Оставь его, сестра, – смеясь, сказала Нехама. – Не будем ссориться. Я пришла с радостной вестью. У меня сегодня праздник.

– Уж не хочешь ли ты сказать, – не отставал Шлёме, – что я должен по случаю твоего праздника выложить две халы, по обычаю?

– Почему бы и нет? – задорно ответила Нехама. – Чем этот день хуже других праздников? Не помешают и твои халы.

– А чем же он не хуже? Выкладывай.

– Да, Нехама, что за радость у тебя? – спросила Елишеба. – С чем ты пришла?

Шлёме был явно недоволен, что последнее слово осталось не за ним. Что-то проворчав себе под нос, он ушел. Женщины остались вдвоем и теперь могли говорить сколько угодно.

– Он видел моего Рови, представляешь? – восторженно начала Нехама. – Они повстречались, когда те направлялись домой… сюда, в Иудею. И вот он пришел к нам…

– Подожди, – остановила ее сестра. – Не понимаю ничего. Кто это – он? Кто кого повстречал? Кто направлялся домой, в Иудею?

Шлёме подслушивал за стеной.

– Врет она все! – прокричал он. – Она – лгунья! Не слушай ее!

– А ну-ка прочь! – Голос Елишебы не предвещал ничего хорошего. – Уходи оттуда, где ты сейчас, и не попадайся на глаза.

Да, по всему видно, в этой семье верховодит Елишеба. Из-за стены донеслись шорох и шаркающие шаги боязливого и послушного супруга.

– Ну так что? – Елишеба вопросительно посмотрела на Нехаму. – Кто пришел к вам в дом? По порядку… Попей воды, успокойся.

– Я спокойна, Ели. Мне очень весело, я радуюсь, как не радовалась давно… Мы с Ровоамом получили весточку от Рови!

– Как? Когда?

– На днях… В наш город пришел купеческий караван. Оказывается, этот караван повстречал другой караван, тот, где был Рови. Представляешь?.. Еще там, в Индии…

– Так Рови в Индии?! – всплеснула руками Елишеба. – Он – там?

Нехама была горда за сына: вот, мол, какой у нее отважный и самостоятельный Рови. Но вдруг она низко склонила голову. На лицо набежала тень. Поняла она, наверное, что не очень уж радостную весть принес караванщик… Встреча была так давно, что и страшно подумать. Елишебе пришла в голову та же догадка. Она взяла руку сестры, погладила по голове свою младшенькую, прослезилась, полная искреннего сочувствия.

И Нехама заплакала:

– Как я завидую тебе, Ели. Твой сын при тебе.

– Нет, милая. И мой Иоанн не при мне… Хотя он и не покинул страну, но совсем мало бывает дома.

– Что он делает, твой Иоанн?

– Что делает? Окончил школу, стал проповедником. Нацепил власяницу и ходит по селам, предсказывает новое явление мешиаха – второго Спасителя… Вроде как предсказывал тот, другой Иоанн, ты ведь знаешь… А исхудал как! Ты бы видела, Нехама, – кожа да кости… Волосы не подрезает. Не моется, наверное… Приходит домой – дух от него, как от козла. Эта власяница его грязная-прегрязная.

– Что же он тебе-то говорит? – Нехама во все глаза глядела на сестру.

– Говорит, должен умерщвлять плоть свою. Только тогда, говорит, поверят ему люди, когда доведет он себя до крайнего истощения. Значит, ни о чем другом, как о проповедях, не помышляет – так будут думать люди… Он подражает тому Иоанну, который, как говорят, был перед тем… ну… который Спаситель.

– Вместо того чтобы жить как все, – вздохнула Нехама, – жениться, растить детей…

Обе женщины примолкли. Так, вдвоем, они просидели до сумерек. Елишеба засветила лампадку. Лица обеих выглядели таинственно. Наконец заговорила Нехама:

– Ели, а может быть, твоему Иоанну было видение? Всевышний и внушил ему предназначение… быть предтечей нового мешиаха… который вслед за первым явится народу и станет земным, а не вознесенным на небо… Может быть, так?

– И я так думала, – тихо сказала Елишеба. – Как и тебе… от ангела. И ты родила Рови.

– Ну нет. Со мной другое.

Совсем рядом раздался голос Шлёме:

– Не верь ей, Елишеба! Это обман, она придумала про ангела. Ее сын – обыкновенный мамзер, рожденный женщиной не от мужа.

– Подслушивал?! – гневно вскричала Елишеба. – Уходи прочь… Сидел бы лучше со своими дружками-пьяницами. – И обернулась к Нехаме: – Наградил меня Бог муженьком… А твой как?

– Мой хоть не кричит. Молчком больше… или начинает ворчать, изводить придирками. Говорит – не успокоится, пока не узнает правду… Уж лучше бы накричал. Я и ответила бы ему. Сразу стал бы шелковым… А на молчание как ответишь? Послушай, сестра, твой меня невзлюбил, на меня орет… А с тобой как?

– Со мной так же… Ну и мужья у нас.

– А у кого лучше?

– Уж и не знаю… Наверное, есть у кого-нибудь… Вон Иаков – какой муж был для Рахел… Семь лет, а потом еще семь трудился за нее у Лавана. И она ждала его, не соглашалась на другого мужа.

– Так это знаешь когда было? Да и было ли? Может, люди сочинили?

– Может, и сочинили… – Елишеба зевнула, прикрыв рот ладонью. – Думаю, и про того, кто будто бы от Святого Духа родился, тоже сочинили… Ну хватит нам… Пойдем-ка спать.

Они легли на крыше дома. Над ними простерся необъятный небосвод, усыпанный бисером звезд, – вечный и равнодушный ко всему сущему на земле… В эту ночь Нехама призналась сестре в своем давнем грехе. Увидела Нехама в это посещение и сына Елишебы и Шлёме – странного юношу Иоанна.

Из рассказа Елишебы она составила себе некоторое представление о нем. И Нехаме казалось, что она его уже знает. Но тот, кого она увидела, вызвал в ней безотчетный страх, пронизавший все ее существо. Иоанн был ужасен. Когда утром он появился во дворе дома, Нехама подумала, что какой-то старик бродяга пришел просить подаяние. Она так и сказала Елишебе: иди, мол, сестра, сюда, там пришел нищий, подай ему милостыню. Выйдя на зов сестры, Елишеба, ни слова не говоря, вернулась обратно в дом. Пришелец же приблизился к Нехаме. Она отпрянула и замахала на него руками: дескать, чур, отойди… А он сказал:

– Я Иоанн, сын Елишебы и Шлёме.

– Нет, нет! – Нехама не могла поверить. – Иоанн? Ты? Нет, не может быть… Как так?

Исхудавшее тело его, землистого цвета, едва прикрывали лохмотья. Грязные, спутанные волосы ложились на плечи. Лицо будто вымазано сажей, босые ноги – все в ссадинах и волдырях. Весь облик Иоанна – это тлен и гниение. И лишь большие темные глаза горели неистовым огнем какого-то тайного знания и веры.

Нехама сидела и не могла пошевелиться. А Иоанн все еще стоял рядом. От него шел смрад. Нехама немного отвернула голову в сторону. Иоанн поднял над ней правую руку и описал ею в воздухе крест.

– Он придет, новый мешиах, – сказал он, глядя перед собой. – Он снова ходит по земле. Скоро его час настанет. Он уже близок. Он заменит того, кто вознесся на небо…

Нехама сидела ни жива ни мертва. К сердцу подступил неведомый ужас, будто ощутила она дыхание смерти.

А Иоанн вдруг в один миг сделался обыкновенным человеком.

– Не можешь ли принести мне воды? – просто сказал он, присев рядом на камень.

Тут кстати появилась Елишеба. Наверное, она слышала его просьбу.

– Потерпи, – сказала она не очень-то ласково, – сейчас принесу… Или… хочешь вина?

О! Зачем только она упомянула вино!

– Чур! – вскричал Иоанн. – Бесовский напиток! Прочь искушение! – Он замахал руками, будто гриф-падальщик крыльями, и снова понес невесть что: – Прольется кровь праведных. Возрадуется хищник. Новый мешиах придет. Радуйтесь, люди… Новый мешиах грядет и несет мир вашему дому.

Елишеба вынесла воду в кувшине. Иоанн пил жадно, запрокинув голову, острый кадык двигался в такт глоткам, вода заливала бороду и лицо. Выпив все, Иоанн отдал кувшин матери, ничего не сказал и удалился так же внезапно, как и пришел.

Нехама тяжело вздохнула.

– Вот ты и видела моего сына, – сказала Елишеба. – Разве такой, но рядом, лучше, чем твой – далекий?

– Прости, сестра, но я думаю, твой Иоанн… не в себе. В него вселился злой дух, который лишает людей ума… Не знаю, что же лучше… А вдруг и в моего Рови вселился какой-нибудь дух? Как он там живет, мой сыночек?.. И где это – там?

– Нехама, плохо мы живем, – простонала Елишеба. – И мы с тобой, и многие, многие люди. Только и слышишь жалобы да причитания. У нас в Хевроне простые люди очень недовольны жизнью. Трудятся, трудятся, а облегчения нет…

– В нашем городе то же самое, – подхватила Нехама. – Придешь на базар – и слышишь со всех сторон: то плохо, это никуда не годится. Много бедняков… Их все больше и больше. Мы с Ровоамом тоже бедняки. Смотри-ка, скоро придется просить подаяние. Или… продадим домишко. Переселимся в хижину и будем жить как пастухи. А что?..

– Опять ждут мешиаха, – сказала Елишеба, убежденно так сказала, как о неизбежном. – Может, и правду говорят, видно, наступили такие времена, когда явится новый Спаситель… взамен распятого.

– Бедняки ждут его. Священники и богачи не ждут. Мы с Ровоамом знаем… Меня он научил так про это говорить… – Нехама смутилась. – Сама-то я не думаю о таких делах. Мне дороже всего наш Рови…. Сколько я молюсь о нем, чтоб вернулся. Не помогает ничего… Слушай, – и тут Нехама перешла на шепот, – а есть ли Бог, если он нас не слышит, наших молитв не слышит, нам не помогает? Не знаю никого, кого бы он услышал и помог. Если же он слышит, но не помогает, что же это за Бог такой? Зачем он создал людей, если позволяет им погибать, если никого не спасает?

– Вот он снова и посылает мешиаха, после распятого, чтобы спасти людей… Не знаю… Так говорят… Но я слышала, появились люди, которые верят, будто распятый воскрес и вознесся на небо. И что он был Бог. Они теперь верят в него, как мы – в нашего Бога.

– Значит, Бог сам не спасает, а посылает другого? – спросила Нехама, прижав ладонь ко рту.

– Ну да…

– Перестала я верить и надеяться, – заключила Нехама. Но тут вспомнила еще кое-что: – Знаешь, Ели, когда мы вчера легли спать и над нами было звездное небо, я подумала про Рови. Он видит те же самые звезды, правда? Или там другие?

– Нет, Нехама, небосвод везде один и тот же. Наверное, это и есть тот самый Бог, единый для всех.

Женщины замолчали. Медленно поворачивались в их головах жернова сомнений, мало-помалу перетирая, перемалывая привычное, давно устоявшееся и всеми принятое. И каждая пропускала через эти жернова свой собственный жизненный опыт и свои знания. Нелегко было сестрам. На лбах залегали складки, глаза уставились в одну точку, языки не могли произнести ни слова, слух не воспринимал звуков…

Уже давно стучался в запертую дверь непутевый муж Елишебы. Стучался и скулил.

– Отвори, жена, – умолял он, – я больше не буду… Отвори…

Все же он был услышан и впущен в дом. Входя, попросил «добрую, милую женушку» не гневаться на него. Ну наговорил он лишнего и жене, и свояченице. Пусть простит его, ибо не со зла были сказаны обидные слова, а как бы сами сорвались с уст.

Шлёме тихонько прошел на свою половину.

– Вот так всегда, – вздохнула Елишеба. – Просит прощения, унижается… – Она тихонько засмеялась. – А ты понимаешь, Нехама, почему он так?.. Дело-то к вечеру, а там и ночь… Так вот, чтобы я не отказала ему в его удовольствии…

– Ой, Ели, у тебя хоть есть способ, как управлять мужем. С моим Ровоамом такое не проходит. Он стар уже. Наши женские прелести ему неинтересны.

– Бедная ты моя, – сказала Елишеба и погладила сестру по голове. – Все-таки это иногда нужно нам, женщинам. Даже если мы уже не собираемся рожать.

– Твой Шлёме каждую ночь ложится с тобой?

– Почти…

– И как же ты выдерживаешь? Тебе это надо?

– Могу поделиться муженьком, – усмехнулась Елишеба.

– Что ты, сестра?! Грех какой предлагать мне… – На глазах Нехамы даже выступили слезы.

– Извини, сестренка. – Елишеба привлекла Нехаму к себе, поцеловала в щеку. – Пошутила я. Не такая уж я бессовестная. Не думай обо мне плохо. Я тебя очень люблю, сиротка моя…

Почти месяц пробыла Нехама у сестры. Дважды появлялся Иоанн. Опять говорил невразумительное. Ему мало верили. Очень уж невероятным казалось произошедшее с ним. Было ли это на самом деле? В первый раз, когда он после долгого отсутствия явился домой, изможденный, с запекшимися ссадинами и кровоподтеками, мать упросила его рассказать о том, что с ним случилось. Произошло вот что. Он пришел в Ершалаим и там, на улицах и многолюдных площадях, предсказывал скорый приход следующего Спасителя рода человеческого. Народ собрался вокруг него, слушал, кое-кто потешался, ерничал. А Иоанн возьми да и скажи как-то, что грядущий Спаситель этот будет не кто иной, как новый царь Иудейский.

– Знаем, такое уже было! – выкрикнул кто-то из толпы.

Да Иоанн и сам знал, что было. Почему такое пришло ему в голову, он и сам не понимал. Наверное, сказал он так для большей убедительности, потому что так уже говорилось много лет назад, когда явился тот, первый Спаситель. Но и на этот раз, точно так же, как и в случае с тем Иоанном, его тезкой, нашлись доносчики, сообщили римскому наместнику. Потом дошло и до царя. Иоанна схватили в тот момент, когда после проповеди он обрызгивал толпу из городского фонтана. Он уверял людей в святости той воды. Парня потащили во дворец царя, по пути избивая. Так уж было принято – избивать по дороге в тюрьму. Посадили Иоанна в смрадную глубокую яму – события точь-в-точь повторялись, – накрыли сверху решеткой. Царь велел поднести себя на носилках к яме, пожелал поговорить с узником. Умащенный благовониями, изнеженный царь разговаривал с Иоанном через советника. Получалось так: царь спрашивал советника, к примеру, кто такой этот оборванец в яме, советник задавал тот же вопрос, слово в слово, узнику; получив ответ, советник передавал его царю. Потому-то разговора и не получалось. Все более раздражаясь, царь спрашивал одно и то же: откуда ты, нечестивец, узнал о грядущем царе Иудейском? не надоело ли вам, оборванцам, твердить одно и то же о приходе Спасителя и царя Иудейского? разве не известна вам участь того, кто был распят на кресте много лет назад? и разве не известна участь того, кто уже предсказывал явление Спасителя – тогда же, много лет тому назад? Упрямец Иоанн знай твердил свое: он уже грядет, настоящий царь Иудейский, Спаситель – мешиах. Притом он, конечно, знал, что было в далекое время с его тезкой Иоанном при дворе царя Ирода Антипы.

А было вот что, и это еще не изгладилось из памяти людей. Рассказывали, да к тому же было и записано священниками в их книгах, что у царя Ирода Антипы была падчерица по имени Шаломе – совсем юная девушка неземной красоты. Развратный царь-сластолюбец с растущим вожделением наблюдал, как взрослеет она, ждал, когда созреет плод, чтобы сорвать его и насладиться. И навлек на себя гнев ревнивой царицы Иродиады. Шаломе была ее дочерью от одного из многочисленных предыдущих браков. Подобно невиданному райскому цветку расцветала девушка. Царь не мог отвести глаз от нее, готов был на любые уступки ее прихотям. Шаломе – этот с виду кроткий, прекрасный ангел – оказалась в душе капризной и коварной особой. Не было сил, способных поставить препятствия ее желаниям. И вот девочка… влюбилась в узника зловонной ямы, предвещавшего даже оттуда, снизу, из клоаки, пришествие Спасителя. Ну ладно бы просто влюбилась. Любовь-то ее оказалась не то что странной или не похожей на любовь, но глубоко порочной: Шаломе потребовала поднести ей на золотом блюде ни больше ни меньше, как голову Иоанна, чтобы она могла утолить свою страсть, поцеловав запекшиеся мертвые уста проповедника. «Хочу голову этого бродяги! – кричала Шаломе, рвала волосы, корчилась в судорогах, визжала, наконец. – Хочу целовать его в эти мертвые уста. Слышишь, царь Ирод?!» В такие минуты она была отвратительна и все же… прекрасна. И царь приказал обезглавить Иоанна. Капризная девчонка, Шаломе добилась своего, а потом в припадке безумия вонзила нож в свой нежный животик…

Вот что рассказывали в народе. Умелые находились рассказчики. Передавали дело так, будто происходили все эти страсти-мордасти только вчера…

А нынешний царь выпустил Иоанна, сына Шлёме и Елишебы. Он понял, что юноша-то не в себе. Какой прок держать сумасшедшего и допрашивать его…

Счастливо избежав участи своего давнего тезки, Иоанн направлялся домой. Но тут ему пришло в голову и другое: царь все-таки может приказать вновь схватить его, поразмыслив над его проповедями. Наверняка так оно и случится. И значит, ему, Иоанну, покоя не будет. Надо бежать и скрываться в пустыне. Вот только заглянуть бы все-таки домой. Предстоят долгие скитания, и хоть на первое время хорошо бы запастись кое-какой снедью.

Домой Иоанн явился под вечер. Пока мать укладывала в его котомку небольшой запас еды, он, подкрепляясь чечевичной кашей, рассказал о том, что же с ним произошло. Говорил скупо, но образно. И совсем как обычный человек, не лишенный, правда, дара рассказчика. Но вовсе не как фанатичный проповедник. Совсем нет…

После его ухода появился Шлёме.

– Чего вам наплел наш непутевый сынок? – спросил он без особого интереса.

Потрясенные рассказом Иоанна и его ужасным видом, Елишеба и Нехама не отвечали. Молча сидели они при тусклом свете лампадки. Шлёме, пожав плечами, взял несколько еще теплых лепешек и удалился на свою половину. Обычно он должен был спрашивать разрешения брать лепешки. Елишеба требовала. Но сейчас ей было не до лепешек…

И во второй раз Нехама увидела Иоанна уже перед самым своим уходом домой. Он опять заглянул в родительский дом – тайком, узнать, не разыскивают ли его слуги царя. «Очень ты им нужен», – ответила мать. И тогда Иоанн опять ушел прочь. В этот раз юноша показался Нехаме вовсе обычным человеком, не сумасшедшим. «Что с ним творится? – подумала Нехама. И сразу же: – Как там мой Рови?»

В пятницу утром, чтобы успеть к шаббату, Нехама собралась домой. Сестры обнялись на прощание. Подражая Иоанну, Елишеба рукой изобразила в воздухе знак креста… Да и не только подражая сыну, а потому еще, что некоторые люди уже крестились так, называя себя христианами. Елишеба тут же спохватилась, виновато улыбнулась.

– Мир дому твоему, – сказала Нехама и зашагала прочь.

На глаза навернулись слезы. То ли от солнца, то ли еще от чего.