Текст книги "Друг или враг?"

Автор книги: Орест Пинто

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Я прервал допрос и отпустил Гельдера. Он облегченно вздохнул. Но я предупредил его, что мы еще встретимся и что он услышит обо мне в течение ближайших двух суток.

Я был убежден, что напал на след преступника, и поэтому немедленно связался с английской контрразведкой и попросил прислать на следующий допрос Гельдера двух офицеров в качестве наблюдателей. Условились, что второй допрос состоится в 10.30 утра следующей субботы.

Наблюдатели приехали вовремя и сели в углу моего кабинета. Я не представил их Гельдеру и не обращался к ним, дав тем самым ему понять, что они будут присутствовать на допросе в качестве наблюдателей. Я начал с тех же вопросов, касающихся его прошлого, и в конце концов снова спросил: «Состояли ли вы в какой-нибудь политической партии или организации?»

Он посмотрел мне прямо в глаза и ответил:

– Нет, сэр.

Я продолжал пристально смотреть на него:

– Лейтенант Гельдер, можете ли вы дать честное слово офицера, что скажете правду, если я задам вам еще один вопрос?

– Да, сэр, – ответил он.

– Состояли ли вы в какой-нибудь политической партии или организации?

– Нет, сэр, – снова повторил он.

– Посмотрите мне в глаза и помните, что вы дали слово офицера говорить только правду. В третий и последний раз спрашиваю вас, состояли ли вы, может быть очень короткое время, в какой-либо политической партии или организации? Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать мне.

Гельдер напряг лицо, будто старался что-то вспомнить. Вдруг он резко покачал головой и, смотря мне прямо, в глаза, ответил:

– Нет, сэр. Я никогда не состоял ни в какой политической партии или организации. Вы просили говорить правду, и я говорю ее. Даю вам слово.

Я молчал, а мысль лихорадочно работала. Я не сомневался, что Гельдер лгал, но мне было трудно доказать это. А память могла подвести меня, особенно если учесть, что с тех пор произошло много важных событий, в которых я играл не последнюю роль. Я решил взять его на испуг. Если это не поможет, тогда дело придется прекратить. Я выпрямился и, строго глядя на него, сказал:

– Лейтенант Гельдер, трижды я задавал вам один и тот же вопрос и трижды вы отрицали, что принадлежали к политической организации. Вы лжете. Откуда это мне известно? Так знайте, двое ваших земляков, пользующихся хорошей репутацией, под присягой показали, что до войны вы были членом национал-социалистской партии. У меня есть письменные показания этих людей. – И я показал ему бумаги, случайно оказавшиеся у меня на столе. Эффект моих слов был поразительным. Гельдер сильно покраснел и смутился.

– Но-это не имеет никакого значения, сэр. Я вступил в эту партию из-за моего тестя… Я никогда не хотел быть членом этой партии, сэр…

Это был прекрасный момент, которым следовало воспользоваться. В течение десяти минут я не давал Гельдеру возможности опомниться.

– Как вы осмелились лгать мне! – кричал я на него. – Вы дали честное слово офицера говорить только правду, а сами трижды солгали! Не один раз, а три раза! И когда, наконец, я уличил вас, вы покраснели и осмеливаетесь утверждать, что это заставил вас сделать ваш тесть. Ваш тесть! Он должен быть очень сильным человеком, чтобы заставить такого человека, как вы, так необдуманно поступить. Итак, вы вступили в партию врагов вашей родины и еще утверждаете, что это «не имеет значения». Позвольте заметить вам, лейтенант, что вы поплатитесь за все это. Вы хотите, чтобы вас разжаловали? Посадили в тюрьму? Или повесили как предателя?

Гельдер начал торопливо оправдываться:

– Я и сам не рад, сэр, что сделал эту глупость. Но я был молод… и только что женился. Мой тесть очень хотел, чтобы я вступил в эту партию, и я решил сделать ему приятное. Но эта партия, сэр, ничего не значила для меня. Я вступил в нее… как в клуб, и даже забыл, что когда-то был ее членом.

Вид у Гельдера был несчастный.

Я молча смотрел на него, а английские офицеры от нетерпения даже наклонились вперед.

– Не думайте, что вам удастся одурачить меня, лейтенант, – продолжал я. – Вы образованный, интеллигентный человек, а не какой-нибудь простачок. Я трижды задавал вам один и тот же вопрос, и у вас было время все вспомнить и сказать правду. Как можно забыть, что ты был членом национал-социалистской партии? Определенные порядки, клятвы… эмблемы и значки… Как это можно так быстро забыть? Вы сознательно лгали мне. Почему? Потому, что хотите что-то скрыть. Но я выжму из вас это «что-то» или вы избавите меня от излишних хлопот и расскажете обо всем сами!

– Но клянусь, сэр, мне нечего скрывать, – пробормотал он. – Поверьте мне.

– За эти полчаса вы уж трижды нарушили свое честное слово. Поэтому не имеет смысла клясться снова, чтобы произвести впечатление, – сказал я.

Мой номер удался. Гельдер был из тех людей, которые веселы и властны, пока все идет гладко, и которые теряются, когда возникают какие-либо трудности. Гельдер был жалок. Он растерял остатки чувства собственного достоинства, а самоуверенности его как не бывало. Жалость к себе и унижение уже светились в его глазах.

Я снова начал расспрашивать Гельдера о его поездке. Пытаясь добиться моего расположения, он говорил без умолку. Оказалось, что Гельдера и его друга журналиста отправили во Франкфурт на немецкой машине. Там немцы дали его другу крупную сумму денег в португальской, голландской и американской валюте. Затем представители немецких властей переправили их через Швейцарию, Южную Францию и Испанию к португальской границе. Гельдер сознался, что вместе с ним весь этот путь проделала его жена.

Я решил снова воздействовать на Гельдера.

– Лейтенант Гельдер, – начал я, медленно произнося слова, – вы преступник. До войны вы исколесили весь мир, занимали видный пост в американской фирме, а американцы не имеют обыкновения принимать на работу круглых дураков. Согласитесь, что вы человек осмотрительный, обладающий определенными способностями.

– Если вы так считаете, сэр, – сказал он, ухмыляясь, – хорошо.

– Значит, вы согласны со мной? Но разве вас не удивляет, что с вами, евреем, нацисты так хорошо обращались? Ведь они ненавидят евреев. Им доставляет удовольствие издеваться над евреем, как бы безвреден он ни был. Но с вами они обращались иначе. Для вас они ничего не жалели. Заботились о вас на протяжении всего вашего путешествия, даже ваша жена была с вами. Если бы вы были гаулейтером, они не смогли бы обращаться с вами лучше. Вам не кажется это странным?

– Теперь, когда вы все представили в таком свете, это действительно кажется странным. Но тогда я принимал все это как должное.

– Давайте, Гельдер, наконец, говорить серьезно. Как вы сами согласились, вы не глупы. Вы все время были настороже, так как малейший каприз немцев мог стоить вам свободы и даже жизни. Правда? И с самого начала поездки вы должны были задуматься над тем, почему все это делалось для вас. Не так ли?

– И да и нет, сэр, – сказал он в замешательстве.

– Будем говорить прямо. Вы считали, что все это происходит в силу стечения обстоятельств, не так ли?

Он некоторое время молчал, а потом очень тихо произнес: «Да, сэр».

– Но почему вы сразу не рассказали мне обо всем этом? После того как вы покинули Голландию, вас трижды допрашивали – в Португалии, Голландской Вест-Индии и в Канаде. И трижды вы имели возможность высказать ваши сомнения. Но вы упорно молчали, пока, наконец, я не добрался до вас. Как вы объясните это?

Гельдер лгал и изворачивался, но я не отступал. Наконец он сознался. Перед отъездом из Голландии с ним беседовал герр Кнолле, начальник немецкой шпионской службы в Голландии, который сказал ему:

– Вы поедете через Германию, где многое увидите и о многом услышите. Если вы скажете хоть одно слово об этом или что-нибудь о вашем компаньоне, когда попадете на территорию, не занятую немцами, вы расплатитесь за это. Помните, у немецкой секретной службы длинные руки. Мы везде найдем вас.

– Другими словами, – начал я, – вам и вашей жене разрешили уехать из Голландии только потому, что вы служили прикрытием для немецкого шпиона, этого вашего друга журналиста. И вы знали это, не так ли?

– О нет, сэр, – пробормотал Гельдер. – Клянусь, мой друг честный человек.

– После всего того, что мы уже слышали, вряд ли можно верить вашим клятвам, – заметил я. – Если ваш друг – честный человек, тогда, вероятно, вы немецкий шпион?

– Н-нет, сэр.

– Ну, давайте еще раз разберемся. Вы, еврей, и ваша жена должны были сопровождать вашего друга журналиста до Португалии. Во Франкфурте немцы дали этому журналисту изрядную сумму денег. Вас окружили вниманием, однако начальник немецкой шпионской службы предупредил вас, что вы ничего не должны рассказывать обо всем этом. Как вы сами признались, это довольно странно. И вы сами должны были понять, что служили ширмой для шпиона.

– Да, сэр. Это приходило мне в голову.

– Так вы подозревали, что что-то происходит?

– Да, сэр, у меня были подозрения. Но у меня не было доказательств. Во время войны иногда происходят очень странные вещи, но все это могло иметь очень простое объяснение.

– Да, такое объяснение есть, – прервал его я. – Ваш друг – платный шпион, а вы, вольно или невольно, его соучастник.

Гельдер в волнении начал кусать свои толстые губы. Через минуту он пробормотал:

– Да, сэр. Но я не виновен, уверяю вас.

– Чем дальше в лес, тем больше дров. Теперь ответьте на другой вопрос. Вас допрашивали в Лиссабоне, в Кюрасао и Канаде. Все, что от вас требовалось, так это сказать правду, и тогда ваш друг не смог бы заниматься шпионажем. Но вы ничего не сказали. Почему?

– Я был так запуган, сэр…

Я внимательно осмотрел его с ног до головы.

– Но вы же офицер. Вы носите шкуру льва. Неужели вы трусливый шакал в львиной шкуре и угроза могла заставить вас молчать и тем самым стать соучастником шпиона?

Гельдер был близок к обмороку. Он весь как-то сжался, и форма стала висеть на нем.

– Я хотел рассказать правду, но я был так напуган, – почти прошептал он.

– Вы знаете, что перед лицом закона шпион и его соучастник одинаково виновны?

Он облизал пересохшие губы и чуть слышно пробормотал: «Нет, сэр».

Я решил использовать последнее средство.

– Что вы сделали с пирамидоном [1]1
  Пирамидон является составной частью невидимых чернил, которыми пользовались немецкие шпионы. – Прим. автора.


[Закрыть], который вам дал Кнолле перед отъездом? – резко спросил я его.

Гельдер смутился.

– Он не давал мне никакого пирамидона, сэр.

Вдруг лицо его прояснилось.

– Вспомнил, у моего друга в чемодане был какой-то белый порошок, – быстро проговорил он.

Дело было закончено. Представители контрразведки имели теперь все основания тотчас же арестовать Гельдера. Но я попросил их оставить Гельдера в моем распоряжении на 24 часа и пока не арестовывать его. Я объяснил им, что хотел бы спасти голландскую армию от скандала. Ведь если станет известно, что один из ее офицеров был арестован как соучастник шпиона, разыграется скандал. Они удовлетворили мою просьбу.

Я сразу же связался со своим непосредственным начальством – министром юстиции и военным министром голландского правительства в Лондоне. Мы встретились, я ввел их в курс дела и попросил немедленно уволить Гельдера из армии. В тот же день решением чрезвычайного военного суда Гельдер был разжалован и уволен из армии. А на следующий день он был арестован английскими властями, но уже как гражданский человек. Его заключили в тюрьму в Сюри, где он должен был пробыть до конца войны. Затем предполагали отправить его в Голландию для предания суду. Было признано, что Гельдер потенциально опасен и поэтому не может оставаться на свободе. Но Гельдер так и не предстал перед судом. Примерно через год после его заключения на тюрьму был совершен воздушный налет. Одна или две бомбы упали вблизи тюрьмы, и Гельдер, не выдержав этого потрясения, умер от разрыва сердца. Как я уже говорил, он был труслив. Одновременно с арестом Гельдера голландским властям в Канаде была послана телеграмма, в которой предлагалось арестовать журналиста, приехавшего вместе с Гельдером и все еще находившегося там. Этот журналист, я пока не могу назвать его фамилии, был отправлен в Англию, где содержался в тюрьме до конца войны. Затем его отправили в Голландию для предания суду.

Награда, которую я получил за участие в этом деле, была и неожиданной, и приятной. Я получил официальное письмо с поздравлением от голландского министра юстиции в Лондоне, в котором восхвалялось искусство, с которым я провел дело Гельдера и его спутника. Контрразведку часто называют «молчаливой службой». Очень редко работников этой службы официально благодарят. Они должны предупреждать шпионаж и разоблачать шпионов, не рассчитывая ни на благодарности, ни на официальное признание своих заслуг. Я высоко оценил это редкое исключение из практики высших властей.

Здесь я хочу сделать небольшое отступление. При разборе дел о шпионаже (я имею в виду сенсационные открытые процессы) мы склонны забывать о невиновных родственниках обвиняемого, на которых безжалостно падают презрение и ненависть окружающих. Они не заслужили такого испытания, но в течение ряда лет после судебного процесса люди при встрече с ними многозначительно подталкивают друг друга и, пожимая плечами, говорят: «Вы уже забыли о деле, которое разбиралось десять лет назад?» И это звучит как интересная новость. Так было и с несчастной женой Гельдера. Дворянка по происхождению, она была привлекательной и культурной женщиной. Ее муж вступил в голландскую армию в Канаде, а затем его перевели в Англию. Но она не могла сопровождать его: во время войны гражданским лицам не разрешалось плавать на судах, предназначенных для перевозки войск. Она уехала в Аргентину. Когда там, в голландской колонии, узнали о смерти ее мужа и аресте журналиста X, начали ходить всякие слухи, как это обычно бывает в военное время, особенно в кругу бездельников. Говорили, например, что ее муж умер не своей смертью, а был казнен как шпион в лондонском Тауэре. Сначала госпожа Гельдер была всеобщей любимицей, но теперь ее стали избегать. Никто из членов голландской колонии не имел храбрости заговорить с этой женщиной, так велико было презрение к ней. Тяжело потерять мужа, находясь от него за тысячи километров и будучи бессильной что-либо предпринять. Но еще тяжелее незаслуженно терпеть всеобщее презрение. Жизнь стала для госпожи Гельдер невыносимой.

Как только кончилась война, она с первым же пароходом уехала в Голландию. Там она обращалась к официальным лицам, но они не могли сказать ей ничего определенного. Ее муж умер в Англии до суда, и поэтому даже официальные лица в Голландии мало что знали о лейтенанте Гельдере. Однако ей посоветовали связаться со мной. Она долго разыскивала меня, а я в это время был в разъездах, выполняя важные задания. Нам удалось встретиться только летом 1945 года.

Меня тронуло ее страстное желание узнать правду о муже, правду, которую она не могла узнать в течение двух лет. Но и я не мог всего рассказать ей, так как журналиста X еще не предали суду и дело, в котором был замешан ее муж, еще находилось в стадии разбора. Но я объяснил ей, что она может привлечь к суду любого, кто скажет, что ее муж был шпионом или был казнен как шпион. Я сказал ей, что ее мужа не судили как шпиона и что он умер своей смертью. С этими словами, которые несколько утешили ее, я распрощался с ней. Я презирал этого человека, который купил себе свободу ценой пособничества предателю. Госпоже Гельдер, которая все еще пыталась узнать подробности смерти мужа, я только сочувствовал. Лично я считал дело Гельдера законченным. Но я ошибся. В 1949 году я получил письмо, написанное незнакомым почерком. Это было письмо от госпожи Гельдер. Она писала, что дело журналиста X, обвиненного в шпионаже, только что рассматривалось судом и что он оправдан и освобожден.

Я дважды прочел письмо, не веря своим глазам. Машина закона работала до крайности медленно: шесть лет прошло с тех пор, как был арестован журналист X, и четыре года с тех пор, как его отправили в Голландию, чтобы там предать суду. И вот теперь суд вынес очень странное решение. Громко смеясь, я написал госпоже Гельдер ответ. «Если X невиновен, – писал я, – с чем мы должны согласиться, так как вне всякого сомнения суд внимательно разобрал его дело, то, следовательно, и ваш муж невиновен, ибо он только косвенно был замешан в этом деле. Поэтому Вы имеете право привлечь к суду любого, кто скажет, что ваш муж был шпионом». И это письмо снимало огромную тяжесть с ее сердца. Подписав письмо, я положил ручку и закурил сигарету. Кто-то совершил большую ошибку. Неужели X невиновен? В моих глазах и глазах английской контрразведки X был предателем и шпионом. Но в глазах голландского суда, который разбирал его дело, этот так называемый предатель и шпион оказался патриотом, иначе как же суд мог оправдать его? А если невиновен X, то невиновен и Гельдер. Вот вам вечная проблема – «друг или враг?» Но я по-прежнему придерживаюсь своей точки зрения, когда речь заходит о деле лейтенанта Гельдера.

Глава 4.
АГЕНТЫ-ДВОЙНИКИ

Эта глава является как бы прелюдией к следующей, в которой я расскажу о самом трудном деле, которое мне пришлось разбирать. В главе 5 рассказывается история одного агента-двойника, поэтому я хочу предупредить читателей, что мои замечания не исчерпывают вопроса об агентах-двойниках. Я мог бы написать целую книгу об агентах этой категории или даже несколько книг, если бы не закон о сохранении государственной тайны.

Агент-двойник – это мужчина или женщина, используемые, какой-нибудь страной для шпионажа против другой и которые фактически являются агентами противника, работающими против завербовавшей их страны. Отсюда логически вытекает, что агент-двойник – самый сложный вид агента, с которым приходится иметь дело контрразведчику. Является ли агент-двойник самым опасным или самым полезным видом агента? Это зависит от взглядов и интересов агента: связан ли он со своей страной или страной противника. И это один из самых трудных вопросов, которые должен решать контрразведчик. Чтобы правильно решить вопрос – работает ли данный агент-двойник на нас или против нас, контрразведчик должен не только обладать всеми необходимыми качествами контрразведчика, но и быть глубоким психологом, чтобы за внешними наслоениями в психологии агента увидеть его действительные настроения и убеждения. Например, немецкий агент, пойманный союзниками в период прошлой войны, мог клясться, что его силой заставили работать на немцев и что в действительности он всеми силами старался помочь союзникам, работая против завербовавших его немцев. И он может говорить это только для того, чтобы спасти свою шкуру. Говорят, что перспектива быть повешенным на следующий день делает человека очень изобретательным. Любой разоблаченный шпион прекрасно понимает, что он должен клясться в верности тем, кто его поймал, чтобы избежать казни. Он даже может прийти к новым убеждениям. И здесь как раз есть шанс, что агент говорит, что думает, и поэтому может стать ценным агентом-двойником, то есть работать против своих бывших хозяев. Однако можно ли ему доверять и в какой степени? Вот на эти трудные вопросы и должен ответить контрразведчик.

Как я уже говорил, контрразведчик должен быть на сто процентов уверен в агенте-двойнике. Если же контрразведчик сомневается в агенте, то его следует рассматривать как опасного человека, а если вина агента-двойника может быть доказана, то его надо немедленно предать суду. Если же вина агента полностью не доказана, его следует держать за решеткой до конца войны, чтобы он не мог вредить тем, кто его поймал. Поражение в войне, как известно, часто зависит от малейшей ошибки. И оказать доверие агенту-двойнику, в искренности которого ты сомневаешься, – значит совершить крупнейшую ошибку, которая может иметь дурные последствия.

Разобраться в деле агента-двойника гораздо труднее, чем в деле обыкновенного шпиона. Изучение всех сторон дела агента-двойника занимает дни и даже недели. Ведь каждый факт надо проверять и перепроверять, а это требует времени. Следователь должен определить образ мыслей подозреваемого. А для этого надо наблюдать за ним и когда он спит, и когда бодрствует. Контрразведчик должен стать тенью агента и наблюдать за ним и когда он ест, и когда бреется: в такие моменты он менее насторожен: Эта задача требует от следователя больших умственных способностей, выносливости и хорошего знания натуры человека и его образа действий. Я хочу на примере двух случаев показать работу агентов-двойников. Они могут лучше, чем тысячи слов теории, показать все «за» и «против» в отношении использования агентов-двойников. Эти случаи говорят о том, что агент-двойник может оказаться или очень опасным врагом или очень полезным союзником, который в состоянии сильно повлиять на ход войны.

В 1941 году в Англии жило много честных голландцев, которые хотели бороться за свободу своей родины, находившейся тогда в руках немцев. Они понимали, что пройдет еще несколько лет, прежде чем армии Освобождения, вторгнутся на континент, и не хотели ждать. Некоторые из них становились агентами. Их тайно переправляли в Голландию, где они работали в пользу растущего Движения сопротивления. Это были молодые, физически выносливые, сообразительные и очень смелые люди. От секретного агента требуется смелость особого рода. Безрассудная храбрость, например, за которую часто награждают орденами, хороша на войне, а тайному агенту она даже может навредить. Тайный агент должен быть храбрым и мужественным. Он работает в одиночку, без друзей, которые могли бы поддержать его в трудную минуту. Он всегда начеку. Он должен постоянно контролировать себя, даже ночью, чтобы не проговориться во сне. Именно это и есть настоящая храбрость. И молодые добровольцы обладали ею в достаточной степени.

Они проходили специальный курс подготовки. Учились прыгать с парашютом ночью, владеть огнестрельным оружием и обращаться с радиопередатчиком. Они изучали также способы ведения боя без оружия, учились читать карту и пользоваться компасом. В ходе подготовки они подвергались суровым испытаниям, и те, кто не выдерживал этих испытаний, немедленно отчислялись. Только лучшие из них после нескольких месяцев подготовки становились тайными агентами. За период с 8 ноября 1941 года по 21 апреля 1943 года пятьдесят одного тайного агента сбросили на парашютах в Голландии и одного высадили на голландский берег со специальной лодки. Все пятьдесят два агента в конце концов были арестованы немцами. Сорок семь из них были казнены. Пять остальных избежали казни только потому, что немцы рассчитывали заставить их говорить или надеялись использовать в качестве приманки агентов. Таким образом, вся эта группа секретных агентов была выведена из игры до того, как ей удалось сделать что-либо во вред врагу. Сорок семь агентов – цвет страны – встретили смерть, понимая, что они потерпели неудачу. Все они провалились только потому, что один из этих пятидесяти двух агентов оказался агентом-двойником, работавшим на немцев. Ему каким-то образом удалось успешно пройти все проверки, которым подвергались молодые люди при отборе и в процессе обучения. Герр Шрейдер, начальник немецкой секретной службы в Голландии, тот самый Шрейдер, который фигурирует в следующей главе, назвал свой удачный ход «английской игрой». Для союзников же это была большая трагедия: они потеряли отлично подготовленных агентов, и в результате их агентурная сеть в Голландии не смогла успешно действовать в самый ответственный период войны. Голландец-предатель, который оказался агентом-двойником, после войны был пойман и казнен в Голландии, но это вряд ли может служить утешением.

Теперь приведу обратный пример. Кенгуру – я так буду называть его, так как он действовал под этой кличкой, – был беженцем-чехом. Он прибыл в Англию в начале 1940 года, и, естественно, контрразведка подвергла его проверке. Но еще до допроса он по собственному желанию рассказал нам очень странную историю. Как мы узнали, он добровольно согласился работать на немцев, оккупировавших Чехословакию. После долгих допросов немцы пришли к выводу, что он является приверженцем нацизма. Он прошел специальную подготовку, после чего его забросили в Англию. Его желание исполнилось. Кенгуру клялся, что всегда был на стороне союзников и обманывал немцев только для того, чтобы, став их шпионом, попасть в Англию, где он намеревался предложить свои услуги истинным друзьям. Его заявление поразило нас. Затем он рассказал о некоторых деталях своего задания и назвал условные адреса в Лиссабоне, по которым должен был посылать добытую информацию. Немцы, как стало известно из рассказа Кенгуру, договорились с одним из банков в Лиссабоне, что на его имя через один лондонский банк ежемесячно будет высылаться пятьдесят фунтов стерлингов. В прошлом офицер запаса чехословацкой армии, Кенгуру был образованным, человеком, и поэтому немцы предложили ему по прибытии в Англию вступить добровольцем в армию Свободной Франции. Он должен был пролезть в разведывательные или контрразведывательные органы. Попав туда, он имел бы возможность добывать любые военные сведения, даже «совершенно секретные». Наконец, Кенгуру рассказал нам о методах тайнописи, которым его обучили в школе шпионажа. Обо всем этом он рассказывал очень свободно, и не было необходимости заставлять его продолжать рассказ, когда он на какой-то момент останавливался,чтобы собраться с мыслями.

Мы уже узнали от него о его хозяевах гораздо больше, чем сумели узнать от него немцы о нас и наших методах работы. Но мы еще не были уверены в искренности Кенгуру. Но в то же время он был мало похож на человека, впадающего в панику при первом же намеке на опасность. Три недели я и мой коллега из английской военной контрразведки допрашивали Кенгуру. Мы расспрашивали его о жизни в Чехословакии, интересовались отдельными моментами его жизни, подвергали его перекрестному допросу, пытаясь определить его отношение к союзникам. Почему он предпочитает англичан немцам? Что он думает о демократии в сопоставлении с нацизмом? Читал ли он «Майн Кампф»? Что он знает о Бенеше и Масарике? Как он расценивает мюнхенское соглашение? Эти и многие другие вопросы задавали мы ему в течение трех недель. Затем, сравнив наши выводы, мы увидели, что они совпадают. Мы уже готовы были поверить Кенгуру, но решили подвергнуть его последнему испытанию. В то время я и мой коллега из английской контрразведки жили в одной квартире в районе Челси. У нас была свободная комната, и мы пригласили Кенгуру погостить у нас несколько дней. Мы уже верили ему, но еще сомневались в возможности использовать его. Восемь дней мы незаметно для него внимательно наблюдали за ним. За эти восемь дней мы ни разу ни на минуту не оставляли его одного. Наблюдая за ним, мы изучали его. К концу испытательного срока мы уже не сомневались в его искренности и преданности союзникам.

Но настоящая игра еще только начиналась. Согласно нашим указаниям он написал свое первое письмо по условному адресу в Лиссабоне. На первый взгляд это было безобидное письмо, в котором он писал, что благополучно прибыл на место, что ему нравится в Англии и что он надеется, что его адресат находится в добром здравии. Однако «настоящее» письмо было написано на том же листке бумаги невидимыми чернилами. В нем Кенгуру сообщал, что его проверяли в английской контрразведке, что все прошло успешно и что он не вызвал никаких подозрений. В письме также сообщались некоторые действительно секретные сведения, которые, как мы знали, были уже известны немцам. Письмо заканчивалось словами: «Жду дальнейших указаний».

Теперь несколько слов о тайном письме. Как и большинство уловок, к которым прибегают тайные агенты, тайнопись проста. И эта простота является залогом успеха. Сложные же и тщательно продуманные планы или методы нередко влекут за собой провалы, имеющие печальные последствия. Однако, конечно, имеется несколько хитрых методов. Один из них, о котором я хочу рассказать, имеет два преимущества. Он прост и к тому же дает возможность агенту не носить с собой уличающих его материалов или приспособлений. Представьте себе, что агент имеет специальную автоматическую ручку для тайного письма. Как только он прибудет на место назначения, все его вещи обязательно осмотрит следователь контрразведки. И он, конечно, найдет эту ручку, что приведет к гибельным последствиям. Если же агент пользуется простейшими методами тайнописи, ему нечего бояться осмотра его имущества и личных вещей, ибо необходимые для тайного письма вещества он не носит с собой: он может купить их в любой аптеке, после того как его обыщут, допросят и убедятся, как он надеется, в его невиновности.

Существуют два способа тайного письма. Первый способ. Лист неглазированной бумаги сгибают пополам. Затем на первой и третьей страничках обычными чернилами и обычным пером пишут открытый текст, а на второй и четвертой страничках, оставшихся свободными, пишут тайное сообщение невидимыми чернилами.

Второй способ. На листе неглазированной бумаги открытый текст пишется на одной или обеих сторонах его так, чтобы между строчками оставалось достаточно места. Секретное сообщение в этом случае пишется невидимыми чернилами между строчками письма, написанного обычными чернилами.

Чтобы сделать написанное невидимыми чернилами видимым, лист надо равномерно прогреть, скажем, прогладить его горячим утюгом. После этого на листе появятся красновато-бурые слова. Однако следует знать, что сделать «проявленное» письмо снова невидимым нельзя, так как при нагревании происходит необратимая химическая реакция.

Однако вернемся к Кенгуру. В его первом письме в Лиссабон мы заставили его написать условный адрес, который знали только я и мой коллега. Таким образом, ответ на это письмо должен был попасть к нам. Когда Кенгуру закончил письмо, я сам отнес его на почту. Такое недоверие к человеку, который успешно прошел все проверки, может показаться излишним, но в этой опасной, двойной игре мы не могли рисковать.

Вскоре мы получили ответ. На первый взгляд это было самое обычное письмо. Мы прочли его, а потом, расправив, прогладили горячим утюгом. Кенгуру, я и мой коллега внимательно смотрели на бумагу, но на ней был виден только безобидный открытый текст. Мы снова прогладили письмо горячим утюгом, и на этот раз появились едва видимые коричневые знаки. Мы несколько раз прогладили письмо, и с каждым разом коричневые буквы становились все более отчетливыми. Наконец секретное письмо стало видимым. В нем подтверждалось получение информации, содержащейся в первом письме Кенгуру, и давались следующие указания: сообщить данные о количестве убитых и раненых и об ущербе, нанесенном важным объектам в Англии в результате воздушных налетов немецкой авиации; узнать дислокацию и состав английского военно-морского флота, расположение воинских частей на южном побережье Англии; количество выпускаемых в Англии истребителей.