Текст книги "Песочный человек"

Автор книги: Орешниковая Соня

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Но не смотря на все неудобства, я тут же уснула. Как ни странно, на этот раз я не видела снов. Или просто их не запомнила…

… Кто– то потряс меня за плечо. Я потянулась, не открывая глаз, и пробормотала:

– Какого черта?.. Сколько сейчас?

В ответ я услышала французскую речь. Все встало на свои места. Я в католической школе, будь она не ладна!

Та же женщина в черном платье в пол жестами объяснила мне, что ждет меня в коридоре, чтобы проводить в столовую. Я кивнула, и когда моя провожатая вышла, в бешеном темпе начала приводить себя в порядок. На утренний душ времени не было. Не беда. В принципе, я и не испачкалась.

Я ополоснула лицо, совсем чуть подкрасила ресницы и губы блеском, и надела шерстяное черное платье. Оно, хоть и было черным и не шелковым, все же мало напоминало ту одежду, в которой, должно быть, ходят в католической школе. Но другого у меня не было. У меня не было сил, времени и желания посетить перед поездкой магазин и выбрать себе соответствующие наряды.

Меня снова проводили в столовую. Спутница жестами объясняла мне, видимо, что я должна запомнить дорогу. Я жестами спросила ее, нет ли путеводителя. Женщина меня долго не понимала, а когда поняла, рассмеялась сосем не по-католически, но спохватилась вовремя. Потом она показала рукой на себя, стукнула себя в грудь, кивнула, изобразила, как пишет на своей ладони, а потом эту ладонь протянула мне и подняла брови. Я поняла и ответила: « Мерси». У меня будет путеводитель.

На завтрак был горячий чай и жареный на подсолнечном масле черный хлеб. Я была так голодна, что мне показалось, вкуснее этого завтрака я ничего на свете не ела.

Моя провожатая кивком показала следовать за ней. Я ее тронула за плечо.

– Вьи?

– Мария. Мари. А ты? Имя?

– О, Мари. Вьи. Жюли.

– Жюли. Мерси, Жюли.

На этот раз мы шли еще дольше. Свернули на другую лестницу. Поднялись на самый последний этаж. Прошли в самую глубь коридора. И оказались у массивной дубовой двери. Жюли постучала три раза. Не сразу, но дверь приоткрылась. Жюли рукой показала мне, что я пойду одна. И не успела я сказать ей очередное « месри», как она ушмыгнула и слилась с темнотой в своем черном платье.

Я зашла в комнату, аккуратно прикрыв за собой дверь. Передо мной расстилалось огромное пространство. Вероятно, гостиная. Большой диван, несколько кресел, массивный стол и столик для чая. Еще здесь располагалась барная стойка и некое подобие кухонного закутка. Из гостиной вел длинный коридор. Вероятно, тут было еще несколько комнат. Огромное окно гостиной выходило на просторную, полукруглую лоджию. Здесь было тепло, наверное, даже чересчур, а полы сплошь покрыты ковролином с мягким ворсом.

На кресле, повернутом к окну, сидел мужчина. Поскольку кресло было огромных размеров, в нем, наверное, вполне можно покемарить, я могла видеть только одну его ногу в черном ботинке. Вероятно, мужчина сидел, перекинув ногу на ногу. Все остальное было просто не разглядеть за массивной спинкой кресла. Быстрым жестом руки мужчина показал мне на диван. Я села. Мужчина резко развернул кресло, и я увидела его…

Хорошо, что я сидела, иначе бы ноги мои непременно подкосились. Да я и сейчас как-то странно завалилась на бок. Потрясение. Шок. И вся жизнь пролетела у меня перед глазами. Оказывается, так бывает… Я вдруг подумала, что вся моя жизнь была ожиданием перед этой встречей…

… Это был он. Человек из зеркала. Человек из моих снов. Человек, которого я видела в Парижском метро. Человек в песочном костюме.

Только трости не было. И усиков. А кожа была слегка загорелой, а не бледной.

Мужчина встал и слегка поклонился мне. В его поклоне мне почудилась какая-то насмешка.

В отличие от моих видений, где он был какой-то неясной и размытой фигурой, выглядел этот человек просто сногсшибательно. Костюм сидел на нем идеально, ботинки были – само изящество, весь его вид выражал уверенность и самодостаточность. Он был широкоплеч, высок, темные волосы спускались чуть ниже ушей и неожиданно закручивались на концах, пронзительно – серые глаза смотрели насмешливо, стремительно уходящие к вискам брови он слегка вздернул, а его губы меня просто заворожили. Вид у него был располагающий и легкий. На первый взгляд. Потому что присутствовала в его облике какая-то суровость и сила. Как у домашнего зверя. Вроде бы ручной, но дикий. Бывают такие мужчины, чью брутальность не перечеркивают даже закручивающиеся на концах волосы. У Озоновского были такие же волосы. Только с проседью.

У меня засосало под ложечкой. Сказать, что я была в шоке – не сказать ничего. Меня словно парализовало. Живым оставалось только мое сердце, которое бешено колотило в грудную клетку. Кровь прилила к моему лицу, я стала задыхаться и резко выдохнула. Наверное, я побледнела, потому что мужчина, пристально, но с легкой усмешкой рассматривавший меня, подошел к бару и налил в бокал коньяка. Руки у него были красивые. Как и у Озоновского.

Мужчина подошел ко мне – показалось, будто на меня подул морской бриз с ароматом лаванды,( что за бред? Какая лаванда, если бриз? – пронеслось в моей голове), и протянул мне бокал. Я не могла не отметить, что этот мужчина грациозен и аристократичен, но в то же самое время несколько небрежен, и это явно было врожденным чувством, а не игрой на публику.

Может, это вовсе никакой не Песочный человек, а мужчина, немного на него похожий? Может быть. Но это было тот самый он, от которого мое сердце бешено заходилось и сбивалось с ритма. Начни он меня сейчас целовать, я бы отдалась ему без малейшего сожаления. Нет, даже с радостью. Сожаление, как раз, вызывал тот факт, что мужчина, конечно же, не собирался этого делать. По крайней мере, в ближайшее время.

Я сидела как глушенная и шалела от своих мыслей. Да что же это такое творится?

Я хотела протянуть руку, но не смогла. Только смотрела во все глаза на этого мужчину. А его глаза вдруг резко потемнели, стали темно-серыми, почти черными, как море перед штормом, и просвечивали меня, как рентген. Я никогда и ни у кого не видела таких глаз. У Озоновского были обычные карие глаза, а радужка никогда не меняла цвет. Обычно, когда говорят, – серые глаза, – подразумеваются глаза серо-голубые. Но у этого человека глаза были чисто – серыми, без примесей, какого-то стального цвета. От этого лицо казалось немного холодным и суровым, а взгляд – пристальным. И только губы, изогнутые усмешкой, да еще эти его волосы смягчали облик. Мне отчего-то вспомнилась глупая псенка из моего детства: « Твои серые глаза режут сердце без ножа; В них такая глубина, утонуть в них навсегда – мечта моя»… И вообще, весь этот мужчина вызывал во мне какое-то бурление. Адреналин. И страх, и желание. Он был чертовски притягателен. Я вздрогнула от такого сравнения. Раньше я никогда и никого не сравнивала с чертом. А с кем еще сравнить человека, которого однажды видишь в зеркальном коридоре, усеянном свечами?.. Да, мужчина слегка напоминал Озоновского. У него был такой же тонкий, прямой нос, у него были такие же темно-каштановые волосы… Только Озоновский был добр и мил, по крайней мере, внешне, а этот человек внушал какую-то непонятную опасность, скорее всего, сексуальную, потому что выглядел он так, что хотелось упасть в обморок. И чтобы он подошел, взял на руки и стал приводить в чувство… Что и говорить – копия превзошла оригинал…

Последняя мысль и вовсе настроила меня на какой-то разнузданный, эротический лад. По низу живота прошел приятный холодок. Страх отступал. Накатывало желание. Как морские волны.

Мужчина вдруг тихо сказал что-то на французском своим глубоким, низким, но уже знакомым мне голосом… Я вдруг резко ожила. Схватила у него из рук бокал, и одним махом опустошила, как рюмку водки. Мне показалось, что в горле у меня начался пожар, а на глазах выступили слезы. Какая же гадость этот коньяк! Мужчина смотрел на меня с усмешкой, потом вздохнул, снял пиджак, рывком бросил его на кресло, и закатал рукава белой рубашки. У него были сильные руки. Видимо, он весь был такой. А пиджак это скрывал и делал его утонченным. Зверь – он и есть зверь, в какой пиджак не прячь свою суть. Мужчина пару раз прошел по комнате взад – вперед, и сказал ту же фразу на французском. Слова впечатались в мою память. Я обязательно узнаю, что они значат.

Потом мужчина остановился у стола и спросил:

– Франсе?

– Но, но, – вяло ответила я.

– Дойч? – улыбнулся мужчина.

– Найн.

– Инглиш? – спросил он, нахмурив брови.

– Ес. Ес! – обрадовалась я и даже брякнула по – русски, – Вполне сносно.

Мужчина вдруг запрокинул голову и рассмеялся. Потом быстро подошел ко мне, сел рядом в пол – оборота, глядя на меня и сквозь меня одновременно, и спросил на чистом русском языке:

– И как же вы собираетесь жить во Франции, зная английский? Во Франции англичан терпеть не могут. Лучше говорите на русском. Или на латыни. Вы, должно быть, превосходно знаете латынь. Еще вы можете притвориться глухонемой.

Я выругалась сквозь зубы. Мужчина снова рассмеялся.

– У меня сломался кондиционер. Вам не жарко?

Я вдруг разозлилась и спросила:

– Отчего же вы сразу не заговорили со мной на русском, мсье?

– Это же так просто, – развел он руками. – Хотел проверить ваши познания в языках.

Я смутилась. В самом деле, это же ясно, и никакого подвоха. Просто этот мужчина выглядел так, да и вел себя соответственно, что его хотелось подозревать во всем подряд. Даже в том, что во Франции нынче неспокойная обстановка. Я смутилась еще больше. Мужчина улыбнулся. Так, будто понял, о чем я думаю.

– Ваши познания в языках удручающи, – вдруг сказал он, а я покраснела.

Нет, вот тебе и подвох, вот тебе и подозрения. Он специально дразнит меня?

– Как вас зовут? Мария? Мари?

– Мария. Мария Крылова.

– От профессора Озоновского?

– Да.

– Я думал, Озоновский выдаст вам французский паспорт и ко мне прибудет Мари Озон. А вы, оказывается, даже не знаете французский.

Я растерялась. И насторожилась.

– А вы…

– Меня зовут Люк Озон. Для вас – просто Люк.

– Озон, – пробормотала я.

– Верно, – ухмыльнулся Люк. – Ваш профессор Озоновский Сергей Петрович на самом деле – Серж Озон. У него два гражданства. И два паспорта.

– Ничего не понимаю, – тихо сказала я. – Как такое может быть? Сергей – француз?.. Хотя, можно было догадаться, но… Почему я этого не знаю? – спросила я у Люка.

– А должны знать? – Люк так взглянул на меня, что я вздрогнула. – Отец мне говорил про вас, но… Кто бы мог подумать… Простите за нескромный вопрос, сколько же вам лет? Двадцать три?

– А отец вам не сказал? – вспыхнула я.

– Нет, – развел руками Люк. – Отец рассказывал о вас урывками, я не составил о вас ничего вразумительного.

– Мне двадцать семь.

– О… Но, насколько я понимаю, вы окончили академию, в которой преподает мой отец…

– Верно. До этого я имела наглость окончить музыкально – педагогический институт по классу арфы. Мне это было интересно. И вообще, бабушка была против того, чтобы я изучала историю. Какую бы то ни было.

– Как интересно, – задумчиво сказал Люк. – А что, отец не в курсе, что вы владеете арфой?

– Нет.

– Почему же?

– А зачем?

– Тайны?

Я уставилась на Люка. Он смотрел на меня. Настороженно. Пристально. Я растерялась, и вдруг стала оправдываться:

– Ваш отец много чего не говорил мне. Я это понимала. Поэтому решила: если у него есть тайны, то нечего ему и моих знать. Справедливо? К тому же, теперь я понимаю, его тайн было гораздо больше… Зачем Сергей мне так много врал?

Люк задумчиво разглядывал меня. И взгляд у него был такой, что я заерзала. Люк опять повторил фразу на французском. Я ее уже наизусть выучила.

– А вы все же решили изучать историю? Хотя бы религий и мифов? – Люк наклонил голову и снова принял немного насмешливый вид. Только взгляд его теперь оставался настороженным.

– Да. Ветвь взяла верх, – пробормотала я.

– Что? – поднял брови Люк.

– Все мои предки – историки.

– О! Как интересно. Интригующе… Хотя, я должен был сразу это понять… И то, что вы – арфистка, – тоже. У вас просто обворожительные руки. И прекрасные, гибкие пальцы. Само совершенство.

Люк замолчал. Он все так же пристально разглядывал меня. Казалось, что он раздевает меня взглядом. Оказывается, этому выражению имеется подтверждение. Я начала краснеть и чтобы избавиться от наваждения, спросила:

– Расскажите, как получилось, что Озоновский на самом деле – Серж Озон.

– А вам никогда не казалась странной его фамилия? – усмехнулся Люк.

– Казалась. Но много ли на свете странных фамилий?

Мы опять замолчали.

– Видите ли, Мари, – наконец, сказал Люк. – Мать моего отца – русская женщина. Отсюда и прекрасное знание русского. И наследство в России. Почему же отец решил обосноваться именно там, а не во Франции, – мне неведомо. Неисповедимы пути Господни.

Я вздрогнула. Почему-то эта фраза из уст этого человека, показалась мне кощунством. Не успела я подумать, почему, как Люк снова заговорил.

– Отец часто бывает во Франции. И мы часто разговариваем по телефону. Но, не смотря на это, несколько чужие друг другу люди. Так бывает.

– Да. Бывает.

Тут у Люка зазвонил на столе телефон.

– Извинтите, Мари, – сказал он и снял трубку.

– Алло… О! Си!

И он начал говорить что-то на итальянском. Я слушала его, как музыку. Я вообще люблю итальянский. Я всегда мечтала его выучить. Но я выбрала английский. Потому что английский – мировой язык.

Затем Люк положил трубку и посмотрел на меня.

– Извините еще раз, – сказал он.

– А сколько языков вы знаете?

– Много, – усмехнулся Люк.

– Как вам это удалось?

– А в этом нет ничего сложного, Мари. Абсолютно все языки схожи друг с другом. Достаточно хорошо выучить три – четыре языка, понять смысл, и вы будете знать все остальные. Вот, например, слово « нет». Вы заметили, как оно похоже на разных языках? Нет. Но. Ноу. Найн.

– Так какие же языки вы знаете? – заворожено повторила я.

– Французский. Английский. Соответственно, американский… Вы заметили, что англичане говорят чопорно, а американцы – развязно?

Я кивнула головой.

– Вот и вся разница, – развел руками Люк. – По тому же принципу я знаю португальский, испанский, итальянский, японский, китайский. И конечно, почти все языки бывшего Советского Союза: белорусский, украинский, молдавский. Знаю немецкий. Латынь и иврит – в обязательном порядке. Святые языки, как их не знать.

– О… Да… Надо же… Я всегда мечтала выучить итальянский, – выпалила я.

– А я вас научу. Еще я вас научу французскому. Если хотите.

– Хочу выучить итальянский. А дальше – как пойдет. Вы же сами говорите, что все языки схожи друг с другом.

Мы смотрели друг на друга и мне казалось, что Люк сейчас стоит около меня, я даже ощущала его дыхание на своем лице… Хотя я понимала, что это невозможно и всего лишь игра моего воображения.

– Ну, что ж, Мари, – заговорил Люк, – теперь давайте по делу.

– О… Да. Конечно. Несомненно.

Я пристыжено замолчала. Я ведь в самом деле приехала по делу, а думаю о чем угодно, только не о деле.

– Значит, Мари, вы собрались писать диссертацию? Вот так сразу? Не рановато ли?

– Я, честно говоря, не собиралась писать никакой диссертации. Тем более, в середине учебного года. Но…

– Понятно. Можете не говорить, Марисабель. Это влияние профессора Сержа Озона. Или вам проще называть его этой диковинной фамилией Озоновский?

– Не более диковинной, чем имя Марисабель, – в ответ его постоянной полу– улыбке – полу-насмешке, я тоже усмехнулась. В глазах Люка словно вспыхнули искорки. Я замерла.

– Я же полиглот, Мари. Ваше имя имеет много интерпретаций. И каждая из них – прекрасна.

– Вы мне льстите, – выпалила я.

– О, мадемуазель Мари мне не верит? – тихо рассмеялся Люк. – Напрасно. Ваше имя много для меня значит. Очень, очень много.

– Почему же? – удивилась я.

– Так. Это личное. Что ж…

Люк вдруг стал собранным, серьезным. Я, словно повинуясь его чувству, тоже вся подобралась. Люк взял сигарету.

– Разрешите?

– Разрешаю, – кивнула я. – Даже более. Я бы тоже с удовольствием покурила.

– Ага. Значит, она курит и пьет, – пробормотал Люк. – Это уже интереснее.

– Что вы говорите?

– Ничего, Мэри, я шучу. Но в каждой шутке есть доля шутки. Все остальное – правда. И как часто вы курите?

– Редко.

– Наверное, хотите бросить? С одной стороны. Вредно для здоровья. Но с другой стороны, не хотите бросать. Кроме сигарет есть много чего вредного для здоровья. И курение доставляет удовольствие. Так?

– Так, – с вызовом ответила я.

– Так не мучайтесь, – пожал плечами Люк. – Курите. Забеременеете, бросите.

– Откуда вы знаете?

– Знаю, – невозмутимо ответил Люк. – Пойдемте на лоджию, Магдалена. Курить приятнее на свежем воздухе.

Люк встал, подошел ко мне, подал руку. Больше всего хотелось ударить эту руку. Плюнуть на все. Уехать в аэропорт. Улететь в Москву. В деревню. И никогда не сталкиваться с Озоновским и его сыном. И с мифами. И с религиями… Но помимо воли моя рука легла в его руку. Люк сжал ладонь. Все. Тиски вечности. Так я подумала, и даже не удивилась.

– Что за странное имя – Магдалена? – спросила я.

– О, это производное от имени Мария – Магдалина, – как-то тоскливо ответил Люк и добавил что-то на французском.

Эту фразу я тоже очень хорошо запомнила. Я узнаю, что она значит.

На крытой лоджии мы сели в плетеные кресла, напротив друг друга.

– Что вы преподаете в академии моего отца? – спросил Люк .

– Истории сказок.

– Вот как?

– Это несколько разных предметов. Русский фольклор. Сказки народов мира. Мифы. Легенды. Я преподаю сказки народов мира.

– Занятно, – улыбнулся Люк. – Вам здесь нравится, Мэгги?

– Нет. Ни в Париже, ни в этой вашей католической школе. Извините.

Люк рассмеялся.

– Ладно – Франция. Это я понять могу. Хотя не совсем. Не так уж далеко Средиземное море и Атлантический океан. Остановимся на Париже. Может, мне показать вам город?

– Экскурсия? – хмыкнула я. – Сена, Лувр, Елисейские поля, собор парижской богоматери, Эйфелева башня, так? Я могла что-то забыть. – Я посмотрела Люку в глаза. – Например, подземку.

Но Люк никак на это не отреагировал. Даже бровью, как говорится, не повел. Даже выражение глаз у него ничуть не изменилось. Я думала, что он удивится, вздрогнет, все в таком духе, но нет. Напротив, это его позабавило. Хотя, может это и есть реакция? Просто я ждала иной.

– Значит, вас ничего не впечатлило? – Хохотнул Люк.

– Не то, чтобы совсем не впечатлило. Я не могу восхищаться цивилизацией так, чтобы потом закатывать глаза и грезить умереть в Париже. На меня гораздо большее впечатление произвело Черное море и горы в Новороссийске. Вот это было – впечатление. В полном смысле.

– Значит, Мари, вы любите природу, – кивнул Люк. – Я так и думал… И что, не хотите побывать на Атлантическом океане?

– Конечно, что за вопрос, это же океан! – воскликнула я и смутилась.

Когда Озоновский живописал мне месторасположение Франции, даже тогда это меня не вдохновило. Но теперь это предлагал Люк, и я была от этого в восторге.

– Как – нибудь я вам это организую, Мария.

Я молчала и смотрела на Люка во все глаза. А он снова усмехнулся и сменил тему разговора.

– Ну, а чем вам не нравится эта школа?

– О, школы я вообще ненавижу, – призналась я. – Времена меняются, а в школах все всегда остается по– старому. Злые учителя и правила, правила, правила.

Люк рассмеялся громче.

– Возможно, вы правы, Мелани. Но это же католическая школа. Само название обещает вам суровые будни.

– Во имя чего? Во имя светлой загробной жизни, так, что ли?

Люк поперхнулся дымом, прокашлялся. На его лбу ненадолго вздулась жилка, а я ею залюбовалась.

– Вся идеология бога – в лишениях, – тихо сказал Люк.

– Нет. Это Иисус страдал. Но он не заповедовал нам страдать. Это люди все переврали. Священники. Смирение – удобная политика для народа.

– Ну, ну, не кипятитесь, Мелинда. Мы не заставляем в нашей школе страдать. Мы закаляем. Не может верующий человек быть всегда перенасыщенным и богатым. Тогда у него будет вера в деньги. А бог и деньги – это абсолютно разные категории. Моя задача объяснить детям, что все мы перед богом равны, не смотря ни на что: статус, положение в обществе, одежда, еда – все это не имеет значения. Как бы ни банально это звучало, но настоящая ценность человека – это его душа. Поэтому я ввел школьную форму. Это грубый пример, но он должен приучать к равенству.

– Все звучит правильно. Просто замечательно. Ну, да. Ну, да. А вы тоже питаетесь в местной столовой?

Люк хохотнул.

– Не волнуйтесь за детей. Когда вы вчера прибыли позднее, чем ожидалось, на кухне вам дали то, что осталось от ужина. Ну, а сегодня вы еще и не завтракали. Завтрак был еще не готов.

– Ко вчерашнему рису подавался бефстроганов?

Люк улыбнулся. Улыбка выдавала удовольствие. Не понятно, что так пришлось ему по душе? Моя язвительность?

– Мэрилин, поймите, в нашей школе оказываются сироты или дети из бедных семей, для которых наши трапезы – это праздник каждый день. Либо это дети из чересчур богатых семей, которых так разбаловали, что умоляют избавить их от перенасыщенности. И не только перенасыщенности едой. Наша школа нужна для таких людей. Необходима.

– Как же вы сюда попали? – Я не решилась спросить, зачем Люк эту школу обосновал.

– Я – безотцовщина, Мэрион. Бог мне был нужен, чтобы смириться. И я смирился. Я прошел этот путь. И свои деньги я трачу не на себя, а на эту школу.

– Но вам тоже остается. И похоже, немало.

Мы замолчали. Люк вздохнул.

– Вы хотите подловить меня на чем-то подлом, Марион?

– Нет, – слукавила я.

Мы снова помолчали.

– Эта школа – для трудных детей. Персонал питается в отдельной столовой. Служащим воспитателям и учителям выдается второй ужин из этой столовой.

– Все как по нотам. А вы тоже питаетесь едой из этой столовой? – Не на шутку разошлась я, забывая про то, как сосет под ложечкой.

– Да, Марленикен. Да. – Произнес Люк невозмутимо.

Я обомлела. Люк смотрел на меня серьезно. Его глаза казались мне айсбергами, мне даже стало холодно. Я поежилась. Именно так звал меня Песочный человек в моем сне.

– Это имя – Марленикен, – медленно произнес Люк, – Вам наиболее созвучно.

– Да что вы? – только и смогла произнести я.

– Да. Уж поверьте полиглоту, мадемуазель. – Люк вдруг хлопнул в ладоши. – Все, берем тайм – аут. Сейчас я позвоню Жюли и она принесет нам ужин из столовой для персонала. Спорю, что вы голодны. – Люк достал из кармана мобильный. – Как хорошо, что человечество изобрело мобильную связь! Как вы думаете, почему, Марленикен?

– Ну, как же… Прогресс…

– До чего дошел прогресс, до невиданных чудес, – пропел Люк.

– Это из фильма « Электроник», – удивилась я. – Вы его смотрели?

– А почему нет? Вот вы же смотрели.

– Да. Но я до двадцати семи лет жила в России. В отличие от вас.

– А фильм старый, советской эпохи, вы застали Союз? – Люк щелчком выкинул сигарету с лоджии.

– Немного.

– Понятно. А у меня наполовину русский отец. И кстати, бабушка тоже русская, просто вышла замуж за француза. Соответственно, у меня русские корни. Русское наследие. Гены. Зов крови, – Люк рассмеялся. – Так вот, Марленикен. Прогресс – это козни дьявола.

– Бред! – Я тоже попробовала выкинуть сигарету с лоджии посредством щелчка. Это удалось, но пепел упал мне на колени. Я хотела стряхнуть его, но Люк перехватил мою руку.

– Не нужно этого делать. Испачкаете платье.

Он подошел ко мне, присел, обхватил мои колени и легко дунул на подол платья. У меня закружилась голова. Ужас! Ужас потому, что такого восторга я, наверное, никогда не испытывала ни с одним мужчиной, если он находился в непосредственной ко мне близости.

Люк тут же встал, быстро набрал на мобильном номер, и бросил пару фраз на французском.

– Что ж, Мари, сейчас вы отобедаете. Со мной. Вы не против?

Конечно, нет! Это крикнули мои желания. Я же просто покачала головой.

– Для обеда, конечно, рановато, но если хотите, загляните ко мне после обедни.

– А что у вас в это время? Полдник?

– Зачем вы мне дерзите, Мария?

Я передернула плечами. Тут у Люка зазвонил мобильный. Он быстро сказал в трубку:

– Вьи? О, вьи!

Я наблюдала за его руками. Как так выходило, что руки у него были одновременно сильными и утонченными? Я тряхнула головой. Какие-то странные мысли и желания посещают меня в католической обители. Люк быстро закончил разговор по телефону и посмотрел на меня.

– Еще какие-то вопросы, Мария?

– По поводу прогресса… Мы так и недоговорили…

– Ах, прогресс! – усмехнулся Люк.

– Это логично. А козни дьявола – это сказки.

– Да? – Глаза Люка снова потемнели, лицо его стало серьезным. – Теперь я понимаю, почему мой отец отправил вас сюда, ко мне, Мария… Значит, вы пять лет изучали религию и мифы, и не верите ни в то, ни в другое?

Да уж, – мрачно подумала я. Яблоко от яблони недалеко падает. Что отец, что сын. Оба пытаются меня в чем-то убедить. Зачем?

– Вы верите, как христианский бог создавал Землю? – с вызовом спросила я.

Люк хохотнул.

– О, Мари, это заявка! Вы зацикливаетесь на поэтических деталях и не обращаете внимания на главное. Не зрите в корень.

Я вздохнула.

– Зачем же тогда эти поэтические отступления?

– Вот именно за этим, – кивнул Люк. – Чтобы некоторые вещи понимали избранные. Нельзя, чтобы все и всё понимали конкретно.

– Почему?

– Чтобы не разрушать мир таким, каков он есть.

– Ничего не понимаю. Значит, я не избранная.

Люк сказал, глядя мне в глаза, что-то на французском. Фраза даже показалась мне знакомой. Либо я ее где-то слышала. Либо просто знаю. Но вот откуда?

– Что? – спросила я.

– Я говорю о том, что мир нужен таким, каков он есть. И чтобы не разбивать его целостность, нужны избранные.

– Бога ради! – воскликнула я. – Совершено ничего не могу понять! И кажется, даже не хочу! Кстати, на французском это звучало гораздо короче.

– Метафора.

– Нет, это все бред!

– Вы сопротивляетесь, Мария.

– Да. Несомненно! Я люблю мир таким, каков он есть, черт возьми, и точка!

– Многоточие.

– Что?

– Не вспоминайте черта.

– Не вспоминают бога всуе.

– Мария!

– Нет, вы скажите, что это значит? Как это прогресс – козни дьявола? – распалилась я.

– Это же элементарно, Мэри. Если бы человек довольствовался заповедями божьими, до сих пор жил бы в Эдемском саду. Не было бы электричества, газа, не было бы ничего. Люди жили бы в деревянных избах, топили печи, вместо света у них были бы свечи, и это был бы Эдем. Но нет. Человеку захотелось в космос. В глубины океана. Захотелось, чтобы щелчком зажигался свет и загорался газ. Чтобы заиграла мелодия, и ты услышал того, кто сейчас далеко от тебя. Это же исполнение желаний.

Тут в дверь постучали.

– Вьи, Жюли! – крикнул Люк.

Это действительно была Жюли. Она несла большой поднос с тарелками.

Люк показал рукой на столик для чая. Жюли молча поставила на него тарелки и ушла.

– Ну, Мари, давайте угощу вас католической едой, – усмехнулся Люк и сделал приглашающий жест в комнату.

Мы сели за столик. Я рассматривала тарелки.

– Ну, Марленикен? – насмешливо спросил Люк. – Вы разочарованы? Думали, принесут фуа – гра?

– Ненавижу фуа – гра.

– А вы пробовали?

– И не собираюсь. Мне противно само осознание того, что я съем больную циррозом печень несчастной птицы. Редкостная мерзость со стороны человечества!

– Совершенно с вами согласен, – улыбнулся Люк. – Впрочем, жареные лягушачьи лапы, жареные змеи и даже крысы, улитки, устрицы, раки, креветки, осьминоги, даже морская капуста – все это извращения.

– Даже морская капуста?

– Дело не в том, что это капуста, Мари. Дело даже в том, что морская капуста – просто водоросли. Дело в том, что человечеству хватает пищи. А то, что он за пищей опускается на дно океана и собирает все, в чем есть хоть микрон мяса или хоть один какой-нибудь витамин, которого и так достаточно… Это все…

– Тоже козни дьявола?

– Несомненно, Мария. Ведь кто-то сделал на этом деньги. И продолжает их выкачивать из снобов. Богатство, материальное богатство, – это то, чего не предложит вам бог. Это прерогатива дьявола.

– Дьявол так же не чист на руку, как и все торговцы, – хмыкнула я.

– А что вы вообще знаете о дьяволе, Марленикен? – спросил Люк и глаза его снова потемнели.

– Ну… – растерялась я. – Это дух противоречья и отрицанья… искуситель… – ляпнула я первое, что пришло на ум. На ум пришло что-то из школьной программы, я даже устыдилась. Я-то закончила, все-таки, Академию.

– Понятно, – хохотнул Люк. – Вам больше запала в голову русская литература и Гете, чем все остальное, что вы изучали в Академии у моего отца немалых пять лет. Впрочем, академия – всего лишь красивое словцо. По сути, это обычный педагогический институт, просто название поменяли. Там, конечно, готовят не только педагогов, но думаю, вы меня прекрасно понимаете.

– Да? – вспыхнула я. – Тогда объясните мне!

– Почему нет? Затем вы сюда и прибыли, – улыбнулся Люк. – Понимаете ли, Мари, бог дает человеку испытания взамен на любовь и понимание. Согласитесь, немногие сделают такой выбор. Большинство не желает никаких испытаний. Просто хочет спокойной жизни. Есть и другая категория. Та, которая хочет материального достатка в переизбытке, власти. Взамен на душу. В сущности, такая же сделка, как и с богом. Просто люди, идущие на сделку с дьяволом – трусы. Они боятся смерти. Но, Мария, никто не хочет умирать. Потому что никто не знает, что его ждет за чертой. Так вот. Люди, отдавшиеся богу, просто умирают с молитвой на губах. А те, которые отдались дьяволу, продолжают с ним торговаться, вымаливая дни, месяцы и даже годы. Вам никогда не приходило в голову, Мария, что это не дьявол плох, а те люди, которые заключили с ним сделку? Ведь люди, идущие за богом, не торгуются. Они принимают свою смерть. А, Мари?

– Ну… Вы ввели меня в замешательство…

– Почему же? – насмешливо спросил Люк. – Дьявол – тоже творение божье. Сын бога. Но для Бога он оказался неудачником. И что сделал бог? Прогнал собственного сына. Дьявол – безотцовщина. Отсюда его отрицание. Одиночество. Непонимание.

– Вы все так объяснили, что я начинаю вам верить. И жалеть дьявола. Которого оболгали нечестные, трусливые люди, – язвительно протянула я.

– Вы бы все равно пошли за богом, Мария?

– Это как-то привычнее…

– Надежнее?

– Да.

– Вот это и есть миф, – развел руками Люк. – Все остальное – религия.

Эта фраза произвела на меня больше впечатления, чем весь наш предыдущий разговор о боге и дьяволе. Я выдохнула.

– О… Это как-то слишком неожиданно… Я пять лет изучала дьявола в разных обличьях и вдруг вы, в один момент, даете мне объяснение, которое я не получила за все время учебы…

– Что вы, Мари, это всего лишь вступление, – усмехнулся Люк. – И даже присказка, в некотором роде.

– В каком именно? – поинтересовалась я. – В какой момент вы литературно соврали?

– Браво, Мари, – с искреннем восхищением произнес Люк.– Я немного наслышан о вас от моего отца… Вы ведь воспринимаете библию, так сказать, нестандартно?