Текст книги "Темное дело"

Автор книги: Оноре де Бальзак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Лучший способ их захватить – это предупредить их об этом, – говорил Перад Корантену. – Они будут ошеломлены, сделают попытку уничтожить документы или бежать, а в это время мы и нагрянем. Отряд жандармов постепенно окружит замок, и из этой сети никто не вырвется.

– Лучше всего послать к ним мэра, – посоветовал вахмистр, – он человек услужливый, зла им не желает, и они поверят ему.

Гулар уже собирался ложиться спать, когда Корантен, приказавший остановить кабриолет в соседней роще, явился к нему и конфиденциально сообщил, что через несколько минут правительственный чиновник прикажет ему, Гулару, оцепить сен-синьский замок, чтобы захватить господ д'Отсэров и Симезов; Корантен добавил, что в случае, если молодым дворянам уже удалось скрыться, необходимо выяснить, ночевали ли они в замке прошлую ночь, ознакомиться с перепиской мадмуазель де Сен-Синь, а возможно, и арестовать как хозяев замка, так и слуг.

– У мадмуазель де Сен-Синь, – добавил Корантен, – видимо, есть влиятельные покровители, потому что мне дано тайное указание предупредить ее об этом посещении и сделать все возможное, чтобы ее спасти, не компрометируя себя. Там, на месте, я уже не буду хозяином положения, ведь я не один. Поэтому скорее бегите в замок.

Появление мэра в столь поздний час тем более удивило игроков, что вид у него был крайне растерянный.

– Где графиня? – спросил он.

– Она ложится спать, – ответила г-жа д'Отсэр.

Мэр недоверчиво прислушался к звукам, доносившимся со второго этажа.

– Что с вами сегодня, Гулар? – спросила его г-жа д'Отсэр.

Гулар был в полном недоумении, видя на лицах присутствующих то детски простодушное выражение, которое можно встретить у людей любого возраста. При виде этой безмятежности и невинной партии в бостон, прерванной его появлением, он не мог постичь, на чем основаны подозрения парижской полиции. А в эту минуту Лоранса, стоя на коленях, горячо молилась об успехе заговора. Она призывала господа помочь, споспешествовать убийцам Бонапарта и спасти их. Она благоговейно взывала к богу, чтобы он низверг этого рокового человека. Ее прекрасная, девственная и непорочная душа горела фанатизмом, воодушевлявшим таких людей, как Гармодий, Юдифь, Жак Клеман, Анкастрем, Шарлотта Кордэ, Лимоелан. Тем временем Катрина стелила постель, а Готар затворял ставни, и Марте, которая подошла к окнам Лорансы и стала кидать в них камешки, легко было привлечь к себе внимание.

– Барышня, есть новости, – сказал Готар, заметив незнакомку.

– Тише! – прошептала Марта. – Выйдите ко мне, мне надо кое-что вам сказать.

Готар очутился в саду быстрее птички, спорхнувшей с дерева на землю.

– Через несколько минут жандармы оцепят замок, – сказала она Готару. – Скорее оседлай лошадь Барышни, – да потише, не шуми, – и выведи ее через брешь ко рву, между этой башней и конюшнями.

Тут Марта вздрогнула, увидев в двух шагах от себя Лорансу, которая поспешила вслед за Готаром.

– Что случилось? – просто спросила Лоранса; она казалась совсем спокойной.

– Заговор против первого консула раскрыт, – ответила Марта на ухо молодой графине, – мой муж, заботясь о спасении ваших братьев, прислал меня за вами, чтобы вы пришли переговорить с ним.

Лоранса немного отступила и пристально вгляделась в лицо Марты.

– А кто вы? – спросила она.

– Я Марта Мишю.

– Не понимаю, что вам от меня нужно, – холодно ответила мадмуазель де Сен-Синь.

– Перестаньте! Вы их погубите! Пойдемте, – во имя Симезов! – прошептала Марта, падая на колени и протягивая к ней руки. – У вас нет никаких бумаг, ничего, что могло бы выдать вас? С холма в лесу мой муж сейчас заметил, как блеснули галуны и ружья... Это жандармы.

Готар поспешил на чердак; оттуда он разглядел вдалеке мундиры и уловил среди глубокого деревенского безмолвия топот лошадей; он опрометью бросился в конюшню и оседлал кобылу молодой хозяйки, а Катрина, по его указанию, мигом обернула ее копыта тряпками.

– Куда же мне ехать? – спросила Лоранса у Марты, взгляд и слова которой поразили ее своей неподдельной искренностью.

– К пролому! – ответила та, увлекая за собою Лорансу. – Мой муж там, это честнейший человек. Теперь вы узнаете, какая цена такому Иуде.

Катрина стремительно вошла в гостиную, схватила барышнин хлыст, перчатки, шляпу, вуаль и вышла. Ее внезапное появление и неожиданные действия были столь красноречивым подтверждением слов мэра, что г-жа д'Отсэр и аббат Гуже переглянулись, и их взгляды выражали одну и ту же страшную мысль: «Прощай, все наше счастье! Лоранса участвует в заговоре, она погубила своих братьев и д'Отсэров».

– Что вы такое говорите? – переспросил д'Отсэр у Гулара.

– Да, замок оцеплен, к вам сейчас явятся с обыском. Если ваши сыновья здесь – помогите им спастись... и господам Симезам тоже.

– Мои сыновья здесь? – воскликнула изумленная г-жа д'Отсэр.

– Мы никого не видели, – возразил г-н д'Отсэр.

– Тем лучше, – сказал Гулар. – Но я слишком предан семействам Сен-Синей и Симезов, чтобы относиться спокойно к грозящей им беде. Выслушайте меня внимательно. Если у вас есть какие-нибудь компрометирующие документы...

– Документы? – повторил дворянин.

– Да, если они у вас есть, – сожгите их, – продолжал мэр, —а я покуда отвлеку агентов.

Гулару хотелось, чтобы и роялистские овцы были целы, и республиканские волки сыты; поэтому он поспешил выйти, и как раз в эту минуту бешено залаяли собаки.

– Теперь вы уже не успеете, они идут, – сказал кюре, – Но надо предупредить графиню. Где она?

– Наверное, Катрина прибежала за ее хлыстом, перчатками и шляпой не для того, чтобы молиться на них, – заметила мадмуазель Гуже.

Гулар попытался на несколько минут задержать двух агентов и пространно стал им рассказывать о полнейшем неведении обитателей сен-синьского замка.

– Вы не знаете этих людей, – сказал Перад, рассмеявшись Гулару в лицо.

И тогда эти два слащаво-зловещих человека вошли в дом в сопровождении вахмистра и еще одного жандарма. При виде их мирные игроки в бостон оледенели от ужаса, они замерли на своих местах, ошеломленные таким вторжением вооруженной силы. С лужайки доносились конский топот и шум, поднятый жандармами, которых было человек десять.

– Здесь недостает только мадмуазель де Сен-Синь, – сказал Корантен.

– Но она, вероятно, спит... она у себя в комнате, – ответил г-н д'Отсэр.

– Пойдемте со мной, сударыни, – сказал Корантен, устремляясь в переднюю, а оттуда – на лестницу; мадмуазель Гуже и г-жа д'Отсэр последовали за ним. – Положитесь на меня, – продолжал Корантен, склонившись к уху старой дамы, – я ваш сторонник. Это я послал к вам мэра. Остерегайтесь моего спутника и доверьтесь мне, я вас всех спасу.

– А о чем идет речь? – спросила мадмуазель Гуже.

– О жизни и смерти. Неужели вы не понимаете? – ответил Корантен.

Госпожа д'Отсэр лишилась чувств. К великому изумлению мадмуазель Гуже и великому разочарованию Корантена, комната Лорансы оказалась пустой. Уверенный, что никто не мог проскользнуть в долину ни из замка, ни из парка, так как все выходы охранялись, Корантен распорядился, чтобы в каждой комнате поставили по жандарму и обыскали дома и конюшни, а сам снова спустился в гостиную, куда в страшном смятении поспешили Дюрие, его жена и вся прислуга. Синие глазки Перада зорко наблюдали за лицами собравшихся, сам же он среди всеобщей сумятицы оставался холодным и невозмутимым. Когда Корантен один вернулся в гостиную (мадмуазель Гуже оказывала помощь г-же д'Отсэр), снаружи раздался конский топот и детский плач. Всадники въезжали в маленькую калитку. Вслед за тем в гостиной среди взволнованных домочадцев появился вахмистр; он подталкивал перед собою Готара, у которого были связаны руки, и Катрину; указывая на них агентам, он заявил:

– Вот пойманные. Этот паршивец скакал верхом, он хотел удрать.

– Болван! – шепнул Корантен оторопевшему вахмистру. – Зачем же ты не дал ему уехать? Мы бы выследили его и кое-что узнали.

Готар решил прикинуться дурачком и бессмысленно заревел. Катрина держалась так простодушно, у нее был такой невинный вид, что многоопытному сыщику пришлось задуматься. Сравнив друг с другом этих подростков, вглядевшись в глуповатого на вид пожилого дворянина, которого он принял за хитреца, и в умного кюре, перебиравшего фишки, в растерянных слуг и в чету Дюрие, старый ученик Ленуара подошел к Корантену и сказал ему на ухо:

– Перед нами вовсе не простачки!

В ответ Корантен показал ему взглядом на ломберный стол, а потом добавил:

– Они играли в бостон! Хозяйке дома стелили постель, а она скрылась; мы застигли их врасплох и теперь можем припереть к стене!

Пролом в ограде никогда не делается зря, а всегда имеет определенное назначение. Вот при каких обстоятельствах и ради чего была пробита брешь между конюшнями и башней, которая теперь носит название Барышниной. Едва обосновавшись в Сен-Сине, деловитый д'Отсэр превратил длинный овраг, по которому в замковый ров стекала вода из леса, в дорогу, причем она отделяла друг от друга два больших участка земли, также принадлежавших замку; сделал он это только ради того, чтобы обсадить эту новую дорогу обнаруженной им в питомнике сотней ореховых деревьев. За одиннадцать лет деревья стали довольно пышными и почти совсем скрыли ее, а она и без того была зажата откосами оврага в шесть футов высотой; дорогой этой можно было выйти в недавно купленный лесок, занимавший тридцать арпанов. Когда в замке вновь появились обитатели, они предпочли выходить на проселок через ров, вместо того чтобы идти в обход, так как проселок тянулся вдоль ограды парка, огибая ее. Проходя через брешь, люди невольно расширяли ее с обеих сторон и относились к этому вполне безразлично, ибо в XIX веке рвы стали совершенно бесполезны, и опекун не раз поговаривал о том, чтобы извлечь из этого рва какую-нибудь пользу. Стена постепенно разрушалась, и осыпавшиеся камни, земля и гравий в конце концов почти совсем завалили ров. Так образовалось своего рода шоссе, которое вода затопляла только во время сильных дождей. Однако, несмотря на осыпи, – а им содействовали все, в том числе и сама графиня, – спуск здесь все же был довольно крут, так что провести лошадь, а тем более заставить ее подняться на проселочную дорогу, было нелегко; но лошади в минуты опасности, как видно, понимают мысли своих хозяев.

Пока молодая графиня колебалась и требовала от Марты объяснений, Мишю, следивший с холма за передвижением жандармов, разгадал план, задуманный шпионами, и, видя, что никто не идет, уже начал отчаиваться в успехе. Один жандармский пикет пробирался вдоль ограды парка, причем люди шли цепью на некотором расстоянии друг от друга так, чтобы можно было переговариваться и обмениваться взглядами, прислушиваясь вместе с тем к малейшим звукам и наблюдая за ничтожнейшими событиями. Мишю лежал на животе и, ухом припав к земле, прислушивался и, как индеец, определял по силе звука, сколько еще времени остается в его распоряжении. «Я опоздал, – думал он. – Ну и поплатится же за это Виолет! Долго он не пьянел! Что же теперь делать?» Ему было слышно, как пикет, выехавший из леса на дорогу, пробирается вдоль ограды навстречу другому пикету, который едет по проселку. «Еще минут пять-шесть», – подумал он. В это мгновение появилась графиня; Мишю схватил ее своей мощной рукой и толкнул на дорогу, окаймленную густой порослью.

– Идите все прямо! Веди ее на то место, где осталась моя лошадь, – сказал он жене. – Да не забывайте, что у жандармов чуткий слух.

Увидев Катрину, которая принесла хлыст, перчатки и шляпу, а главное увидев кобылу Готара, Мишю, соображавший в беде изумительно быстро, решил разыграть жандармов так же, как он разыграл Виолета. Готару каким-то чудом удалось провести кобылу через ров.

– И копыта обернул тряпками! Вот молодчина! – воскликнул управляющий, обнимая Готара.

Мишю подвел кобылу к хозяйке и взял перчатки, шляпу, хлыст.

– Ты парень сметливый и меня поймешь! – продолжал он. – Заставь и свою лошадь вскарабкаться сюда, садись на нее без седла, сделай вид, будто спасаешься от погони, скачи во весь опор через поля по направлению к ферме и замани туда жандармов. Тащи за собою весь пикет, который вон там расположился, – добавил он, поясняя свою мысль жестом и указывая, какой дорогой ехать.

– А ты, дочка, вот что... – обратился он к Катрине. – Сюда едут еще жандармы по дороге из Сен-Синя в Гондревиль; так ты поспеши в другую сторону и отвлеки их от замка. Словом, устройте так, чтобы на дороге в ложбине нам никто не помешал.

Катрина и сметливый мальчишка, которому предстояло проявить в этом деле столько ума и сообразительности, в точности выполнили указанные маневры, и оба патруля были вполне уверены, что гонятся за спасающейся дичью. Обманчивый лунный свет не позволял рассмотреть ни рост, ни одежду, ни число преследуемых, даже не видно было, мужчины это или женщины. За ними гнались в силу ложной аксиомы: «Раз человек убегает, надо его задержать!» Нелепость этой аксиомы в области высшей полицейской деятельности только что была внушительно разъяснена вахмистру Корантеном. Мишю действовал правильно в расчете на инстинкт жандармов и благодаря этому смог добраться до лесу вскоре после того, как Марта привела графиню на условленное место.

– Беги домой, – сказал он Марте. – Парижане, вероятно, охраняют лес; оставаться здесь опасно. А нам во что бы то ни стало надо сохранить свободу действий.

Мишю отвязал свою лошадь и попросил графиню следовать за ним.

– Я дальше не пойду, – сказала Лоранса, – пока вы мне не докажете, что действуете в моих интересах. Ведь как-никак вы – Мишю.

– Барышня, – ласково ответил он, – я объясню вам свое поведение в двух словах. Хотя господа де Симезы и не знают этого, но я – хранитель их богатств. Я получил на этот счет указания от их покойного отца и покойной дорогой матушки, моей благодетельницы. Поэтому я и прикидывался ярым якобинцем, чтобы быть полезным моим молодым хозяевам; к сожалению, я начал действовать слишком поздно и потому не смог спасти стариков. – Здесь голос Мишю дрогнул. – С тех пор как молодые господа уехали, я переправлял им деньги, чтобы они могли жить прилично.

– Через банкирский дом Брейнтмайера в Страсбурге? – спросила она.

– Да, барышня; а этот банк ведет дела с господином Жирелем из Труа, роялистом, который ради спасения своего имущества прикидывался, подобно мне, якобинцем. Та бумажка, которую подобрал ваш арендатор однажды вечером в пригороде Труа, касалась именно этого дела и могла всех нас погубить, и в ту минуту моя жизнь принадлежала уже не мне, а им, – понимаете? Купить Гондревиль я не смог. В моем положении с меня за это сняли бы голову, ибо потребовали бы объяснений – откуда у меня столько золота. Я предпочел выкупить поместье немного погодя. Но негодяй Марион оказался подставным лицом другого негодяя – Малена. И все-таки Гондревиль вернется в руки законных владельцев! Это уж моя забота. Четыре часа тому назад я взял Малена на прицел, вот-вот и был бы ему конец. Ну а уж если он умрет, так Гондревиль пустят с торгов и вы сможете его купить. В случае моей смерти моя жена передала бы вам письмо с указаниями, как все это сделать. Но этот разбойник сказал своему приятелю Гревену, такому же проходимцу, что господа де Симезы участвуют в заговоре против первого консула, что они скрываются где-то здесь и лучше выдать их и от них отделаться, а тогда уж нечего будет беспокоиться насчет Гондревиля. Когда я увидел двух матерых шпионов, приближавшихся ко мне, я разрядил карабин и не теряя времени бросился сюда, предполагая, что вам известно, куда и каким образом можно дать знать об этом молодым господам. Вот и все.

– Вы достойны быть дворянином! – сказала Лоранса, протягивая руку Мишю, который хотел было опуститься на колени, чтобы поцеловать ее. Но Лоранса заметила это движение и, удержав его, сказала: «Не надо, Мишю», – причем эти слова были произнесены таким тоном и сопровождались таким взглядом, что Мишю почувствовал себя в этот миг столь же счастливым, сколь несчастным он был целых двенадцать лет.

– Вы вознаграждаете меня так, словно я уже сделал все то, что мне еще предстоит сделать, – сказал он. – Слышите их, рыцарей гильотины? Пойдемте в другое место, там поговорим.

Мишю подъехал к графине справа, так что Лоранса оказалась к нему спиной, и, взяв кобылу под уздцы, проговорил:

– Не беспокойтесь ни о чем, только сидите покрепче, подгоняйте лошадь да берегите лицо от веток.

Потом они целых полчаса неслись во весь опор, кружили, делали петли, возвращались вспять, пересекали собственный след на полянках, чтобы запутать его, пока наконец, добравшись до места, Мишю не остановился.

– Я уже не понимаю, где нахожусь, хотя лес я знаю не хуже вас, – сказала графиня, озираясь вокруг.

– Мы в самой чаще, – ответил он. – За нами гнались два жандарма, но мы спасены!

Живописной местности, куда управляющий привел Лорансу, суждено было сыграть столь роковую роль в судьбе главных персонажей этой драмы и в судьбе самого Мишю, что историк обязан описать ее. Притом, как мы увидим впоследствии, этот пейзаж стал знаменит и в юридических летописях Империи.

Нодемский лес в стародавние времена принадлежал монастырю Нотр-Дам; монастырь этот был захвачен, ограблен, разрушен и совершенно исчез с лица земли со всеми монахами и имуществом. Лес же, предмет всеобщих вожделений, был присоединен к владениям графов Шампанских, которые со временем заложили его и допустили его продажу с торгов. За шесть истекших столетий природа покрыла развалины монастыря богатым и могучим зеленым покровом и настолько заглушила все следы этой прекрасной обители, что об ее существовании напоминала лишь небольшая возвышенность, поросшая великолепными деревьями и окруженная густым непроходимым кустарником; Мишю с 1794 года постарался сделать ее еще неприступнее, засаживая все прогалины колючей акацией. У подножия возвышенности образовалось болотце, а это служило доказательством того, что некогда здесь бил ключ, чем, видимо, и объяснялась закладка монастыря именно в этом месте. Только владелец Нодемского леса и мог разобраться в этимологии этого названия, насчитывавшего уже восемь столетий, и он один мог обнаружить, что в самой чаще леса некогда стоял монастырь. Однажды, из-за возникшей тяжбы, маркизу де Симезу пришлось изучить документы, относящиеся к лесу, и таким образом он случайно узнал об этом давно забытом обстоятельстве; заслышав же первые раскаты революционного грома, маркиз не без тайной мысли, о которой легко догадаться, стал разыскивать место, где раньше стоял монастырь. Мишю, отлично знавший лес, разумеется, помог хозяину в этих поисках, а осведомленность лесничего в этой области позволила ему в конце концов определить местоположение монастыря. Обследовав пять главных лесных дорог, по большей части совсем заглохших, лесничий обнаружил, что все они сходятся у холма и болотца, куда в далеком прошлом, вероятно, стекались паломники из Труа, из Бар-сюр-Об, из арсийской и сен-синьской долин. Маркиз задумал произвести раскопки, но для этого он мог нанимать только людей из других местностей. Теснимый обстоятельствами, он вынужден был прекратить эти работы, но в голову Мишю запала мысль, что под холмом скрыты либо какие-нибудь сокровища, либо фундамент монастыря. Мишю продолжал эти археологические изыскания; он обнаружил, что в одном месте, между двух деревьев, на уровне болота, там, где спуск с холма особенно крут, под землей простукивается полое пространство. Однажды, в светлую ночь, он вооружился киркой и пришел сюда; вскоре ему удалось откопать ход в подвал и каменную лестницу. Болото, достигавшее в самых глубоких местах трех футов, образовало заводь в виде лопаты, ручка которой как бы выходила из холма, и можно было подумать, что из недр искусственной скалы бьет источник, который тут же теряется, всасываясь в почву огромного леса. У болотца, окруженного деревьями, любящими влагу, – ольхой, ивой, ясенем, – сбегалось несколько тропинок; это были остатки прежних дорог и просек, да и те заросли. Вода, на вид стоячая, а в действительности проточная, вся покрыта крессом и растениями с широкими листьями и представляет собой сплошную зеленую скатерть с еле различимыми краями, поросшими тонкой густой травой. Источник находится так далеко от всякого жилья, что ни одно живое существо, – разве что лесной зверь, – не забредет сюда напиться. Лесники и охотники были убеждены в том, что под этим болотом ничего не может быть; кроме того, их отпугивала непроходимая трясина у подножья холма; поэтому никто никогда не бывал здесь, не исследовал и не осмотрел этот уголок, относящийся к самой древней части леса; а когда началась вырубка и очередь дошла до этого места, Мишю сделал тут заповедник. К погребу примыкает сводчатая кладовая, чистая и сухая, целиком сложенная из тесаного камня, вроде так называемых in pace – монастырских темниц. Сухость этого подвала, сохранность лестницы и свода объяснялись тем, что люди, разрушившие монастырь, не тронули источника, а также тем, что верхние воды сдерживались стеной из цементированного кирпича, по-видимому очень толстой и напоминавшей стены древнеримской кладки. Мишю заложил вход в убежище большими камнями; чтобы никто не узнал о подземелье и не мог до него добраться, лесничий взял за правило непременно всходить на холм и спускаться к подвалу по круче, а не со стороны болотца. Когда беглецы достигли этого места, луна серебрила своим волшебным светом вершины покрывавших холм вековых деревьев, играла в густой чаще, которую пересекали сходившиеся здесь дороги, придавая древесным купам различные формы – они были то круглые, то клинообразные, то состояли из одного дерева, то представляли собою целую рощицу.

Отсюда взор невольно устремлялся в убегающие перспективы, следовал по извилинам тропинки, по величественной лесной просеке, вдоль стен почти черной зелени. Свет, падавший сквозь ветви на перекресток, вдруг зажигал несколько алмазов в спящей, притаившейся воде, среди светлых бликов кресса и кувшинок. Глубокое безмолвие, царившее в этом живописном уголке, нарушалось лишь кваканьем лягушек, а буйные ароматы лесных дебрей внушали мысли о счастливой вольности.

– Действительно ли мы в безопасности? – спросила графиня.

– Да, барышня. Но каждому из нас еще предстоит работа. Привяжите лошадей к деревьям на холме и обмотайте им морды платками и вот этим, – сказал он, протягивая ей свой галстук, – обе наши лошадки – умницы, они поймут, что надо молчать. А потом спуститесь по той круче, что прямо над водой; смотрите не зацепитесь амазонкой. Я буду ждать вас внизу.

Пока графиня укрывала лошадей, привязывала их и обертывала им морды, Мишю отвалил камни от входа в подземелье. Графиня, считавшая, что отлично знает свой лес, была крайне изумлена, увидя себя под сводом подвала. Мишю с ловкостью настоящего каменщика вновь заложил вход камнями. Едва он покончил с этим, как в ночной тишине раздался конский топот и голоса жандармов; но это не помешало Мишю спокойно высечь огонь из огнива, зажечь еловую веточку и отвести графиню в тайник, где еще лежал огарок свечи, которым он пользовался при осмотре подземелья. Железную дверь толщиной в несколько линий, однако местами уже проеденную ржавчиной, управляющий починил, и ее можно было запирать на засовы, для которых с обеих сторон были проделаны отверстия. Изнемогая от усталости, графиня села на каменную скамью, над которой еще сохранилось вделанное в стену кольцо.

– Вот у нас и гостиная для приятной беседы, – пошутил Мишю. – Теперь жандармы могут рыскать вокруг сколько угодно; самое худшее, что они могут сделать – это захватить наших лошадей.

– Захватить наших лошадей – значит, погубить моих братьев и господ д'Отсэров, – возразила Лоранса. – Скажите же, что вам известно?

Мишю передал то немногое, что ему удалось подслушать из разговора Малена с Гревеном.

– Они уже на пути в Париж, утром они будут там, – сказала графиня, выслушав его.

– Значит, они погибли! – вскричал Мишю. – Вы же понимаете, что за всеми, кто въезжает и выезжает, будут у заставы тщательно следить. Мален чрезвычайно заинтересован в том, чтобы мои хозяева с головой себя выдали и их можно было бы казнить.

– А я-то ничего не знаю о главном плане! – воскликнула Лоранса. – Как предупредить Жоржа, Ривьера и Моро? Где они? Однако мы должны позаботиться прежде всего о братьях и д'Отсэрах; во что бы то ни стало догоните их.

– Телеграф[22]22
  Телеграф. – Речь идет об оптическом телеграфе. Передача осуществлялась с высоких сигнальных башен.


[Закрыть] опередит лучшего скакуна, – возразил Мишю, – а ведь никого из дворян, замешанных в заговоре, не станут так выслеживать, как ваших братьев. Если я их догоню, – нужно спрятать их здесь и продержать, пока не кончится вся эта история. Их несчастный отец, видно, действовал по наитию свыше, когда натолкнул меня на это убежище; он предчувствовал, что его сыновья найдут здесь спасение.

– Моя кобыла – из конюшен графа д'Артуа, она от его лучшего английского жеребца, но она уже прошла тридцать шесть лье и падет, не успев домчать вас до цели, – сказала Лоранса.

– У меня тоже хорошая лошадь, – ответил Мишю, – и если вы проехали тридцать шесть лье, то мне предстоит проехать, вероятно, не больше восемнадцати.

– Двадцать три, – поправила она. – Ведь они в пути уже пять часов. Вы их настигнете севернее Ланьи, в Куврэ, откуда они должны выйти на рассвете, переодевшись лодочниками; они рассчитывают въехать в Париж по реке. Вот, – добавила она, снимая с пальца половину распиленного вдоль обручального кольца своей матери, – это единственная вещь, которой они поверят, другую половину я отдала им. Эту ночь они должны провести в лесу, в сторожке, брошенной угольщиками; там их спрячет куврэйский сторож; его сын служит солдатом под их началом. Всего восемь человек. С моими кузенами – господа д'Отсэры и еще четверо.

– Барышня, за солдатами никто гнаться не будет; поэтому мы должны заботиться только о господах де Симонах, а остальные пусть спасаются как хотят. Довольно и того, что мы им крикнем: «Берегись!»

– Оставить д'Отсэров на произвол судьбы? Ни за что на свете! – ответила она. – Спастись или погибнуть они должны только вместе!

– Но ведь это мелкие дворяне, – возразил Мишю.

– Верно; у них нет титула, они просто дворяне, я это знаю; но они в родстве с Сен-Синями и Симезами. Словом, задержите моих братьев и д'Отсэров и обсудите с ними, как лучше всего добраться до этого леса.

– А в лесу жандармы! Слышите? Они совещаются.

– Как бы то ни было, но сегодня вам уже дважды повезло. Ступайте! Приведите их, спрячьте в этом подземелье, тут их никто не найдет! Я ничем не могу вам помочь, – сказала она с отчаянием, – я только привлекла бы внимание врагов. Когда полицейские увидят, насколько я спокойна, им никак не придет в голову, что мои родственники могли вернуться в лес. Значит, весь вопрос в том, как добыть пять хороших лошадей, на которых можно было бы за шесть часов домчаться из Ланьи до нашего леса, – пять лошадей, которым суждено пасть от изнеможения где-нибудь в лесной чаще.

– А деньги? – возразил Мишю, сосредоточенно обдумывая слова молодой графини.

– Сегодня ночью я дала братьям сто червонцев.

– В таком случае я отвечаю за них! – воскликнул Мишю. – Однако, если мы их тут спрячем, вам придется отказаться от удовольствия видеться с ними; моя жена или сын будут приносить им пищу два раза в неделю. Но так как за самого себя я поручиться не могу, на случай беды знайте, барышня, – в основной балке на чердаке моего домика есть отверстие, проделанное сверлом. Отверстие закрыто большим клином, а внутри спрятан план одного из лесных участков. Деревья, отмеченные на плане красной точкой, в лесу отмечены черным значком на нижней части ствола. Каждое из этих деревьев – указатель. Под третьим старым дубом слева от каждого из этих деревьев, в двух футах от ствола, в прямом направлении, спрятаны жестяные трубки; они зарыты на глубине семи футов; в каждой из них по сто тысяч франков золотом. Эти одиннадцать деревьев, – их только одиннадцать, – все богатство Симезов, раз у них отняли Гондревиль.

– Дворянству понадобится лет сто, чтобы оправиться от нанесенных ему ударов, – медленно проговорила мадмуазель де Сен-Синь.

– А пароль какой-нибудь есть? – спросил Мишю.

– «Франция и Карл» – для солдат, «Лоранса и Людовик» – для господ д'Отсэров и Симезов. Боже мой! Увидеть их вчера в первый раз после одиннадцати лет разлуки, а сегодня узнать, что им грозит смерть, и какая смерть! Мишю, – сказала она с грустью, – будьте в эти пятнадцать часов столь же осторожны, сколь вы были преданны и самоотверженны все эти двенадцать лет. Если с братьями случится несчастье, я этого не перенесу. Нет, – поправилась она, – я не умру, я должна убить Бонапарта.

– Если все погибнет, мы двое останемся жить ради этой цели.

Лоранса взяла грубую руку Мишю и крепко пожала ее, как это принято у англичан. Мишю взглянул на часы: была полночь.

– Надо выйти отсюда во что бы то ни стало, – сказал он. – Горе жандарму, который вздумает преградить мне дорогу! Что касается вас, то я не могу вам приказывать, ваше сиятельство, а все-таки возвращайтесь-ка вы потихоньку в Сен-Синь. Они там, отвлеките их.

Освободив вход от камней, Мишю не услыхал никаких звуков. Он бросился на траву, приложил ухо к земле и быстро вскочил:

– Они на опушке, в направлении Труа, – сказал он. – Здорово я их одурачу!

Он помог графине выкарабкаться и снова заложил вход камнями. Покончив с этим, Мишю услышал нежный голос Лорансы, которая звала его – прежде чем уехать, ей хотелось убедиться, что он уже на коне. Когда он обменялся со своей молодой госпожой последним взглядом, у этого сурового человека на глазах выступили слезы, у нее же глаза были сухи.

– Он прав: надо их отвлечь! – решила она, когда кругом все стихло. И она вскачь помчалась в Сен-Синь.

Госпожа д'Отсэр понимала, что Революция еще не кончилась, и ей было хорошо известно, что такое упрощенное судопроизводство того времени; поняв, что ее сыновьям грозит смерть, она скоро справилась с обмороком и вновь обрела силы именно благодаря тому страшному потрясению, которое сначала повергло ее в беспамятство. Подстрекаемая каким-то жестоким любопытством, она сошла в гостиную и увидела здесь картину, действительно достойную кисти жанрового живописца. Кюре по-прежнему сидел за ломберным столиком и машинально перебирал фишки, украдкой поглядывая на Перада и Корантена, которые разговаривали вполголоса, стоя у камина. Не раз проницательный взгляд Корантена встречался с не менее проницательным взглядом кюре; но, подобно двум одинаково сильным противникам, которые, скрестив клинки, опять возвращаются к исходной позиции, – оба сразу же отводили глаза. Старик д'Отсэр стоял, точно цапля, не сходя с места, рядом с толстым, большим и алчным Гуларом, в той самой позе, какую принял под влиянием ошеломляющих событий. Мэр хоть и был одет как буржуа, всегда напоминал лакея. Оба растерянно уставились на жандармов, среди которых все еще стоял плачущий Готар; руки его были так крепко скручены, что посинели и отекли. Катрина хранила тот же простоватый и наивный вид и вместе с тем оставалась такой же непроницаемой. Вахмистр, совершивший, по мнению Корантена, большую глупость, задержав этих славных ребят, не знал, уйти ему или оставаться. Он стоял в задумчивости посреди гостиной, положив руки на эфес сабли и уставившись на парижан. Ошеломленная чета Дюрие и прочая челядь составляли группу, как бы воплощавшую крайнюю тревогу. Если бы не судорожные всхлипывания Готара, можно было бы расслышать, как пролетает муха.