Текст книги "Астральная проекция: Хроники внетелесных переживаний (ЛП)"

Автор книги: Оливер Фокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Оливер Фокс
Астральная проекция: Хроники внетелесных переживаний.

ГЛАВА 1
ПЕРВЫЕ СНОВИДЕНИЯ И ТРАНСОВЫЕ СОСТОЯНИЯ

В виду той особой роли, которую стали играть для меня сновидения в моей дальнейшей жизни, думаю, правильно будет начать это повествование прямо с тех дней, когда я был ещё очень молод, и мимо моего дома по улице Seven Sisters Road с лязгом проезжали маленькие весёлые конки[1]1
  Вид общественного транспорта того времени (трамвайный вагон, запряженный парой лошадей). – И.Х.


[Закрыть] с их звонкими колокольчиками. В этой главе я постараюсь пролить свет на некоторые важные события того времени, хотя, естественно, оценить их важность я смог лишь спустя многие годы. Думаю, это сможет помочь разобраться в вопросе о том, были ли мои проекции овозможены врождённой психической ненормальностью; но следует помнить что, хотя, вообще-то, парапсихические переживания и отвергают как бессмысленные и воображаемые, они совершенно обычны в раннем возрасте.

Будучи ребёнком, я жил от болезни к болезни (первыми услышанными мною словами, которые я могу вспомнить, были: «опять ангина»); и жизнь для меня часто останавливалась, превращаясь в однообразный постельный режим, оживляемая только горячими припарками и очень противными лекарствами. Да, я определённо был слабым и нервозным. Однако я не желал играть такую роль, и латунный крест, вмощённый в мостовую возле Церкви Святого Креста [Holyrood] в Саутгемптоне, ещё отмечает то место где я однажды лежал на спине и бился ногами о землю к смущению своей матери и в ущерб моей белой матроске.

Из этого можно заключить, что я всё-таки был немного темпераментным.

Оглядываясь назад, мне кажется, что в те ранние годы, когда мне ещё не было семи-восьми лет, мои сновидения относились, в основном, к разновидности кошмаров. Думаю, что должны были быть и радостные, но, за несколькими исключениями, они не оставили следа в моей памяти, и я помню, что когда отправлялся спать, то боялся сновидений. Большинство этих кошмаров ничем особым не отличались, но было два повторяющегося характера, они-то и имеют особое отношение к нашему предмету – астральной проекции.

Первый из них я назвал сновидением двойника. В этом сновидении моя мать и я сидели вместе в обеденной комнате, почти всегда вечером, горела керосиновая лампа, и пламенел уютный огонь в камине. Поначалу всё казалось вполне естественным, но вскоре в этой мирной картине происходило странное изменение. Моя мать прекращала разговаривать, и начинала пристально в меня всматриваться своими красивыми, повелительными глазами, при этом свет от лампы и огня тускнел, тогда как другой свет – золотистый, казалось приходящий из ниоткуда – заливал комнату. Затем открывалась дверь и другая мать, одетая точно так же вплоть до мельчайших деталей, входила и направлялась ко мне, и она также безмолвно смотрела своими красивыми, чарующими глазами. Затем на меня накатывал ужасный страх и после обычных усилий закричать, я просыпался с криком на устах.

Моя мать, которую я волею судьбы потерял слишком рано – она умерла, когда мне было тринадцать – казалась самой любимой из всего что было в моём мире. Почему же тогда я был переполнен ужасом от того что их было две? Конечно, этот случай противоречил обычному ходу событий бодрствующей жизни, однако чудесное довольно часто случалось в моих снах, но не пугало меня, а принималось как должное, и не распознавалось как неестественное, пока я находился в сновидении. И в то время, и много лет спустя мне казалось, что мой страх берёт своё начало в такой дилемме: я сталкивался с двумя мамами, похожими как две капли воды, и не мог сказать, какая же была моей настоящей. И всё-таки, почему эта неопределённость вызывала такую панику? Теперь я склоняюсь к мнению, что эти сновидения с «двойником» отличались от обыкновенных кошмаров тем, что моё тело находилось в более глубоком состоянии транса, чем обычно бывает во время естественного сна, при этом происходило частичное раздвоение, так что в моё сознание вторгался сильный иррациональный страх, который так часто сопровождает трансовое состояние.

В детстве, сновидения с двойником случались, насколько я помню, с периодичностью в три или четыре раза в год, хотя и через не регулярные промежутки времени. Пока была жива моя мать, почти всегда в них фигурировала именно она, хотя иногда картина менялась, и её место занимал мой отец или кто-нибудь из родственников или друзей. Сегодня я не могу быть уверенным, видел ли я её таким образом во снах после её смерти, но точно помню, что с возрастом эти сновидения случались все реже и реже, и уже много лет как они мне не снятся. Только однажды главным героем такого сновидения была моя жена, а однажды мне приснился мой собственный двойник. В последнем случае, я, кажется, увидел своего призрака-двойника[2]2
  Twin of darkness – букв. близнец тьмы. – И.Х.


[Закрыть], так как я (т. е. он) выглядел очень старым и невероятно озлобленным, но, интересно отметить, что, будучи ошарашен таким дьявольским видом своего двойника, я его не испугался.

Другой кошмар, которому я придаю особое значение, случался намного реже и принимал различные виды, хотя в основе каждого вида лежало одно и то же начало, которое я назвал страхом растяжения. В самом первом случае сновидения такого типа, который я могу припомнить, мне снилась нескончаемая очередь углекопов сваливающих из своих мешков уголь в кучу, которая медленно поднималась всё выше и выше. Что-то, кажется, во мне было связано с этой растущей чёрной горой и постепенно эта связь становилось натянутей и натянутей. Ужасное чувство безысходности, неизбежности – углекопы никогда не прекратят опорожнять свои мешки, чёрная гора никогда не прекратит своё восхождение к небу, а моё мучение будет всё расти и расти пока... Затем следовала паника, усилие закричать и пробуждение.

Последний случай такого сновидения, который я могу припомнить, произошёл, когда мне было около восемнадцати лет. Мне снилось, что мой дедушка и я сидим за ужинным столом. Вдруг он достал из своего кармана трёхпенсовую монету и, зажав её между большим и указательным пальцами, протянул её мне, чтобы показать. «Маленькая трёхпенсовая монета!» – воскликнул он, «но она будет расти, и расти, и ничто никогда её не остановит!» Его голос становился громче, пока не закончился криком: «Она будет расти, и расти, и расти, пока не расколет мир напополам!» Итак, хотя трёхпенсовая монета в моём сновидении и не увеличивалась в своём размере, что-то во мне, казалось, было связано с какой-то невидимой монетой и вот оно-то и напрягалось, пока она становилась всё больше и больше, подчиняясь жуткому монологу моего деда. Затем следовало то же самое ужасное чувство неизбежности и беспомощности, заканчивающееся паникой. Я вторил его крику, что и разрушало кошмарный сон.

Когда я был совсем маленьким, четырех-пяти лет отроду, эти сновидения растяжения то и дело вторгались в мою бодрствующую жизнь. Как и многие дети, я временами погружался в воображение, когда играл со своими игрушками и даже просто сидя, глядя в никуда. Вдруг комната незаметно преображалась, хотя всё выглядело как и прежде, и мною овладевал страх. Я не мог понять природу этого изменения, и объяснял её себе словами: «происходит что-то не так». Я мог, скажем, держать одну руку на столе и одну на спинке своего кресла. Иллюзия состояла в том, что я не мог убрать свои руки и что стол и кресло очень медленно раздвигались и растягивали меня, при этом одной частью своего ума я понимал, что в действительности они не двигались. Возможно, именно это понимание препятствовало страху достичь размеров кошмара и закончиться паникой. Я боролся, чтобы отдёрнуть руки и затем, внезапно, всё ставало на свои места. Я был свободен, но ошеломлён случившимся. Однажды, когда я взялся руками за вязаный футляр своего ящика с игрушками, мне показалось, что сетка (вязания) растягивается и разводит мои пальцы. Когда «происходило что-то не так», неважно при дневном ли свете или при лампе, освещение изменялось аналогично тому, как описано в сновидении двойника.

Думаю, что эти кошмары с растягиванием также вероятно были следствием необычного физического состояния, при котором тело находится в необычайно глубоком трансе, а этому состоянию свойственен особый страх. Здесь также, возможно имело место незначительное раздвоение тел, которое и вызвало в моём сознании идею напряжения или натяжения. Переживания растяжения в состоянии бодрствования, очевидно, были вызваны самогипнозом.

На этом этапе, вполне возможно, что некоторые из моих читателей психоаналитического склада ума могут поддаться искушению заметить: «Этот малый, Фокс, кажется, уже выбил основание из-под своих экспериментов с проекцией! В раннем детстве, им владели идеи двойника и растяжения, так что всё последующее вытекает из этих двух фактов. Его так называемые внетелесные приключения не что иное, как чистое воображение».

Да, если бы я был единственным человеком, у которого имеются такие переживания, то такая критика заслуживала бы серьезного к себе внимания, хотя даже и тогда, я думаю, было бы очень трудно дать психоаналитическое объяснение всем фактам этого дела. Но достаточно только обратиться к книге «Тайна человеческого двойника» Ральфа Ширли[3]3
  Ralph Shirley. The Mystery of the Human Double, 1937. – И.Х.


[Закрыть], чтобы увидеть, какое огромное количество подтверждающих свидетельств последовало за публикацией моей статьи «Астральные Врата»[4]4
  The Pineal Doorway. – И.Х.


[Закрыть], опубликованной в журнале «Оккультное Обозрение» за апрель 1920 года. Хотя, по моему мнению, переживания, изложенные в этой главе, представляют несомненный интерес в том отношении, что они проливают свет на мой психический склад, я не думаю, что можно сказать, что они обуславливают результаты моих исследований. Лично я склонен искать в своём гороскопе, к которому я обращусь позже, истинное объяснение тем силам, которые явили себя в моей жизни, вызывая сперва сновидения двойника и растяжения, а позже – переживания, которые и составляют предмет этой книги.

* *

Временами, в самый момент перед погружением в сон, я видел сквозь закрытые веки множество небольших серовато-голубых или розовато-лиловых вибрирующих кружков. Теперь я мог бы описать эту структуру как нечто напоминающее лягушачью икру, которая находилась на самой границе моего поля зрения. Сначала эти круги были пустыми, но вскоре в каждом круге появлялись маленькие оскаленные рожи с пронзительно смотрящими глазами голубовато-стального цвета, при этом я слышал хор издевательских голосов, говоривших скороговоркой, как бы в такт с вибрациями: «That is it, you see! That is it, you see!» Они всегда говорили одно и то же, но я так никогда и не смог выяснить происхождение этих слов или разгадать их смысл, если он вообще был. И, так как появление этих лиц всегда предвещало особенно неприятный кошмар, я стал бояться их появления.

Такое положение дел просуществовало два-три года, хотя следует помнить, что лишь с неравными промежутками в несколько недель я видел эти круги, а затем пришла совершенно необъяснимая развязка. Однажды вибрирующие круги появились вновь, поначалу пустые, но вдруг они стали наполняться маленькими стеклянными бутылочками для чернил и кошмар не наступил! После этого я стал совершать трюк детского волшебства. Когда появлялись пустые круги, я давал команду: «Да превратятся они в чернильницы!» (в те дни я путал бутылочку чернил с чернильницей). И точно, появлялись маленькие стеклянные бутылочки и никакого кошмара. Но если я слишком торопился, или оскаленные рожи появлялись первыми, тогда я слышал их бессмысленные слова, и затем следовал кошмар. Этот странный случай представляет собой хорошую иллюстрацию силы внушения, но имеет также и глубокое значение, так как в нескольких из своих внетелесных переживаний я замечал за золотистым сиянием, наполняющим комнату, этот еле заметный вибрирующий занавес из круговых ячеек. Я не знаю что это такое, но я уверен, что они всегда присутствует на заднем плане (во время внетелесного переживания), и их можно увидеть, если сосредоточить на нём внимание, хотя они и остаются часто незамеченными из-за отвлекающего характера других явлений. Только вот в моих опытах с проекцией эти вибрирующие круги оставались пустыми. Лишь в раннем детстве в них появлялись злые рожи или дружественные чернильницы.

* *

В комнате, в которой я спал, находился газовый светильник, который уже успел стать предметом старины. Сквозь прозрачное стекло светильника я мог видеть яркое веерообразное пламя с центральным конусом тёмнофиолетового или тёмно-синего цвета, из которого вверх вырывались маленькие красные искры. Я по обыкновению наблюдал за этими восходящими искрами в дремотном состоянии – то, как они пересекали тёмное пространство и терялись во внешнем сиянии – и при этом иногда неожиданно «происходило что-то не так». Свет от газового пламени тускнел, и комнату заливал уже другой свет – таинственный, бледно-золотистый, идущий из ниоткуда. Слышался странный шум – потрескивание и пощёлкивание, в то время как маленькие вспышки голубого пламени, подобно миниатюрным молниям, выскакивали из углов комнаты. А затем являлся призрак – человек с изуродованным лицом, или волк с огненными глазами, или лев, или огромный змей, или большой чёрный медведь ростом до потолка – всё это я видел в разное время. А я только вопил, и вопил. Призрак стоял вполне спокойно, грозно на меня смотря, и я мог слышать, как моя мама взбегает по лестнице в ответ на мой отчаянный крик, но как только она поворачивала дверную ручку, страшилище исчезало и всё снова «ставало на свои места».

Должно быть, это очень раздражало мою мать, но она всегда была со мной доброй и ласковой. Она, конечно же, думала, что мне приснился сон, и убеждала меня, что это всего лишь кошмар. Ну, теперь-то я знаю, что это не так. Эти переживания, которые были довольно редкими и вероятно закончились к тому времени, когда мне исполнилось шесть лет, несомненно, явились следствием самонаведенного транса от пристального всматривания в газовое пламя. Подобные призраки, световые и звуковые явления – обычное дело в трансовом состоянии, которое является прелюдией к сознательной проекции. Есть, однако, одна вещь, которая всё ещё озадачивает меня: я не могу понять почему мои крики не прерывали транс до того как моя мама входила в комнату. Возможно, моя память оказалась ненадежной в отношении точного момента исчезновения призрака, но я чувствую, что это ничего не объясняет.

Только в одном подобном случае мне не было страшно. Я имею в виду случай, когда мне померещилось, как какой-то маленький, смешной паренёк, весь в коричневом, очень похожий на тех гномов, от вида которых в наши дни каждый уже немного устал, взобрался на мою кровать и широко улыбнулся. Он указал на каминную решётку, находящуюся рядом, на которой затем появился яркий световой круг, напоминающий круг от проекционного аппарата, но я не думаю, что видел хотя бы один из них в то время. В этом круге стала показываться сначала туманная, но постепенно приобретающая очертания, очаровательная, ярко расцвеченная картина скотного двора. Всё пребывало в движении. Лошади, коровы, собаки, и т.д., все двигались; в пруду плавали утки; и женщина в голубом платье махала рукой из дверей дома. Вскоре картина угасла, гном удалился с прощальным поклоном и улыбкой на лице, и я остался один, кажется бодрствующим и удивлённым. Главным интересным моментом здесь является световой круг, поскольку в последующие годы мне снова предстояло его увидеть, хотя уже и без гнома и скотного двора, к тому же, и другие исследователи отмечали подобное явление.

* *

Есть у меня соблазн рассказать ещё об одном событии из раннего детства, хотя оно и не имеет прямого отношения к предмету проекции. Я лежал днём в кровати и был очень раздосадован – возможно, я слишком плохо себя вёл и был отправлен в постель раньше обычного. Жизнь казалась скучной, родители несправедливыми, а отправиться спать означало видеть сны и скорее всего плохие. Но ничего не поделаешь. Итак, я закрыл глаза, и сразу же услышал восхитительнейшее звучание, похожее на звучание небесных серебряных труб. Вновь открыв глаза, меня ждало удивление – я заморгал от слепящего утреннего света,... ночь закончилась! Казалось, она прошла в одну секунду, и спустя почти пятьдесят лет это остаётся единственным событием такого характера. Хотя я могу просыпаться, не помня сновидений, всё же я чувствую, что находился в постели несколько часов, к тому же остаётся чувство, что сновидение было, только я его не помню.

* *

Да!.. Великие перемены произошли на улице Seven Sisters Road. Веселые маленькие забавные конки уже давно отправились на свалку, а лошади, что их тащили – пасутся на Елисейских полях, по крайней мере, я надеюсь на это. Однако старый дом всё ещё стоит, и время от времени, я прохожу этой дорогой, чтобы взглянуть ещё раз на окна тех комнат, в которых «происходило что-то не так» так много лет назад.

В самом парке Финсбери изменения не такие большие. Деревья, что мы знали, всё ещё величаво стоят, как и один из питьевых фонтанчиков, которым мне запрещено было пользоваться. Иногда, когда я сижу там, я могу видеть, пусть и в воображении, одну очень милую даму, красота которой никогда не угаснет. Она приходит сквозь годы, чтобы поприветствовать меня, а маленькие золотистые кудри, что венчают её лоб, сияют в лучах солнца.

ГЛАВА 2
В ПРЕДДВЕРИИ ПОИСКОВ

После событий, изложенных в предыдущей главе, может показаться немного неожиданным то, что сновидения вызвали во мне такой всепоглощающий к себе интерес; но на протяжении моего юношества моё здоровье всё улучшалось, и атмосфера преследующих кошмаров тех лет осталась в прошлом. И теперь, в мои пятьдесят, я всё ещё остаюсь чувствительным, но достаточно крепким орешком.

Будучи школьником, я в целом был вполне нормальным: двигателе-моделирование, пневматические ружья, зрелищные химические эксперименты, самодельные фейерверки (преждевременно взрывающиеся), белые мыши, марки, бокс, гимнастика, гребля, и катание на велосипеде – так проходила жизнь, достаточно приятно, и внешне лишённая необычных психических событий. Полагаю, что я был необычен в трёх вещах, которые я опишу очень кратко ради того, чтобы дополнить картину этой переходной стадии, которая соединяет (во времени) непонятные события моего раннего детства с началом моих исследований.

Когда мне исполнилось тринадцать, я потерял свою мать, а через шесть месяцев за ней последовал мой отец. Дни в парке Финсбери закончились, и я отправился жить к своему деду в Саутгемптон. Я был слишком молод, чтобы полностью осознать свалившееся на меня несчастье, но, по крайней мере, оно изменило моё отношение к смерти, которой, до этого случая, я весьма боялся. И хотя умирать, должно быть, болезненно, я чувствовал, что за могилой я точно встречусь со своей мамой и эта мысль лишила таинственный загробный мир большинства его ужасов и сильно возбудила мой интерес к проблеме жизни после смерти. Красивая мама, сильный папа – ещё недавно судьи моей судьбы – где они теперь? Что с ними случилось? Я читал журнал «Лайт» и Стейнтона Мозеса.[5]5
  William Stainton Moses – автор нескольких книг по спиритизму, один из основателей спиритического журнала «Лайт». – И.Х.


[Закрыть]

С подачи школьного друга я окунулся даже в столоверчение и планшет [спиритизм], но результаты были ни убедительными, ни поучительными. Вскоре, я бросил эти эксперименты, но продолжал читать о спиритизме всё, что попадалось мне под руку.

Моя вторая необычность была почти что стыдом и очевидным доказательством, что Фокс действительно чокнутый, т.к. я был поэтом и люди, которым всегда всё лучше известно, предрекали мне большое будущее. Поспешу добавить, что действительно замечательным перспективам моих школьных усилий не суждено было сбыться. Талант дозрел до некоторой степени, но позже, когда мои научные занятия стали поглощать меня всё больше и больше, моя муза помахала мне рукой и удалилась. Теперь я сомневаюсь, все ли те ранние поэмы были работой лишь моего сознания. Часто у меня возникало чувство неуютности и беспокойства, и тогда я знал, что сейчас буду писать следующую «поэму». Затем, сразу же, в моём мозге образовывались слова, и я чувствовал ритм. Да, сейчас я склоняюсь к мнению, что какой-то развоплощённый поэт пытался извлечь музыку из очень простого инструмента попавшегося в его распоряжение. Вот почему я это считаю заслуживающим упоминания в этой книге.

Третья моя необычность имеет прямое отношение к нашему предмету – астральной проекции. Хотя я был не безразличен к прелестям Дня, его тёмная сестра Ночь была мне намного дороже. День в основном оказывал поверхностное воздействие на пять чувств, но Ночь проникала глубже и, возможно, достигала до шестого. Я был очарован луной и звёздами и величественным небосводом. Иногда зимой эта страсть к Ночи брала верх над моей любовью к уюту. Подчиняясь её странному зову, я чувствовал себя обязанным покинуть уютный очаг и свои марки, и пойти гулять по одинокому пустырю под чарующими звёздами. А иногда я взбирался по лестнице, приставленной к старой римской стене, которая ограничивала одну сторону нашего сада, и сидел полузамёрзший, созерцая прекрасную луну. Да, я любил Ночь, но разве она не царица той зачарованной местности – Царства Сновидений?

Кошмары стали редкими и, в основном, ничего особенного из себя они уже не представляли, их появление можно было списать на неумеренный ужин. Волшебное и прекрасное всё больше и больше проявлялись в моей жизни в сновидениях; появились сновидения нового типа, вызвав у меня к себе небывалый интерес. Гадательная сторона снов меня никогда не привлекала. Я просмотрел один популярный сонник и сразу же решил, что всё это полная ерунда, мнение, которого я придерживаюсь до сих пор, поскольку, хотя определённые сновидения и могут иметь вещее значение для определённых людей, символы, которыми они говорят, изменяются согласно особенностям душевного состава сновидца, а попытки стандартизировать их наподобие гадательной книги – абсурдны. Не существует универсального языка снов.

* *

Ко времени окончания моих школьных дней, я пришёл к следующим выводам:

Большинство моих сновидений представляли собой более-менее бессмысленную путаницу, основанную на прошлых событиях и воспоминаниях из прочитанных мною книг. Они могли быть крайне приятными и захватывающими, но я не придавал им никакого значения. В этом я, конечно же, был неправ, но исследования доктора Фрейда ещё многие годы оставались неизвестными широкой публике.

Иногда случалось, что сновидения имели вещее значение, но только в связи с совсем обыденными делами. Мои более зрелые размышления по этому предмету, вместе с некоторыми примерами, можно найти в статье «Вещие Элементы в Сновидениях»[6]6
  The Prophetic Element in Dreams. – И.Х.


[Закрыть], опубликованной в журнале «Оккультное Обозрение» за сентябрь 1920, здесь же я вынужден ограничиться только упоминанием.

Когда мне снилась моя мать, я не осознавал, что она уже умерла, и она не упоминала о своей смерти и не рассказывала ни о чём, касающимся её новой жизни. Таким образом, я не могу быть уверенным в том, что эти сновидения не были полностью обусловлены моей о ней памятью. Тем не менее, эти сновидения были чрезвычайно яркими, и так сильно заряжены её благоухающей атмосферой, что по пробуждении, мне казалось, что я только что был с ней.

В редких случаях мне снились, если можно так сказать, исторические сновидения, основанные на великих событиях, которые могли иметь место в прошлом. Эти сновидения имели две характерные черты: а) в них я не был актёром, но только зрителем, как будто бы в просторном театре на открытом воздухе и б) я никогда не мог вспомнить их в подробностях, сохранялось только общее впечатление по пробуждении. Поначалу я относил эти сновидения к некоему драматическому началу, работающему с моей памятью, оставленной книгами и театральными представлениями, но удивительным было то, что я не участвовал в этой драме. Позже, однако, когда я познакомился с теософией, я стал отдавать предпочтение теории, согласно которой в этих сновидениях я пришёл в соприкосновение с Хрониками Акаши, или, вероятнее всего, с их отражением в Астральном Свете.

Если эти понятия окажутся тёмными для читателя, я вынужден отослать его к любому элементарному учебнику по теософии. Здесь я сделаю краткое отступление от темы. Хотя в глубине души я мистик, я пытаюсь писать эту книгу больше с точки зрения парапсихологии, и теософскими понятиями буду пользоваться так редко насколько возможно и без догматизма. Однако иногда, теософская терминология оказывается полезной, и имеет преимущество в виду своей широкой известности. Вероятно, многие из моих читателей окажутся теософами, вот почему я думаю лучше говорить «астральная» проекция, а не «эфирная», даже если некоторые из моих опытов, быть может, являются скорее эфирными по своей природе, если использовать это слово в теософском смысле и не соотносить его с предполагаемым эфиром учёных. Согласно теософии, эфирный двойник, или же эфирное тело представляет собой тонкую, проникающую в физического тело его копию, через которую циркулирует жизненная сила. Будучи экс-териоризованным, оно не может удалиться более чем на несколько шагов от своего материального двойника, к которому оно прикреплено посредством серебряного шнура, разрыв которого означает смерть. Астральное тело намного более тонкий носитель сознания и, несмотря на то, что оно также соединено посредством другой крайне сложной структуры, или шнура, с физическим телом, оно обладает практически неограниченной свободой, т.к. этот шнур оказывается почти бесконечно растяжимым. Итак, поскольку иногда в своих внетелесных приключениях я, кажется, путешествовал на многие мили, то очевидно, что «астральный» является лучшим термином. Таким образом, я избавлюсь от какой-либо путаницы с «эфиром» учёных и избегу критики со стороны моих друзей-теософов.

Сновидения, в которых я исследовал то, что казалось чудесным небесным миром, демонстрирующим удивительные крайности красоты и уродства, привлекательности и отвращения, надежды и отчаяния. Этот мир был пропитан неописуемым очарованием, божественной атмосферой, так что, по пробуждении, я чувствовал, что даже в адском сновидении (этого типа) я был ближе к Богу, чем в своей уютной комнате, залитой светом утреннего солнца.

Сновидения такого характера во время моего юношества случались не часто, но моя молодость была богата на них и они порождали духовное неудовлетворение, которое воевало против моего растущего интереса к официальным наукам и наслаждения мирскими страстями. Земля была прекрасна, но небесные сны ещё прекрасней. Память прекрасного не от мира сего преследовала меня.

В этих снах я, во многих случаях, замечал то, что, кажется, было проявлением некоторого изначального божественного закона. А именно: если смело стать лицом к фигуре, воплощающей страх, она либо рассеется, либо превратится в нечто красивое, что всегда и случалось, когда пробуждалось моё сострадание, которое и побеждало моё отвращение.

Я наблюдал, что иногда в кошмарном или мучительном сновидении обычного, не-небесного характера, сам факт моих мучений вызывал мысли: «Но этого же не может быть! Этого не могло случиться со мной! Должно быть я сплю!» И далее: «Довольно с меня. Я просыпаюсь!» И я ловко спасался от ситуации, отталкивая от себя сновидение и просыпаясь. В те дни я никогда не осознавал те огромные возможности, что таит в себе это открытие, хотя моё любопытство и разгоралось до некоторой степени. Мне было интересно, почему лишь изредка получалось узнать в сновидении, что это сновидение, и откуда эта возможность? Думаю, я упустил важность этого переживания потому, что выяснил, что и с другими случалось то же самое. Интересно отметить, что хотя многие люди могут таким образом спасаться от кошмара, лишь очень немногие могут знать во сне, что видят сон, если этот сон приятный или самый обыкновенный. Возможно, что именно интенсивное эмоциональное напряжение пробуждает критическую способность сознания, заставляя её доказывать, что необычные обстоятельства сновидения слишком далеки от обыденной жизни, чтобы быть настоящими.

* *

Вот так в мои школьные годы были приведены в действие силы, которые протолкнули меня сквозь Врата Сновидений на мой поиск, и время было как раз подходящим, чтобы начать великое приключение. Да, оно было «великим» для меня, что бы ни думали другие, и так как я по своей природе достаточно самоуверенный человек, зачем мне проявлять скромность, которой у меня в действительности нет? Но я хотел бы подчеркнуть следующее: Единственной причиной моей сосредоточенности на сновидениях было присутствующее в некоторых из них Прекрасное и Божественное, которых я ревностно желал, но не мог найти в реальном мире. Я ничего не знал об астральной проекции, как впрочем, не имел ни малейшего представления о тех неожиданных поворотах событий, которым вскоре суждено было произойти. Я отправился на поиски Прекрасного, а в конце убедился, по крайней мере, к своему удовольствию, что наделён бессмертной душой.