Текст книги "Перпендикулярный мир"

Автор книги: Ольгерд Ольгин

Соавторы: Михаил Кривич,Георгий Николаев,Николай Блохин,Авдей Каргин,Анатолий Гланц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Случилось же то, что портфель глухо стукнулся о ствол вековой липы, но не вывалился из рук, а лишь распахнулся. И от этого удара в полном соответствии с законами механики выскочил из портфеля пакет с огурцами, а вслед за ним грохнулась и рассыпалась на тысячу осколков бесценная антикварная вазочка, выигранная в лотерее. Лопнула аптечная резинка, скреплявшая свиток рукописей, лёгкий ночной ветер подхватил исписанные листы и лениво погнал их по тротуару…

Не видел всего этого Юрий Тихонович, не стал он оборачиваться на грохот разбитой ценности и не вспомнил вовсе, что лежало в хрупком сосуде. Не до того ему было.

Он ворвался в телефонную будку и, не дав себе ни секунды передышки, грохнулся на пол, дёрнул что было силы рычаг. Время понеслось и замелькало, словно пятнистый футбольный мяч…

Теперь-то Коркин был осторожен. Пригибаясь, он прополз вдоль забора, затаился в кустах, повертел головой и, никого не обнаружив, шмыгнул в соседний двор. Там он залёг за детской песочницей и оглядел местность. В висках стучало, ноги не слушались, двор кружился и подрагивал.

Ермилова не было видно.

Нигде!

Тихое блаженство снизошло на Юрия Тихоновича. Ушёл он от погони. Нет уже более лейтенанта. Пожил, покуражился – и будет. Теперь дай другим пожить.

Никто не мог уже помешать великим коркинским планам. Взойдёт солнце, и будет день – первый день новой жизни.

Впрочем, здесь авторы взяли на себя лишнее и сами сформулировали те неясные мысли, что бродили в голове Юрия Тихоновича. Ибо в ту минуту вряд ли был он способен па обобщения и высокие слова. Наверное, большинство красивых слов, сказанных знаменитыми людьми по случаю великих свершений – о Рубиконе хотя бы или о Париже, который стоит мессы, – всего лишь выдумка досужих летописцев.

К естественной радости Коркина примешивалось нечто серое и тяжёлое. Так после получения гонорара нас охватывает иногда тоска и безразличие – мы вспоминаем о задолженности по квартплате. Скучно стало Юрию Тихоновичу. Гонка по десятилетиям утомила его. Глаза слипались. Колоссальным усилием воли он заставил себя оторваться от борта песочницы, рывком бросил своё тело к штакетнику, перевалил через него и рухнул в траву.

…Голова раскалывалась. Знойный ветер из пустыни Гоби забрался в рот, да так и остался там, обжигая глотку и укалывая шершавыми песчинками.

Юрий Тихонович щурился от яркого утреннего солнца и пытался вспомнить, как очутился на газоне, где вывозил свой единственный приличный костюм. По кусочкам склеивал он события минувшей ночи.

«Куда я всё-таки забрался? – соображал Коркин. – Сначала дёрнул на двадцать. После встречи с Ермиловым добавил десятку, потом ещё пять. А дальше хоть режь – не помню. Рубанул рычаг, должно быть, на полную катушку. Хотел бы я знать, на что моя машинка способна. Чем чёрт не шутит – глядишь, и в двадцать второй век забрался. Оттого и развезло, Шутка ли…»

Юрий Тихонович отряхнул с костюма ночную пыль, умылся по-кошачьи и, стараясь держаться независимо, вышел на улицу. Первый же встречный развеет его неведение относительно пути, пройденного во времени. Но легко ли, подумайте сами, подойти и спросить: «Какой нынче год?»

Судьба в то утро была к нему благосклонна. У самых ворот стоял дворник с метлой образца двадцатого века; может быть, метла – бессмертное изобретение, вроде колеса? Юрий Тихонович набрался смелости и молодцевато спросил:

– Не скажете ли, какой нынче год?

Дворник смотрел на него с состраданием – ему тоже случалось забывать важные вещи.

– Одна тысяча девятьсот восемьдесят шестой, – ответил дворник мягко и для порядка укоризненно покачал головой. – Май месяц и суббота, – добавил он. – Суббота – не работа, поди проспись!

Юрий Тихонович заплакал.

Дворник ласково похлопал его по плечу и отправился за шлангом. А Юрий Тихонович всхлипнул ещё раз, утёрся рукавом и побрёл к родному порогу.

Психологи утверждают, что на каждый отрезок времени человеку отпущена определённая порция эмоций. По-видимому, за минуту беседы с дворником Юрий Тихонович начисто исчерпал свой лимит но меньшей мере на сутки. Чем иначе можно объяснить, что он безразлично наблюдал за мальчишками, которые на его глазах раздирали в клочки машину времени. Они выковыривали из неё лампы и конденсаторы, носились по двору с блоками и панелями, наматывали на щепки тонкий катушечный провод. Две увитые лентами девочки прыгали через скакалки, приспособив для этого дела кабель. Шестилетний громила тащил к мусорному ящику кинескоп.

Юрий Тихонович медленно подошёл к будке. Он пнул ботинком останки машины, от удара с треском отвалилась приборная панель. Юрий Тихонович мёдленно склонился над ней и потрогал пальцем рубильник.

Рычаг стоял на отметке «ноль».

С того времени беллетрист Коркин не предпринимал больше попыток посетить будущее. Он оставил мысль писать фантастику и перешёл исключительно на документальную прозу. Машина была разрушена. Убегая ночью от лейтенанта Ермилова, Юрий Тихонович вместе с вазой потерял все свои схемы и расчёты. О том, чтобы их восстановить, ему было страшно думать: снова месяцы тяжёлого труда и лишений…

Но самая серьёзная причина была в ином: Юрий Тихонович потерял веру в будущее. Именно там он пережил самые неприятные мгновения своей жизни и, хотя всё закончилось благополучно, он не хотел бы вновь спасаться бегством. Ведь и в двадцать первом веке бег от милиционера не укрепляет здоровья человека.

Честно говоря, нам жаль Юрия Тихоновича. Но что значит судьба одного, пусть даже одарённого человека, по сравнению с теми возможностями, которые открывают человечеству путешествия во времени?

Мы искренне надеемся, что скептики, которые не верили прежде в машины времени, по прочтении этой истории изменили свою отсталую точку зрения самым решительным образом. А для тех, кто упорствует и по-прежнему считает, будто Юрий Тихонович никуда не путешествовал, а просто сидел в телефонной будке, слегка возбуждённый алкоголем, выложим наш последний козырь. Давайте подождём тридцать пять лет! Каждый, кто доживёт до тех дней, (дай вам бог здоровья), сможет прийти на Липовую улицу, и если он найдёт там пакет с солёными огурцами, разбитую вазочку и разбросанные ветром листы, – значит, авторы правы. Только, пожалуйста, вздремните после обеда и непременно дождитесь двух часов ночи, чтобы Коркин успел прибежать от универмага.

Огурцы, кстати, советуем попробовать: мы их приобретали на рынке с Юрием Тихоновичем и можем засвидетельствовать, что посол отменный.

Георгий Николаев
КРОССВОРД

Их было двое: древнегреческий философ из 11 букв и современный писатель из 10 букв.

Стояло время года из 5 букв. А, точнее, месяц из 3 букв.

Древнегреческий философ из 11 букв лежал на плодородной почве из 8 букв и играл сам с собой в настольную игру из 5 букв. Современный писатель из 10 букв смотрел на него широко открытыми органами зрения из 5 букв, и нижняя часть его жевательного аппарата из 7 букв медленно отвисала.

– Где я?! – наконец произнёс он с душераздирающей интонацией из 4 букв.

– Не знаю, – сказал древнегреческий философ из 11 букв. – То ли в старинном городе Сумской области из 7 букв, то ли в государстве Центральной Америки из 8 букв. А что?

Современный писатель из 10 букв взялся рукой за внутренний орган из 6 букв и тихо застонал. В нём появилось нехорошее чувство из 12 букв. Под его влиянием он огляделся.

Невдалеке нёс свои быстрые воды приток Тобола из 5 букв. На берегу, сплошь заросшем кустарником среднеазиатских пустынь из 7 букв, виднелась пристройка к зданию, бывшая по счастливой случайности тоже из 7 букв. Ветер доносил с притока Тобола из 5 букв дружные выкрики из 2 букв.

– Простите, – пересиливая нехорошее чувство из 12 букв, обратился современный писатель из 10 букв к древнегреческому философу из 11 букв. —А что там такое, на берегу?

Древнегреческий философ из 11 букв неохотно оторвался от настольной игры из 5 букв и приподнял верхнюю часть тела из 6 букв.

– Рабочий коллектив из 7 букв ловит себе на обед промысловую рыбу из 6 букв, – ответил он и печально улыбнулся. – Вы что, впервые попали в кроссворд?

– В кроссворд?

– Совершенно верно. Другими словами, в род задачи-головоломки из 9 букв.

– Ааааа, – сказал современный писатель из 10 букв и уже новыми органами зрения из 5 букв посмотрел на окружающее.

Поблизости стояло передвижное сельскохозяйственное орудие из 7 букв. На нём сидела, грустно сложив могучие крылья, хищная птица из 6 букв. От неё веяло унынием и запахом газа из 4 букв. Современный писатель из 10 букв поморщился.

– А что это там, над нами? – спросил он, глядя в зенит.

Древнегреческий философ из 11 букв задрал верхнюю часть тела из 6 букв и прищурился.

– Это сторона геометрической фигуры, перпендикулярная высоте, из 9 букв.

– А где же то, что всегда сверху? Из 4 букв?– упавшим голосом спросил современный писатель из 10 букв.

– Небо, что ли?

– Да, – выдохнул современный писатель из 10 букв. – Небо.

– Не досталось на этот раз. Но ты не волнуйся, это не страшно, без неба можно обойтись. Здесь, главное, с голоду не умереть.

– Вы имеете в виду промысловую рыбу из 6 букв? Так её наверняка съел рабочий коллектив из 7 букв.

– Пожалуй, ты прав, – согласился древнегреческий философ из 11 букв. – Но, знаешь ли, бывают случаи похуже… Вот, к примеру, в прошлом кроссворде погиб один мой знакомый, итальянский поэт эпохи Возрождения из 7 букв. Собственно говоря, там было много жертв. Составитель кроссворда вставил инфекционную болезнь из 5 букв, а о лекарстве из 16 букв не позаботился… Да ты посмотри, кто к нам идёт! – внезапно воскликнул он и заёрзал на плодородной почве из 8 букв.

От притока Тобола из 5 букв танцующей походкой к ним подходила известная балерина из 9 букв. В руке она держала лабораторный сосуд из 7 букв.

– Привет, – сказала она, – давно не виделись.

– Привет, – негромко ответил современный писатель из 10 букв.

– Я вас что-то не знаю, – сказала она. – Вы новенький?

– Новенький, – покраснел современный писатель из 10 букв.

– Это его первый кроссворд, – пояснил древнегреческий философ из 11 букв.—Дебют, так сказать.

– Даже так? – оживилась известная балерина из 9 букв. – Ну и как ваши впечатления? Вам нравится? Столько интересных людей, столько занятных вещей… Вот, например, – она помахала лабораторным сосудом из 7 букв. – Шла, шла, и нашла. Так вы довольны?

– Да как вам сказать…– начал было современный писатель из 10 букв.

– Доволен он, доволен, – вмешался древнегреческий философ из 11 букв.—А о тебе, между прочим, спрашивал выдающийся французский химик из 8 букв…

– Ах, этот, – сказала известная балерина из 9 букв. – Пусть не спрашивает, у меня с ним нет ни одной общей буквы.

– Как угодно, – сказал древнегреческий философ из 11 букв и с кряхтением перевернулся на спину. – Вот невезение, все бока отлежал.

– А вы встаньте, – предложил современный писатель из 10 букв. – Разомнитесь.

– Не могу, – сказал древнегреческий философ из 11 букв.—Я по горизонтали.

– Простите, не понял.

– Я говорю, что я – по горизонтали. И потому я лежу. А вы – по вертикали, вот вы и стоите. Понятно?

– Бедняжка, – известная балерина из 9 букв погладила по голове современного писателя из 10 букв.– Он совсем неопытный…

Современный писатель из 10 букв смутился, хотел достойно ответить, но в это время от притока Тобола донёсся грозный рёв.

– Опять оно здесь! – известная балерина из 9 букв схватила современного писателя из 10 букв за руку. – Оно меня преследует!

– Кто это оно? – дрожащим голосом произнёс современный писатель из 10 букв.

– Хищное млекопитающее из 4 букв, – сказал древнегреческий философ из 11 букв. – Будем надеяться, что оно не голодное.

– В позапрошлый раз мы тоже на это надеялись, – сказала известная балерина из 9 букв, испуганно глядя в сторону притока Тобола из 5 букв, где рабочий коллектив из 7 букв занимал круговую оборону.

– Но это преступление! – возмутился современный писатель из 10 букв. – Нельзя к безоружным людям запускать хищников! Я буду жаловаться! Кто этот кроссворд редактировал? Кто?

– Не кричи, – буркнул древнегреческий философ из 11 букв, – а то оно услышит.

Современный писатель из 10 букв замолчал, судорожно всхлипнул и тихо добавил:

– И как вы здесь живёте, не понимаю…

– Давайте не будем об этом, – прижимаясь к нему, сказала известная балерина из 9 букв, – давайте лучше, пока есть время, покатаемся на передвижном сельскохозяйственном орудии из 7 букв, а то я ещё никогда на нём не каталась…

– Я не хочу кататься на передвижном орудии! – заныл современный писатель из 10 букв. – Я не хочу инфекционных болезней! Я не хочу хищных млекопитающих! Я не хочу так жить! Не хочуууу!

Древнегреческий философ из 11 букв с грохотом отшвырнул в сторону настольную игру из 5 букв.

– У тебя мания величия, – отчётливо произнёс он.

– Почему это? – опешил современный писатель из 10 букв.

– Ты ведь не великий современный писатель из 10 букв? И даже не известный современный писатель из 10 букв? Если не ошибаюсь, ты просто современный писатель из 10 букв, не так ли?

– Так…

– Так какого чёрта ты хнычешь? Ты попал сюда случайно, может быть, ты никогда больше не попадёшь в кроссворд, никогда, понял? Тебя же никто не знает, никто! Не так ли?

– Так, – обрадовался современный писатель из 10 букв. – Конечно, так! Сам удивляюсь, как это я сюда попал!

– Видишь, как тебе повезло,—со злостью сказал древнегреческий философ из 11 букв. – Главное, в историю не попасть, памяти о себе не оставить. Иначе по кроссвордам затаскают.

– Да что вы, – рассмеялся современный писатель из 10 букв. – Мне это не грозит.

Древнегреческий философ из 11 букв кисло улыбнулся и ничего не ответил.

– Ну так как? – зашептала на ухо современному писателю из 10 букв известная балерина из 9 букв. – Может, всё-таки прокатимся на сельскохозяйственном орудии из 7 букв? Вдвоём, а?

– Конечно, – сказал он и взял её под руку. – Нет проблем…

– Ах, – сказала известная балерина из 9 букв и растворилась в воздухе. Лабораторный сосуд из 7 букв с лёгким звоном упал на ногу современному писателю из 10 букв.

– Что это с ней? – изумился он, потирая ушибленную ногу и оглядываясь по сторонам. – Куда это она делась?

– Отгадали, – сказал древнегреческий философ из 11 букв и зевнул. – Кроссворды для того и существуют, чтобы их отгадывали.

Шумно захлопала крыльями хищная птица из 6 букв, но когда современный писатель из 10 букв обернулся, её уже не было.

Потом пропала жилая пристройка к зданию из 7 букв, а вслед за ней кустарник среднеазиатских пустынь, бывший по счастливой случайности тоже из 7 букв. На берегу притока Тобола из 5 букв столпился рабочий коллектив из 7 букв, пошумел и растаял как дым.

Древнегреческий философ из 11 букв тревожно заворочался.

– Сейчас за меня примутся, – сказал он. – Чувствую.

– Мне вас искренне жаль, у вас трудная судьба, – великодушно сказал ему современный писатель из 10 букв. – Я вам соболезную и желаю расстаться с широкой известностью. Пусть вас забудут потомки. Прощайте.

– Иди ты…– сказал, исчезая, древнегреческий философ из 11 букв. И современный писатель из 10 букв остался один.

Потом не стало притока Тобола из 5 букв и стороны геометрической фигуры из 9 букв, перпендикулярной высоте и заменяющей небо. Современному писателю из 10 букв стало не по себе.

Из-за передвижного сельскохозяйственного орудия из 7 букв вылезло хищное млекопитающее из 4 букв, посмотрело на современного писателя из 10 букв, облизнулось и пропало. Пропал то ли старинный город в Сумской области из 7 букв, то ли государство в Центральной Америке из 8 букв… Всё пропало.

Современный писатель из 10 букв висел в пустоте разгаданного кроссворда и дышать ему становилось нечем.

– А если не отгадают? – бился у него в голове продукт биохимической деятельности мозга из 5 букв.

Авдей Каргин
МЫ ВАМ ДОКАЖЕМ, ЧТО НАС НЕТ

Геннадий Николаевич Романчиков насвистывал за рулем. Тонкая фигура робко махнула рукой с обочины. В другое время Романчиков, возможно, проехал бы мимо, но на сей раз что-то заставило его притормозить. Хорошее настроение? Геннадий Николаевич действительно был в отличном расположении духа. Он возвращался из Калуги, где на симпозиуме в одиночку дал бой целой толпе ретроградов. Само учёное собрание, посвящённое вопросу о внеземных цивилизациях, прошло довольно кисло. Период бури и натиска остался позади. Отсутствие каких-либо реальных данных охладило многих романтиков. Сам Хохловер, один из столпов идеи внеземной жизни, опубликовал статью, в которой провозгласил одиночество человека в Галактике. Почему-то не приехал Леонард Гельжа, едва ли не первый в мире коллекционер чудес, существование которых могло быть приписано инопланетному разуму. В отсутствие запевал многие вчерашние крикуны стушевались.

Разумеется, в кулуарах энтузиасты продолжали толковать о летающих аппаратах, зависающих то над Гангом, то на нежном фоне онежских зорь. Мало кто принимал эти разговоры всерьёз, многие смеялись за спиной энтузиастов, иные – прямо в глаза. Среди последних был профессор Зарядьин, известный насмешник надо всем, что, по его мнению, выходило за границы строгой науки. Он объявил, что дутыми проблемами телекинеза и летающей посуды занимаются лишь неудачники, потерпевшие фиаско в серьёзной научной работе, и уморительное их копошение являет собой дело никчёмное.

Выйдя на трибуну, Романчиков мрачно оглядел зал. Сторонников почти не видно. Где Гельжа? Обещал привезти сногсшибательные известия… Геннадий Николаевич заговорил негромко, с достоинством. Поначалу казалось, что в его словах немного нового. Всё те же остатки древних культур, загадочные наскальные рисунки, пришедшие из тьмы веков тексты, ставящие в тупик нынешнюю науку. Однако Романчиков построил из этого материала столь внушительную систему, подобрал такие нетрадиционные аргументы, что многие в зале просто пооткрывали рты. Выступающий виртуозно связал проблему артефактов с данными уфологии и в заключение упомянул о разработанной им оригинальной методике поиска НЛО. «Не сомневаюсь, – сказал он, – что методика эта уже в ближайшее время даст результаты. Нлонавтам придётся пойти на контакт – им просто некуда будет деться». Чувствуя, что завоевывает зал, Романчиков возвысил голос: «Нас ожидают увлекательные встречи с добрыми и умными соседями. Только лишённые воображения интеллектуальные трусы способны настаивать на одиночестве человека Земли». Затрещали аплодисменты.

В перерыве Романчикова окружили. Жали руки, наперебой сообщали о новых случаях наблюдения НЛО, высказывались за срочную реализацию его методики. «Эх, нет Леонарда, он бы порадовался», – подумал Геннадий Николаевич, сожалея, что не может разделить триумф с другом.

Заметив фигуру у обочины, Романчиков мягко нажал на тормоз.

– Ну, куда вам? – распахнул он дверцу. Незнакомец был маленького роста, смотрел испуганно.

– Простите, нужна помощь нам. Если не затруднит порядком.

– Застряли, что ли?

Человек махнул в сторону леса, вплотную вставшего у шоссе.

– Ага, застряли, – повторил Геннадий Николаевич, с неудовольствием озирая заросшую колею. – Мне тут и не проехать.

– Авто не нужно, – поспешно сказал человек. – Помощь иная.

Они спустились с асфальта и зашагали по траве.

– Куда, однако, мы идём? – спросил Романчиков через минуту.

Человечек молчал. Геннадию Николаевичу становилось не по себе. Они прошли ещё немного, после чего Романчиков остановился.

– Дальше не сдвинусь, пока не потрудитесь объясниться.

Человечек умоляюще сложил руки:

– Ещё несколько шагов, Геннадий Николаевич.

Романчиков вздрогнул.

– Вы знаете моё имя?

Маленький растерялся. Потом прошептал:

– Испрашиваю милости, кто же не знает учёных, кои летательными тарелками, равно как и прочими чудесами увлечены.

– М-да, всё это подозрительно,—Романчиков снова замедлил шаг.

– Пришли уже мы. – Человечек раздвинул ветки и шагнул на поляну. Там на жёлтой траве сидели двое.

– Добро пожаловать, любезный Геннадий Николаевич, – сказал, поднимаясь, один, постарше. Второй тоже встал, приветливо пискнув.

– Что всё это значит? – хмуро кивнув, спросил Романчиков.

– Вам объясним сей же час, – ответил тот, что постарше.

– У вас преимущество, – сказал Романчиков, опускаясь на ближайший пень, – вы меня знаете, а я вас…

– Представимся незамедлительно вам, – сказал незнакомец постарше. – Вот Пётр Петрович, сопроводивший вас, это…– Он секунду помешкал. – Это Сидор Сидорович. – Упомянутые вежливо потупились. – Меня же называйте Иваном Ивановичем вы.

– Очень мило, – криво улыбнулся Романчиков, – Так что вы от меня-то хотели?

– Речение пойдёт об успешной научной тропе вашей.

– Это ещё с какой стати? – грубовато спросил Романчиков.

– Недавно выступали в Калуге на одном научном съезде вы…

– Уже и это знаете. Однако…

– Служба,—пропел Иван Иванович. – Так по поводу выступления вашего, столь яркого. Нас оно тоже взволновало. И напугало.

– Вам-то что до моего выступления?

– Ведь да неправильно всё это, дорого ценимый Николаевич Геннадий! – Иван Иванович даже зарумянился слегка. Оба его компаньона согласно закивали. – Тарелок-то летучих с пришельцами, их ведь нет. А вы своими блестящими, но ложными умозаключениями общественность научную заблудили.

– Пришельцев нет? Да вы-то откуда знаете? – Романчиков повысил голос. Напротив, в кустах отбрасывала лучик света забытая кем-то бутылка. Геннадий Николаевич в раздражении заёрзал.

– Мы знаем из самих основ, – туманно сказал Иван Иванович, – потому и дерзнули встретиться с вами. Эта ваша методика, встревожила она нас. Не дай бог, люди начнут открывать то, чего нет.

– Вот что, – Романчиков демонстративно поглядел на часы, – или вы ясно изложите, чего от меня добиваетесь, или…

– Позвольте вопрос, – подал голос Пётр Петрович. – Если мы вам докажем, что никаких блюдец летательных нет в природе, обещаете вы оставить о них хлопоты и заняться своим прямым делом – геологией да палеоботаникой, по которым вы, я мыслю, скучаете?

– Вы можете это доказать?

– Аргументы все в распоряжении нашем, – сказал Иван Иванович.

В этот момент Геннадий Николаевич увидел в руках у Сидора Сидоровича газету со знакомой картинкой. Это было фото Баальбекской террасы. Скосив глаза, Романчиков прочитал заголовок: «КАК ВЫ ОТНОСИТЕСЬ К ПРИШЕЛЬЦАМ? Беседа с кандидатом геолого-минералогических наук Г. Н. Романчиковым». Это была пензенская «Заря». Неделю назад Геннадий Николаевич дал интервью тамошним журналистам. О том, что материал уже вышел, он не знал.

Геннадий Николаевич поднял глаза и изумлённо оглядел собеседников.

– Вы что, досье на меня завели? Да кто вы такие?

Сидор Сидорович потупился. Пётр Петрович счёл за благо отвернуться. Слово взял Иван Иванович.

– Кто мы в данном не важно случае, – сказал он, прижав ладошку к груди. – Иное важно – предостеречь вас от досадных ошибок и пагубных склонений. Все аргументы налицо, повторяю. Вы не сможете не оценить сокрушительной силы таковых.

В прорыв облака выглянуло солнце, вновь что-то блеснуло в кустах. «Ба, да это не бутылка вовсе!» —сообразил вдруг Романчиков. Он резко встал. Тревожно заверещал Пётр Петрович. Сидор Сидорович открыл рот. Иван Иванович неуверенно воздел руку. Но Романчиков уже продирался сквозь заросли. Овальный предмет, шагов десять в поперечнике, лежал перед ним. Тусклым серебром отсвечивала обшивка. То, что Геннадий Николаевич принял за бутылку, оказалось цилиндрическим выступом в нижней части корпуса. Круглое возвышение в центре аппарата напоминало маленькую приплюснутую обсерваторию. Предмет он узнал сразу: в каталоге Пинотти – Морелли он значился под именем «Доппиа Купола». Сверху послышался писк. Над аппаратом висел Пётр Петрович. Со свистом носился кругами Сидор Сидорович. Иван Иванович молча застыл рядом с Романчиковым.

– Плохо маскируетесь, – переведя дыхание, сказал Романчиков. – Или это и есть ваш аргумент сокрушительной силы?

Пётр Петрович опустился на верхушку купола. Сидор Сидорович прекратил циркуляцию и прилип к иллюминатору. Иван Иванович заговорил неожиданно весело:

– Ну что ж, в некотором смысле так.

– Да, вот уж чего не ожидал, – выдохнул Романчиков.

– Противоречие получается, Николаевич Геннадий. – Утром в Калуге такой оптимизм. Некуда деться будет нлонавтам. Ан и не ожидали. В глубине-то души и сами в них не верите. Блудили, значит, общественность.

– На борт хоть пригласите? – промолвил Романчиков.

– Всенепременно, о чём речение! – воскликнул Иван Иванович.

Два его товарища откинули крышку купола и выбросили нечто вроде трапа. Собравшись с духом, Романчиков вступил на него.

Внутри корабль оказался уютным и просторным, никаких приборов не было видно. Романчиков уселся в предложенное ему креслице. Хозяева пристроились напротив.

– Так вы собирались мне что-то доказать, – начал Геннадий Николаевич, ехидно улыбаясь. – Я весь внимание.

– Ах, Геннадий Николаевич, – Иван Иванович снова прижал ладошку к сердцу, – хороший человек вы. Плохой не стал возиться с иноземными цивилизациями бы. Но и хороший человек заблуждаться может. А тарелочек-то нету. Выдумки и вздор всё.

– Ну, знаете! – вскричал Романчиков. – Я сижу в вашем… называйте, как хотите… и вместо того, чтобы сообщить что-нибудь ценное, вы…

– Не горячитесь, Геннадий Николаевич, мы и сообщаем вам ценное, весьма. И ваша методика, и восторги ваших коллег строятся на косвенных фактах…

– Этот факт вы называете косвенным? – Романчиков зло застучал по обшивке корабля.

– Да в Калуге-то утром не знали вы этого. Так что разберёмся поначалу с косвенными. Возьмём, – Иван Иванович бросил взгляд на пензенскую газету, – ну хотя бы Баальбек. Не вы ли намекали, что семисоттонные глыбы храмовой веранды не могли столь гладко обтесать земляне, тем более перетащить их из каменоломни?

– Допустим.

– Сейчас глянем на древний Баальбек, – сказал Пётр Петрович и потянулся морщинистым пальчиком к узору на стене.

Стена осветилась и пропала. Пахнуло жаром. Рыжеватые горы повисли в мареве. Раздались нестройные крики. Ряды полуголых людей упирались в длинные слеги. Блестя оливковым потом, они волокли по дёревянным рельсам гигантский дощатый остов, внутри которого угадывался непомерной величины гранитный монолит. В стороне на маленьком чурбаке сидел человек в светлом хитоне и задумчиво смотрел вдаль.

– Вы видите одного из гениальных инженеров древности, – сказал Иван Иванович. – Имя его не сохранится для эпох последующих. Останутся труды. Ну, куда теперь? Хотите взглянуть на Стоунхендж? Помнится, выражали сомнение вы, что эту каменную обсерваторию могли создать древние обитатели Британии.

Геннадий Николаевич молча кивнул.

Это были увлекательные, хотя и скоротечные визиты. Романчиков успел познакомиться с бородатым кельтским астрономом, побывал на строительстве пирамид, краем глаза подсмотрел, как художник в повязке из волчьих хвостов рисовал на скалах скафандры с усиками. Это было в Перу и Колумбии, на Урале и в Румынии, в Австралии и на берегах Енисея.

– Да, Геннадий Николаевич, всё сотворено трудом и талантом землян. Кстати, вам знакома эта книга?

Томик в глянцевом супере Романчиков узнал сразу. «Визитатори далло Спацио» Роберто Пинотти. «Пришельцы из Космоса». Систематическое описание случаев наблюдения НЛО, множество фотографий.

– Знакома,—сказал он. – Там, кажется, есть фото и вашего аппарата.

– А известно ли вам, что фото эти ловким шутником изготовлены, химиком-инженером Гвидо Альбертози? И химик этот вкупе с Морелли, издателем, заработали на сенсации, как это… овальную сумму. Желаете, слетаем к Альбертози, мастерскую его посмотрим?

Романчиков покачал головой.

– А может, кухню поглядим швейцарских или бразильских изданий по уфологии? Кинофантазии фон Деникена и Ле Поэр Тренча как изготавливают? Что там ещё осталось от аргументов косвенных?

– Достаточно, – сказал Романчиков. – С косвенными ясно. Но какое они сейчас имеют значение? Вот корабль, вот он – контакт!

– Геннадий Николаевич, и я от человека это слышу, изучавшего диалектику? Ай-яй! Краткий, эфемерный субъективный опыт вы ставите выше системы стройной аргументов научных. А ежели и корабля нашего нет?

– Ага, корабля нет, вас, значит, тоже. С кем я сейчас беседую?

– Здесь-то вся тонкость, обращаю внимание ваше. Вы беседуете с теми, кого сами выдумали. С мифом. Фантазией. С небытием, разбуженным криками невежественной толпы. При этом, отнюдь не против мы идеи другого разума, не отрицаем и возможности контакта когда-либо, но не в истерических одеждах массового мифа.

– Всё же о контакте заговорили. Так можно его ожидать с вами?

– Ожидать-то можно, да только не с нами.

– Почему так?

– Да потому, Геннадий Николаевич, что нас вообще в природе нет.

– Но ежели вас нет вообще, то почему вы есть здесь и сейчас?

– Мы восстали из небытия, потому что нелепым и назойливым своим шумом вы все мешаете нам привычно и спокойно не быть.

– Так возблагодарите нас! Мы дарим вам бытие. Существование!

– В форме бреда толпы одержимых? Извините.

– Ну и заморочили вы мне голову. Но вы понимаете, что завтра же я начну всем о вас рассказывать?

– А доказательства? Мы с вами расстанемся, мы исчезнем. Получается, ни косвенных доказательств, ни прямых. Всё тлен и прах, туман и дым, мечта и сон. Кого нет, того уж и взаправду нет.

– Неужели вы ничего не дадите мне на память?– огорчился Романчиков, – Пусть самую мелочь. Какую-нибудь гаечку.

– Мы бы с радостью одарили вас, – сказал Пётр Петрович плаксиво, – но что мы можем, голубчик? Ведь нас нет, а стало быть и у нас ничего нет.

– Вот заладили, – пробормотал Романчиков, озираясь. На круглом столике позади себя он увидел небольшую коробочку. Как бы невзначай, отступил он на шаг, опёрся руками о столик.

– Любезный Иван Иванович, – заговорил он, шаря левой рукой за спиной, – я, простите, не понял вашего комплимента насчёт хорошего человека. Почему это плохой не станет заниматься пришельцами?

– Объясню вам охотно, ах! – Иван Иванович всплеснул руками. – Плохой всегда боится неведомого. Кем бы ни был он – пусть простой обыватель. Тогда он жулик, или скопидом, или завистник. Зачем ему пришельцы? Если это враги, они накопления отнимут, мирок разорят его. Если это гуманисты всесильные – с воровством покончат. Гнилая душонка таких-то боится пуще. Ну а пусть, к примеру, плохой человек из власть имущих, из той породы, когда из-под фуражки с черепом торчит влажный чуб, а глаза горят невежеством и жестокостью. Таких немало в разных концах планеты вашей. Представьте, неуютно как становится ему при мысли о могущественных и справедливых пришельцах…

– Эх, тогда жаль, что вас нет, – сказал Геннадий Николаевич, одной рукой ловко опуская коробочку в карман, а другой вытирая пот. Пытливо оглядел всех троих. Ничего, всё в порядке.