Текст книги "Довольство возможным (СИ)"
Автор книги: Ольга Зима
Соавторы: Ирина Чук
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Ирина Чук, Ольга Зима
ДОВОЛЬСТВО ВОЗМОЖНЫМ
Посвящение: Алану и Джареду: D
Ух они и зажигательные! Интересные! И крутые *__*
Довольство
Когда Джаред впервые срывается на Алана, начальнику замковой стражи около двадцати Нижних зим, он неприлично молод для своего поста и неприлично сообразителен. Впрочем, не всегда. И теперь Советнику предстоит разруливать дипломатическими усилиями то, появления чего в принципе можно было бы избежать.
– Я же просил тебя! Просил! Чтобы они не встретились до тех пор, пока я не проведу разговоры наедине с обоими! – Джареду предстоит как-то выкручиваться перед Степью и Камнем, что никогда не бывает приятно, а тут он еще и в уязвимой позиции. – И ты как будто мне назло! Свел их! Они успели обсудить все, Алан, все!
Начальник замковой стражи вздрагивает уже не в первый раз за разговор, Джаред вспоминает, что Алан не спал довольно давно, однако сейчас Советник слишком зол для сочувствия.
– Прости, Джаред, я перепутал, – Алан раскаивается, он подавлен и очень хорошо ощущает свою вину. – Я не хотел тебе помешать, но в этом «наедине с обоими» я услышал не то, прости меня, Советник…
Как ни странно, от объяснений становится только хуже, Джареду хочется оскалиться подобно дяде, укусить Алана так, чтобы на всю жизнь запомнил, подрать шерсть или волосы, выместить злобу, растерзать! Он правда виноват! И признает это!
Однако Советник не зря имеет славу самого хладнокровного и умного ши на много Благих Домов: он дышит глубоко, успокаивается до уровня ярости, злобы, осерчалости и, наконец, недовольства. Алан ждет приговора, и это опять распаляет Джареда, он не вполне справляется с собой, когда роняет холодно, как чужому:
– Прочь с глаз моих.
Джаред знает, как жжет лютый холод в его голосе, и пользуется этим сознательно, он слишком, слишком зол. Алан больше не вздрагивает, кивает, не поднимая лица, не встречаясь взглядом, выходит, прикрывает аккуратнейшим образом дверь, и слыша тихий щелчок замка, Джаред вдруг понимает. В два шага подходит к порогу, распахивает створку…
Коридор совершенно пуст.
– Алан!
Никакого отзвука или ответа. Ну, может быть, он и в самом деле очень быстро ушел – Джаред успокаивает себя, уповая на следующий день. Алан все равно объявится, им теперь гасить на пару почти развязанную по глупости войну, Советнику будет необходима помощь, Алан это знает, Алан никогда не пренебрегает долгом.
Он обязательно объявится. Не сможет не объявиться!
На другой день, стоит Советнику проснуться, удивиться отсутствию встреченного этак невзначай и по пути к кабинету начальника замковой стражи, приходит воспоминание о вчерашней беседе. Джаред костерит себя на все корки – нельзя было так срываться! – и ощутимо мрачнеет. Придворные расступаются перед сосредоточенно-сердитым Советником, а распахнутая дверь в кабинет не спешит радовать видом Алана. Зато поверх наполовину заготовленных бумаг для договоров виднеется новый листок, исписанный знакомым простым почерком.
Под ежедневным докладом, выполненным в письменной форме, покоятся несколько томов, раскрытых на нужных страницах – Алан нашел, за что зацепиться, принес и оставил.
Не появляясь на глаза Джареду, как и было сказано.
– Ох, Алан! – Советник сердито протирает усталые глаза, в углу ему мерещится какая-то тень, но стоит обернуться, она оказывается шторой. – Ладно, лишь бы работал!
Джаред сердится теперь и на себя, верх берут сердитые движения души и злые слова. Не хочет появляться – и не надо! Как будто свет на нем клином сошелся! Как будто Советник не справится и так!
Еще через полдня – Джаред не даром считается самым умным ши – ему становится очень хорошо понятно, что справиться-то он справится… Но без подмоги начальника замковой стражи и его ненавязчивого, незаметного присутствия, все как-то не так. Джаред больше сердится, со стражей надо связываться отдельно, обсудить текущее положение невозможно ни с кем – если посвятить в тонкости Мидира, от Камня и Степи к полудню следующего дня останется лишь воспоминание…
Но это не выход.
Хотя пожаловаться по-детски дяде изрядно хочется.
А еще поплакаться, что Алан пропал и не показывается!
Джаред хмыкает.
Что он сам приказал Алану пропасть и не показываться.
День заканчивается феерически, но стража оказывается там, где надо, и ровно в том количестве, которое сможет удержать королей Степи и Камня от рукоприкладства прямо в королевском зале совещаний. Джаред готов рвать и метать, он недоволен собой, днем и своенравными владыками. И когда он разбирает все происшедшее по нюансам, оказывается, что страже он ничего не говорил. И никого отдельно не призывал. И в курсе всей свистопляски был исключительно Алан.
Который мог помогать, не показываясь на глаза.
Советнику становится одновременно ужасно легко и тяжело – Алан рядом! Не хочет показываться, и его будет невозможно найти, пока не захочет, однако, рядом.
В расстроенных чувствах Джаред составляет еще пару бумаг, а в середине ночи, обнаружив кружку с успокаивающим отваром возле локтя, не удивляется, откидывается в кресле и засыпает, снова как будто видя размытый силуэт.
В кресле напротив.
Всю оставшуюся ночь эта мысль переплавляется по дорогам снов, меняется, растет, наоборот – уменьшается, и ранним утром Джаред подскакивает, как ужаленный. Это был Алан!
Кружка опять полна, на сей раз отваром бодрящим – травы легко определяются нюхом.
И бумаги на столе кое-где исправлены, серьезно дополнены, а поверх снова лежит светлый квадратик ежедневного отчета.
– Алан! Ох, Алан, – сегодня Джаред уже почти не зол, хотя и сердится, как будто просто потому, что сердиться по таким поводам положено продолжительно.
Короли Благих Домов оказались неожиданно сговорчивы, как будто кто-то незаметный обронил невзначай пару угроз. Джаред предложил им выверенные договоры – и владыки были готовы пойти на уступки.
День удается, переговоры проходят блестяще, дядя отмечает прекрасный выбор средств, мимоходом подтверждая худшие догадки: если бы вся ситуация дошла до него, в живых нынешних королей наверняка уже не было бы.
Дядя вообще не склонен к дипломатии, это Джаред заметил очень давно.
Душевный подъем хочется с кем-то разделить, Джаред спрашивает стражу, где они видели Алана в последний раз, а волки лишь косятся и отвечают странно «возле вас». Тогда Советник спешит в свой кабинет… оказывающийся снова поразительно пустым. Алана нет, ежедневный отчет сегодня уже был исполнен, ситуация с королями разрешилась, книги, все еще раскрытые на нужном месте, шелестят страницами от сквозняка.
Джаред отметил, что душевный подъем сошел на нет, не принимая это, впрочем, за оправдание себе. Посмурнел, прошел к креслу, устроился писать отчет для себя: что можно предпринимать в подобных ситуациях впредь. В строчке «не стоит» отписал «посвящать короля». Подумал-подумал, но не дописал. Точку тоже не поставил.
Слабая надежда, что Алан объявится на другой день, опять не оправдалась.
Стража при этом работала прекрасно, очевидно, не ощущая перемен, иногда об Алане заговаривал дядя, хохотал Мэллин, а Джаред молчал. Очень стойко молчал просто потому, что не видел начальника замковой стражи.
Не видел неделю.
Не видел месяц.
Не видел два месяца.
И этого отсутствия не искупали ежедневные отчеты. Видевшаяся в первые дни тень тоже запропала. Джаред уже готов был кинуться на любой шорох с когтями, чтобы выцепить Алана и заставить себя выслушать, вытрясти его, принудить проявиться!
Алан словно насмехался над ним, будучи невероятно близко и невероятно далеко.
Джаред злился, и ничего не менялось.
Ему казалось, что отчеты теперь шелестели по утрам насмешливо, знакомый простой почерк складывался в другие слова, а стоило всмотреться – оказывался обычным отчетом. Джаред вступал с Аланом в мысленный диалог, спорил, доказывал, что именно Алан был тогда не прав, поэтому ему, Советнику при исполнении, не должно быть стыдно! И никакой вины он ощущать за собой не должен.
Что-то, наверное, он высказал-таки вслух, потому что к исходу третьего месяца на отчете появилась приписка, одинаковая каждый день, выведенная чуть ниже и ровнее, чем сам отчет. Всего два слова.
«Разумеется, Советник».
Джаред все же вернулся к графе «не стоит». Записал туда «ссориться с начальником замковой стражи».
А потом его осенила идея, показавшаяся уставшей голове попросту блестящей. Наутро Джаред с трудом вспомнил, чему так радовался, потом его прошиб ледяной пот: а ну кто-то, кому не предназначалось, заметил?
Записка с извинениями на его столе, в его кабинете, конечно, вряд ли попала бы не в те руки. Особенно если учесть, что Джаред опять за этим столом задремал. И все же ужас колол спину, пока от кресла напротив не раздалось позабыто-мягкое:
– Принимаю.
Джаред недоверчиво вскинулся, разглядывая Алана, вполне себе по-настоящему сидящего тут, в кабинете, напротив него самого, обычного Алана, ничуть, вроде бы, не изменившегося, и все одно другого. Потому что этого Алана Джаред очень, очень хотел видеть, что бы он ни натворил.
– Есть, конечно, у меня сомнения, что извинения ты сочинял сам, не слишком на тебя похоже, Джаред, – усмехнулся, а посмотрел недоверчиво, – точно нигде не подслушал? Или, может, из книжки выписал?
Советник выдохнул стоически – он это заслужил.
– Если ты не веришь бумаге, поверь мне: Алан, прости меня, я, – собрался с духом, выговаривать было еще сложнее, чем писать, – был неправ. И я не хотел говорить тебе это, клянусь, я не хотел, чтобы ты исчезал. Я хочу тебя видеть.
Алан приподнял брови, ожидая самую сомнительную фразу. Джаред его вполне понимал, он сам бы не поверил, что может сказать такое кому-нибудь пару месяцев тому назад.
– Ты мне нужен. Очень нужен.
– Хорошо, Джаред, выучил недурно, – заломил бумажку в пальцах Алан, однако, с силой, – я почти…
– Алан! – Джаред чувствовал, что срывается на рык прямо как дядя. Только Мидир умудрялся рычать имя Мэллина, а тут есть еще один бестолковый волк с плавным именем, специально для Советника, чтобы потренировался!
– Вот теперь я верю, – Алан прищурился, как от солнца, пытаясь скрыть улыбку, не глядя в глаза. – А то уж испугался, что какой-нибудь Дом умудрился подменить нашего льдисто очаровательного…
– Алан! Не нарывайся!
– … Советника, – и совершенно точно посмотрел на Джареда обыкновенно.
– Чтобы ты знал, Алан, можно было и не пропадать совсем!
– Чтобы ты знал, Джаред, я и не пропадал, я не показывался одному сердитому Советнику, это другое, – нравоучительный тон и заломленная в пальцах бумага записки все одно не скрывали от Советника самого главного.
Примирение его с начальником замковой стражи было основным условием непоколебимого спокойствия не только Джареда, но и самого Алана.
– А записку я сохраню, – Алан улыбался, надежно припрятывая бумагу под левую сторону дублета. – Больно хорошо ты умеешь жечь словами, сразу видно, это основное твое оружие.
Джаред втянул носом воздух, думая ответить колко, когда заметил подрагивающие уголки губ, разглядел притаившееся в глазах веселье и осознал, как он по всему этому скучал.
– Чтобы ты знал, Алан, все это время мне было не с кем выпить! А твои ежедневные отчеты не походили на приятного собеседника, даже если я складывал их стопочкой!
– Это ужасно, Джаред, – Алан, едва сдерживая рвущийся наружу смех, закашлялся, – но это можно исправить! Я готов составить тебе компанию!
Уже возле камина, сидя с кубком вина, слушая новые подробности от Алана, Джаред размышлял, как хорошо, что есть при Благом Дворе ши, готовый дать совет Советнику и составить компанию своему другу.
Недовольство
Джаред был готов давно. Он давно уже переоделся к выезду, собрал необходимые бумаги и попросту кружил по комнате, выискивая и не находя повода остаться.
Действительный повод стоял рядом, бледный до зелени, и почти не придерживал правую руку. Наверняка ледяную!
– Алан, скажи мне честно, как ты себя чувствуешь?
– Не лучше, чем обычно. Не хуже, чем может быть, – привычно улыбнулся он.
Улыбнулся криво, фомор его возьми!
Однако король ждать не любит, лесовики – еще менее, а выступать причиной войны двух домов и новых жертв, Алан не желал. Останься Джаред в Черном замке – Мидир поедет со свитой, но без советника. А что король совершенно не склонен к дипломатии, было известно обоим высшим офицерам.
К лекарю или магу начальник замковой стражи не пойдет, да и не помогло бы. Пока, очень умеренно, сдерживало проклятье лишь живое тепло. И это был тот редкий случай, когда советник нарушал свои принципы, свое выверенное, тщательно охраняемое одиночество, и дотрагивался кого-то.
Джаред представить не мог, чтобы Алан дал себя обнять кому-то, кроме советника. Даже ради того, чтобы продолжить работу. Даже ради собственной жизни! Алан не стал бы ни с кем обниматься, да и нет настолько близких ему ши в Черном замке. Живое тепло работало только при обоюдной приязни, отражая фактом материального согревания душевную связь. Джаред не в первый раз с сожалением подумал, что не водилось родных для Алана ши и на всей земле. В те семнадцать лет обитания беспамятного Алана в Нижнем, когда магия еще пропитывала каждый листик, каждый вздох, сам воздух благих и неблагих земель – молодой Советник искал, однако не нашел и следа от родни этого странного волка, внезапно и непонятно как ставшего ему очень дорогим.
Теперь Джаред жалел об этом еще сильнее – быть может, кровные узы могли бы помочь Алану справляться со своим проклятьем, без сомнения, мучительным. Чего полуседой волк никому и никогда не показывал.
Вот и теперь улыбался, фомор его побери!
Проклятие с особой силой проехалось по Алану, который, на взгляд Джареда, виновен был лишь в преданности Мидиру. А обвинение и, тем более, наказание за преданность советник, откровенно говоря, ненавидел.
Джаред был уверен насчет себя: хватит уже женщин, которых он не смог сберечь. Даже если какая-нибудь ши и сможет проникнуться к нему чувствами, что вряд ли, и возбудит в нем симпатию, достаточную для брака, что еще более маловероятно, сам он никогда не станет рисковать чужой жизнью. Алан же, наказанный без вины, просто должен быть расколдован! Советник поднимал все более старые книги, искал и искал ответ в тех домах, где ему доводилось побывать – но не находил ответа. Все упиралось в истинную любовь.
Любовь сама по себе редкость, в Темные времена – еще более, а уж в применении к его другу, который умудрялся становиться незаметнее волчьих голов… оставалось надеяться только на чудо.
Мидир не понимал тяжести болезни Алана. Зная дядю, Джаред был уверен – тот мгновенно отодвинул бы Алана от обязанностей начальника замковой стражи. Причем отодвинул именно для блага Алана – что, без сомнения, быстрее и надежнее Проклятия сведет верного волка в могилу…
* * *
Алан выпроваживал советника как мог. Так плохо ему не было никогда, и если уж душа его упадет в мир теней, пусть это случится в отсутствие Джареда. При этом Алан отчетливо чувствовал себя эгоистом: Джаред все одно будет себя винить, что не был рядом; а находясь рядом, будет мучиться, что не в силах помочь. Уходить, терзаясь еще и сожалениями друга, Алан не хотел.
Он даже смог помахать Джареду из окна, когда тот все же обернулся на мосту, и силы начальника стражи совершенно тут иссякли.
Алан порадовался, что без Майлгуира забот в замке убыло на порядок. Тем более, что все королевские волки получили наказы еще вчера, стража действовала слаженно, один полный офицер всегда дежурил, так что особого досмотра от начальника им не требовалось.
Проклятие, словно почуяв отсутствие друга, сжало шею до потери дыхания, спустилось через занемевшее плечо и выкрутило кисть так, что Алан чуть было не застонал. С недовольством глянул на руку – судя по ощущениям, с нее содрали кожу и мясо, однако все было на месте.
До своих покоев ему в подобном состоянии не добрести при всем желании, сейчас даже замок не поможет… Алан просто свернул подальше ото всех, сделал пару шагов в никуда, запнулся на ровном месте и упал, окончательно утонув в холоде и боли.
Качественно утонуть, впрочем, ему не дали.
– Дядя Алан, – стучался в мозг тоненький голос. – Дядя Алан, ты чего? Дядя Алан, я тебя за камень принял.
Видимо, Алан упал очень удачно, раз спиной ощущал стену, а ногами – пол. По коленям ерзал неугомонный волчонок, у которого была невероятно красивая, хоть и немного печальная мама.
– Дядя Алан, ой, а чего это? Одна рука холодная, а другая – горячая! – ребенок сжал обе кисти в своих одновременно, и Алана словно прошило молнией.
Чувствительность возвращалась. Пока это нисколько не радовало.
– Мэй… – выдохнул Алан. – Иди к… Дж-женни…
Даже имя волчицы произнести было невмочь, холод охватывал так, что зуб на зуб не попадал, а согревающий Мэй ощущался болезненно ошпаривающим.
– Нет, я пока с тобой посижу, дядя Алан! Ты какой-то не такой! – волчонок, судя по приблизившейся к глазам тени, наклонился, разглядывая лицо. – Ты очень бледный, дядя Алан, ты давно ел? А мама сегодня хотела делать пирог, послала меня тебя позвать! А как ты пойдешь, если такой холодный? Надо тебя немножко погреть и помочь дойти!
Упрямства маленькому волку было не занимать.
– Воз-звра-ща-й-ся к ма-ме, Мэй, – язык почти слушался, но дышать получалось через раз. – Я по-том, сле-дом.
– Ну конечно, конечно, дядя Алан, только ты не потом, а со мной, а я вернусь к маме, но с тобой! – решительный ребенок поудобнее уселся на коленях. – Ты никуда не торопишься? Вот! И я не тороплюсь! И ты давно обещал послушать, что я прочитал про древних волков! Ты сам похож на древнего волка, а теперь еще никуда не торопишься!
Вопреки беззаботному тону Мэй очень тревожно прижался к груди, съеживаясь, будто мечтая уместиться на руках Алана целиком. Зрение немного прояснилось.
– О, дядя Алан, у тебя глаза посветлели, а то как будто совсем черные! – Мэй подпрыгнул и повеселел. Поднял руки и погладил Алана по щекам. – Я сначала подумал, что на камень налетел, а теперь ты совсем ты! Ну, немного не ты, но это же потом пройдет?
Алан никогда не мог соврать, когда ему так искательно заглядывали в глаза, поэтому пожал плечами. Вышло одним плечом: тем, которое слушалось. Боль опять покатилась волной, так что полуседой волк сначала и не заметил, как ребенок прихватил его за ледяную правую руку, устроил ее поперек своей спины и притянул ладонь к животу.
В руку, словно с глубокого сна, стали втыкаться огненные иголочки. Алан терпел, сжав зубы, но, видимо, дернулся, раз Мэй засопел и прижался к нему всем телом, обхватил ручками поперек груди.
– Говорят, у древних волков сердце было не внутри, а снаружи, – продолжил мелкий. – Вообще одно на стаю! Только как же это сложно! И совсем одному плохо, – вздохнул как взрослый. – Одному сердцу незачем гореть. Вот оно, – вздох, – и может потухнуть.
Волчонок продолжал вещать что-то о древних волках, легендарном сердце стаи, которое существовало в одни времена с королем Нуаду, а потом исчезло, оставшись только в легендах. Начитавшийся этих легенд Мэй взахлеб рассказывал про подвиги и стаю, про древний двор, еще не бывший собственно двором, скорее – собранием разных ши, не всегда объединенных даже в дома!
Алан слушал по возможности внимательно, однако сознание уплывало, туманилось, соскальзывало в сон. Очень странный сон!
Перед Аланом возникло что-то вроде зеркала, больше похожее на круг расплавленного серебра или ртути, поэтому начальник замковой стражи серьезно удивился, когда с той, другой стороны на него посмотрели в ответ.
Волк-из-зеркала был крупнее Алана, ростом чуть не с Майлгуира, черные волосы лежали по плечам и спине впечатляющей гривой, а темно-серые, ровно такие же, как у самого Алана, глаза горели жаждой мести. Черты лица тоже виделись знакомыми, но начальник стражи не мог понять – где их видел.
– Надо же, я думал, мое заточение будет вечным! Но нет, нет, во имя древних сил, ты умрешь! Ты скоро умрешь! А я займу тебя, и Нуаду поплатится, поплатится!
– Нуаду? – слышать древнее имя, произносимое с такой страстью, было странно. – О Нуаду никто не слышал в Нижнем мире давным-давно, а в Верхний…
– Не говори мне про Верхний! Что ты вообще можешь знать о Верхнем! Даже я, могучий Эр-Харт, победитель чудовищ и сердце черной стаи, не познал Верхний во всех его лицах! Куда тебе, беспамятное отражение!..
Руку дернуло болью, и Алан почувствовал сквозь сон, как его снова гладят по щекам небольшими ладошками. Мэй, там за него переживает Мэй. Алан думал попрощаться со странным сном, следовало быть вежливым, но когда обернулся, оказалось, что зеркало придвинулось едва ли не вплотную. Громадный волк дышал в лицо и свирепо щурился, надменно разглядывая Алана в упор.
– Измельчал, но не торопишься уступать мне место! Забыл! Забыл себя и меня! Ничего-ничего, недолго тебе осталось! – и шагнул из серебристой жидкости, как из патоки, с усилием. – Победа или смерть!
Алан воспользовался заминкой и шарахнулся назад, осматриваясь в поисках какого-нибудь оружия: против такой махины рукопашным боем долго не продержаться! Вокруг было пусто – лишь черные зеркальные плиты пола, как в тронном зале. Пришлось ловить первый удар на перекрещенные руки и выворачивать кисти возвратным движением в ответ. Древний и непонятно откуда взявшийся противник хмыкнул одобрительно, без труда разрывая аланов хват:
– Ну хоть что-то не забыл, старый чудак! Не узнавать себя! Не узнавать собственное имя! Меня зовут Эр-Харт! И это я должен быть тобой! Я!
Новая серия атак ошеломила Алана наравне со словами: полуседой волк откатился по твердым и ледяным плитам, потряс головой и поспешил встать, чтобы с новым интересом посмотреть на противника.
Да, древний волк был выше, черная длинная грива тоже мешала разглядеть неуловимое сходство, но глаза! Эр-Харт насмешливо фыркнул. Алан видел перед собой… Видел перед собой себя. Старого и озлобленного, живущего жаждой мести, которая неприкрыто светилась в глазах, искажала черты, делала его неузнаваемым.
Это был он, Алан, который был им до клетки, до балагана и беспамятства, до жизни только и исключительно волком! Многолетний вопрос, застарелое любопытство нашли свой ответ, который, однако, не радовал. Алану было странно видеть себя таким. Странно, неприятно и почти больно.
– Ты можешь просто отойти в сторону, я не трону тебя, и смерть будет легкой, и нашему телу не придется переживать мгновение гибели! – Эр-Харт вышагивал медленно, осознавая свое преимущество. – Сдавайся, это хорошая, безболезненная кончина, ты забудешь о проклятье, измученный огрызок души, никаких ошейников, лишь темнота и холод, превращающийся в тепло!
Забыть об ошейнике было бы неплохо, Алан в сомнении поднял руку к шее, пытаясь нащупать твердый камень тут, во сне. У него получилось, что изрядно отрезвило: нельзя, нельзя выпускать из тьмы собственной памяти этого дикого волка! Не в Черный замок! Не туда, где на коленях сидит Мэй! Не туда, где Дженни готовит пирог и поджидает их обоих домой! Не туда, где перебаламученный советник вернется со всем возможным проворством, чтобы спасти друга, а найдет вот этот древний мстительный ужас!
Решимость воспротивиться что-то изменила, мгновением позже Алан осознал, что – пояс привычно оттягивали ножны, у него теперь было оружие. Начальник замковой стражи успокоился и выставил перед собой клинок. Эр-Харт приостановился.
– Что, все-таки мучиться? Выбираешь опять мучиться? Неудивительно, ты всегда выбираешь мучиться, но это глупо! – и застыл в зеркальном отражении стойки Алана.
Полуторный меч против полуторного меча, два одинаково ловких противника, однако Алан теперь обладал опытом большим, чем его древний… предшественник. Эр-Харт злился, не в состоянии заполучить победу быстро, Алан сосредотачивался на противнике все больше, и все больше его понимал. Древним волком двигала жажда мести, только и исключительно! Это было плохо, и это было понятно. А еще Эр-Харта было жаль.
В очередной раз выверенный финт Эр-Харта не достиг цели, Алан ускользнул отработанным давным-давно движением: во время одного из тренировочных боев с Джаредом тот подловил начальника стражи именно так! Сердце согрела благодарность к другу, а зарычавший древний волк напротив не заставил дрогнуть.
– Я вырву твое сердце так же, как вырывал сердца всех своих врагов! Ты не сможешь встать на пути мести!
– Встать – возможно, но и пройти не дам, а насчет сердца… – Алан почти опрокинул противника, тот отшатнулся, разрывая дистанцию. – С сердцем труднее, ты взял на себя непосильную задачу. Видишь ли, мое сердце – камень и при этом принадлежит многим ши. Я им не распоряжаюсь.
– Такого не бывает! А о сердцах я знаю все!
Противник решился на длинную атаку, чтобы использовать все преимущества своего более высокого роста, на некоторое время обоим стало не до разговоров. Алан не успел увернуться от одного завершающего движения, и ему чуть не рассекло щеку! И рассекло бы! Но в момент касания клинка к лицу Алан почувствовал прижатую ладонь Мэя.
– Тебя кто-то защищает! – Эр-Харт тяжело дышал не от движений, от злобы.
Алана прошило подозрением, что у предшественника тоже есть свой ошейник.
– Я же говорю, мое сердце мне не принадлежит, – за волчонка стало тревожно, следовало как можно быстрее покончить с древним, желательно, без применения лезвий. – Часть его всегда в кармане у нашего советника, рядом с платком – он никогда не забывает ни о том, ни о другом и предельно аккуратен. Еще часть – среди подушечек для булавок белошвейки, она иногда случайно колет, но больше греет в ладонях. Другая – возле игрушек непоседы-волчонка, всегда колотится, когда тот вприпрыжку несется навстречу очередной шалости…
– Какая глупость! То, что ты говоришь, невозможно! Я! Эр-Харт! Заявляю тебе об этом! – дикий двойник наступал так, как наступают спорщики, не противники.
– Тогда скажи и моему сердцу, затерявшемуся среди королевских накидок в заботе о короле, запавшему за шиворот некоторым офицерам, пребывающему частью среди приправ повара, аромат которых он иногда вдыхает, но никогда не использует.
Алану очень нужно было прекратить бой и подойти к Эр-Харту близко. Он пока не решил, зачем, однако это лишь подстегивало. Новая благодарность опять заставила сердце забиться чаще, живее: Алан хорошо представлял тех, о ком говорил, и выдумывать небылицы о своем сердце выходило легко, будто он говорил правду.
Противник застыл напротив, потрясая своей долгой гривой, пытаясь предугадать атаку Алана и осознать происходящее по-новому.
– Сам посуди, Эр-Харт, – произнесение имени предшественника протянуло между ними гудящий канат связи, но пугаться и махать мечом было поздно. – Посуди сам, про Нуаду не слышно уже многие тысячи лет. Твоих никого не осталось. В какой мир ты собираешься явиться, древнее создание?
Алан медленно подходил, опустив меч, на всякий случай не вкладывая его в ножны.
– Нет, нет, нет! Я поклялся мстить! – дыхание у волка напротив снова захватило.
– Мстить уже некому, – чем ближе Алан подходил, тем отчетливее становился план. – У тебя тоже есть пределы. Ограничения. Силы и желание знакомиться с новым миром в конце концов! А еще…
Алан подошел вплотную к Эр-Харту, заглянул в свои же глаза, смотрящие с лица выше. Поднял свободную от меча руку, похлопал по плечу, как своего офицера или стражника, умеренно тепло, ловко, обычно. Древний волк уставился на Алана как на чудо света, однако не отстранился. Алан улыбнулся как можно мягче.
– А еще, Эр-Харт, я сильнее, – и прижал более крупного волка к груди, ощущая, как бьется каменное сердце, как сопротивляется древний, и как неостановимо сам Алан становится целым. – Я прощаю тебя и твой долг стае, я отпускаю твой долг Нуаду, я принимаю тебя, Эр-Харт.
На мгновение весь тронный зал – все-таки они сражались в тронном зале! – высветился будто вспышкой молнии, в самых маленьких деталях, самых тонких щелях и неровностях. Алан почувствовал спокойствие, одно на двоих, уходящие безвозвратно воспоминания о жизни Эр-Харта, до того повязанные на мести, что сгинувшие от прощения.
Об этом, однако, Алан теперь не жалел. Пустота беспамятства, мучившая его время от времени отступила – там было что-то, он теперь представлял примерно, каким оно было, а подробности перестали волновать начальника замковой стражи. Эр-Харт тоже обрел покой, старую личность больше не держала месть, и ее силы растворились, разбавили силы самого Алана.
Черный пол под ногами вдруг покачнулся, меч выпал из рук, Алана закрутило, швырнуло и ударило об пол. Начальник стражи постарался проморгаться, отгоняя от себя назойливые видения сна…
– Дядя, ну дядя Алан! Ты уснул! – Мэй укоризненно заглядывал в глаза своими светлыми, со звездочками. Беспокоился.
– Пх-рхости, Мэй, – Алан закашлялся, но чувствовал себя не таким разбитым, даже придержал чуть не потерявшего равновесие от неожиданности ребенка. – Я случайно…
Мэй опять завздыхал как взрослый, укоризненно оглядел Алана, прихватил за щеки, пощупал за правую руку, заулыбался с облегчением.
– Ну вот! Ну вот! Теперь ты теплый весь! Пошли к нам! Пирог наверное уже даже готов! – волчонок приподнялся сам, подладился под левую руку, чтобы помочь встать. – Дядя Алан, а ты потом маме скажи, что я с тобой был. А то она ругаться будет, что я так долго.
«Дядю Алана» внезапно и очень сильно приложила совесть. По его ощущениям, прошел не час и даже не два, пока он тут валялся на полу, вдалеке ото всех патрулей, смотрел дивные по странности сны и грелся об этого маленького волка. Рука все так же болела, но боль из невыносимой стала привычно тянущей.
Попробовал вздохнуть глубже – горло сжимало куда меньше обычного.
– Я тебя за пояс подержу, пойдем, дядя Алан? А то мама плакать будет. Я не люблю, когда плачет. Пусть лучше ругается!
Мэй, которому едва ли стукнуло десять лет, на полном серьезе помог встать взрослому волку, Алан испытал прилив благодарности и постарался не совсем наваливаться на волчонка. До дома Дженнифер и Мэя они добрели уже в сумерках, хозяйка радостно распахнула дверь, изменилась в лице и тоже подхватила Алана, с другой стороны от Мэя. Даже особенно объяснять ничего не потребовалось, а едва Алан попытался, на него тут же замахали руками.
В компании волчонка и его мамы, а также сделанного ее заботливыми руками пирога с рыбой, который Алан попросту говоря обожал – в этой компании видения сна окончательно отступили. Самочувствие наладилось, однако ближе к ночи Алану снова стало плохо. Наверное поглощать сущность древних ши – не самое полезное для здоровья занятие, особенно когда сам вдобавок проклят.
* * *
Джаред уже забыл, когда так в последний раз торопился вернуться домой. Вопреки всем своим правилам и принципам, советник не побрезговал загнать хорошую лошадку, лишь бы только оказаться в Черном замке нынешней ночью. Беспокойство за Алана не утихало, а насколько начальник замковой стражи бывает незаметен, Джареду объяснять не требовалось. Заползет в какой-нибудь угол, умрет потихоньку, и замок печально проглотит останки.
