Текст книги "Уж замуж невтерпеж"

Автор книги: Ольга Степнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Что ты сказал?! – Балашов прицелился в него. – Что ты все время такое говоришь, подонок?

– Капец! – вдруг абсолютно пьяно воскликнула Кира. – Витя, зачем ты его все время дразнишь? Ну почему ты не заткнешься? Он перестреляет нас тут как куропаток! В конце концов, если тебе приспичило все ему выкладывать, уходите отсюда, дом большой, и это ваши мужские делишки. Он дает тебе оружие – бери, это лучше, чем ждать, куда он пальнет в следующий раз. Это лучше, чем...

Она прикончила Мартини и принялась за водку.

Балашов обмяк и тяжело опустился на стул. У него был вид температурного больного.

– Все это глупо. Все это бесконечно глупо, и я все время жду, когда проснусь. Но почему-то не просыпаюсь. Почему?! Это что – правда? Даже эта голая баба с бубенчиками, даже этот торт с дыркой посередине? Кира, разбуди меня!

Кто-то позвонил мне на мобильный, сказал, что ты... с Камхой уже полгода... А когда меня нет, когда я уезжаю из города, он даже приходит в мой дом. Моя охрана подкуплена, и прислуга подкуплена, все смеются надо мной за моею спиной. Разбуди меня, Кира!

Я отключил свой мобильный, но этот кто-то стал звонить на другой, а потом на рабочий. Я сдался. Я не то, чтобы поверил, я решил убедиться, что это неправда. Я купил билет в Париж, показал тебе, а ты даже не закатила истерику, что не беру тебя с собой, что на Новый год ты одна. Тогда я собрал чемодан, но никуда не поехал. Я вернулся в дом с одного входа, о котором кроме меня никто не знает, даже охрана. Никто не знал, что я здесь. Когда я вернулся, стол был уже накрыт, а под елкой стоял этот дурацкий торт. Я выключил свет, сел в кресло, и стал ждать. Стал ждать. И заснул, потому что, в общем, был спокоен. Я думал, сейчас вы вернетесь с Элей от мамы, включите свет, а тут – я. Новогодний сюрприз. Я никуда не уехал и в Новый год мы вместе, как всегда! Разбуди меня, Кира! Все это, – он почему-то показал на меня, – не может быть правдой!

Я испугалась, что он заплачет. Такой огромный и сильный мужик не должен плакать, пусть уж лучше стреляет. Но он просто потер огромным кулаком глаза и пробормотал:

– Разбуди меня, Кира!

– Не хочу, – вдруг отрезала Кира. – Не хочу. Все это правда, Ярик. Я давно сплю с твоим замом, у тебя уже нет твоей фирмы, нет твоих денег, и, кажется, этот дом уже тоже не твой. Только не пали больше в потолок. Даже хорошо, что так получилось, все равно ты узнал бы об этом. Вот только торт – не мой подарок. И это чудо в перьях, – она акриловым ногтем указала на меня, – я первый раз вижу. Наверное, это и правда чья-то неудачная шутка. Я не верю, что это твоя любовница. У такого теленка как ты не может быть любовницы, даже такой.

Я почувствовала, что вполне способна вцепиться ей в светлые, волнистые волосы, а заодно и расцарапать ее холеное, красивое лицо.

– Значит, я вас убью, – спокойно сказал Балашов, и мне не понравилось слово «вас».

– Эй! Ты обещал дать мне оружие, – напомнил Виктор.

– Раз обещал – дам. Стреляемся, как водится, на рассвете, – усмехнулся Балашов. – А пока ты мне расскажешь, что там с моими деньгами. Пошли в бильярдную, – он пистолетом указал Виктору на дверь.

– О господи! – вздохнул Виктор, словно был вынужден играть с расшалившимся ребенком. Он налил себе водки, залпом выпил и пошел за Балашовым.

– А я? – пискнула я из кресла.

– Вас я закрою, – сказал Балашов, – а там видно будет.

– Нет! – крикнула Кира, но было поздно – ключ повернулся в замке.

* * *

Кира уронила голову на руки и затряслась. Я думала она рыдает, но когда она подняла лицо, я увидела – Кира хохочет.

– Слушай, – смеясь сказала она, – если ты хотела уехать, то как ты собиралась идти к машине? В перьях? Где твоя одежда?

Ни я, ни Андрон, ни тетки на фабрике почему-то об этом не подумали. Мой пуховик остался на кондитерской фабрике.

– Я морж, – заявила я Кире. – Мне не фиг делать в минус тридцать раздетой добежать до машины. – Не могла же я захватить шубу в торт.

– Не могла, – согласилась Кира.

– А почему ты не веришь, что я любовница Балашова?

Кира опять засмеялась, красиво и звонко, так феи смеются в мультфильмах.

– Не верю, – помотала она головой. – В то, что морж – верю, в то, что любовница – нет, хотя мне это сейчас выгодно. Балашов тебе не по зубам. Он никому не по зубам, только мне.

Она порассматривала накрытый стол: он ломился от красивой посуды, а закуска выглядела как шикарная бутафория. Не верилось, что все эти розы из свежих помидоров и гигантский осетр с открытой пастью съедобны. По-моему, съестным здесь даже не пахло, только порохом.

– Будешь смеяться, – она длинными ногтями подцепила тонкий ломтик лимона и отправила его в рот, – но Балашов однолюб. Другие бабы его не волнуют. При этом, он далеко не импотент. – Она мерзко хихикнула. – Ярик старше меня на десять лет. Мы познакомились в самолете, у меня все время что-то заедало – я то не могла открыть столик, то не получалось откинуть кресло назад. Сзади просовывалась какая-то анонимная мужская лапа, и все за меня делала. Мне было очень весело, особенно, когда принесли обед, и лапа протянула мне свою порцию конфет, которые подавались к чаю. Я не оборачивалась, не говорила спасибо. Был такой кайф от этой анонимности. Даже когда самолет приземлился, и все пошли к выходу, я не стала смотреть кто обладатель этой лапы. Я вышла, не оборачиваясь. А когда получила багаж, все та же лапа схватила мой чемодан. И тогда я на него посмотрела. Дорого одетый медведь, и за деланной жесткостью – очень сентиментальный. Мне это подходило.

Он сразу бросился изображать из себя принца – рестораны, цветы, подарки стоимостью с трехкомнатную квартиру. Мне это подходило. У меня тогда были очень затруднительные обстоятельства и ... еще кое-что. Короче, когда он, пыхтя от натуги, путая слова, сделал мне предложение, я легко согласилась. В том моем положении лучшего выхода быть не могло. Но даже к богатству быстро привыкаешь. И становится скучно. А с таким, как Ярик становится скучно вдвойне. В нем нет градуса, нет интриги. Самое захватывающее, на что он был способен – это та анонимная лапа, которая нажимала нужные кнопки в моем кресле. А потом – слюни и сопли, «люблю» и «только ты». Мокрогубый медведь! Я с ним шесть лет, и если бы не отрывалась на стороне, то стала бы воровать в магазинах. Скучно! Он делает огромные деньги, не выходя из кабинета, он хитрый и дальновидный в бизнесе, а то, что я родила семимесячного ребенка вполне доношенным, принимает за чистую монету. Он верит любому бреду, который я несу, возвращаясь домой заполночь, и ни разу не удосужился проверить, правда ли это. Только «да, Кирочка!», «конечно, Кирочка!». Скучно. И противно слушать. Сегодняшняя сцена – самое шикарное событие в моей семейной жизни. Самое шикарное! Мне нравится, когда мужики из-за меня дерутся. Из-за меня... – она остановила взгляд на бутылке виски.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Не знаю. Потому что пьяная. Потому что ты – случайный попутчик, которого я никогда не увижу потом. Потому что неизвестно, что дальше произойдет, и мне страшно и весело. Но все равно скучно. И тебе, снегурочка, этого не понять. Тебе не понять, – пьяно усмехнулась она. – Вряд ли тебе бывает скучно. Наверняка ты роешь землю носом, чтобы накопить себе на новые сапоги. Твой мужик наверняка алкаш, мать старая грымза, а ребенок неблагополучный, потому что у тебя нет времени им заниматься. У тебя лицо уставшей, измотанной бабы и руки уборщицы. Тебе не по зубам Балашов. Даже голой. Он никому не по зубам, кроме меня.

– Я не случайный попутчик, – сказала я, и тоже положила в рот лимон. Он оказался не бутафорией, стало так кисло, что выступили слезы. – Моя верхняя одежда в вашей спальне. Когда выйдешь отсюда, можешь проверить.

Кира резко встала и выплеснула виски мне в лицо. Я закричала от рези в глазах и, схватив огромную салатницу, метнула в нее. Она виртуозно уклонилась, нырнув под стол. Слезы текли у меня из глаз и, размазывая по лицу косметику, я повторила:

– Можешь проверить.

Внизу громыхнул выстрел.

– Это салют? – дрожащим голосом, из-под стола спросила Кира.

– Это выстрел, – не успокоила я ее.

– Наверное, Ярик палит в потолок, – сказала Кира не очень уверенно.

Мы помолчали немного, но ничего не происходило.

– Это еще неизвестно кто куда палит, – сказала я. – Чего ты так стучишь зубами под столом? Тебе все еще скучно? Я-то, действительно, не знаю, что это такое. У меня три работы, мама-инвалид и муж-алкаш, за которого я вышла только затем, чтобы у Васьки в графе «отец» хоть кто-то значился. Правда я никогда не пыталась обмануть мужа, что это его ребенок, только недоношенный. Вадик благородно его усыновил. И за это я долго расплачиваюсь – едой, квартирой, одеждой, и даже постелью. Сначала мне даже казалось, что я люблю его, так меня распирало чувство благодарности. Моя мама очень боялась, как наша семья будет выглядеть в глазах окружающих, если дочь родит без мужа. Она тоже очень ценит благородство Вадика и до сих пор дает ему каждый день деньги на бутылку и даже посылает за ней свою сиделку.

– Зачем ты мне все это говоришь?

– Затем, что жаль, не я сидела в том самолете шесть лет назад.

– Почему за нами никто не приходит? – не услышала Кира ответа. Она вылезла из-под стола и подошла к двери.

– Ярик! – громко крикнула Кира. – Виктор! Эй, есть кто живой?

В доме стояла могильная тишина. Обычно в такой тишине слышно как тикают часы, но они почему-то не тикали. Их просто не было.

– Эй! – снова крикнула Кира, но опять никто не ответил. – Они убили друг друга.

– Все может быть. И это будет самый шикарный эпизод в твоей семейной жизни. На его месте я пристрелила бы тебя. На это ушел бы всего один патрон, а так ему придется часто стрелять и устроить кладбище в подвале. Эту дверь никак не открыть?

– Нет, только снаружи и только ключом.

– А окно?

Я подошла к окну, отодвинула штору и посмотрела вниз. Там белел сугроб и росли маленькие елочки. Этаж был второй, не выше.

– Окно прекрасно открывается, – Кира подошла ко мне и, стуча зубами, легко открыла стеклопакет. Холодный воздух ворвался в комнату и я вспомнила, что кроме двух пушистых повязок на мне ничего нет.

– Холодно, – сказала Кира.

– И высоко, – добавила я. – В доме еще кто-нибудь есть?

– Нет. Я отпустила всю прислугу, а охрана пьянствует в своей будке у ворот. Отсюда далеко, метров сто. Я могу позвонить им, – она огляделась. – Нет, не могу, сумку с телефоном я бросила внизу.

– Нельзя никому звонить, дура.

– А что можно? – послушно спросила Кира.

– Можно попытаться вылезти в окно, и зайти в дом через дверь. Она открыта?

– Закрыта. Но у меня есть ключ... нет, нету, потому что сумку бросила внизу. Может, еще подождем? Кто-нибудь из них придет. Это бред, они не будут стреляться, в крайнем случае набьют друг другу морду. Медведь Балашов, конечно, может в запале дров наломать, но по сути, он тюфяк.

– Тюфяки в таких домах не живут. Тюфяки на чужих диванах лежат и обдумывают проект санатория в Заполярье.

– Что? – не поняла Кира.

Я высунулась из окна наружу. Холода я уже почему-то не чувствовала. Стена была ровная, кирпичная, но на расстоянии вытянутой руки из нее торчали какие-то металлические скобы, кажется, они шли до земли, и можно было попытаться использовать их как ступеньки.

– Дверь, говоришь, закрыта?

– Да. Но там рядом окно комнаты для прислуги. Форточку часто не закрывают, потому что много курят. Может, еще подождем? Ты можешь сорваться...

– Это ты можешь сорваться, – оборвала я ее, – а я бывшая гимнастка. Дай мне что-нибудь одеть.

– Здесь ничего нет, верхнюю одежду я тоже бросила внизу, – Кира осмотрела комнату. На ней было только вечернее платье на тонких бретельках. – Хотя, подожди, – она стянула с кресла кусок ткани, который я сначала приняла за накидку. Это оказалась шаль. Я обмоталась ей как сари и залезла на подоконник.

– По-моему, лучше подождать, – снова сказала Кира. – Кто-нибудь за нами придет. Ведь больше уже не стреляют!

– Именно поэтому ждать больше нельзя, – объяснила я ей, и шагнула за окно, нащупав ногой ближайшую скобу.

– Бильярдная в самом конце коридора, на первом этаже! Когда зайдешь в дом, первым делом поднимись и открой мне дверь! – давала указания Кира. – Ключ у Ярика в кармане пиджака!

Она сказала это так, будто мне предстояло обыскать его труп. Про себя я решила, что не буду торопиться освобождать Киру.

Оказавшись на стене под пронизывающим ветром, я поняла, какую глупость сделала. Во-первых, господин Балашов экономил не только на отоплении, но и на освещении. На территории коттеджа не горел ни один фонарь, не светила ни одна лампочка. Где-то внизу пробивался слабый свет, но от него мне было не легче. Во-вторых, я забыла снять босоножки на каблуке. Скобы были обледенелые и скользкие, но отступать было некуда. Стало так страшно, что перестало быть холодно. Я вспомнила теплый уютный торт и пожалела, что нарушила приказ Балашова сидеть тихо. Еще я подумала, что неизвестно где заканчиваются эти скобы, может их подо мной одна-две, а дальше – только прыгать.

– Эй, гимнастка! – снова крикнула Кира. – Не забудь сначала открыть мою дверь!

Сверху звезды, снизу снег, а на карте... черт его знает, что стояло на карте. Мне бы по-прежнему хотелось, чтобы это был Балашов, но все так безнадежно запуталось.

Прыгать мне все-таки пришлось, но невысоко. Сначала я скинула в снег босоножки, потом прыгнула сама, провалившись по колено в сугроб. Форточка на первом этаже действительно оказалась открыта.

– Молодец! – крикнула сверху Кира. Судя по голосу, она успела опрокинуть еще пару рюмок.

Я забралась на узкий карниз и нырнула в черное отверстие. Я виртуозно это проделала: не застряла, не упала, только Кирин платок слетел с меня, когда я протискивалась в форточку. Он спланировал на снег и прикрыл босоножки.

Я стала искать в темной комнате дверь. Налетев на какую-то мебель, и громко зазвенев колокольчиками, я выругалась так, как никогда не ругалась, но слышала как это делает сосед, когда у него в мороз не заводилась машина. Я отыскала выход, и оказалась в длинном, темном коридоре. Кира сказала, что бильярдная в конце коридора. Именно там сквозь дверь пробивался слабый свет. Проклиная свои бубенчики, я пошла по коридору. Решив не церемониться, я вломилась в бильярдную без стука.

На огромном бильярдном столе полулежал Виктор. В руках он зажал кий, и я удивилась, как он играет в таком неудобном положении. Потом я увидела, что зеленое сукно под ним странного бурого цвета. Рядом с Виктором вдруг возник Балашов, он по-прежнему держал в руке пистолет. Он посмотрел на меня пустым взглядом и сказал:

– Это не я.

Я хотела заорать, понимая, что у меня нет шансов спастись, но он отбросил оружие в сторону и снова сказал:

– Это не я.

– А кто? – глупо спросила я.

– Не я. Не знаю. Не я.

– Убедительно. В доме еще кто-то есть?

– Нет. Никого нет.

– Ну, тогда это вы. Просто не верите, что все-таки сделали это. А он точно мертв? Иногда, знаете, мерещится.

– У него пуля в сердце.

– Ну, тогда это вы.

– Нет!!! – заорал он, а потом забормотал быстро и невыразительно, как артист, который наскоро повторяет роль. – Мы спустились на первый этаж, но не пошли сразу в бильярдную. Я предложил зайти в кабинет и поговорить. В кабинете он сказал мне такое, что если бы я хотел, то пристрелил бы его там же, закатал в ковер и спрятал в подвале. Но я позвал его в бильярдную, чтобы выбрать оружие. У меня здесь небольшая коллекция. Виктор смеялся, он хохотал, он был пьян и не верил в дуэль. Он выбрал себе дамский браунинг образца 1903 года, калибра 6,35 – это самая ценная вещь в моей коллекции. Он долго куражился, спрашивал, кто будут наши секунданты и со скольких шагов мы будем стрелять. Он предложил пофехтовать на киях и пометать друг в друга бильярдные шары. Он не верил в дуэль. Да и я не верил. Я хотел, чтобы он испугался. Но он не испугался, он оказался прочнее, чем я думал. И жестче. И хитрее. Потому что сказал: «Раз ты не выстрелил в меня сразу, то не выстрелишь никогда. Ты всегда стрелял в потолок. И поэтому все просрал». Я не успел ему ответить, потому что зазвонил мой мобильный.

Это звонила Эля, чтобы поздравить меня с Новым годом. Она думала, что звонит мне в Париж. Я не мог разговаривать с ней при нем и ушел в свой кабинет. Я думал, он воспользуется моментом и уйдет из дома, ведь его ничто не удерживало. Но он взял кий, чтобы погонять шары.

Эля все спрашивала, какая погода в Париже. Я поздравил ее с Новым годом, наобещал чудес до небес, но так и не смог придумать какая в Париже погода. Потом трубку взяла Кирина мама и долго выговаривала мне, что ребенок встречает Новый год без отца. Я спросил ее, где Кира, она ответила, что Кира плохо себя чувствует, выпила таблетку и легла спать. Легла спать. Легла спать, черт побери!!!

– Сейчас другая проблема, – напомнила я ему. – Виктор убит.

Он посмотрел на меня, потом на Виктора, нелепо развалившегося на зеленом столе, и вернул разговор в отправную точку:

– Это не я.

– А кто? – хмыкнула я.

– Не я. Не знаю. Не я.

– Убедительно. Камеры в доме есть?

– Нет.

– Ну да, вы же на всем экономите!

– Я просто всем верю. Верил.

– И как же вам удается делать такие деньги?

– Бизнес это бизнес. А дом это дом.

– Кажется, вас и в бизнесе обули. Так что, скорее всего – это вы. В состоянии аффекта. Я подтвержу, дадут немного.

Он побелел, и я испугалась, что он все-таки меня пристрелит. Пистолет валялся рядом с ним на полу. Словно читая мои мысли, он сказал:

– Зачем вы так говорите? Если вы считаете, что это я его убил, то мне необходимо пристрелить и вас. Тоже в состоянии аффекта. Дадут немного.

– За двоих гораздо больше, – буркнула я.

– Это не я, – начал он снова. – Я услышал выстрел, прервал разговор и пришел сюда. Думал, Виктор решил проверить свое оружие. Когда я зашел, он лежал с дыркой в груди, а его оружия нигде не было. Я так и не нашел его нигде.

– Вы сами сказали, что в доме никого нет. И Кира сказала. Прислугу отпустили, охрана пьянствует у себя в будке, от дома метров сто... А нас вы сами закрыли на ключ. Он у вас в кармане пиджака.

– А как же вы здесь оказались? – запоздало удивился он.

– Вылезла через окно и спустилась по стене.

– Где ваша верхняя одежда? – Видимо, испугавшись моих вопросов, он решил задавать свои, давая понять, что я в этой истории самое подозрительное лицо. Чтобы он незаметненько не подобрался к мысли, что это я могла грохнуть Виктора, я ему напомнила:

– Когда я вошла, вы уже стояли с пистолетом в руке около мертвого Виктора.

– Это не я, – с потрясающим тупым упорством повторил господин Балашов.

– Да мне насрать, кто! – неожиданно для себя заорала я. – Выпустите меня отсюда!

– Да идите, – сказал он вдруг, и я поняла, что уйти в своих перьях и без машины никуда не могу, а главное, не уверена, что хочу.

Я подошла к Виктору, взяла его за отвратительно холодную руку и попыталась нащупать пульс. Первый раз в жизни я дотронулась до покойника, я боялась их до одури, до тошноты и потери сознания. Но я взяла его за руку, потому что раз не ушла, значит, должна была взять на себя какую-то роль.

– Пульса нет, – сообщила я Балашову.

– Что вы говорите? – попробовал поиздеваться он.

Я не осталась в долгу и сказала:

– Пора вызывать милицию!

Он стух, сник, и стал даже меньше ростом.

– Жаль, я тебя не грохнул!

С неожиданной прытью я схватила с пола пистолет и направила на него.

– Зато я могу попробовать! Зачтется как самооборона, вообще ничего не дадут!

– Мы что, соревнуемся в знании Уголовного кодекса?

Я заглянула в маленькое черное отверстие ствола.

– Осторожнее, – тихо сказал Балашов. – Уберите палец с курка. А то вышибите себе мозги, а повесят на меня.

Я первый раз в жизни держала в руках оружие, и меня вдруг посетило упоительное чувство власти. Над миром в целом, и над Балашовым в частности. Ничего подобного я раньше не испытывала. Я направила ствол на него:

– Руки вверх! – поупражнялась я во всесилии.

Балашов усмехнулся мрачно, но все же задрал вверх огромные лапы, похожие на снегоуборочные лопаты.

– Не валяйте дурака! Здесь кто-то есть. Кто-то, кто убил Виктора. Отдайте оружие, мне нужно обыскать дом.

– Разве не милиция это должна сделать? – я поискала глазами телефон, но в бильярдной его не было.

– Да вы никак решили вывести меня на чистую воду! – усмехнулся Балашов, но руки не опустил. – Я же отпустил вас. Идите. Неужели приятно быть замешанной в эту историю?

– Приятно, – вдруг ляпнула я. – Это самый шикарный эпизод в моей жизни.

– Дура, – сказал Балашов и опустил руки.

– Дура?

– Дура.

« Трусливая и слабая» вспомнила я.

– Я не отдам оружие. Я сама обыщу этот дом.

– Обыщешь? Ты же звенишь как гроздь консервных банок! Ты баба! Ты не знаешь расположения комнат! Или знаешь?.. – осекся он. – Я так и не понял, за каким чертом ты проникла в мой дом.

Он совсем по-другому посмотрел на свой пистолет в моих руках. Усмешка сползла с его лица, нос заострился, и, кажется, я все-таки признала в нем хвостатого из сна. Кажется, признала. И это меняло дело, даже если это он пристрелил Виктора.

– Давайте вместе обыщем дом. Я действительно не знаю расположения комнат.

– Вместе? Это в смысле, что ты будешь водить меня под прицелом по моему собственному дому в поисках убийцы любовника моей жены? Ну нет, вызывай милицию!

Он достал из кармана мобильник и положил его на бильярдный стол так, чтобы я смогла до него дотянуться. Держа на прицеле принца из сна, я взяла серебристый телефон. С ним я понравилась себе еще больше. Жаль только костюмчик клоунский, и босиком.

– Не нужно милиции! Мы вместе обыщем дом.

– Звони 02!

– Сядете!

– Лучше сяду!

– Но ведь это не вы!

– Не я!

– Так давайте обыщем дом!

– Но почему бы вам не уйти?!

– Ты хочешь?

Обалдев от нахрапистого «ты», он закивал головой как огромный попугай.

Я швырнула на стол пистолет и телефон, развернулась и пошла. Я не стала объяснять ему, что мне почти голой придется протопать до шоссе, и там попытаться поймать машину, не имея ни копейки в кармане.

– Эй! Я догадался! – крикнул Балашов мне вслед. – Вы по объявлению «Веселенькие махаончики скрасят ваш досуг»!

– Ну, вот, а говорите, не заказывали!

Он понял, что обидеть меня не удалось, и снова сник. Как огромный медведь, которому на загривок опустили непосильную ношу, и он прогнулся, размяк, не собираясь напрягать ни мышцы, ни мозги.

Я закрыла за собой дверь и пошла по темному коридору, не имея понятия, куда нужно идти, чтобы покинуть этот дом.

– Стой! – заорал Балашов из бильярдной, не открывая дверь.

Я замерла.

– Эй, Снегурочка! – позвал он.

– Махаончик! – поправила я.

– Плевать. Иди сюда, – сказал из-за двери Балашов почти нежно. – Тебе некуда идти, и не в чем.

Он не потрудился открыть дверь, и чревовещал из бильярдной угрюмо и тихо. Я пнула дверь и замерла на пороге. Балашов стоял на том же месте, в той же позе.

– Мы обыщем дом вместе. Можешь пихать меня в бок пистолетом. Маленькие бедные девочки любят воображать себя хозяйками положения. Ты во что-то играешь. Все во что-то играют. Это я, боров, думал, что есть вещи, на которые игрушки не распространяются. Давай обыщем дом вместе, наверное, ты что-то можешь, раз спустилась по отвесной стене.

Пока он бормотал, я взяла со стола оружие и вложила в его безвольную руку. Он покорился, зажал в руке пистолет, а я объяснила ему:

– Маленькие бедные девочки не умеют стрелять, а тот, кто в доме, таскает с собой дамский браунинг – самую ценную вещь из коллекции. Пошли.

Он закрыл на ключ бильярдную, и мы оказались в абсолютно темном коридоре. Я уже было собралась заявить про больших богатых дядечек, которые экономят на электричестве, как Балашов достал из кармана пиджака и включил довольно яркий фонарик. Я подумала, может в доме авария, раз в коридорах темно, а он таскает фонарь в кармане, словно шариковую ручку.

– Почему нет света? – шепнула я.

– Был, – вполголоса ответил Балашов. – Кто-то выключил его в коридоре почти сразу после выстрела. Когда я вышел из кабинета, поговорив с Элей, света не было.

– Где выключатель?

– В конце коридора, рядом с комнатой для прислуги. Сейчас дойдем и включим.

Но свет не зажегся. Балашов терзал выключатель, пока я не потянула его за рукав, объяснив:

– Кто-то вырубил пробки в коридоре. Кто-то, кто знает, где что находится в этом доме.

– У меня нет никаких идей, кто бы это мог сделать...

– У меня тем более. По-прежнему один вариант.

– Это...

– Знаю, не вы!

Сверху раздался грохот и женские вопли.

– Это Кира рвется на волю, – вспомнила я, – я должна была ее выпустить.

– Кто такая Кира... – на одной ноте произнес Балашов.

Надеюсь, он не рехнулся.

– Не будем ее выпускать, – распорядилась я. – Она пьяная, шумная, она все испортит. Дверь на замке, ключ у вас в кармане, там она в безопасности.

– В безопасности... – безучастным эхом повторил Балашов. Он посветил фонариком вокруг себя, взял меня за руку и потянул вверх по лестнице на второй этаж.

Я вцепилась в его ладонь – она была сухая и горячая, похоже, у него все-таки поднялась температура. Я вцепилась – пусть он думает, что я боюсь споткнуться на темной лестнице. Пусть думает. Ведь он мне не по зубам, даже голой. Он по зубам только Кире, и он однолюб.

Кто такая Кира... ...

Его ладонь была не только сухой и горячей, она была очень жесткой: кожа на ощупь напоминала кирзу. У человека, который делает деньги, не выходя из кабинета, и имеет штат прислуги, не может быть такой руки. Такие руки могут быть у меня – неудачницы, уборщицы, горе-снегурочки в ужасных перьях, испачканных в безе...

– Куда мы идем?

– Наверх. Тебе надо переодеться, а потом мы проверим комнаты на втором этаже.

– Ты играешь по чужим правилам, – я тоже окончательно перешла на «ты». – Кто-то вырубил свет в коридорах, и ты крадешься в темноте, даже не попытавшись разобраться со светом!

– Я не электрик, – сказал он тем же тоном, что и «кто такая Кира».

– Я электрик!

Я хотела его уязвить, но он потянул меня к стене на небольшой площадке между первым и вторым этажами, пошарил фонариком по светлым панелям, остановил яркий луч на маленькой пластиковой дверце и сказал-приказал:

– Действуй!

Он не попытался мне помочь открыть эту дверцу, просто светил своим фонариком и ждал, когда я докажу, что я электрик.

Дверца туго поддалась, я щелкнула рубильником, в коридорах и на лестнице зажегся свет. Слабый и голубоватый, как весь свет в этом доме.

Совсем не было похоже, что эта лестница и эти стены принадлежали дому «самого Балашова». Ни вензелечка, ни барельефчика – белые панели, кремовая плитка на полу. Копия нашего районного отделения связи, куда я носилась каждый месяц, чтобы оплатить телефон.

– Витя! Ярик! Откройте! – завопила Кира где-то рядом, заколотила в дверь кулаками, ногами, и кажется, даже забилась об нее своим избалованным, скучающим телом.

Балашов безучастно огляделся вокруг, держа пистолет в плетью повисшей руке, и на той же отрешенной ноте сказал мне:

– Пойдем.

И повторил через секунду, словно забыл:

– Пойдем.

И не дал мне свою кирзовую, некабинетную руку, чтобы снова тянуть меня вверх по лестнице. Просто повернулся спиной и зашагал тяжело, понуро и медленно, словно не убийцу искал в своем доме, а возвращался после немыслимой физической работы.

Нет, это не он. Не из сна. Этот тоже бурлак на Волге, такой же, как и я.

Бренча бубенцами, я пошла за ним.

– Уроды! – пьяно завизжала Кира где-то рядом. – Изверги! Откройте! Я выпрыгну в окно! Эй, гимнастка, я слышу, ты звенишь где-то рядом! Ты обещала открыть! Где Витя?! Я-арик!

Ярик прошел мимо ее двери, прошел, но вернулся. Я испугалась – сейчас он откроет дверь, выпустит черта из табакерки, и пропадет моя интрига, мой сценарий накроется. И шикарный эпизод снова станет ее.

Балашов не стал открывать дверь. Он ударил в нее огромными кулаками и, придержав руки, замер, свесив между ними свою большую, горестную башку. Так драматический актер играет отчаяние. Я попыталась мысленно представить у него длинные волосы, забранные в хвост – получилось не очень.

– Молчи, – сказал Балашов Кире.

И повторил через секунду, словно забыл:

– Молчи.

Видимо, Кира что-то про него знала, потому что затихла, перестала орать и кидаться на дверь. Стало слышно, как звенит посуда, наверное, она налила себе виски.

До следующей двери мы дошли в полнейшей тишине, если не считать звона колокольчиков, которые по замыслу Андрона должны были придать моему появлению в этом доме особый колорит.

* * *

Эта комната была спальней. Балашов открыл дверь, пошарил фонариком по огромной кровати, по ажурным шторам, по резному комоду, зеркальному шкафу, и, нащупав выключатель, включил свет. Не голубой – розовый.

Это была спальня Киры. В большом аскетичном балашовском доме, напоминающем районное отделение связи, эта спальня выделялась как роза среди незабудок. Рюшечки, бахрома, балдахины, позолота, зеркала, подушки, отливающие атласом, и запах, нет – аромат. Что-то неуловимое, легкое, безумно дорогое. Из другой жизни. Не из моей.

Балашов шагнул к зеркальному шкафу и толкнул дверцу. Она поехала вбок плавно и бесшумно, медленно приоткрывая обилие роскошных тряпок.

– Одевайся! – распорядился Балашов, и отвернулся с таким видом, словно не давал мне без стеснения переодеться, а просто ему было противно смотреть, как я буду рыться в шкафу.

Меня смутило это чужое великолепие на плечиках. Я растерялась и застыла, не зная, что потянуть на себя – синий шелк, или белесую джинсу.

– Быстрее, – поторопил Балашов, не оборачиваясь, – а то смотреть на тебя ...

– Противно? – закончила я.

– Больно.

Я разозлилась. Это на тебя больно смотреть. Ты не умеешь держать удар, ты раскис и сломался. Ты не тот Балашов, который мне снился, который подарил Ваське собаку и обещал Иве шубу. Ты не тот, кто учил меня радоваться.

Я раздвинула ряды шмоток, выбрала серый брючный костюм, сняла его, и в узкую щель образовавшегося пространства увидела...

Ничего такого в эту странную новогоднюю ночь я увидеть уже не могла. Поэтому я быстро повесила костюм на место и позвала Балашова:

– Иди сюда!

Он обернулся раздраженно, шагнул ко мне:

– Ну, что еще?!

– Сними вот этот костюм.

Он снял, показывая всем своим видом, что делает это лишь для того, чтобы от меня отвязаться.

Снял, замер, снова повесил, и снова снял – рывком, чтобы убедиться, что это не тени и не свет сложились там в уродливо-бледную, без сомнения, мертвую физиономию.

– Черт, – сказал Балашов тихо.

– Черт! Черт! Черт! – заорал он.

Потом выдал тираду, подтверждающую, что ничто человеческое ему не чуждо.

– Кто это? – шепотом спросила я.

– Помоги мне, – попросил он, и просунул руки между тряпок, пытаясь вытащить тело из шкафа.