Текст книги "Вселенский стриптиз"

Автор книги: Ольга Степнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Слава богу, никто. Но в любом случае я имел право знать, что вы питаете слабость к большим кобелям.

– А знаете что? – Дина вскочила. – Это вы, вы подожгли газеты под дверью! Вы решили угробить мою собаку!

– Да? И зачем же тогда я позвонил вам?! Зачем потребовал, чтобы вы приехали?!

– Да, зачем? И откуда вы знаете номер моего телефона?

– Вот тайна-то! Да вы диктовали его кому-то недавно! Извините, запомнил. У меня отличная память на цифры.

– Почему вы перевернули собачьи миски?

– Это тарелки из моего сервиза!

– Что вы говорите? Никогда не подумала бы, что это сервиз. Зачем вы убрали газету? Почему разлили воду и выгнали собаку в коридор?!

– Я не…

– Имейте в виду, из приюта придут проверять, в каких условиях содержится эта собака!

– Кто придет? – дурашливо ужаснулся Левин. – Другие собаки?!

– И они тоже, – огрызнулась Дина.

– Кстати, как зовут вашего пса?

Застигнутая врасплох, Дина судорожно пыталась придумать имя, но ни одна собачья кличка не шла ей на ум.

– М…м…му… – позорно промычала она.

– Так вот, имейте в виду, я пожалуюсь комиссии из приюта, что вы даже имя не удосужились дать собаке! Что вы завели ее исключительно для того, чтобы досадить мне! Что собака сидит дома одна и с ней никто не гуляет! Что из еды у нее только жидкая каша! – Левин, чувствуя за собой победу, развернулся, прошел на кухню и включил свет. – И знайте, вашего крокодила зовут Пантагрюэль!

– Сам ты… – чувствуя слезы у горла, прошептала Дина.

На кухне было что-то не так.

Что-то абсолютно не так, но разгоряченный дурацкой, бессмысленной перепалкой Левин никак не мог понять – что. А когда понял, сердце скатилось вниз и заколотилось где-то в районе больших пальцев ног.

Синих ирисов в вазе не было.

Охапка цветов пропала, и без нее на кухне стало серо, уныло и пусто.

Но главное не это.

Ваза стояла не на подоконнике, где оставлял ее Левин, а на столе, и вода в вазе была…

Левин протер глаза, но ничего не изменилось.

Вода в вазе была кроваво-красного цвета.

– Эй, что за дурацкие шутки? – крикнул Левин, не двигаясь с места.

Дина зашла на кухню. Судя по выражению ее лица, она собиралась сказать какую-то дерзость, но, увидев на столе вазу с красной водой, побледнела и схватилась за косяк.

– Что это? – указала она на вазу.

– Я вас хотел спросить. Здесь стоял букет цветов.

– В красной воде?

– В белой! То есть в нормальной, прозрачной воде из-под крана! Это ваши шуточки? Где цветы? Что вы подмешали в воду?!

– Это… моя ваза, – прошептала Дина. – Как вы посмели ставить свои цветы в мою вазу?

– То есть вы не трогали ирисы?

– Нет.

Они уставились друг на друга, не моргая, не шевелясь, не дыша.

– И не подмешивали ничего в воду?

– Нет.

– Поздравляю.

– С чем?

– С тем, что кто-то шарится в наше отсутствие по нашей… моей квартире, и даже ваша собака не в состоянии этому помешать. Как вы думаете, это кровь?

– Замолчите! – взвизгнула Дина.

Левин поднес вазу к свету, понюхал.

– Похоже, все-таки кровь, – вздохнул он.

– Замолчите…

– Скажите, вот этот скол на краю и трещина вдоль рисунка были?

– Нет! Это была абсолютно новая ваза!

– Та-ак… Дело пахнет криминалом.

– Может, вызвать милицию? – всхлипнув, спросила Дина.

На кухню приплелся Пантагрюэль. Он поднял морду, понюхал воздух и вяло махнул хвостом.

– И что мы скажем милиции? – усмехнулся Левин. – Что пропал букет ирисов, а вода в вазе стала красной?

– Мы скажем, что нас пытались поджечь! Что кто-то храпит по ночам! Что из холодильника пропадают продукты, кто-то ворует туалетную бумагу, шампуни и мыло, что…

– Слава богу, мадам, вы наконец-то поверили в то, что все это делаю не я! Не я ворую, не я храплю, не я поджигаю двери.

Собака, гремя костями, упала Дине под ноги, положила на лапы голову и закрыла глаза – заснула.

– Я звоню в милицию! – Дина бросилась к сумке, чтобы достать телефон.

– Стойте! Я не хочу выглядеть идиотом, рассказывая про привидения!

– А я не хочу находить в своем доме вазы с кровью!

Собака вскочила и зарычала на Левина.

– Фу! – крикнула Дина.

– Сволочь, я тебе имя дал! – Левин боялся пошевелиться. Что делать с вазой, он не знал. Сохранить ее вместе с водой как улику?

– Может, к старшему по подъезду обратиться? – пробормотал он.

– К этому идиоту в валенках? Чем он поможет? – Дина взяла собаку за ошейник, уложила к своим ногам и начала набирать ноль-два.

Неожиданно Левин припомнил Андрейкина.

– Стойте, не надо милиции. Я, между прочим, нанял частного детектива по нашему делу и могу позвонить ему.

– Вы?! Наняли?! Детектива?! – захохотала Дина, отбирая у него вазу. – Шарлатана, небось, какого-нибудь через газету нашли?!

– Нашел! – заорал Левин, вырывая вазу у Дины из рук. – Да, нашел! И не шарлатана, а… детектива в шестнадцатом поколении!

– В шестнадцатом поколении, да будет вам известно, только шарлатаны и бывают! – дергая на себя вазу, прошипела Дина. Красная вода, не выдерживая яростной борьбы, выплескивалась наружу, попадая на пол, на одежду, на стены. – И потом, по какому такому «нашему» делу вы его наняли?! У нас с вами нет никаких общих дел, запомните! – Они выпустили вазу одновременно, она с грохотом упала на пол и развалилась на два стеклянных куска. Красная вода медленно растекалась по полу.

– Черт! – задохнулся от возмущения Левин. Он выбросил осколки в мусорное ведро и схватил его, чтобы вынести. – Вы правы, нет у нас с вами никаких общих дел! – заорал он, цепляя ногами тапки, которые оказались ему безбожно малы. – Нет!!! И ты не будешь шататься по этой квартире беременной и вязаться ко мне: «Поздно пришел! Мусор не вынес! Какая-то девка звонит из Англии!» А я не буду цепляться к тебе, что ты много куришь и не пьешь сок, который я для тебя выжал! И никогда, никогда, слышишь, мы не обнимемся и не станем шептать друг другу что-то ласковое и нежное, вот только не слышно что… А Гаргантюа, в смысле Пантагрюэль, никогда не родит двенадцать щенков!

– Что ты несешь? Какие щенки? Какая девка из Англии? Кто обнимется?.. – Дина выхватила из ведра кусок вазы и замахнулась на Левина.

– Так все-таки мы на «ты»? – ехидно осведомился он, выкрутил у нее осколок из рук и вышел за дверь.

– Верни мои тапки! – высунулась в подъезд Дина.

– Да пошла ты…

Левин направился к мусоропроводу, с трудом удерживая на ногах крохотную тесную обувь.

Мусоропровод оказался забит под завязку. Пришлось тащиться на улицу, к бакам. Тапки Левин потерял в вязком, мокром снегу.

Была ли Дуська когда-нибудь счастлива так, как сейчас?

Пожалуй, была.

Ей исполнилось в тот день пять лет.

Праздновать Дуськин день рождения было не принято, поэтому мать, как всегда, ограничилась тем, что потрепала ее по затылку и сказала:

– Растешь, оглобля! Скоро замуж отдам.

Для пятилетней девочки Дуська была очень высокой, и мать называла ее оглоблей. Дуська не обижалась – пусть называет как хочет, лишь бы не била.

А била мамаша ее частенько. За то, что ревела, за то, что молчала. За то, что просила есть и ела чересчур жадно, роняя крошки на пол и на скатерть, за то, что воровала сахар и сухари, за то, что таскала соседского кота к себе в постель, и в особенности за то, что очень уж походила Дуська на своего никому не ведомого папашу.

В тот день Дуська своим детским умишком вдруг поняла: скорей бы уж замуж, куда угодно, лишь бы подальше от злой мамаши с ее вечным женским несчастьем и от грязной коммуналки, где самым приятным и человечным существом был старый кот Васька.

Ей казалось, что «замуж» это другая страна и другая жизнь – сытая, чистая и красивая. И туда попадают только избранные – такие «оглобли», как Дуська.

В тот день Дуська вышла гулять в тихий московский дворик, где кроме нее бродили коты, голуби да пожилой дворник Вадим Вадимович неустанно махал метлой, гоняя по двору пыль и сухие листья. Дворник знал Дуську и иногда совал ей слипшиеся конфеты без оберток.

Дуська села на лавку и стала ждать своей порции сладкого, но Вадим Вадимыч все махал и махал метлой, не замечая ее присутствия.

Тогда Дуська решилась заговорить первой.

– Замуж – это далеко? – как можно равнодушнее спросила она дворника.

– У-у! Дальше, чем до Пекина, – рассмеялся Вадим Вадимыч и присел рядом, пристроив метлу между ног.

– А там хорошо?

– Кому как. Некоторым не очень.

– Мне хорошо будет, – заверила его Дуська. – Лучше, чем с мамкой!

Конфет, судя по всему, у Вадим Вадимыча не было, поэтому Дуська встала и направилась к подъезду, бросив на ходу как бы между прочим:

– А мне сегодня пять лет стукнуло!

– Подожди! – окликнул ее дворник.

Дуська радостно подбежала к нему, ожидая сладкого, но Вадим Вадимыч вдруг расстегнул телогрейку и снял с шеи цепочку, на которой болталась распиленная пополам монетка.

– Вот, держи! – Дворник надел цепочку на Дуську. – Это тебе подарок. Вместо конфет.

– На день рождения?! – обрадовалась Дуська. Ей никто никогда не дарил подарков, даже самых пустяковых.

– Это тебе, чтобы замуж от мамки уехать, – усмехнулся Вадим Вадимович. – Проездной! Как найдешь человечка со второй половинкой этой монетки, с ним и живи! Будет тебе хорошо. Я сказал.

Пока Дуська рассматривала подарок, дворник куда-то исчез. У нее было много вопросов к Вадиму Вадимычу, но он испарился, как дым от костра.

Вот тогда Дуська первый раз в жизни была по-настоящему счастлива. Ей подарили подарок! Ей пожелали чего-то удивительного, непонятного и очень взрослого! Такое везение могло случиться только с ней, Дуськой – оглоблей и безотцовщиной…

Вадима Вадимовича она больше не видела. Соседи по коммуналке говорили, что дворник заболел воспалением легких и умер. Мать погибла, когда Дуське исполнилось шестнадцать лет. Она выпала из окна, и дочь так и не узнала, был ли это несчастный случай или мать сама решила поставить точку в своей никчемной, несчастной жизни, так и не добравшись до страны под названием «замуж».

Два года Евдокия провела в интернате. Все эти годы она не снимала монетку, берегла ее, хранила, как талисман, как «проездной», как первое ощущение счастья. Позже она узнала, что и цепочка, и полмонетки – серебряные. Дуська подолгу рассматривала свой талисман, знала каждую его черточку, каждую зазубринку и неровность. Монета оказалась старинной, с острым краем по срезу, который расцарапывал кожу. Со временем там, где талисман соприкасался с телом, образовался рубец. На одной стороне загадочной половинки, по полукругу, было написано «самодержец всероссийский» и изображен чей-то затылок с фрагментом лаврового венка. На другой стороне в пересечении линий, между которыми стояла цифра «двадцать два», по полуокружности было написано «монета новая».

Чудной бессмысленный, неудобный талисман Дуська носила не снимая, хотя давно перестала верить в сказки и знала, что «замуж» – это не дальше Пекина…

– Тебе хорошо? – спросила она Алекса, когда тот, без особого энтузиазма позанимавшись с ней любовью, перевалился на спину и закурил.

– М-м-м-м, – промычал он, глубоко затянувшись.

– Ты должен сказать, что счастлив как никогда, – с усмешкой сказала Евдокия, нависая над Алексом и щекоча его своим талисманом.

– Я, рыжая, пока тебе ничего не должен, – выпустил он струю дыма ей в нос.

Евдокия, откинувшись на подушку, улыбнулась.

Своей грубостью он не испортит ей счастья.

Потому что Дуська знает секрет, как из суррогата, подделки и некондиции получать удобоваримый продукт. Потому что счастье – это когда нужные люди у тебя на крючке. А у нее на крючке сейчас куча народа! Две дуры-хозяйки и он, Алекс – красавчик, грабитель, неординарная личность.

Все как в кино, и Дуська – главная героиня. Да о таком и мечтать страшно!

– Когда деньги будут? – жестко спросил ее Алекс. – Мне тут торчать уже мочи нет, нужно за город выбираться.

– Квартиру продать дело небыстрое, – улыбнулась Евдокия.

– В таком районе, как этот – раз плюнуть, – возразил Алекс. – Ты бы поторопилась, рыжая. Я вон на какой риск иду – в загс с тобой согласен тащиться, хотя вся милиция меня ищет.

– Ты подожди еще чуток, – попросила Дуська. – Я тебе деньги, а ты мне штамп в паспорте и расписку!

Он вздохнул, затянулся и вдруг спросил:

– Ты, наверное, думаешь, что я от тебя завишу?

– Нет, не думаю, – соврала Евдокия.

– Думаешь, думаешь! Так вот знай, Томас Ревазов никогда ни от кого не зависел. И с тобой я по доброй воле, а не из-за денег или квартиры. Мне конопушки твои понравились, рыжая. Если удумаешь веревки из меня вить, брошу! Думаешь, в Москве мало красивых девушек, готовых помочь такому парню, как я?

Евдокия точно знала, что мало, но промолчала.

Алекс встал, потянулся и прошелся по комнате.

– Слушай, сгоняй до моей машины, сигареты возьми в бардачке!

– Так эти ж еще не кончились! – удивилась Дуська.

– Там другие сигареты, особые!

– Марихуана?! – ахнула Дуська.

– Да не пугайся ты, не наркоман я! Так, употребляю иногда для поднятия настроения. И тебя угощу! Шуруй давай за весельем! – Алекс кинул ей связку ключей от машины.

Евдокия не была ханжой и знала: марихуана – ерундовый наркотик, на него не подсядешь, а дури от травы не больше, чем от шампанского.

И гордой не была – до машины сгонять не трудно.

Дуська, встала, оделась и вышла на улицу.

Промозглый ветер забирался под пуховик, выстуживая разгоряченное тело. К ночи весна отступала, давая место зимнему холоду. Поглубже запахнув воротник, Евдокия пошла вдоль стены, стараясь оставаться в темноте незамеченной.

Машину она отыскала быстро, заросли кустов недалеко от дома были единственные. Дуська вздохнула с облегчением, кажется, ее никто не увидел. Где-то совсем рядом пронзительно, вразнобой заорали коты.

– Брысь! – тихо шуганула их Дуська.

В кустах пахло землей, мокрым деревом, немного бензином и какой-то падалью – словом, весной.

Евдокия достала ключи и открыла багажник. Она распахнула его резко, по-хозяйски, потому что отчего-то считала себя причастной и к этой машине, и ко всему ее содержимому.

В багажнике, скрючившись, лежала девушка. Лет двадцати пяти – тридцати, а впрочем, черт его знает с нынешним уровнем косметики, пластики и миллионами способов ухаживать за собой… Девушка была холеная, в дорогой шубе, в шикарных сапогах на тонкой шпильке, с драгоценностями в ушах и на пальцах. Длинные белые волосы разметались по багажнику, занимая все немыслимо маленькое пространство, оставшееся от того, что занимало тело.

Дуська выскочила из кустов как ошпаренная, но вовремя опомнилась и вернулась к машине. Она была не из тех, кто визжит, увидев труп, а в том, что это труп, не возникло никаких сомнений.

Коты орали в кустах как полоумные. Запах земли и мокрого дерева напоминал о весне. Вот только падалью несло не с улицы, а из багажника – девица отдала богу душу несколько дней назад.

Дуська нагнулась над ней и увидела, что горло у красавицы перерезано, как принято говорить, от уха до уха. Уродливый шрам пересекал нежную шею и наводил на мысли о чисто кавказском убийстве…

Евдокия прикрыла нос варежкой и быстро захлопнула крышку.

«Он же говорил, что сигареты в бардачке, а не в багажнике!» – вспомнила вдруг она запоздало.

Достать из бардачка «косяки» в целлофановой упаковке было минутным делом. Дуська все сделала, закрыла машину и вылезла из кустов, стараясь унять бешено колотящееся сердце.

Неужели Алекс убийца?!

Тогда какого черта не пытается избавиться от трупа?! Почему не снял с нее украшения? На идиота он не похож…

А девка-то какая красавица!

Не проститутка…

Из содержанок?!

У нее волос и ногтей нарощенных тыщ на сорок пять – пятьдесят. Допрыгалась… Евдокия вдруг поймала себя на злорадстве и удивилась, потому что считала себя человеком добрым и сердобольным. А тут вдруг такая радость ее за горло взяла: она – рыжая, конопатая, неуклюжая, но живая! А красотка в бриллиантах лежит в багажнике, распространяя миазмы.

Дуська не заметила, как оказалась в квартире.

– Принесла? – весело крикнул из кухни Алекс.

– А то! – отозвалась она.

– Чего долго так?!

Евдокия зашла на кухню, протянула ему пакет с сигаретами.

– Да так… Прогулялась немного, – улыбнулась она и бросила на стол ключи от машины.

Он раскурил две сигареты, одну протянул ей.

Евдокия уселась на подоконник, подтянув под себя ноги, и жадно, глубоко затянулась. От первой затяжки голова пошла кругом. От второй захотелось плакать. От третьей – смеяться. Четвертая вызвала острое желание резать правду-матку в глаза.

– Ты, рыжая, не гони паровоз, а то крышу снесет, – хмыкнул Алекс, глядя на нее помутившимся взглядом. – Потихоньку пыхти, с чувством, с толком…

Дуська захохотала.

– У… у тебя в багажнике девка лежит, – давясь смехом, еле выговорила она. – Красотка! Как с картинки… Вся в брюликах, напомаженная, а зарезанная! А я рыжая, конопатая – но живая! Она хоть и блондинка, но как кура с перерезанным горлом! И воняет – жуть! А я рыжая… Ха-ха-ха!

Хохот душил Дуську. Сквозь слезы, навернувшиеся на глаза, она видела, как побледнел Алекс, как схватил со стола кухонный нож и вплотную подошел к ней.

– Ты у меня теперь вот где! – показала Дуська ему кулак. – И убери тесак, иначе денег за квартиру тебе не видать. Ты не зарежешь меня. И знаешь почему?

– Почему? – одними губами спросил Алекс.

– Да потому что места в багажнике больше нет! – закричала она, умирая со смеху.

Глава 5
День еврейских блудниц

– Милая, п-пздравляю…

– С чем, дорогая?

– Так это… вроде как жен-нский день.

– Разве мы не его вчера отмечали?

– Нет, мы п-пили с горя. Неужели не помн-ншь?

– Как пили – помню. А горе – нет… Какое горе-то?

– Ну как же! Мы Д-дуське деньги перевели на банк-квский счет. До хрена тысяч доллар-рв – тю-тю-ю-ю…

– Гык! Ты не шутишь?!

– А с чего б мы так нажр-рались, милая?!

– Верунь, а что мы пили?

– Сначала твою настойку. П-потом мою настойку… Потом нам не хватило, мы пошли в м-мгазин и купили водку.

– Ык!

– И пива.

– Ык!

– И какой-то дешевый портвейн.

– Мы все это вы-ыпили?!

– Говорят, да.

– Кто говорит?

– Петрун г-гворит. И Васюн.

– Господи, хто это… дорогая?

– Парни без определенного места жит-тльства.

– …

– Эй, ты п-пчему молчишь?

– Мы что, распивали спиртные напитки с бомжами?!

– М-мжно и так сказать.

– Ык! А тебе это не показалось?

– Н-нет, Кларунь, не п-пказалось… Васюн и Петрун до сих пор пьют на моей к-кухне.

– Мама…

– Где твоя мама?

– На кладбище. Уже тридцать лет как не откликается.

– Вот видишь. А Васюн с Петруном, кс-стати, интеллигентные люди. Васюн ихтиолог бывший, а Петрун… р-рставратор.

– Чего реставратор?

– Г-гворит, что человеческих душ…

– О как!!! Верунь, а ты уверена, что мы с ними только пили и ничего больше?..

– В том-то и дело, что нет.

– Мама…

– Забудем про маму, она на к-клбищ-ще.

– Гони их!

– К-кого?

– Ихтиандра и реставратора!

– Х-хрошо. Сейчас р-рзберусь только – это они у меня или я у них…

– Господи, как болит голова! А во рту, словно кошка сдохла. Верунь, скажи, как могло получиться, что из-за какой-то малограмотной поломойки мы с тобой лишились целого состояния и нажрались в обществе Ихтиандра и реставратора душей?!

– Н-не знаю. Главное, не забер-рменеть.

– Милая, в нашем возрасте достаточно ничего не подцепить.

– Мама!..

– Нет мамы! Слушай, спроси у беспризорных парней, что выпить, чтобы голова не болела с похмелья. Они должны знать.

– С-счас… Слышишь меня?

– И даже вижу. Так что выпить?

– К-касторку и снотворное одновр-рменно. Бесприз-зроники обещают, что все пройдет.

– Смешно. Ха-ха, милая!

– Ха, д-дргая! Ну, с пр-рздничком тебя еще раз!

– С каким?!

– Не знаю. Включи т-тлевизор, там скажут. Бай, милая…

– Чин-чин, дорогая.

С утра Дина вырядилась по полной программе. Фиолетовый брючный костюм, ядовито-розовый топ, черные туфли на высоченной шпильке, из украшений – гранаты в полном комплекте: серьги, кольцо, ожерелье, браслет. Волосы она собрала в конский хвост – настолько тугой, что уголки глаз подтянулись к вискам. Наверное, это был перебор, но Дина решила, что ей наплевать. Душа требовала яркого, вызывающего, агрессивного, одним словом – выдергивающего из зимней спячки и расслабленно-депрессивного состояния.

Накинув на плечи шубу, она пошла в таком виде выгуливать собаку.

Во время прогулки выяснилась пренеприятная вещь: Пантагрюэль патологически любит помойки. Учитывая его размеры и вес, Дине никак не удалось противостоять этой любви. Она послушно полоскалась на конце поводка, пока пес дотошно обшаривал все скопления мусора возле дома. Никакие «Фу!» не могли его образумить. За десять минут прогулки Дина узнала расположение всех мусорных контейнеров в округе, всех урн и потаенных местечек, где подростки распивали пиво, оставляя после себя пустые банки, окурки и пакеты от нехитрой закуски.

– Урод! – кричала Дина собаке, еле успевая перебирать каблуками в высоком снегу. – Сдам в приют гада…

Не обращая внимания на ее вопли, Пантагрюэль затащил Дину в высокие густые кусты. Колючие ветки цеплялись за тонкую ткань костюма, оставляя на брюках затяжки. В кустах, к удивлению Дины, оказалась не груда мусора, а машина. Старый, битый «жигуль» чудом втиснулся между тонких стволов кустарника, придавив собой сухие тонкие ветки.

– Пойдем отсюда, – в панике прошептала Дина, понимая, что просто так машины без номеров в кустах не стоят. Но собака уперлась, с шумом повела носом и вдруг, вскочив лапами на багажник, протяжно и громко завыла. Дина дергала поводок, кричала, топала ногами – все было бесполезно. Собака выла и скребла лапами по багажнику.

– Лучше бы я завела кошку, – обессиленно пробормотала Дина и вдруг увидела, что из-под крышки багажника точит кусок дорогого изумрудного шелка. Вскормленное детективами воображение тут же состыковало детали – спрятанная машина, воющая собака и прищемленный подол платья. В машине, скорее всего, труп… Наверное, женский.

Бросив поводок, Дина как ошпаренная выскочила из кустов и побежала к дому.

Навстречу ей из подъезда вышел Филипп Филиппович. Старший по подъезду был хмур, озадачен и, как всегда, в валенках, несмотря на снежную кашу под ногами. У Дины мелькнула шальная мысль рассказать Портнягину о странной машине в кустах, но она вовремя одумалась.

А вдруг эта машина сто лет там стоит?!

Вдруг о ней знают все, кроме Дины?!

Вдруг это машина самого Филиппа Филипповича, а кусок изысканной тряпки, торчащий из багажника, – всего лишь старая ветошь?

Может, этот увалень любит протирать свою старую машину дорогим шелком? Ведь шастает же он по лужам в валенках, значит, в голове у него бо-ольшие тараканы…

– С праздничком, соседка! – Портнягин раскинул руки, преграждая Дине путь. – Ух, как вырядилась! Аж в глазах фиолетово…

– Здравствуйте, – пробормотала Дина, со всех сторон пытаясь обойти Филиппа Филипповича, но тот, резво переступая то вправо, то влево, не давал ей пройти.

– А где ваш совочек? – хищно прищурился он.

– Ка-акой совочек? – опешила Дина.

– Которым какашки в пакет собирают!

– Ка-акие какашки?! – Дина отступила на шаг назад.

– Ну не мои же, етитсткая сила! – возмутился Филипп Филиппович. – Кто из нас собаку гуляет?!

– Ну я гуляю, – призналась Дина, с тоской оглядываясь на кусты, из которых, ломая ветки и шумно дыша, вывалился Пантагрюэль. Он тут же присел на газончик по собачьим делам.

– Вот я и говорю, – чрезвычайно оживился Портнягин. – Собака-то породы «индийский слон»! Если ее два раза в день гулять, что во дворе будет? Индийские пирамиды?! А по новому закону даже за мелкой шавкой какашки надо в пакет собирать и домой уносить!

– Так уж и домой?! – разозлилась Дина.

– Где ваш пакет?!

Понимая, что пререкания бесполезны, Дина достала из урны газету и пошла убирать за Пантагрюэлем.

– С праздничком вас! – крикнул ей вслед Портнягин. – С Международным женским днем!

Денек начинался что надо. С помоек, с собачьего непослушания, с испорченной обуви, с гадкого настроения и с…

Дина выбросила вонючий сверток в урну и под настороженным взглядом старшего по подъезду пошла домой.

Собака флегматично поплелась за ней, волоча за собой длинный поводок.

Левин на кухне жарил яичницу. Как всегда – босиком, как всегда – в камуфляжном фартуке на голый торс. Бросив на хмурую Дину насмешливый взгляд, он присыпал жарево зеленым луком, с наслаждением вдохнул аромат и, прихватив сковородку, направился в свою комнату.

– Должна тебя предупредить, сегодня у меня намечаются гости! – сухо сказала ему в спину Дина.

– Вот незадача! – обернулся он. – Я тоже собирался сегодня повеселиться, причем не один!

– Я купила эту квартиру на день раньше тебя!

– Посмею напомнить, что моя прописка такая же настоящая, как и твоя!

– А свидетельство о регистрации такое же поддельное!

– Я отдал за эту квартиру восемьсот девяносто тысяч долларов!

– А я – восемьсот девяносто пять! У меня прав тут на пять тысяч долларов больше!

– Всего-то на пять!

– На целых – пять!

– Ничего, скоро все прояснится! И пойдешь ты уточкой в… Бирюлево.

– Что?! Это ты покатишься в Митино! Селезнем полетишь!

– И зачем тебе такая большая квартира в центре Москвы? У тебя ж ни детей, ни мужа!

– А тебе зачем?! У тебя тоже – ни детей, ни мужа!

– У меня будет! Все будет! А вот у тебя с твоим гнусным характером, кроме кобеля из приюта…

– Вон! Пошел к дьяволу со своей яичницей!

– Немедленно покорми Пантагрюэля, иначе он нас обоих съест. И подотри его слюни с пола!

Левин развернулся и мягко затворил за собой дверь. То, что он не хлопнул ею в сердцах, окончательно вывело из себя Дину.

– Пошли, – легонько пнула она собаку. – Кажется, у него в холодильнике есть докторская колбаса.

День начался плохо.

Яичница подгорела, зеленый лук оказался безвкусным, к тому же всю эту красоту он безнадежно пересолил.

А еще мама не отвечала ни по одному из телефонов. При мысли, что придется тащиться к ней через весь город – выяснять, что случилось, начинала болеть голова и ощущалась слабость в коленках. Тем более что Левин был абсолютно уверен – мама отключила все телефоны именно для того, чтобы он примчался к ней выяснять, что случилось.

Ирисы испарились, пропали, ехать к матери не имело смысла.

Левин без аппетита, меланхолично съел яичницу и посмотрел на часы.

До судьбоносного визита Титова оставалось четыре часа. Левин бухнулся на диван и за чтением рассказов О’Генри на английском языке благополучно заснул.

Проснулся он от звонка в дверь и ленивого собачьего лая.

Дверь они с Диной открывали вместе, отпихивая от замка руки друг друга.

На пороге – раскрасневшиеся, возмущенные, толкаясь плечами, – стояли Нора и Клим. Они были явно чем-то выведены из себя.

– Привет! Ты и стриптизершу уже притащил? – удивился Левин.

– Нора! – бросившись к подруге, Дина затащила ее в квартиру.

Левин пожал плечами, глядя, как мадам помогает снять шубу высокой красивой блондинке.

– К сожалению, это не стриптизерша. Эта шумахерша только что буцкнула мой «Навигатор», – язвительно сообщил Клим.

– Это я буцкнула?! – возмутилась блондинка. – Я?! Да это вы въехали мне в зад!

– Ага, только вы при том двигались задним ходом! – усмехнулся Титов.

– Есть контакт! – захохотал Левин, поняв наконец, что к чему. – Стоянку, что ли, не поделили?

– Я не двигалась задним ходом! Я осторожно и медленно парковалась!

– Ага, парковалась она! Контактным методом! Американским! Останавливаемся только тогда, когда бампер во что-то тюкнулся! – Титов сбросил ботинки, верхней одежды на нем не было, только джинсы и тонкий пуловер. – Да одна царапина на моем «Линкольне» стоит дороже, чем вся ваша желтая тарантайка!

– Это не тарантайка! – покраснела от возмущения Нора. – Это абсолютно новый «Фольксваген»! И плевать мне на вашу царапину, ее практически незаметно!

– Это вам незаметно, блондинкам.

– Что?! Кто здесь блондинка?!

– Ну уж точно не я! – заржал Клим.

– Вы… вы… – Нора растерянно замолчала, не зная, что сказать в ответ на его бурное веселье.

Дина и Левин с интересом наблюдали за их перепалкой.

– Вы… – задохнулась Нора.

– Придурок пафосный! – с неожиданным энтузиазмом подсказала ей Дина.

– А ты… ты… – дурашливо выпучил глаза Клим.

– Гламурная дура! – с готовностью помог Левин другу.

– Вот и познакомились, – раскланялся Титов на все стороны. – С праздничком вас, девчонки! Ну что, перегуляем их, Лев Сергеич?!

– Перегуляем, – с сомнением произнес Левин.

– А все-таки ты должна мне тысчонку евро! – весело крикнул Клим Норе, которую Дина повела на кухню.

– Нет у меня тысчонки! Возитесь со страховкой, если охота, – огрызнулась Нора.

– А девчонка-то ничего, – улыбнулся Клим, когда они закрылись у Левина в комнате.

– Которая? – без интереса спросил его Лев.

– Обе! Обе они ничего.

– Бабник ты, Клим Кузьмич. Бабник и шалопай. Сильно она твоего красавца «Навигатора» покалечила?

– Да ерунда, фару противотуманную кокнула, да бампер поцарапала, разберусь. У меня в залах все парни из авторизованного сервис-центра качаются, – отмахнулся Титов и тут увидел Пантагрюэля, который неизвестно как пробрался к Левину в комнату. – Вау! – бросился Клим к собаке. – Откуда ты взял такую масюсю?! Вау! Доходяга! Красавица! Лопотуля!

Титов был заядлым собачником. В его загородном доме жили два добермана, три шпица, два йоркшира и один громадный кавказец.

– А вот тут липома у нее на башке между ушами, – бормотал Клим, ощупывая собаку. – Опухоль доброкачественная. Вырезать ее надо к черту, от греха подальше. И кормить, кормить красотулю побольше, а то доходя-ага!

– Вот гадость, как он сюда пробрался? – пробормотал Левин, глядя, как Клим обнимает Пантагрюэля, тискает его худые бока, целует в затылок. – Это не мой пес, – пробормотал Левин. – Его мадам завела, чтобы выселить меня из квартиры.

– Прелесть, – не унимался Титов. – А главное, родит скоро.

– Кто родит?

– Ну не ты же. Собака! Как ее зовут?

– Пантагрюэль. Это кобель.

– Сам ты кобель, – искренне возмутился Титов. Тычком в бок он перевернул собаку на спину, раскинул ей лапы и быстро прощупал живот. Собака виляла хвостом, позволяя Титову делать с собой все что угодно. – Ну да, где-то через месяц родит, – задумчиво сказал Клим. – Истощенная очень, но стопроцентно беременная девчонка!

Левин с ужасом вспомнил предсказание мага.

«Шторы рвут, диваны грызут, по квартире стаей носятся, писают, какают, лают, визжат…»

Праздновать с Титовым женский день расхотелось. Захотелось удрать из этой квартиры подальше, может быть, даже к маме, у которой отродясь не водилось никаких собак…

– Что молчишь? Удивлен? Ну, Левин, ну ты и даешь! – развеселился Титов. – Кобеля от сучки отличить не можешь!

– Это какая порода? – чувствуя сильную сухость во рту, спросил Левин.

– Шикарная! Шикарная это порода! Дворняжеского роду девчонка, но сенбернары в родне у нее точно были! Фильм «Бетховен» смотрел?

– Про композитора?

– Про собаку, балда! Вот и у тебя родится куча маленьких бетховенят!

– Куча… – эхом повторил Левин, чувствуя, как жажда дерет глотку и как хочется сделать ноги от надвигающейся лавиной судьбы. – Куча бетховенят…