Текст книги "Оптимистическая трагедия одиночества"

Автор книги: Ольга Порошенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Само по себе одиночество представляет собой свой специфичный опыт (форму бытия). Это бытие встречи «Я» и «Другого». Одиноким может быть только не отъединенный – то есть не отделенный, не изолированный, не отрезанный от всех связей индивид. В одиноком недостаток совместного как раз и существует как обязательное отношение к нему. Говорит одиноко – то есть «сам»[52]52
  Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. Пер. c нем. – М.: Республика, 1993, 447 с. – (Мыслители XX века), С. 331.


[Закрыть]. «Одинокий» и «сам» означает: остающийся тем же самым в единении взаимопринадлежных. Любая встреча или противостояние предполагает два процесса: встречный и обратный. Встречный процесс для индивида, пока он существует, – это тяга к Нечто как к целому. Это «в целом» есть мир. «Нас тянет» означает, что нас одновременно что-то тащит назад – это конечность – фундаментальный способ нашего бытия. Ее соблюдение представляет собой сокровеннейший процесс нашего конечного бытия. Конечность существует только в истинной обращенности к концу. В этой обращенности совершается, в конечном итоге, уединение человека до его неповторимого «присутствия» (Dasein)[53]53
  Там же. С. 78.


[Закрыть]. «В «присутствие» как в свое собственное существо человек уединяется потому, что оно отлично от Сущего, не есть вещь среди вещей»[54]54
  Там же. С. 91.


[Закрыть]. С другими человек сближается уже только через эту «отдельность». «Смысл уединения не в том, что человек упорствует в своем тщедушном и маленьком «Я», раздувающемся в замахе на ту или иную мнимость, которую считает миром. Такое уединение есть, наоборот, то одиночество, в котором каждый человек только и достигает близости к существу всех вещей, к миру. Что такое это одиночество, в котором человек всегда будет оказываться словно единственным?»[55]55
  Там же. С. 261.


[Закрыть]. Говоря феноменологически, «сущностное одиночество» – это разъясняющий интервал в бытии сознания, которое через постоянное отрицание актуализирует самость и субъект – объектные отношения. Предикаты этого сознания важны как сами по себе, так и в своей взаимозависимости, функционировании и протекании. Через отрицание бытия или изменения природы, которые есть работа и время, человек совершенствует себя и поэтому попадает в область свободы, называемой «Я есть». То, что делает индивида самим собой, есть не что иное, как его решение быть отдельным от бытия, не быть в долгу у Бытия. Порой это «принудительное» существование Самости, свободной от Бытия, предстает в жизненном мире как отделенность существ. Эта отделенность, несмотря на свою значимость на эмпирическом уровне, является понятием, скрывающим сущность. По этой причине «одиночество в мире» не есть одиночество на самом деле. Это скорее уединенность или темный аспект субъективности, вызванный процессами взаимодействия того или иного качества. Общая концепция одиночества связана с дихотомией: отделенности – соединенности; внутреннего – внешнего, которые разъясняются через механизм отрицания в сознании индивида. Потаенность (сокрытие сущего) в этих процессах взаимодействия порождает поверхностный опыт одиночества. Внутреннее в этом измерении не разрешается через свое многообразие соответствий внешнему. Внутреннее не становится цельным, так как оно не схватывает своего сущностного отличия. Отличие является основополагающим принципом; схожесть вторична, так как воспроизводима и функционирует как ось или принцип корреляции. Внутреннее становится цельным, отдельным от внешнего в том случае, когда последнее не принадлежит той же самой концепции, что и первое. До этого момента внутреннее не становится истинной отдельностью, а является только моментом соединенности.

Понятие «близость» в философии определяется как посредник субъективности, который разрушает уединенное существование интенциональной самости. Истинная отделенность (одиночество) продуцируется характером направленности внешнего, через которую раскрывается вид идентичности. В то же время «близость», обусловливаемая «сущностным одиночеством», прерывает межличностную систему корреляции и определяет внутреннее как неадекватность этой системе, а следовательно, как еще более фундаментальное одиночество вне соединенности. Философия привыкла представлять субъективность внутри альтернатив: соединненость – разъединенность; проявленность – неразличимость. Предполагается при этом, что при отсутствии соединенности личность немыслима. В «сущностном одиночестве» речь идет о той субъективности, где отделенность является результатом нехватки соединенности и бегством от общности, где отделенность связывается с радикальной гетерономностью.

«Когда Я один, Я не один». Одиночество не есть формальное внутреннее. Это скорее парадоксальное внутреннее, порожденное в большей степени характером коммуникаций, чем какими-либо отношениями. Новый смысл обретает внутреннее в своей отделенности в понятии «уникальность». «Уникальность» безлична по определению, но с другой стороны, «уникальность» понятие более личное, чем понятие «самость» в философии. «Уникальность» есть отказ от абстрактности и взаимозаменяемости. Коммуникативная уникальность является истинной отделенностью и носит название в философии М. Бланшо «Некто». «Некто» всегда там, где я один. Факт одиночного существования означает то, что я принадлежу мертвому времени, которое не является ни моим, ни твоим, ни общим, а временем «Некто». Только «некто» еще присутствует, когда никого нет. Здесь «Я» возвращается к себе с новым началом: Некто. Одиночество – это субъективность, схваченная как момент, перед тем как интегрироваться в общность, как само-соответствование, как самоидентифицируемая «личность». Фигурой субъективности, не поглощенной корреляцией «Я – Другой», является «Некто». Одиночество – это принадлежание времени, которое больше не является элементом личности. Мертвое время одиночества становится временем уникальности. В этом случае самость личности, как осознание cogito, находит себя заброшенным в то время, которое уже не является линейным, а становится коммуникативно повторяемым; то есть продолжительность определяется через количество коммуникаций. Как следствие – ни начало, ни конец, ни точечное настоящее невозможны. Единственной достоверностью присутствия в этом времени является повторение – момент, который предшествует себе и который последует за собой, настоящее, которое никогда не кончится, момент, находящийся в непосредственной близости с другим моментом. Аспект повторяемости «мертвого времени» соотносится с коммуникационным аспектом «Некто», предполагающим корреляцию «Я – Другой». Уникальность находится внутри «мертвого времени», она существует без соединенности, но вместе с понятиями «коммуникабельность» и «близость». «Некто» появляется там, где коммуникация порождает уникальность, поэтому «когда Я один, Я не один», «Я» уже не находится в одиночестве самости или идентичности, так как беспокойство по поводу нежелательного характера коммуникации, называемое «присутствие отсутствия», лишь элемент его сознания. В то же время «когда Я один», Я не там кроме статики состояние одиночества содержит и динамику, а именно – становление «Другим». «Некто» – это уникальность без присутствия или субстанциальности, но не без реальности: Где Я не один, там меня нет, но есть Некто. Где я один, там нет никого. Нет личности, нет Субъекта, но «Некто» там присутствует. Этот «Некто» подобен «Ничто» Хайдеггера, это не просто пустота, отсутствие сущего, это отсутствие, которое обладает притягательностью подлинного бытия. Проблема «Безликости» или «отсутствия личности» на самом деле присутствует в действительности. Самость со своим «одиночеством в мире», с ее проблемами несовпадения с окружающим, с ее свободой, представляет собой один из эффектов «безликости». Другими словами, личность является одним из эффектов безликости. Бытие «сущностного одиночества» не адекватно «Ничто». Так же как самость определяется как «эффект» безликости, так и «Ничто» есть эффект «потаенности». Ничто властвует тогда, когда заканчивается бытие. Но может ли бытие закончиться? Даже когда бытие заканчивается, остается еще что-то, хотя бы и сокрытым. Когда бытие заканчивается, возникает «присутствие отсутствия» бытия, но не как нечто сокрытое в бытии, а бытие как потаенность, то есть потаенность сама по себе. Проявленность, феноменальность, понимание являются эффектами потаенности, так же как идентичность и непротиворечивость – эффектами коммуникации и близости. Потаенность – это частный онтологический момент, который организует реальность. В повседневной жизни потаенность скрывает себя и проявляется только в «сущностном одиночестве». Здесь оно предстает как реальность вне проявленности и феноменальности, как реальность внутри коммуникации. Потаенность не относится к действию, истине или действительности, «это отрицание ирреальности». Только в сущностном одиночестве потаенность ближе всего к проявленности.

В одиночестве заложен принцип дифференциации, одним из эффектов которого может быть законченность, порождающая прерывистость. Интенциональная «самость» вследствие этой дифференциации уже не является «самостью», а является одиночеством – моментом появления конкретной субъективности в результате разнообразных видов коммуникации, которая в своей общей форме имеет аспекты интерсубъективности. Эта субъективность сущностно не адекватна эмпирической самости или идентичности и потому носит название «безликость» или «Некто». Рассмотренное выше «сущностное одиночество» носит черты «чистой формы» в феноменологической философии, и поэтому принадлежит Никому. В данном случае одиночество необходимо понимать как анонимность, как место и время без личности.

Состояние одиночества проявляет свою непосредственную связь с эстетическим в двух аспектах: тема «языка одиночества» и тема «игры». Одиночество человеческой души бесконечно, и там нет слов. Это объясняется тем, что люди практически не могут объяснить свое собственное состояние. Находясь в состоянии глубокого одиночества человек становится своего рода глухонемым, поскольку он уверен в том, что переживаемое им больше не переживает никто. Недостаток психологических исследований проблемы одиночества объясняется именно объективной неспособностью «пациента» полно и четко рассказать о переживаемом. Возникает проблема «языка» для оформления «сиюминутных переживаний». Психолог Р. Хобсон считает, что «самый подходящий для этого язык – поэзия»[56]56
  Hobson R. Loneliness, Journal of Analytik Psychology, 19/1, 1974, С. 27.


[Закрыть].

Именно с этим связано преобладание художественных произведений об одиночестве, но не строгих научных анализов. В литературном творчестве проблема одиночества выходит не просто на определенный эстетический уровень, но и предполагает определение сущего через эстетическую реальность как момент познания. Поэзия здесь (в состоянии одиночества) не литературное украшение, а наиболее подходящая форма сочетания слов для объяснения того, что происходит с «пациентом». Язык поэзии и ее «эффект» необходимы для создания условий понимания характера протекания определенных моментов внутреннего мира человека. «Немота» одиночества объясняется еще и тем, что «одиночество» – это субъективный термин. Строго говоря, можно сказать: «Я одинок», но не «Он одинок». Смысл одиночества не может быть схвачен через определение «симптомов». Одиночество – это специфичное состояние, содержащее в себе «не-бытие». Л. Витгенштейн писал: «Где никто не может говорить, там всякий должен молчать». Стремясь понять самые важные вещи о мире и о себе, относящиеся к мировоззрению, мы почти неизбежно сталкиваемся с концептуальными препятствиями, заключенными в схемах языка. Все в мире осмысливается через призму понятийно-речевых форм, которые, к сожалению, не всегда способны адекватно решить те или иные задачи. Непроясненность и неоднозначность понятийного аппарата часто приводит к несоответствию языковых форм внутренним переживаниям человека и таким образом неизбежно возникает проблема непонимания и невозможности человеком адекватно самовыразиться посредством слов, что, в свою очередь, ведет к состоянию одиночества. По мнению Витгенштейна, неверен утвердившийся в философии ментализм, который связан с представлениями о сугубо внутренних, скрытых психических актах, процессах сознания, якобы совершенно отличных от речевых и других внешних проявлений. Например, языковые выражения, фиксирующие эмоциональные состояния (горе, радость, надежда), подразумевают типы поведения, которые в разных вариациях повторяются в ткани жизни в определенных обстоятельствах в сочетании с выражением лица, действиями и пр. В силу этого обстоятельства при анализе проблемы одиночества необходимо рассматривать в единстве гамму языковых выражений и соответствующие им эмоциональные состояния.

Еще одна причина одиночества, предложенная А. Ф. Лосевым в работе «Философия имени» (1927 г.), заключена в непонимании человеком значения имени, то есть человек, для которого нет имени, для которого имя – только простой звук, а не сами предметы в их смысловой явленности, этот человек глух и нем, живет он глухо – немой действительностью. Имя, в понимании Лосева, есть жизнь, и только в имени обоснована вся глубочайшая природа социальности во всех бесконечных формах ее проявления. Отвергать это означает впадать не только в антисоциальное одиночество, но и вообще в античеловеческое, в антиразумное одиночество, в сумасшествие. Если личность не настроена враждебно к миру, то существование состояния одиночества концептуально необходимо. Если бытие «с другими» есть первый способ человеческого бытия, то бытие «в одиночку» есть способ второй. Бытие в одиночку в позитивном смысле принимает форму SOLITUDE, которая является конструктивным способом бытия отдельно от других для того, чтобы быть собой. SOLITUDE отличается от LONELINESS – негативного характера эмоционально-чувственного переживания бытия в одиночку. SOLITUDE заключает в себе добровольное социальное и эмоциональное освобождение от других и предполагает, обычно, физическое расстояние. Простое пространственное расстояние не всегда необходимо и не является существенным условием для SOLITUDE. SOLITUDE желательно не только как отдых, убежище, акт рефлексивности, творчество и индивидуальное совершенствование, но и как коррелятивное понятие общественному развитию. Пребывать в одиночестве, принимаемом позитивно или негативно, предполагает специфичный и изначальный способ человеческого бытия. SOLITUDE означает: быть с другими в том или ином, но позитивном способе существования. Для успешного со-существования людям требуется равнозначно и SOLITUDE, и социальность. Остальное бытие человека в мире является приобретенным через функции сознания и проявляется в различных комбинациях, в зависимости от культуры, возраста, уровня образования, личностных ценностей и т. д. SOLITUDE являет собой дополнительный способ бытия, содержащий в момент последнего анализа положение человека в мире и его отношение к последнему. В течение жизни индивиды различными способами пытаются, но обычно не могут завоевать и признать необходимость одиночества.

В процессе познания человек посвящает свое внимание только видимому и ощутимому в бытии. «Я» в этом случае находится там, где сосредоточено его внимание, остальное для него не существует. Иногда боль, внутренняя тревога возвращает внимание человека от внешнего космоса к себе самому. Но оно не приучено сосредоточиваться внутри и вновь хватается за окружающие вещи. Это естественная деятельность сознания. Сосредоточенность на своем внутреннем мире можно назвать феноменом, и он предполагает две вещи: нечто побудившее субъекта перестать интересоваться окружающим или нечто привлекшее его внимание к собственному внутреннему миру, то есть к своему «Я» – и заставляющее его начать смотреть внутрь самого себя. Чем объемнее процесс познания, тем чаще «Я» погружается в самого себя, в свою «исключительную интимность». Что может побудить субъекта перестать интересоваться окружающим? Это трагедия. Страдание является причиной интимизации сознания. Одиночество отражает тягостный разлад личности, господство дисгармонии, кризис «Я». Весь мир окрашивается в трагедийные тона и начинает восприниматься как малозначимый, лишенный смысла и ценностей. Человек, побывавший в области трагедии, начинает иначе думать, иначе чувствовать, иначе желать. Эта область должна помочь «Я» в его стремлении возможными способами преодолеть свое одиночество. «Я» нужно выйти за пределы самого себя, освободиться из темницы, привести в соответствие с окружающим миром, излечить от погруженности в себя насколько это возможно.

Необходимо, чтобы «Я», не теряя при этом интимности, соприкоснулось с миром, коренным образом отличающимся от него, и вышло за свои пределы в этот мир. Чтобы «Я» было в одно и тоже время внутренним и внешним.

На протяжении всей истории человечества, в форме каждый раз все более сложной и насыщенной, циклически повторяются три момента: человек чувствует себя погибшим, потерянным в вещном мире (это стадия смятения); человек, совершив энергичное усилие, погружается в себя, чтобы выработать идеи о вещах и о возможном овладении ими (это стадия самоуглубления); человек снова погружается в мир, чтобы действовать в нем по заранее разработанному плану (это стадия действия). В нашем случае первая стадия – это причины осознания конкретным человеком своего одиночества; вторая стадия – преодоление страха перед возникшими проблемами, изменение точки зрения данного человека на свои проблемы; и наконец третья – выбор способа действия, исходя из изменения внутренних потребностей данной личности.

Устремленность в мир осуществляется не только сознанием, но и человеческим существом в целом. Так, в философии Ортеги-и-Гассета трансцендентальной субъективностью является не «чистое» сознание, а именно жизнь. Осмысление человеком своего бытия и обстоятельств происходит как проявление его жизни. Интеллектуальное действие – это элемент жизни. Человек «интимно сопричастен объекту», он «заодно с объектом». Одиночество как место очищения необходимо человеку, который связан подлинными отношениями с миром; оно необходимо ему в промежутках между неизбежными неудачами и восхищениями – так уж мы устроены. Если же одиночество – оплот обособления, где человек ведет диалог с самим собой не для того, чтобы испытать и подготовить себя к тому, что ожидает его, а для эгоистического упоения своим душевным строем, тогда перед нами не что иное, как настоящее вырождение духа. Нужно всегда помнить о своей самостоятельности, пока человек рассчитывает на поддержку общего, пока он боится потерять почву под ногами (в лице общественности), он во власти своего злейшего врага.

Выводы

1. Solitude – со-стояние – место встречи «субъективного» и «объективного», «рационального» и «иррационального», «Я» и «не-Я».

2. Loneliness – отсутствие отношений «Я – Ты», желаемой разделенной интерсубъективности.

3. Loneliness – следствие драматического противоречия между онтологическим страхом (angst) и житейским страхом (furcht).

Глава III
От метафизики субъективности человека к онтологии одиночества

Философское осмысление мира и человека – в – мире

«образ мира» как способ познания человека и мира – стиль мышления как характеристика индивидуального сознания – два типа философствования – «классическое» и «неклассическое» философствование – «эстетическая рефлексивность» и проблема интерпретации

Современная философия по-разному, но последовательно отстаивает точку зрения о том, что научно – рациональное познание законов окружающего мира не может быть способом осознания истинно человеческих целей и ценностей. Это относится как к познанию природы, так и к социальным детерминантам человеческой жизнедеятельности. Так, современная философия противопоставила себя умонастроению классической философии XIX века, когда идея социальности как сущностного атрибута человеческого бытия определяла большинство социально-философских поисков. Уже в XX веке философы утверждали, что общество ни в коем случае не является гарантом, обеспечивающим торжество человеческой подлинности, ибо оно столь же ограничивает одни человеческие устремления, сколь и высвобождает другие. Социальность, в лучшем случае, нейтральна по отношению к человеческим целям, но, как правило, она античеловечна. В качестве примера можно привести теорию социальных систем Н. Лумана. С точки зрения Никласа Лумана, неотъемлемыми элементами социальной системы являются коммуникации. Поскольку социальная система – это система действий, коммуникация также является деятельностью. Если коммуникация состоялась, то она не принадлежит ни одному из участвующих в ней людей. Человек как целостность, по Луману, не входит ни в одну систему, а является только средой социальных систем. Луман говорит об отрицании научного значения понятия «человек»; он признает только взаимосвязь аутопойетических систем в человеке (психической, физико-химической и биоорганической). Подобные взгляды нашли отражение и в теориях социальных систем У. Бакли, А. Этциони, П. Штомпки.

В отличие от перечисленных подходов, философия жизни, экзистенциализм и близкие к ним направления пытаются показать бессмысленность человеческой деятельности в рамках субстанциально-каузального представления о мире и дать новое толкование человеческого существования. Ориентиры своей жизни человек должен искать за границей эмпирико-теоретического мира. Именно последнему противопоставляется особый опыт непосредственного слияния с бытием, когда субъективность («собственно человеческое») становится неотличимой от жизненного переживания самого бытия, жизненного порыва. Новое мирочувствование возвращает человека к «дорефлексивным» связям с жизнью. Поскольку рациональное знание (научное, систематически-логическое) принадлежит лишь «неподлинной» сфере бытия (операционально-утилитарной ориентации в мире), субъективность человека представляется входящей в некую сферу бытия, из которой человек получает неясные, не фиксируемые логически непреложные императивы и смысловой фон своего жизненного назначения. Человек ощущает причастность к этой сфере где-то на периферии своего обыденного повседневного существования, подсознательно воспринимает вопреки своим естественным установкам, ценностям, привычкам. Именно в этой сфере человек в состоянии обрести смысл своего существования, цельность и согласие с самим собой, свое единство с миром и людьми.

В общественном сознании каждой эпохи в образно-ассоциативной форме отражаются наиболее общие представления о миропорядке, месте человека в системе мироздания и специфике законов человеческого бытия. Возникает необходимость в создании некоего метаязыка для описания «образа мира», а также человека, способного содержать описание того минимума функций и механизмов их обеспечения, который позволяет картине «человек-мир» выступать в роли образной доминанты мировоззрения.

Всякая система представляет собой некоторую прозрачность, которая может быть «пронизана лучом наблюдения» (М. Мамардашвили) из некоторой точки. В интерпретации того или иного типа культуры сферой «прозрачности» выступает форма социальной реальности, а «лучом наблюдения» становится определенный способ мышления. Современную социальную действительность можно рассматривать в рамках трагической и мелодраматической форм реальности, которые будучи категориями, выступают также в качестве содержательных мыслительных форм.

В этом случае описание всеобщности категорий мелодраматического и трагического невозможно без анализа категории «стиля мышления». Стиль (мышления) как характеристика индивидуального сознания отражает его как явление общественного сознания. Бурное развитие этого направления связано с более глубоким пониманием роли человеческого фактора: если раньше мировоззренческие ориентации субъективные предпочтения ученого рассматривались как «возмущающее воздействие, то теперь все более осознается их неустранимый, закономерный характер»[57]57
  Грушин Б. А. Массовое сознание. – М., 1987, С. 74.


[Закрыть]. В своей исследовательской работе (имеется в виду стиль научного мышления) ученый действует как представитель определенного научного сообщества. Таким образом, стиль мышления как характеристика индивидуального сознания не является чисто психологической характеристикой мышления.

Мелодраматическому «образу мира» присущи так называемые «методологическая философия» или «философствование с точки зрения зрителя». Представитель подобного способа философствования – безличный ученый, он – зритель мира, он пишет скорее как некий представитель «ума», нежели конкретный человек, переживающий личностные проблемы, которые являются результатом внутренней борьбы. Трагическому «образу мира» принадлежит «эзотерическая» философия, или «философствование с точки зрения участника». Здесь ведущей тенденцией научного мышления является не рефлексия, а особая жизненная задача, которую решают в течение всей своей жизни.

Уже упомянутое преобладание мелодраматических импульсов в современной культуре указывает на то, что сегодня только абстрактные конструкции могут обеспечить безопасность в связи с ростом социальных рисков, в частности, в постмодернистском дискурсе присутствует всеобщая категория истины, помещенная при этом между субъектами, а не где-то снаружи. Все знания сегодня являются результатом языковых игр. Современное научное знание состоит из ссылок на «метапредписанные» заявления научного сообщества. Оратор А должен убедить своего собеседника В в том, что заявление С верно по системе доказательств. Фактически собеседник В – это и есть научное сообщество разных людей, являющихся партнерами в общей полемике. Партнеры оперируют метапредписанными правилами, с которыми время от времени знакомят новых участников.

С другой стороны, совершенно очевидно смещение современного философского осмысления мира в сферу трагического. Это, в первую очередь, связано с возникновением понятия «эстетической рефлексивности» С. Лэша, который опирается на категорию «эстетического сознания» М. Бахтина. Сегодня о процессе понимания возможно говорить в рамках эстетического сознания, так как процесс понимания не сводится к уяснению значения, а тяготеет к порождению смысла. Процесс порождения смысла происходит через со-бытие событий. Со-бытие, по Бахтину, не есть простое жизненное явление или его сочетание с другими явлениями, это два и более явлений в одном, через одно проявляющиеся не сами по себе, а в диалоге, где обогащают, приращивают смысл каждого через взаимодействие с другими, через обнаружение себя посредством другого, образуют новый смысл. Эстетическая деятельность предполагает положение «вненаходимости» субъекта. Положение это предполагает возможность созерцать, судить другое как целостное событие, отнестись к нему ценностно. Оно делает возможной завершенность со-бытия.

События, в которых жизнь оказывается обозримой в целом как нечто законченное, свершившееся и есть смысловой центр трагедии. Действие, создающее законченный в себе образ сбывшегося, предполагает позицию вне переживаемой жизни и соответственно по природе своей эстетично. Необходимо отметить, что трагическое, рассматриваемое как эстетическая категория, представляет собой не только особое средство художественного познания в искусстве, в его конкретных видах и жанрах, но является средством познания определенных сторон социальной реальности, включающим в себя определенный способ рефлексирования.

Классификация способов философствования и школ философского мышления представляет собой попытку совместить описание стереотипов философского осмысления реальности конкретного пространственно-временного промежутка со встроенностью их в определенное культурно-историческое пространство. Та или иная форма мышления не уничтожается в ходе смены той или иной исторической эпохи: следует говорить лишь о преобладании какой-либо из них в определенном культурно-историческом пространстве. Известен факт о том, что Декарт наотрез отказался читать предложенную ему «Метафизику» Кампанеллы, несмотря на то, что мог бы найти в ней нечто созвучное тому, о чем размышлял сам. Два мыслителя живут в разных мирах, мыслят в различных измерениях, у них совершенно несхожие представления о научности, о философствовании. Современники в хронологическом смысле, они отнюдь не являются современниками в смысле культурно-историческом.

Наряду с господствующей формой научного мышления, характерной для исследователей культурной эпохи, существует и другая форма, в одном случае как зачаточная, в другом – как реликтовая. В наше время они представляют не столько этапы развития форм мышления, сколько равноправные типы мышления. Так, многие основополагающие постулаты современных теорий постмодернизма и постконструктивизма можно найти еще в философии европейского Ренессанса. Разум никогда не рассматривался в ренессансных учениях изолированно, но всегда был включенным в тот или иной контекст (контекстность современного мышления). Когнитивный строй ренессансной мысли находился в соответствующем отношении к познаваемому: подобное познается подобным (эстетическая рефлексивность). В ренессансном методе исследования сошлось много противоречивых источников и элементов, споривших и как-то совмещавшихся в нем. Сам принцип совмещения был таков: здесь бесполезно искать здесь конкретную доминанту. Диалогичность и есть авторская точка зрения (теория диалога М. Бахтина). Ренессансный мыслитель не придерживается от начала до конца какому-либо одному определяющему принципу, а следует сразу многим. Он не стесняет себя никакими пределами, никакими жесткими рамками (коллажность и эклектичность постмодернистского текста). Самое полное воплощение ренессанский синтез получает не в интеллектуальной, дискурсивно выраженной, не в логической форме, а в форме интуитивно-художественного мышления. Не случайно здесь философское размышление в высшем его пункте переходит в эстетическое созерцание и перекрывается художественным видением.

В связи с возрастающей ролью эстетизации в современной культуре сегодня на повестку дня необходимо поставить вопрос: что же такое само по себе философское искусство? И в чем сущность двух способов философствования: методологического (философствование с точки зрения зрителя) и эзотерического (философствование с точки зрения участника)?

В «методологической» философии, представители которой, например – пифагорейцы, Аристотель, Бэкон, Кант, – ведущей является технологическая сторона мышления, подчиненного строгой системе правил. Эти правила строились так, чтобы избегать противоречивости и одновременно ассимилировать основную массу эмпирических знаний, полученных в рассуждениях и опыте. Научное мышление должно следовать правилам мышления и описывать сущее. Существующему приписывается такое строение, которое полностью отвечает созданным правилам мышления. Методология является органичным моментом философствования. Кант сформулировал это следующим образом: мыслить самому; мыслить так, чтобы быть способным смотреть одновременно на мыслимое глазами другого; мыслить непротиворечивым образом. Такой философ – безличный ученый, он зритель мира. Он пишет больше через представленность «ума», чем как конкретный человек; не через те личностные проблемы, которые являются результатом внутренней борьбы.