Текст книги "Гость из тех времён"

Автор книги: Ольга Златогорская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Ольга Владимировна Златогорская
Гость из тех времён

Больше всего папе не понравилось зеркало.

В трехкомнатной квартире осталось много старых вещей: вытертое кресло, продавленный диван, пузатые шкафы на гнутых ножках… Папа ходил по гулким комнатам, морщил нос и называл шкафы странными словами. Алина раньше таких не слышала: комод, сервант, секретер. У них на старой квартире были стенка и шкаф-купе, диван и раскладывающееся кресло. Но места всё равно не хватало: приходилось даже уроки учить на кухне, когда родители телевизор смотрят. А здесь – пространство как в спортзале. Потолки, папа сказал, четыре метра. Огромные окна, скругленные сверху. И толщина стен – как в крепости. Старый дом. Очень старый. Еще довоенный.

Когда умер дедушка, бабуся сказала: «Что вам в однушке ютиться?» – и отдала свою квартиру маме. Ведь мама её дочка. А сама уехала в маленький домик, куда добраться можно только на электричке. Конечно, все вещи туда она забрать не смогла, вот и оставила. Алина помнит, как бабуся грустно произнесла: «Обживетесь, купите всё своё. А что не нужно, потихоньку выбросите». И шкаф по стенке погладила. Как котенка. Хотя он не котенок вовсе, а сервант.

Папа обошел все комнаты и встал напротив зеркала. Сморщился и отвернулся.

– Старая рухлядь, – пробормотал он.

– Алина! – сердито позвала мама. – Что ты таскаешься за отцом как хвост? Бери коробки, неси в свою комнату!

Своя комната. Самые прекрасные слова на свете.

Алина подхватила коробку с одеждой. Потом ещё одну. И ещё. Тяжеленные коробки с книгами папа не дал поднять, принёс сам. А потом Алина с мамой снова мыли пол – натоптали, пока носили вещи. А потом прикидывали, где будет стоять мебель. А потом… Потом наступил вечер, и Алина снова вспомнила про зеркало. Вернее, увидела его, пробегая на кухню.

Огромное зеркало висело в коридоре. Оно отражало человека в полный рост. Понять, какого именно человека, было трудно: в темном стекле появлялся только мутный силуэт. Когда включили свет, отражение прояснялось, даже лицо стало узнаваться. И рама из темного потрескавшегося дерева как будто стала легче, а то в полумраке прихожей казалось, что зеркало весит килограммов сто. Оно было массивным, как всё в этом доме.

– Алина! – окликнула мама из кухни. – Куда ты пропала, помоги мне найти чашки!

Алина бросилась на кухню.

Стол и стулья стояли посередине, а не приткнувшись к стенке, как на старой квартире. И вокруг можно в догонялки играть, столько здесь места. Рядом с плитой и мойкой – тумбочки от гарнитура, как дома. У стенок – пакеты, коробки… Чашки они с мамой упаковывали в большой ящик из-под кухонного комбайна, неужели мама не помнит? Вот он, на нем пакет с полотенцами и коробка с вилками и ложками…

Алина потянула ящик на себя, пакет завалился в одну сторону, коробка в другую, и ложки, вилки и ножи посыпались на пол. На кафельную плитку. Грохот поднялся такой, что папа выглянул из ванной. Ничего не сказал и спрятался обратно.

– О господи! – простонала мама. – Ну почему ты у меня такой слоненок? Ты же девочка! Должна быть аккуратной!

Ещё секунду назад Алина была готова сказать: «Мамочка, я нечаянно». Но, услышав ненавистную фразу, застыла. И молча принялась собирать ножи и вилки.

– Что ты пыхтишь как паровоз? – всё ещё сердито спросила мама. – Я тебя чашки просила найти, а не устраивать мне здесь погром!

– В ящике чашки, – буркнула Алина. – Не видишь, что ли?

Папа громко сказал из ванной:

– Как ты разговариваешь с матерью!

Эту папину фразу Алина слышала тысячу раз. Или миллион. Поэтому и не ответила. Свалила ложки в коробку и ушла в свою комнату. Села на диван и уставилась в стену. Обои в квартире тоже старые, вытертые и кое-где почерневшие. Пятна складывались в страшные рожи.

– Алина! – позвала с кухни мама.

Рожи ехидно ухмылялись. Алина сделала вид, что не слышит. Вот всегда так с мамой: сначала накричит, а потом делает вид, что ничего не случилось. Сейчас сама придет…

Дверь открылась, мама заглянула и весело сказала:

– Что сидишь надувшись как мышь на крупу? Пойдем чай пить! У нас тортик!

Как надувается мышь и почему на крупу, мама никогда не объясняла. Наверное, сама не знает. Взрослые часто говорят не пойми что.

– Линка, – мама села рядом. – Ну, ладно тебе обижаться. Все устали. Всё-таки переезд хуже двух пожаров.

Алина хотела спросить: «А ты знаешь, какие они, два пожара? Или хотя бы один?» – но не стала. Ссориться не осталось сил. Лучше и правда сделать вид, что она больше не обижается.

– А тортик пражский?

– Пражский, конечно, – засмеялась мама. – Как ты любишь. Пойдем, а то папа не любит ждать.

Папа и не ждал – он уже вовсю жевал торт, не отрываясь от мобильника.

– Я заказал Алинке новый диван, – сообщил он, даже не прожевав огромный кусок торта. – Розовый. Ей понравится.

Алина хотела возмутиться: почему это ей должен понравиться розовый диван? Но посмотрела на папу и промолчала. Ссориться с папой – это не на маму дуться. Для этого много сил надо, потом ещё реветь часа два…

Поздно вечером родители закрылись в своей комнате. Алина включила свет, встала напротив зеркала и долго всматривалась в темную глубину. Что видит там папа? Вот лично ей улыбается симпатичная девчонка. И… не совсем девчонка. При некоторых поворотах головы там как будто появляется мальчишка. Симпатичный улыбчивый мальчишка, похожий на Тимура из старинного фильма.

Алина оглянулась на дверь в родительскую комнату. За ней негромко бормотал телевизор. Алина одними губами прошептала:

– Привет…

И помахала мальчишке рукой.

Он помахал в ответ.

* * *

Постепенно вещи из коробок заняли свои места. Шкафы папа выбрасывать не спешил. Вот Алинин диван он отдал консьержке, как только привезли новый. А уютное кресло мама накрыла ковриком и оставила в большой комнате. И только зеркало папу раздражало. Каждый раз, проходя мимо, он оглядывался и вздрагивал, словно видел там что-то неприятное.

И всё бы ничего, но мама взяла отпуск «на обустройство», как она сама выразилась. Раньше можно было спокойно жить до семи часов, а тут только приедешь из школы, протащившись, между прочим, через полгорода, только расслабишься, как вдруг скрежещет ключ в замке.

И начинается.

– Алина! Почему туфли посреди коридора?

– Сейчас уберу.

– Для одежды есть шкаф, я должна твою форму вешать?

– Сейчас повешу.

– Не бурчи на меня!

Здесь уже сказать нечего, Алина молча вешает клетчатую юбку в шкаф, мимоходом подхватывая сумку с учебниками. Хорошо, что мама об неё не запнулась, а то нотаций хватило бы до ужина.

– Алина! Ты обедала?

– Да, в школе.

– Знаю я, как в школе кормят. Сейчас суп погрею!

– Я не хочу есть.

– Опять худеешь? Посмотри на себя в зеркало, ты же худая как щепка!

Алина медленно подошла к зеркалу, убрала волосы в хвост. Из-за стекла ей улыбнулся круглолицый мальчишка. Алина подмигнула ему и поднесла палец к губам: тихо, не палимся. Мальчишка кивнул в ответ.

А мама кричит с кухни:

– Ты музыкой занималась?

– Да.

– Как долго?

– Полчаса.

Алина поморщилась, пользуясь тем, что мама не видит. Сразу бы завелась: «Не корчи рожи, ты же девочка…» Как будто девочка обязана заниматься музыкой! Гаммы и пьесы надоели еще два года назад. Но деваться некуда, да и в комнате давно прописалось чудовище. Старое, черное, с потрескавшимся лаком. Теперь к пианино добавилось ещё одно: мерзкий розовый диван, твердый как асфальт. Эти два предмета жутко портили и настроение, и интерьер.

А мама не отставала. Сегодня она какая-то на себя не похожая. Обычно поругает и через пять минут уже смеется. А тут вопросы, вопросы…

– Что можно выучить за полчаса?

– Гаммы. У меня скоро технический зачет.

– Ничего странного не видела?

– О чем ты?

Мама вышла из кухни, вытерла руки полотенцем.

– Занималась, говоришь? Пойдем-ка.

Ничего не понимая, Алина пожала плечами и двинулась в свою комнату. Мама открыла крышку пианино. На пожелтевших клавишах, на ноте «фа» первой октавы, лежала монетка. Один рубль.

– Занималась, говоришь… – задумчиво протянула мама.

Алина почувствовала, что у неё горят уши. А мама вдруг хлестнула её полотенцем и закричала:

– Я ненавижу, когда ты врешь! Хуже вранья ничего нет! Не хочешь заниматься музыкой – так и скажи, а врать мне здесь не нужно! Стыдно! И это моя дочь!

Алина втянула голову в плечи. Полотенцем по спине – не больно, но очень обидно. И ведь сама виновата, подставилась.

И сделать ничего нельзя. Да, однажды она уже развесила уши на «если тебе не нравится, скажи и можешь не есть». Мама всегда так говорит. Но однажды Алина осмелилась сказать, что в каше комочки. Так мама ей чуть на голову эту тарелку не надела. По крайней мере, это так выглядело. Давно это было, еще до школы. Но с тех пор Алина запомнила накрепко: «скажи и можешь не делать» – ловушка. Музыкалка – это уже не каша, тут пятнадцатью минутами диких криков не отделаешься. Мама будет скандалить несколько месяцев, а папа только мимоходом бросит: «слушайся маму», не вникая в суть вопроса. Нет уж, лучше как-то дотянуть, два года осталось. Главное, больше так глупо не попадаться.

Мама всё еще кричала про стыд и ужас, про то, какое позорище ей досталось, а Алина ждала паузы, чтобы вставить свое «прости». И считала дни до конца маминого отпуска. Раз уж она такое чудовище, ей лучше быть одной.

* * *

Когда с работы пришел папа, Алина с облегчением поняла, что мама сердится не на неё. Очень уж ровно она разговаривала с папой, и, подавая ему ужин, смотрела поверх его головы. А когда она сказала: «Алина, сходи погуляй», тут и вовсе стало ясно.

Родители проповедовали теорию, что «выяснять отношения надо без детей». Это мама так однажды сказала какой-то своей подруге.

Как будто непонятно, что они ругаться собрались! Да и кричат они вовсе безобразно – Алина несколько раз слушала под дверью, ещё на старой квартире. И думала о том, что соседям тоже слышно. Какой смысл всем улыбаться и изображать примерную семью, а потом так орать?

Сейчас Алина взяла блокнот, пенал и тихо выскользнула за дверь. Погулять так погулять. В старых районах свои преимущества – через дорогу начинался большой сквер, по меркам старой квартиры и вовсе парк. Алина давно хотела посидеть там и порисовать деревья. Солнце жарило уже совсем по-летнему, но листья ещё нежно-салатового цвета, деревья строгие и беззащитные одновременно. С ними хотелось разговаривать.

Рисунки иногда получались, иногда не очень. Но Алину это не огорчало: в процессе уходили суетливые мысли, рисунок раскрывался, охватывал со всех сторон, и весь мир исчезал. И проблемы исчезали тоже.

Алина устроилась на веселой разноцветной скамеечке, достала карандаш, привычно раскрыла блокнот в твердой обложке – специально просила такой, чтобы рисовать на улице… и опомнилась, только когда совсем рядом противно загоготало несколько парней.

Вздрогнув, Алина машинально захлопнула блокнот. И вовремя. По тропинке не спеша двигались пятеро мальчишек. Похоже, ровесники или немного постарше. Но явно бездельники. Джинсы приспущены, руки в карманах. Парни идут, шаркая ногами, щурятся и перекашивают лица, как будто их тошнит. Явно ищут, до кого докопаться.

– О, смотрите-ка, какой у нас тут цветочек, – глумливо начал один.

– Чудо природы, – поддакнул другой.

– Деточка, ты заблудилась? – состроил круглые глазки третий.

Остальные двое просто ржали – видимо, даже на такие тупые фразочки им не хватало интеллекта.

Алина встала и решительно двинулась к дому. Внутри у неё всё дрожало. Но она твердо знала: в столкновении с превосходящими силами противника надо, как говорит папа, делать «лицо лопатой» и уходить с королевским достоинством. Здесь важны две вещи – уходить гордо и уходить быстро. Самое главное – уходить, конечно. Пятеро парней – это серьёзно.

Парни сначала растерялись, но потом один из них, с противными белобрысыми прядями, торчащими из-под дурацкой кепки, заступил дорогу.

– Невежливо убегать!

Алина шарахнулась на газон, парень выбросил руку:

– Куда это ты намылилась?

– Отвалил, резко! – крикнула Алина.

За спиной затявкала собачка и заверещал старческий голос:

– Что привязались к девчонке, ироды! Сейчас милицию вызову!

Алина резко обернулась. По боковой дорожке к ним семенила бабулька в мешковатых штанах, непонятного цвета рубахе и большой панаме.

– Полицию, – хихикнул тот парень, что до сих пор молчал.

– Они там разберутся: милиция, полиция, – не унималась бабулька. В одной руке она держала поводок, на котором металась маленькая кудлатая собачка. А в другой – простенький мобильник с большими кнопками. Папа такой называет «бабушкофон».

Собачка добежала первой. Она тявкнула на парней, бабулька подтянула поводок.

– Карабас, фу. Пойдем, деточка, я тебя провожу, – это уже Алине. – А вы не троньте девчонку, – это парням. – Антон, твоему отцу вечером позвоню!

– А что я? – возмутился стоящий немного в стороне парень.

– На отца огрызайся! – старушка воинственно потрясла телефоном. – Молодец среди овец!

Бабулька была меньше с Алины ростом, и, казалось, дунешь на неё – улетит. Теперь понятно, что такое бабушка божий одуванчик. Но парни отступили. Даже гадость никто вслед не сказал. Песик с грозным именем весело бежал рядом, не натягивая поводок. Как будто тоже провожал новую знакомую.

За углом дома Алина сказала:

– Спасибо, дальше я сама.

– Тебе куда надо-то? Как в наших краях очутилась?

– Живу здесь, – вздохнула Алина. Сейчас её бывший дом, огромный, бетонный, с голым двором без единого деревца, казался уютным и безопасным. – В пятом подъезде. Недавно переехали.

– Погоди… – бабулька остановилась. – Так ты Анастасии Федоровны внучка?

– Ага…

– Смотри-ка… Ну, хорошо, увидишь бабушку, поклон ей от Зои Егоровны. Не забудешь?

– Не забуду. Только не знаю, когда увижу-то. Мы к ней редко ездим.

На самом деле, Алина у бабуси не была ни разу. Но сказать об этом незнакомой старушке постеснялась. А та как будто поняла. Покивала, словно бы своим мыслям:

– Конечно, дело молодое. Да жизнь сейчас какая… Беги, детка, играй. А оболтусов этих не бойся. Если будут приставать, приходи. Я в тридцать шестой квартире живу. Мы на их управу найдем.

Жаловаться взрослым Алина не привыкла. Из этого никогда ничего хорошего не получалось. И сейчас было даже немного стыдно, что её спасла какая-то незнакомая бабулька.

Но объяснять это Алина не стала. Кивнула, пробормотала «до свидания», подмигнула Карабасу и побежала к своему подъезду.

Дома Алина хотела быстро проскользнуть в свою комнату, но на звук хлопнувшей двери в коридор вышла мама. Посмотрела на Алину так, словно ожидала увидеть кого-то другого. И вдруг нахмурилась.

– Ты что, ходила на улицу в этих джинсах?

– Ну да…

– Сколько раз тебе говорить! Это домашние штаны!

– Мам, ну так я и была рядом с домом…

– Домашние – это значит не для улицы! Почему ты не можешь надеть нормальное платье, как нормальные девочки!

«Потому что я ненормальная», – чуть не сказала Алина, но в последний момент прикусила язык.

А мама не унималась:

– Еще раз увижу в этих штанах на улице, изрежу их и выброшу! Раз ты слова не понимаешь!

– Да пожалуйста! – не выдержала Алина. – Я тебе тоже что-нибудь изрежу! Что ты вечно меня пилишь-то!

Мама медленно произнесла:

– Я… пилю? И тебя пилю? Ну, хорошо.

Она развернулась и ушла в свою комнату.

Алина поймала себя на том, что стоит посреди коридора и хлопает глазами, как полный тормоз. Если бы не стычка с парнями, она бы, наверное, не стала так грубить. Как мама отшатнулась! Как будто её ударили.

Сбросив туфли, Алина бесшумно прокралась в свою комнату. Дверь в комнату родителей была открыта, мама стояла у окна. На фоне светлого прямоугольника четко вырисовывался её неподвижный силуэт. Алину скрутило от беспомощности и жалости.

Уже у себя в комнате она поняла – папы дома нет! А на стоянке за площадкой не было их голубого «форда». Уехал?

Куда?

Зачем?

Вот кого ждала мама! Они ссорились, и папа уехал. А мама думала, что он вернулся, и выскочила к двери. Доругаться? Мириться? Ох, родители, что же вы…

Входная дверь снова хлопнула. Алина прислушалась. Клацнул замок. Значит, мама тоже ушла. Искать папу? Или просто не может оставаться дома?

Алина сжалась в комок и повалилась на жесткий диван. Её мутило от отвращения к себе. Мама и так поссорилась с папой. А тут ещё она с такими заявочками. А теперь мама неизвестно где. А она одна. Дома. А если до вечера никто из них не придет? Как спать, когда не знаешь, где твои родители?

Снова хлопнула дверь, и Алина подскочила. Мама вернулась! Надо попросить у неё прощения, пусть мама знает, что она всегда за неё!

Алина выскочила в коридор, но там никого не было. Наверное, это хлопнула дверь у соседей.

За окнами темнело, и в коридоре сгущался полумрак. Алине хотелось завыть от тоски и одиночества. Она посмотрела в зеркало. Там снова появился симпатичный паренек.

– Хоть с тобой поговорить, что ли, – грустно предложила Алина. – Выходи?

Зеркало вздрогнуло и еле слышно зазвенело. Из него на коврик в коридоре вывалился мальчишка. Шмякнулся на четвереньки, но тут же поднялся. Отряхнул ладони и улыбнулся.

– Привет.

– П-п-п-привет…

– Не бойся, – очень знакомо улыбнулся гость.

– Я не боюсь, – Алина справилась с отвисающей челюстью. – Я просто удивилась. Нечасто люди из зеркала выходят.

– Это верно, – легко согласился мальчишка. – Меня Лён зовут, если что.

– А я Алина…

– Я знаю.

– Чего-о-о-о? – вот теперь Алина удивилась. Если мальчишка живет в старинном зеркале, то выйти из него – вполне нормально. Но откуда он может знать её имя?

– Я же твое отражение, – снисходительно объяснил Лён. – Я про тебя всё знаю.

– Не может быть. Ты мальчик, я девочка!

– «Мальчик, девочка», – передразнил гость. – Не веришь? Хочешь, докажу?

– Попробуй!

– Пожалуйста! Вчера ты получила тройку по геометрии за контрольную, а маме сказала, что не проверяли. На музыке изобразила, что голова болит, чтобы отпустили пораньше. На физике задачу решила за Ленку, потому что она свой вариант сделать не успевала… Продолжать?

– Ты за мной всегда подглядываешь, что ли? – испугалась Алина.

– Не подглядываю я, – устало вздохнул Лён. – Просто знаю о тебе всё. Потому что я и есть ты.

– Ты же мальчик… – Алина понимала, что повторять одно и то же неумно, но другие слова почему-то не находились.

– Ну и что? – засмеялся Лён. – Земляничное варенье это не мешает любить. Угостишь? У тебя в холодильнике целая банка!

– Откуда ты зна… – Алина осеклась, глянула на Лёна и тоже засмеялась. – Ладно, фиг с тобой. Пошли. Я тоже варенья хочу.

* * *

Лён ел варенье быстро, но аккуратно. У Алины так не получалось – крупные ягоды то и дело шлепались на стол. Может быть, потому, что она разглядывала гостя. Мама бы давно сказала: неприлично так пялиться!

Лицо Лёна оказалось очень знакомым. Алина словно на себя в зеркало смотрела. Подумав так, она фыркнула и чуть не подавилась чаем. А вот одежда на отражение не походила. Темные штаны до колен заканчивались манжетами с большими крупными пуговицами. Наверное, манжеты должны застегиваться, но мальчишка явно этого не делал очень давно. Рубашка, видимо, когда-то была белой, но сейчас скорее серая, особенно на воротнике. Разнокалиберные пуговицы держатся кое-как, одна висит на нитке, одной не хватает. Рукава подвернуты, из них торчат острые локти. А из штанин – острые коленки. У самой Алины коленки явно круглей.

– Хочешь, покажу кое-что? – вдруг спросил Лён.

– Хочу, – не задумываясь, ответила Алина.

Лён отодвинул кружку, почему-то вздохнул, словно не хотел расставаться с вареньем. Внес табуретку в коридор. Алина заинтересованно пошла за ним.

Привычным движением Лён поставил табуретку к стене. Потянулся к антресоли, чем-то зашуршал…

– Держи!

Алина приняла какую-то очень пыльную штуку, потом большую коробку.

– Что это?

– Фильмоскоп, – Лён спрыгнул на пол и отряхнул ладони. – Есть тряпка? А то пыль загореться может.

Только сейчас Алина увидела, что у странной штуки сзади шнур с вилкой, чтобы в розетку включать. Значит, она электрическая.

Алина принесла тряпку, Лён ловко протер длинный нос агрегата. Стало видно, что в этом носу – объектив, как у папиной «зеркалки».

– Фильмоскоп? – слово казалось знакомым. – Фильмы показывает?

– Почти, – Лён задумчиво смотрел в коробочку с маленькими баночками. – Сейчас увидишь.

В комнате Лён привычно воткнул вилку в розетку. В фильмоскопе загорелась лампочка. Лён достал из баночки рулончик пленки и вставил в загогулину, похожую на знак вопроса. Воткнул загогулину в фильмоскоп, а коробку перевернул. Её дно оказалось обклеено белой бумагой.

Лён подвинул фильмоскоп, на бумаге появилась прямоугольная картинка.

– Свет гаси.

Алина щелкнула выключателем и села рядом с Лёном.

– Ух ты, это как кино, да?

– Почти.

На экране появилась надпись: «Желтый аист». Лен протянул пленку, и появился первый кадр. Черно-белый и неподвижный.

– А что, мультика не будет? – удивилась Алина.

– Не будет, – хмыкнул Лён. – Читай, а я крутить буду.

Алина прочитала историю о том, как жадный китайский богатей хотел, чтобы волшебный аист танцевал ему одному. В медленном движении пленки, в запахе теплой пыли, в дыхании Лёна ощущалось что-то таинственное. Казалось, всё происходит в другом времени – древнем, вязком, как в старом фильме. Алина даже забыла, что поссорилась с мамой – так странно проходил вечер. Они посмотрели ещё несколько диафильмов. А потом Лён сказал:

– В другой раз ещё посмотрим, мне пора.

– Почему? – огорчилась Алина.

– Твои родители домой идут. Они не должны про меня знать. И спрячь фильмоскоп, а то будет много вопросов.

Алина не стала спорить, только вздохнула. Сунула прибор и коробку под диван, проводила Лёна до зеркала. Он подмигнул на прощанье и нырнул в темное стекло. И сразу же в замке заскрежетал ключ.

Папа и мама пришли вместе, хоть и немного сердитые. Алина вздохнула с облегчением. Мама спросила:

– А что тут тряпка пыльная валяется?

– Сейчас уберу, – ругая себя за расхлябанность, быстро отозвалась Алина. Она сразу поняла, о каких вопросах предупреждал Лён. «Это я брала, чтобы протереть фильмоскоп. – А как ты узнала, что у нас есть фильмоскоп? – А мне Лён сказал, мальчик из зеркала». Тут-то скорую и вызовут.

Но родителям, похоже, было не до того, где Алина нашла столько пыли. Мама привычно распорядилась:

– Прополощи как следует и на трубу повесь.

– Да, хорошо…

Из кухни мама спросила:

– Ты что, чай сразу из двух кружек пила?

Алина чуть себе кулаком по голове не треснула. Вот тетеря! Нельзя быть такой бестолковой!

К счастью, мамин вопрос не подразумевал ответа. Алина аккуратно развесила тряпку и ушла готовиться к завтрашнему дню. Чтобы приехать к первому уроку на другой конец города, вставать приходилось очень рано.

* * *

С тех пор Алина дома не скучала. Мамин отпуск кончился, и Лён выходил из зеркала каждый день. Они смотрели диафильмы и разговаривали обо всём на свете. Однажды Алина пожаловалась на мальчишек. Тех самых, что приставали в сквере. Больше они не сталкивались, но парни явно живут где-то рядом.

Лён почесал ухо и сказал:

– Надо дать им отпор.

– А что я сделаю? Они же мальчишки, а я девочка!

– Ну и что?

Алина покосилась на друга. Лён не издевался! Он действительно не понимал!

– У тебя две руки, две ноги, одна голова, как и у них, – серьезно сказал Лён. – У тебя тоже есть кулаки. Пусти их в ход.

– Это неправильно, – неуверенно ответила Алина. – Девочки не должны драться.

– Кто сказал?

– Мама…

– А маме кто сказал?

Алина задумалась. Маме, наверное, её мама. Хотя от бабуси слов «ты же девочка» Алина никогда не слышала. Может, в книгах написано? Но в каких? Вон на кровати лежит – тоже ведь книжка. Любимая. Зачитанная до выпадения листов. Пеппи Длинный чулок дралась с кем хотела. И вообще была очень сильной, лошадь могла поднять. И при этом она девочка.

Но дело же не только в том, что мама не разрешает, а…

– Страшно. А вдруг он меня побьёт? Или они все на меня навалятся.

– Наверняка побьет, – кивнул Лён. – Но после этого больше не будет лезть. Если, конечно, не струсишь.

– Но почему? – простонала Алина. – Почему он просто не может отвалить от меня?

– Не могу объяснить, – улыбнулся Лён, и на щеках у него появились ямочки. Как у Алины. – Пацаны так устроены. Просто верь мне. А если ты их будешь бояться, они к тебе всю жизнь будут лезть.

– Ладно, – вздохнула Алина, про себя подумав: «Надеюсь, мне это не понадобится». Лён, кажется, уловил эту мысль и еле заметно улыбнулся.

В другой раз Лён сказал:

– Хочешь, еще одну штуку покажу?

– Конечно, хочу.

Они вышли на балкон, Лён отодвинул коробки с каким-то старьём. Присел рядом с непонятным ящиком размером с большой телевизор. Спереди на две трети ящик обтянут серым материалом. В нижней трети на черном фоне белой краской написаны названия городов: Париж, Лондон, Прага, Рио-де-Жанейро… И много-много других. Внизу желтеют большие квадратные кнопки, похожие на зубы огромного людоеда. По краям – две круглые ручки, под ними – два утопленных в подставку колесика. Всё это в тяжелом даже на вид деревянном ящике.

– Нужно электричество.

Алина притащила удлинитель, с помощью которого папа недавно сверлил стену. Лён воткнул в него старую круглую вилку, покрутил правое колёсико. Сначала до щелчка, потом еще чуть-чуть.

– И что будет? – полюбопытствовала Алина.

– Подожди. Сейчас прогреется…

Ящик тихонько зашуршал. Потом раздались негромкие голоса, свист и хрипы. Лён аккуратно подкрутил одну из ручек. Заиграла музыка. Алина почему-то вдруг вспомнила, как они с мамой летом ездили в Крым. И вечером, когда опускалась темнота, в траве оглушительно свиристели цикады. А воздух теплыми мохнатыми лапами гладил уставшие за день ноги…

Лён погладил приемник по боку, как бабуся шкаф. Алина села на перевернутое старое ведро и осторожно взялась за ручку настойки.

– Можно?

– Конечно. Он же твой.

Алина медленно покрутила ручку. За пластиной с названиями городов двигалась красная полоска. Покрутишь ручку – полоска укажет на какой-то город. В эфире бормотали на разных языках, пели, смеялись, рассказывали истории и просто разговаривали друг с другом. Алина боялась, что вот-вот попадется современная попсовая музыка или реклама, и сказка разрушится. Но больше ловились шелесты и шорохи. Словно ветры дальних стран. Или других времен.

Приемник стал ещё одной тайной Алины и Лёна.

…И однажды всё кончилось.

Алина пришла из школы в субботу – и выронила рюкзак.

– Мама! – закричала она. – Где зеркало?

На обоях темнел прямоугольник, а зеркала не было.

– Что ты орешь, как сумасшедшая? – сердито отозвалась мама, выходя из кухни. – Папа снял, ремонт будем делать.

Алина облегченно вздохнула. Главное, зеркало дома. Осталось уговорить родителей отдать зеркало ей.

– Где оно? – уже тише спросила Алина.

– Отец повез бабусе. Себе нормальное купим. А то ни накраситься, ни причесаться – ничего не видно.

– Мама! – закричала Алина. – Что вы наделали, мама! Мама! Мама!

Других слов не было. Повторяя «мама», Алина разрыдалась и убежала в свою комнату. Упала на ненавистный диван и больше ничего не слышала. Отчаяние сомкнулось над ней как темная холодная вода.

К приезду отца Алина выплакала все слезы. С родителями она почти не разговаривала. Сказала, что уроков много задали, села за стол, разложила учебники. Но в тетради не смотрела. Она чувствовала себя слабой и больной. Тайком померила температуру – тридцать семь и пять. Но показывать градусник родителям не стала.

Ночью Алина спала плохо. Ей снился Лён, который становился всё тоньше и тоньше, и его нужно было обязательно догнать, а он уходил, уплывал, улетал… Проснулась Алина совсем разбитой, но мрачной и решительной. Вышла на улицу, набрала номер.

– Привет, Лен. Не разбудила?

– Разбудила, – сонно отозвалась Ленка. – Чего хотела?

– Слушай, мне тут по делу смотаться надо. Прикрой меня. Я скажу, что мы с тобой реферат по литературе пишем. Если тебе позвонят, я у тебя. Ок?

– Ладно, – зевнула Ленка. – Если что, скажу что ты в туалете, первый раз, что ли? Потом расскажешь, что за дело?

– Расскажу, конечно, – пообещала Алина. – Спасибо.

Интересно, можно Ленке правду рассказать? Поверит ли? Или решит, что её разыгрывают, и обидится?

Алина купила в киоске на углу тонкую тетрадку и вернулась домой.

Мама чистила зубы в ванной.

– Куда ходила?

– За тетрадкой, – Алина показала свою покупку. – Нам реферат задали по литературе. Можно я поеду к Ленке, мы с ней вместе пишем?

– Поезжай, – кивнула мама. – Только позавтракай. И купи хоть шоколадку какую, ты же там обедать будешь…

Алина от радости чуть не подпрыгнула. Вот и деньги на билет! А то пришлось бы свою копилку распотрошить…

До бабуси ехать недолго, на электричке всего сорок минут. Алина отлично знала дорогу. Раньше каждое лето они ездили туда как на дачу. Правда, родители не разрешали Алине ездить одной. Но они и не узнают.

Алина взяла с собой книжку, но читать не стала – просто смотрела в окно. Внутри звенело нетерпение – как там зеркало? Выйдет ли Лён у бабуси? Удастся ли с ним переговорить, хотя бы по-быстрому? Чтобы ждал, пока она приедет на каникулы, до них осталось меньше двух недель…

Дорога пролетела незаметно. Алина вышла на маленькой станции с деревянным настилом и зашагала к двухэтажному домику с зеленой крышей.

Бабуся, конечно же, была дома – где ей ещё быть?

– Здравствуй, – очень удивилась она. – Что-то случилось?

– Нет, – Алина вдохнула знакомый запах старого дерева, сухих трав и печного дыма. Бабуся топила баню.

– Иди мой руки, – распорядилась бабуся. – А я пока родителям позвоню, что ты доехала.

– Не надо! – испугалась Алина.

– Они не знают, что ты здесь? – строго спросила бабуся.

Алина уставилась в пол. Деревянные половицы покрашены коричневой краской. В щели между досками можно тетрадку всунуть, вот паучок ползет…

– Ты что, из дома сбежала? – бабуся положила Алине руку на плечо. Старую, сморщенную, но всё еще крепкую руку.

– Нет, что ты. Я… просто по делу.

– Тогда всё-таки пойдем обедать. Я окрошку готовлю. Осталось только колбасу порубить.

Алина поплелась за бабусей на кухню – маленькую комнатку с деревянным столом. Бабушкина спина всё еще оставалась ровной. Хоть старая рубашка на ней болталась, и джинсы сидели мешком, бабушка не выглядела совсем уж деревенским жителем. Что-то в ней выдавало городскую, как в той старушке с собачкой…

– Тебе привет от бабушки из тридцать шестой квартиры, – бухнула Алина.

– От Зои Егоровны? – обрадовалась бабуся. – Вы познакомились?

– Да уж, – улыбнулась Алина. – Она меня от разбойников спасла…

– Она может, – засмеялась бабуся. – Зоя всю войну в разведке прослужила. Таких теперь не делают. Стальной человек.

– Вы с ней вместе воевали?

– Да что ты, – хмыкнула бабуся, ловко нарезая колбасу на квадратики. – Я через два года после победы родилась. Зоя-то меня лет на двадцать старше. Ей давно за восемьдесят.