Текст книги "Слабость зверя (СИ)"
Автор книги: Ольга Вель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
37.Глава от Демида
Я стоял над поверженным Торвальдом, чувствуя, как адреналин медленно отступает, оставляя после себя лишь горький осадок и холодную ярость. Но сильнее ярости был страх. Страх обернуться и встретить взгляд Эль.
Северус, бесшумный как призрак, появился рядом.
– Задолбали, Дем. Совсем берега потеряли, – его голос был ровным, но в глазах читалось напряженное внимание. Он оценивающе скользнул взглядом по мне, по Эль, по телу Торвальда, который хрипел под моим коленом.
– Свяжи его, он нам нужен, – бросил я, наконец поднимаясь. Голос звучал хрипло, горло пересохло. Я чувствовал себя разбитым. Не физически – трансформация давала силу. Душевно. Быть вывернутым наизнанку перед ней, раскрыть главную свою тайну и потерять её... это было хуже любой пытки.
Я заставил себя повернуться. Эль сидела все так же, привязанная, бледная, с огромными глазами, в которых читалась целая буря – шок, непонимание, страх и разочарование. От этого взгляда мне захотелось снова придушить Торвальда, и уже окончательно.
– Эль... – я сделал шаг к ней, но она инстинктивно отпрянула, вжимаясь в спинку стула. Это было похоже на удар хлыстом. Я остановился, поднял руки в умиротворяющем жесте.
– Мы сейчас тебя развяжем. Все в порядке.
Северус, закончив с Торвальдом, подошел к ней. Его движения были точными и быстрыми. Он перерезал веревки, и Эль потерла запястья, на которых проступили багровые полосы. Она не смотрела на меня.
– Спасибо, – тихо прошептала она Северусу.
Тот лишь кивнул, его взгляд скользнул между нами, понимающе.
– Поговорите потом. Сначала разберемся до приезда группы с этим, – он кивнул на Торвальда.
Мы поменялись с ним местами, теперь он сидел прикованный к стулу и ждал своей участи. Надеяться на его жалкое желание спасти свою шкуру и сдать всех подельников, не приходилось. Поэтому Северус достал из своего бесконечного арсенала шприц с сывороткой правды – мутной голубоватой жидкостью, запрещенной на центральной станции и её демократических колониях. Но пользующуюся спросом в закрытых кругах. Польза от неё заключалась в том, что под ней развязывался хорошо язык у допрашиваемого, минусом была побочка – сильно действовала на мозг, после её применения человек мог остаться невменяемым инвалидом, или в лучшем случае лишиться жизни после прекращения её действия. Без лишних церемоний он вогнал иглу Торвальду в шею.
– Один – один, ушлепок.
Тот закатил глаза, издал булькающий звук. Через пару минут его взгляд стал стеклянным, дыхание – ровным и механическим.
– Кто стоит за нашим похищением? Кто тебя нанял? – спросил я, присаживаясь перед ним на корточки.
– Гх… Глава клана Архи, – выдавил он, его лицо исказилось гримасой, будто он пытался бороться, но тщетно. Имя моего «отца» прозвучало в пыльном подвале, подтверждая выдвинутую мной теорию. – И... Иларий Ван-дер-Вей и Магнус Стром.
Я перевел дух. Ван-дер-Вей и Стром. Два других дайма из Старого Совета. Сильные мира сего, с которыми не шутят. Все пазлы складывались в отвратительную картину.
– Что им нужно от меня?
– Тебя нужно устранить. Ты стал сильно мешать бизнесу. Сорвал крупную поставку «Тумана» на рынок. Влез в клинику и перекрыл доступ к данным по генетическим девкам подходящих для таких тварей как ты, на рынке сейчас огромный спрос на них. Привлек к нам много ненужного внимания.
Они торговали не только психотропом нового поколения, но и людьми. Собирали свой проклятый генный банк.
– Салем... хотел получить доказательства. Что ты... бракованный. Выродок. Чтобы лишить наследства. Официально. И... устранить. Как угрозу чистоте крови. А девку твою, он бы новым наследником обрюхатил. – продолжил он своё откровение на мой вопрос.
Северус среагировал первым, и успел перехватить меня.
– Держи себя в руках, он нам ещё не всю информацию выдал. Тем более, что он уже мертв.
В голове звенело. Тот, что долго звался моим отцом решил избавиться от брака, скорее всего устрани меня сейчас, следующим бы стал Сева. И все это из-за больного тщеславия и жажды «чистоты».
– Доказательства? У тебя есть? Кто покупатель и товар?
– Данные... из медцентра... Анализы... Фото нужных девок и досье на них… Есть база. У меня на всех этих выродков есть компромат. Думают раз больше бабок то умней меня. Дебилы. Я на них сделаю ещё больше, они сами мне нести будут бабло, чтобы я их не слил своим же…
– Где эта база? Где твой тайник, у тебя дома?
– Я не дебил, хранить все у себя. Надежнее правительственной системы безопасности нашей планеты нет ничего. Всё на работе, по защитой самой охранки. – видимо это его очень забавляло, поскольку монотонный бубнёж разбавился весельем в его голосе, с похрюкиванием.
Этого было достаточно для начала. Более чем. Я отступил, давая знак Северусу. Он кивнул и отошел в сторону, чтобы связаться с нашим непосредственным начальством.
– Докладываю. Получены подтвержденные данные о причастности даймов Салема Архи, Илария Ван-дер-Вея и Магнуса Строма, и человека Томаса Торвальда к незаконной торговле людьми и созданию черного рынка суррогатов, так же организация поставок и сбыта психотропа «Туман». Запрос на подкрепление и спецобработку места. Координаты передаю. Цель – нейтрализована, требуется сопровождение и медик. Один пострадавший гражданский.
Ответ пришел почти мгновенно. «Подтверждаем. Группа быстрого реагирования вылетает. Эвакуируйтесь в точку сбора «Дельта». Протокол «Тишина».
Все было кончено. Через пятнадцать минут на площадке приземлился безымянный служебный флай. Люди в строгих, без опознавательных знаков, униформах быстрыми, эффективными движениями забрали Торвальда, оцепили здание. Нас с Эль и Северуса погрузили внутрь.
Последовали стандартные, до тошноты знакомые процедуры. Медосмотр. Опрос. Снятие показаний. Я прошел через них на автомате, отвечая на вопросы, но мой взгляд постоянно возвращался к Эль. Она сидела сгорбившись, закутавшись в термоодеяло, и смотрела в пол. За всё время она ни разу не посмотрела на меня.
Нас отпустили под подписку о неразглашении. Служебный флай доставил нас к дому. Северус растворился в ночи, бросив на прощание: «Держись. Поговори с ней».
Мы вошли в квартиру. Дверь закрылась с тихим щелчком, и нас поглотила гробовая тишина. Мы стояли в прихожей, как два призрака, вернувшиеся с войны, которую не выбирали.
Я обернулся к ней. Она наконец подняла на меня глаза. И в них не было ненависти. Не было отвращения. Там была глубокая, всепоглощающая усталость и пустота, от которой сжималось сердце.
– Демид или правильно Демиан... – ее голос был тихим, как шелест падающего листа. – Кто ты?
И у меня не было на это ответа. Ни одного, который бы не ранил её ещё сильнее.
39 Эль.
Я наконец подняла на него глаза, и не смогла увидеть его, так словно два лица наложили друг на друга. Или это просто слёзы застили глаза.
– Демид или правильно Демиан... – мой голос был тихим, и в тоже время оглушающим в тишине. – Кто ты?
Да и имело ли это теперь значение. Не дожидаясь его ответа, направилась в комнату, которую начала считать своей. Схватила сумку и побросала в неё свои вещи. Оставаться тут, в квартире с этим человеком, не было сил. Боль от предательства была невыносима. Все прошлые мои разочарования казались сущим пустяком. Я отыграла свою роль прикрытия, приманки. Пора и честь знать. Уйти самой…
Всю дорогу до квартиры я молчала, не пролила ни капли слёз. Словно каменная. Глядела в окно флая, но не видела ничего, кроме размытых пятен света. Внутри была такая же пустота, выжженная и холодная. Шок от пережитого ужаса смешался с горечью предательства, создавая ядовитый коктейль, который парализовал душу.
Демид. Демиан. Два имени. Два лица. Одно тело. Тот, чьи прикосновения заставляли меня гореть, чья забота казалась такой искренней, оказался иллюзией, тем самым туманом. Умной, продуманной, отточенной ложью. Он играл со мной, как кошка с мышкой. Наслаждался своей маленькой пьесой, где я была глупой простушкой, поверившей в сказку про любовь. Только принц в этой сказке оказался монстром в костюме, а сама сказка – грязной интригой кланов даймов.
Он пытался что-то сказать, когда я уходила из квартиры. Я не дала. Просто открыла дверь и вышла, не оглядываясь. Не проронив ни слова. Каждое слово, обращенное к нему, казалось бы, предательством самой себя. Попыткой оправдать его, и продолжать обманываться дальше. Дать капельку убийственной надеже.
Дома меня наконец накрыло. Стены старой квартиры, хранившие мои прежние, простые мечты, стали свидетелями того, как во мне рухнул мир. Надежды на то, что после окончания учебы и контракта, мы с Демидом сможем быть вместе. Я постаралась бы уговорить родителей оставить меня тут, или под присмотром ба, его бы уговорила не расставаться, и по возможности оставить работу на Архи…
Всё прах. И даже сколько слез ни пролилось, его не вымыло из души.
На следующий день осталась дома. Не пошла на учебу. Не отвечала на звонки. Металась по комнате, как зверь в клетке. Плакала до изнеможения, пока глаза не опухали и не начинала болеть голова. Кричала в подушку, чтобы соседи не вызвали законников. Ругалась, используя самый похабный сленг докеров, который только знала.
Самое ужасное было осознать глубину своего падения. Я не просто привязалась к нему. Я его выбрала. Бездумно, безрассудно, по-идиотски влюбилась. В его улыбку. В его смех. В ту нежность, которую он умел показывать, притворяясь Демидом. А он... он просто вел свою игру. «Присматривал» за ценной вещью своего босса. Или, что еще хуже, развлекался, тестируя свои чары на наивной дуре.
Через день я заставила себя вернуться в его – нет, в квартиру Архи. Мне нужно было забрать оставшиеся вещи и планшеты. Поставить точку.
Он оказался дома. Сидел в своем кресле у панорамного окна, в идеально сидящем темном костюме. Собранный. Холодный. Демиан Архи. Настоящий. Его взгляд был спокойным и внимательным, будто ничего и не произошло. Будто он не разрывал мне сердце на части своим дурацким спектаклем. Не подвергал смертельной опасности пригласив на эту, бездна её побери, крышу.
Я прошла мимо, не глядя, и тихо закрыла за собой дверь комнаты. Быстро, без лишних эмоций, сложила вещи в сумку. Каждая вещь, напоминающая о времени, проведенном здесь, обжигала пальцы. Гель для душа, от которого теперь пахло предательством. Планшетка с его первым посланием... Оставила ее на тумбочке. Это чужое.
Сумка была собрана. Я выдохнула, выпрямила плечи и вышла в гостиную.
Он все так же сидел в кресле, внимательно наблюдая за мной.
– Безопасно ли мне возвращаться на учебу? И в медцентр? – спросила я ровным, безжизненным тоном. Мне было все равно, но эти вопросы требовали ответа.
– Опасность миновала, – его голос был спокойным и гладким, как отполированный камень. – По горячим следам были задержаны все причастные. Ситуация под контролем.
Я кивнула, глядя куда-то в пространство за его головой, только не ему в глаза.
– Раз все закончилось, мои услуги более не требуются... я хочу разорвать наш контракт. Мне необходимо вернуться к прежней жизни.
Воцарилась тишина. Я чувствовала, как его внимание стало острее, тяжелее.
– Эля, ты уверена, что хочешь этого? – переспросил он. В его голосе прозвучала какая-то странная нота, но я не стала анализировать. Мне слишком больно.
Я подняла на него усталый взгляд. Впервые за этот разговор посмотрела прямо в его знакомые и такие чужие глаза.
– Да.
Он замер на секунду, его пальцы впились в подлокотник кресла. Затем он медленно кивнул.
– Хорошо. Контракт расторгнут.
Больше нечего было сказать. Я развернулась и вышла из квартиры, не оглядываясь. Дверь закрылась с тихим щелчком, похоронив за собой все надежды.
40 Сёстры
Вернуться к своей прежней жизни было не сложно. Вернее, к ее подобию. Учеба, работа, дом. Я стала казаться самой себе тенью себя прежней. Механически ходила на пары, оставалась в учебном центре готовить заданный материал, сдавала экзамены, упахивалась на сменах в медицинском центре, ассистировала Грену в мед кабинете. Делала всё, лишь бы заполнить образовавшуюся пустоту. В первый же свободный вечер отправилась в бар проверенным методом зализывать вырванное сердце. Рыба и эль справлялись скверно, набравшись до состояния полета в космосе обнаружила на следующий день себя дома, с полным провалом в памяти, как добралась домой. На этом заливание горя алкоголем было отвергнуто за неэффективностью, и опасностью последствий. Вечерами я возвращалась в свою тихую, пустую квартиру и стояла посреди гостиной, не в силах найти себе места.
В один из бесцветных вечеров, когда я сидела на полу, прислонившись к дивану, и смотрела в стену, раздался звонок в дверь. Я проигнорировала его. Звонок повторился, настойчивее. Потом в дверь постучали – не громко, но требовательно.
– Эль, открывай. Я знаю, что ты там.
Голос был отлично знаком, аристократичный и требовательный. Даниэлла. Последнее, чего мне хотелось, – это видеть ее надменный, холодный взгляд. Но звонки не прекращались. Вздохнув, я побрела к двери и открыла ее.
Она стояла на пороге, но это была не та Даниэлла, что смотрела на меня с презрением и ненавистью. Сейчас она напоминала мне её прежнюю. На ней были простые джинсы и свитер, обманчивые в своей простоте, только стоившие как моя зарплата в мед центре за месяц. Волосы собраны в небрежный хвост, а в руках она держала две картонные коробки с едой из моего любимого азиатского бистро, которое мы любили с ней посещать раньше.
– Впустишь? – спросила она, давно забытым тоном. Словно извинялась за нарушенное беспокойство.
Я молча отступила, пропуская ее. Она прошла на кухню, расставила коробки на столе и повернулась ко мне.
– Ты выглядишь ужасно, – констатировала она, пройдя внимательным взглядом по моему лицу, и помятой одежде.
– Спасибо, леди, вы всегда знаете, как поднять настроение, – устало буркнула я, опускаясь на стул.
– Я тут не для поднятия твоего настроения. А потому, что ты загоняешь себя. Что у тебя такого произошло, что ты довела себя до такого состояния?
– Какого? – сделала вид, будто не поняла её. – Жива, здорова, учусь. Скоро начну собираться до дома. Всё по плану.
– Вот именно! Что плану, твоей матери, но точно не по-твоему! Знаешь, когда мне позвонила твоя мама, и попросила узнать всё ли у тебя нормально, я не придала этому значения. Но когда мне позвонила бабушка со словами, что ты больше не споришь, не огрызаешься, не пытаешься сбежать от родительского тотального контроля – это меня конкретно заставило нервничать. У тебя же было столько планов! А теперь...
Я пожала плечами, отодвигая одну из коробок.
– Бывает. Наверное, просто повзрослела. Осознала, что права была не я, а мама с папой. Пора заканчивать с глупостями. Взяться за ум. – повторила я много раз слышанные слова родителей.
Даниэлла села напротив буравя меня пронзительным взглядом.
– Не ври мне. Я тебя знаю с пеленок. Ты не «повзрослела». Ты сломалась. Что Демиан с тобой сделал? – в её тоне можно было услышать прежнюю заботу, переживание, и нежность. Только теперь это не трогало.
Молчание повисло в воздухе, между нами, тяжелое.
– Ничего особенного.
– Эля, – ее голос смягчился. – Посмотри на меня.
Я с трудом подняла глаза.
– Прости. Мне очень жаль, если ты считаешь, что я плохо к тебе отношусь. Я никогда тебя не ненавидела, – тихо сказала она. – Да, после той истории с моим бывшим кретином… мне было больно и обидно, я была зла. Но не на тебя, а на себя и свою слепоту. А потом… потом отцу пришлось принять меры. Ты стала слишком заметной. Слишком… особенной. Сама понимаешь. Мое отстранение, колкости и надменность… это была стена. Я пыталась тебя оттолкнуть, чтобы обезопасить. Чтобы оградить тебя от внимания других кланов. Чтобы они не увидели в тебе угрозу или, что хуже, нашу слабость.
Я смотрела на нее, не веря своим ушам. Все эти годы я думала, что она презирает меня за то, что я якобы пыталась соблазнить её жениха.
– Но, на приеме… ты смотрела на меня с такой ненавистью, – прошептала я. Вспоминая последнюю нашу встречу.
– Не на тебя! – выдохнула Даниэлла. – На Демиана Архи. Потому что на тот момент он был единственным даймом, известным отцу, кто пусть и негласно, но конфронтировал с кланами старых порядков. Он непредсказуем и опасен. Даже не столько он, сколько его враги. А ты шла с ним под руку, и я видела, как на тебя смотрят другие даймы. Как на добычу, потенциальную точку воздействия. Многие кланы слали отцу предложения о контракте с тобой после того случая. Он всем отказывал. А этот Архи, притащил тебя на показ всем, ещё и как-то заставил согласиться на контракт. Ты бы сама никогда на такое не согласилась.
Она тяжело вздохнула.
– Сейчас всё начинает меняться у кланов. Многие оказывается скрывали своих наследников, которые считались бракованными. Главы кланов прятали свои настоящие семьи. Тот скандал с черным рынком суррогатов, который он поднял… он поднял всю тину со дна. Отец считает, что начало положено. Влияние старых кланов и устоев трещит по швам. За это я ему несомненно благодарна, но причин его ненавидеть у меня больше. Я же всё вижу, Эль. Тебе так больно было, когда ты бывшего с другой застукала. Уж извини имени я его не помню. А, сейчас… Ты в него влюбилась, да? И он решил поэтому разорвать с тобой контракт?
Слезы, которые я так долго сдерживала, хлынули ручьем. Вся моя каменная броня рассыпалась в прах. Я закрыла лицо руками, и рыдания с новой силой вырвались наружу – горькие, опустошающие.
Даниэлла встала, обошла стол и обняла меня. Крепко, как прежде.
– Ну, ладно, ладно, – гладила она меня по голове. – Поплакала и хватит. Ты же сама говорила, что из-за всяких поганцев плакать больше не станешь. Пожалуйста, перестань себя уничтожать. Мне, бабушке… нам нужна прежняя Эль. Дерзкая, живая, с огнем в глазах. А не эта тень, что сводит себя в могилу.
Я вжалась в ее плечо, всхлипывая, как ребенок. И впервые за долгие недели внутри что-то сдвинулось с мертвой точки. Это не была надежда, что всё наладится. Это было понимание, что я не одна. Что за моей спиной стоит семья. Пусть неидеальная, пусть со своими сложными правилами, но – семья. И ее поддержка, которую я всегда отвергала, оказалась тем якорем, который не дал мне окончательно утонуть в отчаянии.
– Прости, – выдохнула я, когда слезы немного отступили.
– Дурочка, – она вытерла мои щеки рукавом своего белого свитера, ее улыбка была немного грустной. – Я всегда на твоей стороне. Всегда. Даже когда ты этого не видишь.
Рассказывай Дане о Демиане – Демиде, я не стала. К тому же, это не моя тайна. Мы ещё немного с ней посидели в обнимку, вспоминая былые времена, когда мы били близки и потом. Каждая из нас описывал своё видение ситуации, и кому с чем приходилось бороться.
41 Время лечит
Прошло больше года с того дня, как я захлопнула дверь его квартиры и своей старой жизни. Иногда мне кажется, что та Эль осталась там, в том коридоре, – наивная, верящая в сказки дура. А здесь, на спутнике «Каллиосто», возле Центральной планеты, была другая. Собранная. Профессиональная. Пустая.
И это меня устраивало.
Работа в госпитале «Олимп» стала моим спасением. Моим щитом. Здесь не было места размышлениям о предательстве, о боли, о двух именах одного человека, разрывающих душу. Здесь были графики, показатели, диагнозы и тихая, непрерывная борьба за чью-то жизнь. Я стала медбратом-координатором в отделении интенсивной терапии. Я не лечила – я выстраивала систему ухода, я была тем, кто связывает воедино работу врачей, лаборантов, физиотерапевтов. Это давало мне странное, горькое утешение. Я не могла навести порядок в своей душе, но я могла обеспечить его для своих пациентов.
Жизнь на спутнике была стерильной, предсказуемой. Стекло, металл, белый свет. Ничего лишнего. Ничего, что могло бы напомнить о нем. Я научилась ценить эту холодную чистоту. Она не обманывала. В отличие от теплых прикосновений и лживых улыбок.
Я нашла в этом свой ритм. Свою силу. Каждый день, надевая белоснежную униформу, я надевала и доспехи. И понемногу, очень медленно, я начала дышать. Жить. Не просто существовать, а именно жить – с чувством выполненного долга, с тихим удовлетворением от того, что сегодня кому-то стало легче.
Пока не грянул гром.
Экстренное оповещение пробилось даже в звукоизолированные стены столовой. «Массовое поступление раненых. Весь персонал в срочном порядке в отделения. Уровень угрозы – «Красный».
Адреналин, острый и знакомый, ударил в кровь. Все личные мысли испарились. Остался только холодный, профессиональный расчет. Мы отрабатывали такие сценарии на учениях, но сейчас пахло не учебой, а кровью и болью.
Мне поручили сопровождение самого тяжелого. Капитан Вандер, командир их группы, с множественными травмами и ожогами. Мой мозг автоматически обработал данные: стабилизирован для транспортировки, но критичен. Любая тряска, любая задержка – смерть.
Я уже катила каталку по коридору к выходу на посадочную площадку, где ждал дежурный флай, отбрасывая медсестре сухие, четкие команды по показателям, когда высокая, худая фигура преградила нам путь.
Сердце на секунду замерло. Я узнала его мгновенно, даже прежде, чем мозг сложил черты лица в знакомый образ. Северус. Бесшумный, бледный, как сама смерть. Его глаза, обычно такие насмешливые и пронзительные, сейчас пылали странным огнем – паникой, гневом, отчаянием.
– Её снять с пациента! Немедленно! – его голос был низким, резким, словно удар. Он смотрел не на капитана, а на меня.
Возмущение вспыхнуло во мне ярче страха. Кто он такой, чтобы вмешиваться в работу госпиталя в такую минуту?
– Раненый не имеет права ждать! – мой собственный голос прозвучал холодно и металлически. – У нас нет лишних сотрудников выполнять сейчас ваши прихоти. Отойдите!
– Вы не понимаете… – начал он, но я уже двинулась вперед, заставляя его отпрянуть перед каталкой с бесценным грузом.
– Я понимаю, что каждая секунда на счету. Будете мешать – удалят вас с площадки со службой безопасности.
Наши взгляды скрестились на мгновение – сталь против стали. В его глазах я прочла не просто тревогу. Я прочла предупреждение. И страх. Но было поздно. Двери флая уже были открыты, и моя команда быстро закатывала пострадавшего внутрь.
И вот тогда, в тусклом свете салона, когда суета осталась снаружи, я наклонилась, чтобы проверить крепления капельницы. И увидела его лицо.
Мир перевернулся. Звуки пропали, оставив лишь оглушительный звон в ушах. Кровь отхлынула от лица, оставив ледяную пустоту.
Не Капитан Вандер.
Демиан. Нет. Демид.
Тот, чье имя было болью. Чье прикосновение – ожогом. Чья ложь – ядом.
Он был почти не узнаваем. Лицо – бледная маска, испещренная ссадинами, порезами и синяками. Глаза закрыты. Через прозрачную повязку на его торсе проступало жуткое багрово-черное пятно ожога. Повязка на груди туго стягивала ребра – перелом, трещины. Мониторы показывали слабый, но стабильный ритм. Он был на грани. Он был при смерти.
Внутри меня все рухнуло. Тот самый лед, что я так выстраивала все эти месяцы, треснул с оглушительным грохотом. Но руки… мои руки не дрогнули. Они сами, помимо моей воли, потянулись к мониторам, проверили датчики, поправили кислородную маску на его лице.
– Взлетаем. Состояние стабильное», – сказала я пилоту, и голос почти не подвел. Он был ровным. Чужим.
Я опустилась на сиденье рядом с каталкой, не в силах оторвать от него взгляд. Весь ужас, вся боль, вся ярость – все накрыло меня с новой силой. Но поверх этого, как щит, легла профессиональная привычка. Он был не Демидом, не Демианом. Он был пациентом. Раненым. Тяжелым. Моим долгом.
Я ненавидела его в тот момент. Ненавидела за то, что он снова ворвался в мою жизнь. За то, что заставил меня чувствовать этот приступ старой, дикой паники. За то, что лежал здесь такой беспомощный, не давая мне возможности выкрикнуть ему в лицо всю свою боль.
И сквозь ненависть, сквозь страх, пробивалось что-то еще. Острый, колющий укол того самого ожидания, которого я так боялась. Ожидания, что он откроет глаза. И я с ужасом ждала – кого я увижу? Холодного Демиана? Или того, чью нежность я так безумно полюбила?
Но он не открывал глаза. Он просто дышал – тихо, с хрипотцой. А я сидела рядом, сжимая в руках его историю болезни, и понимала, что моя новая, стройная жизнь только что дала трещину, равную разлому в космосе. И я не знала, смогу ли ее снова склеить.
***
Путь до Центральной планеты стал самым долгим часом в моей жизни. Каждая секунда была наполнена леденящим ужасом, от которого негде было спрятаться. Я сидела, вцепившись в сиденье, и не могла оторвать взгляд от его неподвижного лица, от того, как слабо поднимается его грудь под тугими повязками.
И все внутри кричало от одного-единственного осознания: я могу его потерять. Окончательно. Навсегда.
Все эти месяцы я убегала. Убегала от боли, от предательства, от его лжи. Я строила вокруг себя крепость из работы и одиночества, думая, что это исцелит меня. Но сейчас, глядя на него я понимала, что просто оттягивала момент нашей встречи. Я была глупой, гордой дурой, которая сбежала, даже не выслушав вторую сторону. Не дав ему шанса объясниться. Не дав себе шанса понять, что же тогда произошло.
Потому что, черт возьми, я *выбрала* его. Я выбрала Демида. И сейчас, когда он между жизнью и смертью, эта мысль жгла меня изнутри сильнее любой ненависти. Я все еще любила того, кем он притворялся. А может, я любила и того, кем он был на самом деле, просто боялась в этом признаться. И где он настаящий?
Когда флай приземлился в частном медцентре, мною решение уже было принято. Оно созрело в той ледяной пустоте, что сковала меня при виде его израненного тела. Я не позволю ему умереть. Не теперь. Не после того, как мы даже не поговорили.
Грен встретил нас у входа. Его увидеть было неожиданно, тем более с бейджем говорящим всем, о том, что он здесь главный.
– Эль, – начал он, но я перебила его, и мой голос прозвучал тверже, чем я ожидала.
– Я остаюсь. Он мой пациент.
Грен только одобрительно кивнул на это.
– Формальности я улажу. Но ты уверена?
– Я уже совершила одну ошибку, сбежав, – тихо сказала я. – Не позволю себе совершить вторую.
Следующие несколько дней слились в один. Я меняла повязки, и мои пальцы, несмотря на профессиональную точность, дрожали, прикасаясь к его обожженной коже. Вводила антибиотики и обезболивающее, следила за показаниями мониторов, боролась с каждым делением повышающейся температуры. Говорила с ним, даже зная, что он не слышит. Говорила о пустяках, о погоде за окном, о случаях в госпитале – лишь бы заполнить гнетущую тишину.
Я ухаживала за ним не только как медик. Я ухаживала как женщина, которая понимает, что ее гордость – ничто по сравнению с хрупкостью этой жизни.
И вот, на четвертый день, он пришел в себя.
Его веки медленно поднялись. Взгляд был мутным, неосознанным, блуждающим по потолку. Он пошевелил губами, и первое, что он прошептал, было:
– Северус...
Мое сердце екнуло. Я наклонилась, чтобы он мог меня видеть.
– Он здесь. Я его позову.
Его взгляд сфокусировался на мне. И то, что я увидела в его глазах, заставило мое сердце разорваться на части. Это была не радость. Не удивление. Это была... безнадежная, измученная боль.
– Опять, – его голос был хриплым шепотом, полным горькой насмешки над самим собой. – Галлюцинации. Окончательно свихнулся.
Он закрыл глаза, словно пытаясь стереть меня из своего поля зрения.
– Северус, – снова позвал он, уже с оттенком отчаяния. – Где ты, черт возьми? У меня... опять глюки.
Я застыла на месте, не в силах пошевелиться. Он думал, что я – плод его больного сознания? Видение, преследующее его? От этой мысли по коже побежали мурашки, а в горле встал ком.
Когда Северус вошел, его взгляд мгновенно перешел с Демиана на меня, стоящую в тени. Он все понял без слов.
– Я здесь, – сказал Северус, подходя к кровати.
Демиан с трудом повернул голову.
– Северус... скажи мне, что это просто побочка от лекарств. Что ее тут нет.
Северус посмотрел на меня. В его глазах был немой вопрос. Я медленно кивнула, давая понять, что не хочу быть просто призраком.
– Она тут, – тихо, но отчетливо произнес Северус. – Это не галлюцинация.
Демиан замер. Он снова открыл глаза и уставился на меня, но теперь в его взгляде было нечто большее, чем боль. Это был шок. Страх. И крошечная, дрожащая искра чего-то, что я боялась назвать надеждой.
– Эль? – мое имя на его устах прозвучало как молитва и как приговор одновременно.
И в этот момент вся моя выдержка рухнула. Потому что я увидела в его глазах то, что скрывалось за всей ложью, игрой, за холодной маской Демиана Архи. Я увидела тот же самый страх и боль, что были во мне.
– Да, – выдохнула я, делая шаг вперед. – Это я.
И поняла, что наш настоящий разговор только начинается. И на этот раз я не убегу.
