Текст книги "Украденная память"

Автор книги: Ольга Смецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 18

Наталья Андреевна Дроздовская решительно отложила в сторону новый роман популярной писательницы.

– Чушь какая, – пробормотала она, вылезая из-под теплого одеяла, – сплошные вздыбленные копья и влажные расщелины.

В спальне было прохладно – для полноценного сна необходим свежий воздух. Наталья накинула уютный стеганый халат и спустилась вниз, на кухню. Заварила себе травяной чай, добавила ложку меда и забралась с ногами на диван. Прошло уже два дня с тех пор, как равнодушный доктор в клинике устало сообщил ей о том, что результат в принципе положительный. Он так и сказал – в принципе положительный. Что это значит, Наталья, окрыленная надеждой, не спросила. А теперь вот мучилась. Почему – в принципе? А если без принципа? Как любой врач, когда дело касалось близких ей людей, она терялась и была не в состоянии объективно воспринимать факты. С самого начала она была готова к длительной, изнуряющей борьбе. И вот, когда уже столько пройдено, какой-то дурацкий принцип не дает ей существовать.

Наталья тряхнула головой и с досадой обрушила чашку с недопитым чаем на ни в чем не повинный стеклянный столик. Чай расплескался, оставив на отполированной поверхности неровные пятна.

Наталья тихонько отворила дверь в детскую и застыла у кровати сына. Мальчик разметался во сне, на щеках играл лихорадочный румянец, светлые волосы закрутились в тугие локоны.

– Ангелочек, – глотая слезы, прошептала она. В комнате было душно – отопление работало на полную мощность. Наталья придвинула кресло и села. – Господи, за что? – беззвучно взмолилась она. – За что? – Хотя она уже давно не верила в Бога. Бог перестал для нее существовать в тот день, когда отнял у нее единственного любимого человека. А теперь вот хочет забрать его ребенка.

Наталья мысленно перенеслась в то счастливое время, когда Он был рядом. Улыбнулась собственным воспоминаниям. Воспоминания – это единственный рай, из которого мы не можем быть изгнаны.

Они познакомились в больнице. Он поступил ночью по «скорой» в ее дежурство с острым приступом аппендицита. Бледный, потный от боли и страха. Она тогда не обратила на него никакого внимания. Просто делала свою работу – спасала человеческую жизнь. Даже не узнала его спустя две недели, когда он пришел в ординаторскую перед выпиской. С огромным букетом роз и коробкой швейцарского шоколада – неслыханной роскошью для далекого 1993 года.

– Самому красивому анестезиологу постсоветского пространства, – торжественно заявил он и упал на одно колено. И тут же сморщился – шов после операции еще не до конца зажил.

Его звали Владимир. Владеющий миром – в переводе со старославянского. У него была редкая, романтическая профессия – вулканолог. Он работал в институте физики Земли, занимался разработкой методов предсказания извержений вулканов. Он обожал их – этих подземных драконов, мнил их живыми разумными существами, способными обижаться и жестоко мстить. Он мог часами о них рассказывать: Котопахи, Гекла, Этна, Килауэа, Кракатау, камчатские Коряка и Ключевская сопка. Наталья слушала его, затаив дыхание. Хотя сама к вулканам относилась настороженно, если не сказать – с опаской. Как истинный медик, она и воспринимала их с медицинской точки зрения – как гнойные нарывы на теле земли.

И впоследствии выяснилось, что предчувствия Наталью не обманули. В марте 1999 года гражданский вертолет МИ-8, перевозивший на своем борту группу ученых из сейсмической лаборатории, в условиях плохой видимости врезался в камчатскую сопку и взорвался. Среди пассажиров был и ее любимый. Вулканы не захотели делить его с ней, Натальей, и забрали к себе. Павлуше как раз тогда исполнился год.

Наталья Андреевна вздохнула, посмотрела на забавные часы в форме динозаврика. Час ночи! Она поцеловала сына в лоб, поправила соскользнувшее на пол одеяло и вышла из комнаты. Остановилась около спальни мужа, приложила ухо к двери. Оттуда доносились громкая веселая музыка и смех. Наталья постучала. Звук сразу стал тише.

– Заходи. – Муж восседал в кровати, обложившись мисками с сухофруктами и орехами. На столике стоял стакан с кефиром. С экрана телевизора корчил рожи Эдди Мерфи. Какая-то древняя комедия. Наталья почувствовала раздражение.

– Чего не спишь? Поздно уже...

– Да вот кино досмотрю... Садись... – Он постучал рукой по покрывалу, приглашая присоединиться. Наталья взяла подушку, подоткнула под спину и устроилась рядом с мужем. – Смотри, смотри, – захохотал он, сделав громче. – Сейчас он ка-ак свалится.

Наталья уставилась на экран, на котором непобедимый герой в одиночку расправлялся с дюжиной врагов. Ей вдруг до слез захотелось тепла, обычного, человеческого тепла. Она так устала быть сильной, непробиваемой «железной леди». Захотелось прижаться к мужу, чтобы он погладил ее по голове, как маленькую девочку, и утешил. Чтобы обнял нежно, поцеловал... Наталья осторожно положила голову ему на плечо, но он отстранился со словами:

– Подожди, подожди, сейчас самая развязка. Вот это да! – гоготнул он и отправил в рот мясистую масляную черносливину.

– Спокойной ночи, Владушка. – Еле сдерживаясь, Наталья Андреевна поднялась и вышла из комнаты.

– Тусенька, ты чего? – раздался ей вслед удивленный возглас.

Глава 19

В понедельник в конце рабочего дня Борька Варламов ворвался в кабинет Молчанова и сунул в нос Антону какие-то протоколы.

– Нет, ты только глянь, Антонио! «Рядом с повесившимся трупом мертвого человека сидела жена трупа и плакала». Или вот: «У трупа имеется наличие отсутствия зубов». – Варламов поднял вверх указательный палец. – «Наличие отсутствия», надо же, а? А вот это: «На лбу – множественные ссадины лица».

– Это кто же так пишет? – сквозь смех спросил Антон.

– Греков. Его в мае из главка перевели, помнишь?

– Достойный работник, ничего не скажешь! Кофе будешь? – Антон поднялся со стула, растер затекшую от долгого сидения поясницу и включил чайник. – Меня в четыре утра из теплой постельки выдернули, – пожаловался он приятелю. – Два пьяных кавалера даму не поделили. Один – в морге, другой – в реанимации.

– Бедняга. А у нас мелкий заболел, тоже полночи не спали. Ну так что там с нашим делом? – осторожно поинтересовался Борис.

– С нашим? – усмехнулся Антон, но ответить не успел – в этот момент затренькал Борькин мобильник.

– О, супруга моя ненаглядная, – прошептал Варламов и заискивающе произнес в трубку: – Да, да, малыш, уже бегу, через полчаса буду.

«И чего он так свою Надьку боится? – подумал Молчанов, когда Борис, не допив кофе, поспешно выскочил из кабинета. – Бьет она его, что ли?»

Как ни странно, Антон, несмотря на час пик, довольно быстро добрался до дома. И спустя сорок минут, подхватив Брауна на поводок, отправился на ежевечернюю пробежку.

После бессонной ночи желания заниматься спортом не было никакого, голова раскалывалась от бесчисленного количества чашечек кофе и сигарет. Поначалу ноги передвигались с трудом, каждый шаг отдавался в мозгу резкой болью. Но постепенно свежий морозный воздух сделал свое дело. Словно отворились некие потайные шлюзы. Антон почувствовал, как его тело наполнилось энергией, сердце заработало в заданном ритме, а напряженная пружина, занозой засевшая внутри с самого утра, потихоньку распрямилась.

Теперь он вполне мог подумать о событиях минувшего дня, раньше просто не было возможности.

Едва Молчанов вернулся в кабинет после осмотра места преступления, как раздался телефонный звонок.

– Здравствуйте, Антон, это Алена, – послышался в трубке незнакомый женский голос.

– Здравствуйте, – машинально ответил Антон, силясь вспомнить, кто же такая эта самая Алена.

– Вы меня не узнали, – с усмешкой констатировал голос. – Я жена Алика, Альберта Кудрявцева.

– Почему же, – раздражился Молчанов, – узнал.

– Мне необходимо вас увидеть, – после продолжительной паузы пояснила она.

Они встретились в маленьком кафе с дивным названием «Чаровница» неподалеку от ее дома. На этом настояла Алена.

В небольшом помещении царил полумрак. Шторы на окнах оказались задернуты. Когда глаза привыкли к темноте, Антон огляделся. Зал был пуст. У входной двери пылились две пластмассовые пальмы. Заляпанные стены с репродукциями подмосковных пейзажей, покосившиеся столы, укрытые зелеными скатертями в жирных кляксах. Вся обстановка буквально кричала о бедности и упадке. Странный выбор, пожал плечами Молчанов и в этот момент в самом дальнем углу заметил Алену. Она усиленно махала рукой, пытаясь привлечь внимание Антона.

– Здесь очень неплохо кормят, – хмыкнула Кудрявцева, заметив брезгливый взгляд, которым Молчанов окинул окружающее пространство. – К тому же здесь невозможно встретить знакомых. Если Алик узнает о нашем свидании, будет плохо.

– Почему? – задал резонный вопрос Молчанов, рассматривая свою собеседницу.

Длинные волосы золотистой волной рассыпались по плечам. Свежее юное лицо, насмешливые глаза. Розовый свитерок под горло, джинсовый комбинезон для беременных. В руках она вертела стакан с минеральной водой. На столе стояла миска с фруктовым салатом. Картинка из журнала «Материнство».

– Вы сначала поешьте, – рассмеялась Алена, показав великолепные зубы. – С голодным мужчиной разговаривать бессмысленно.

– А с чего вы решили, что я голодный? – неожиданно разозлился Антон.

– У вас на лбу написано...

Антон вспомнил, что со вчерашнего вечера не ел. Несчастный желудок отозвался предательским урчанием. Он заказал себе антрекот с жареной картошкой.

«А эта Кудрявцева не такая уж на самом деле и дура», – думал Антон, пока сонная официантка с отекшим лицом расставляла на столе тарелки. Как ни странно, еда оказалась вкусной. Насытившись, он отложил в сторону вилку и закурил.

– Теперь я готов к восприятию информации. – Молчанов удовлетворенно откинулся на спинку стула, выдохнул сизый дым и наткнулся взглядом на выпирающий живот своей визави. – Простите, – смущенно пробормотал он и поспешно затушил сигарету.

– Ничего, – махнула рукой Алена, – можете смело курить. Я обожаю запах табака, – она помолчала. – Знаете, когда я вам звонила, была уверена, что сумею доходчиво все объяснить. А теперь не знаю, с чего начать...

– Начните с самого начала...

– Попробую. Я выросла в городе Чухлома Костромской области. Вы, наверное, о таком и не слышали, – ухмыльнулась Алена, кинув на Молчанова быстрый взгляд. – В многодетной семье. У меня шесть братьев и сестер. Младших... Можете себе представить, каково мне было? Родители горбатились с утра до ночи, чтобы прокормить такую ораву. А весь дом был на мне. Однажды к нам в гости из Москвы приехала материна троюродная тетка. Вот тогда я для себя и решила: ни за что не останусь в родном городе. И махнула вслед за тетей Валей. Тетка моя работала у Вики помощницей по хозяйству. Всю неделю у Вики жила, к себе только на выходные наведывалась. Цветы полить да пыль вытереть. У нее квартирка крошечная в Химках, и я стала там жить. Вика взяла меня к себе на работу продавщицей. Как же я была счастлива! – Алена улыбнулась собственным воспоминаниям и замолчала.

– Давно это было? – вклинился Антон в Аленин монолог.

– Что?

– Сколько времени вы уже в Москве?

– Три года. Я так благодарна Вике за все, что она для меня сделала... Она ко мне очень хорошо относилась. Я сначала на рынке стояла, а потом она меня в бутик на Тверской перевела. Вообще она хорошая... – Алена помолчала и добавила. – Была. Честная. У нее, наверное, у одной настоящий итальянский товар был. Об этом в Москве знали, у нее знаете клиентура какая? Артистки знаменитые, телеведущие, жены олигархов... Вещи-то качественные. Однажды, я тогда уже почти год в бутике отработала, Вика приболела и за выручкой приехал Кудрявцев. До этого момента я его не видела, Вика предпочитала сама вести все денежные дела. Вы не поверите, я на него глянула, и меня будто молнией ударило! – Алена судорожно вздохнула, взяла в руки бумажную салфетку и принялась рвать ее на мелкие кусочки. – Восемь месяцев мы прятались, скрывали наши отношения. А потом я сказала – хватит! Мне – двадцать три, у меня впереди долгая жизнь, я хочу, имею право быть счастливой. Я это заслужила. – Она с вызовом посмотрела на Антона. – Каждый человек сам кузнечик своей судьбы, знаете ли... Я Вике так прямо и заявила.

– А что Кудрявцев?

– Мой Алик – большой ребенок. Творческая личность. Все будничное мало его интересует. Так что он тут ни при чем. Он действительно ни разу не виделся с Викторией за последние полгода. Все переговоры вела с ней я, деньги тоже возвращала я. Не трогайте его, – жестко произнесла Алена.

Антону послышалось или действительно в ее голосе прозвучала угроза? Тигрица, учуявшая на своей территории чужой запах.

– Дайте сигарету, – попросила Алена.

– Вам же нельзя... – растерялся Антон.

– Да ладно, одну можно, – рассмеялась в ответ Алена, прикурила и жадно затянулась. – Так что Алик ровным счетом ничего не знает про Вику. Он страшно переживал из-за их разрыва, чувствовал себя свиньей. Хотя у них и без меня все к тому шло...

Кудрявцева с силой раздавила окурок в пепельнице, расстегнула маленький элегантный рюкзачок, достала изящный блокнот и ручку. Быстро написала что-то на листке бумаги и протянула Антону.

– Вот, – сказала она, – это адрес тети Вали, Валентины Васильевны. Думаю, что она больше знает о Вике и сможет вам помочь. Спросите ее.

– А вы?

– Что я? – ощетинилась Алена.

– Что же вы сами не спросили?

– А она перестала со мной общаться в тот самый момент, когда наши отношения с Аликом стали достоянием общественности.

Прощаясь, Антон все-таки задал вопрос, терзавший его на протяжении всей беседы:

– Почему вы сказали, что будет плохо, если Кудрявцев узнает о нашей встрече?

– Потому что он ужасно расстроится, – ответила Алена, сверкнув белоснежными зубами.

Она первая покинула кафе – таково было ее условие. Молчанов стоял в дверях и смотрел сквозь грязное стекло, как она пересекла улицу и направилась к шикарной маленькой машинке «Опель-Тигра» лимонного цвета. Очень символично. «Тигра» для тигрицы.

Антон бежал по берегу вдоль реки. Верный Браун семенил рядом, уткнув длинный нос в заиндевелую траву. Над водой поднимался легкий пар, сухие ветки хрустели под ногами, ледяной воздух обжигал легкие.

Прокручивая в мозгу сцену в кафе «Чаровница», Молчанов понимал, что ему открылась только видимая часть айсберга. Он невольно втянулся в эту странную человеческую историю. И Вика Свиридова уже не представлялась ему размытой фигурой с фотографии, отдаленно напоминавшей кого-то. Теперь она стала живой субстанцией. Дышащей, страдающей, растерянной. Как там сказала Алена? Человек сам кузнечик своего счастья?

– Ну конечно! – громко воскликнул Антон и устремился в сторону дома. Алена Кудрявцева, сама того не желая, указала ему единственно верный путь.

Он бежал слишком быстро и в результате из последних сил вскарабкался по лестнице на пятый этаж. Наскоро принял душ, насыпал Брауну корма, схватил ключи от машины и ринулся вниз. Он придет к Кате и честно ей скажет, что не может без нее, что жизнь его превратилась в ад. Пусть она расставит все точки над «и». Даже если Катя ответит «нет», все равно будет лучше... Неведение – худшее из состояний.

На часах натикало 10 часов вечера, и путь от Строгино до Речного вокзала занял ровно двенадцать минут. Сердце колотилось как сумасшедшее, табачный дым, заполнивший салон машины, резал глаза.

В окнах ее квартиры не было света. «Странно, – подумал Антон, – ведь сегодня понедельник, в театре выходной». Это он четко запомнил со времен расследования дела о самоубийстве Юлии Дроздовской. Антон с трудом втиснул машину на свободное место и стал ждать. Спустя полчаса у подъезда остановилась новенькая «Ауди». Высокий темноволосый мужчина с хвостиком на затылке выбрался с водительского места, обошел машину, распахнул пассажирскую дверь и протянул руку. Из недр седана вылезла Катя. Красивая, как никогда. Серебристо-черный мех на воротнике замшевой куртки оттенял каштановые волосы.

– Вот, значит, как... – хрипло выдохнул Антон и сорвался с места, едва не задев соседние машины.

Глава 20

Ее ведут на казнь. Руки стиснуты за спиной, на ногах – тяжеленные кандалы. В центре огромной площади, запруженной людьми без лиц, людьми-трещинами, возвышается эшафот. Покосившаяся виселица, гильотина, плаха, обагренная и пропитанная кровью.

 
Но помни, что придет пора,
И шею брей для топора...
 

– скандирует возбужденная толпа.

Сзади ее подталкивает заплечных дел мастер, он что-то нетерпеливо бормочет, но шипение и улюлюкание озверевших зрителей мешают разобрать слова.

Пять стертых временем ступенек, и вот она на коленях на заплеванном дощатом полу. Палач в пурпурном плаще – чтобы не было заметно брызг крови жертв, в капюшоне, скрывающем лицо. Он грубо хватает ее за длинные волосы и пригвождает к липкой, скользкой поверхности плахи. В нос ударяет чудовищная вонь, смесь разложения и человеческих страданий.

 
В красной рубахе,
С лицом как вымя,
Голову срезал палач и мне...
 

– неистовствуют люди-трещины.

Ржавый топор с зазубренным лезвием нежно прогуливается по ее шее, со свистом взлетает в воздух, вздох восхищения волной прокатывается по толпе. Люди-трещины замирают в предвкушении...

– Нет! – раздается властный окрик. Палач удивленно опускает топор и поворачивается на голос.

Воспользовавшись отсрочкой приговора, она поднимает голову. Светлая прядь намертво застревает в глубокой щели и вырывается с корнем.

Среди серой безликой толпы она видит лицо... Такое родное, такое любимое...

– Наконец-то, – шепчет она. Таня проснулась.

– Что за бред? – пробормотала она, стряхивая с себя остатки сна. С трудом разлепила тяжелые веки. Долго не могла сориентироваться в пространстве. Сон был таким реальным, что она до сих пор ощущала прикосновение холодного металла к коже, в носу по-прежнему гнездилось зловоние лобного места.

Чахоточный день угасал за окном. «Однако я не хило поспала», – усмехнулась Таня, откинула одеяло и рывком села в постели. Поясница отозвалась ноющей болью.

На тумбочке одиноко стоял поднос с заветренным завтраком, а сразу за ним... О чудо! Зеркало! Круглое, в желтой пластмассовой оправе, с изогнутой металлической треногой? подставкой? Таня не знала, как называется приспособление, способное держать зеркало в вертикальном положении. Таня бережно взяла его в руки и зажмурилась. Нужно было набраться мужества, чтобы посмотреть на себя.

Наконец она открыла глаза. На нее глядела странная, словно загримированная для неведомого спектакля женщина. Короткие иссиня-черные волосы резко контрастировали со светлыми бровями и ресницами, почти прозрачной кожей с голубоватыми прожилками, зелеными глазами, бледными губами. Мраморно-белый лоб пересекала поперечная морщинка. Значит, женщина часто хмурится. Почему?

Таня так долго всматривалась в собственное отражение, что у нее защипало веки.

– Кто ты? – шепотом спросила она. На миг ей показалось, что чужое лицо ухмыльнулось. Таня моргнула, и наваждение исчезло. Но чувство, что та, другая, из зазеркалья знает правду, что ей подвластны тайны памяти, осталось.

Ей внезапно стало страшно, почудилось, что с помощью зеркала отворились врата в потусторонний мир. Даже послышался скрип...

Она занервничала и обернулась. В дверях застыла медсестра и сверлила ее тяжелым взглядом. Таня от неожиданности чуть не выронила зеркало. «Зеркало отражает негативную энергию, защищая того, кто его держит», – вдруг сказал кто-то в голове, и она еще сильнее вцепилась в пластмассовую оправу.

– Черт! Вы меня напугали, – зло произнесла она.

Медсестра не удостоила ее ответом, молча прошествовала к кровати, забрала завтрак и водрузила на его место поднос с обедом. Выглядела она из рук вон плохо. Нина и раньше-то не блистала красотой. Бесцветные тусклые волосы, серое, похожее на блин, лицо. Ей было не больше тридцати лет, но казалось, что она никогда не была молодой. Сейчас же Нина производила впечатление смертельно уставшего человека. Тане стало ее жаль.

– Я сегодня что-то необычно долго спала, – попыталась она завязать разговор. – Непонятно почему...

– Магнитные бури, наверное, – буркнула Нина и направилась к выходу.

– А где Владимир Алексеевич?

– Он уже ушел. Был утром, – то ли всхлипнула, то ли шмыгнула носом медсестра.

– Обидно, – разочарованно протянула Таня. – Кстати, спасибо за зеркало.

– Зеркало? Какое зеркало? – встрепенулась Нина. Из глаз исчезло затравленное выражение, рот превратился в узкую щель.

– Да никакое, – поспешила Таня сменить тему. Минутная слабость прошла, медсестра снова стала ей отвратительна.

– Понятно, – усмехнулась Нина и вышла. Через секунду ее землисто-серый блин вновь показался в дверном проеме. – Учтите, чем дольше мы разглядываем свое отражение, тем больше теряем сил.

– Какая трогательная забота! – язвительно пробормотала Таня, скатала из бумажной салфетки шарик и запустила им в закрывшуюся дверь.

Запахи еды притягивали. Таня быстро расправилась с обедом – куриным бульоном и тефтелями с картофельным пюре. Вполне сносное диетическое питание. Составила опустошенные тарелки на поднос и улыбнулась. Снова посмотрела на себя в зеркало. Преображенное улыбкой лицо выглядело иначе. «Невероятно! – восхитилась Таня. – Теперь я могу точно сказать, что видела себя раньше». Окрыленная узнаванием, она пересекла палату и приблизилась к крошечной раковине, над которой торчал одинокий гвоздь. Прямо на уровне головы. Таня не стала задумываться, для каких целей предназначен гвоздь. Подхватила зеркало за изогнутую металлическую подставку и повесила на стену. Получилось низковато.

– Ничего страшного, – прошептала она, – буду чаще приседать. Это полезно.

Таня набрала в ладони пригоршню холодной воды и плеснула себе в лицо. Потом почистила зубы, еще раз улыбнулась своему обретенному «я» и вернулась на кровать. Спина ныла все сильнее. Таня приподняла пижамную майку и потерла саднящую поясницу. Стоп! Это еще что такое? В районе копчика – самом болезненном месте – был приклеен пластырь. Откуда он? Завтра спрошу у Владимира Алексеевича, решила Таня и скользнула под одеяло.

Она закрыла глаза. Перед мысленным взором, как в калейдоскопе, замелькали образы. Смутные, расплывчатые и странно знакомые.

Это были люди из той, другой жизни. Таня не сомневалась ни на секунду. Но назвать их имена пока не могла. Так же как и имя человека из сна.

– Господи! – взмолилась она. – Подскажи, как же разорвать этот замкнутый круг? Как мне пролезть в собственный мозг и отдернуть занавеску, скрывающую память?

Внезапно заскрипела дверь. Таня повернула голову на звук и увидела Валентину Васильевну. Та стояла на пороге, глупо улыбаясь.

– Здравствуй, деточка, – елейным тоном произнесла свекровь.

– Здравствуйте, мама, – усмехнулась Таня и отметила, как под толстым слоем пудры побледнела пожилая женщина. Она была очень сильно накрашена, неумело и нарочито.

– Как приятно, что ты меня так назвала... – пробормотала Валентина Васильевна, справившись наконец с растерянностью, вызванной Таниной «мамой». Но глаз так и не подняла, делала вид, что разгружает сумки, наполненные продуктами.

– Зачем вы столько жратвы мне таскаете? Словно на убой... – разозлилась Таня. – Лучше бы книги принесли, журналы. А еще лучше – семейные альбомы. Чтобы мне было, чем питать мозг, а не живот.

– Фотографии? – окончательно сникла свекровь.

– Ну да, да, фотографии! Хоть что-то, что могло бы мне напомнить о прошлой жизни. Ведь наша общая задача – вернуть мне память. Разве не так?

– Так... Конечно, так. Но доктор говорит, что пока еще очень рано... Что нужно время...

– Кому? – медленно спросила Таня, глядя прямо в глаза Валентине Васильевне. – Кому нужно и зачем?

– Как – кому? Тебе... – Свекровь отшатнулась, отступила назад и задела горку крупных красных яблок. Они рассыпались и, словно кровяные сгустки, покатились по полу.

– Ясно, – отрезала Таня и отвернулась.

– Я постараюсь, – прошептала вдруг Валентина Васильевна с мукой в голосе и погладила Таню по голове натруженной, в пигментных пятнах, рукой.