Текст книги "Карьера Югенда (СИ)"

Автор книги: Ольга Сарник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Лишь двое в той беседке возмущали аристократическое спокойствие сада.

Дерингеры – олигархическое семейство, по выражению начитанного Дитриха. Когда-то им принадлежала чуть ли не половина всех частных банков Германии. Герр Дерингер – финансовый магнат. Денежный мешок – в прямом смысле.

Аксель – его единственный сын. Денежный мешочек. Мой ровесник. Учился он, конечно, в закрытой школе, в одном классе с Дитрихом. Дитрих терпеть его не мог, считал пустоголовым надменным выскочкой и использовал любую возможность, чтобы насолить Длинному. Так прозвали Акселя Дерингера в школе за его высокий рост. Впрочем, Длинный был не робкого десятка, хотя с виду – лопух, ничего особенного. Худой, носатый и в очках. Его кличка пекочевала за ним в кружок, где мы все занимались. Это был очень популярный, известный всему Дрездену мотоклуб «Дойче Югенд». Но мы называли его просто «кружок».

У меня были свои претензии к Длинному, но другого толка. Длинный был единственным, кто портил мне кровь на арене. Не раз он лишил меня призового места. И не два. И меня бесила его аристократическая сдержанность. Я принимал её за высокомерие.

А ещё Длинный был по уши влюблён в Марту. Хотя почему «был»? Такое, верно, не лечится. Как туберкулёз. Да минует меня чаша сия!

А мамаша Марты – та едва не лишилась рассудка от радости, когда узнала, какой знатный жених сватается к её дочери. Зато родители Длинного были явно в восторге от Марты, хотя – интеллигенты! – не выказывали этого. Даже, кажется, назначили дату свадьбы. Хотя я в это не верю.

Сидя в фамильной беседке фамильного сада, Длинный в отчаянии хватал за руки Марту, которая его уже не слушала и порывалась уйти. Длинный, не на шутку расстроившись, силой втащил Марту обратно в беседку и умоляюще заглянул ей в глаза:

– Марта! Ты в своём уме?!

– Только боевые офицеры имеют право называться мужчинами, – холодно ответила Марта, безуспешно пытаясь ослабить цепкую влюблённую хватку.

– Тевтонские замки в Царском селе – басни для болванов! – в отчаянии крикнул Длинный. – Почитай историю войн! Русские не склонны раздавать свои земли всем желающим.

Но Марта презрительно скривила свои красивые губки:

– «Русские!» Да что тебе известно о «Ваффен СС», например? Им под силу завоевать весь мир! А ты говоришь о каких-то русских!

– Значит, замок? Прекрасно! – внезапно успокоился Длинный. – Ладно, замок будет. Только не в России, а в надёжной стране. Уедем в Швейцарию! Это мировая кубышка, и она застрахована от любых войн.

Марта бросила в Акселя ледяной, уничтожающий взгляд:

– Предлагаешь мне удрать в Швейцарию? Войны испугался, бедняжка? – Марта безуспешно пыталась высвободиться. – Наша армия – самая сильная в мире. Ты не смеешь этого отрицать!

И Длинный не выдержал. Даже аристократической сдержанности рано или поздно приходит конец. Он выпустил Марту из рук, как-то нелепо соскочил со скамейки и заявил тоном генерального директора:

–Всё, эта тема закрыта.

– Нет, эта тема не закрыта, – спокойно парировала Марта, и лицо её стало гранитным. – Я стану твоей женой, только когда ты вернёшься с победой. Точнее, если. Если ты осмелишься наконец выполнить свой долг!

Аксель снова попытался было схватить Марту за руки, но она выскользнула из беседки и побежала по посыпанной гравием дорожке к садовой калитке. Аксель рванулся было за ней, но стал, как вкопанный, уставившись ей вслед. В отчаянии и запоздало он крикнул:

–Я никому ничего не должен!

X

Вильгельм Дерингер в своём кабинете, по сравнению с которым Нильсов кабинет – собачья конура, привычно щёлкал счётами. Сквозь большие роговые очки, из-под густых бровей печально и проницательно смотрели усталые голубые глаза. Герр Дерингер всегда был щуплым, а тут и вовсе сгорбился, точно съёжился в своём кресле. Зато кожаное кресло, громадный письменный стол, золотые книжные переплёты в роскошных дубовых шкафах – всё выдавало в их обладателе человека более чем солидного. Но, даже погрузившись в пучину цифр, герр Дерингер ни на секунду не забывал, что никакие деньги не уберегут от войны его единственного дорогого мальчика.

Что в сухом остатке?

Герр Дерингер выбрался из кресла и прошёл к стене, слегка нажал на неё. Бесшумно отъехала дверца встроенного сейфа. Закрыв собою сейф, герр Дерингер зашелестел бумагами.

Громкий кашель заставил его вздрогнуть. Он нервно оглянулся. Аксель! Вечно крадётся, как кот! Аксель, стоя в дверях, играл крагами и ослепительно улыбался. И отец невольно вернул ему улыбку.

– Ты несносен, Аксель! Когда возьмёшься за ум?

А ведь он совсем уже взрослый… Не для того я растил единственного сына, чтобы сдать его на пушечное мясо. И не для того я учреждал фирму, чтобы её растащили вандалы – неожиданно для самого себя злобно подумал, всегда такой патриотичный, герр Дерингер. И твёрдо произнёс:

–Аксель, поезжай немедленно к дяде Клаусу. Я обо всём договорился, но твоё присутствие обязательно.

– К дяде Клаусу? Но зачем?

– Он даст тебе … конверт. Привезёшь мне. Это срочно!

– До завтра полежит эта бумажка? У меня старт в «Дойче Югенд».

– Нет! Поезжай прямо сейчас! Завтра может быть… поздно. Поторопись!

Аксель поспешно ретировался. Воровато оглянулся, по детской привычке, – не видит ли бонна? – он влез на перила и скатился с лестницы, прямиком за руль лакового чёрного «BMW». Такой только у нас и у Риббентропа, весело усмехнулся Аксель, вспомнив слова отца, и повернул ключ зажигания. Автомобиль послушно тронулся, зашуршав шинами по гравию. И тут же грянул щедрый тёплый дождь, будто кто-то там, наверху, включил душ. Пешеходы разбегались как тараканы в поисках укрытия.

…Пожалуй, теперь можно опустить стёкла. Как посвежело, как легко дышится!

Дождь на совесть омыл весь город. Зелень деревьев бриллиантами сверкала. Блестели лужами шоссе. Дамы складывали зонтики, тщательно стряхивая с них дождевые капли. Птицы весело зачирикали. А небо синело безмятежно, будто не оно только что окатило их всех, как из ведра. Фридрихсштрассе, номер двадцать пять. Вот он, этот особняк. Верно, солидный. Но нуждается в ремонте. Мраморные ступени лестницы сильно стёрты. Что на часах? Без двух минут десять. Вовремя.

Взвизгнули тормоза, и Длинный очутился на тротуаре прямо перед крыльцом клиники доктора Бойля. Отец велел зайти – попробуй-ка, ослушайся.

Аксель легко взбежал вверх по мраморной лестнице и скрылся за тяжёлой дубовой дверью. Он очутился в прохладном просторном холле и с любопытством огляделся. Всё так же – вдоль стен стояли низкие диванчики, какие-то пальмы в кадках – ухоженные. За стойкой администратор – бесцветная фигура неопределённого возраста, в строгом деловом костюме. Непроницаемые глаза спрятаны за стёклами очков. «Неопределённого пола», выразился бы отец.

– Доброе утро. Аксель Дерингер – к герру Бойлю. Мне назначено.

– Доброе утро, герр Дерингер – поприветствовал (или поприветствовала?) его администратор, равнодушно его оглядев.

Поприветствовала.

Она выскользнула из-за стойки и бесшумно заскользила впереди, слегка покачивая бёдрами. Хорошая фигура, но она ею не пользуется. Строгий серый костюм, недурно пошит, и туфли-лодочки, без каблуков. Как тапочки… Не люблю женщин в тапочках. Мне по душе те, что ходят на высоких каблуках. Вернее, одна из них. Она, единственная… Зачем отец так настаивал? Обделывали бы сами свои тёмные делишки!

Тем временем они добрались до массивной двери с золотой табличкой -«Доктор Клаус Бойль». Администратор исчезла за дверью, но через секунду появилась и торжественно объявила:

– Герр Дерингер! Герр Бойль готов вас принять.

Аксель исчез за дубовой дверью.

XI

Доктора Бойля, с убелённой сединой гривой волос представительного мужчину лет пятидесяти, с крупными благородными чертами лица, Аксель знал с детства. Герр Бойль, как Творец, восседал за письменным столом на фоне множества дипломов и сертификатов в рамках. Завидев Акселя, доктор Бойль радушно улыбнулся, продемонстрировав ряд великолепных крупных зубов (интересно, они настоящие? – задумался Аксель), поднялся из-за стола и двинулся навстречу Акселю. Они радушно потрясли друг другу руки.

– Здравствуйте, дядя Клаус! – Аксель, ослепительно улыбаясь, расположился в мягком удобном кресле.

– Здравствуй, дорогой! Как твои дела? Я слышал, ты женишься на Марте Дархау? – доктор Бойль радушным жестом пригласил Акселя садиться в удобное кресло для посетителей, а сам устроился напротив.

– Да. Правда, дата свадьбы ещё не назначена.

– Поздравляю! Значит, на фронт не собираешься? Нынче это так модно – воевать. Прямо какое-то поветрие.

– Нет, дядя Клаус, я не поклонник этой моды. Мои политические взгляды Вам известны.

– Да-а… – протянул доктор Бойль, рассеянно глядя в окно на разгоревшийся летний день. Мыслями он был далеко, на кроваво-красном востоке. – Скоро гром побед докатится и до нашего дома, – вдруг выпалил доктор Бойль. – Ты знаешь, Дитрих сегодня утром… объявил нам, что едет на фронт. В Россию! Как с цепи сорвался. В последнее время с ним невозможно иметь дело!

– Вчера забрали Марка. В трудовой лагерь, – Аксель, добрая душа, попытался отвлечь доктора от его боли. Неудачно.

– Его-то за что?! – вскинулся доктор Бойль.

– За то, что его отец – еврей.

– Но его мать – чистокровная немка! – горячо возразил доктор Бойль, так, будто от Акселя только и зависела судьба этого несчастного. – А сам он – один из лучших фармацевтов в городе. Не исключаю, что и в стране!

– Происхождение нынче важнее профессионализма.

– Кто же будет вас лечить? – тихо, сам себя спросил доктор Бойль. – Похоже, и мне придётся закрыть практику. Я гол как сокол… Куда мы катимся?!

– На восток, – неловко пошутил Аксель, и тут же густо покраснел. Вспомнил, дурачок, про Дитриха. – Простите…

Но доктор Бойль его уже не слышал. Он погрузился в какое-то странное оцепенение и сидел неподвижно, как изваяние. Аксель негромко кашлянул. Доктор Бойль, едва заметно вздрогнув, взял со стола запечатанный конверт и, немного поколебавшись, подал его Акселю.

– Аксель, твой отец говорил мне… Он просил … передай ему вот это. К сожалению, это всё, чем я могу помочь,– потупившись, вдруг забормотал скороговоркой доктор Бойль, всегда такой степенный. – Времена нынче неспокойные. Очень неспокойные.

Аксель кивнул и, не глядя, сунул конверт во внутренний карман пиджака. Доктор Бойль поднял глаза на чужого сына, который собирался уйти, чтобы остаться. В Дрездене. В безопасности, со своей семьёй.

– Не отчаивайтесь, дядя Клаус!

На доктора Бойля жалко было смотреть. Он нахохлился в кресле и бессильно уронил на стол крупные холёные руки. Аксель, желая подбодрить доктора Бойля, мягко заметил:

–Дядя Клаус, это ненадолго. Дитрих понюхает пороху и вернётся. Вот увидите!

– Будем надеяться, – встрепенулся доктор Бойль, и поднялся, чтобы проводить дорогого гостя. В то мгновение он до боли напомнил Акселю его собственного отца, с его паническим страхом потерять единственного сына. Для них обоих, почтенных отцов единственных сыновей, слово «война» звучало зловещим ударом кнута. Аксель порывисто обнял доктора Бойля, как своего собственного отца, обнять которого он не решился бы никогда. Несколько мгновений они стояли, обнявшись, став почти родными.

– Дядя Клаус, не унывайте! Всё образуется, вот увидите! Лучше побудьте с тётей Эльзой. Ей не легче вашего.

–Да, да, ты прав, – пробормотал доктор Бойль. – Поеду домой.

– До свидания, дядя Клаус. Передавайте привет тёте Эльзе! – с напускной весёлостью сказал Аксель уже в дверях.

Доктор Бойль опустился в кресло и горестно подпёр рукой щёку.

XII

На другом краю Дрездена герр Дерингер, точно так же подперев рукой щёку, предавался грустным размышлениям. Всю жизнь он старался держать Акселя в чёрном теле, не баловать, чтобы он был в состоянии самостоятельно принимать решения. Теперь он, отец, с трудом сохраняет строгость. По мнению прислуги, даже лысина герра Дерингера теперь выражает печаль.

Что ж, придётся прибегнуть к средству, которое сам герр Дерингер ещё год назад с презрением бы отверг.

Его тягостные размышления прервал громкий хлопок дверью. На пороге кабинета вырос Аксель, в ярком гоночном комбинезоне и с крагами в руках. Он подлетел к отцовскому столу и протянул элегантный запечатанный конверт:

– Вот. Дядя Клаус просил тебе передать.

Вильгельм поспешно выхватил конверт из рук сына, нервно вскрыл его и жадно впился глазами в скупые строчки. Слегка ошеломлённый, Вильгельм откинулся на спинку кресла, снял очки, провёл рукой по лбу. Наконец он поднял глаза на сына.

–Что ж, мобилизация тебе не грозит. Впрочем, женитьба – тоже, – с расстановкой произнёс отец. – Вот это точно к лучшему, – небрежно откинулся на спинку Вильгельм.

– А что там такое?

Но отец, не слушая его, проворчал:

– Очень смешно! Клаус не мог ничего приличнее придумать?

– Он говорил про неспокойные времена, и что больше ничем помочь не может, – почуяв неладное, вспомнил Аксель.

Аксель взял из рук отца плотный лист бумаги, прочёл, и весь покрылся красными пятнами. Медицинская справка! Он с размаху швырнул сей драгоценный документ на отцовский стол:

– Слабоумие?! То есть я теперь официально идиот? Со справкой?! Ну уж нет! Я лучше поеду на фронт! Хоть кем!

– Что ты несёшь?! – выйдя из себя, крикнул отец. – Там и без тебя хватит … народу. Спасибо и на том! Не лезть же тебе в это пекло!

– Кстати, Дитрих Бойль тоже едет на восточный фронт.

– Дитрих? Что значит «тоже»?! А, да что в этом удивительного! Факелы дурно влияют на слабую психику. Стой! Куда ты?!

Но Аксель уже был в дверях. Решение им принято окончательно, он съездит на фронт.

– Марта засмеёт меня, если узнает, – с порога бросил Аксель.

– Никуда ты не поедешь! Подождёт твоя Марта. Офицера ей подавай! Вертихвостка!

Последнее слово он выкрикнул особенно патетично, но уже в пустоту, – резная дубовая дверь уже поглотила Акселя. Герр Дерингер посмотрел на неё, как на драгоценный сосуд, который только что разбился. Сегодня поработать не получится. А, пусть оно всё катится к чёрту!

XIII

Вот она, залитая солнцем родная трасса, обрамлённая рядами деревянных скамеек. Народу полно, яблоку негде упасть. Мотоциклы, осёдланные мотоциклистами, нетерпеливо ревели, – прямо боевые кони в предвкушении похода! Собственно, так оно и было…

Итак, машина осмотрена. Последние наставления от тренера получены, и – началось! Динамики приятным женским голосом объявили начало старта гонок клуба «Дойче Югенд».

Я привычно занял своё место на старте и вдруг заметил в первом ряду Магду и Марту. Они сидели рядышком, но словно порознь, – на одной скамье. Магда была одета просто – белая блузка, чёрная юбка, удобная обувь. Она же будущая мать. Зато Марта была ослепительна, как английская принцесса на скачках. Она была чуда как хороша! Я чуть не упал с мотоцикла!

Взревели моторы, и машины рванулись вперёд, подняв клубы пыли. Всё смешалось, закрутилось, понеслось по кругу. Один, второй, третий… Остальных я обошёл без труда. А Длинный Дерингер всё маячил и маячил где-то впереди. Вот он, Длинный! Врёшь, не уйдёшь! Не пущу. На повороте я тебя… Из-за роста он вынужден был сильно наклоняться к рулю. У него шея затекает. Есть!!! Длинный вылетел на повороте. Я первый!!!

После церемония награждения я стоял, притаившись за трибуной, и терпеливо ждал. Каким же идиотом я тогда был! Без справки…

Зрители разошлись, скамьи опустели, но Марта и Магда упорно не покидали своих мест. Они сидели молча, словно не замечая друг друга. Явно кого-то ждали.

К Магде подбежала её младшая сестра – девочка с косичками, лет десяти, с нашивкой «Союз девочек». О чём-то умоляюще заговорила, потянула сестру за руку. Магда неохотно согласилась, ушла, то и дело оглядываясь.

Тогда-то я и вышел, небрежно поигрывая своим шлемом. Шлемом победителя.

– Вот те раз, а где Магда? – изобразил я искреннее удивление.

– Я её не сторожу, – презрительно бросила Марта, даже не взглянув на меня.

– А кого ты сторожишь? Акселя? Поздравляю с помолвкой!

– Не твоё дело, – сурово парировала Марта.

– Не моё, – согласился я и уселся рядом с ней, да так близко, чуть не на колени к ней забрался. – Привет передавай своему женишку. Извини, на свадьбу не приду! Пришлю открытку. Завтра уезжаю на восток.

Марта вскинула на меня глаза. Её высокая грудь порывисто поднималась и опускалась под тонкой тканью. Чертовски хороша!

– Ты? Ты… – Марта сникла. – Какой ты всё-таки мерзавец… Я… тебя жду.

Я порывисто поцеловал Марту в шею, и страстно зашептал, жадно вдохнул восхитительный аромат её кожи:

– Сегодня ровно в девять у тебя!

Уже через секунду мы с Отто с рёвом умчались прочь. А на Марту упала чья-то тень. Она подняла счастливые глаза. Взмыленный Аксель стал перед ней, как болонка, неловко держа перед собой роскошный букет белых ирисов. Её любимые цветы. У Акселя есть удивительная способность являться не вовремя. Не вовремя для себя.

– Марта, это тебе, – он робко протянул букет Марте. – Вчерашний завял… наверное?

– Наверное! – вдруг ласково отозвалась вечно суровая Марта. – Довези меня до дома. Вот и обновим.

Аксель засиял, как начищенный медный пятак. Мало надо для счастья влюблённому дураку! Прибежала запыхавшаяся Магда, в косынке, очаровательно сбившейся набок. Бедняжка не подозревала, каким камнем преткновения она является.

–Марта! Скажи… меня никто не искал?

Марта восседала на мотоцикле, как на троне. Свысока она окатила Магду таким ледяным взглядом, который, пожалуй, заморозил бы и июльский Рейн:

– Никто. Аксель, поехали!

XIV

В комнате Марты дурманяще пахло ирисами и было темно, хоть глаз выколи. Ставни были закрыты наглухо, но сквозь тонкие щёлки в них всё же пробивался лунный свет. Когда мои глаза привыкли к темноте, я различил очертания изящного туалетного столика, а в углу – смутный, огромный, как корабль, силуэт кровати. Сердце гулко застучало и сорвалось с цепи, как бешеный пёс.

Июньские ночи созданы для любви…

Длинные, тёмные её волосы разметались по подушке. Ресницы сомкнулись. Дыхание перехватило.

Мы растранжирили короткую июньскую ночь. Последнюю мирную ночь. Это очарование было разбито вдребезги, когда она спросила:

– Скажи мне, милый, какого чёрта эта дурочка вьётся возле тебя?

– Какая именно? Потрудись уточнить, вас много! – засыпая, отозвался я. Глаза слипались, а спать оставалось совсем недолго. В щели ставен уже заглядывал рассвет.

Но Марта ухватила меня за нос, да так чувствительно, что мне пришлось вскочить на постели и решительно её отстранить.

– Ты знаешь, о ком я, – требовательно сказала Марта. – Эта Магдалена Оффенбах… Кто она такая? Что у тебя с ней?

Попадись ей Магда в тот момент, ей бы несдобровать! Марта перегрызла бы ей горло. С рычанием, как овчарка… Я возмутился:

– Вы все сговорились, что ли? Женюсь я на ней! Придёшь на свадьбу? Подружкой жениха!

Я расхохотался, а Марта побелела от гнева. Лицо её приняло жестокое выражение, – оно стало словно высеченным из гранита.

Я бросил взгляд на часы – о, ужас! Почти шесть утра! Вскочив с постели, я первым делом схватил наручные часы, – вечно их забываю. Потом стал судорожно искать остальное. А Марта решительным, резким движением, словно из ножен, выхватила что-то из-под подушки и развернула прямо перед моим носом. Передо мной закачался знакомый чёрный шёлк с золотом. Теперь моя очередь белеть от гнева. Я грубо вырвал из её рук платок и процедил:

– Какого чёрта у тебя этот платок?

– Вот именно – какого чёрта у тебя этот платок?!

–Это подарок воину великого вермахта. Отдай!

Я наспех сложил платок и водворил его обратно в нагрудный карман рубашки. Марта наблюдала за мной, как кот за мышью.

– Ты хочешь сказать, она будет тебя ждать?

– Меня всегда кто-нибудь ждёт, – невозмутимо ответил я. – Можешь и ты вышить мне платочек. У тебя, Золушка, мало времени! – я постучал по циферблату наручных часов. – Едем строго на восток!

Я ринулся к дверям, а на ходу добавил:

– И не забудь посадить семь розовых кустов!

Но Марта не оценила мои юмористические способности. Она бесцеремонно перегородила мне дорогу и требовательно, будто мы женаты лет сто, спросила:

–Так ты вернёшься ко мне?

От неожиданности я выдал глупейший ответ:

–На Рождество в России у меня полно дел.

– Прекрати паясничать! – возмутилась Марта.

– Я вернусь, принцесса, честное слово, – нежно заговорил я и тронул её круглый подбородок. – Ну же, будь умницей. У меня сегодня куча дел. А я, заметь, с тобой!

Вроде бы поверила. Сволочь ты, Гравер. Однако она меня не пускает! А Марту я знаю с детства. Недаром она Железная. Я взял её лицо в ладони и долго-долго, нежно-нежно целовал. С трудом оторвавшись, я побежал к дверям. В спину мне, как булыжники, летели её тяжёлые всхлипывания.

…Всё-таки жизнь – несправедливая штука. Прекрасно это знаешь, так чего же жалуешься?

Вот взять, к примеру, Акселя. Чем он так уж хорош, этот очкастый высокомерный интеллигент? Всё ему дано даром, по праву рождения. Безоблачная жизнь у таких, как он, расписана задолго до их появления на свет. А такие, как я, вынуждены сами с малых лет выцарапывать свой чёрствый хлеб со всяких помоек. Будь на то моя воля, не работал бы я в военной части. Вдобавок мне приходится ехать на фронт. И тут ничего не поделаешь. Такова жизнь.

А Длинный не поедет. Отсидится в своём роскошном особняке, дождётся конца войны и явится на всё готовенькое, как всегда. Всё у них оплачено вперёд… И на Марте он женится, будьте покойны, хоть и тошнит её от него, это же слепому видно! Деньги – они своё дело знают. А впрочем, мне плевать.

Если бы не Отто, я бы отвертелся. А если были бы у меня деньжищи, как у старика Дерингера, я бы запустил своё производство мотоциклов. И добился бы идеала, создал бы лучший в мире мотоцикл. И устраивал бы мотокроссы.

Так думал я, мчась по узким дрезденским улочкам. Проезжая мимо массивной кованой ограды знакомого особняка, я притормозил. Удачно разлёгся, возле самой ограды. Говорят, он пишет стихи. Длинный Байрон! Вот он, полюбуйтесь, качается в гамаке в фамильном саду! Поддам-ка я газку!

Страшно напылив, я взорвал чопорное спокойствие банкирского сада. Аксель подпрыгнул в своём гамаке, как ошпаренный кот. И меня понесло:

– Что, вялишься, крыса тыловая? Небось болячки у себя ищешь? Начни с головы, не ошибёшься!

Откуда мне было знать, что я настолько близок к истине! И настолько же далёк… Аксель в бешенстве спрыгнул на землю.

–Заткнись, ублюдок! Завидую тому русскому, который размажет тебя!

– Не родился ещё такой русский! За свою шкуру трясись, папенькин сынок!

Я злобно плюнул через ограду, норовя попасть ему на брюки. Потом дал по газам и снова щедро обдал его пылью. Вслед мне донеслось:

– Кретин! Что за день сегодня!

XV

… Дрезденский вокзал бурлил людьми. Пожалуй, ни разу он не видывал столько народу. Тёплый июньский ветерок трепал знамёна; самое солнце любовалось радостными лицами, цветами и флагами, нарядами дам… Точно парни эти отбывали не на фронт, а в отпуск. Только вместо чемоданов – солдатские вещмешки.

Но как потерянные, стояли в этой праздничной толпе супруги Дерингер. Не отрываясь, смотрели они на ефрейтора вермахта Акселя Дерингера. Невеста его Марта была, как всегда, восхитительна и хладнокровна. Держалась, как на светском рауте. Слишком хладнокровна, раздражённо отметил герр Дерингер.

Зато фрау Дерингер, всегда такая сдержанная, дала волю слезам. Вильгельм, сам сильно расстроенный, никак не мог её успокоить. Даже было неловко – кругом все смеялись и радовались… Герр Дерингер не спускал с Акселя глаз, – хотел насмотреться на него как следует, впрок. Дали свисток. Его сын Аксель занёс ногу в новеньком блестящем сапоге на подножку вагона. Марта критически оглядела своего жениха, стряхнула с его мундира невидимые пылинки и уронила что-то вроде:

– Может, дослужится хотя бы до обер-лейтенанта.

Вильгельм гневно сверкнул на неё глазами.

– Думай о том, чтобы он вернулся скорее! – отрезал глава семейства.

Но Марта не удостоила его даже взглядом. Будь на месте Марты какая другая, от неё осталась бы лишь горка пепла. Не такова была Железная Марта! Наконец она бросила старику Дерингеру короткий, презрительный взгляд:

–Долгие проводы – лишние слёзы. Не мучьте себя и сына.

Так, под аккомпанемент военных маршей и всхлипываний матери, ефрейтор Аксель Дерингер и его увесистый вещмешок поднялись в вагон в числе многих других новобранцев, и помчались на Ленинградский фронт, навстречу новым победам вермахта.

Аксель маячил в окне вагона, махал руками, чтобы уходили, да сам чуть не разревелся. Они хотели было уйти, но мать заупрямилась. Так они и смотрели друг на друга в тоске сквозь пыльные окна. Потом медленно поплыли вдаль – сначала Марта, потом – родители, перрон, Дрезден. А с ними – и мирная жизнь.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

В Ленинграде тот день тоже выдался на удивление жарким. Город был выбелен солнцем. Возле фонтана яблоку негде было упасть. Давно в Ленинграде не было такой жары…

Скамейки у фонтана оккупировали «немцы» – выпускники факультета иностранных языков Ленинградского университета. Стоял страшный гвалт. Обсуждали, кто и как сдал или «завалил» сегодня «спец» – государственный выпускной экзамен.

Даже среди многочисленных «немцев» выделялась Галя Гурьянова – высокая, стройная, в лёгком белом платье, подчёркивающем её тонкую талию и длинные точёные ноги. Густые тёмные волосы были собраны в высокую причёску. Маленький, аккуратный, чуть вздёрнутый носик. Пухлые губки готовы улыбнуться. Её глубокие синие глаза смотрят ласково, но проницательно. От них ничего не утаишь.

Такая женщина соперниц не знает.

Подтаявшее мороженое потекло по её пальчику, и Галя, не долго думая, слизала эту сладкую каплю. На это невозможно смотреть спокойно… Два парня неподалёку, разинув рты, наблюдая, едва не свалились в фонтан.

– Фонтан освежает! – заметила Галя.

И звонко расхохоталась. К ней энергично протискивался сквозь толпу Павел, всклокоченный интеллигент вроде Акселя. Только не тощий, – атлет. Когда он пробрался к ней, стало заметно, как он встревожен. Те двое ревниво его оглядели. Но Павел даже не заметил их враждебных взглядов.

– Привет! – выпалил Павел. – Как твой немецкий?

–Пять! – по-детски она вскинула растопыренную пятерню. – Как отличница, под распределение не попадаю, остаюсь в Ленинграде. Представляешь, как здорово! Вот бы теперь кандидатскую защитить! Ты как?

– Четыре. Да плевать на распределение! Скоро распределят!

Павел приник к её уху и зашептал:

– Вся Европа уже завоёвана!

Но мороженое в тот момент интересовало Галю явно больше Европы.

– Европа? Завоёвана? Кем? – рассеянно переспросила Галя.

– Тише! Немцы на них напали! Гитлер! Чую, пригодится тебе твой немецкий…

Галя заботливо поправила воротничок его рубашки.

– Опять капиталистов слушал? Паша, твоё радио когда-нибудь сведёт тебя с ума! Может, они и на нас нападут? «Немцы! Гитлер!».

Галя беспечно засмеялась, но взглянула на Павла и испуганно смолкла.

– Они Гейне в оригинале читают, – немного подумав, с упрёком напомнила она. Будто он был в этом виноват. – Разве они могут напасть? Тем более у нас с Германией договор. Эх, дорого бы я дала, чтобы поговорить с настоящим немцем… По-немецки!

– «Гейне»! «Договор»! – с досадой оборвал её Павел. – Скоро поговоришь! Немцы ужас сколько техники стянули к нашей границе!

– Паша, ты в своём уме? У меня и так забот полон рот. Мне осенью три старших класса дадут, а ты мне голову забиваешь какими-то бреднями! Лучше проводи меня домой. Меня тут, между прочим, чуть не украли!

Обернувшись, Галя задорно помахала товарищам:

– До завтра, други! Увидимся в ресторации!

Нестройно ответил весёлый хор. Галя гордо пояснила Павлу:

– Завтра отмечаем выпуск в «Метрополе». Как взрослые!

Павел, высунув язык и вытаращив глаза, состроил ей смешную гримасу, и Галя снова расхохоталась. Её смех звенел, как серебряный колокольчик. Павел подал ей руку, и они чинно направились к остановке. Задребезжал, подъезжая, трамвай, и они по-детски припустили, взявшись за руки.

II

В родительском доме в тот вечер было всё как обычно – в просторной столовой лампа-солнце бросала на обеденный стол круг света. Большой жёлтый абажур. Тёмно-зелёные обои солидно поблёскивали золотыми вензелями. В углу – фикус в кадке. Кружевные занавески покачивал, баюкая, лёгкий ветерок… Паркет сиял не хуже дворцового, и пахло свежими булочками. Обычный летний вечер. Почти как в Дрездене.

После ужина Галя, её родители и восьмилетний брат Володя пили чай с мамиными булочками. Её отец, Иван Сергеевич, крупный представительный мужчина с седыми висками, отставил пустую чашку. В его огромной ручище она казалась невесомой… Мама Гали – Нина Антоновна, хрупкая белокурая женщина с кротким взглядом, тут же заботливо её наполнила. Она любила молчать – «из уважения к чужим ушам», по её выражению.

– Что, дочка, еще хорошего скажешь? – Иван Сергеевич не спеша прихлебнул чай. Он был невероятно горд своей дочерью. Галя подняла от чашки огромные синие глаза. На самом их дне плескалась тревога:

–Говорят, вся Европа завоёвана немцами. И на нас немцы скоро нападут.

– Какая же ты осведомлённая! – восхитился Иван Сергеевич и отставил чашку. – Так ты встречалась с графом Шуленбургом?! А я-то думал, ты сдавала немецкий в университете.

Галя, смутившись, слегка покраснела и опустила глаза. Отец наклонился и нежно погладил её ручку:

– Не бойся, дочка. У нас с Германией договор. Они не нападут.

– А что такое Шуленбург? – живо поинтересовался вихрастый озорник Володя. – Это едят?

Галя и отец заговорщически переглянулись.

– Да. Это огромная котлета.

Володя скорчил кислую мину. Он любил только конфеты…

– Но из конфет, – быстро добавила Галя с самым серьёзным видом.

– Вот это да! Котлета из конфет? Так бывает?!– Володя вытаращил глаза и изумился так комично, что они не выдержали и захохотали.

– Шуленбург – это большой немецкий начальник, – насмеявшись, сказал Иван Сергеевич. – Дипломат. С ним Галя сегодня и встречалась.

Галя важно кивнула, прихлёбывая чай. Володя с благоговением посмотрел на старшую сестру. И снова захохотали эти невозможные взрослые!

А потом Галя тщательно утюжила своё платье. Заказов у портнихи – хоть отбавляй, сезон выпускных. Все хотят принарядиться. Успела к двадцать второму июня! Платье получилось роскошным – «как в кино» – кратко, но правдиво оценил его Иван Сергеевич. Он всегда говорил только то, что действительно думал.

Бережно, расправив все до единой складочки, разложила она платье – и залюбовалась струящимися волнами шёлка. Сиреневый идёт брюнеткам… Завтра вся семья уедет на дачу, а она останется в городе. Впервые она одна, сама пойдёт в ресторан, да ещё такой роскошный! На выпускной бал. Вот это счастье!