Текст книги "Полынь скитаний"

Автор книги: Ольга Рожнёва

Тайна Табынской иконы Пресвятой Богородицы

Утешением потерявшим Родину стала чудотворная икона Табынской Божией Матери – самая загадочная икона России. В народе ее называли явленной, так как она неоднократно являлась на избранном Пресвятой Богородицей месте, и появление ее сопровождалось многочисленными знамениями, чудесными исцелениями, избавлениями от засухи, мора и холеры.

Табынская икона Пресвятой Богородицы

Первый раз икона явилась в шестнадцатом веке, второй – в середине восемнадцатого, когда ее нашли стоящей на камне башкирские пастухи. Они стали рубить икону, но тут же ослепли. Самый молодой из них покаялся, начал молиться и прозрел, по его молитвам прозрели остальные – и уверовали.

Молодой пастух с тех пор всегда следовал за чудесной иконой Пресвятой Владычицы – зимой и летом в одном подряснике и скуфье, босой даже в лютые морозы. Согласно преданию, он прожил сто тридцать лет как подвижник и отошел ко Господу в крестном ходу под Челябинском рядом со святой иконой.

Атаман Оренбургского казачьего войска Александр Ильич Дутов, первый из войсковых атаманов объявивший войну большевикам, привез в Синьцзян точный список иконы, а сама чудотворная икона, сопровождаемая Оренбургским архиепископом Мефодием, с белыми частями ушла на Дальний Восток, затем в Харбин, в Казанско-Богородицкий мужской монастырь.

Атаман Александр Дутов

Даже китайцы стали молиться перед иконой Табынской Божией Матери, приговаривая: «Табынь поставишь свечку – все будет хорошо, не поставишь – плохо».

Далее следы иконы теряются. Согласно одним свидетельствам, в 1948 году икону вывез в Австралию, а затем в Америку архимандрит Филарет (Вознесенский). По другим сведениям, икона осталась в Китае. Где же сейчас чудотворная икона? Многие искали ее. Достоверно известно одно: такие иконы, как Табынская, сами выбирают свой путь – невозможно решить судьбу чудесного образа без соизволения Самой Владычицы Небесной.

Возможно, придет время, и явится чудотворная икона в очередной раз – будем уповать на волю Царицы Небесной…

Возвращение на Родину стало невозможным

В 1921 году власти Синьцзяна договорились с Советами о вводе Красной армии для совместной ликвидации белых. Красные изрядно потрепали белую эмиграцию. Завербованные чекистами уйгуры убили Дутова и многих других лидеров белого движения. Но белые все еще оставались здесь силой.

В 1924 году Китай официально признал Советскую Россию, и китайцы потребовали у русского консула освободить консульство и православный храм при нем.

Прежний консул больше не нужен был Советам, как и военный доктор дворянин Дубровин. Официальная работа Дубровина при русской миссии, а позже консульстве подошла к концу, и теперь можно было возвращаться на Родину – в милую сердцу Россию, но возвращаться было нельзя: смертельная опасность подстерегала в родных краях всех лиц дворянского происхождения.

Семья русского доктора за эти годы переехала из маленького домика при консульстве в просторный дом с садом, где резвились на природе Верочка и Сережа. Сам Константин Петрович вылечил к этому времени огромное количество больных и многих спас от смерти. Он пользовался большим авторитетом среди жителей Синьцзяна и использовал свой авторитет для помощи беженцам из России.

В 1926 году семнадцатилетняя Верочка, умница и красавица, вышла замуж за полковника Полтавского, много старше ее возрастом, но мужественного подтянутого белого офицера. У них родилась дочка Калерия.

Елизавета Павловна смотрела на малышку и ясно видела: эта же ее дочка Верочка смешно перебирает неуклюжими ножками, а она сама – юная, сильная, стремительная, заразительно смеется и легко подхватывает дитя на руки. Елизавета Павловна недоумевала: так вот что такое жизнь?! Тебе двадцать – ты моргнул – и тебе уже под пятьдесят!

Увы, семейное счастье Веры Константиновны продолжалось недолго: Полтавский мастерски выдавал себя не за того, кем был на самом деле. Наблюдательная и смекалистая девушка быстро заметила, что ее муж тайно связан с чекистами. Как-то ночью она на цыпочках прокралась в его кабинет и в лежащих на столе документах нашла подтверждение своим страшным догадкам: он печатал для ОГПУ списки белых лидеров.

Это так потрясло Веру Константиновну, что она подала на развод и довольно долго его ждала. По китайским законам Калерию оставили с отцом, что стало страшным ударом для всех Дубровиных.

Время затягивало раны. В 1931 году в Урумчи приехал молодой русский офицер Григорий Михайлович Иванов. Григорий стал вхож в семью Дубровиных, глава которой постоянно помогал русским беженцам. Вера Константиновна влюбилась в голубоглазого белокурого Григория и вышла замуж второй раз. Ей исполнилось всего двадцать два года.

Руссейший облик Харбина

Григорий Михайлович провел свое детство и юность в Харбине. Его мама, Анна Евдокимовна, окончила фельдшерско-акушерские курсы и работала в харбинской больнице акушеркой, а папа, Михаил Потапович, служил на КВЖД.

Григорий часто рассказывал молодой жене о своем родном городе, и Верочка полюбила Харбин заочно. Она родилась в Синьцзяне, но росла на сказках Пушкина, романах Достоевского и всегда знала, что Родина ее семьи – Россия. А Григорий рассказывал о Харбине как об удивительном мире, хранящем былую Россию, какой была она до революции, какой знали ее родители Верочки. Действительно, уникальный Харбин сохранял островок прежней дореволюционной России с ее обычаями и традициями, православной верой и идеалом служения Отчизне.

Харбин – русский город в Китае

Архиепископ Венский и Австрийский Нафанаил (Львов), выпускник Харбинского реального училища, в юности – рабочий на КВЖД, позднее келейник знаменитого архиепископа Нестора (Анисимова), настоятель церкви и законоучитель в детском приюте при Доме милосердия в Харбине, сказал: «Милостью Божией Харбин на четверть века продолжил нормальную дореволюционную русскую жизнь».

Поэт Михаил Шмейссер[18]18
  Михаил Шмейссер (1909–1986) – харбинский поэт и писатель, сын офицера, погибшего в Первой мировой войне. В 1945 году Михаил Шмейссер был арестован, отправлен в СССР, приговорен к десяти годам заключения в лагерях.


[Закрыть] писал в те годы о Харбине:

 
Грустим по Северной Пальмире,
Но грусть о ней не так сильна,
Когда с изгнаньем горьким мирит
Руссейший облик Харбина.
 

Верочка слушала рассказ мужа и поначалу недоумевала:

– Как же могли построить русский город в Китае?

И Григорий рассказывал о том, что знал с детства. Как подписали Россия и Китай в конце девятнадцатого века договор о строительстве Китайско-Восточной железной дороги, как постепенно стала КВЖД крупнейшим русским предприятием в Маньчжурии, и десятки тысяч русских приехали сюда на работу. Рассказывал, как на месте пересечения железной дорогой реки Сунхуацзян русские возвели мост и стали называть реку Сунгари. Маленькой китайской деревушке Хаобин у моста суждено было стать Харбином – городом русских железнодорожников. Согласно договору, Россия не могла вводить в Маньчжурию регулярные войска, и безопасность обеспечивала охранная стража КВЖД: пять конных сотен, две из которых были кубанские казаки.

В новый город потянулись русские купцы, предприниматели, крестьяне и прочие сословия. Первоначально состоящий из палаток и наспех сколоченных бараков, Харбин быстро рос. После крушения Белого движения здесь нашли прибежище белые офицеры и казаки со своими семьями, после начала коллективизации сюда бежали русские крестьяне. В 1924 году здесь жили сто тысяч русских. Управлял Харбином русский муниципалитет, который не зависел от китайских властей. В городе выходила белоэмигрантская пресса – других газет здесь не было.

Управляющий КВЖД, генерал-лейтенант Дмитрий Леонидович Хорват, любимец харбинцев, после революции один из лидеров Белого движения на Дальнем Востоке и соратник Колчака, стоял во главе управления огромной территорией полосы отчуждения железной дороги с 1903 по 1920 год. В годы его управления КВЖД Харбин процветал и часто в шутку назывался по имени генерала «счастливой благословенной Хорватией». В 1920 году Хорват с семьей уехал в Пекин и, благодаря своему огромному авторитету, сделал еще много доброго для гонимых соотечественников.

Верочка задумчиво спрашивала:

– А чем занимаются люди в Харбине, кроме обслуживания железной дороги?

Григорий с воодушевлением перечислял:

– Да у нас там видимо-невидимо всяких предприятий и цехов! Загибай пальчики: котельный цех, механический, кузнечно-литейный, вагонно-пассажирский, вагонно-товарный, электрическая станция, лесопильный завод, угольные шахты! Телеграф, автоматическая телефонная сеть, мощная типография, метеорологическая станция!

– Гришенька, я уже со счета сбилась!

– Магазины и пункты торговли мехом, шесть высших учебных заведений и около двадцати православных храмов. Вот что такое Харбин! А, чуть не забыл: у нас там есть два цирка: Боровского, с дрессированными лошадками, и циркового товарищества Дорес. Есть свой синематограф – самый первый, «Иллюзион» Финкельштейна, работает с 1906 года.

– Что это такое, Гришенька?

– Это такие движущиеся фотографии, живые фотографии. Ты сидишь, смотришь – и прямо на тебя едет поезд или идут люди… Я смотрел «Путешествие на Луну» Жоржа Мельеса. Просто поразительно… А еще у нас там свой симфонический оркестр, опера, оперетта, драматический театр! И балет, Верочка! Балет, которым руководят артисты Императорского московского балета, воспитанники Мариинского театра! Ты когда-нибудь была в цирке? Балет видела?

Вера Константиновна печально опускала голову: о таких чудесах она только слышала от родителей.

– Не печалься, солнышко мое! У нас с тобой все впереди! Мы с тобой поедем в Харбин, и я поведу тебя на балет, и в театр, и в синематограф мы тоже с тобой пойдем. И там нет никакой революции, никаких красных… А еще мы с тобой проедем по всем станциям нашей железной дороги, посмотрим каждую, пройдем по железнодорожным буфетам и попробуем все самое вкусное!

– Почему по буфетам? И что там дают?

– О, Верочка, буфеты КВЖД пользуются большой славой! В пассажирских поездах до последнего времени не было вагонов-ресторанов, и наши любители вкусно поесть отлично знали, где что продают! Мы с папой ездили на осмотр станций и ходили во все эти буфеты. Знали, что в буфете станции Дуйциньшань можно попробовать вкусные блинчатые пирожки, на станции Аньда – свежайшие молочные продукты, на Цицикар – сахарные арбузы, на Чжаланьтунь – удивительные борщи… На Яомынь папа покупал птичьи потроха, тут их покупали мешками, а также кур, гусей, уток… Южная линия снабжала фруктами, Восточная – ягодами и отличным пивом.

– Дорогой, не перекусить ли нам? Что-то аппетит разыгрался…

– Я не прочь… А какой вкусный хлеб пекли в наших харбинских пекарнях, Верочка! Помню, мама отправляла меня за круглым ситным хлебом и московским калачом, я шел и издалека начинал принюхиваться: чудесный запах разносился за несколько кварталов! Зайдешь – и глаза разбегаются: ржаной круглый с поджаренной корочкой, сайки французские с хрустящей корочкой, витушки сладкие, жулики, бублики, сушки, баранки…

– Все, Гришенька, хватит, я уже сильно есть захотела! Все это мы попробуем, когда приедем в твой город, а пока – давай есть лапшу.

И вот молодые ели китайскую лапшу и тофу и мечтали, как уедут они в русский город на китайской земле. По вечерам, перед сном, любимым Верочкиным развлечением стали рассказы мужа о Харбине.

Харбин. Центральная часть города

– На Рождество у нас в Железнодорожном собрании всегда устраивали маскарады, и все веселились от души, маски карнавальные мастерили… Само здание собрания просто завораживает своей красотой, словно попадаешь в сказку! Лепные потолки, залы нарядные – и море, море света… А какие там балы бывали!

– Гришенька, а еще?

– На санях катались… Вот приедем в Харбин и, если дело будет зимой, обязательно пойдем с тобой кататься по Сунгари на санях.

– По реке?! На лошадках?

– Нет, санями правят саночники-китайцы – они так, знаешь, отталкиваются ото льда длинным багром, острым на конце. Сани называются «толкай-толкай» и бывают деревянными, обитыми коврами, с металлическими полозьями и скамейкой. Садишься на скамейку, саночник укрывает тебя меховой полостью, а сам становится на запятки саней – и вперед! Мчишься по ледяной Сунгари – плавно, легко! И тебе так тепло в мехах! А вокруг, Верочка, вокруг – на солнце ослепительно сверкает белый снег, и свежий морозный ветер дует в лицо! Я помню это так, словно это было вчера…

И Григорий, задумавшись на мгновение, с молодым задором декламировал Верочке стихи[19]19
  Автор Василий Логинов (1891–1945) – харбинский поэт и писатель. Окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета, в последние месяцы жизни работал сторожем на складе, его неоднократно вызывали на допросы советские чекисты. Умер в харбинской больнице.


[Закрыть]:

 
Синь льда, блеск солнца, свежесть снега,
Кует морозный воздух сталь.
От санок радостного бега
В душе крутится чувств спираль…
Вот почему в морозный воздух,
Когда блестит во льду река,
Лететь звездой, мечтать о звездах
Так славно на «толкай-толкай»!
 

Верочка слушала с удовольствием, потом спохватывалась, хмурила бровки:

– А лед толстый? Это безопасно?

– Ну, вообще, когда катишься на санях, бывает немножко страшно… Кажется, еще мгновение, и санки провалятся под лед. Это потому, что лед на Сунгари зимой очень чистый и прозрачный: под ним видно даже движение воды. А на самом-то деле он достаточно толстый, больше метра толщиной: морозы в Харбине ого-го: зимой до тридцати-сорока градусов.

– А летом в Сунгари купаются?

– Да, с превеликим удовольствием! Даже мажутся целебным сунгарийским илом – он лечит болезни. Но плавают осторожно: река коварная, со стремительным течением, множеством водоворотов и глубоких ям. В последние годы на берегу на высоких мачтах вывешивались деревянные круги – предупредительные шары: в непогоду – черные, при шторме – красные. Красные означают, что переправа категорически запрещена. Правда, летом вода в реке очень мутная: много лёссовых частиц. Желтая река. Если человек тонет, эти частицы мгновенно забивают трахею и легкие, тогда тонущего редко удается спасти.

– Гришенька, лёсс – это ведь желтая глина?

– Можно и так сказать… Лёсс – это известковый суглинок: смесь глины, песка и извести. По-китайски называется «хуанту» – желтая земля, желтозем. Он, с одной стороны, мягкий, его можно давить пальцами, с другой – вязкий и хорошо держится даже в двадцатиметровых обрывах. Еще он пористый, хорошо фильтрует воду и очень плодородный.

– Значит, он полезный?

– Да, Верочка. Лёсс смешивают с водой и лепят ограды полей, стены зданий, делают кирпичи и даже горшки, черепицу. Роют в лёссе подземные жилища.

– Поэтому желтый цвет любимый у китайцев?

– Может быть… Знаешь, я помню, как весной ветер всегда нес желтый горячий песок из пустыни Гоби, который покрывал все вокруг золотистым покрывалом, так что мама каждый день вытирала желтоватую пыль с мебели и рояля.

– Гришенька, а как прошло твое детство?

– Хм… Мое детство было таким русским, что я даже не задумывался о том, что мы живем не в России, а в Китае. Вокруг были русские. Правда, по улицам ходили китайские ремесленники – но даже они кричали по-русски: «Сапоги починяй», «Паяй», «Стары вещи покупай».

Маленьким я ходил в детский маяк Соколовых, что на Полицейской улице, маяками назывались у нас детсады. Мой был замечательным: в 1913 году нашей заведующей Екатерине Николаевне Соколовой на Хабаровской юбилейной выставке присудили золотую медаль. Потом я учился в Харбинском коммерческом училище. Часто летом ездил к бабке и деду по матери в Баргу.

– В Баргу? А что это?

– Это, Верочка, настоящее чудо! Когда мне тяжело на сердце – я закрываю глаза и отправляюсь в Баргу…

Барга

Григорий рассказывал, и перед глазами у Верочки как живая вставала бескрайняя Барга, что лежит в северо-западной части Маньчжурии. Огромный горный хребет Хинган, покрытый дремучими лесами, отделяет эти места от остальной части края.

Барга – бескрайняя степь. Только она не такая ровная, как русская степь, китайская отличается множеством пологих сопок, покрытых цветочным ковром, и горок разной высоты и формы, а также падей, перевалов и речных долин, соленых и пресных озер. Среди них Большое Священное озеро Далайнор, огромное, очень древнее, полное самой разнообразной рыбы.

По берегам рек и озер растут заросли тальника, сладкая дикая малина, нежная жимолость, сочная красная смородина. Ранней весной в степи расцветают оранжевые лилии-саранки, синие колокольчики, разноцветные тюльпаны и огромные кусты диких пурпурных и белых пионов, серебрятся шары перекати-поля.

Течет здесь главная река этих мест – Хайлар, которая впадает в великую Аргунь, разделяющую с семнадцатого века две страны: по правому берегу Аргуни – Китай, по левому – Россия. Три притока Аргуни дали название своему бассейну, одному из районов огромной Барги, кличут который Трехречье. Забайкальские казаки, селившиеся в здешних приграничных местах, говорили об этих землях: «Посади оглоблю – телега вырастет».

Маленький Гриша ехал с родителями по железной дороге до небольшого разъезда, потом по проселочной дороге до казачьей станицы, а там – по лесной дорожке на заимку к деду и бабке. Добравшись до заимки, горожане чувствовали себя в сказочной стране. Дед много лет работал на лесных концессиях, потом держал пасеку, охотился. У него жили пять умнейших собак лаек, или, как их называли в те годы, остроушек, – отличных охранников и азартных охотников и на мелкую дичь, и на крупного зверя.

С этими собаками можно было чувствовать себя в относительной безопасности даже на отдаленной заимке: они отпугивали дикое зверье и охраняли дом. Самым умным был белый, с кремовым оттенком, вожак Буран, – он понимал деда без слов, просчитывал ситуацию на несколько шагов вперед, предугадывал желания человека. В лесу дед часто посматривал на любимого пса, словно спрашивал совета, – Буран знал об этом и всеми своими собачьими силами помогал хозяину. Он разве только не разговаривал по-человечески, а так понимал все, необыкновенно умная собака, такие, может, раз в сто лет рождаются.

Как-то Буран даже спас Гришу от щитомордника – бурой с темно-коричневыми пятнами здоровенной змеи, оттащив беспечного ребенка за одежду от опасного места. Для взрослых щитомордник умеренно опасен – обычно от его крайне болезненного укуса оправляются через неделю. Но для ребенка этот укус может стать смертельным, и верный пес бдительно присматривал за непоседливым внуком любимого хозяина.

У деда были собаки, а у бабушки – Рыжий: старый, но еще сильный кот с бесстрашным характером. Он был уже взрослым, когда на заимке появился неуклюжий белый щенок, и Рыжий не обижал Бурана, оказывал ему покровительство. Они стали друзьями, и теперь Рыжий, благодаря любви вожака, пользовался неограниченной свободой среди всей стаи. Он мог спокойно разгуливать среди собак, мог прилечь, грея косточки, прямо под белое брюхо старого друга – все это сходило ему с рук, точнее, с лап.

Вокруг заимки все тоже было чудесным: вековые лиственницы и высоченные березы, что росли на склонах Хингана. В таинственных дебрях пряталось множество зверей и птиц. Дед, высокий, худой, с густыми седыми бровями, нависающими над проницательными голубыми глазами, слыл отличным охотником и рыболовом.

Охотники в тайге

Гриша любил гулять с дедом по тайге, особенно в конце лета, когда лес становился тихим и солнечным, когда слабо качались легкие паутинки на подлеске, а среди темной хвои сосен и кедров мелькали яркие пятна деревьев, уже примерявших осенний наряд: желтый у берез и лиственниц, красный у осин.

Прозрачный, удивительно сладкий воздух дышал пряным ароматом увядающих трав и прелой листвы, а вокруг царила звенящая тишина дикой тайги, когда громом гремит выстрел далекого охотника и за много километров слышен гудок паровоза на железной дороге. А какая вкусная вода в лесном ручье, как тихо звенит над ухом комар и гулко падает в воду камушек, сбитый ногой! Тайга – первая любовь и долгая, таинственная память всех, кому судил Господь побывать в твоих дебрях в детстве и юности!

Об этой замечательной тайге лучше всех писала жившая здесь в те годы Виктория Янковская[20]20
  Виктория Янковская – поэт, прозаик. Родилась в 1909 году в семье зажиточного предпринимателя Юрия Янковского и дочери основателя первого в Приморье пароходства Маргариты Шевелевой. Десять лет Виктория прожила в маньчжурской тайге и писала о ней стихи. В 1945 году чекисты арестовали почти всю ее семью. Отец и два брата Виктории были отправлены в лагеря в СССР, где отец впоследствии и скончался. Виктории удалось бежать в Гонконг, откуда она уехала в Чили, затем в США. В 1991 году, спустя 70 лет после эмиграции, поэтесса побывала во Владивостоке, где присутствовала на открытии памятника своему деду. Умерла в 1996 году на чужбине, в далекой Калифорнии.


[Закрыть]:

 
Весенними влажными днями
Одна я блуждаю с винтовкой.
Пересекаю часами
Овраги, долины, сопки.
По-разному смотрят на счастье.
По-разному ищут дороги.
А мне – побродить по чаще,
В росе промочить ноги.
И сердцем дрожать, как собака,
На выводок глядя фазаний,
А ночью следить из мрака,
Как угли пылают в кане[21]21
  Кан – печь в крестьянских домах северного Китая, отапливаемая лежанка.


[Закрыть].
Такие простые явленья,
А жизни без них мне не нужно.
И здесь, в горах, в отдаленье,
Мне кажется мир – дружным.
 

Дикие обитатели этих мест почти не знали охотников и доверчиво следили за двумя фигурами: высокой, с ружьем и вещевым мешком за плечами, и маленькой, с котелком в руках. Рябчики посвистывали беспечно на ветках, смотрели с любопытством, тетерки спокойно клевали бруснику на прогалине, почти не обращая внимания на деда и внука. Пара косуль прошла бесстрашно мимо, пошевеливая большими ушами. Дед сделал Грише знак рукой: «Тихо!» И мальчик затаив дыхание любовался бархатными глазами мирных животных.

Дождливым вечером трещали дрова в печи, маленький, слабый огонек теплой человеческой избы одиноко мерцал среди холодных и темных таежных просторов, бабушка замешивала тесто на пироги, дед рассказывал мальчишке о диком мире Барги, и маленький Гриша внимательно слушал его.

Вот прячется от мошкары под пологом листьев и веток, в самой гуще зелени, кабан – любитель желудей и кедровых орешков, ценный промысловый зверь. Особенно высоко ценят его мясо китайцы. По долинам далеко разносится поросячий визг и хрюканье кабанов, привлекая других любителей кабаньего мясца – маньчжурских тигров.

Необыкновенно крупные, они не прочь полакомиться диким кабанчиком, но в голодные времена не брезгуют охотиться даже за птицами, ловят рыбу во время нереста. Среди маньчжурских тигров, в отличие от индийских, практически не встречаются людоеды, и китайцы верят, что при встрече нужно просто пятиться назад, приговаривая: «Я тебя не трону, а ты меня не трогай». Они зовут тигра «Ван» – господин, почитая его как хозяина гор и лесов. Правда, для человека бывает опасна тигрица с котятами. Врагов у взрослых тигров в Барге вообще нет: никто не осмелится напасть на Вана – охотника-профессионала.

Охота на медведя

В тайге водятся также хищные пестрые лесные кошки, любимое место обитания которых – скалы и каменистые россыпи. А вот кровожадные рыси – великие мастерицы выслеживать косуль. Вот харза[22]22
  Харза – яркая, пестрая большая куница.


[Закрыть], ловкая, быстрая охотница за кабаргой[23]23
  Кабарга – небольшое парнокопытное оленевидное животное, великолепный прыгун, по маневренности почти не имеющий себе равных. Способна на скаку, не сбавляя скорости, изменять направление хода на 90°. Спасаясь от преследователя, кабарга, подобно зайцу, запутывает следы. Кабарга обладает чудесной шерстью, которая не пропускает воду, что позволяет животному держаться на плаву при пересечении водоемов. Когда кабарга лежит на снегу, снег под ней не тает, как это происходит под оленями, лосями или косулями.


[Закрыть], косулей и даже детенышем оленя. Если харзы много, соболя в тайге не будет, сожрет, как пить дать сожрет.

– Дедушка, как же она так – детеныша оленя ест? Нехорошо это!

– Она, детка, не разбирает: хорошо, нехорошо… Зверь и есть зверь… Недавно видел: журавли по болоту гуляют – ах, красавцы! И с ними журавленок – единственный птенец. Бегает уже быстро, быстрее человека, но еще не летает. Так харза окаянная убила маленького! Так мне жаль было его и родителей – как же они плакали… Птицы глупые, а горевали как люди… Сердце рвалось… «Курлы, курлы!» Журавль по-монгольски курлык зовется…

– Деда, а ты не выстрелил в эту злую харзу?

– Не успел, она журавленка мгновенно сцапала, а потом уже смысла не было стрелять… К тому же от нее самой – толку чуть, мех-то у нее худой. Непромысловая она, харза эта. Зато вот енотовидная собака – зверь промысловый, для охоты очень подходящий. Пышная, длинноволосая…

– Деда, а собачки помогают в охоте?

– Хм… Еще как помогают! На кабанчика и даже на медведя не боятся напасть! Собаки, они, конечно, разные бывают… Раньше двух лет нельзя брать щенка на зверя – стало быть, надо ждать, пока окрепнет, пока силу свою почует. Остроушки почти все идут на медведя, но далеко не сразу и не поодиночке.

– А твои собачки?

– Мои – все идут! Кусают зверя за задние лапы, а сами при этом уворачиваются – чудо какие увертливые! Лося преследуют молча, обгоняют спереди и отвлекают, не дают сойти с места… Остроушки, стало быть, – собаки хорошие…

– А Буран?

– Буран? Хм… Да он вроде и не совсем пес. Он – друг мой. Он меня от медведя-шатуна спас. Жизнь за меня отдаст – ни секунды не промедлит!

– Буран хороший, я его люблю! А на волков остроушки идут?

– Не, редко идут. У них самих много крови волчьей, потому, стало быть, к этому зверю они враждебности часто не чувствуют. Буран – пойдет, он – друг. Но там, где водятся тигры, не бывает волков: тигрица их, как кошка мышей, всех выловит.

– А тигра собаки боятся?

– Да, тигра боятся… Остроушки могут спасти хозяина от медведя: нападают на него со всех сторон, и он перестает обращать внимание на охотника – весь переключается на собак. А схватить медведю их трудно: они по сравнению с ним ловкие очень. Тигр – другое дело. Если тигр на человека пойдет – никакая собака его не остановит. От медвежьих когтей собачки уворачиваются, а от тигриных, стало быть, ни одна собака не увернется. Опытные остроушки ближе чем на пятьдесят шагов к тигру не подойдут. Видел, у нас под избой лазы узкие?

– Видел, а для чего?

– Если вдруг тигр заявится – такого, слава Богу, не бывало пока, но на всякий случай остроушкам моим убежище… Тигр – он собак убивать очень любит…

– А почему?

– Кто его знает… Питает он, стало быть, какую-то необъяснимую склонность к домашним собачкам: может часами сопровождать охотника с псом. Лакомство это для него, что ли. Кто знает? Я вот размышлял над этим раньше: собаки, они кошек не любят, гоняют. А тигр – как большая кошка. Может, он мстит собачкам за меньших братьев? А может, досадно ему, что собака человеку служит? Только Ван всегда выбирает момент, когда пес отойдет от хозяина, – и мгновенно убивает.

– А если пес не отходит?

– Хм… Ну, тогда тигр может идти за собакой и охотником даже до жилья – и тогда не только собачка обречена, но и для хозяина опасность смертельная. Видишь, тигр, если он возбужденный, то уж не обращает внимания на человека, бросается на пса прямо на глазах у хозяина. А если заберет собаку – оставляет, стало быть, человека в покое.

– Деда, а ты тоже тигра боишься?

– Как не опасаться – опасаюсь, знамо дело. Он зверь особенный… Вот смотри. Дикий кабан идет – за километр слышно. Олень шуршит – слышно. Даже змея – и та травой шелестит, когда ползет. А тигр подкрадется – ничего не услышишь: ни шороха листьев, ни хруста ветвей, ни шелеста травы – ни-че-го! Как привидение появляется ни-от-ку-да! Может стоять за твоей спиной – и ты узнаешь, что он там, только, стало быть, когда его усы пощекочут тебе затылок. Можешь ты себе такое представить?!

Гриша надолго замолкал, втягивал голову в плечи, смотрел то на огонь в печи, то на темные проемы окон, озирался боязливо по сторонам, засматривался на тени, пляшущие в углах. Тайга за избушкой казалась бесконечной, дремучей, страшной, легкий сквозняк от входной двери дышал холодной сыростью.

– Деда, а сюда тигр не придет?

– Как же он придет, когда он огня боится?! И ружье у меня, стало быть, метко стреляет, будь уверен! Да и в наши места он еще ни разу не забредал: разъезд недалеко, а Ван умный! Стало быть, не придет, спи спокойно!

Внук спокойно засыпал на печи, а за окнами шумела таинственная ночная тайга, и огромный царственный зверь бесшумно обходил свои владения, и чутко дремали остроушки, охраняя сон хозяев, и ярко светили в ночном небе звезды – единственные светильники в бескрайней таежной тьме.

Еще дед любил рыбалку, ловил тайменя и форель. В этих краях таймени вырастали огромными, их называли речными тиграми за острые зубы и хищный нрав. Как-то двухметровый таймень, весом килограммов девяносто, утащил деда в реку, и рыбак лихо прокатился по мелководью верхом на черной, с зеленоватым отливом спине речного тигра.

Рыбалка

Дед любил рассказывать Грише и рыбацкие байки:

– Ох и сильная рыба таймень – как торпеда мчится. Лоб широкий, пасть большая… Любит омуты и ямы.

– А что кушает?

– Так ведь не зря речным тигром зовут – все, стало быть, лопает. Хищник, одним словом… Хариуса любит, утку или кулика может съесть, если крыса у воды – крысу поймает. Мыша очень любит, на мыша хорошо тайменя ловить… Ондатру даже может утащить.

Тут в разговор вступала бабушка:

– Ты, старый, чего там сказки сочиняешь? Утку и крысу таймень утащит, знамо дело. Ондатру не сможет – велика слишком! Да и когти с зубами у ондатры большие…

Дед сердился:

– Какие сказки?! Ондатра – что? Тьфу! Крыса, она и есть крыса, только речная! Чуть побольше обыкновенного серого пасюка! Я вам вот какую историю расскажу… Пару лет назад мы с Демидом Прокофьичем на охоту ходили, а у него собачка была молоденькая, глупая еще. Вечером к реке спустились, воды котелок набрали, решили отужинать, чем Бог послал. Собака в реку зашла – таймень огромаднейший из воды выскочил, только Прокофьич свою псину и видел!

– Мели, мели, старый, не утащит таймень собаку!

Дед хмурил седые брови, но с бабушкой особенно не спорил, уважал.

Бабушка, невысокая, ладная казачка, была строгая, хваткая, крепкая, держала большой огород, скотину: коров, баранов, кур, гусей, уток. Не боялась одна ходить в лес, набирала множество ягод, грибов. Разбиралась в лекарственных травах. Умело управлялась с ружьем, хоть и не охотилась никогда: тайга с ее дикими обитателями вплотную подходила к избе, и обращаться с ружьем было жизненно необходимо.

Как-то в отсутствие деда, уехавшего продавать мед, на заимку заявился тигр, и маленький Гриша страшно испугался, что заберет Ван милых его сердечку остроушек. Но Буран загодя учуял хищника, завыл и увел собак в лаз, сам спустился последним, а бесстрашная бабушка, по поведению собак смекнув, что дело неладно, приготовилась и прогнала тигра без всякого оружия, просто во всю мочь колотя черпаком по жестяному подойнику.

До глубины души пораженный умом Бурана, Гриша по возвращении деда задал ему мучивший его вопрос:

– Деда, а вот у Бурана есть душа?

Дед крякнул, поднял седые брови, подумал немного, ответил тихо и не сразу:

– Ты, внучок, прямо мои мысли читаешь… Я сам над этим думал… Полагаю, есть! Что же он – камень бездушный, что ли?! Вот живут люди – и Богу молятся, стараются душу свою Духом Святым наполнить. Одухотвориться. И один на миллион – Серафим Саровский… А животные, что рядом с человеком живут, они стараются человека понять, одушевиться. И среди тысяч собак один – Буран!

– Деда, а он в рай может попасть?

Дед снова крякнул:

– Я и сам туда, может, не попаду, а ты про собаку спрашиваешь!

– А если попадешь – как Буран без тебя?!

Дед оживился:

– Да я, детка, и сам так думал: как же он без меня?! А знаешь, ведь в раю животные жили! Даже змеюка – и тот жил! Почему бы и Бурану там не оказаться?! Он меня как-то за сто километров нашел! Да он и за тысячу найдет! Думаю, он – и там, понимаешь, там, где я буду потом, он тоже сможет меня найти!

Они замолчали, надолго задумавшись: найдет ли верный Буран деда в иной жизни? А сам остроухий Буран не ломал свою большую умную голову – он-то нисколько не сомневался в том, что всегда будет там, где его хозяин, а если их разлучат, станет искать его в вечности хоть миллион собачьих жизней, искать до тех пор, пока не найдет.