Текст книги "Будни ГКБ. Разрез по Пфанненштилю"

Автор книги: Ольга Разумная

Соавторы: Юлия Арапова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Все потом. Что случилось?

– Тут Астахова сцену устроила, плакала, рыдала…

– Ясно. Вколола что?

– Как обычно, диазепам внутривенно. Что, зря? Ульяна Михайловна, не надо было? Ну так она орала на весь этаж…

Молча отодвинув в сторону растерянную медсестру, Караваева шагнула в палату.

– Посторонние, освободите помещение, пожалуйста! – строго скомандовала она, окидывая быстрым взглядом притихших посетителей. Неожиданно одно лицо показалось ей до боли знакомым.

– Леля! – не удержалась она от возгласа. – Ты что здесь делаешь?

– А я боялась, не узнаешь. К тебе сегодня подругу мою положили, Варвару Воронцову, вот пришла навестить.

– Как тесен мир! Посиди в коридорчике, освобожусь – поболтаем.

Дождавшись, когда все родственники выйдут и в палате останутся только пациентки, Ульяна присела на краешек кровати Ксении. Девушка лежала лицом к стене, она уже не плакала, но дыхание ее было тяжелым, плечи изредка подрагивали, а из груди время от времени вырывались сдавленные всхлипы.

– Ксения! – Ульяна коснулась ее плеча. – Вы меня слышите?

Ответа не последовало.

– Да без толку все это, Ульяна Михайловна, – не удержалась Катерина, – спит она. Ей как Надька укол вкатила, она почти сразу отключилась.

– Понятно. Ну тогда, может, вы мне расскажете, что тут произошло? – Уля обвела подозрительным взглядом троих соседок Ксении по палате. – Кто довел Астахову до такого состояния?

– Это все та тетка! – тут же выпалила Катерина. – Она уже навещала Ксюшу в первый день, как только ее к нам положили. Пришла вся расфуфыренная, будто не в больницу, а на прием к английской королеве, так Ксюха с ней разговаривать отказалась, отвернулась к стенке и молчок. А сегодня, смотрю, она снова пожаловала, села на кровать, наклонилась и давай что-то на ухо Астаховой нашептывать. Та слушала, слушала, а потом как вскочит, да как начнет рыдать. Тетка струхнула, с кровати прыг и к дверям, стоит, с Ксюхи глаз не сводит и все твердит: «Одумайся, пока не поздно, это же в твоих интересах». Ну а как Ксюша в истерике биться начала, она тут же ходу из палаты, и правильно сделала, наша-то тихоня ей вслед стаканом запустила. На шум Амбрам Семенович прибежал, он, кстати, с той дамой в дверях столкнулся, и по-моему, они даже о чем-то поговорили в коридоре, хотя… – Катерина задумалась, – может, мне это и померещилось, гул в палате стоял страшный – Ксюша рыдает, родственники охают, мы с девочками в полном шоке…

– Спасибо, Катя, все понятно, – устало прервала словесный поток Ульяна Михайловна, а про себя подумала: «Будь на то моя воля, запретила бы все посещения родственников, от них никакой пользы, один только вред и сплошная антисанитария».

Она снова повернулась к Астаховой. Дыхание девушки выровнялось, пульс замедлился, всхлипы прекратились, пациентка крепко спала. «Зря успокоительное вкатили, – поморщилась Ульяна, – не люблю я эти транквилизаторы, достаточно было просто удалить из палаты источник раздражения. Однако странно: Ксения показалась мне вполне уравновешенной особой, с чего вдруг такие выходки?» Ульяна Михайловна отлично помнила, как несколько дней назад по «скорой» с подозрением на апоплексию яичников к ним поступила восемнадцатилетняя Астахова. В тот вечер Ульяна как раз дежурила и потому лично осматривала девушку. Караваева обладала практически фотографической памятью, и сейчас, стоило ей прикрыть глаза, она словно видела перед собой медицинскую карту пациентки. Ультразвуковое исследование подтвердило наличие небольшого количества жидкости в животе, а самое главное, у Астаховой обнаружилась редкая аномалия – отсутствие одного яичника, о таком Ульяна читала только в учебниках, на практике же столкнулась впервые. «При гинекологическом осмотре – слизистые оболочки нормальной окраски, матка обычных размеров, на стороне апоплексии пальпируется болезненный, слегка увеличенный яичник. Своды влагалища нависают, тракции за шейку матки резко болезненны. В клиническом анализе крови отмечается снижение уровня гемоглобина и незначительное увеличение лейкоцитов. Диагноз: апоплексия яичника, средняя форма. Показано консервативное лечение и наблюдение». Ульяна собственноручно сделала эту запись в медицинской карте пациентки, но сейчас, глядя на девушку, ее почему-то стали терзать сомнения. Эти сомнения не имели каких-либо оснований и логического объяснения, просто странное чувство, которое кто-то называет интуицией, а кто-то – профессиональным чутьем, вдруг заставило Ульяну усомниться в собственном решении. «У нас она третий день, – размышляла Караваева, не спуская глаз с мирно спящей девушки, – консервативное лечение идет полным ходом, а боли не прекращаются. Правда, курс еще не закончен… – Пальцы доктора нервно барабанили по столу. – В любом другом случае ни за что не стала бы тянуть, с такими показаниями только резать, но тогда своих детей у нее уже не будет… Ладно, – наконец решилась Ульяна, – за ночь ничего не случится, а утром во время обхода покажу ее Нейману…»

– Ну-с, а как ваши дела? – Ульяна повернулась к Валерии: – Температуру измерили?

– Ой! – Лера вздрогнула и принялась шарить рукой по тумбочке в поисках градусника. – Понимаете, из-за всей этой суеты совершенно из головы вылетело.

– Очень плохо, что вылетело. – Караваева коснулась ладонью лба девушки и недовольно вздохнула. – Тридцать восемь точно есть, а еще, что называется, не вечер… Вы, Лера, ложитесь, с такой температурой необходимо соблюдать строгий постельный режим, а не скакать по палате.

– Так в обед почти нормальная была, – залезая под одеяло, слабо оправдывалась Валерия, – ну тридцать семь и три максимум.

– Мы когда гистероскопию делали? Во вторник?

– Точно, во вторник утром.

– Сегодня четверг, значит, третий день приема антибиотиков… А боли в животе прекратились?

– Да странно как-то, Ульяна Михайловна, вчера целый день ничего не болело, а ночью живот прихватило, потом ноги заломило, может, это от температуры? В общем, глаз сомкнуть не смогла, до утра сидела рыдала в подушку.

– Очень плохо, почему вы мне утром этого не сказали?

– Так утром все как рукой сняло, да и вы были на операции.

– Если сегодня такое повторится, срочно зовите дежурного врача, поняли?

– Поняла.

– И не надо терпеть боль, я в карте отмечу – если понадобится, сестра сделает болеутоляющий укол.

– Спасибо, Ульяна Михайловна!

– На здоровье! Завтра будем с вами разбираться, но чтоб из постели ни ногой. – Она строго погрозила пальцем притихшей Лере, а про себя подумала: «Судя по всему, антибиотики не работают, пусть завтра Нейман решает, что делать с его протеже…» – Все, дамы, прощаемся до утра. – Ульяна обвела усталым взглядом всех пациенток восьмой палаты. – Надеюсь, никаких срочных вопросов ко мне нет?

– У меня есть, – неожиданно заговорила новенькая, поступившая только сегодня днем.

– Я все о вас знаю, Варвара, не волнуйтесь. Я уже читала вашу карту. Завтра утром будут готовы первые анализы, вы сходите на УЗИ…

– Да нет, мое лечение тут совершенно ни при чем, – неожиданно проговорила Варя, а потом, понизив голос, добавила: – У меня к вам просьба сугубо личная…

Через пару минут Ульяна вышла из палаты с загадочной улыбкой на лице. Новоприбывшая пациентка Варвара Воронцова попросила ее о небольшой услуге, отказать в которой она попросту не имела права. «И все-таки не устаю удивляться, насколько тесен мир, – думала Уля, идя по длинному больничному коридору навстречу поджидающей ее в холле Ольге. – В Москве сотни больниц и тысячи врачей, и надо же было такому случиться, чтобы Лелькина подруга попала именно в ГКБ и именно в мою палату, вот ведь закон подлости в действии! Теперь придется морочить голову хорошему, а главное, не чужому мне человек. – Ульяна недовольно поморщилась. – Но ничего не поделаешь, интересы пациента превыше всего. Как там в клятве Гиппократа: “Что бы при лечении – а также и без лечения – я ни увидел и ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной”».

Что-что, а хранить чужие тайны Ульяна Караваева умела…

– Лелька! Вот это встреча! – Они обнялись и расцеловались. – Сколько же лет мы с тобой не виделись?

– Даже не спрашивай! Я тут пока тебя ждала, прикинула, получилась страшная цифра – двенадцать!

– Быть такого не может! – замахала руками Уля. – Погоди, дай вспомню… Последний раз мы встречались на юбилее Макса, правильно? Ему тогда исполнилось тридцать…

– Точно, – печально улыбнулась Леля, – значит, я все правильно посчитала. А было время, каждый вечер друг к другу забегали, по поводу и без, кофейку попить или просто так поболтать.

– А чего не забежать-то было в соседнюю квартиру, даже тапки снимать не надо. Теперь поездка в гости – целое событие, да и работа у меня, Лелька, собачья, ни выходных, как у людей, ни праздников.

– Нет, Уль, не в работе дело, просто с возрастом мы все становимся ленивы и тяжелы на подъем, стареем, одним словом. Но давай не будем о грустном, лучше расскажи о себе, как живешь, чего нового, замуж опять не вышла?

– Неа, пока выбираю, уж больно кандидатов много, глаза разбегаются, – отшутилась Ульяна, – а ты как, как ребята, Макс?

– У нас все по-старому, ничего интересного… Представляешь, на днях встретила Людку из пятого подъезда, рыжую такую, помнишь?..

Они поболтали немного об общих друзьях и знакомых, вспомнили прошлое, поделились последними новостями, а потом Леля заметила, что Ульяна все чаще поглядывает на часы.

– Слушай, я заболтала тебя совсем, ты, наверное, торопишься?

– Да нет, дело не в этом, просто я уже вторые сутки не сплю и поэтому с ног валюсь от усталости.

– Что ж ты мне сразу не сказала?! – возмущенно воскликнула Леля. – Тогда все, последний вопрос и прощаемся. Что там с моей Варварой?

– Ну, видишь ли… – неожиданно замялась Уля. – Пока рано делать какие-либо выводы, сначала надо сдать анализы, провести ряд исследований, собрать полный анамнез…

– Да бог с ним, с анамнезом, – не дала ей договорить Ольга, – я же не прошу у тебя письменное заключение с подписью и печатью, ты просто скажи мне, какой предварительный диагноз, по какому поводу ее госпитализировали? Надеюсь, ничего серьезного?

– Диагноз еще не поставлен, поэтому пока не скажу тебе чего-либо определенного, – смотря куда-то в сторону, проговорила Ульяна и, подавив зевок, добавила: – Ты прости меня, Лель, я пойду, а то, боюсь, засну прямо по дороге.

– Да-да, иди, конечно, извини, что задержала. – Леле показалось, что какой-то холодок вдруг пробежал между ними, хотя, возможно, всему виной была усталость и хронический недосып доктора Караваевой.

Тем временем в отделении жизнь шла своим чередом. В столовой бойко звенели тарелки, сестры разносили по палатам вечерние таблетки и градусники, а на посту, как монумент, возвышалась Людмила Юрьевна Петлюра – для своих просто Люся, одна из старейших медсестер отделения, тетка вредная, скандальная, но в то же время аккуратная и педантичная в назначениях. «Ну слава богу, – невольно подумала Ульяна, – если что, она-то уж точно не даст Наденьке никого угробить. Надо бы попросить ее на ночь глядя проверить Астахову».

– Ульяна Михайловна? – Петлюра демонстративно подняла к подслеповатым глазам руку с крупным циферблатом. – Кого я вижу! – И неожиданно спохватилась: – Слушайте, Ульяночка Михайловна, раз вы все равно здесь, может, заглянете в шестую? Только что женщину подняли из приемного, подозрение на разрыв кисты яичника, дисфункциональное маточное кровотечение и сильные боли.

– Нет, Людмила Юрьевна, меня здесь нет, уже часа два как нет! Сегодня же Абрам Семенович дежурит, вот его и зовите!

– Да этого разве дозовешься, – состроив недовольную гримасу, отмахнулась Петлюра, – у него сегодня внеочередной слет бабочек, он их в малой операционной обихаживает, говорит – что-то срочное, вроде даже выскабливание, поэтому просил до восьми не беспокоить!

«Вот Абраша дает, – подумала про себя Ульяна, – ни стыда у человека, ни совести, хоть бы ночи дождался. И чего это наша принципиальная Людмила к нему так благосклонна? Не иначе как у них тут общий бизнес, а раз так, пусть сами и расхлебывают». Вслух же Ульяна бросила:

– Не теряйте времени, Людмила Юрьевна, идите зовите дежурного врача, – и решительно направилась в сторону ординаторской, чувствуя спиной острый, пронизывающий насквозь взгляд Петлюры.

На втором посту дежурила Наденька Ласточкина, небесное создание с ангельским голоском, глазами лани и потрясающей способностью все и всегда путать и забывать. Ульяна Михайловна Наденьке не симпатизировала, считала ее глуповатой и не любила оставлять тяжелых больных в ее ночные дежурства.

Однако на этот раз, проходя мимо поста и став случайной свидетельницей телефонного разговора, Ульяна даже испытала к девушке легкое сочувствие. Судя по обрывкам фраз, долетевших до ушей Караваевой, Наденька разговаривала с анестезиологом:

– Ну Кирилл Анатольевич, я вас умоляю, пожалуйста, у Абрама Семеновича внеплановое выскабливание, он минут пятнадцать как ждет вас в малой операционной и уже рвет и мечет!

Ульяне не нужно было слышать ответ на другом конце провода, она и так живо представила себе вальяжного, холеного Кирилла Анатольевича Ястребова, развалившегося на удобном диване в ординаторской хирургов и не спускающего напряженного взгляда с зеленого поля для игры в покер. «Теперь, милочка, как фишка ляжет, – с невольным злорадством подумала Ульяна, – если у Кирилла на руках пара или тройка, то Абраша с большой вероятностью получит анестезиолога и сделает выскабливание несчастной залетевшей бабочке, ну а если, не приведи господь, Street или Full House, то наш заядлый игрок ни в жизни не сбросит карты, а будет тянуть до последнего». Ульяна почти дословно знала, что слышит сейчас в трубке напуганная до смерти Абрашиным гневом сестричка.

– Вы что, милочка, какое выскабливание?! – не сводя глаз с явно блефующих партнеров, нарочито строго говорит Кирилл. – Я сейчас в реанимации, пациентка сложная, причем от самого «папы», вы что, предлагаете оставить ее без наблюдения? Ну, смотрите, только под вашу ответственность!

– Не-е-ет, – чуть живая от упоминания Неймана, лепечет Ласточкина, – не надо под мою ответственность.

– Так что ж мне теперь, деточка, разорваться? – чувствуя, что напор слабеет, более доброжелательно интересуется Ястребов. – Или, может, в больнице есть другие анестезиологи?

– Да, да, Кирилл Анатольевич, извините. Я попробую поискать кого-нибудь другого.

«Она еще и извиняется! – накидывая плащ и закрывая дверь ординаторской на ключ, фыркнула Ульяна. – Вот ведь дурочка наивная, уже год как работает в больнице, а до сих пор не раскусила все хитрости и уловки анестезиологов. Позвони сейчас Ястребову из реанимации и вызови его к тяжелой пациентке, пусть даже от самого Неймана, он не моргнув глазом скажет, что страшно занят и спешит на выскабливание к Абраше…

Вот так мы тут и живем, – думала Ульяна, спеша по темным улицам к станции метро «Каширская», – прикрываем друг друга, хитрим, если надо, обманываем, принимаем левых пациентов и не брезгуем “благодарностью” родственников, но в то же время спасаем чужие жизни и подчас вытягиваем безнадежных больных. И пусть в народе бытует мнение, что все медики циничны и хладнокровны, но по-другому в больнице просто не выжить, иначе невозможно абстрагироваться от чужого горя, боли и слез».Хотя если быть до конца честной, тут Уля кривила душой. Именно ей, кандидату медицинских наук, врачу высшей категории Ульяне Михайловне Караваевой как раз и не хватало простого, здорового цинизма. «Смотрите, деточка, – не раз повторял ей опытный в таких делах Борис Францевич Нейман, – как бы ваша тонкая душевная организация не разрушила вашу медицинской карьеру. Врач Караваева обязана смотреть на пациенток сугубо с медицинской точки зрения, а жалость и сострадание оставьте, пожалуйста, родственникам. И как это ни кощунственно звучит, учитесь, деточка, черствости, поверьте мне, старому эскулапу, чувства и эмоции только мешают принятию правильного решения».

Глава 6 Ночные гонки по пересеченной местности

Из малой операционной Абрам Семенович вышел в отличном расположении духа. Довольно потирая руки, он прошествовал мимо поста и даже игриво подмигнул притихшей Ласточкиной:

– А вечер-то обещает быть томным, верно, Настенька?

– Я Наденька, – робко поправила доктора девушка.

– Это не столь важно. – Абраша машинально коснулся рукой нагрудного кармана халата, где уютно свернулись три пятитысячные купюры, и удовлетворенно хмыкнул. – Значит так, Наденька, я сейчас в буфет, потом быстренько пробегусь по палатам. Кстати, у нас там есть кто тяжелый?

– Да, в шестую только что новенькая поступила, Фомина Олеся Константиновна. Двадцать восемь лет, три месяца назад перенесла лапаротомию, резекция правого яичника после разрыва эндометриоидной кисты.

– Стоп, – Абраша задумчиво прищурился, – что-то фамилия смутно знакомая…

– Так это вы же ее и оперировали, я старую историю нашла.

– А сейчас с ней что?

– Сильные боли внизу живота.

– Ладно, посмотрю. Еще кто есть?

– Ульяна Михайловна просила Астахову проведать из восьмой.

– Эту психическую? – хмыкнул Абраша. – Хорошо, гляну. А ты имей в виду: к десяти девочки подтянутся, и я тебя умоляю, милочка, будь добра, не смотри на них, как Ленин на буржуазию, они этого не любят. Просто проводи к малой операционной и вызови меня, все поняла?

– Поняла, Абрам Семенович, сделаю.

– Вот и умница. – Абраша бросил быстрый взгляд на часы и прытко засеменил в сторону буфета. – Как говорится, война войной, а ужин строго по расписанию.

Из глубокого сна Ульяну вывел резкий звонок мобильного. Не открывая глаз, она нащупала на тумбочке ненавистную трубку.

– Алло, – сонно прошелестела Уля, – ну кто там, говорите…

– Я так и знал, разбудил! – В телефоне послышался виноватый голос Стаса Макеева.

– Ну раз знал, зачем звонил-то? – резонно поинтересовалась Ульяна, вглядываясь заспанными глазами в светящийся циферблат будильника. – Я весь вечер в больнице проторчала, всего пару часов и поспала.

– Прости бога ради, все, спи!

– Ну уж нет, теперь у меня весь сон как рукой сняло, давай рассказывай, чего хотел. – Ульяна включила ночник, уселась поудобнее и приготовилась слушать.

Честно говоря, она рассчитывала, что Стас будет говорить ей какую-нибудь романтическую чепуху – например, что он думал о ней весь день, смертельно соскучился и ждет не дождется их завтрашней встречи, однако услышанное подействовало на Ульяну лучше холодного душа.

– Видишь ли, какое дело… – нерешительно начал Макеев, – тут Абраша твою пациентку в срочном порядке к операции готовит.

– Что?! – Окончательно проснувшись, Ульяна аж подскочила на кровати. – Какую пациентку? Зачем?

– Астахову.

– Ксюшу? С какой это стати? Кто распорядился?

– Точно не знаю, но Люся сказала, что это личная инициатива Либермана.

– Хана девчонке! – выдохнула Ульяна и, вскочив с кровати, принялась яростно натягивать на себя разбросанные по всей комнате вещи, – отрежет все на фиг, церемониться не станет! Я ведь Абрашу знаю как облупленного! Он ярый противник консервативного лечения! – Ульяна просунула голову в узкий ворот водолазки и запрыгала на одной ноге, натягивая джинсы.

Воспользовавшись паузой, Макеев робко встрял в эмоциональный монолог Караваевой:

– Уленька, а тебе не кажется, что ты слегка преувеличиваешь и делаешь из нашего в общем-то безобидного Абрама Семеновича какого-то кровожадного монстра? А вдруг у Астаховой и правда плохи дела и Абраша почувствовал неладное?

– Да запах денег он почувствовал, неужели не понятно? – зло бросила Ульяна, роясь в сумочке в поисках ключей. – Черт, и почему они пропадают в самый неподходящий момент? Стас, я буду минут через тридцать, и это в лучшем случае, поэтому мне нужна твоя помощь.

– Не, Уль, не сейчас. – Макеев уже сто раз пожалел, что проявил инициативу и позвонил этой сумасшедшей Караваевой, ведь знал: ничего хорошего от звонка не будет. Вот дернул же черт… – Мне пациентку пора готовить. Прости, что зря взбаламутил.

– Погоди, Стас, никого готовить не надо. – Уля бросила сумку и стала методично осматривать все поверхности в доме, выясняя, куда она могла зашвырнуть ключи. – Ты должен остановить Либермана. Заставь его дождаться моего приезда. Пойми, у Ксюши случай особенный, я должна обязательно поговорить с ним.

– Нет, Уль, мы так не договаривались. – На другом конце провода Макеев недовольно поморщился, он терпеть не мог любые конфликты, особенно если они не затрагивали его интересы. – Я тебя предупредил, дальше сама разбирайся! – и, не дожидаясь ответа, Стас дал отбой.

Телефон Абраши находился вне зоны действия сети, зато на посту трубку сняли мгновенно.

– Надя? Это Караваева, что там с Астаховой из восьмой палаты?

– К операции готовим, Ульяна Михайловна.

– Какие показания?

– Вроде острый живот, – нерешительно промямлила Ласточкина, – но вы лучше у Абрама Семенович спросите, это он распорядился.

– Ясно! Срочно найди его и позови к телефону.

– Прямо сейчас не могу, у него выскабливание… внеплановое. – Ласточкина произнесла последнее слово столь многозначительным тоном, что Ульяна все сразу поняла.

– Вторая партия жриц любви пожаловала! – не удержалась от колкости Караваева. – У Абрама Семеновича сегодня настоящий субботник! Где уж тут к телефону подойти. Хотя, может, оно и к лучшему. Слушай меня внимательно, Наденька…

Дав ценные указания нерадивой медсестре, Ульяна на ходу накинула плащ, в кармане которого обнаружились злополучные ключи, сунула ноги в первые попавшиеся туфли и стремглав вылетела из квартиры. «Если повезет и поймаю машину у подъезда, то должна успеть, – думала она, с силой вдавливая в стену ни в чем не повинную кнопку лифта. – Ночами Абраша обычно нетороплив, наверняка между операциями захочет передохнуть, выпить чашечку кофе, выкурить сигарету… Только бы повезло, только бы повезло…»

Однако в этот вечер удача была не на стороне Ульяны Михайловны. Уже на первом этаже она обнаружила, что забыла дома кошелек. Ворча и ругаясь, Уля вернулась в квартиру, снова провозилась с ключами, подождала лифт, а тем временем драгоценные секунды, от которых зависело будущее Ксении Астаховой, пропадали даром. Выскочив из подъезда, она решила наверстать упущенное, но оступилась, упала и больно ударилась о мостовую.

– Ну все, теперь точно дороги не будет. – Потирая ушибленное место, Ульяна с тоской огляделась вокруг.

Как и следовало ожидать, машин на горизонте не наблюдалось, хотя обычно водители-частники любили парковаться в их тихом квартале, автобусы в ночное время ходили редко, а желающих добраться с ветерком до ближайшей станции метро было хоть отбавляй. Слегка прихрамывая на ушибленную ногу и не переставая ругать себя за неуклюжесть, Ульяна побрела в сторону проспекта Андропова. Изредка мимо нее проносились спешащие куда-то машины, но ни одна из них даже не сбавила скорость возле одиноко голосующей женщины. «Ничего, – ободряла себя Уля-оптимистка, – еще две тысячи ведер и золотой ключик у нас в кармане, мне бы только до проспекта добраться, а там желающих принять мои денежки будет хоть отбавляй. Ну да, – тут же вторила ей Ульяна-пессимистка, – пока ты своим черепашьим шагом добредешь до больницы, сторонник радикальных методов Абраша лишит несчастную девчонку единственного и возможно вполне здорового яичника, а потом еще денег слупит с родственников за спасение, так сказать, молодой жизни… И все это будет на твоей совести, нет, не на Абрашиной, у него ее просто нет, забыли наделить при рождении, зато тебе отвалили за двоих…»

Услышав сзади приближающийся шум мотора, Ульяна, не оборачиваясь, подняла левую руку, по правде говоря, не ожидая никакого результата, но вместо обычного шелеста пролетающих мимо шин вдруг услышала резкий визг тормозов.

– Добрый вечер, дарагая. – Мужчина средних лет с характерным южным акцентом и колоритной внешностью лесного разбойника высунулся из окна раздолбанной вишневой «четверки». – Куда поедем?

– М-м-м, – промычала Ульяна, лихорадочно подбирая в уме слова для вежливого отказа – злить сына гор сейчас было не в ее интересах. – Спасибо, – наконец вяло промямлила она, – я передумала, пешочком пройдусь!

– Э! – Кавказец раздраженно взмахнул огромной ручищей. – Не выдумывай, садись давай! Виданное ли дело приличной женщине по темным улицам шарахаться, еще ограбит кто. Да не бойся ты, – видимо, заметив Улин затравленный взгляд, добавил он. – Гиви не маньяк и не разбойник, просто деньги очень нужны, вот и таксую ночами.

«А, была не была! – решила Уля, залезая на заднее сиденье обшарпанного, пропахшего бензином салона. – В конце концов, выбора у меня все равно нет, авось пронесет». – Коломенский переулок, дом четыре, – громко и четко произнесла она, глядя в зеркало заднего вида, в котором отражалась довольная физиономия лесного разбойника. – Городская клиническая больница, знаете?

– Найдем! – И как истинный джигит, Гиви рванул с места, выжав на старте максимальные шестьдесят километров в час.

Ульяна тут же полезла за мобильным, надеясь перехватить Абрашу между операциями. Однако в кармане телефона не оказалось, не было его и в сумочке, содержимое которой Уля в сердцах вытряхнула прямо на пыльное, закапанное чем-то липким сиденье «четверки».

– Растяпа, курица безмозглая! Лучше бы ты голову свою дома забыла, – зло проворчала она себе под нос. – И что это за день такой, сплошное невезение!

Но вдруг в голову ей пришла гениальная идея:

– Товарищ водитель, простите за беспокойство, вы не могли бы дать мне свой сотовый? – Ульяна не сводила глаз с зеркала, в котором отразилось удивленное лицо Гиви. – Видите ли, я врач, – принялась торопливо объяснять она, – в данный момент решается судьба молодой девушки, от этого звонка зависит ее будущее, умоляю, всего на два слова, если надо, я заплачу!

– Э! Прекрати! Какие деньги, что, Гиви зверь, что ли?! – Остановившись на светофоре, водитель полез в нагрудный карман куртки и извлек на свет старенький, потертый мобильный. – Звони сколько хочешь, доктору не жалко! Вот только зарядки мало, – извиняющимся тоном добавил он, – дочка, понимаешь, повадилась в игрушки играть.

– Ничего, надеюсь, мне хватит. – Схватив мобильный, Уля не впервые возблагодарила Бога за свою феноменальную память – стоило ей пару раз набрать номер, как он отпечатывался в ее мозгу навечно, поэтому она, помимо своей воли, помнила телефоны всех школьных и институтских подруг, бывших ухажеров и коллег по отделению.

Номер Либермана отозвался долгими, протяжными гудками. Уля не сдавалась до последнего, но когда металлический голос сообщил для непонятливых, что абонент не отвечает, набрала пост.– Алло, Надя, это Караваева, где Абрам Семенович?

– Вот жалость-то какая, Ульяна Михайловна, чуть-чуть вы опоздали, – защебетала Ласточкина, – минут пять назад в отделении был, а сейчас ушел.

– Куда ушел?

– Мыться, наверное, Астахову-то уже увезли. Вы позвоните ему на мобильный, может, еще поймаете по дороге.

Мгновенно дав отбой, Ульяна нажала на повтор номера Либермана. «Абрашенька, миленький, ответь, – шептала она в трубку как заклинание, – ну что тебе стоит…»

И словно вняв ее горячим мольбам, в трубке что-то щелкнуло и оттуда послышалось хрипловатое Абрашино «Алло».

– Абрам Семенович! Это Уля, Ульяна Михайловна, у вас там на столе моя пациентка… – но договорить Ульяна не успела, словно извиняясь, телефон жалобно пискнул и отключился, зарядка была исчерпана полностью…

Гнев, разочарование и невероятная жалость к себе и к бедной Ксюше Астаховой навалились на Ульяну одновременно.

– Все бессмысленно, – глядя в окно, бормотала она, – все усилия напрасны, я не успела, не смогла…

– Кто сказал, что не успела! – прорычал Гиви, внимательно наблюдавший за всем происходящим в зеркало заднего вида. – Почему так быстро сдаешься?! Ты доктор или кто? Впереди у нас еще один светофор, – он ткнул пальцем куда-то в темную даль лобового стекла, – потом поворот, и мы на Каширке, а там поднажмем и пулей долетим до больницы. Не волнуйся, спасешь свою девочку, это тебе Гиви говорит!

Однако пулей долететь им, к сожалению, не удалось. Видимо, кто-то наверху решил, что Ульяна еще не исчерпала до дна свою чашу невезения. На светофоре красный свет никак не хотел меняться на зеленый, а скучающий на посту гаишник вдруг проявил бдительность и тормознул не в меру разогнавшегося водителя «четверки». Тем временем драгоценные минутки бежали, капали, сочились, как морской песок сквозь пальцы. Когда же до заветной цели оставалось не больше двухсот метров, автомобиль неожиданно вздрогнул и встал как вкопанный.

– Что случилось? – Ульяна нервно заерзала на заднем сиденье. – Почему мы стоим и откуда в ночное время здесь столько машин?

– Все, приехали! – Гиви со злостью ударил кулаком по рулю, «четверка» тут же отозвалась обиженным воем. – Впереди авария, менты дорогу перекрыли.

– Так давайте развернемся, я знаю, как проехать в объезд.

– Не могу, дарагая, не обижайся! – Было видно, что Гиви искренне расстроен. – Тут двойная сплошная, глазом моргнуть не успею, как окажусь без прав!

– Что же делать? – растерянно прошептала Уля. – Мы же совсем рядом…

– Что делать, что делать! Пешком бежать! – Гиви решительно распахнул заднюю дверь и практически вытолкнул свою беспокойную пассажирку из машины.

И Ульяна побежала, забыв о детском страхе темноты и присущем ей, впрочем, как и многим женщинам, топографическом кретинизме. Она неслась через темные дворы и безлюдные подворотни, через заброшенную стройку и пустынную в этот час площадку для выгула собак, она выбирала самую короткую дорогу, невзирая на грязь, ямы и буераки, спотыкаясь на кочках и отважно шлепая по невысохшим от вчерашнего дождя лужам. Уля напрочь забыла об ушибленной ноге и дорогих, купленных на квартальную премию модельных туфлях, в голове билась одна-единственная мысль: «Только бы не опоздать, только бы не опоздать…»

Наконец заветная цель стала близка, еще один рывок – вниз на первый этаж, потом бегом по длинному пустынному коридору, поворот налево, и вот впереди он, операционный блок. Ульяне оставалось сделать всего десять шагов, уже отчетливо читалась до боли знакомая табличка «Посторонним вход воспрещен», но в этот момент двери широко распахнулись, выпуская из зловещего чрева оперблока каталку, на которой, в чем доктор Караваева ничуть не сомневалась, лежала еще не отошедшая от наркоза Ксения Астахова. Вслед за санитаром неторопливо шествовал Абрам Семенович Либерман. На его лице, что весьма удивило Ульяну, не было обычной маски самодовольства, оно скорее выражало смесь гордости и легкого недоумения.