Текст книги "Ррит Тираи (СИ)"

Автор книги: Ольга Онойко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

С этими двумя было иначе. Судя по движениям их тел, они никогда не получали значительных травм. Но, тем не менее, пластика их не выглядела естественной.

– Они боятся сами себя, – сквозь зубы проговорила Ацарши, – стыдятся сами себя. Боятся рычать, оскаливать клыки, выпускать когти. Боятся кусать и когтить. Как будто в детстве их наказывали каждый раз, когда они пытались охотиться. Это не врождённая слабость, Н’йирра, это слабость выученная.

– И кто же был её наставником? – произнёс Н’йирра едва слышно.

Ацарши не ответила. Спустя несколько вздохов она сказала:

– Мы не обо всём расспросили их, а они не обо всём рассказали. Сейчас будем смотреть дальше. Так мы сможем точнее задавать вопросы.

Длинными прыжками Л’йарса нёсся по ветвям деревьев. Это было его излюбленное развлечение, и в густых кронах он ориентировался с поразительной уверенностью. Конечно, гости скоро отстали. Тогда Л’йарса начал сдерживаться. Он петлял по веткам, кувыркался, прижимал одну руку к груди и порой даже прыгал спиной вперёд. Но юноши, одуревшие от напряжения, всё равно едва поспевали за ним. Наконец Л’йарса нашёл то, что искал.

– Эй, – окликнул он весело, – тут гнездо лесных летяг! У них сладкое мясо. Сейчас я выгоню их на вас.

Молодые люди не ответили ему. Взгляд камеры скользнул по их лицам – ошеломлённым, с вытаращенными глазами и напряжёнными ушами. Н’йирра усмехнулся. На воздушной прогулке Л’йарса мог загнать кого угодно, не то что этих неловких мальчишек. Легко, точно невесомый, он выпрыгнул вверх с упругой ветви и перенёсся через всю крону. Рванувшись назад, он напугал летяг, и те с отчаянными криками кинулись врассыпную. Нийрра знал, как остро пахнут летяги страхом и сладким мясом. Они могли улететь от наземных хищников и спрятаться в листве от летучих, но перед теми, кто прыгал по веткам, были почти беззащитны. И, как и рассчитывал Л’йарса, природные инстинкты гостей взяли верх над их странным воспитанием. Визжащие летяги задевали лапами их руки и волосы. Удержаться было попросту невозможно. Молчаливый юноша («Р’йенра», – вспомнилН’йирра) стремительно изогнулся вбок и сомкнул клыки на тельце мелкой рыжей зверюшки.

Добыча трепыхнулась и умерла в его пасти. Р’йенра негромко зарычал, встряхнул гривой, хвост летяги и её маленькая голова на свесившейся длинной шее мотнулись и легонько ударили его по плечам.

А второй мальчишка вдруг рассмеялся.

Он смеялся и смеялся, глядя на оторопевшего друга. Что-то в произошедшем представлялось ему очень забавным. Н’йирра недоумевал. Судя по лицу Л’йарсы, тот тоже ничего не понял.

– Что смешного? – взревела Ацарши так, что даже Н’йирра вздрогнул. Женщина в ярости ударила ладонями по полу. – Что смешного в хорошей охоте?!

Оглушительный её рык многократно отразился от стен тренировочного зала. Эхо угасало медленно. Н’йирра ждал. Он хорошо знал свою подругу, свою соратницу, мать множества его выводков: по глазам Ацарши он понял, что она уже приняла решение.

Так и было. Стоило эху умолкнуть, Ацарши сказала:

– Пусть Л’йарса даст им поесть и ведёт их обратно. Мы будем задавать вопросы.

Что за невыносимая нелепость сопровождала все их поступки и порывы! Н’йирра вчуже испытывал мучительный стыд. Конечно, он вовсе не был в ответе за поведение этих мальчиков. Они и сами были за него не в ответе. Им просто не повезло с местом и временем рождения. Они очень старались, действительно старались вести себя правильно, они чутко ловили все намёки и как могли скоро исправляли свои ошибки. Но слишком уж много насчитывалось тех ошибок, слишком глубокими и давними были они. Противоестественные рефлексы въелись в их плоть. Н’йирра хорошо представлял, насколько жестокой должна была быть дрессировка, запретившая облигатным хищникам охотиться и заставившая их сидеть на ягодицах вместо прыжкового упора. Такое могли сотворить только матери и только в доречевом возрасте, иначе привычки не укоренились бы в детях должным образом.

Это ужасало Н’йирру. Это значило, что люди изменились глубже и страшнее, чем он мог даже вообразить.

Мальчиков всегда рождалось больше, чем девочек. По статистике в обычном крупном выводке была одна сестра, пятеро здоровых братьев и один недоразвитый. Выродкиженского пола появлялись крайне редко, и это всегда было следствием глубокого нездоровья матери. Так определила природа, что девочка была безусловной ценностью, а мальчиков ждали суровые испытания. Лишь одному из двадцати родившихся предстояло в свой черёд стать отцом. День за днём, год за годом юноши доказывали свою силу и доблесть, мудрость и стойкость, учились и сражались, чтобы украсить золотом косы и однажды удостоиться благосклонного взгляда девушки. Нелёгок был этот путь. Многие оказывались слабы, гибли или отступали в тень. Вид неполноценного мужчины был для Н’йирры печальным, но ничуть не удивительным.

Но грива дыбом вставала у него от одной мысли о женщине, сознательно уродующей детей. Это было много хуже, чем вырождение и нездоровье. Это было... Н’йирра не мог подобрать слов. Если женщины дошли до такого, значит, человечество постигла настоящая катастрофа.

Мысли эти пригибали его к земле.

И всё же, по самой природе своей учитель и воспитатель, Н’йирра полтора столетия исполнял долг наставника. Сейчас вместе с Ацарши он пристально наблюдал за поведением гостей, подмечал все их промахи, мелкие и большие. Но разум Ацарши поднимался много выше по ступеням знания и науки. Она анализировала и делала выводы. Она размышляла об историческом процессе, о политике, о судьбе Отчизны и человеческой расы, об искажении культурных кодов и деформации социума. А Н’йирра думал о том, как мог бы исправить недочёты в воспитании этих мальчиков, сделать их настоящими мужчинами и настоящими людьми.

Он мог.

Менее опытный наставник на его месте отступился бы, поддавшись брезгливости, но Н’йирра – нет. Он видел, что юношам ещё не поздно переучиться. В чём их уж точно нельзя было обвинить, так это в глупости и ригидности мышления. Н’йирра подумал, что никто из его сыновей и учеников на их месте не смог бы так быстро ориентироваться в новой обстановке. Насколько плохо и неправильно были развиты их тела, настолько стремительными оказались их разумы. Молодые люди демонстрировали беспрецедентную адаптивность. Поняв это, Н’йирра окончательно отбросил неприязнь и ощутил жалость и теплоту к ним.

Впрочем, разговор с ними вела Ацарши.

Ацарши созвала целый совет – обеих своих бывших лаборанток, Л’йарсу и М’йаргу. Все они молчали, внимая ей, и оставались лишь наблюдателями. Внутрь чри’аххара Ацаршигостей не повела. Совет собрался в большом покое её родового дома. Оказавшись там, молодые люди оглядывались с любопытством, и Р’йенра тихонько сказал что-то другу на чужом языке. Первым делом Ацарши потребовала перевести эти слова. Юноши смутились. Р’йенра послушно объяснил. Как оказалось, людям пришлось оставить в прошлом даже семейные обычаи. Р’йенра напоминал «лезвию» о том, что в прежние времена у мужчин не было собственных жилищ, они жили в домах матерей, сестёр и подруг, подобно тому, какЙмерх Ц’йирхта, непобедимый бог войны и вождь богов, вместе с дружиной обитает в доме своей подруги Сеайши.

Ацарши только гривой мотнула, не в силах выразить всё, что она думала по этому поводу. Урши и Сатарши переглянулись, но ничего не сказали.

Ацарши долго выдохнула и перешла, наконец, к делу.

– Вы прибыли на Тираи не одни, – уверенно сказала она. Н’йирра подивился её проницательности.

Р’йенра молча склонил голову.

– Кто остался в ай’аххаре?

– Наш друг, – ответил М’рхайра. – К’хирилл. Он – певчий хманк. Именно он нашёл Тираи.

– Хманк? – переспросила Ацарши. – Гнилозубый хманк, родич тех, кто унизил ваших предков и осквернил Кадару? Ваш друг? Как это могло случиться?

М’рхайра набрал было воздуху в грудь, но ничего не сказал, только оглянулся на Р’йенру. Р’йенра задумался, подбирая слова.

– Очень много событий произошло, достойная Ацарши, – наконец сказал он. – Мы рассказали о том, что случилось с людьми. Но с хманками также случилось многое. Если твой слух не будет осквернён этой повестью, я изложу её.

«Какая удивительная адаптивность! – вновь подумал Н’йирра. – Ещё вчера он едва помнил родной язык и уступал черёд говорить своему «лезвию». Сегодня утром в беседах сЛ’йарсой он неверно выговаривал половину звуков. Сейчас его произношение улучшается с каждой фразой. Что за люди! Сначала мы решили, что видим простую деградацию. Нет, мы были неправы». Н’йирра постановил так и больше не видел причин сомневаться. Но ведь при этом юноши даже не умели правильно очищать волосы от крови после охоты... Изумлённый донельзя, наставник воинов весь превратился в слух и внимание.

– Говори, – приказала Ацарши. – Не утаивай ничего.

Р’йенра поклонился.

– Как самой Ймерхши скажу, мать.

Он давно имел право сесть в прыжковый упор, но по-прежнему стоял. Н’йирра понимал, что не из лишнего почтения. Сидеть по-человечески ему было неудобно.

– Хманки, – проговорил Р’йенра вполголоса, медленно и задумчиво, – хманки... В начале Первой войны их считали гнилозубыми тварями, не способными дать отпор. И они были такими, поистине были. Это смутило разум древних полководцев.

Н’йирра бросил короткий взгляд на Ацарши; та наморщила нос. Н’йирра усмехнулся про себя. Раздражение Ацарши вызвала вовсе не история войн. Те, кого Р’йенра назвал древними, для Н’йирры с Ацарши были сверстниками. Р’йенра невольно напомнил старейшине о её возрасте... Сам он этого не понял и поторопился прибавить:

– Так я слышал от учителей. В начале войны хманки не могли оказать достойного сопротивления. Но есть в их природе особое свойство. Некогда люди считали, что хманкипоразительно хитры, что они отточили в себе искусство обманывать и притворяться. Командиры армий решили, что хманки только притворились слабыми. Это была их вторая ошибка.

– Что же это за свойство? – сказала Ацарши.

– Хманки изменчивы, – ответил Р’йенра. – Они способны к немыслимо быстрой эволюции, затрагивающей одновременно их разум и их биологию.

«Вот как», – отметил про себя Н’йирра. Снова глянув на Ацарши, он прочёл ту же мысль на её лице: что бы ни думали потомки побеждённых, но люди Тираи не проигрывали тех войн. Они по-прежнему готовы были увидеть в хманках врагов, и любая информация о врагах была ценной.

– Первым изменением было приручение нукххт – наполовину разумных существ с исключительными боевыми качествами.

– Здесь, на Тираи, мы можем увидеть нукххту? – перебила его Ацарши.

– Нет, – Р’йенра казался смущённым. – С воинами этой расы имеют дело только женщины хманков. К’хирилл говорил нам, что думал взять с собой женщину-нукххту, но он решил этого не делать.

– Продолжай.

– Вторым изменением было изобретение нового типа двигателей. Новые корабли хманков невозможно было взять на абордаж. Они передвигались с необычайной скоростью и до последнего вздоха оставались скрытыми от глаз людей.

– А третьим?

Р’йенра медлил, опустив глаза. Наконец ответил:

– В третью очередь хманки изменились сами.

– Каким образом?

Молодой человек прихватил клыками нижнюю губу. Н’йирра почти улыбнулся: такая гримаса перед старейшиной по правилам традиционной вежливости считалась неприличной, но Р’йенра об этом, конечно, просто не знал. Поразмыслив и выбрав слова, он сказал:

– Изменилась природа хманков. До того они были единой расой, как люди, и различались только языками и цветом кожи. После изменения хманки разделились на три вида. Эти три вида зависят друг от друга. Там, где собираются представители всех трёх, возникает словно бы один новый хманк, наделённый большим могуществом.

– Что ты знаешь об этих видах? – быстро спросила Ацарши.

Р’йенра каким-то странным, неестественным жестом развёл руки в стороны; Н’йирра догадался, что и это хманкский, заученный им в детстве жест.

– Почти всё, – сказал молодой человек. – Так случилось, что я... – он запнулся, вновь опустил глаза, улыбнулся застенчиво и нелепо: – я сам... в каком-то смысле хманк.

Сатарши хмыкнула. Л’йарса очень тихо и очень неприязненно зарычал. «Бедный мальчик», – подумал Н’йирра. Ацарши же сказала:

– Пусть тебя это не стесняет. Мы поняли это в тот же вздох, когда увидели тебя. Говори дальше.

– Есть боевые хманки, – покорно продолжил Р’йенра, – они сильны и полны ярости, почти как древние люди. Во время войн боевой хманк мог одолеть человека в рукопашной, хотя хманки намного мельче и слабее, и у них нет клыков и когтей. Есть холодные хманки, они всегда спокойны и непредвзяты, и они видят чужие чувства, словно тепло и холод в инфракрасном спектре. Есть певчие хманки, они очень слабы телом и легко гибнут, но обладают могуществом иного рода.

Он замолчал. По его запаху Н’йирра определил, что юноша не хочет дальше рассказывать о возможностях хманков. Частично потому, что стыдится говорить о слабости людей перед ними, частично – потому, что не хочет раскрывать слабости своего хманка-друга. Это были достойные чувства, и Н’йирра уважал их, но не настолько, чтобы остановить допрос. Им нужны были ответы. И Ацарши заговорила, помрачнев, суровая и твёрдая, как металл:

– Ты привёз на Тираи певчего хманка. Ты осмелился указать этот мир странной твари, обладающей могуществом, которого ты сам боишься. Что ты скажешь в своё оправдание?

Р’йенра вскинул голову, глаза его запылали. М’рхайра беззвучно фыркнул: ему вновь что-то показалось смешным.

– Не я привёз его! – звенящим от гнева голосом ответил Р’йенра. – И не я указал ему звезду! Это К’хирилл назвал нам координаты Тираи, а сам он узнал их не из архивов, но услышал во внешней бездне. Так певчий хманк может узнать скрытое, неведомое или преданное забвению.

– Что ещё он может?

Р’йенра мотнул головой.

– Разговаривать, прикасаясь разумом к разуму. Решать, что должно и не должно случиться. Знать наперёд ответы.

Повисло молчание. Н’йирра ждал. Запахи говорили ему, что М’рхайра чувствует лёгкую досаду и скуку, а сердца Р’йенры яростно бьются от волнения. «Хорошая пара, – отметил он. – Настолько разные и так естественно связанные. Подобные им в моё время побеждали в сражениях». Несмотря ни на что, в нём разгоралась приязнь к юношам.

Ацарши заговорила.

– Если так, – спокойно, раздумчиво сказала она, – этот хманк опасен и его надо убить.

4.

– Эрмеленда, – прошептал Кирилл, – Эрмеленда... такая красавица, такая хорошая...

Голос певчего, родившийся во внутренней бездне, чистым звуком пронизал бездну внешнюю.

Немыслимо далеко от планеты, названной Ррит Тираи, так далеко, что даже свет её солнца не достигал этой точки в пространстве, тридцатиметровая женщина-псевдоящерприподняла голову, прислушиваясь. Медлительно потянувшись, женщина встала. Её чудовищные когти пропахали борозды в дёрне. Эрмеленда вышла из тени скальной гряды, где дремала с полудня, и выбралась на открытое место. Она двигалась с изумительной грацией, перетекала из положения в положение легко и незаметно, будто призрак. Чёрная её шкура поблёскивала, как нефтяное пятно. Хотя ростом Эрмеленда превосходила даже земного бронтозавра, весила она не более шести тонн. Очертания её поджарого, элегантно выгнутого тела напоминали скорей о двуногой левретке, чем о ящерице.

«Эрмеленда!» – безмолвно звал Кирилл.

Асфальтово-чёрная огромная голова поднялась. Эрмеленда выпрямилась на задних лапах, упираясь хвостом. Ловя ускользающий голос друга, она без спешки вытянулась во весь свой колоссальный рост и обратила морду к звёздам, скрытым за тучами.

«Издалека ты кажешься таким большим, мягкокожий мужчина».

Бесплотные руки Кирилла прикоснулись к её разуму, излучая ласку и нежность.

«Милая Эрмеленда, пожалуйста, помоги мне. Я хочу поговорить с дедушкой, но с такого расстояния я до него не докричусь».

Из грота показалась Имистэйма, младшая сестра Эрмеленды. Уловив обрывки беседы, она преисполнилась любопытства и жаждала чем-нибудь помочь. Имистэйма была почти вдвое мельче сестры. Ей также предстояло стать великаншей, но десятилетия спустя. Кирилл знал, что нукты любознательны и всегда рады видеть и узнавать новое, поэтому он откликнулся на мысленный голос Имистэймы и показал ей несколько пейзажей далёкой планеты. Девушка транслировала ему веселье и интерес. Планета показалась ей слишком тихой и скучной для жизни нукт, однако Имистэйма сознавала, что для сородичей Кирилла она может быть уютным жилищем.

Сёстры жили в питомнике на Второй Терре. Седьмая Терра находилась на изрядном расстоянии от неё, но объединённой телепатической мощи Эрмеленды и деда Кирилла было достаточно для внятного разговора между ними.

«Хорошо, – ответила нукта, – я передам ему твои слова. Говори».

«Спасибо, Эрмеленда! Скажи деду Диме, чтобы он фиксировал меня на телекарте и передал данные Кайриши на Ррит Кадару. Кайриши должна услышать, что мои предположения были верны, я нашёл то, что искал. Обо всём прочем ей уже известно».

Несколько мгновений Кирилл вслушивался в голоса внешней бездны. Потом их бессмысленные и бесконечные музыкальные сплетения вновь рассёк, подобно лазерному лучу или зуммеру, голос женщины, очень тихий, но совершенно чёткий: «Я расслышала и поняла тебя, мягкокожий мужчина. Я перескажу услышанное в точности. Возвращайся к нам целым. Я хочу тебя понюхать».

«Конечно, Эрмеленда. Спасибо ещё раз».

Кирилл глубоко вздохнул, расплёл ноги из позы лотоса и лёг на пол навзничь. Он чувствовал, как по губам и щеке стекает кровь из носа, но не мог даже поднять рук, чтобы стереть её. Болели глаза. В них тоже полопались сосуды. Биопластиковый костюм Кирилла растёкся по полу рубки белесой полупрозрачной лужицей. Обычно он не мешал, Кирилл даже не замечал его, но когда нужно было связаться с кем-то очень далёким, костюм становился подобием глухого фильтра. Он отрезал певчего человека от внешних бездн. Приходилось от него избавляться.

Кирилл представил себе деда Диму: белую гриву, белое львиное, морщинистое лицо, пронзительные синие глаза. Когда дед узнает, что сотворил над собой внук, то придёт в бешенство. Он тоже певчий. Он уступает Кириллу в силе, потому что с Кириллом Васильевым вообще никто не может сравниться, но его ярость собирает грозы – многодневные грозы над столицей Седьмой Терры. Только Эрмеленда способна утихомирить неистовый его разум. Ни одному человеку-амортизатору не хватит на это воли. Так странно связаны они с дедом: у обоих место кого-то из членов нормальной тройки занимает инопланетянин...

Биопластик медленно возвращался на кожу. Всю до капли он впитал кровь Кирилла и усвоил её. Лёжа без движения, Кирилл прислушивался к тому, как пластик запускает регенерацию. Жаркое тепло схватило его за кончики пальцев. Запылали уши и щёки, горячая волна прошла от груди к низу живота. Значения кровяного давления приблизились к норме. Стало легче дышать и думать.

Каждый раз, когда Кирилл приказывал биопластику отделиться, это значило, что его организм ждёт тяжёлый стресс и форсированное восстановление. Хрупкое тело певчего быстро изнашивалось. Отпущенный ему срок неумолимо сокращался. Сейчас Кирилл поступил неразумно, неосмотрительно. Лучше было дождаться возвращения и передать хорошую новость деду и рритской женщине по технической связи, просто словами. Но Кирилл чувствовал, что должен сделать именно так. Это было не веление его сверхъестественного пророческого дара, а веление его совести. Предавая Р’йенру в одном, он должен был хоть чем-то загладить вину.

Отзвучали слова Ацарши и вновь стало тихо.

Р’йенра стоял как громом поражённый. С пронзительной ясностью он ощутил вдруг, как сильно отличается от этих людей, от тех, для кого война была праздником, а убийство – поводом ликовать. Древняя сила бежала по их жилам подобно крови. Она была притягательной, она завораживала Р’йенру, но её жаркий доисторический мрак был ему чужд. Пусть инстинкты кричали «да!» Сознание держало их в жёсткой узде. «Я иной, – подумал Р’йенра. – Я иной и... меня это устраивает!» М’рхайра незаметно коснулся его руки кончиками когтей. Р’йенра перевёл дух. Радостно было чувствовать поддержку «лезвия». М’рхайра любил бравировать своим цинизмом, но определённых границ этот цинизм никогда не переходил... Придя в себя, Р’йенра скользнул осторожным взглядом по лицам Н’йирры и Л’йарсы. Он знал, что женщина может отдать приказ, но сама отправится убивать только в крайнем случае. У Ацарши на Тираи хватало воинов, способных приказ исполнить.

Л’йарса выглядел недовольным. Ему не нравилось поведение гостей. Но ничто в его облике не говорило о том, что он готов сорваться с места.

Н’йирра же... Старый воинский наставник, герой, командир, обладатель сорока отягощённых золотом кос, был не просто спокоен как камень: Р’йенре показалось даже, что он смотрит с сочувствием. Как если бы хманк и судьба хманка ему вовсе не были интересны, а занимали его только сами гости.

«Вот как, – понял Р’йенра. – Они нас испытывают».

Вероятно, и Ацарши не особо стремилась непременно убивать хманка. Р’йенра сглотнул. Ситуация стала понятней. Да, Ацарши хотела увидеть и изучить их реакцию. Но какая реакция сейчас была правильной?

Р’йенре не хватало знаний. Он не мог просчитать.

И тогда он сделал то, что всегда делал в подобных случаях. Он обратился к силе, которой верил. К другу, который обещал ему помощь всегда и во всём.

«К’хириш!»

Жёлтые глаза Ацарши сузились, взгляд был испытующим. Конечно, никто здесь не мог слышать мысленных голосов. Но люди уловили странные перемены запахов и поняли: что-то происходит. Они ждали развития событий.

«К’хириш! – закричал Р’йенра мысленно. – Ты слышишь это! Открой мне её мысли! Чего она хочет от меня?»

Хманк молчал.

«К’хириш!»

Р’йенре стало холодно. Певчий не просто молчал, не давая ответа: он даже не слушал. Р’йенра умел отличать одно от другого. К’хирилл был словно не здесь. Неведомо, неведомо где – во внутренней или во внешней бездне, но не здесь, не на Тираи. Уши Р’йенры беспокойно дёрнулись. Что-то случилось? Хманку стало плохо? Он без сознания? К’хиришуслышал бы его даже во сне... Как мог громко и отчётливо Р’йенра позвал снова. Сердца его колотились всё чаще. Секунда шла за секундой. Ацарши понимала, что он ошеломлён её словами, и давала ему время прийти в себя и обдумать ответ. Но это время было очень коротким и уже подошло к концу.

К’хиришу могло стать плохо от перенапряжения. Ведь рядом не было Р’йенры, способного поддержать его и согреть. Но тогда он позвал бы на помощь... К тому же певчий хманк– не глупый ребёнок, он хорошо знает пределы своих возможностей. Он не стал бы ставить над собой эксперименты сейчас, не стал бы рисковать без причины.

Что случилось?

Грива Р’йенры встала дыбом: неужели?.. «Это ваши события, – вспомнил он слова К’хириша. – Хорошие, плохие, важные. Не мои». Неужели К’хириш сознательно покинул его?К’хириш ставит эксперимент на нём, Р’йенре? Певчий, несомненно, знал, что Ацарши предложит убить хманка, и теперь точно так же, как эта злая желтоглазая старуха, ждёт, чтоР’йенра ответит.

Р’йенра разозлился. Он собирался высказать К’хиришу всё, что о нём думает, и не выбирать выражений.

Но его гнев был тем гневом, из-за которого кричат и ругаются, а не тем, с которым проклинают и оставляют.

Поняв это, он принял решение.

Напоследок он всё же позвал ещё раз, выдохнув сквозь стиснутые зубы, сузив глаза: «К’хириш, я не умею читать мысли. Я не хочу подводить тебя. Я не знаю, что делать. Я не могу сам, мне нужна твоя помощь! К’хириш! К’хириш, друзья не поступают так!»

Молчание.

Ацарши вновь заговорила в тишине. Едва заметная усмешка изгибала её губы.

– Пусть говорит М’рхайра, – приказала она.

М’рхайра повёл головой с досадливым вздохом. Отстранённо Р’йенра подумал, что любимый друг не только замечательно циничен, но и беспредельно бесстрашен. Сейчас он даже не испытывал волнения. Уверенный в себе, он спокойно играл с Ацарши в её игру. Странным образом это сближало его с людьми древности. Старуха была ему смешна, он был ей отвратителен, но родство их в действительности оказывалось прочнее, чем понравилось бы им обоим.

– Это плохая мысль, – сказал М’рхайра.

– Убить сильного врага – всегда хорошая мысль.

– Да, если рядом с ней есть какие-нибудь другие мысли.

Р’йенра даже уши прижал: в своей дерзости «лезвие» хватил через край. Ацарши тихо зарычала, не обнажая клыков. Н’йирра помрачнел. М’рхайра покачал головой, хладнокровный. Р’йенра заподозрил, что его слова хорошо рассчитаны.

– Ты не перебьёшь хманков по одному, – сказал М’рхайра старейшине. – Ты хочешь раздразнить врага, который уже дважды показывал нам свою силу. Твои мёртвые родичи наКадаре умоляли бы тебя этого не делать.

Он договорил и усмехнулся. Р’йенру жуть брала от его смелости. Весь совет напрягся в прыжковых упорах, их верхние губы одинаково задрожали и приподнялись, словно они готовы были рвануться вперёд и растерзать М’рхайру в мгновение ока. А он не повёл и ухом.

– Я услышала, – тяжело ответила Ацарши. – Достаточно.

М’рхайра по-хманкски пожал плечами. «Неверно», – понял Р’йенра. Беспечность М’рхайры и его плохо скрытое презрение к законам древней чести всё же сослужили плохую службу. Неизвестно, что Ацарши хотела услышать, но определённо не это. Не логические рассуждения, не напоминание о несчастливой судьбе предков.

Теперь всё зависело от Р’йенры.

Он закрыл глаза.

– Скажи ты.

То был голос Н’йирры. Р’йенра вскинулся. Величественный старик сидел, опустив голову, и раззолоченные косы лежали на его груди. Слова М’рхайры и ему не пришлись по вкусу, но он, несомненно, давал гостям второй шанс. Против всяких ожиданий Р’йенра ощутил в его запахе поддержку и ободрение. Он облизнул пересохшие губы: никак не думал найти в совете союзника...

И он сказал, обращаясь к Н’йирре и глядя только на него, сказал очень медленно, тщательно следя за произношением, пытаясь представить, как выговорил бы эти слова человек, не знавший ни Второй, ни Первой войны:

– Этот хманк – мой друг. Я так выбрал. Я буду драться с теми, кто придёт его убивать.

Зелёные кроны волновались, окутанные туманом; ветер уносил его клочья, но не мог рассеять бескрайний его океан. Водяная пыль висела в воздухе, бросалась в лицо, отягощала волосы, и холодные капли сбегали с них на спину и плечи. Запахи были прекрасны. Омытая дождём Тираи благоухала. В воздухе сплетались ароматы влажной почвы, свежей воды, озона, растительных соков и цветочного нектара, и пьянящую эту смесь оттенял едва уловимый запах влажной шерсти мелких зверьков.

Р’йенра вновь подумал, что Тираи похожа на Хманкан. В прежние времена хманки непременно заявили бы на неё свои права. Но сейчас их слишком мало, да и волнуют их другие вещи – не стяжание богатств, не охота за новыми территориями. К’хирилл несколько раз пытался объяснить Р’йенре, как хманки мыслят теперь, но Р’йенра не сумел понять его. «Да, – подумал он, – таковы они, хманки. Люди успели изучить хманков, какими они были раньше. Теперь мы не повторили бы прошлых ошибок. Но хманки успели измениться, и вот – нас вновь ждут попытки понять их. И это будет сложнее, чем прежде...»

Вчетвером они шли через луг, ориентируясь только по запаху. Очертания ай’аххара даже не угадывались в пелене тумана, но его громада рассекала сплетение воздушных потоков, а мокрая обшивка распространяла слабый собственный аромат, который легко отслеживался, потому что был отчётливо чуждым зелёному миру... Вчетвером они шли: Р’йенра,М’рхайра, Л’йарса и Н’йирра.

Р’йенра выделил в море запахов запах златокосого старика и вновь ощутил прилив безмерной благодарности – как тогда, на допросе в родовом доме Ацарши. Давая ей окончательный ответ, Р’йенра понимал, что тот будет встречен презрением и насмешками: мальчишка без единого знака доблести, жертва вырождения, не умеющий даже охотиться толком, – и намерен драться с испытанными воинами? Урши и Сатарши переглянулись и скривились, М’йарга рассмеялся, Л’йарса отвёл лицо с таким видом, будто учуял зловоние.

Великие старейшины отреагировали иначе.

Ацарши ничего не сказала, но выглядела довольной. Из её облика ушла угроза. А зелёные глаза Н’йирры приветливо блеснули. Он улыбнулся Р’йенре, и запах его выразил, что старый воин, живой герой древности признаёт и принимает юнца. Он считает его достойным. У Р’йенры голова закружилась от невыносимого, на удушье похожего облегчения.

Н’йирра заговорил тогда. Слова его изрядно удивили и встревожили младших членов совета.

– Это хорошо, – сказал он. – Я возражу Ацарши. Я скажу, что хманка не надо убивать. Я хочу посмотреть на него. Достаточно ли смел твой друг, Р’йенра, чтобы взглянуть мне в лицо?

– Да, – ответил Р’йенра; тут нужно было использовать какой-то специальный фразовый оборот, но Р’йенра не нашёл сил его вспоминать. – Я... Будет по твоей воле, великий старейшина.

Он поклонился. И, выпрямившись, увидел, как Ацарши смотрит на Н’йирру: долгим, печальным и светлым взглядом, с бесконечной любовью.

«Они как Ц’йирхта и Сеайши», – думал Р’йенра, идя сквозь дождевую завесу. Он не так уж много знал о мифах и легендах Кадары. Многие были потеряны, от многих остались только упоминания, но эта история уцелела... Древняя семья состояла из матери-старейшины, её младших сестёр, их дочерей и десятков их мужей, многие из которых считались общими. Лишь изредка мужчину и женщину соединяла столь глубокая дружба, что их союз становился похожим на традиционный воинский брак «парных лезвий». Но, хотя в жизни это было скорее исключение, нежели правило, мифы говорили, что вождь мужских богов Ймерх Ц’йирхта неразлучен со своей подругой Сеайши. Р’йенра мысленно перевёл их имена на лучэн; получилось: Великий Хищник и Прекрасная Смерть.

Он хотел бы сказать об этом Н’йирре, но побоялся, что выйдет дерзость, и не стал.

Когда они подошли к кораблю, дождь кончился. Верней, отступил: всего лишь на расстоянии нескольких шагов по-прежнему высилась стена прозрачного бисера. В небе показалась прогалина. Облака расходились. На тёмную обшивку упали солнечные лучи и заиграли искрами в дождевых каплях.

Певчий хманк приветствовал гостей.

Н’йирра догадался о том, что происходит. Тряхнув косами, он поднял голову и окинул ай’аххар таким взглядом, словно мог видеть сквозь обшивку.

– К’хирилл, – негромко проговорил он; он явно знал, что его услышат. – Да. Я понимаю.

Открылся шлюз. С тихим шелестом опустился трап. К’хирилл стоял в тёмном проёме. Он был одет в светлое, а лицо его словно утратило цвета, и он выглядел измождённым. Точно стебелёк, проклюнувшийся в бедных почвах, больной и слабый. Хманк, абсолютно уверенный, непредставимо могущественный. Он сошёл по трапу. Двигался он медленно, неуверенно. Р’йенра подался вперёд, готовый подать ему руку.