Текст книги "Тропою сна (СИ)"

Автор книги: Ольга Скубицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

И вот спустя двенадцать лет, единственный человек, которого Эля, считала по-настоящему родным, ни с того ни с сего тоже решил ее оставить. Девушка не понимала, в чем провинилась, и готова была просить прощения даже за то, чего не совершала, но Ира лишь награждала ее задумчивым взглядом и снова ускользала от разговора. При этом Эля была готова поклясться, что порою видит на дне карих глаз сестры страх. В те месяцы от отчаянья ее спасала только поддержка Лема и неусыпный контроль Яна. Выяснилось все однажды вечером, когда Эля, вернувшись домой, услышала обрывок разговора, доносящегося из кухни.

– Она хочет его забрать, – бормотал совершенно не свойственный уравновешенной Ире, плаксивый голос. – Эля так и замерла в прихожей не успев даже обувь снять, а Ира не зная, что ее слышит кто-то помимо Данила, продолжала, захлебываться слезами.

– Ты в своем уме? – Расстроенному мужу с каждым разом все сложнее было выносить абсурдные истерики жены.

– Каждый день сны, один за другим без перерыва. И ведь раньше я снов в жизни не видела. И пусть и ладно, но ведь в каждом из них, о чем бы он ни был, она беременна моим сыном. – Эля дернулась как от пощечины, но не от невероятного обвинения, а оттого что вот уже третий месяц время от времени видела сны, в которых была беременна мальчиком.

Еле переступая ногами, девушка бесшумно вошла в кухню.

– Приди в себя. О чем ты вообще? Ты хоть понимаешь, в чем пытаешься обвинить человека? – Глаза жены удивленно расширились, и, проследив за ее взглядом, Данил повернул голову. В проеме двери стояла Эля и они с Ирой смотрели друг на друга не отрывая глаз – это был разговор, который никто не смог бы услышать.

"Прости, ничего не могу с собой поделать".

"Я не хочу отнять, сама ничего не понимаю".

"Он только мой". – Ирина рука ласково скользнула по животу.

Данил, с облегчением вышел, понимая, что на этот раз они точно разберутся. Но он ошибся, все стало только хуже.

Если бы на месте Эли была другая девушка, то она, скорее всего, попыталась бы успокоить и переубедить сестру, но Эля не умела лгать не только окружающим, но и себе.

– Я тоже вижу такие сны. – Стоявшая у стола Ира, обессилено опустилась на стул.

– Если бы только это...

"Что же еще?" – спросил эллин взгляд.

– Он слышит тебя, он реагирует, ему нравится когда ты здесь... Даже сейчас. Прости, я наверно несу несусветную чушь, но хотя бы один раз в жизни можно, ведь обычно этим занимаешься ты. – Уголки губ натянуто сымитировали улыбку. – Мне тяжело находиться рядом. Он мой, понимаешь, мой. – В Ире проснулись характерные для нее упрямство и уверенность. Она, глотая слова вперемешку со слезами, говорила не о том, что думала, а о том, что осознавала, чувствовала, быть может, даже предчувствовала. Она то шептала, то переходила, на крик, то долго молчала, то не давала вставить и слово. Впрочем, Эля не собиралась перебивать ни ее личную истерику, ни ее персональную тишину.

Впервые в жизни видя в таком состоянии свою всегда такую разумную сестру, она, как никто, понимала и верила тому, что рассказывала Ира.

– Он мой, но почему-то он совершенно уверен, что его мать – ты. – Ее глаза горели лихорадочным блеском.

Эля не думала о том, что все эти слова ни что иное, как бред, связанный с глобальной перестройкой женского организма, она просто стояла в дверях и молча слушала, прислонившись щекой к стене. Возможно, все бы закончилось относительным миром, если бы Эля не сделала несколько опрометчивых шагов навстречу и не прикоснулась кончиками пальцев, к выпуклому животу сестры. Ребенок в чреве мамы немедленно задвигался, элино сердце дернулось и забилось чаще. Ира резко отшвырнула руку сестры в сторону и поднялась. Ее щеки покраснели, а губы задрожали, она хотела что-то сказать, но не могла. Кто бы мог подумать, что между ними такими разными и такими родными, когда-нибудь встанет еще не родившийся ребенок.

Внезапно Эля поняла, что не просто теряет ту, которая всегда была для нее семьей, ту, что с детства ограждала от окружающего мира и от самой себя, а уже потеряла и возможно навсегда. Она не стала оправдываться и уговаривать, извиняться и обвинять, она тихо ушла и весь последний месяц Ириной беременности жила у Лема, благо его родители в тот момент жили во Франции. Ушла не от обиды, а из-за волнения за сестру, подумала, что так для нее будет лучше.

Целый месяц они не общались, и Эля видела привидений в чердачном окне дома напротив, слышала, как шуршат крыльями и скрежещут когтями по потолку отвратительные склизкие чудовища, вдыхала смрад тысячелетних гробниц прямо в опрятных и модных интерьерах дома Митрофановых. Все ее откормленные черти выбрались наружу и радостно танцевали джигу. Она едва слышала преподавателей, на лекциях и с троек скатилась на двойки. А вечерами гипнотизировала телефон, ожидая очередного регулярного звонка. Правда звонила не Ира, а Данил, он кхм-кал в трубку и, страдая от неловкости, подробно расспрашивал о делах, погоде, природе. Девушка понимала, что через него с ней говорит сестра. Не смотря ни на что, Ира ее любила.

А потом пришел он – тот самый день, в который жизнь решила, кто-то бы сказал покарать, другой бы возразил – дать вечный покой, а третий – вернуть все на свои места.

Ира родила хорошенького мальчика, а спустя четыре дня сама позвонила до смерти испереживавшейся Эле. Данил забрал жену из роддома и по пути домой они возбужденно переговаривались в машине, втроем наперебой обсуждая самого нового члена их семьи, который тихо спал на руках у мамы. Эля старалась к нему не прикасаться, чтобы не тревожить сестру, но та, казалось, забыла обо всех своих страхах и находилась в состоянии абсолютной гармонии. Эля на всю жизнь сохранила в памяти глубокие умные глаза, худое лицо, обрамленное волнистыми каштановыми волосами, запах мягких ладоней, отдававших вишневым мыло, (для Эли так пахла безопасность) и ту ее умильную улыбку, когда, склонившись над ребенком, она словно светилась изнутри. Это было последнее, что Эля запомнила из той, прошлой жизни, жизни до...

Отходить от пережитого шока: страшной аварии, двух смертей и вытягивающих душу похорон, ей не удалось, ведь на руках у той, кого и друзья и сестра, всегда считали неисправимым ребенком, оказалось крохотное существо, которому Эля была не просто нужна, жизненно необходима. Только ради него она боролась с отчаяньем и сражалась с собой, сдерживая демонов своей больной фантазии. Это удавалось далеко не всегда, но там где могло быть во вред ребенку, она раз за разом одерживала победу, уж если не в войне, то в сражении точно. Эмиль стал ее якорем в реальности.

2

Ах, какой это был смех! Он воспринимался не просто на слух, казалось его звонкую остроту можно попробовать на вкус, в нем таилось столько оттенков и полутонов, что невозможно было уловить переход из радостного в саркастичный, из горько-обидного в сумасшедший, из умиротворенного в нервно-всхлипывающий. Кровь в венах превращалась в магнитную жидкость и тянулась за его источником. Который год, закрыв уставшие за день глаза, он отправлялся вдогонку за этим смехом, но, преодолевая барханы черного песка, падая в бездонные пропасти, ныряя в океаны кошмаров и стряхивая с плеч обманчивость счастливых снов, он никак не мог угнаться за его обладательницей. Лишь раз судьба наградила его за старания и в разрушенных катакомбах военной постройки мелькнула часть красного подола и изящный сапожок. Пробуждение застало, как всегда, не во время, и он успел запомнить только, что ткань голенища шевелилась и вздрагивала на ноге, как живая, а вместо шпильки-каблука из подошвы росла острая перьевая ручка.

***

Следующая неделя вернула растерянное в тревогах спокойствие. Лето поспело, как сочный плод, прогибающий ветку под весом своей тяжести, и радостно изливалось горячими солнечными лучами на головы суетливых горожан.

Каждый из жарких дней приближал трехлетие Эмиля и обычные заботы, работа и прогулки с мальчиком, теперь перемежались подготовкой к празднику. И хотя помимо мамы и сына его обычно отмечали только два человека, Эля каждый раз закатывала веселую вечеринку на четверых, на которой трое взрослых веселились по-детски. Этот раз не стал исключением, тем более что малыш, помимо игрушек, дорос до некоторых аттракционов из парка развлечений, детского кафе и нанятого клоуна.

Лем предложил связаться по скайпу с Тимирчевыми – старшими, но Эля глубоко сомневалась, что они заинтересуются тем, что их единственному внуку исполняется три года. Даже на похороны старшей дочери они не приехали, мотивируя это невозможностью в данный момент оторваться от значительной разработки в какой-то там сложно выговариваемой области физики. Ира еще при жизни так и не простила их, не за то, что они бросили ее, самостоятельную и твердо стоящую на ногах, а за то, что оставили несмышленыша – Элю, которая по ириному разумению была совершенно не приспособлена к жизни в суровом человеческом мире.

Эля же не умела удерживать в себе злость по долгу, тем более что ее детство нельзя было назвать тяжелым. Не смотря на кукушечий характер, успешные мама с отцом каждый месяц перечисляли на счет сестер приличную сумму, которая не заменяла родительскую ласку, но помогала жить в достатке. Благодаря этому Эля с Эмилем и по сей день ни в чем не нуждались.

Просматривая через Интернет ролики о своих уже известных родителях, Эля думала о том, что их выдающиеся качества, разделились поровну между дочерями, только вышло из этого... ну в общем то, что вышло. Ира получила трезвый рассудок, железную логику и умение видеть скрытую от постороннего глаза суть вещей, это конечно полезно для жизни, но талантливым ученым, как родители, она стать бы не смогла, да и не хотело. Ей не хватало доставшихся Эле неуемной мечтательности и веры в недосягаемое. А по отдельности от этих черт было мало проку.

За день до праздника девушка с сыном проводили чудесный выходной, устроив пикник. Эля расстелила покрывало на густой траве в парке, близь дома, а малыш, набегавшись вволю и оттаскав за хвост дворового кота, прилег к ней на колени. Девушка читала в слух очередную фентезийную книжицу, и ела зеленое яблоко. Временами она прерывалась, чтобы выслушать Эмиля, который на этот раз настойчиво рассказывал маме о том, что когда летишь, в лицо дует ветер и шевелятся кудряшки на голове, но все равно это здорово, только если тебя не догоняет синяя бяка с раздвоенным хвостом.

– Я тебе свои истории, – взвешивая книжку в руке, сказала девушка. – А ты мне свои. Сказочники мы с тобой.

Мальчик засмеялся, будто понимал подоплеку слов взрослой мамы, и продолжал болтать, а Эля гладила золотистые волосы и смотрела в глубокое небо, в котором и сама бы не отказалась полетать. Ее мысли задвигались плавно, собирая из закоулков разума фрагменты фантазий на тему бескрайности и свободы, смешали их, как варево в большом котле, и вдруг выпустили в летнее небо эфемерное полупрозрачное создание, оно трепетало и извивалось, ложась на воздушный поток, а еще звенело, как охапка разноголосых колокольчиков. Эля спешно затолкала создание обратно в мысли, зная, что таким образом может довести свой и так шаткий разум до опасного состоянии, чего в присутствии ребенка никогда себе не позволяла. Но когда нечто напоминающее и полупрозрачные паруса и живого бумажного змея, затянулось в котел, а тот в свою очередь рассеялся в тумане сознания, Эля почувствовала, что ее рука водит по воздуху. Там где под пальцами несколько мгновений назад скользили прядки шелковых завитков теперь ничего не было, а колени больше не чувствовала тяжести детской тела.

Опустив взгляд и убедившись в том, что ребенка нет, она заозиралась. Сначала достаточно спокойно, подвижный Эмиль иногда становился просто неуловимым, затем встревожено. Но поблизости малыша не обнаружилось. По дорожкам гуляли мамочки с колясками, несколько карапузов оккупировали песочницу, но нигде не было видно яркого пятна желтой майки, которая сегодня была на Эмиле. У Эли в животе зашевелился ледяной страх, она вдруг поняла, что даже не почувствовала, как ребенок поднялся с ее колен.

Безрезультатные поиски длились долго, во всяком случае, девушка потеряла счет времени. Она успела расспросить и мамаш, косившихся на нее укоризненно, и детей, которые последний раз видели Эмиля рядом с ней. Потом отправилась искать его в соседних дворах. Страх, поднявшись вверх, сдавил горло, и Янош еле разобрал, что запыхавшаяся подруга пытается сказать ему в трубку.

Ошарашив начальника историей о внезапно пропавшем племяннике, Янош приехал быстро и еле нашел кружащую среди домов заплаканную девушку. На этот раз они вместе прочесали всю ближайшую к парку территорию, а когда планомерный обход района не принес никакого результата, Янош заключил, что такие поиски неэффективны и бессмысленны. Находящаяся в истерике Эля, не сумела описать диспетчеру полиции сложившуюся ситуацию и этим занялся Янош. А потом сообщил о случившемся Лему.

Не смотря на сгустившийся вечер, друзья не могли уговорить девушку вернуться в квартиру, даже тогда, когда прибывший молодой лейтенант записал показания и отправился толи искать ребенка, толи по другим делам.

В окнах зажегся свет, и ночь осела на двор темными пятнами. Освещение стоящих вокруг домов выдергивало из мрака лишь фрагменты детской площадки. Лем решил подключить "тяжелую артиллерию", и в полголоса разговаривал с начальником службы безопасности своего отца. Девушка, закутанная в пиджак Яноша, всхлипывала, уткнувшись в его грудь.

Неожиданно Лем оборвал разговор и, выронив телефон в траву, побежал куда-то в темноту. В той стороне едва виднелись очертания зонтика песочницы, а на нем, зацепившись за металлический бортик, в метре от земли висел Эмиль. Детский плач ворвался Эле в уши и прокатился по телу ударом тока, но Лем уже аккуратно снимал горько рыдающего ребенка.

Чуть позже они сидели в Эллиной спальне и молча наблюдали, как в свете ночника, посапывает на кровати переодетый, накормленный, и успокоенный малыш. Девушка наотрез отказалась оставлять его в детской без присмотра, поэтому разговор пришлось вести еле слышным шепотом.

– Эээ..., несколько раз пытался начать Лем, но обрывал себя на полуслове. Он задумчиво оглядывал стены, покрытые граффити, которые сам же два года назад расписал.

Янош терпеть не мог это помещение, оно ему казалось не просто неуместным, а нелепым до отвращения. Но в данный момент его раздражала еще одна деталь, он не мог понять, как в нескольких шагах от них, на зонтике песочницы оказался Эмиль. Это было совершенно необъяснимо, и мозги закипали от одних только абсурдных предположений. Сам залезть так высоко он бы не смог, ну не повесил же его туда кто-то специально, тем более совершенно бесшумно и незаметно.

Эля сидела на кровати рядом с сыном и ласкала взглядом каждую черточку хорошенького личика. Он совсем не был похож на Иру, да и на Данила и уж тем более на Элю.

– Принеси чай, – сказал Ян, в упор посмотрев на Лема. Тот в ответ только фыркнул, он с трудом переносил привычку друга командовать, но на этот раз без комментариев встал и вышел из комнаты. Спустя минуту из кухни донеслось клацанье, а потом звон разбитой посуды. Эля поморщилась, но не сдвинулась с места. И даже если бы в данный момент разваливался на кусочки окружающий мир, она бы осталась вместе с сыном на этом мнимом островке безопасности в виде кровати.

– Нужно позвонить и объяснить полиции, что ребенок нашелся, – ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Ян.

– Уже позвонил, – произнес Лем из прихожей и, закусив губу, старательно внес покачивающийся в руках поднос с чашками. Половина чая выплеснулась, покрыв поверхность подноса сплошным слоем, и забрызгала, испеченные Элей куксы. Но на это никто не обратил особого внимания.

От нервов у девушки всегда разыгрывался аппетит, может быть именно поэтому она всю осознанную жизнь старалась похудеть и ни как не могла.

– Ну и где сегодня ночуют твои разумные объяснения? – как обычно, не прожевав, осведомился Лем у Яна

– Скорее всего, его кто-то посадил наверх, а потом он соскользнул и повис, – зло сверкнув глазами, ответил Янош.

– Вы слышали, как неожиданно раздался его плачь, – подала голос до того молчавшая Эля. – Словно он начал плакать где-то там, где мы его бы не услышали, а потом оказался на площадке, продолжая плакать.

Молодые люди отреагировали одновременно, только Лем утвердительно кивнул, а Ян отрицательно махнул головой.

– Давайте все-таки сходим к... – девушка запнулась и умоляюще посмотрела на Яноша. Он закатил глаза.

– Самое безобидное, чего можно ждать от мошенников из среды паронормальных эскулапов, это убеждений в том, что мальчиком завладели какие-нибудь духи. Зная тебя, не приходится сомневаться – поверишь, да еще и отдашь кучу денег. Ну, а в худшем случае, просто выкачают деньги, даже не побеспокоившись придумать причину.

– Погоди. Эль, почему ты считаешь, что нужно обратиться не к детективам и психиатрам, а именно к людям с необычными способностями?

– Потому, что это ты ей предложил. Запудрил мозг. И кстати о психиатрах, сомневаюсь, что у нас был групповой припадок идиотизма. – Не желал молчать Янош.

– Вот именно по тому, что спятить сразу втроем мы не могли и видели то, что видели, и стоит...

– Я чувствую, что теряю его. – Два заинтересованных взгляда обратились к девушке. – Он уходит из моей жизни, ускользает.

– Куда? Зачем? Да ему три года. О чем ты вообще? – не сдержавшись, повысил голос молодой человек, и Эля с Лемом одновременно на него зашикали. Эмиль не проснулся, и Ян продолжил раздраженно шептать.

– Не городи ерунду, у тебя стресс... Тебе просто кажется. Как обычно.

– Зато меня ты не можешь обвинить в "кажется", – взглянув на помрачневшую девушку, вставил Лем, да и себя тоже. – Или вноси конструктивное предложение или хватит нагнетать. – И прежде чем Ян успел что-либо ответить, добавил: полиция не поможет, как и всевозможные спецслужбы, потому что ребенок здесь, и никто не поверит, что он исчезал и внезапно появлялся уже несколько раз. Врачи? – Тоже самое. И что ты им скажешь? А что они тебе ответят? Ну и последний вариант это забить и понадеяться, что подобное больше не повториться, но насколько я знаю, пассивные методы не твоя стихия.

– Что же делать? – сквозь подкатившие к глазам слезы, выдавила девушка.

– Ну ладно, только...

– Вот в этом я с тобой согласен.

– В чем это ты интересно со мной соглашаешься, я еще ничего не сказал, – мрачно поинтересовался Ян, не переносивший, когда его перебивали.

– Наверное, стоит начать действовать после завтра, не нужно портить Эмилю день рождения незнакомыми и странными дяденьками и тетеньками.

Вообще-то Ян хотел сказать, что по всем колдунам и хироманткам он будет обязательно ходить вместе с ними, поскольку не верит в адекватность друзей по данному вопросу, да и вообще склоняется к мысли, что моментами они оба форменные психи. Но, взглянув на часы, произнес только:

– Кстати завтра уже наступило.

– Вам пора домой, – грустно протянула девушка.

"Ее нельзя оставлять одну в таком состоянии", – недвусмысленно говорил взгляд Лема, и Ян утвердительно кивнул.

Утро понедельника друзья встречали разбитыми. Скрючившиеся в креслах молодые люди, еле продрав глаза, отправились на работу, пообещав, как и договаривались, прийти после обеда, праздновать. Эля, как и ее "охранники", проспавшая всю ночь в сидячем положении около сына, не вышла из спальни даже для того чтобы их проводить, благо у каждого было по ключу от ее квартиры.

Девушка сидела на кровати, почти не меняя позы, пока ребенок не проснулся. Открыв глаза, мальчик первым делом убедился, что Эля рядом и, забравшись к ней на колени, захныкал, сквозь слезы канюча на все лады слово "мама".

– Ну, что ты кроха, не плачь, – гладила мальчика по голове, готовая сама разрыдаться девушка. И когда ребенок успокоился, задала самый главный вопрос.

– Где ты был, маленький?

– Упал, упал, упал, упал...

– Ты что, долго куда-то падал? – догадалась Эля, пока Эмиль отвлекшись, потянулся за любимой игрушкой – сшитым из сиреневой кожи бегемотом.

– А что было там, куда упал? – продолжала настороженный допрос девушка. Мальчик, пятясь, уже слез с кровати и поволок бегемота по полу крепко держа за ухо. Эля последовав за сыном в детскую, внимательно вслушивалась во все, что он говорил. Когда-то Ян намекал, что странности Эмиля могут объясняться галлюцинациями, но консилиум врачей заключил, что малыш совершенно здоров, а от фантазии своих деток иногда приходят в недоумение многие родители. Эля же верила своему ребенку беспрекословно, особенно сейчас, особенно после вчерашнего. Вот и теперь, сосредоточенно перебирая, игрушки, Эмиль отвечал, на вопросы настолько странно, что ни один нормальный родитель в своем уме не обратил бы на это внимание. Но только не Эля.

Автоматически переводя с "детского" на "взрослый" девушка узнала, что ее сын очень долго падал в темноте, что было холодно и страшно, что видел оранжевый снег. Название цвета он не помнил и для подтверждения катнул к маме пестрый мяч и указал пальчиком на нужный сегмент раскрашенного бока. Потом было сумбурное описание страшных людей и тянущихся колючими ветками живых деревьев. К тому моменту, как Эля одела и накормила сына, рассказ перешел, к полупрозрачной женщине и очередной порции слез. Больше Эля расспрашивать не стала, а наоборот попыталась отвлечь ребенка всеми возможными способами. Но, всегда веселый и жизнерадостный Эмиль, снова начинал хныкать и говорить, что мамы там не было.

Все исправило только вручение первых за этот день рожденье подарков. Вязаный медведь был потискан и благополучно забыт, а вот железная дорога заняла все внимание. Пока девушка возилась с угощением, малыш умудрился протянуть "пути" от комнаты до кухни и, пустив по ним поезд с вагончиками, потребовать от мамы положить вкусный груз. Впервые за день Эля улыбнулась, и большая шоколадная конфета по рельсам отправилась, к поджидающему ее в детской получателю.

Ради сына, девушка решила отложить все дела и тревожные мысли до завтра, и полдня прошло в играх. Паровозное дело, сменилось прятками, раскрасками, игрушечным хоккеем. Эля была почти счастлива, и не мудрено, мать счастлива, когда счастлив ее детеныш.

Лем позвонил сказать, что подтвердил заказ в кафе, и попросил дать трубку имениннику. То, как умильно эти двое обычно общались, могло развеселить любого стороннего наблюдателя. Лем умел ладить с детьми, а Эмиля вообще обожал безмерно. С самого крохотного возраста он всегда говорил с мальчиком, как со взрослым, на равных, и ругал Элю если та пыталась сюсюкать.

– Не порть будущего гения, у него же потрясающе умный взгляд. Он должен научиться излагать свои мысли хорошо поставленным голосом и безукоризненной речью.

Друг оказался прав, и когда однажды Эмиль заговорил, было ощущение, что делает он это давно и успешно.

Вот и сейчас, сидя на ковре среди разбросанных игрушек, он, сжимая ручонками телефонную трубку, так серьезно и сосредоточенно отвечал на вопросы дяди Лени, что Эля, не сдержавшись, прыснула от смеха. Вдруг ей показалось, что на майке сына появились странные разводы. "Опять чем-то заляпался, шкода", – подумала девушка и, достав влажные салфетки, потянулась к ребенку. Тот как раз делился с Лемом впечатлениями о новой железной дороге.

У Эли никогда не было проблем со зрением, но, прижав салфетку к майке, ей показалась, что перед глазами все расплывается. А потом произошло странное – в месте, где ее рука коснулась потеков на майке, словно образовалась пустота, и пальцы на две фаланги исчезли из поля зрения погрузившись не просто в майку а в мальчика. Девушка испуганно одернула руку, пока сын не обращая внимание на маму, болтал без умолку. Эля зажмурилась, несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, определяя нормальность своего состояния. Часть разума, отвечающая за ее безумные фантазии, находилась в запертом состоянии, как и всегда, когда Эмиль был рядом. Но, открыв глаза, Эля вдруг поняла, что больше не доверяет самой себе. Теперь она видела сына таким образом, что сквозь него можно было рассмотреть угол окна и часть итальянской портьеры. Он стал зыбким и прозрачным, как приведение. Она все еще видела контуры его лица и тела, слышала звонкий голосок, но с каждой секундой он становился все менее различимым, его, словно стирали ластиком с поверхности пространства.

Твердо уверенная в том, что, не смотря на все старания, ее психика, все таки вышла из под контроля, она бросилась обнимать на глазах исчезающего сына, но руки прошли его на сквозь не встречая препятствий, а телефон грохнулся на пол и разбросал по комнате свои внутренности. Там где еще недавно сидел ребенок, поселилась жестокая пустота.

Эля не помнила, как пришел Лем, как поднял ее дрожащую с пола, все чудовища, так долго маявшиеся в ее сознании, вырвались на свободу, искажая окружающий мир. Уродливые щупальца обвивали ее белые волосы и покрывали скользкой слизью паркет и ковер, лиловая плесень, свисавшая с потолка большими бесформенными шмотками, выплевывала в воздух жутких зубастых созданий, да и сам воздух загустел так, что им не то, что дышать, им хорошо было бы вколачивать гвозди.

Реальность вернулась вместе с выплывшими неизвестно откуда желтовато-карими глазами Яна, они так строго и укоризненно глядели, что личный зверинец, созданный Элей, не довольно скукожился, и уполз восвоясье, за запертые ограничители решеток, а сверху для надежности девушка еще и обрушила на него, обломившийся кусок скалы.

Прохладная рука Лема сжала Элино запястье, а Ян, сидящий рядом на диване, облегченно выдохнул, но его лицо оставалось таким напряженным, будто последние минуты он и вовсе не дышал.

– Ты как? – спросили оба одновременно.

– Я?... – с трудом приходила в себя девушка, и вдруг заорала, подскакивая с дивана:

– Где Эмиль?

Голос резко охрип с непривычки, а парни от неожиданности дернулись, Эля кричала в первый раз на их памяти.

– Это ты нам ответь, где он? – сказал Ян, косясь по сторонам. Сине-желтые стены гостиной сейчас, как никогда, напоминали ему творение неврастеничного художника, и из памяти даже всплыл давно забытый урок МХК в школе, про творчества Вангога и если память не изменяла, чем больше он сходил сума, тем ярче становилось сочетание сине-желтого в его картинах.

Эля, соскочив с дивана и едва не падая, помчалась в детскую. Там валялся пузом к верху покинутый бегемот, смотрели с полок корешки старых сказок, в углу грудились стопкой, коробки не распакованных подарков, судя по всему принесенные Яношем и Лемом, и только хозяина комнаты нигде не было, а вольный ветер из окна не оставил Эле на память даже его запаха.

– Я знала, что так будет. Знала, – зашептали окаменевшие губы девушки.

– Опять, – выдохнул Лем, и машинально посмотрел в окно на ржаво-синий зонтик песочницы, а потом обернулся к Яну.

– Куда ты звонишь?

– В полицию естественно.

– Не надо, – прошептала Эля и опустилась на пол прямо там, где стояла. – Они его не найдут.

– На твоем месте, я бы не был таким писсемистом.

– Он исчез...

– В прошлый раз он тоже исчез, – возразил Лем.

– Я все видела, он растворился в воздухе у меня на глазах.

Молодые люди переглянулись. Они были не первый день и даже не первый десяток лет знакомы с Элей и привыкли к ее странностям. Но помимо этого они точно знали одно непреложное правило – все, что было связано с ее сыном, с самым ценным для нее существом на свете, никогда, ни разу за три года не обрастало непокорными фантазиями ее разума. Когда мальчик впервые по словам девушки исчез, парни решили, что теперь все изменилось и Эмиль больше не является запретной зоной для фантазий, но после вчерашнего происшествия даже Ян понял, что подруга ничего не выдумала.

Когда девушка все рассказала в подробностях, Лем мрачно посмотрел на рассыпанные по полу запчасти от сотового.

– В это время со мной говорил?

– Да.

– А я подумал, что ты опять забыла зарядить телефон.

– В полицию я все равно звоню, – упрямо произнес Ян и вышел в прихожую. Он верил Эле, но одновременно был уверен в том, что все в жизни можно объяснить. Он, как и любой кране реалистичный человек, встречая на своем пути что-либо неведомое, тут же отгораживался от этого стеной стандартных объяснений и действий. Его разум просто не умел выходить за строго определенные границы.

Лем с Элей остались вдвоем. Молодой человек подошел и, опустившись на пол, обнял девушку. Ее взгляд был пустым, она не рвалась искать ребенка как в прошлые разы, она думала только о том, чтобы ее мальчик вернулся, твердя про себя это как мантру. И одновременно была совершенно уверена, что этого не будет, он исчез навсегда.

От Лема пахло привычно теплом и пониманием, но сейчас его футболка источала и еле заметный не знакомый Эле запах. В другой ситуации девушка бы заинтересовалась и расспросила друга на предмет появления в его жизни существа противоположного пола, но сейчас просто не способна была думать о чем-либо кроме сына.

Эля всегда была для Лема, как сестра, и он лучше всех понимал ее. Она подняла голову и посмотрела другу в глаза, их серые глубины утешали без слов. "Он найдется". Эля попробовала на вкус эту фразу и как не странно она не вызвала у нее отторжения, в отличии от "Он вернется".

– Отведи меня к кому-нибудь из них, – тихо попросила она.

– Хорошо, давай только дождемся пока наш деятельный тип примет все нужные для его успокоения меры.

– Они скоро будут, – входя, удовлетворенно произнес Янош. – Сказали ничего не трогать и никуда не уходить. – Потом он укоризненно посмотрел на Элю, и от его пристального взгляда девушке, как не странно, стало легче.

Он никогда не смотрел на нее как на объект восхищения и любования, ее чуть полненькая фигура, вздернутый слегка курносый нос и далекие от идеала черты лица не пробудили в нем даже детской любви в школе, не говоря уже о глубоком взрослом чувстве. Он бы перфекцеоннистом до мозга костей во многих областях, в том числе и в личной жизни, и обращал внимания только на тех представительниц женского пола, во внешности которых все стремилось к идеалу. Но как не странно Эля была в его жизни константой, в отличии от редко появляющихся красоток, которых рядом с собой он долго не держал. Сейчас, глядя на нее, он переживал, что этот ненормальный несмышленых совсем потеряет связь с реальностью. Во избежание последствий, ребенка нужно было побыстрее найти. Детей он обычно терпел с трудом, но вот Эмиля мог переносить относительно спокойно и для его поисков собирался сделать все возможное.