Текст книги "Горький ветер свободы (СИ)"

Автор книги: Ольга Куно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Как-то раз во время привала, когда с трапезой было покончено, и Берк разливал господам сваренный на огне кофе, Илкер задал Данте следующий вопрос:

– Дон Эльванди, скажи, отчего ты до сих пор не женат?

Я сидела позади Данте, ближе к стенке шатра, и потому не видела выражение его лица, однако голос прозвучал, как и обычно, вежливо, но прохладно.

– А отчего тебя заинтересовал этот вопрос, почтенный Илкер-бей?

– О, прости, если я вторгся в излишне приватную тему, – поспешил покаяться Илкер. – Просто у нас в Арканзии жениться принято рано. Ты же, если не ошибаюсь, в скором времени переступишь за грань третьего десятка?

– Через год, – кивнул Данте.

– Вот мне и стало любопытно, идёт ли речь о неких культурных различиях между нашими странами, – невинно произнёс Илкер.

– Вероятнее всего, именно так, – спокойно подтвердил Данте, отпив немного кофе. – В моей стране мужчины как правило не торопятся связывать себя брачными узами.

Ренцо согласно усмехнулся.

– Мы предпочитаем подольше блюсти свою свободу, – заметил он.

– Воистину различия между нашими культурами огромны, – покачал головой Илкер. – В Арканзии юноша не считается полноценным мужчиной до тех пор, пока не обзаведётся первой женой. И чем больше у человека жён, тем более солидным он является в глазах общества.

– Каким же считается идеальное число жён?

В голосе Данте мне почудилась насмешка.

– Мужчина может позволить себе столько жён, сколько он способен обеспечить, – важно ответил Илкер. – Ограничений в этом отношении нет, всё зависит от его благосостояния. Отчасти именно поэтому число жён – и, конечно же, качество, – является показателем статуса подданного.

Я поморщилась, услышав в данном контексте слово «качество». О жёнах Илкер рассуждал так, словно они являлись коврами или предметами мебели.

– Три жены – это вполне достойная семья для обеспеченного человека, – продолжал распространяться он.

– Вот как, – хмыкнул Данте, переглянувшись с Ренцом. – А сколько жён у тебя, достопочтенный Илкер-бей?

– Четыре, – с гордостью ответствовал тот.

– Четыре. – Данте покачал головой, похоже, молчаливо транслируя, что самому ему такого образа жизни не понять. – Что ж, по-видимому, это признак чрезвычайно высокого статуса в твоей стране.

– Именно так, дон Эльванди, – степенно покивал головой Илкер. – И кроме того, позволь указать тебе на одну ошибку. Ты и твой друг, – вежливый кивок в сторону Ренцо, – говорили о том, что женитьба лишает человека свободы. Позволю себе, на правах человека старшего, отметить, что это вовсе не так. Женитьба не ограничивает свободу мужчины. Самое главное – это правильно воспитывать своих жён и позаботиться о том, чтобы они не позволяли себе лишнего.

– Воспитывать? – уточнил Ренцо. – И как же, например, это делают в Арканзии?

– Строго, – ответил Илкер. – С женщинами непременно следует проявлять строгость, иначе они быстро выходят из-под контроля.

– И всё-таки, не могли бы привести конкретные примеры? – не отставал Ренцо.

– Полагаю, главный пример – это порка, – поморщился Данте.

– Совсем необязательно, – возразил Илкер. – Порка – это крайняя мера, хотя в некоторых случаях и необходимая. Но в большинстве ситуаций можно обойтись другими методами. К примеру, купить по подарку всем своим жёнам и даже наложницам, и только провинившуюся обойти вниманием. Это будет не только неприятно само по себе, но и привлечёт внимание всего гарема. Станет поводов для слухов, перешёптываний, насмешек. Женщины быстро понимают подобные наказания. Что же касается порки, то мне приходилось применять эту меру лишь дважды.

– Лишь дважды? – неспешно повторил Данте.

Ренцо откровенно скривился. Похоже, мои спутники подобного обращения с жёнами не одобряли и даже не считали нужным слишком тщательно это скрывать. Впрочем, Илкер то ли не заметил реакцию своих собеседников, то ли просто не стал подавать виду.

– Дважды, – деловито подтвердил он.

– И в чём же заключалась причина? – осведомился Ренцо. – В супружеской измене?

– Ну что вы! – поморщился Илкер. – За такое у нас не порют. На этот случай в нашей стране предусмотрена смертная казнь. Нет, проступки были хоть и серьёзные, но не настолько постыдные. К примеру, когда у моей самой молодой жены стала слишком часто болеть голова. Пришлось прибегнуть к публичной порке. Удивительно, но головные боли таким образом исцелились. Больше она не отказывала мне ни разу.

– Вижу, ты большой знаток семейной жизни. – Голос Данте прозвучал бесцветно.

– Верно, – охотно согласился Ренцо. – А вот скажи мне, Илкер-бей, меня давно интересовал один вопрос. У нас, если мужчина умирает, его жена остаётся вдовой, наследует часть его имущества и получает право в дальнейшем распоряжаться собственной жизнью и деньгами по своему усмотрению. Но у вас после смерти мужа остаётся целый гарем. И что же происходит с этим гаремом дальше?

Уж не знаю, хотел ли Ренцо разрядить обстановку, подшутить над Илкером или и вправду выяснить ответ на свой вопрос. К слову, действительно любопытный.

– О, это очень сложная и щекотливая тема, – протянул Илкер. – Случаи бывают разные. Многое зависит от порядка наследования в данном конкретном клане. Чаще всего гарем переходит по наследству брату покойного или его старшему сыну.

Ренцо неожиданно развеселился.

– Вот, наверное, сынок обрадуется, – гоготнул он, – когда ему достанется несколько жён, по возрасту годящихся ему в матери.

– Среди жён наверняка найдётся хоть одна молодая, – возразил Илкер. – Кроме того, если отец был богат, то в гареме найдутся не только жёны, но и наложницы. А в наложницах немолодых и некрасивых не держат.

Допив кофе и довольно погладив свой внушительный живот, Илкер поднялся на ноги.

– Я ненадолго оставлю вас, господа, – заявил он. – Простите, нужда. А потом пригляжу немного за своими людьми.

Я кашлянула, прикрыв рот рукой. Ох уж эти южные манеры. И как им только удаётся совмещать такую витиеватость, даже изысканность речей с такой вот беспардонной прямотой? Мог бы и не уточнять, с какой именно целью покидает шатёр.

– Хороший вопрос, – заметил Данте, разворачиваясь к Ренцо. Сейчас его голос звучал веселее и куда как более живо. – Очень уместный. Гарем по наследству… Эти арканзийцы решительно ненормальные.

– Интересно, а что происходит, если близкого родственника мужского пола просто нет? – решил развить тему Ренцо. – Или есть, но у него недостаточно средств, чтобы содержать весь гарем? Как они поступают в таких случаях? А может быть, – в его глазах блеснул азарт от только что родившейся идеи, – может быть, они дают объявление в газету? Ну, а что, – легкомысленно ответил он на красноречивый взгляд Данте, – дают же у нас объявления люди среднего сословия, которые хотят создать семью. Что-нибудь в духе… – Он сомкнул кончики пальцев и задумался. – «Молодой гарем ищет нового мужа».

– Вдовствующий. Молодой вдовствующий гарем, – негромко подсказала я со своего места.

– Точно! – Ренцо довольно потёр руки. Данте усмехнулся. – Итак. «Молодой вдовствующий гарем ищет…»

– Здесь ещё должна идти информация об авторе объявления, – включился в игру Данте. – Должен же тот, кто откликнется, иметь хоть какую-то информацию.

– «Молодой вдовствующий гарем без вредных привычек», – предложила я.

– Так, я должен всё это записать, – решительно заявил Ренцо.

Он извлёк из своей сумки пишущие принадлежности и лист бумаги. Я перебралась поближе. Данте предложил мне кофе, но я отказалась. Тогда он налил ещё себе. Раба к этому моменту успели отпустить, но галлиндийцы, в отличие от Илкера, прекрасно обходились в таких вещах самостоятельно.

– Что там должно идти дальше? – спросил, отрывая перо от бумаги, Ренцо. – Какая информация?

– Обычно бывает про возраст и параметры фигуры, – подумав, ответил Данте.

– От шестнадцати до тридцати двух, – предложила я.

– И 90-60-90, – не стал оригинальничать Данте.

– Причём первые и последние 90 – у разных женщин, – хохотнул Ренцо, с энтузиазмом строча текст.

– А 60 – у всех в совокупности, – брякнул Данте.

– Нет, этого я писать не буду, – возразил Ренцо. – Это слишком нереалистично.

– Как и всё твоё объявление, – не остался в долгу Данте.

– Неважно, – отмахнулся Ренцо. – Я хочу его написать. Итак. Гарем ищет… кого?

Я прищурилась, припоминая подобные объявления в наших газетах.

– Обеспеченного перспективного мужчину для серьёзных отношений, – продиктовала я.

– Отлично! – Ренцо восхищённо заскрипел пером. – Теперь, видимо, должны идти более подробные требования к кандидату. Какие будут предложения? – Он обвёл нас с Данте вопросительным взглядом.

– Сколько там лет гарему? – прищёлкнула пальцами я.

Сама же придумала, сама же запамятовала.

– От шестнадцати до тридцати двух, – сверился с текстом Ренцо.

– Значит, «не старше сорока восьми лет», – предложила я.

– Логично, – кивнул Ренцо. – Если будет слишком старый, скоро придётся строчить новое объявление.

– Холостой, – небрежно подкинул ещё одну идею Данте.

– Это правильно, – согласился Ренцо. – Муж, у которого уже имеется свой гарем, нам не нужен. Эдак между двумя гаремами отношения могут не сложиться, пойдут ссоры, соревнования, может, даже драки.

– Правильно, – подтвердил Данте, – так что пусть будет холостой.

– Либо вдовец, – уточнил Ренцо.

Данте удивлённо посмотрел на товарища.

– Как он может быть вдовцом, если у них в ходу гаремы?

– А вдруг весь гарем умер? – проявил упрямство Ренцо.

– Что, эпидемия? – насмешливо изогнул бровь Данте.

– Несчастный случай, – настаивал Ренцо. – Извержение вулкана.

– Лучше оставь просто «холостой», – посоветовал Данте.

На моих губах постепенно невольно расцвела улыбка, впервые за долгое время. Было неожиданно, забавно и одновременно приятно смотреть, как эти двое просто дурачатся. Правда, Данте и сейчас вёл себя довольно-таки сдержанно, но уже не походил на глыбу льда, как большую часть времени до сих пор.

К тому же сейчас между мной и галлиндийцами нашлась некая точка соприкосновения. Судя по тому удовольствию, с которым Данте и Ренцо подшучивали над арканзийцами, особенно нежных чувств к последним они не испытывали. Я же попросту ненавидела Арканзию и всё, что было с ней связано. Возможно, незаслуженно, но кто бы мог меня в этом упрекнуть?

Стали обсуждать окончательную формулировку. В итоге Ренцо торжественно зачитал нам с листа текст следующего содержания:

Объявление:

Молодой вдовствующий гарем, без вредных привычек, возраст от шестнадцати до тридцати двух, размеры 90-60-90 (причём первые и последние 90 – у разных жён) ищет обеспеченного перспективного мужчину для серьёзных отношений. Не старше сорока восьми лет, холостого, с железными нервами и крепким здоровьем (а то предыдущий долго не продержался). Извращенцам и однолюбам просьба не беспокоиться.

Глава 5

Со времени нашего выезда из Бертана прошло несколько дней. Как мне объяснили Данте с Ренцо, до следующего поселения, Эльварды, оставался приблизительно день пути. А оттуда было уже рукой подать и до Галлиндии. Оба явно ожидали возвращения на родину с нетерпением. Насколько я успела понять, компания арканзийцев вынуждала их постоянно быть начеку, а это рано или поздно утомит кого угодно.

По мере приближения к Эльварде природа становилась всё менее пустынной. Рощи, пусть всё ещё достаточно чахлые, встречались всё чаще. Среди выгоревшей травы тут и там встречались вполне живые цветы, вроде маков и местного аналога одуванчиков с листьями непривычной формы.

Я даже не поняла, откуда они появились, и как им удалось приблизиться так быстро. Кажется, несколько человек стремительно сбежали по горному склону, выскочив из какой-то очередной пещеры. Другие спрыгнули с деревьев, на кронах которых до сих пор прятались. В нас полетели камни и несколько стрел. Телохранитель Илкера почти сразу упал на землю и остался лежать без движения. Другая стрела угодила в бок тому джамалю, на котором ехал Данте. Несчастное животное протяжно застонало, резко опускаясь на передние лапы, и Данте, не успев удержаться, перелетел через его голову. К его горлу тут же приставили нож.

Теперь к нападавшим успело подтянуться несколько человек на джамалях. Видимо, они скрывались немного дальше, так как человека, сидящего верхом, заметить значительно легче, чем пешего. В общей сложности их оказалось около полутора дюжин, что делало попытку сопротивления совершенно бессмысленной. Одеты по-разному, но все в тюрбанах, как и положено в такой местности. Большинство – в чёрном, некоторые, наоборот, в белом, но у всех одежда потрёпана и перепачкана. Причём учитывая специфику пустынной грязи, на чёрном она выделяется сильнее. Все смуглые, загорелые, с арканзийскими чертами лица.

– Я – Альтан из Батура, Освободитель рабов, – торжественно объявил один из тех, что сидели на джамалях, выезжая немного вперёд. – Борец с несправедливостью и несущий возмездие. Тех из вас, кто являются рабами, я провозглашаю отныне свободными людьми. – Он обвёл взглядом Берка, Юркмеза и меня, безошибочно определив в нас рабов по одежде. – Всех же остальных, – его прищуренный взгляд стал крайне недобрым, – мы будем судить по нашему закону.

Нечто в его интонации заставляло предположить, что ничего хорошего по этому закону господам не полагается.

Как я уже говорила, оказывать сопротивление не имело смысла. Да, насколько я могла судить, рабы и не рвались этого делать. Видимо, я всё же не вполне правильно судила до сих пор о рабах-арканзийцах. Как вскоре стало ясно, захватившие нас люди состояли именно из таких рабов – бывших рабов, как они утверждали, – бежавших от своих хозяев либо освобождённых так, как была только что освобождена и я сама. На знак дракона это самоуправство, разумеется, никак не влияло: он по-прежнему извивался на тыльной стороне левой ладони решительно всех членов банды. Назвать эту компанию армией освобождения отчего-то не поворачивался язык.

Нас всех, как рабов, так и хозяев, провели к месту стоянки нападавших. Те, что были на джамалях, ехали в основном спереди, указывая дорогу; пешие, окружив нас, продвигались следом. Вооружены были кто во что горазд: луки, ножи, палки, камни. По земле ступали сравнительно спокойно. Здесь путешествовать пешком было менее опасно, чем в Дезерре: змеи хоть и водились в этих местах, но всё же не в таких количествах; к тому же днём они в основном спали, прячась под камнями, и выползали наружу только ночью.

Думаю, в первую очередь именно по причине ночной опасности лагерь освободителей был окружён всё теми же красными камнями. При этом он был значительно больше, чем пространство, отводившееся для наших привалов. Как-никак здесь находилось куда больше людей. К тем девятнадцати, что совершили нападение, добавилось ещё человек пять-шесть дожидавшихся в лагере, в основном женщины. Сперва я удивилась, как этим людям удалось достать столько охранных камней. Но, припомнив, как один из них склонился над убитым телохранителем, и как он же сейчас принялся добавлять камушки к «ограждению», увеличивая таким образом площадь лагеря, сделала выводы.

Меж тем нас с Берком и Юркмезом приняли вполне тепло, как «братьев и сестру» – по собственному выражению освободителей. Иностранное происхождение «сестры» нисколько их не смущало. Но остальным пришлось хуже. Илкера, надсмотрщика, Данте и Ренцо привязали к деревьям. И вновь иностранное происхождение не сыграло для здешних хозяев никакой роли. К галлиндийцам здесь отнеслись так же, как к уроженцам Арканзии. То одни, то другие освободители принимались прохаживаться мимо пленников, глядя на них с такой ненавистью, которая, казалось, могла разжечь под деревьями костёр. Периодически в сторону привязанных летели плевки и горсти песка. Похоже, эти люди как следует натерпелись в своё время от собственных хозяев, раз так ненавидели теперь всех, кто официально носил статус свободного человека. В своё время я поспешила с выводами, решив, что арканзийские рабы во всём заодно со своими хозяевами. Удивило меня и то, что Берк с Юркмезом практически сразу же присоединились к остальным в издевательстве над пленниками. Удивило, но почти сразу же показалось донельзя закономерным, хоть я и не смогла бы сразу сформулировать, почему.

Сама же я старалась держаться от происходящего подальше. Села на песок, обхватив руками колени, почти так же, как сидела прежде, до нашего с Данте разговора в Бертане. Тихо поблагодарила рабыню, с ободряющей улыбкой принесшую мне еду и флягу с водой. Но взгляд то и дело возвращался к деревьям и привязанным к ним людям.

А потом подошёл Альтан.

– Наступило время казни, – объявил он.

– Казни? – подняла голову я. – Я думала, будет суд?

– Наш суд краток, – недобро усмехнулся Альтан. – Все рабовладельцы приговариваются к смерти, и приговор обжалованию не принадлежит.

– Мой хозяин – галлиндиец, – заметила я. Впервые я назвала Данте «хозяином», не чувствуя при этом прилива всепоглощающей злости. – Он вёл себя со мной корректно. Ничем не обидел. Заботился.

– Давно он тебя купил? – проницательно спросил Альтан.

– Неделю назад, – призналась я. – Чуть больше.

– Он просто не успел проявить свою сущность, – скривил губы Освободитель. – К тому же нам всё равно, как именно рабовладельцы обращаются с рабами. Достаточно того, что они считают себя вправе владеть другими людьми.

Видя, что спорить с Альтаном совершенно бесполезно, я сменила тактику.

– Из этих четверых только двое – рабовладельцы. Один из арканзийцев – надсмотрщик. Один из галлиндийцев просто сопровождает своего товарища.

– Мне это известно, – откликнулся Альтан. Видимо, успел переговорить с рабами Илкера. – Надсмотрщик – это ещё хуже, чем рабовладелец. А оба галлиндийца без сомнения заодно. Но ты права в одном. Арканзийские пленники действительно интересуют нас куда больше. Наши основные претензии – именно к ним.

– Значит?..

Боги, а почему меня так волнует судьба Данте и Ренцо? Не так ли давно я ненавидела их обоих? Не так ли давно желала только одного – оказаться как можно дальше от них, если понадобится, то даже на том свете? Зачем же теперь я рискую расположением Альтана, выгораживая чужих мне людей?

И тем не менее ответ Освободителя заставил моё сердце сжаться.

– Значит, арканзийцев мы казним сегодня. А галлиндийцев оставим на завтра. Пускай проживут ещё одну ночь. А нам и завтра понадобится развлечение. Жизнь в пустыне нелегка. Людям необходимо выпускать пар.

Альтан зашагал дальше, уведомляя соратников о сегодняшних и завтрашних планах. В итоге все собрались в подобие очереди напротив тех деревьев, к которым были привязаны Илкер и надсмотрщик. Каждый из рабов держал камень, некоторые сразу два, в обеих руках. Среди собравшихся были и Берк с Юркмезом.

– Хочешь принять участие в побиении камнями? – спросил меня кто-то из рабов?

Я покачала головой.

Я старалась не смотреть, но то и дело поворачивала голову в сторону деревьев и разъярённой толпы. Я старалась не слушать, но даже заложи я уши, крики всё равно достигли бы моего сознания. Казнь длилась долго. По-моему, бывшие рабы специально кидали камни так, чтобы не сразу задеть жизненно важные органы. Я успела обратить внимание и на их лица – перекошенные от ненависти. Броски сопровождались злобным «Так тебе!», причём иногда это были выкрики, а иногда, едва слышный шёпот. Женщины бросали камни не менее, а то и более, ожесточённо, чем мужчины.

Наконец, всё было кончено. Сначала стихли вопли пленных. Потом, постепенно, сошёл на нет шум толпы.

Я сидела в стороне, обхватив руками колени, и моё тело била дрожь.

Трупы так и оставили привязанными к деревьям в окружении горок камней. Освободители, как ни в чём не бывало, стали возвращаться к своим делам.

– Идём, мы устраиваем торжественную трапезу! – гостеприимно протянул мне руку какой-то мужчина.

Руку, каких-то пару минут назад кидавшую камни в живых людей. На ней даже оставалась пыль с этих камней, он не счёл нужным её стряхнуть.

– Торжественную трапезу? – бесцветным голосом переспросила я. – В честь чего? В честь казни?

Я всё-таки пересилила себя и подала ему руку. Он помог мне подняться на ноги.

– И это тоже, – ответил мужчина. – Но главным образом в честь свободы. Мы празднуем её каждый вечер. Наша жизнь непроста, – посерьёзнев, объяснил он. – Мы живём в тяжёлых условиях, держимся подальше от городов, перебираемся по пустыне с места на место, благо наперечёт знаем все здешние источники воды и колодцы. И не знаем, как долго это продлится. Так что каждый новый день свободы для нас – это праздник.

Бывшие рабы и правда стали праздновать. Если, пили, шумно переговаривались, потом кто-то даже начал петь. Вскоре к нему присоединились ещё пара голосов.

– А что теперь будет с нами? – спросила я у Альтана, когда подвернулся удобный момент.

– Вы теперь свободные люди, – торжественно ответил тот. – Так что вправе поступать, как захотите. Можете остаться с нами. А можете уйти в жилые места. Один городок находится не так далеко отсюда. Но только должен предупредить: раба, путешествующего в одиночку, поджидают крупные неприятности. Однако если захочешь рискнуть, это твоё право.

Я кивнула, осмысливая информацию.

– Что же ты выберешь? – полюбопытствовал Альтан.

На этот счёт у меня не было ни малейших сомнений. С окружавшими людьми у меня точно не было ничего общего.

– Я отправлюсь в город, – ответила я. – Хочу попытаться вернуться на родину. Знаю, что это рискованно, но моя цель стоит того.

– Понимаю, – кивнул Альтан, принимая мой ответ.

– Однако, – продолжила я, – с твоего позволения, я бы хотела остаться здесь до утра. Путешествовать ночью слишком опасно. К тому же я хочу посмотреть на завтрашнюю казнь.

И вновь Альтан принял моё решение.

– Конечно. Тебе помогут здесь устроиться. А завтра мы отдадим тебе твоего джамаля и обеспечим всем необходимым, чтобы добраться до Эльварды.

– Благодарю тебя, – кивнула я.

Мой взгляд скользнул в сторону пленников, которым как раз поднесли воды. Сделавшие это рабы показательно плюнули в чарку. Галлиндийцы от воды отказались. И тогда я окончательно решилась.

Пили бывшие рабы не только воду. Когда наступила наиболее торжественная часть вечера, они пустили по кругу фляги, наполненные другим напитком. Как мне объяснили, это была настойка из плодов какого-то росшего в здешних местах кактуса. Не так чтобы очень вкусная, зато прекрасно дурманящая голову. Эти люди действительно проживали каждый свой день, как последний. И старались брать от жизни всё. Кроме того, родившиеся и выросшие в статусе рабов, за которых всё решает хозяин, они не умели как следует планировать наперёд. Жить сегодняшним днём было для них наиболее естественным состоянием.

Я пить здешнюю дурь не стала. Ненавижу, когда что-то дурманит мне голову, а сейчас для этого тем более было не время.

Что ж, как говорится, трезвый пьяного не поймёт. Настойка стала действовать очень быстро. Уровень веселья среди окружающих резко повысился; координация движений существенно ухудшилась. Несколько пар начали целоваться почти на самом виду, а вскоре поцелуи переросли в более откровенные ласки. Среди этих парочек я с облегчением заметила и Юркмеза. Признаться, я опасалась, что сейчас, когда ни Данте, ни Илкер не могли его остановить, он попытается закончить начатое несколько дней назад и снова станет меня преследовать. Существовали хорошие шансы, что здешние хозяева всё же встанут на мою сторону, но стопроцентной уверенности у меня не было.

Постепенно освободители стали укладываться на траву. Одни спали, другие неподвижно лежали с открытыми глазами, устремлёнными в одну точку, и время от времени начинали громко хохотать. Затем снова застывали. На внешние раздражители они не реагировали. Я проверила это, подойдя к нескольким из них и проведя рукой прямо у них над глазами. Потом взяла флягу с водой и направилась к галлиндийцам.

Деревья, к которым их привязали, росли на расстоянии всего пары ярдов одно от другого. Я подошла к Данте и молча поднесла ему воду. Он открыл рот, и я наклонила флягу так, чтобы он смог напиться. Данте не останавливался долго, почти захлёбывался – тогда я осторожно отодвигала флягу, останавливая течение воды, – и снова продолжал пить. Обходиться без питья в пустыне – мучительная вещь.

– Спасибо, – выдохнул он наконец, когда воды в крупной фляге осталось не больше половины.

Я перешла к Ренцо, напоила и его, параллельно оглядывая лагерь. Если кто-то и бодрствует, то ничего совсем уж крамольного в том, что я решила напоить пленников, не увидит.

– Спасибо, Сандра, – сказал Ренцо, устало прикрывая глаза. – Вот мы и поменялись местами.

Я в последний раз огляделась, лишний раз убеждаясь в том, что за нами никто не наблюдает, а уж услышать разговор не сможет точно.

– У меня есть к тебе деловое предложение, – заявила я, опираясь рукой о дерево, к которому был привязан Данте. Он взглядом показал, что внимательно слушает. – Я помогаю вам бежать и ухожу вместе с вами. А ты, – я пристально посмотрела ему в глаза и с нажимом продолжила, – отпускаешь меня на все четыре стороны в тот момент, когда я этого захочу.

– Договорились, – не раздумывая, согласился он.

Больше не задерживаясь, я вернулась в центр лагеря. Похоже, все спят. Что ж, риск, конечно, есть, но тут уж либо рисковать, либо бездействовать. Раздобыть нож оказалось легко. Найти, где освободители сложили оружие и личные вещи галлиндийцев, тоже. Я то и дело озиралась, а в остальное время напряжённо вслушивалась в окружающую тишину. Пока всё было спокойно. Меня никто не окликнул и не попытался остановить. И тогда я решилась на наиболее рискованный шаг. Наиболее рискованный, потому что он был самым шумным и самым заметным. Спасало лишь то, что животных разместили в стороне от людей, и мои действия частично скрывали деревья. Я принялась седлать трёх джамалей. Тех, на которых до сих пор ехали Ренцо, я и Илкер. За время нашего путешествия я научилась как распознавать, так и правильно сними обращаться. Поэтому сейчас действовала быстро. Когда я закончила, и джамали были оседланы, у меня вдруг возникла ещё одна идея. Присев возле остальных сёдел, я стала методично перерезать подпругу. Теперь, даже если бывшие рабы проснутся, и за нами организуют погоню, они не смогут преследовать нас верхом. На то, чтобы починить сёдла, понадобится время. А путешествовать пешком в ночное время слишком опасно. Да и не догонят нас пешие.

Я готовила побег, а в голове крутилась мысль: «Что ты творишь?!». Нет, сомнений не было, я приняла окончательное решение и, как ни странно, была совершенно уверена в его правильности. Я не сомневалась, скорее, удивлялась самой себе. Ещё совсем недавно единственным, чего я хотела, была свобода. И раз полноценная свобода с избавлением от клейма в виде дракона невозможна, я хотела хотя бы избавиться от хозяина. От необходимости подчиняться. Пусть даже для этого мне надо было умереть. И вот, казалось бы, что может быть лучше? Я встретила единомышленников, меня освободили, я не должна выполнять ничьих приказов, не являюсь ничьей вещью. Быть может, по закону Арканзии всё и не так, но какое мне дело до её законов? Казалось бы, все желания исполнены. Радуйся и воспользуйся появившимся шансом. А я вместо этого ставлю под угрозу свою жизнь и свободу. Зачем? Чтобы спасти от смерти тех, кого до недавнего времени считала своими злейшими врагами? И что изменило моё отношение? Ночная переписка при помощи глупой студенческой «птички»? Или не менее глупое объявление о вдовствующем гареме?

Разобравшись с джамалями, я в последний раз обошла лагерь. Присмотрелась к лежащим на земле людям, прислушалась к их дыханию. Вроде бы спят. Насколько чутко, не знаю. Наверное, под действием настойки сон бывает глубокий, но кто его знает, как долго продолжается это действие; к тому же оставалась вероятность, что кто-то эту настойку не пил.

Решившись, я быстро вернулась к галлиндийцам и перепилила при помощи ножа связывавшие их верёвки. Верёвки оказались прочными, толстыми, и на это занятие ушло больше времени, чем я предполагала. Молча указала мужчинам в сторону джамалей, а сама быстро прихватила пару фляг с водой, после чего тоже метнулась к животным. Данте придержал моего джамаля, пока я садилась. Ренцо с трудом удержался седле, когда его джамаль неспешно поднялся на ноги.

– Руки затекли от этих чёртовых верёвок, – тихо покаялся он.

– Да, я знаю, – многозначительно подтвердила я и посмотрела на Данте.

Мне было интересно, увижу я в его взгляде хотя бы намёк на чувство вины. Или исключительно уверенность в собственной правоте, как тогда, во время разговора в башне?

Как ни странно, увидела. А может быть, мне показалось. Свет луны, пускай и полной, слишком обманчив. Так или иначе, Данте на секунду сжал мою руку, прежде чем оседлать собственного джамаля.

– Спасибо, Сандра, – негромко сказал он. – Обещаю, я не останусь в долгу.

Ответить я не успела.

– Где? Куда? – громко спросил кто-то спросонья.

Ещё несколько человек зашевелились, просыпаясь.

Мы погнали джамалей прочь, заставляя их двигаться максимально быстро. К счастью, это были не обычные верблюды, и скорость они развивали более высокую. Луна же указывала нам направление, в котором следовало двигаться, и освещала наш путь. И даже когда она уступила место красному диску поднявшегося из-за гор солнца, мы не остановились, торопясь как можно скорее преодолеть расстояние, отделявшее нас от Эльварды.

Мы немного беспокоились о том, чтобы не заблудиться. Мои спутники никогда прежде не путешествовали по этому маршруту, и о направлении знали лишь по разговорам с арканзийцами. Однако около полудня у нас нашлись провожатые. Было самое жаркое и потому самое тяжёлое время. Поэтому, увидев впереди большой отряд, я сперва подумала, уж не начались ли у меня галлюцинации. Вода у нас пока ещё оставалась, но мы её тщательно экономили. Вторым на очереди оказался страх: что, если мы столкнулись с очередной компанией «освободителей». Но эту мысль я отмела очень быстро. Ехавшие нам навстречу люди были одеты в военную форму и хорошо вооружены. Не знаю, повод ли это для радости, но речь точно не идёт о беглых рабах.

Прежде, чем мы успели поравняться с отрядом, командир сделал своим людям знак остановиться, а сам, напротив, выехал нам навстречу.

– Дон Данте Эльванди? – спросил он, безошибочно обратившись к Данте.

– Разве мы знакомы? – нахмурился тот.

– Нет, но мы как раз ехали вам на помощь, – откликнулся командир.

Меж тем ещё один человек выехал ближе к нам. Он, в отличие от остальных, не носил военную форму, при этом одежда выдавала в нём человека весьма богатого.

– Дон Эльванди! – горячо воскликнул он. – Как же я рад видеть тебя в добром здравии!