Текст книги "Рассказы (СИ)"

Автор книги: Ольга Кай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Небо над Киевом

Дождь лил так, словно кто-то на небесах опрокинул огромный чан с водой. Мутные серые потоки бежали по широким асфальтным дорогам, по мощенным булыжниками улицам, смывая мелкий мусор, кружа в водоворотах смятые пластиковые стаканчики, окурки… Ливень словно пытался смыть грязь, накопившуюся за годы – и с потемневших мостовых, и с хмурых фасадов, и с застывших лиц памятников. Шум воды поглотил все звуки, но вот капли стали падать реже, реже… И наступила тишина.

Небо раскрылось над древним городом – высокое, яркое, свежее. Вот только люди попрятались от непогоды, а редкие прохожие внимательно смотрели под ноги, чтобы не ступить ненароком в лужу, и любоваться этим небом было некому.

Почти некому.

По старинной брусчатке Андреевского спуска шел парень – невысокий, русоволосый, в немодном сером плаще. Самый обыкновенный парень.

На плече у него сидела сова.

Тоже самая обыкновенная – маленькая, серая, с ожерельем черных перьев на груди.

Вид у птицы был недовольный и какой-то неряшливый – то ли из-за дождя, то ли потрепали в птичьей драке.

Встречные прохожие не обращали внимания на человека с совой – мало ли таких ходит по улицам древнего города?

На Андреевском спуске не было ни продавцов, ни покупателей – все попрятались от непогоды. Даже палатки разобрали и унесли. Унылые домики смотрели темными окнами. Первые этажи стыдливо прижимались к земле – им было неудобно за свой обшарпанный вид, непонятные надписи черной краской поверх облупившейся штукатурки, расшатанные двери. Человек с совой словно почувствовал их смущение и опустил глаза. Под ногами разноцветными клочками мелькал не смытый водой мусор, но мусору стыдно не было, и он преспокойно лежал на дороге, цепляясь за щели между старых плит.

Сова тихонько свистнула, заставив хозяина удивленно поднять голову.

На глухой кирпичной стене дома кто-то нарисовал небо, а в нем – яркие планеты, и два силуэта у телескопа. Рисунок надолго приковал к себе взгляд человека с птицей на плече. Парень улыбнулся, а сова довольно сощурилась. Но когда ей показалось, что хозяин уж слишком долго стоит на месте, она легонько тронула клювом его ухо, призывая продолжать путь.

Вечерело. Под конец рабочего дня на улицах вновь стало людно. Но почему-то никто не обращал внимания на птицу, которая то и дело слетала с плеча своего хозяина, делала небольшие круги и вновь возвращалась. Иногда она задерживалась возле кого-нибудь. Мальчик, которого вел за руку седой дедушка, едва не открыл рот от удивления, когда увидел вдруг над головой серую птицу с черным ободком на шее. Сова тихонечко ухнула и улетела, задев щеку мальчишки крылом. Немного посидела на спинке мокрой лавочки, возле которой разговаривали две девушки, и вернулась к хозяину.

– Нашла что-нибудь? – спросил ее парень.

Птица повернула голову, уставившись немигающим взглядом на пожилую женщину, сидящую у каменного крыльца. Сова сомневалась, стоит ли покидать плечо.

– Не надо, – посоветовал ей хозяин. – У нее уже не осталось сил, чтобы помнить что-то, кроме собственных горестей.

В это время его внимание привлекли двое солидного вида мужчин. Прислушавшись к их разговору, парень оживился:

– Историки? Кажется, нам повезло!

Птица сорвалась с плеча, но, не долетев до спорящих, фыркнула и, изменив направление, полетела над компанией из пятерых студентов. Три девушки и двое парней шли по улице довольно быстро, что не мешало им увлеченно беседовать. Сова провела их немного и, сделав круг над головами, так никем не замеченная, вернулась. Вполне довольная. Ее хозяин улыбнулся, глядя в спины ребят.

– До праздников мы все-таки дотянем, – пробормотал он.

* * *

Восьмого мая, как и за день до того, и за два, и всю последнюю неделю человек с совой ходил по аллее вдоль выставки военной техники, мимо скрестивших дула танков у подножия «Родины-Матери», мимо крыльца музея. Ждал.

Людей было мало, но серая сова казалась довольной. Она потяжелела, ее перья поблескивали на ярком солнце.

– И чему ты радуешься? – в ответ на уханье птицы ее хозяин вздохнул. – С каждым годом их все меньше и меньше…

Но птица в этот раз была настроена оптимистически. Она легкомысленно взмахнула крыльями и взлетела, завидев неподалеку людей: муж с женой и их дочурка лет восьми спустились по широкой каменной лестнице. Ребенок побежал к разрисованным цветами танкам, родители отстали и беседовали о своем.

Девчонке не составило труда забраться на гусеницу, и она, пользуясь тем, что папа с мамой отвлеклись, непременно залезла бы выше, но в этот миг вдруг увидела серую сову, которая сидела на башне танка и смотрела вниз большими круглыми глазами.

– Ой! – девочка испуганно отшатнулась и едва не упала. В последний момент ее придержал за руку неизвестно откуда взявшийся парень.

– Осторожней, – посоветовал он. – Сову не бойся. Она не обидит.

– Это твоя сова? – удивилась девочка. – Я не знала, что совы летают днем. Я думала, днем они спят.

Малышка оглянулась на родителей – те о чем-то спорили – и полезла выше. Устроилась рядом с совой на башне, свесила обутые в яркие кроссовки ноги.

– Тебя как зовут? – спросила она у птицы. – Я – Маша, а ты?

– Она не разговаривает, – негромко сообщил парень, тогда девочка обратилась с вопросом к нему.

– Как ее зовут?

Ответить оказалось затруднительно. К счастью, Маша не настаивала – ее уже интересовало другое:

– А зачем вы тут гуляете?

– Просто гуляем.

– А мы пришли, чтобы на танки посмотреть! На самолеты всякие, машины, пушки. Там их много-много! Видел?

– Видел.

– Понравилось?

Парень пожал плечами, снова не находя ответа. Девочка понимающе вздохнула:

– Ну, конечно, ведь взрослым нельзя на пушки и машины залазить. А просто смотреть – это скучно…

– Наверное, ты права.

Парень ловко забрался на танк и сел рядом с девчонкой. Прищурился – то ли от солнца, то ли от ударившего в лицо ветра. Внизу блестел под лучами Днепр, за ним – зелень парков и этажи новостроек. А наверху, накрывая город ярким куполом – небо. Голубое-голубое. И облака в нем – белые-белые, такие, что смотреть на них больно.

– Красиво, – прошептал парень, забыв, что не один.

– Ага, – согласилась девочка. Оглянулась в сторону музея. – Как думаешь, там открыто?

– Да.

Маша вздохнула.

– Там хотя бы интересно?

Ее собеседник повернулся, посмотрел пристально на покрытое веснушками детское лицо.

– Наверное, тебе лучше прийти сюда в другой раз.

– Почему?

– Потому что… Знаешь, в любой музей надо идти тогда, когда тебе самой этого хочется. Иначе будет неинтересно.

Машины родители продолжали о чем-то спорить. Сова расправила крылья и полетела к ним, сделала круг над головами, а после заметила еще нескольких человек, медленно выходящих из притененной галереи, сейчас немного похожей на пещеру. Под высоким сводом угадывались очертания темных бронзовых фигур, долетали звуки военного марша.

– Куда это она? – спросила девочка.

Ее собеседник помешкал с ответом, и в это время родители вдруг вспомнили о дочери.

– Маша! – закричала мама, – А-ну слезь сейчас же!

– Слазь, живо! – поддержал отец.

– Ну вот, – девочка раздосадовано вздохнула. – Теперь ругаться будут. Ладно… Пока!

Она спрыгнула на землю и пошла к родителям, уже не слыша сказанного в спину: "До свидания".

* * *

Осень, как это часто случается, пришла внезапно. Листья пожелтели едва ли не за ночь, несколько дней покрасовались золотым убранством и опали, сбитые порывами холодного ветра и монотонными струями проливного дождя. Погода стояла пасмурная. Солнце иногда пробивалось из-за туч, его лучи не грели, но становилось немножечко веселей.

В один из таких дней возле музея Великой Отечественной появилась пестрая ватага школьников во главе с двумя учителями. Среди ребят была и Маша. В музей ей не хотелось, но если уж ради экскурсии отменили уроки – пришлось идти.

Увидев разрисованные танки, ребята бросились к ним с радостным визгом и в мгновение ока облепили обе громады от гусениц и до башни. Учителя даже не пытались возражать – знали, что никто не послушает. Маша тоже собиралась залезть на танк, но вдруг заметила рядом, на каменном бортике, ссутулившуюся фигуру. На плече человека, нахохлив растрепанные перышки, сидела сова.

Девочка подошла ближе.

– Привет!

Незнакомец обернулся.

– Привет, Маша.

– Ой, ты меня вспомнил! – обрадовалась девочка. И, наклонившись, заглянула в круглые глаза птицы. – Привет! Как ты?

Сова болезненно сощурилась и уж совсем по-человечески вздохнула.

– У нее плохое настроение, – неловко объяснил парень и добавил тихо, словно сам себе: – Похоже, мы не протянем до следующего года.

– Почему? – удивилась девочка. – Новый Год совсем скоро! Осталось всего два месяца. Даже меньше!

– Не до Нового Года, – странный человек поднял голову, взгляд его скользнул по ребятне и поднялся к небу. Там, наверху, клочьями плыли сине-серые тучи, а из прорех то и дело вырывались золотистые ленты солнечных лучей. – Наш год начинается девятого мая. В День Победы. В это время в людях оживает память, – он погладил сову по растрепанным перьям. – Ненадолго, правда. Здесь помнят только последнюю войну. Иногда… иногда вспоминают что-то еще. Но редко. Все эти фестивали, народные гуляния в национальной одежде… Там только и осталось, что одежда. Потому что теперь модно. Но это не память. Это… крохи. А такому городу для жизни нужно больше, намного больше. Не будет памяти – не будет и…

Он неожиданно обернулся:

– Скажи, Маша, ты знаешь, что у каждого города есть душа?

– Нет, – растерянно покачала головой девочка. Она мало что поняла из слов странного незнакомца и хотела не слушать непонятные рассуждения, а чтобы ей разрешили погладить птицу. Без спросу она боялась.

– У каждого города душа своя, непохожая ни на одну другую. У каждого города, в котором жива память. Но память стирается… разваливается, перестраивается. Сколько памяти хранят в себе стены старинных домов? А их все меньше и меньше… И людей все меньше, тех, кто живет со знанием того, что было. В крови. В душе… Кому не надо вспоминать. Один раз в год. Или два. Сверяясь с календарем.

Солнце спряталось за тучу и тут же снова вынырнуло. Горизонт темнел. Маша уже жалела, что подошла. Птица показалась ей больной, а родители говорили, что таких трогать нельзя – можно подхватить заразу. Девочка собиралась попрощаться, но неожиданно парень в сером плаще спросил:

– Эти женщины – ваши учителя?

– Да.

– Ей понравились, – он посмотрел на сову. – Полетишь? Нет? Ну, пойдем. Постоим рядом. Погреемся…

Тучи сомкнулись, окончательно спрятав солнце, заморосил дождь. Школьников построили парами и завели в музей. А человек с совой еще долго стоял, не двигаясь, под холодными каплями, щурясь, смотрел в серое-серое небо. Потом оглянулся через плечо на приоткрытую дверь. Можно зайти внутрь. Вахтер еще ни разу его не остановил. Можно ходить по долгим залам или попросту греться в кресле музейного смотрителя. Можно…

Но это ничего не изменит. Память должна жить в людях, а не в музеях.

Влажная пелена окутывала город, древний город, забывающий себя, прятала и убаюкивала монотонным шелестом воды. Человек с совой медленно шел по гранитным плитам, не торопясь спрятаться от дождя. Галерея под каменным сводом встретила полутьмой. Сегодня здесь не слышно военной музыки, как в дни праздников. Тихо, безлюдно. Дождь смыкается за спиной, отгораживая от всего внешнего мира. И начинается путь. Шаг за шагом. Шаг за шагом.

И почему у всех памятников безымянным героям такие знакомые лица? И ведь не вспомнишь, как, когда… Только земля помнит. И небо над Киевом. Пока еще помнит.

Люди – мужчины и женщины. Старики и дети. Братья и сестры. Фигуры, застывшие на одно долгое мгновение. Не бронзовые – живые.

Замерший воздух, потерявшиеся звуки.

Человек с совой остановился.

И поклонился Матери.

Одиночество

Жизнь – странная штука.

Бывает ведь, что приходишь домой, и встречают тебя заботливым щебетом, запахом гречневого супа и тушеного мяса. Гудит стиралка, и кошка трется об ноги… Тепло, привычно. А только отчего-то и сегодня, и вчера, и уже много-много дней хочется подольше задержаться на работе. В унылой комнатушке, заваленной обрезками дерева и плотницким инструментом, где негромко играет радио, да заглядывает изредка в дверь сторож дядя Ваня: странный старик, как болтают, бывший учитель истории.

А дома… дома. Казалось бы, чего не хватает для жизни? Любящая жена, квартира большая – ремонт бы только. Компьютер. Новый. В отдельной комнате. Стеллажи с книгами – и доставшимися от родителей, и купленными недавно, уже на собственный вкус. И почти все прочитанные. В строгом ряду корешков зияет пробел – одной не хватает. Жена взяла почитать. Месяц как.

Кричит телевизор – и на кухне, и в комнате. Светик рассорилась с Ленчиком, Ленчик кинула Толика. Потом новости – опять на полную громкость. Потом жена. Щебечет. И снова про Ленчика, про Светика… Про пользу проращенной пшеницы и катастрофический вред для организма неправильно сваренной картошки. Про нового мужа подруги и собачку соседа. А книжка… нескучная вроде, уже месяц как лежит, и закладка – все там же, на пятой странице. Хоть бы еще немного, тогда, может, можно будет поговорить о книжке, а не о тех игрушках, в которые жена играет на новом компьютере.

Странная штука – жизнь. Все вроде есть, а кажется…

Отгородившись наушниками от этого щебета, снова спрятаться в игрушку и, ближе к утру, засыпая, думать о том, что из тех, кто лежит рядом на кровати, пожалуй, кошка понимает тебя лучше. Вот только… не поговоришь с ней. И вовсе не потому, что коты не думают о высоком и не читают книг – кто знает, чем они занимаются дома в отсутствие хозяев? Просто… говорить не умеют. И к лучшему, наверное. А вдруг, научившись, наша Мурка тоже делилась бы новостями про Светика и Ленчика? Нет, лучше уж так. Работа, компьютер. И это странное, щемящее чувство при взгляде на заполненные книгами полки… Нет, с ними тоже не поговорить. И о них. Не с кем. А может?.. Наверное, стоит уговорить жену подключить интернет. Говорят, там, в интернете, тоже есть люди.

Радуга для Тоськи

Там, где сейчас Южные Ворота города, въезд со стороны Запорожья, раньше холмы зеленели тополиными рощами. Здесь и теперь много зелени, но меж верхушек деревьев тянутся к небу высотки, а через широкие балки лентой бежит железная дорога, и ранним утром далеко слышен гудок проходящего поезда.

Возвышается над застроенной гаражами балкой серая девятиэтажка. Зияют окна пустотами, навевая тоску. Люди приходят сюда разные. Бездомные ищут приюта в заброшенном здании, но надолго не задерживаются. Приходят любители острых ощущений, разрисовывают голые стены комнат, бродят пустыми коридорами, но уходят и не возвращаются больше. Многих отпугивают стаи диких собак, что прячутся на нижних этажах. Крысы отсюда давно ушли, и кошки тоже. Кроме одной.

Черно-белая Тоська сидит на куцем балкончике пятого этажа и неподвижно смотрит, как темнеет небо, и манящими светлячками загораются окна домов, где живут люди. Отблески чужой жизни отражаются в кошачьих глазах, и Тоська щурится. Позади нее темнота. Вокруг – темнота. И только пятна на кошачьей шерсти белеют, не привлекая внимания: за прошедший год Тоська хорошо научилась прятаться.

Иногда ей видится знакомый силуэт на дорожке у дома. Тогда Тоська настораживается, подается вперед, уткнувшись мордочкой в прутья балконной решетки.

– Мя-я-а?

Но наваждение проходит, и кошка, встряхнувшись, принимается умываться, вылизывать лапы, хвост, а потом снова смотрит, щурясь, во мглу, пока не погаснут в чужих окнах последние светлячки.

Она еще помнит, как сидела на этом балкончике, глядя на вечную суету людей, собак, уличных котов. Иногда ей думалось, каково это: прогуляться по траве там, внизу? Но Тоська всегда была домашней кошкой, ей и здесь было хорошо, с ее людьми. Тоська наблюдала за играми детей, снисходительно принимая их ласку, терлась о ноги хозяев и спала на их кровати, свернувшись калачиком на одеяле и слушая, как люди дышат во сне, иногда вторя им тихим урчанием.

С тех пор изменилось многое.

Изменился вид с балкона: не стало одной высотки и приземистого здания школы. Как это случилось – Тоська не видела. Почуяв неладное, она разбудила хозяев громким мяуканьем, а потом от страха забилась в угол под кроватью. Люди суетились, кричали, бегали по квартире, а потом ушли. Когда – Тоська не заметила, слишком была напугана. Но, выбравшись из укрытия, поняла, что осталась одна.

Ее часто оставляли в одиночестве, Тоське это не нравилось, но приходилось мириться. Однако теперь кошке стало так неуютно без людей, что она вернулась под кровать и просидела там до вечера. В открытую форточку доносился многоголосый шум и рокот вертолетов. Вечером шум не смолк, но кошку беспокоила тишина рядом, за стенами квартиры, за дверью, в которую вышли ее люди. И потому Тоська все-таки вылезла и запрыгнула на подоконник.

Она наблюдала и ждала. Весь вечер. Всю ночь и следующий день. И еще один день. И, когда увидела, что жители возвращаются в дом, успокоилась и принялась умываться: все-таки уважающая себя кошка не может встретить хозяев неумытой.

Голоса перекликались в коридоре, за стенами, доносился торопливый топот. Люди уходили, забрав необходимое. Но Тоськины хозяева так и не пришли.

Наверное, им не за чем было возвращаться.

Кошка провожала чужих людей взглядом. Голоса стихли, у дома осталось лишь несколько человек – незнакомых, не виденных раньше, с серьезными лицами, в одинаковой одежде.

– Мя-я-а? – спросила кошка у наползающего вечера.

Вечер ей не ответил.

С тех пор почти год прошел.

Позади остался тот день, когда Тоська впервые выбралась из квартиры в поисках еды. И когда впервые убегала от стаи бродячих псов, прячась в опустевших, но знакомых стенах. И когда чужие – не ее – люди пришли в квартиру, раскидали вещи, забрав все, что приглянулось. И когда, вернувшись с очередной вылазки, кошка долго не могла войти в провонявшую дымом квартиру, но прошло время – и она снова сидела на знакомом балконе, а после скручивалась в клубочек на уголке одеяла, который, казалось, сохранил еще слабый-слабый запах живших здесь людей.

Дом совсем забросили. Изредка заходили чужие. Кто-то крался осторожно, щелкая затвором фотоаппарата в пустом коридоре. Кто-то кричал и ругался. Однажды группка парней пела песни под гитару. Но это редко. Чаще дом стоял пустой и безмолвный. Обваливались перекрытия между блоками, бездомные растащили на обогрев остатки мебели и тряпья.

А Тоська все сидела на балконе. Черно-белый пушистый комочек на фоне безжизненных стен.

С началом учебного года ближайшая, уцелевшая после оползня, школа снова открылась. Коты со всей округи сбегались к черному ходу школьной столовой за угощением. Тоська тоже бегала и пообтрепалась в драках с более опытными уличными котами. Первые заморозки пересидела у теплотрассы. А когда стало совсем холодно – там и ночевала. Но каждый день возвращалась в пустой дом, в квартиру на пятом этаже, садилась на узеньком балконе и, всматриваясь в силуэты проходящих людей, вслушиваясь в шаги и голоса, тихо спрашивала:

– Мя-я-а?

Зима была невыносимо долгой. Тоська чудом дотянула до оттепели, но отощала и ослабла так, что покачивалась на ходу. Ее пушистая шубка из черно-белой стала грязно-серой. Теперь бездомные коты, на которых она раньше, сытая и пригретая, поглядывала из окна со смесью любопытства и снисхождения, выглядели гораздо опрятней и чище, чем бывшая домашняя любимица. Но дикие коты жили в теплых подвалах, где можно было ловить мышей, или поблизости от рынка, где всегда найдется, чем поживиться. А Тоська все боялась уйти далеко от дома: вдруг как раз в это время за ней вернутся?

Говорят, что кошки привязываются не к людям, а к месту. Неправда это: кошки привязываются к тем, кого любят. Но Тоська, забытая в суматохе спешных сборов, долго не могла выйти из запертой квартиры. А после было поздно: столько чужих побывало под стенами дома, что найти своих людей кошка уже не смогла.

Луна поднимается над горизонтом и блекнет, прячется. Наступает утро, потом – день. Солнце уходит за тучи, небо срывается мелким дождем. Аромат весны смешивается с запахом прибитой пыли. Где-то внизу, мимо зеленых газонов, через мелкие лужи идут дети. Они громко разговаривают, веселятся. Девочка в ярко-розовой куртке с капюшоном раскрывает зонт…

Такой знакомый зонтик.

Тоськин хвост настороженно вздрагивает.

– Мя-я-а?

Девочка не слышит. Но ее звонкий смех поднимается вверх, отражаясь от стен, словно эхо колокольчика. Тоське знаком этот смех.

– Мя-я-а?

Кошка переступает мягкими лапками, а потом, крутнувшись на месте, бежит в коридор, по лестнице – вниз. Вперед, перепрыгивая через осколки и мусор.

Дождь шуршит молодой листвой, по лужам расходятся круги. Кошка сидит у бордюра, красиво уложив хвост. Ждет. Дети подходят ближе. И эта девочка с ярким зонтом – вот сейчас заметит, вспомнит!

Громкие голоса и пестрые курточки… Тоська устало щурится.

– Тоська! Тосенька, ты? Киса, хорошая, где ж ты была? Тоська!..

– Мррр…

Кошка приподнимает мордочку, готовая ткнуться носом в знакомую ладошку. И открывает глаза.

Дети проходят мимо. На сидящую у обочины кошку даже не обратили внимания.

Обозналась?

– Мя-я-а? – тихо спрашивает Тоська.

Дождь припускает, вспенивая лужи, размывая землю под прошлогодней листвой. Ярким пятном – дети в весенних курточках и раскрытые зонты. Уходят.

Кошка нерешительно переступает лапками. Оглядывается на дом.

– Мя-я-а?

Дом молчит. Только дождь все холоднее и громче. Можно снова спрятаться в знакомых стенах, снова ждать, снова… Тоська поднимается. Где-то впереди ей чудится радуга. А может, это цветные зонты? Кошка идет медленно, не обходя луж – вслед за этой чудной, невероятной радугой, и огромный пустой дом темными окнами смотрит ей вслед.