Текст книги "Последняя инстанция. Расследование (СИ)"

Автор книги: Ольга Каневская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Глава 21

Что в этой Тарховке, магнитная аномалия, что ли?! Кировский убит в Тарховке, теперь эта «мазда»… Можно даже не выяснять, кто был за рулём. И так всё ясно. Произносить свои домыслы вслух я не стал, опасаясь за Бершадского. Попросил дежурного:

– Подробности можно?

– Да, конечно. За рулём была молодая девушка, – сухое протокольное изложение превратилось в обычный рассказ, – Элина Бершадская, восемнадцати лет. Там довольно крутой поворот есть, если скорость не сбросить, то можно и не вписаться. Скорее всего, не справилась с управлением, судя по всему, в поворот она вошла, не снижая скорости. У нас там за поворотом электронный радар стоит. Он показал, что она шла на стольнике. На самом-то деле, невеликая скорость. Конечно, с серьёзным превышением. Это ж населённый пункт, там шестьдесят… Знаки ведь все висят. Так они ж плевать хотели на знаки! – пожаловался дежурный. – Гоняют, как сумасшедшие. А девчонка, видать, первый год за рулём. Хахаль, небось, подарил тачку, и права вместе с ней… Опыта нет. Может, по прямой и справилась бы, а на повороте скорость не сбросила, так и вошла на стошке… Заносить стало, судя по всему… Она, может, и хотела вырулить, но новичок… Там и опытные водилы, бывают, вылетают. Но там ни оврага, ни канавы, в этом месте даже бордюра нет. Она вылетела на газон, прямиком, через всё поле, пропахала землю и со всей дури – в столб! Машина вдребезги… Её буквально на столб намотало. Ни подушки, ни ремень не спасли. Это тот случай, когда ремень может быть лишним. Не пристегнись она, сев за руль, может быть, и осталась бы жива… Чёрт его знает! Наши на выезде, когда осмотрели место происшествия, вообще сказали, что она за рулём заснула. Но там эксперт надрывается сейчас, – опомнился вдруг дежурный, – он определит же…

– Где сейчас машина?

– Так там же, на месте аварии. Там сотрудники полночи колдовали. Не знаю, чем закончилось.

– А водитель? – я намеренно подбирал слова, чтобы снова не привести Бершадского в бессознательное состояние.

– Водитель в морге, – удивлённо ответил гаишник.

– Из РУВД группу вызывали?

– Да нет. А зачем? Это же просто авария, ничего сверхъестественного. Ну, разбилась девчонка, бывает… – философски заметил дежурный, – Если вашего брата, следователя, дёргать на каждую аварию с летальным исходом, то у вас времени на убийц и карманников не хватит.

Ишь, заботливый какой! Радеет за безопасность граждан. Что-то, мне показалось, не складывалось в его повествовании. Вот только что именно, я никак не мог уловить. Эх, был бы я знаменитым сыщиком с мировой славой. Я бы сейчас весь разговор, предварительно записанный, слушал бы уже по второму разу и, скорее всего, понял бы, что не сходится. Прокручивал бы запись вперёд-назад и ловил бы нужный момент, который мне так не понравился. А сейчас просто мучительно морщил лоб, прислушиваясь к болтовне гаишника. Что-то не так… Что-то мне не понравилось… Что?! Что-то щёлкнуло в мозгу, и я прервал философствование дежурного:

– А тормозной путь присутствует?

– Да нет, не особо. На асфальте его вообще не нашли, ну а на земле и на траве там его и быть не могло, даже если она жала на тормоз изо всех сил. Просто наши рассудили, что такой силы удар стал возможным только на огромной скорости. Такое впечатление, что у неё газ заклинило, и она ещё быстрей разогналась после поворота. Может, конечно, она пыталась из заноса выйти. У неё ж передний привод… Был… Иногда помогает. Но, если бы даже не помогло, она всё равно успела бы на тормоз нажать. Отсюда и появилась версия, что она заснула за рулём.

«Заснула за рулём!». Что ей спать-то?! В десять вечера у этой тусующей подросли жизнь только начинается. Они в это время таким бодрячком! Нет, ни фига она не спала. А что, если с ней в машине кто-то был, кто заставил её жать на газ? Тогда, куда он делся? Выпрыгнул? Что-то я сомневаюсь. Нет, в машине была она одна. Не было никакого «его». Не бы-ло! Надо экспертам звонить.

– Когда ваши эксперты заступают на службу?

– В восемь. Скоро уже появятся. Они вчера полночи возились. Я сам-то там не был, у меня дежурство. Просто заезжал кореш, рассказывал подробности. Вот я и в курсе…

«Кореш!» – поморщился я. Ей-богу, скоро уже воры и бандиты будут разговаривать через «будьте любезны», «покорно прошу» и «милостивый государь», а новоявленная полиция прямиком перейдёт к жаргонному общению. Тихий ужас! Взяв у дежурного телефон экспертного отдела, я закончил разговор. Сейчас мне предстояло решить, что же делать с Бершадским. Он смотрел на меня умоляющими глазами. Боже, как страшно, что я ничем не могу ему помочь. Я не имею права солгать, но, видя лицо несчастного измученного отца, я никак не мог набраться сил и сказать ему всю правду. Он уже понял, прочитал по тени на моём лице, и всё же на что-то надеется. Слышал ведь всё: про водителя, про тормозной путь, про машину… Слышал… Всё же цеплялся за соломинку, которая настолько хрупка, что не могла выдержать груз его беды.

– Элина? – только и смог вымолвить он.

Я собрал все силы и кивнул. Он закрыл лицо руками, и его плечи затряслись в беззвучном рыдании. Час ушёл у меня на то, чтобы хоть как-то успокоить несчастного отца. Через час мы покинули съёмную квартиру Элины Бершадской и направились в сторону Старо-Невского. За этот час я успел узнать, что основной подозреваемой по делу об убийстве Станислава Жеглова, сводного брата Антона Жеглова, стала сама Элина. История убийства была довольно мутной и противоречивой. Ребята собрались выпить в тёплой и тесной компании однокурсников – студентов театрального ВУЗа. Принято было решение ехать отрываться в немаленьком особняке приятеля Элины – Антона. Все в компании были знакомы, из посторонних был лишь сводный брат Антона – Станислав. Его никто не звал, но он никого и не спрашивал. Он был сыном матери Антона от первого брака. Его поведение описанию не поддавалось: парень был трижды судим. Два раз его с трудом вытащил из тюрьмы отчим, третий раз отвертеться и выйти хотя бы на условный срок, у него не вышло. Отсидел два года за торговлю наркотиками. Особняком отчима он пользовался, как своим собственным. Вот и в этот раз, он заявился в самый разгар веселья и втесался в компанию, несмотря на возражения брата. Что конкретно там произошло, никто так и не узнал. По материалам дела, практически все, кто принимал участие в попойке, либо уехали домой, либо разбрелись по многочисленным пустым комнатам. Благо, родители Антона отправились отдыхать на Сицилию, и пустых комнат в доме было предостаточно. В гостиной оставались только сам Антон, его брат Станислав и Элина. Впоследствии показания Элины и Антона сходились только в одном: Стас начал приставать к девушке с совершенно недвусмысленными намёками. Короче говоря, одуревший от водки и собственной безнаказанности подонок пытался изнасиловать девушку, несмотря на присутствие брата. Далее следствие зашло в тупик. Кто и как сделал роковой выстрел из пистолета? Как пистолет отца Антона попал в руки то ли его, то ли его подруги? Ни один из подозреваемых – ни Антон, ни Элина – не отвечали на вопросы. До момента «стал приставать» они оба говорили охотно и подробно, всё последующее начисто вымело из их памяти – что у одного, что у другого. Далее в дело вступили адвокаты, и быстро выяснилось, что юридическая поддержка известного оперного певца Эммануила Бершадского отрабатывает свои гонорары честнее, нежели юристы коммерсанта Игоря Жеглова – отца Антона. Парень получил пять лет лишения свободы за непредумышленное убийство, хотя, по-хорошему, он мог отделаться условным сроком, учитывая обстоятельства, при которых произошло убийство, а также личность погибшего. Если бы юристы смогли договориться между собой, они бы постарались подвести под статью девушку, но это была бы совершенно другая статья: превышение необходимой самообороны, повлекшее… и так далее. Но судимость, даже условная, могла означать для Элины Бершадской дальнейшие сложности в карьере. Адвокаты не договорились, и Антон, продолжавший молчать и на следствии, и на суде, взбесив судью, отправился в тюрьму. Три месяца он провёл в ожидании пересылки, а потом распустил присланный матерью шарф и смастерил удавочку. Сам он сделал это или ему помогли – даже разбираться не стали, хотя предсмертной записки не нашли. Два месяца назад Антона похоронили. Девушка горевала недолго. После суда она продолжила вести привычный ей образ жизни. Никаких угроз в её адрес не поступало. Та, которая пришла сегодня ночью по электронной почте – не в счёт. Она была отправлена уже после смерти девушки. Даже, если её смерть не случайна, письмо адресовано не ей, а, скорее всего, следствию. Оно просто объясняет причину, по которой получатель письма должен умереть. Какой смысл отправлять письмо, если твёрдо знаешь, что абонент уже мёртв? Только, если ты не знаешь, что он мёртв… Или знаешь, но тебе нравится играть в эту игру. Кошки-мышки со следователями. Пощекотать нервишки ленивым ментам? Ну-ну!.. Давай поиграем в твою игру. Тебе не выиграть! Доводилось выкручивать и не такие дела. Я уверен, что рано или поздно мы вычислим этого клоуна и посмеёмся вместе. Сейчас пока этот упырь смеётся в одиночку. Или, всё-таки, не в одиночку? Чёрт! Трупов всё больше, а расследование топчется на том же самом месте, на котором было сразу после убийства Куприянова.

Стоп! Меня вдруг осенило. Я ведь даже не поинтересовался у Димы-компьютерщика, были ли входящие на адрес киллера. Вот это промашка! Я высадил полностью обессиленного Бершадского у подъезда, в очередной раз пообещал себе подать рапорт на увольнение после окончания дела и ещё раз связался с Димой. Видимо, у него был свой, особый график работы, потому что трубку он вообще не взял. Если в четыре утра он интересовался у меня, не сплю ли я ещё, то можно ожидать, что время его бодрствования сильно смещено в сторону ночи. Ладно, до сих пор не узнал, пару часов подожду.

Я направлялся в Горскую к инспекторам ГИБДД. По утреннему городу, уже начавшему просыпаться, ехать туда минут сорок. Я выехал за лахтинский пост, встал на обочине в надежде вздремнуть хотя бы двадцать минут, как Штирлиц. В голове вертелись события последних дней. Вся эта чехарда мыслей начиналась с убийства на Таврической и заканчивалась непонятной смертью в Тарховке. Потом всё начиналось сначала. Поездка в Воронежскую область отошла на задний план. Казалось, и не было никогда уверенности, что я на правильном пути. Но сейчас этой уверенности, да какое там уверенности! – даже мысли не было о том, что расследование всех этих убийств движется в нужном направлении. Даже если сейчас окажется, что смерть Элины – это несчастный случай, в чём лично я очень сильно сомневаюсь, всё остальное уже как снежный ком намоталось друг на друга, давит, душит… И ещё письма эти…

Я ещё раз набрал номер Димы. Опять тишина. Позвонил Сашке. Он ответил далеко не сразу, ужасающе сонным голосом. Почти десять минут я пытался втолковать напарнику, какое отношение авария на Приморском шоссе имеет к нашему делу. Сашка то ли не проспался, то ли не проснулся. Слушал меня без малейшего интереса, невпопад задавал вопросы и угукал. В конце концов, мне это надоело, я велел ему продолжить поиски «доброго дяденьки», усыновившего, вернее, удочерившего Женю Маслову. Больше от него нельзя было добиться сейчас, похоже, ничего. Всё! С посиделками покончено! У меня уже здоровья не хватает, у Сашки его никогда особо и не было. Пока рассудок отдыхает, дела копятся. А это никуда не годится. Я, конечно, благосклонно отношусь к поговорке: «Но, если веселье работе мешает, то ну её на фиг – такую работу!», тем не менее, не вижу пока возможности развлекаться, бухать и прохлаждаться в тени любимого кафе. С нами ведут игру. Чем дальше, тем больше я в этом убеждаюсь. Нас не водят за нос, не пускают пыль в глаза. Нет, преступник более затейлив. Он прячет только свои отпечатки. При этом, он не стесняется использовать одни и те же пули, одно и то же оружие. Не смущаясь, отправляет с одного и того же адреса письма с угрозами… Тут вот нестыковочка образовывается… Письмо Элине послано уже после её смерти. Если эксперты не смогут обнаружить в аварии признаков криминала, последняя смерть выпадет из ряда «наших» преступлений.

Театральный институт. Крутится всё вокруг него. Какая же связь? Мама Арсения Куприянова была преподавателем театрального ВУЗа. Декан факультета. Новоиспечённый одноразовый наркоман Кировский был актёром. Не Бог весть, каким, но всё же. Элина Бершадская училась в театральном институте на первом курсе, снималась в эпизодах. Эммануил Бершадский – известный оперный певец, то есть тоже имеет к театру отношение. Какая-то киношно-театральная вакханалия… Есть между этими преступлениями связь? Безусловно. Слава тебе, Господи, братья Гаргаевы не пошли по актёрской стезе, а то я бы точно рассудком подвинулся. Хотя, проверить не мешает. Что им мешало в промежутках между отсидками подрабатывать в массовке? М-да, смешно… В любом случае, Траубе выпадает из этого списка. Это совершенно очевидно. Хотя, чего вдруг? Я даже не пытался искать в этом направлении. Я сейчас действую, как наши технари: получаю информацию и принимаю её к сведению. Ни систематизации, ни анализа… Пойду в массовку сниматься. Профессиональная непригодность по всем направлениям. И ещё неизвестно откуда взявшаяся, классовая ненависть и полное, ну, полнейшее отсутствие толерантности. Это слово само по себе вызывает у меня раздражение и агрессию. А-а-а!… Понял! У меня климакс! Нет, не так: кризис! Во! Кризис среднего возраста. Интересно, когда этот «средний возраст» начинается? И не рановаты ли для тридцати пяти лет какие-то кризисы? Надо бросить пить, заняться каким-нибудь мучением в зале, типа, таскания железа, записаться в бассейн рядом с домом и завести кота. Трезвость вернёт организм в первобытное состояние. Тренажёры выкачают из организма неуемную лишнюю энергию, преобразуя её в мышцы. Кот внесёт в дом спокойствие.

На деле, правда, не всегда получается, как мы хотим. Трезвость с нашей работой, суетой, беготнёй и нервотрёпкой – несовместима с жизнью. Всегда найдётся индивидуум, который заподозрит в тебе неладное, если ты вдруг откажешься от выпивки, особенно, халявной.

Последний мой поход в тренажёрный зал окончился двухнедельным возлежанием на диване с приступом то ли радикулита, то ли ещё какой-то постыдной старческой напасти. Отвалявшись на удобном диване полмесяца, я дал себе торжественную клятву без особой необходимости зал не посещать. Необходимость возникала два раза в год, когда руководство безуспешно пыталось вычленить из большого количества груш, болтающихся на турнике, сотрудников, способных догонять, ловить, стрелять и подтягиваться. Обычно это заканчивалось полным провалом, большинство из нас висело на снарядах, как лампочки в коммуналке, не в состоянии приподнять свою довольную, сытую тушку не только нормативное количество раз, а хотя бы единожды. Осознавая бесполезность разовых походов в тренажёрный зал и памятуя о яростном приступе старческого недуга, уложившего меня на диван, я стал обходить всякие качалки и фитнесы за три версты.

С психотерапией в форме хвостато-полосатого животного я тоже завязал ещё во времена семейной жизни. Одним не слишком прекрасным утром, возвращаясь домой то ли от любовницы, то ли с работы, будучи в весьма приподнятом настроении, за копейки купил у бабульки около метро пищащий комочек шерсти. Почему и зачем бабка торговала котятами в пять утра, я понял, только когда окончательно протрезвел. Очень грамотный маркетинговый ход. В это время провинившиеся супруги частенько направляются с первого поезда метрополитена к разъярённым супругам. Трогательный пищащий комочек – это последний шанс. Защитный шлем от жёсткого прямого удара немодной скалкой. Индульгенция.

Именно в таком обличии я возник перед супругой в пол-седьмого утра: с полуулыбкой, полугримасой на помятом лице, которую невозможно скрыть, потому, как мышцы слегка атрофированы. За пазухой пушистый дрожащий комочек. Жену он растрогал до глубины души. Она схватила существо неизвестного пола и возраста и унеслась на кухню с миссией спасения всех бездомных животных мира. Мне были по ходу дела отпущены грехи, и скандал затих, так и не начавшись. Всё, что супруга бросила мне на бегу, это: «Сделай что-нибудь со своим дебилоидным лицом!..», на этом всё закончилось. Ну, по крайней мере, мне тогда так показалось.

Существо определилось, как особь мужеского пола породы «метис». Жена назвала любимчика Гошаном, я по-прежнему, под возмущения супруги, звал животинку Дулей, то бишь – Индульгенцией. Как только Дуля-Гошан немного вырос, тишина и уют в доме враз кончились. Подросшая тушка бросалась на пол со всех возможных возвышенностей в квартире, до которых сумела добраться. Шум и визг стоял весь вечер и начало ночи, часов до двух. Потом котяра заваливался на наше супружеское ложе, аккурат между нами. По ночам он щекотал мне нос пушистым котом, а в пять утра проверял мой организм на упругость, топоча толстенными лапами по моему животу и издавая угрожающие звуки: «Баууум!»… Всё это произносилось часто и басом до тех пор, пока жена не начинала сонно бормотать: «Сергеев! Ну, дай ты котику что-нибудь перекусить…» Честно говоря, иногда хотелось дать ему перекусить провод под напряжением, но на это у меня не хватало злости. Когда в доме было изуродовано абсолютно всё, включая новый диван и свеженаклеенные обои, кот перешёл в фазу пакостей. Сначала он сожрал мою дорогую кожаную папку, вместе с содержимым – документами, которые собирал целый следственный отдел восемь месяцев («Извините, это кот сожрал!..»). Потом отъел носы у новеньких ультрамодных кроссовок стоимостью в три четверти моей зарплаты. Последней каплей стали какашки в домашних тапках, обнаруженные мною как-то поутру. Кот сидел на моей кровати, на моей подушке, в моей квартире и, глядя на меня с полнейшим презрением: «Ну, и что ты, штопаная резинка, мне сделаешь?!», уничтожал мою жизнь. Я растолкал жену и срывающимся голосом, за который потом мне было ужасно стыдно, предложил ей резонный выбор: «Или я, или кот!». К вечеру и супруга, и Гошан исчезли из моей жизни.

Вот так же, постепенно, из моей жизни исчезли принципы трезвости, тренажёры – как образ жизни и живые существа во всех возможных видах: от супруги до глиняных кошечек, которые так же испарились из моей квартиры, как и их прототип. Периодически мне «вступает», и я даю себе обещания вести спортивно-трезвый образ жизни, завести кота и, наконец, создать в доме уют и хоть что-то, похожее на семью. Мои благие поползновения быстро заканчиваются походом в тренажёрный зал, с посещением сауны в комплекте «всё включено»: пиво, девушки и отвязная пьянка с многочисленными перемещениями по городу и неизменным утренним: «Как тебя зовут?..». В отношении животных мои намерения удовлетворяются практически на сто процентов. Я перечисляю с электронного кошелька энную сумму в пользу какого-либо благотворительного фонда по спасению кошек и длительное время чувствую себя очищенным и духовно поднятым.

Глава 22

Проспать двадцать минут, как Штирлиц, я не сумел. Очнулся я почти через час. На место происшествия приехал, когда там уже толклись не только инспекторы гибэдэдэ, но и следователи из уже знакомого мне Курортного РУВД. Среди них я заметил эксперта Аркадия и приуныл. Его присутствие на месте аварии ничего хорошего не предвещало. Несмотря на раннее утро и жутчайшее зрелище разнесённой в клочья машины, окровавленных сидений и кучи разбросанных в радиусе двадцати метров останков спортивного авто, настроение криминалиста было вполне безмятежным. Он радостно поприветствовал меня и, как бы, между прочим, заметил:

– Вы, милостивый государь, – интересно, все эксперты изъясняются подобным образом? – весь наш хлеб решили себе забрать?

Я чувствовал себя совершенно разбитым, оптимизма Аркаши не разделял, поэтому довольно зло ответил ему:

– Ну, во-первых, я не считаю, что чья-то смерть – это чей-то хлеб. Во-вторых, я вообще не понимаю, что Вы здесь делаете. Есть основания полагать, что это не просто авария?..

Зачем я спрашивал об этом? Я ведь сам прекрасно знал ответ на этот вопрос. Ну, может, не знал, но был уверен. Письмо было предупреждением. Нет, скорее, послесловием. Оно было отправлено около трёх утра, а Бершадская погибла раньше, в районе десяти вечера. Письмо предназначалось не ей. А кому тогда? Отцу Элины? Мне? Господу богу? Смутить Аркадия было невозможно. Он сыто похихикал над моей раздражённостью, чем немало меня успокоил. В душе разместились благостность и безмятежность. Я позавидовал ребятам из Курортного РУВД, которые каждый день работают бок о бок с таким жизнерадостным человеком. Он производил впечатление чрезвычайно мудрого и уравновешенного человека, от которого исходили уверенность и спокойствие. При любом, самом неблагоприятном раскладе нервозность, нетерпимость и раздражение – плохие соучастники. Они только усугубляют ситуацию. Я пообещал себе подумать об этом и пересмотреть своё отношение к жизни в ближайшее же время. Сейчас я ловил каждое слово эксперта:

– Нет, молодой человек! Это не просто авария. Это очень серьёзная авария. И я практически не сомневаюсь, что она была подстроена. В тормозах кто-то явно покопался. Я, конечно, не самый большой спец по подобным авто, мы, безусловно проведём тщательнейшую экспертизу… Но я тебе вот что скажу, мил человек, – потрясающее сходство с Макарычем: лёгкий и неожиданный переход от: «…что Вы, милостивый государь?» к «ну ты, чувак, даёшь!», – я редко ошибаюсь. И если я сейчас тебе говорю, что с тормозами «поработали», то считай, что экспертиза у тебя в кармане. Потому и спрашиваю: заберёте дело себе или «на земле» оставите?

– И так, и эдак может быть. Тарховку мы же не забрали, оставили в Курортном. Если это дело из той же серии, – я спохватился, что болтаю лишнее, но было уже поздно. Аркадий вытаращился на меня, как на ископаемое. – Ну, да! Да! Есть некоторая связь между этими эпизодами…

– Ах, это уже эпизоды! – один из следователей, оказывается, стоял всего в двух шагах от нас и весьма внимательно прислушивался к нашему разговору: – Странно, что мы не в курсе…

Пришлось им рассказать про ночной звонок Дмитрия, их же сотрудника. Я при них просил его созваниваться именно со мной по поводу электронной почты киллера, поэтому не усложнял себе жизнь размышлениями о том, не влетит ли парню за то, что меня он ввёл в курс, а их запамятовал. Упомянул про преступления, которые мы связывали с тем же убийцей. Правда, ребята так и не поняли, по какой же причине дела решено объединить. Да ещё эта авария!.. Она-то с какого боку? Коллеги поцокали языком, так же, как и я посетовали на изощрённую фантазию преступника. Я не стал их разочаровывать и вспоминать про проколотые презервативы. Зато, пока выкладывал «краткое содержание» предыдущих эпизодов, отчётливо осознал одну вещь: я ничего не знаю об электронной почте Артёма Траубе. То, что он познакомился с девицей через Интернет, это понятно. А вот почту его проверяли или нет? Хотя, он ведь остался жив. Если в почте было какое-то странное письмо с угрозами, с намёками на его преступление, за которое ему так и не удалось сесть в тюрьму, то он наверняка его уничтожил. На кой чёрт ему компрометировать самого себя? А даже, если он не сделал этого сразу, то вполне вероятно, что он удалил письмо позже, при чистке почтового ящика. Он-то жив остался, в отличие от остальных.

Я отошёл в сторонку, нашёл в памяти телефона номер Звонарёва:

– Серёга! Здорово! Это Сергеев. Ты мне вот что скажи, почту Траубе вы проверяли?

– На предмет?

– Ну, на предмет угроз, например.

– Слушай, если честно, то мы пока вообще ничего не делали. И почту пока тоже не смотрели. У нас и дело-то заведено по сто двадцать два – два… Какой смысл почту смотреть? Что от этого изменится? Статья? Мера пресечения? СПИД у парня излечится?.. На чёрта нам почта?!

– Проверь его почту. Я тебе сейчас эсэмэской адрес скину, поищи его. И вообще, посмотри в его почте любые странные письма…

– Это ты, Сергеев странный… Что значит – «странные»? На арабском? На китайском? Там иероглифы должны быть?

– Любые письма, которые не спам, не обычные дружеские… Короче, проверь всю его почту. Наш «мститель» пишет заглавными буквами и очень короткими предложениями. Ну, в общем, если найдёшь, сам поймёшь. Не промахнёшься.

– Ладно, – неохотно пообещал Звонарёв. – Поищу.

Практически не надеясь на положительный результат, я отправил Серёге адрес, с которого киллер отправлял письма. Коллеги из Курортного смотрели на меня с неподдельным интересом. Отправив сообщение, я рассказал им о последнем письме. Они, разумеется, сразу поинтересовались, как я оказался на месте аварии. Они-то, как здесь нарисовались, понятно. Как только гаишники сообразили, что дело нечисто, вызвали группу. Так мои старые знакомые и оказались на Приморском шоссе. А вот мне своё появление пришлось долго объяснять. Страшная история про оперного папу, его немую супругу, квартиру на Крестовском и мои звонки по трём определённым районам ввели коллег в ступор. Отчётливо пахло серией, и никого из нас это не могло обнадёживать.

Я позвонил Сашке, отправил его на Крестовский с просьбой проверить стоянку Бершадской:

– Саня! Проверь всё, как следует, – этого можно было и не напоминать, – выясни у охранников, где вчера стояла чёрная «мазда», номер сейчас скину, и кто около неё вертелся. Пошукай там камеру, которая на энту самую «мазду» смотрела, и забери у них всю сохранённую запись с этой камеры. Посмотрим, кто там мог тормоза подрезать…

– Не подрезать, а подпилить, – вмешался в разговор эксперт. – Там металл в этом месте. Поэтому и стало очевидно. Надпил почти незаметный, но всё же виден. Тормозная жидкость утекала очень и очень медленно. Откуда, ты говоришь, она ехала? С Крестовского? Ну, да… Могла и вытечь постепенно…

– То есть, убийца, если это, конечно, была не случайная авария, – оговорился я, – рисковал, что тормозная жидкость вытечет раньше, чем водитель тронется с места?

– Э, нет! – обнадёживающим голосом сообщил мне криминалист, – Тут хитро всё рассчитано. Пока машина стоит, и никто не нажал на тормоз, жидкость остаётся на месте. Стоит один раз нажать на тормоза, она начинает убывать. Я сам в этом не большой спец, пришлось консультироваться со знатоками… Это, как тормоза прокачивать. Когда жмёшь на педаль, давление в тормозной системе меняется… Тебе наш специалист по авто расскажет, он у нас этим занимается. Просто он сейчас в больнице, завтра мы его дёрнем на осмотр, он всё и проверит, как следует.

– А не могли тормоза пострадать в момент аварии? Ну, просто механическое повреждение от удара о дерево, о землю, обо что-нибудь ещё? – я зря себя утешал. Письмо не было случайным. А не доверять словам эксперта, у меня не было ни малейшего основания. Аркадий, видимо, осознал мою попытку зацепиться за последнюю надежду списать всё на случайность и неодобрительно покачал головой:

– Нет, мой дорогой друг! Всё днище машины уцелело. Там нет никаких повреждений. Собственно говоря, это единственное, что осталось целым у этого бывшего средства передвижения. Всё остальное разнесено практически в клочья. А днище – ты посмотри сам – целёхонько. А вот здесь и здесь, – эксперт ткнул пальцем куда-то в дебри непонятного мне агрегата, – явные признаки механического вмешательства. Так как вокруг никаких других повреждений нет и в помине, то можно с уверенностью предположить, что это – результат не аварии, а другого вмешательства. Смотри, здесь четыре пропила, практически одинаковые по своим особенностям. Два здесь, – криминалист снова ткнул пальцем в какие-то трубки, – и два тут. Если бы только с одной стороны было, я бы мог предположить, что какая-то деталь отлетев от удара, прошила эти места острыми обломками – тут их до чёрта. Но эти повреждения практически симметричны и расположены довольно далеко друг от друга…

Аркадий заметил мой отсутствующий вид и прекратил объяснения. Его слова эхом отдавались у меня в ушах, пока я набирал номер всё того же Звонарёва.

– Серёга! Это я опять, Сергеев. Ты мне скажи, будь бобр – а Траубе твой где учится, что у него такая запара с лекциями? Ну, догонять там ему надо было, вроде…

– Молоток, Сергеев! Водку пей, да дело разумей! – захихикал мерзкий Звонарёв. – Мелкие детальки уловил. Ценю профессионалов!

Мне до фонаря было сейчас, кто, кого и за что ценит. Мне нужно было убедиться в том, что парень хоть каким-то боком имеет отношение к театральному институту.

– В Политехе он учится, – тем временем остудил мой пыл Серёга. – На инженерно-строительном факультете. Потому и нагонял, что там блатной на блатном сидит, платниками погоняет. Там на папу и не посмотрят – выпрут за хвосты, и шуруй, пацан, отдавать Родине священный долг.

Я приуныл. Не сходилось. А должно было сойтись. А не сходилось. Я попробовал ещё один подход:

– А его близкие родственники? Чем они занимаются?

– Ну ты, Серёга, даёшь! Спросил! Мы ещё дело только возбудили. А ты про родственников… Мы и о нём-то пока ничего не знаем, а про семью и подавно. А тебе много надо-то? – Звонарёв заговорил излишне озабоченным голосом. – До прадедушек-пробабушек? Или, всё-таки, достаточно будет ноне бодрствующих? Так, про папу я тебе, вроде, говорил уже…

Я почувствовал в голосе коллеги издёвку и ужасно разозлился:

– Звонарёв! Какого хрена ты вытаскивал меня на разговор, если ты сам всё знаешь и умеешь? Если такой умный – так что ж ты не разобрался со своим делом сам? Что ж ты меня дёргал?!

– Ладно тебе, Сергеев! – Серёга поостыл со своими издевательствами, взял другой тон. – Ты же сам понял, что это дело из твоей серии. И я это сразу понял. Как только папа Артёма ко мне припёрся со своими измышлениями по поводу мести, я так сразу и вспомнил разговор мужиков… Ну тот, в бане… А про родственников я так спросил… просто, до какого колена копать-то? Ты прямо скажи! Чего беситься-то?

– Не до колена… – устало вздохнул я. – Только ныне здравствующих глянь. Если честно, меня очень интересует связь кого-либо из них с театром, театральным ВУЗом, ну, или что-то около того…

– Ха! А чего выяснять-то тогда? – Серёга искренне обрадовался, как будто эти познания могли быстро решить сразу все вопросы. – Родной брат Артёма, старший сын в семье – достаточно известный актёр. Ты телевизор-то не смотришь, что ли? Он в ментовских сериалах через день мелькает. Или подобное зрелище работникам прокуратуры смотреть не по понятиям?