Текст книги "Чеченский угол"

Автор книги: Ольга Тарасевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Из комнат доносились раскаты храпа. Иногда они стихали, и Лика различала негромкие шаги бойцов, впечатывавших в черный гудрон крыши рифленые подошвы.

Окажись сейчас рядом Лопата – плащ его тренированного тела накрыл бы Лику целиком и полностью, безо всяких упреков, и совесть бы не кусалась. Когда не остается ничего, кроме боли и страха, – очень хочется почувствовать хоть что-нибудь. Вспомнить, что все это есть – губы, пьющие поцелуи, горящий от ласк животик, огонь нетерпеливого предвкушения. Но в этом не было бы ни капли страсти. Только животное звериное желание – жить.

Редеющая ночь приоткрыла лицо посапывающей на соседней койке Лены. Даже сквозь пелену сна оно дышало удивительной красотой и силой. Изогнутые стрелки бровей, широкая кайма ресниц и ровный строгий профиль врезались в память мгновенно, и время застывало в любовании.

Лика приподнялась на постели, нащупала рюкзак, вытащила косметичку. Собственное лицо выглядело ужасно. На посеревшей бледной коже бессонница вычертила черные круги, лоб под светлой челкой вздулся розовым бугорком прыща с уже заметным светлым гнойничком.

Исправляющих ситуацию косметических средств у Лики имелось более чем достаточно, но первый шаг на этом пути – вода, смывающая пот, страх, усталость.

Поиски ванной успехом не увенчались, зато Вронская обнаружила раковину с краном в столовой. Оглядевшись, она поняла: бодрствующий у входа собровец умывальника не видит, саму дверь – прозрачную, широкую – загораживает колонна.

Одежда мягко шлепнулась на пол. Рыжеватая вода пахла хлоркой и гнилью одновременно, но, поскольку выбора не было, Лика подставила под тонкую струйку руки, взбила пену шампуня на волосах, протерла мочалкой грудь и спину.

Вернувшись в комнату, она повязала влажную голову припасенным еще в Москве черным платком. Очень хотелось спрятать светло-русые локоны, обычно отпускаемые на свободу. В них таилась угроза, провокация, опасность.

Тонкие стены пропустили командирский рык Дмитрия Павлова:

– Отряд, подъем!

Лена подскочила на постели, быстро сплела из темно-янтарного шелка тугую косу, потянулась за штанами, пробормотала:

– Девушка, да ты не ложилась. Тебя же по утрам обычно не добудиться. Какой дурацкий платок! Ты бы еще паранджу одела!

– Мне кажется, так, с закрытыми волосами, безопаснее.

– Глупости. Здесь так много мужчин и так мало женщин, что даже явные патологии внешности ни от чего не страхуют.

В столовой у раковины уже змеилась очередь. Оставив в ее хвосте Лену, Лика направилась к Доку, его руки ловко распечатывали пачки чая.

Сразу же замечталось о кофе, но Лика, умудренная опытом, предпочла промолчать о своем желании, заранее предполагая ответ. Будет, детка, тебе и кофе, и какао, и девять граммов между глаз.

– План действий следующий, – командир СОБРа отложил кусок хлеба с маслом, про который точнее следовало бы сказать кусок масла с хлебом. В его руках появилась карта. – Нам поставлена задача: усилить охрану площади во время проведения торжественных мероприятий. Группа номер один располагается в оцеплении и оказывает помощь в проверке документов и осмотре граждан, желающих присутствовать на митинге. Группа номер два разделяется. Часть бойцов в гражданской одежде рассредоточивается по площади. Вторая часть становится в оцепление у трибуны. Лена, твое место здесь.

Палец командира ткнулся в один из квадратиков возле прямоугольника площади.

– Это пятиэтажный дом, ты включена в группу прикрывающих снайперов. Виктор занимает позицию на крыше соседнего дома.

– А... я?

Глаза Дмитрия, обнаружив среди бойцов бледную Лику, сузились.

– На базе бы тебя оставить.

– Нет!!!

– Ладно. Станешь у трибун перед нашим оцеплением. И не шляйся там особо. Поняла?

– Поняла.

Кузов грузовика нещадно трясло на ухабах. Продырявленные фасады зданий в дневном свете выглядели особенно устрашающе. На флер ночи можно списать часть ужаса. Солнце проявляет пленку войны и выдает фотографии, соответствующие действительности. Боль прикрыть нечем.

Вдоль обочин дороги землю взрыхлили воронки, она напоминала нескончаемый ломоть дырчатого сыра. И Лика, не в силах выносить вида военных кратеров, отвернулась от амбразуры кузова.

В грузовике было куда теснее, чем накануне. Облаченные в бочонки бронежилетов бойцы стали массивнее, но сами не ощущали неудобства. Только на скамейки вдоль бортов все не уместились, некоторым пришлось опуститься на пол.

У ног Лены и Виктора стояли чехлы с винтовками. Снайперы ожесточенно спорили.

– Что за подход к работе? – горячилась Лена. – Мы сейчас впервые увидим позицию. Там хоть предварительная проверка проводилась? Чердаки опечатаны?

Невыразительное лицо Виктора хранило полную невозмутимость.

– Думаю да. Все-таки мероприятие планировалось давно, – уверенно ответил он.

– Нельзя так разрабатывать систему защиты! Судя по плану, там близко к трибунам минимум четыре дома. И еще два в отдалении, но если винтовка очень мощная, то можно достать и оттуда. Ты ведь знаешь, дальность некоторых моделей – до двух километров.

– Ленок, успокойся. В Грозном масса милиции, ну не протащат боевики такое орудие. Не паникуй. Все будет хорошо.

Лена вздохнула, на лбу образовалась крошечная складочка:

– Витька, мы не можем быть в этом уверены. Когда взорвали прежнего президента Чечни Ахмата Кадырова – вокруг стадиона тоже стояло кольцо охраны.

Резкое торможение оборвало разговор. Бойцы посыпались из грузовика, разбились на группы и камуфлированные ручейки потекли на площадь, уже начавшую заполняться людьми.

Все это Лика видела уже много-много раз. Гулко стучат заляпанные грязью ботинки, по бедрам хлопают автоматы, дрожит воздушное марево под шагами несущейся смерти. Те самые сны – мучительные, непонятные – выдернули ее из привычной суеты и привели сюда, на площадь в Грозном, чтобы стать явью.

Но поразмышлять об эффекте dйjа vu Вронская не успела. Ликину ладошку сжала мощная рука Лопаты, за которой она, как на буксире, проследовала через людской поток и замерла у сколоченной из досок сцены и деревянных, пахнущих свежей краской, голубых трибун. Вронскую захватило, увлекло, поглотило обилие людских лиц.

Лица занимательнее кино. Фильм – художественная фантазия, лица – документальная хроника жизни. В их чертах, морщинках, складках с годами проступают счастье и горе, светлые мысли и грязные делишки, ненависть, восторг, позор...

Почти девочка, лет восемнадцать – а губы в скорбных ниточках, за юбку ухватился чумазый малыш. Старик в высокой папахе, поглаживая седую бороду, усаживается на невесть откуда взявшийся стул. Спортивный костюм, сросшиеся щетки бровей, яркие твердые губы – но всего этого не видно. Как туман, парня окутывает облако злобы...

Лика подошла к молодой маме, соображая, как бы начать непринужденный разговор, но ожил невидимый динамик, затрещал, засипел и выплюнул:

– Уважаемые жители Грозного и гости столицы! Торжественный митинг в честь Дня независимости России объявляется открытым!

В такт ритмичной музыке трибуны быстро заполнялись людьми – в военной форме и дорогих классических костюмах. Мелькнули летящие одеяния священнослужителей – православного и мусульманского.

Лика почти не прислушивалась к длинной, не очень складной речи местного руководителя, смотрела на реакцию разлитого по площади моря людских лиц.

– Мир. На любых условиях, любой ценой. Все что угодно, только бы прекратилась война. Да, Айшат? – прошептала молодая чеченка, прижимая к груди ребенка.

Стоявший рядом мужчина в спортивном костюме гневно прикрикнул на нее по-чеченски, женщина, обожженная его яростью, смиренно потупила голову.

– Слово предоставляется руководителю Местного оперативного штаба генерал-майору Александру Волкову, – раздалось с трибуны.

У микрофона на сцене возник седой худощавый мужчина. Седые, редеющие на лбу волосы смочило жаркое солнце Грозного. Глаза в лучиках морщин серые, тусклые. Разве что в выправке и скупых жестах угадывается внутренняя сила.

Но публика притихла, впитывая его слова.

– Сегодня праздник, – зачеканил генерал. – Сегодня мы можем его отмечать. Это главное. В Чечню возвращается мирная жизнь. Хватит воевать. Теперь в Чеченской республике начинается новый этап. Тяжелый и непростой. Строить сложнее, чем разрушать. С обеих сторон было совершено много ошибок. Нам пришлось пережить немало страданий. Но теперь все будет по-другому.

Волков сделал паузу, прислушиваясь к одобрительным возгласам.

– Правильно, хватит воевать!

– Все ошибались.

– Чечне не жить без России!

Генерал улыбнулся. Поправил микрофон, задумчиво изучая горящие надеждой глаза. В его сердце родились новые искренние слова, они сплелись в фразы и губы шевельнулись, готовясь выпустить их на площадь. Но Волков не успел этого сделать.

Аккуратная ровная точка. Строго на переносице. Сидящий в первом ряду черноусый мужчина вскакивает. Машинально утерев лицо от капелек крови, он бросается к генералу, но путается в удавах проводов, и Волков с гулким стуком обрушивается на светлые доски сцены.

Лика вцепилась в металлические поручни ограждения, людской поток несется к выходу, он хочет смыть ее, утянуть за собой.

Тело генерала окружили люди в камуфляже с пистолетами. Они растерянно оглядываются, дула шарят по площади, поворачиваются, описывают круги, пытаясь разглядеть стальными глазами, откуда прилетела смерть.

«Какая-то секунда – и все изменилась. Невероятно!» – подумала Лика. В ней нет никаких чувств – ни страха, ни желания спрятаться. Побелевшие пальцы вклещились в заграждение. Вот и все.

Откуда-то сзади, из шевелящейся людской массы раздается:

– Пропустите, мы журналисты!

Очередь нецензурной брани, Лика оборачивается, видит горящую красную лампочку кинокамеры, водруженной на плечо высокого парня.

Красный глаз отрезвляет, побуждает к действиям.

Лика вытащила из кармана брюк цифровой фотоаппарат, с легким шипением выдвинулся объектив, на экране аппарата появляется лежащий генерал, палец давит на кнопку спуска, еще и еще.

Привлеченные треском и вспышками «цифровика», к Вронской оборачиваются искореженные злобой лица, льется поток ругательств. Какой– то мужик со сжатыми кулаками начинает двигаться в ее сторону – и Лика ныряет в толпу, растворяется в ней. Но надо выплывать. Надо туда, к трибунам, к чиновникам, пусть скажут хоть что-нибудь, всего пару слов комментария. Это эксклюзив, и пусть вокруг все горит, взрывается, дымит и чадит – его надо получить в любой ситуации. Конечно, не к месту. Конечно, цинично. Но это долг журналиста – успеть, пролезть, достать.

Она почти приблизилась к местному начальнику, о чем-то трещащему в трубку сотового телефона. Тонкий брусок диктофона сжат в потной ладони.

Лика делает шаг, в голове стучит дробь вопросов – но тут майку на спине скручивает тяжелая рука.

– Папарацци хренова! – рычит Лопата. – Вали отсюда к машине. Мы уезжаем. В Дагестане «чехи» больницу захватили. Че стоишь, дура!!!

Лика засунула диктофон в карман и побежала к выходу. Лопата обогнал ее в два счета, схватил за руку, одновременно расталкивая спины галдящих людей.

Он легко подсадил Лику в кузов, запрыгнул следом и заколотил в кабину водителя:

– Поехали!

* * *

– Московский СОБР, доложить о своем местонахождении. Куда вы пропали, черт подери?! Идет формирование колонны, срочно доложить о своем местонахождении.

Висящая на поясе рация верещала, вопрошала, материлась. Потом уже не вопрошала – лишь поминала по матери.

Дмитрий Павлов не раздумывал ни секунды над ее истошными воплями. Грузовики с бойцами продолжали мчаться на территорию базы. Формально речь шла о нарушении приказа: немедленно прибыть для формирования колонны, следующей на помощь захваченным в Дагестане заложникам. Фактически командир делал все для того, чтобы спасти своих бойцов. Отряд выдвинулся на площадь налегке – без запасов патронов, штурмовых лестниц, щитов и прочих спецсредств, без еды и воды. Неизвестно сколько времени придется проторчать в небольшом дагестанском городке. В случае возможного штурма – Павлов уже имел горький опыт – руководство операции может выдать следующее: ребята, вы бегите, а боекомплекты вам подвезут... После того случая в арсенале СОБРа появилось оборудование и оружие, которое в Москве во время стандартных заданий было без надобности. Но в непредсказуемой Чечне оно давало дополнительный шанс выжить.

«Ну уж нет! Потеряем полчаса, в дороге нагоним, получу по первое число – и хрен с ним. Лучше с выговором, чем с трупом», – упрямо подумал Павлов, отключая верещавшую рацию.

На щеке Лены Плотниковой темнел, сочился выступавшей кровью длинный след удара. Дмитрий невольно сжал кулаки. Какие «чехи» скоты – бить по такому лицу.

Сама девушка, впрочем, не обращала на синяк никакого внимания.

«Ее раздирает досада – не успела, не сберегла, жизнь Волкова оборвалась проклятым выстрелом», – подумал Павлов.

– Я заняла свою позицию, – взволнованно рассказывала Лена. – Поставила винтовку, увидела через прицел, как Витька расположился на крыше соседней «пятиэтажки», осмотрела площадь. И тут вижу – в окне противоположного дома, в квартире, находящейся на третьем этаже, нижний правый край стекла как будто треснут. Бандиты все рассчитали правильно – вырезали кусок стекла, расположились внутри комнаты. Я случайно их заметила. Там форточка была открыта, и длинная штора колыхалась, обзор загораживала. У окна мелькнул мужик, отдернул занавеску и сразу же нырнул вниз. Я пыталась установить связь с местной милицией, на крыше того дома работал их снайпер. Дима, то есть Дмитрий Александрович! В задницу надо наши рации засунуть! У нас частоты не совпадают. С моей позиции то, что происходит внутри квартиры, почти не просматривалось, стрелок расположился за комодом. Тогда я побежала к дому. Возле подъезда стоял кто-то из военных, мы высадили дверь, в коридоре завязалась потасовка. Если бы мы только знали, что в квартире двое мужиков, кто-то обязательно бы успел помешать сделать тот самый выстрел. Но – увы... Отстрелявшись, снайпер выбрался через окно, выходившее во двор.

Павлов выругался, достал сигареты:

– А с тем «чехом» что? Скрутили, допросили?

Лена горько усмехнулась:

– Как обычно, погиб, оказав сопротивление. Пацаны, когда оружие выбили, все обоймы в него разрядили.

Через сорок минут грузовики с бойцами СОБРа выехали на трассу, ведущую в граничащую с Чечней республику.

Дмитрий Павлов получил следующие инструкции: разместить отряд в здании ПТУ, куда колонну проводит машина сопровождения, и срочно прибыть в штаб по проведению операции.

Поступившая предварительная информация, мягко говоря, не радовала: здание больницы удерживают около 200 боевиков. В заложниках более 1000 человек – помимо пациентов больницы, бандиты умудрились согнать в здание часть людей, находившихся на близлежащем рынке. Местное УВД, пытавшееся оказать сопротивление, понесло большие потери. Милиционеров было слишком мало, основные силы направили в Грозный для обеспечения безопасности проводимых мероприятий, и остававшихся в городе несколько десятков ребят расстреляли практически в упор.

– Боевики хорошо вооружены, – трещала рация. – Установлено, что за несколько месяцев до налета подвал больницы арендовала якобы коммерческая фирма для хранения товаров. Возможно, это было сделано с целью обеспечения бандформирования Салмана Ильясова боеприпасами. В настоящий момент каждый второй боевик вооружен подствольным гранатометом ГП-25. Из тяжелого вооружения бандиты имеют три-пять крупнокалиберных пулеметов, скорее всего ДШК, и десять-двенадцать пулеметов ПК.

Всхлипнув, рация замолчала.

«Только бы все прошло хорошо. Пусть все вернутся домой. Господи, сохрани...» – подумал Дмитрий Павлов, машинально проверяя комплектацию разгрузки.

В машине витал запах перегара. Его источник безмятежно дремал, прислонившись к ящикам с консервами. На губах Темыча даже появилась мечтательная улыбка.

Док ткнул в парня жирной ляжкой, тот нехотя раскрыл глаза.

– Артем, ты хотя бы помылся, – брезгливо морщась, заметил Док. – На всякий пожарный. Чтобы нам с трупом было меньше возни.

– Заткнись, – беззлобно ответил боец. – Или лучше скажи: ты памперсы взял?

Пухлые щеки Дока вспыхнули. Было дело, не просто так Темыч подкалывает.

Очаги шуток разгорались, бойцы охотно подбрасывали в них дровишек. Только так можно заглушить страх, трусость, неуверенность. Они бьют в наковальню мозга совсем другими командами. Не ехать вперед, не занимать позиции, не идти в бой. Спрятаться, укрыться, защитить мягкие бока между бронепластинами. Сберечь черепушку, разлетающуюся даже в шлеме от мощного патрона, как глиняный горшок. И чтобы руки, ноги – все осталось, не оторвало взрывом гранаты, не вывернуло наизнанку автоматной очередью, до белой кости и красного мяса...

Страх никогда не исчезает. Но его можно победить и бросить себя на харкающее свинцом окошко. Или побеждает страх – и тогда быстро-быстро мелькают ноги, руки сжимают голову, но бандитская пуля, как гончая, устремляется вдогонку слабости и настигает. Но это только их, собровская, тайна и боль. Родным говорят: геройски погиб. Хотя их это ни капли не утешает.

О том, что грузовики приближаются к месту трагических событий, свидетельствовало множество деталей. Заросшие раскидистыми деревьями улочки города, преимущественно с постройками частного сектора, забили неповоротливые БМП и БТРы. Суетились прокладывавшие кабель связисты, огибали подогнанные автобусы с ОМОНом и милицейские УАЗики. В ослепительно синем небе с клочками облаков трещала пара «вертушек» МИ-8.

Как он был прав, предварительно заехав на базу! Видимо, общежитие ПТУ закрыли на ремонт, его окружали строительные леса, в лишенных обоев комнатах стояли ведра с побелкой, между распахнутыми окнами и дверными коробками метался сквозняк.

– Там внизу есть матрасы...

Павлов обернулся и сразу же оказался в тисках мощных рук. Командир Краснодарской «Альфы» Игорь Калинин, огромный, прокопченный солнцем, похлопывал его по спине:

– Привет, привет, братишка.

– Добро пожаловать в ад! – хохотнул Павлов. – Даже не знаю, радоваться ли нашей встрече. Или сочувствовать, что и вас сюда направили.

– Там видно будет, – философски заметил Калинин. – Я только что из штаба по проведению операции. И вот что выяснил...

Требования боевиков Салмана Ильясова особой скромностью не отличались. Полный вывод российских войск с территории Чечни, предоставление республике независимого статуса, а также выдача сотрудников ФСБ и представителей местных сил правопорядка, занимавшихся ликвидацией президента Ичкерии Аслана Масхадова. У боевиков уже побывали журналисты, которым было поведано о геноциде чеченского народа и нарушении прав человека. Не выдержав общения с борцами за свободу, несколько пациентов кардиологического отделения отправились к праотцам, и бандиты позволили забрать их тела. Также они разрешили передать в больницу воду и продукты для заложников.

– Все как в Буденновске, – прошептал Павлов, выслушав рассказ друга. – Руководство, конечно же, говорит о том, что штурма не будет?

– Да нет, наоборот – сейчас вовсю идет подготовка. Нам передали снимки аэрофотосъемки, раздали план больницы и прилегающих территорий. Сам увидишь, там чисто поле, укрываться негде. А нас, как всегда, нацелили на фасад здания.

– А нас куда, не помнишь?

– Если не ошибаюсь, правый торец. Да ты подъезжай в штаб, там тебе все популярно растолкуют.

Дмитрий вздохнул:

– Придется.

В штабной палатке потный краснощекий генерал с зачесанным на лысину клоком черных волос активно колол ручкой план больницы. Его имя ни о чем не говорило сгрудившимся вокруг плана руководителям подразделений. Дмитрий про себя окрестил начальника Лысым.

– В три утра по периметру больницы выдвигается бронетехника, она будет обеспечивать огневую поддержку. В три тридцать начинается штурм. Следует помнить, что на втором этаже сконцентрирована основная масса заложников. Поэтому, с целью недопущения жертв, огонь по окнам второго этажа вестись не должен.

Стрелка наручных часов подбиралась к шести вечера. Дмитрий еще раз оглядел присутствующих в палатке людей и убедился в верности первоначального предположения: Новосибирский ОМОН и Московские «ашники» отсутствуют. А ведь именно в связке с новосибирцами, согласно плану штурма, предстоит действовать его СОБРу.

– Возражаю против времени начала операции, – заявил Павлов. – Часть подразделений еще не прибыла в город. Мои бойцы не имеют возможности провести боевое слаживание.

Лысый извлек из кармана белоснежный платок, промокнул лоб, аккуратно прошелся по зачесанным набок прядям и, глядя в стол, пробасил:

– Времени на подготовку операции более чем достаточно.

Мысленно выругавшись, Павлов всмотрелся в план местности. Калинин оказался прав на сто процентов: территория очень сложная, подразделениям предстоит преодолеть минимум 300 метров открытого пространства с фасада здания, около 200 – с торцов. Для таких операций нельзя использовать спецподразделения, у них другая специфика работы – молниеносный штурм с близкой дистанции. Здесь же должна работать артиллерия. Но ее не будет – в больнице заложники. Их жизнями дорожат. Жизни бойцов в расчет традиционно не принимаются.

Уже засовывая в карман ворох ксерокопий планов и снимков, Дмитрий знал – операция обречена на провал. Для того чтобы в этом убедиться, руководство уложит не один десяток людей. Что-либо изменить – невозможно.

Командиру СОБРа было не в чем себя упрекнуть. Он съездил к зданию больницы, откуда явственно несло сладким запахом разлагавшихся трупов, видимо, боевики уже начали расстреливать заложников. Метрах в 250 от правого торца корпуса располагался небольшой двухэтажный объект, отсутствовавший на плане, и это слегка успокоило Павлова. На его крыше можно разместить снайперов, хоть какое-то прикрытие, ведь бронетехника будет обрабатывать только фасад... Окна первого этажа закрывают металлические решетки, таким образом, предстоит проникать на второй. Кому проникать? Как преодолеть открытое пространство, да еще в полном снаряжении, со штурмовыми лестницами? Кто уцелеет на этом полигоне смерти?..

Возле общежития ПТУ Павлов обнаружил своих бойцов в компании новосибирских омоновцев. Они распивали пиво, курили, подтрунивали друг над другом.

К полуночи основной план действий согласовали, поужинали, и Дмитрий дал команду к отбою.

Отряд не спал, до командира доносились приглушенные звуки разговоров, лопались вскрываемые пивные банки, тихо всхлипывала на матрасе в углу Лика Вронская. Только Лена Плотникова – вот ведь устойчивая психика у девочки – спала безмятежным сном ребенка. И ее полуоткрытые губы вызвали у Дмитрия волну теплой нежности, смутившей его своей силой и несвоевременностью...

Ночной сонный город вспорол шум подъезжающих машин.

В половине третьего бойцы СОБРа, за исключением оставшихся в общежитии врача, сапера и журналистки, расположились в неглубоком овраге у здания больницы.

«Как же я вас люблю, пацаны, – думает Дмитрий Павлов. – Выживите, пожалуйста, не умирайте...»

– Твою мать, – выругался Темыч. – Теперь «чехи» точно в курсе!

Темнота вокруг больницы наполняется урчанием. Ровно в два сорок пять начали заводиться БТРы, к реву их двигателей присоединились громовые раскаты БМП.

– Козлы, технику прогреть вздумали, – комментирует Лопата, набивая запасной рожок патронами. – Сейчас «альфовцев» перемочат, как цыплят!

Бронетехника подъезжает к больнице, ее встречают залпы РПГ. Из укрытия Павлову видно: четыре БТРа разворачиваются, в целости и сохранности, и отходят на исходные позиции. За это время можно спокойно расстрелять боекомплект, но лишь последняя машина посылает в здание несмелый выстрел, вгрызающийся в кирпич между окнами. И сразу же ночь наполняется треском очередей. Каждое окно становится бойницей, смерть без устали харкает из пулеметов.

На подоконниках – фигуры в полный рост, белые халаты, длинные женские платья.

– Не стреляйте, родненькие, не стреляйте, – раздаются плачущие голоса.

За спинами заложников орудуют бандиты.

Тройки пробирающихся к больнице «ашников» – как на ладони. Они маневрируют, укрываясь от очередей, но прятаться негде, эта схватка – всего за пару лишних минут...

Дмитрий бросил взгляд на часы. Пора. Теперь, по стратегическому замыслу Лысого, боевики должны сконцентрировать оборону на фасаде здания. Через четверть часа после начала штурма в бой должны вступить бригады, располагающиеся с торцов больницы.

Бойцы начинают движение одновременно.

– Ну, братишки, с Богом, – шепчет Павлов, устремляясь вперед, физически чувствуя, как единый организм отряда преодолевает первые пару метров. Новосибирцы катятся еще быстрее, фасад больницы трещит от выстрелов, торец пока темен, молчалив, почти безобиден.

Приближаться страшно. Уже представляется, как бойцы проникнут внутрь, и придется устраивать кровавую мясорубку из тел боевиков и заложников, 60 человек против 200 бандитов, «фасадники» не продвинулись вперед ни на йоту, отстали, захлебнулись в крови.

Цепочка бойцов замирает. Прямо к больнице, размахивая пистолетом, пошатываясь, направляется человек. Очень полный, грузный, пузо вывалилось поверх спортивных штанов, вздрагивает при каждом шаге.

– Черт... Ну откуда он... – стонет Дмитрий.

– Я вам покажу, суки! – рычит мужчина, выпуская пол-обоймы по окнам.

Еще шаг – и он падает, скошенный злой очередью. Из окна вырывается осветительная ракета, зависает, освещая ярким светом вжавшихся в землю мужчин.

– Отходим! – кричит Павлов. – Назад, всем назад!

Назад – сложно. Каждое окно превращается в огневую точку. Безостановочно трещат пулеметы, на подоконники заталкивают заложников, они валятся, как снопы, подкошенные выстрелами.

Дмитрий откатился в сторону, и через долю секунды на том камне, за которым он лежал, звенит пуля.

«Если слышу – значит, не моя», – проносится радостная мысль. Оторвав голову от земли, он оглядывается назад. Кто-то уже добрался до спасительного оврага, мелькают спины в бронежилетах, ныряют в спасительную глубину. Один из пулеметов умолкает, Витька, Лена, спасибо вам, родные...

Сразу три тела гулко шлепаются на землю. Заложники, понимает Дмитрий по одежде, боевики убили заложников, мстя за замолчавший пулемет, за своего снятого снайпером бойца.

Перекатываясь, скрываясь за хилой травяной порослью, вжимаясь в землю, Павлов пробирается к оврагу. Почти рядом, почти близко, сейчас... Его взгляд натыкается на лежащее в отдалении тело. Комок забивает горло. Там находился Темыч. Суки! Неужели Темыч? Получается, его скосили вслед за невесть откуда взявшимся мужиком.

Он не ранен. Его больше нет. Слишком неподвижен, безучастен, застыли вцепившиеся в автомат руки...

Сволочи!!!

– Прекратить штурм, – оживает рация.

– Аллах акбар, шурави! Вам привет с того света! – хрипит она же с сильным акцентом.

– Броню! Дайте броню! У меня «двухсотый», надо вынести из-под обстрела! – кричит Дмитрий.

Бронетехника разворачивается, уходит от больницы.

Пулеметы не умолкают, но он ползет к Темычу, проклюнувшая бронежилет пуля останавливает, ненадолго. Раны нет. Там, впереди, Артем...

Земля вздрагивает, принимая свинец.

Ну слава Богу – вот тот мудак, жирный, большой, за ним можно укрыться, потерпи, Темыч, еще немного.

Снайперы молотят, не переставая, пара окон затихает.

Дмитрий не видел, как к окнам подкрался Лопата. Подкрался и засадил по ним из подствольника. Только вспыхнуло все там, в глубине, и он понял – пора. Добежал до Темыча, вскинул его на плечи.

Как отходил – Дмитрий не запомнил. Один раз тело Темыча дернулось, прошитое пулями, вслед рвались гранаты, трещали автоматные очереди, рыхлили землю, полоснули по щиколотке.

Впереди ждал спасительный овраг. Павлов вкатился в него, и Темыч рухнул сверху, разбитый, окровавленный, изломанный...

* * *

Отставив автомат, Салман Ильясов потянулся за громкоговорителем и едва устоял на ногах. Выщербленный выстрелами кафельный пол больницы стал скользким от крови.

– Осторожно, – Ибрагим подхватил его под руку, поморщился от боли в раненом колене. – Командир, а если еще один штурм? Отобьемся?

Лицо Салмана исказила гримаса ярости. Семь бойцов убито, больше десятка ранено. Они отобьются, без сомнений. Но дожидаться нового штурма – это значит опять терять своих людей.

– Будем прорываться в Чечню, – твердо сказал Салман.

Подходя к окну, он переступил через неподвижное тело женщины с удивленно отерытыми голубыми глазами. Когда федералы принялись палить по окнам, она не выдержала, сорвалась из угла, где сидело несколько заложников, побежала к окну, наткнулась грудью на выстрелы.

Салман кивнул перезаряжавшему автомат Руслану:

– Оттащи ее.

Тот схватил женщину за ноги, выволок ее в коридор, швырнул, с громким хохотом, в гущу обессиленных заложников.

– Я требую, – прокричал Салман в громкоговоритель, – машину-рефрижератор и три грузовика. Технику доставить в течение получаса. Каждую минуту после оговоренного времени мы будем убивать заложника.

– Боевики требуют технику, – забормотала настроенная на частоты федералов рация.

И другой голос, срывающийся от волнения, зазвенел в ней же:

– Немедленно предоставить запрашиваемые автомобили!

Даже получаса шурави более чем достаточно для того, чтобы установить в машины «сюрпризы». Сразу корежащих металл взрывов, разумеется, не будет. Скорее всего, грузовики нашпигуют радиоуправляемыми минами, приводящимися в действие через самолет-ретранслятор на любом удалении машин от командного прибора. Их расчет понятен: разнести колонну на клочки, лишь только захваченные в больнице люди покинут грузовики. Поэтому всю дорогу придется терпеть завывания заложников над ухом.

Салман распорядился поднести к выходу тела погибших бойцов, пошел по коридору вдоль шевелящейся людской массы. На второй день нахождения в больнице страх в глазах людей сменился безучастием.

Но нет – пистолет под подбородок – и дедок дрожит, как осиновый лист.

– Сынок, – всхлипывает он. – Пощади, не убивай, невестка внука ждет.

Кровавая пелена застилает глаза, забивается в ноздри, парализует легкие, все исчезает в грохочущих взрывах артиллерии, свистящих безысходностью бомб. У него, у Салмана Ильясова, внука не будет. И жены нет, и дочери. И семи бойцов – пацанов, мальчишечек – тоже больше нет, сейчас их тащат из морга, застывших, окоченевших, и все, что можно было для них сделать, – это разложить на каталках в прохладной комнате, сохранить то, что осталось от молодых тел в расползающемся по душной больнице сладком трупном зловонии.

Салман очнулся, почувствовав, что палец готов вот-вот нажать на спусковой крючок.

Он убрал оружие, поморщился при виде растекающейся под дедком лужи.