Текст книги "Русские цари кистью датского художника"

Автор книги: Ольга Обухова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Ольга Обухова
Русские цари кистью датского художника

Глава 1.

Дом Романовых и художник из Дании

Четыре раза приглашали в Россию датского живописца Лауритца Туксена для того, чтобы рисовать портреты русских царей и цариц. Созданные им картины вошли в историю России, оставшись бесценными свидетельствами наиболее важных ее моментов. Их живописные качества неоспоримы. Восхищает также точность всех деталей – полотна хороши не только как произведения искусства, но и как своего рода "фотографии времени". По их деталям можно легко восстановить внешний облик и одежду коронованных лиц России и окружавших людей, которых от нас отделяет теперь уже почти 150 лет.

Однако сама история с портретами таит в себе и определенную загадку. Самая главная из них – почему для того, чтобы запечатлеть моменты коронации императора в 1894 году, в Россию был приглашен иностранец, датчанин Лауритц Туксен? Ведь, как известно, в то время в самой России не было недостатка в талантливых, вполне даровитых художниках. И они не раз и не два привлекались к выполнению ответственных живописных заданий двора.

Частично ответ на этот вопрос может дать фактор всеевропейской известности Лауритца Туксена. К тому времени, когда его впервые пригласили в Россию – в 1884 году – он обладал славой, далеко выходящей за пределы Дании. Его портреты были популярны во Франции, Германии, Великобритании. Поэтому в Россию по приглашению царствующих особ ехал признанный европейский мастер.

Однако в биографии Лауритца Туксена было и еще одно событие, сделавшее его особенно привлекательным с точки зрения венценосных российских заказчиков. В 1883 году представители датской общественности решили собрать деньги для того, чтобы сделать памятный подарок своему народу. Подарок, который должен был войти в историю. Сначала думали поставить в Копенгагене какой-нибудь памятник, статую, но потом решили, что наилучшим подарок будет портрет датской королевской семьи, исключительно популярной в стране и в народе – короля Христиана IX и королевы Луизы. Вместе со всеми их шестью детьми и многочисленными родственниками. Портрет должен был быть монументальным, даже огромным.

Эту картину заказали Лауритцу Туксену – самому известному на тот момент датскому живописцу. Задача его была не простой – и не только потому, что на портрете должны были быть изображены венценосные особы. Дело в том, что датского короля Христиана IX к тому времени прозвали "тесть всей Европы", и это было не случайно. Так уж получилось, что благодаря крупным династическим бракам Христиан IX был связан практически со всеми правящими династиями Европы. Его сын Вильхельм стал основателем греческой королевской династии и вошел в историю как Георг I Греческий. Георг, сын Георга I Греческого (датского принца Вильхельма) женился на принцессе Марии Бонапарте (1882-1962) – внучке брата Наполеона Бонапарта Люсьена. Кристофер, другой сын Георга I Греческого (датского принца Вильхельма) женился на принцессе Франциске Бурбон. Принц Николай, третий сын Георга I Греческого женился на принцессе Елене Владимировне Романовой. Женой Эдуарда VII Английского (родился в 1841 г., годы правления 1901-1910) была дочь того же Христиана IX принцесса Александра (1844-1925). И, наконец, ее сестра Дагмара – была связана браком с русским царем Александром III.

Все они раз в год собирались вместе в Дании – в летней резиденции короля Христиана IX и королевы Луизы замке Фреденсборг. Но это было только один раз в году. И в это время коронованные особы были, естественно, больше заняты общением со своими родителями и родственниками, и им было не до позирования.

Поэтому Лауритцу Туксену пришлось последовательно обьезжать многие европейские страны, чтобы создать наброски участников своего монументального полотна.

В конце концов он приехал и в Петербург. Это случилось в мае 1884 года.

Заказчиками его первой работы, в которой фигурировали русские венценосные особы, были, строго говоря, не русские, а датчане – уже упоминавшиеся выше представители датской общественности. Но это нисколько не помешало исключительно теплому приему художника в России – его разместили в царском дворце в Гатчине и всячески там обхаживали – и установлению особенно теплого, даже в какой-то степени дружеского контакта с его коронованными российскими моделями.

В Петербурге ему позировали сам Александр III и императрица Мария Федоровна, а также великие князья Николай, Михаил, Георг, Ксения, Ольга – все дети императорской четы.

Каждого из них художник рисовал отдельно – он хотел передать на полотне личность каждого, подчеркнуть ее своеобразие. К тому же он, несомненно, понимал, что кто-то из изображенных им на картине детей может со временем стать правителем России. И он вновь и вновь, несколько раз заставлял детей позировать ему, добиваясь наилучшего результата – Лауритцу Туксену хотелось выглядеть достойно в глазах будущей истории.

Что же касается их царственного отца, Александра III, то, по воспоминаниям художника, тот только рассмеялся, увидев результат – таким сам он вышел у Туксена огромным, монументальным. Впрочем, "виной" тому была величественность самой фигуры русского императора – он действительно физически возвышался над всеми окружающими, и "спрятать" его было просто невозможно.

Из-за этого и на финальном портрете датского короля Христиана IX и королевы Луизы Александр III невольно превратился в доминирующую фигуру картины – вместе со своей супругой, Марией Федоровной, он словно составляет ее центр, и как бы заставляет стушеваться остальных участников. Впрочем, в данном случае Лауритц Туксен нисколько не погрешил против истины – по свидетельству многих участников "посиделок во Фреденсборге", все так и было – с приездом туда русского императора он волей-неволей становился своего рода "центром", и на голову – в физическом смысле – возвышался над всеми остальными европейскими аристократами.

Во время своего первого приезда в Санкт-Петербург Лауритц Туксен не упустил шанса побывать в Эрмитаже. Ходил он туда не как "праздный гуляка", а в первую очередь как профессиональный художник, остро и подчас благоговейно подмечающий живописные удачи и поиски своих великих предшественников. Коллекция Эрмитажа, начало которой положила Екатерина Великая, произвела на него неизгладимое впечатление. В какой-то момент даже выяснилось, что он больше увлекается посещениями Эрмитажа, чем своей собственной работой.

В то же время его дневники отразили и немало забавных эпизодов, связанных с пребыванием в Петербурге. После небольшого по размерам, уютного Копенгагена русская столица казалась художнику сказочно-огромной, ее бульвары и проспекты – неправдоподобно широкими. Поражало Туксена и количество народа на улицах, особенно в дни праздников. Он признавался, что ничего подобного ранее не видел – Петербург действительно представлялся ему небывалым видением, своего рода "Северной Венецией", чудесно перенесенной в края, где раньше были болота и плоские равнины с чахлой растительностью. И теперь он видел заполненные дворцами острова, проспекты, и снова дворцы и величественные особняки – и все это на фоне Невы и моря. Это не было похоже ни на Данию, ни на любую другую страну Европы.

В то же время жизнь в Гатчинском дворце познакомила художника с курьезами повседневной внутридворцовой жизни. В частности, он никак не мог привыкнуть, что каждый часовой – а они попадались через каждые 50-100 метров – всякий раз строго спрашивал его фамилию. "И я всякий раз громко и отчетливо отвечал: Туксен", – пишет художник.

Между тем, говорить часовым "Туксен" ему приходилось, может быть, по несколько сот раз на дню: дело в том, что столовая, в которой он завтракал, обедал и ужинал, помещалась в другом крыле дворца, и идти туда приходилось через… несколько десятков часовых. Точно так же – следовать обратно. Но ритуал опознавания оставался неизменным. По уставу, часовые не спрашивали фамилию только у членов царствующего дома.

Перед отъездом Туксена из Петербурга со сделанными им набросками Александра III и Марии Федоровны художника пригласили на официальное торжество в Царское село – там отмечалось совершеннолетие сына Александра III, Великого князя Николая Александровича.

"Это было одно из наиболее запоминающихся празднеств в моей жизни, – пишет художник. – Дворец был роскошно украшен и весь сиял. До этого он был тщательно отреставрирован и стал еще богаче и краше. Гости один за другим входили во дворец и останавливались, пораженные. Да я и сам ахнул от восторга перед открывшимся зрелищем. Все вокруг искрилось, сверкало, как в сказочном замке снежной королевы. Мраморный пол пересекала алая ковровая дорожка. Столы, поставленные буквой "П", были застелены белоснежными скатертями, на которых яркими пятнами виднелись горки апельсинов, лимонов, яблок, серебрились, словно подернутые легкой изморозью, бутылки с шампанским. Всюду царило неподдельное веселье и радость. Великий князь Николай выглядел очень мило. Он был очень похож внешне на свою мать – императрицу Марию Федоровну, с которой мне удалось поговорить по-датски. Я заметил, что между всеми членами царской семьи царят очень простые, по-настоящему дружеские и сердечные отношения. Это был их семейный праздник – но в силу того, что они были царствующими особами, он превратился в большое государственное торжество. В конце концов Николай даже застеснялся – такие ему оказывали почести, в таких превосходных и порой восторженных тонах о нем говорили. Он явно чувствовал, что пока ничего этого не заслужил. Но его бросающаяся в глаза серьезность, основательность, рассудительность подкупают. У него очень хорошие задатки для того, чтобы стать по-настоящему выдающимся правителем".

Неизвестно, догадывался ли Лауритц Туксен, глядя на Великого князя Николая Александровича, что перед ним к тому же – одна из его будущих моделей. Скорее всего, нет. Иначе бы об этом тоже остались какие-то заметки в его дневнике. Однако судьбе было угодно, чтобы все случилось именно так.

Созданный Туксеном гигантский портрет всех членов королевской фамилии Дании и их родственников был закончен и выставлен публично в 1886 году. Открытие портрета вызвало большой ажиотаж. Показ был платным, и в день открытия было продано 20 тысяч билетов. Люди все шли и шли через зал, в котором он стоял. Людей было так много, что художнику пришлось даже встать возле своего полотна – он боялся, что кто-нибудь ненароком заденет его. Но все обошлось. Открытие портрета вылилось в грандиозный успех Лауритца Туксена, и его имя с тех пор прочно вошло в летопись художественно-исторических достижений Дании. Он принимал поздравления, и несомненно ощущал в душе, что благодаря своей работе перешел в разряд своего рода "придворных живописцев" – художников, которые рисуют коронованных особ. Сейчас, на пороге ХХ века, это "звание" сильно отличалось от того смысла, который вкладывался в него в эпоху Возрождения или барокко, и даже в эру абсолютизма, но многое значило – прежде всего, для художника-портретиста.

Глава 2.

Туксен в Виндзорском дворце

Успех Лауритца Туксена не остался незамеченным и в Великобритании. Иначе, собственно, и быть не могло – английский королевский двор был тесно связан и с датским, и с русским, а среди изображенных на полотне Туксена были Принц Уэльский Эдуард, его супруга Принцесса Александра, родная сестра Марии Федоровны, и их сын Георг, будущий король Англии. И поэтому, когда в Великобритании созрела идея подобной же картины – изображающей столь же многочисленную, как и у датского Христиана IX, семью королевы Виктории и всех ее родственников – то Туксен показался англичанам самым естественным выбором.

Виктория (1819 – 1901) решила приурочить написание картины к 50-летнему юбилею своего вступления на престол, когда в Лондон по этому случаю должны были съехаться все ее родственники. Туксена заранее пригласили в британскую столицу, и он больше месяца жил там. За это время он близко познакомился с Викторией и сделал множество ее зарисовок. Королева показывала ему свои собственные работы – больше всего она любила изображать цветы, и, по мнению Лауритца Туксена, они у нее очень прилично получались.

Наконец, в один из торжественных дней Туксена пригласили в Виндзорский дворец.

Количество родственников, окружавших Викторию, впечатляло. Туксен попросил всех их постараться "замереть", и стал рисовать. После этого был обьявлен перерыв на чай, и затем все снова вернулись в тот же зал – снова позировать мастеру в тех же положениях. Потом состоялся ужин, в котором принял участие и Туксен – единственное, что он совершенно не прикасался к вину – и после этого состоялся заключительный сеанс.

Для нашего рассказа примечательным является то, что среди изображенных Туксеном на картине родственников Виктории русская ветвь составляет наиболее многочисленную часть. Участие Романовых в картине было самым представительным. В Великобритании Туксен снова встретился со своими старыми знакомыми – Великим князем Николаем, будущим императором, которого он хорошо знал по России и по Дании. Также на полотне Туксена запечатлена его будущая жена принцесса Аликс, вошедшая в историю под именем Александры Федоровны (ее настоящее имя: Alix Victoria Helen Brigitte Louise Beatrice, Prinzessin von Hessen-Darmstadt). Здесь же – Великий князь Сергей Александрович, сын Александра II, которому предстояло стать московским генерал-губернатором, и Елизавета Федоровна, его супруга – сестра Аликс.

Всем этим людям предстояло принять самое непосредственное участие в ближайшей истории России в качестве главных действующих лиц, и участвовать в наиболее драматических столкновениях двух ее основных движущих сил – самодержавия и революции.

К сожалению, это предопределило и более чем печальную судьбу персонажей Туксена: все русские участники, изображенные им на картине, погибли насильственной смертью. Все до одного. Одна – причислена к лику святых. Речь идет о Елизавете Федоровне, обьявленной Святой Елизаветой Великомученицей. Ее мощи хранятся в православном храме в Иерусалиме.

Впрочем, все это случилось лишь через много лет после того, как Туксен увековечил их черты своей кистью.

Пока же Лауритцу Туксену как портретисту королевских особ не было равных – и прежде всего в его родной Дании. И в 1892 году выдающийся датский пивовар и меценат Карл Якобсен заказал Туксену картину, которая изображала бы посещение королевской семьей Дании его Глиптотеки – музея и художественного собрания, открытого на личные пожертвования Якобсена.

Королевскую семью пригласили в Глиптотеку специально на открытие двух новых поступлений в нее – заказанных Якобсеном мраморных статуй двух королевских дочерей, Дагмары – царицы Марии Федоровны и принцессы Александры Английской.

На картине должны были быть изображены Христиан IX и королева Луиза – и снова почти со всеми своими родственниками, представлявшими "русское" и "английское" ответвления королевского семейства.

Ради этого Лауритц Туксен специально отказался от поездки во Францию, которую запланировал, и остался в Копенгагене, дожидаясь прибытия туда августейших родственников Христиана IX. Дагмара и Александр III приплыли в Копенгаген на своей яхте, и художник в числе прочих встречах их на причале.

Однако сам визит коронованных особ в Глиптотеку был скоротечен – они просто пришли в нее, пробыли около двух часов, и, восхищенные тем, как скульпторы передали черты королевских дочерей на мраморных изваяниях, покинули залы Глиптотеки.

В этот момент Карл Якобсен понял, как же хорошо получилось, что он заказал эту картину именно Туксену – художник до этого в течение продолжительных сеансов рисовал Александру в Англии, а Марию Федоровну в России, и, несмотря на краткость их пребывания в собственно Глиптотеке, сумел с полной достоверностью передать характерные черты их облика, которые, может быть, и не дались бы другому мастеру, который бы увидел их только в Глиптотеке.

То же самое касалось и Александра III – образ русского императора был знаком художнику, и тоже прекрасно получился на картине.

А Карл Якобсен, вдохновленный тем, как хорошо продвигалась у Туксена его работа, передал живописцу новое пожелание. Оно звучало, может быть, несколько экстравагантно. Но пивовар хотел, чтобы выставленные в его Глиптотеке мраморные статуи, явившиеся, собственно, поводом для визита туда коронованных особ, выглядели более "живыми" – он желал, чтобы художник по возможности придал им максимальное сходство с дочерьми Христиана IX и королевы Луизы, то есть с Дагмарой и Александрой. Пивовар уже заметил, что, когда Дагмар и Александра появились рядом со своими мраморными изображениями, то стала ясна разница между оригиналами – и статуями. Сделанные в классической, чуть холодноватой и отстраненой манере статуи не передавали всего обаяния и живости дочерей Христиана IX. От Туксена на картине требовалось "преобразовать" мраморную реальность – тем более, что он так хорошо знал обеих королевских дочерей.

Это была совершенно новая, необычная задача. Сначала Туксен даже почувствовал, что заходит в тупик. Как на деле исполнить то, что хотел от него заказчик? Как он мог вообще "переделать" статуи? Даже на полотне? В каком направлении ему надо было двигаться? Якобсен говорил, что он так хорошо знает живых дочерей короля, что это должно ему удасться. Но пивовару легко говорить об этом… А как же осуществить это на практике?

Но потом, после ряда проб и экспериментов, дело пошло. И Туксен сумел, руководствуясь своими набросками, "оживить" мраморные скульптуры,

Позднее мастер признавался, что ему помогли не только наброски, сделанные до этого в России, но и – в случае с Дагмарой – встречи с ней в русских царских дворцах, когда они стояли совсем близко друг от друга и он мог отчетливо наблюдать каждую черточку облика императрицы. И разговаривать с ней более свободно и непринужденно, чем где бы то ни было.

Картина, написанная по заказу Карла Якобсена, была тепло принята публикой. В ней отразились также новые художественные поиски мастера, пробовавшего в то время свою кисть в направлении, подсказанном течением импрессионизма. В этой связи, картина у кого-то может вызвать впечатление определенного эксперимента, своего рода поиска. Безусловно, поиском было и решение поместить в ней мраморные бюсты Дагмары и Александры, и в то же время постараться сделать так, чтобы эти скульптуры были больше похожи на живых людей, на живых королевских дочерей.

А Александр III вышел на картине живым сам по себе – без всяких сопоставлений со статуями. Критики отмечали, что Туксену очень удался образ русского царя. На картине во время посещения Глиптотеки он представлен в цивильной одежде – весьма редкой для царя, предпочитавшего военную униформу и сапоги в любой сезон года. В гражданском костюме, в котелке, с тросточкой он предстает в необычном и очень человечном облике. В России, кстати, за всю историю царствования Александра III так и не был сделан ни один его портрет в такой одежде.

Картина Туксена, выставленная, естественно, в той же самой Глиптотеке в Копенгагене, стала поэтому не только художественной, но и также исторической и своеобразной культурной реликвией.

Глава 3.

Необычные поручения английской королевы

В 1893 году Туксен был снова приглашен в Великобританию королевой Викторией. Она хотела, чтобы он запечатлел момент бракосочетания ее внука, Принца Уэльского Георга (1865-1936), и принцессы Мэри Тэкской (1867-1953).

Это была не только пышная свадебная церемония, но и важный государственный акт – ведь речь шла о женитьбе будущего короля Англии. В Сент-Джеймский дворец, где проходила свадьба, сьехались поэтому представители королевских семейств со всей Европы. И опять Туксену позировали русские – наследник Николай, его брат Михаил, их мать Мария Федоровна. На картине будущий Николай II вообще изображен на первом плане, и занимает столь же видное место, как и правящая королева Виктория. Рядом с принцессой Александрой, матерью Георга, стоит ее родная сестра – российская императрица Мария Федоровна. "Русское присутствие" на картине опять ощутимо, как никогда.

В 1894 году Туксена снова вызвали в Великобританию. Прибыв в Лондон, он был доставлен к королеве Виктории. Вызов был довольно срочным. Датчанин перебирал возможные причины, по которым королева могла бы захотеть видеть его – но до самого последнего момента так и не догадался, о чем пойдет речь.

Во время личной аудиенции английская королева наконец раскрыла карты. Оказывается, намечалась свадьба ее внучки принцессы Аликс Гессен-Дармштадской с уже хорошо знакомым художнику Великим князем Николаем Александровичем, сыном Александра III и Марии Федоровны. Королева Виктория из-за проблем со здоровьем не могла бы перенести долгое путешествие в Россию, чтобы самой побывать на этой свадьбе. Однако Аликс была ее любимой внучкой, и поэтому было решено поручить художнику, более других знавшему ее будущего супруга и русский двор, создать художественное полотно для королевы. Глядя на него, она могла бы представить себя на свадьбе и ощутить ее атмосферу. Выбор на Туксена пал и потому, что он получил известность как живописец, умеющий очень элегантно и достоверно передавать женские черты, тонко чувствовать женскую натуру. Этот сплав мастерства и опыта как раз и хотела иметь королева Виктория, заказывая датчанину полотно с изображением свадьбы своей любимой внучки, с которой она находилась в постоянной переписке.

Однако когда Лауритц Туксен с официальным рекомендательным письмом, подписанным Принцем Уэльским, прибыл в Санкт-Петербург, в России случилась беда. Император Александр III скоропостижно скончался. Страна была в шоке, императорское семейство – в глубоком трауре. Новым престолодержателем был обьявлен сын Александра III, Николай Александрович. Соответственно, речь теперь должна была идти уже не о его свадьбе с принцессой Аликс – а об официальном бракосочетании с императрицей Александрой Федоровной.

В этой связи надлежало пересмотреть и весь замысел картины Лауритца Туксена, с которым он прибыл в Россию. Все становилось другим, менялось. Тем более, что и императорская семья, и весь двор находились под тяжелым впечатлением от смерти Александра III. С его кончиной заканчивалась одна эпоха и начиналась другая. В такое непростое время Лауритц Туксен и прибыл в Россию.

Правда, его встретило немало старых знакомых. "В свой самый первый день в Российской империи я долго говорил с Анной – гувернанткой Великой княгини Ольги, которую хорошо знал еще по Гатчинскому дворцу. Она рассказала мне во всех подробностях о смерти Александра III – она присутствовала при нем, когда он умирал, а потом готовила тело к погребению. Я был потрясен до глубины души. Меня смерть Александра III потрясла и как человека, и как живописца, рисовавшего его. Каждый живописец невольно ощущает определенную духовную связь со своим объектом, с человеком, которого с помощью красок переносит на холст – и я ощущал разрыв этой связи, и мне было тяжело". Смятение и печаль чувствовались во всем облике Петербурга, и Лауритцу Туксену "стало ясно, как сильно почитали русские Александра III, и как много должно было перемениться после его ухода в мир иной".

В какой-то момент ему даже пришла в голову мысль, что, может быть, ему было бы лучше уехать из России, дождаться более благоприятного часа. "Но жизнь брала свое, новый царь приступил к выполнению своих обязанностей, стал встречаться с подданными, с министрами, с людьми его двора, обсуждать новые дела, которые надо было решать безотлагательно. Постепенно государственная жизнь налаживалась по-новому, Россия училась жить под властью нового правителя".

Личное знакомство с Николаем и с его матерью, императрицей Марией Федоровной, позволили датскому художнику появляться при дворе и лично наблюдать, как Николай брал в свои руки бразды правления после гибели отца. Новый российский властитель понравился живописцу: "Николай был исключительно вежлив, тактичен, приветлив со всеми, хотя печать скорби и горя весьма чувствовалась на всем его лице. Он находил время для того, чтобы беседовать с людьми, вникать в суть проблем. В нем не ощущалось наивности или бросающейся в глаза неподготовленности к делам управления, напротив, чувствовался довольно способный администратор, хотя еще и не обогащенный разнообразным опытом. Но в самом подходе к делам ощущалась хорошая, здоровая основа нового императора. Он очень внимательно слушал, хотя и трудно было сказать, какие выводы он делает для себя, но он их, несомненно, делал – и делал с прицелом на будущее практическое использование. Он вовсе не был упрямцем или грубияном, какими зачастую бывают самодержцы, облегченные неограниченной властью. Наоборот, в нем чувствовались такт, европейское образование и великолепное воспитание."

Одновременно художник обратил внимание на то, как "отлично сидела на Николае военная форма, и как живописно он смотрелся на фоне гусар придворного гвардейского полка и других военных, которые часто выстраивались шеренгами при входе во дворец или в его больших залах, где новый император принимал людей". Лауритц Туксен понимал, что для России это очень важно – в ней правитель был прежде всего военным, ибо страна была огромной, и на протяжении всей своей истории вела череду почти непрерывных войн за расширение и выживание. "Русские прекрасно помнят недавние страницы своей истории – войну с Наполеоном, Крымскую войну, войны с турками и ценят в императоре его бросающуюся в глаза воинскую стать и выправку. Несомненно, они видят в нем такого же способного командира, каким был и его отец, как-то сказавший, что у России есть всего два настоящих преданных союзника – ее армия и флот", – записывал в своем дневнике Лауритц Туксен.

На датчанина произвело большое впечатление то, как мужественно держался Николай после смерти отца, после того, как на его плечи легла ответственность за самую большую – по территории – страну мира. "Европейскому мозгу трудно вообразить ту меру ответственности и власти, которую неизбежно приобретает российский властитель, вступающий на престол. Она – столь же огромна, как и эта страна. В истории было немало случаев, когда люди просто не выдерживали такой ответственности, пасовали перед такой огромной властью, и не находили в себе ни душевных, ни физических сил ей соответствовать. Однако у Николая все это происходит как-то органично. Нельзя сказать, что это – прирожденный властитель, потому что такого рода людей в природе просто не бывает, но, с другой стороны, в нем явно присутствует то, чего недостает многим из нас – истинная властность, твердая основа, скрытая за внешними покровами императорского лоска. Видимо, именно такой человек и нужен России, хотя те вызовы, которые бросает властителю страна, являются подчас непомерными".

Насколько можно понять из анализа дневниковых записей Туксена, во время второго приезда в Россию – совпавшего таким почти мистическим образом с крутым поворотом в ее жизни – его живо интересовали особенности русской истории, в которых он начал разбираться. И в этой связи, естественно, он не мог пройти мимо трагической гибели Александра II, деда нынешнего императора Николая II, погибшего от рук своих собственных подданных. Художник чувствовал – видимо, как и многие русские – что страна нуждается в глубоких реформах, чтобы соответствовать требованиям современного дня и новейшей истории. При всем величайшем внешнем блеске российской Империи, всем было очевидно, что без подлинных реформ страна – обречена. Обречена на вечное отставание, на деградацию и, скорее всего, на революционный взрыв. Но в то же время страх пробить брешь в самом историческом фундаменте Империи сковывал все попытки радикальных реформ. И все эти дилеммы должны были лечь на плечи нового российского властителя. Сейчас, когда мы знаем, как закончил свои дни Николай и его семья и в какой обстановке оказалась к тому моменту Россия, мы можем оценить и глубину размышлений датского художника над судьбой страны и ее правящей династии.

Получилось так, что он пережил всех своих русских моделей – за исключением императрицы Марии Федоровны, умершей годом позже него самого. И она была единственной, чей конец был более-менее нормальным – если так вообще можно говорить о смерти. Смерть же Николая и его семьи была поистине трагической, мученической, и с человеческой точки зрения – ужасной и недопустимой. Моя личная точка зрения сводится к тому, что художник Лауритц Туксен – человек, в силу своей профессии обладающий более острым чутьем, чем "обычные" люди – что-то почувствовал уже в момент своей первой встречи с только что ставшим российским императором Николаем. Чутье Туксена словно позволило ему полубессознательно заглянуть в будущее – и прозреть его смутные контуры. Отсюда – особый тон его воспоминаний об императоре, записанных уже тогда, когда до его реальной трагической гибели оставалось больше двадцати лет. Когда, казалось бы, мало что вообще предвещало ее.

Вполне вероятно, что свою роль сыграла и особая "острота глаза" иностранца, увидевшего Россию со всеми ее проблемами и неразрешимыми противоречиями со стороны, и сумевшего поставить ей более точный диагноз, чем тот, который был по природе своей доступен самим русским.

Впрочем, это были только его личные дневники. И ни с кем, кроме как со своей женой Урсулой, он своими размышлениями не делился. Тем более он не пересказывал их своим царственным собеседникам.

Да и вряд ли они поняли бы его. Воспоминания других современников Николая II рисуют менее подкупающий облик царя, чем Лауритц Туксен. В этих воспоминаниях Николай предстает довольно своенравным и весьма упрямым человеком, имеющим свое собственное мнение и настаивающим на нем, чего бы это ему не стоило. И практически не способным корректировать его под внешним воздействием.