Текст книги "Дерианур - море света"

Автор книги: Ольга Елисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

По движению дверных ручек, Алехан понял, что лакеи готовы вот-вот распахнуть створки перед графскими посетителями.

– Прошу в гостиную.

Орлов заметался. Он не знал, куда себя деть от смущения, отлично представляя нелепость ситуации. Если его найдут здесь, он никогда не сможет объяснить, что делал в жилых покоях дворца, и почему не дождался графа, где положено. Что он не вор, не шпион...

Двери скрипнули. В критические минуты Алехана спасала решительность. Он видел, что зеркало, прислоненное к углу, закрывает собой кусок комнаты. Довольно узкий, но достаточный для того, чтоб туда мог втиснуться детина его размеров. Не долго думая, Орлов отвел левую створку и полез за нее. Он едва успел. Двери церемонно распахнулись, и в гостиную хлынул целый поток высокородных господ, смотреть на ленты и ордена которых глазам было больно.

Стоя в пыльном углу, притиснутый обратной "слепой" стороной зеркала к стене, Орлов осторожно придерживал створку трельяжа снизу пальцами, чтоб она, не дай Бог, не отошла в сторону, и через образовавшуюся щель собравшиеся не заметили чужака.

Гости расселись на диваны. Некоторых из них Алехан знал. Кроме графа Разумовского, высокого смуглого еще очень красивого мужчины с волосами, как вороново крыло, присутствовал его брат Кирилл, гетман Малороссии. Он был тучнее и подвижнее старшего, а на энергичном лице особенно прожали мягкие карие глаза с рыжими, как у коровы, ресницами. Гетман оделся по-домашнему и вел себя так, точно серьезность ситуации его мало касается: плюхнулся на диван, водрузил на колени вазочку с изюмом и потягивал оттуда ягоду за ягодой.

Остальные выглядели куда серьезнее, в париках, при шпагах, точно собрались на заседание Сената. Должно быть официальный вид придавал им храбрости.

– Вы знаете, господа, что почтенный наш председатель, граф Петр Иванович Шувалов, который первым и заговорил о необходимости действий, -начал Алексей Разумовский, – скончался от апоплексического удара. Нам следует принимать решение без него.

– Да, граф Петр Иванович был голова, – поддержали многие. – С ним было бы куда способнее. А теперь не знаешь, как и подступиться...

– Стыдитесь, господа, – гетман отставил чашку с изюмом и вся его напускная беспечность мигом слетела. – Разве вы дети без няньки? Во время войны покойная государыня всех вас почтила присутствием в Конференции. Значит считала, что и у вас голова на плечах.

– Теперь война окончена, – подал голос престарелый граф Трубецкой. – При чем самым позорным образом. И сдается мне, снова время приспело спасать Отечество.

Все согласно закивали.

"Бедное Отечество, – думал Алехан, – И кто только не берется его спасать! Зеленая гвардейская голытьба, старики с клюшками, сейчас еще притащат женщин и детей!"

Словно в ответ на его мысли двери опять распахнулись, и в гостинную вступили новые гости. Мужчина средних лет и средней же полноты и совсем юная дама в траурной вуали, видимо, только что из дворца.

– Просим прощения, господа, – вновь прибывший поклонился. – Наше опоздание продиктовано мерами предосторожности. Катеньку никак не отпускали с дежурства. – Он ободряюще обернулся к даме. – Разрешите представить, моя племянница, княгиня Екатерина Романовна Дашкова.

– Граф, вы сошли с ума! – Раздалось сразу несколько голосов. Как видно, серьезные вельможи были настолько шокированы присутствием в своем кругу женщины, что позабыли о манерах. – Никита Иванович, вы нас всех погубите! Она родная сестра Лизаветы Воронцовой!

Алехан понял, что перед ним граф Панин, воспитатель наследника Павла. Екатерина несколько раз упоминала о его преданности заговору, но предостерегала вовлекать его в реальные действия раньше времени.

– Господа, господа! – На приятнейшем лице Никиты Ивановича отразилось крайнее огорчение. – Умоляю вас, тише. Я все объясню. Катенька, – он по-отечески приобнял княгиню за плечи и усадил на диван, -ближайшая подруга императрицы и посвящена во все детали готовящихся событий. В доме у ее мужа, моего родного племянника князя Дашкова, еще с зимы собираются гвардейские заговорщики. Уверяю вас, их планы весьма серьезны. Если мы не станем действовать сообща, то нам грозит неудача...

– Иными словами, – прервал его гетман, – они справятся и без нас. А мы окажемся в хвосте событий. Хорошенький же ультиматум вы нам принесли, княгиня!

"Интересно, давала ей Като полномочия разговаривать здесь?" -Подумал Алексей.

– Я пришла не с ультиматумом. – Екатерина Романовна откинула вуаль. У нее было решительное чуть рябое лицо, волевой подбородок и твердая складка губ. – А с предложением о союзе. Гвардейцам не достает поддержки в Сенате, Конференции, просто при дворе. Вам, – она сделала паузу, -реальной военной силы. Кажется, договор выгоден обеим сторонам.

"Не красавица, ей Богу, не красавица, – усмехнулся Алексей. – Но в ней что-то есть... Беднягу Дашкова можно понять".

Между тем, княгиня продолжала:

– Я, как и вы, господа, ненавижу кровь. И не желаю, чтоб она была пролита, даже ради освобождения Отечества от тирана. – Когда она говорила, ее лицо освещалось сильным внутренним светом. – Сейчас народ в смятении, полки готовы нарушить присягу в любой момент. Если начнется переворот, это будет не маленькое ночное приключение одной роты преображенцев во главе с блаженной памяти Елисавет и ее учителем музыки, – княгиня усмехнулась, -а настоящая революция, охватывающая весь город. Что вы этому можете противопоставить?

Кое-кто из собравшихся крякнул. Кажется, вельможи не ожидали от молоденькой дамы такого напора. Они собрались мирно посидеть, покурить трубки, выпить кофе и осторожно прощупать мнения друг друга.

– Умерьте свой пыл, княгиня, – гетман почти смеялся, глядя на грозного эмиссара гвардейской революции. – Вы нас никак пугать пришли?

Екатерина Романовна дернула плечом, но Разумовский продолжал самым мирным тоном:

– Садитесь, расслабьтесь, мы принимаем ваши "верительные грамоты", и давайте вместе подумаем, как выбраться из опасной ситуации, которую вы так ярко живописали.

Успокоенная доброжелательством Кирилла, княгиня устроилась на диване поудобнее и взяла предложенную чашку кофе.

– Без сахара, пожалуйста, – она с детства знала всех собравшихся, со многими была в родстве и, если честно, робела разговаривать на равных с седыми умудренными опытом вельможами, у которых когда-то играла на коленях. Но положение обязывало: у нее за спиной была реальная сила, и они это, кажется, поняли.

– Для начала, господа, мы должны договориться о будущей форме правления. – Провозгласил Панин, вытягивая из кармана какие-то бумажки.

Все с неодобрением покосились на него. Воспитатель наследника слыл опасным оригиналом. Он долгие годы служил послом в Швеции и набрался там республиканского духа. Конечно, и в Стокгольме есть монарх, но какой-то странный, с парламентом и конституцией, ограничивающей его права. Не по-божески это как-то...

– Форма правления у нас одна, – заявил гетман, – Православная. А вот о правителе поговорить действительно надо. Мы все знаем, кого не хотим видеть в этой роли.

Непонятый соратниками Панин обиженно зашуршал так и не прочитанным проектом конституции.

– Есть несколько вариантов, – начал до сих пор молчавший Иван Иванович Шувалов. Он неловко чувствовал себя в доме Разумовсих. Их кланы, по известным причинам, никогда не были дружны. Но реальная опасность потерять вес при дворе и богатство – не родовое, пожалованное, а значит далеко не неприкосновенное – заставило их сплотиться. – Надеюсь, Брауншвейгскую фамилию никто всерьез обсуждать не хочет?

На него замахали руками.

– Так я и думал. – Шувалов кивнул. – Должен вас предупредить, что "несчастный младенец Иван Антонович" сейчас уже великовозрастный детина, совершенно сошедший с ума за двадцать лет сидения в одиночной камере. Крайне жестокий был шаг... – бывший фаворит бросил осуждающий взгляд на графа Разумовского. – Но в сложившихся обстоятельствах еще более жестоко выпускать дурочка на свободу.

– Хватат с нас и одного дурачка, – кивнул гетман. – Сосредоточимся на реальных кандидатах.

– Единственным законным наследником, – Панин встал со своего кресла, – является царевич Павел Петрович. – Его голос звучал все еще очень обиженно. Он не отстоял конституцию, но за права своего воспитанника готов был драться до последнего.

– Павел остается царевичем до тех пор, пока нынешний государь не заявил о его незаконнорожденности, – бросил Алексей Разумовский. – А вы знаете, что такой указ готовится.

Никита Иванович поперхнулся и снова замолчал. Сегодня все его инициативы проваливались, не будучи даже оглашены.

– Император расчищает путь для нового брака и нового наследника. Мягко подбодрил воспитателя Шувалов. – Но никто не помешает нам рассматривать внука Елисавет как главного претендента.

– Русское законодательство в этой области не совершенно, – вновь приободрился Панин. – С точки зрения традиционного права: отцу наследует сын...

– А согласно указу Петра Великого от четырнадцатого года сего веку, – бесцеремонно прервал воспитателя гетман, – государь сам назначает себе наследника. Дело царевича Алексея помните?

Сановники притихли. Грозный государь был мертв уже более 30 лет, но казалось, продиктованные им под свист бича и стук топора законы единственные могут действовать на этой земле. Нарушить их не осмеливался никто.

– Если Петр Федорович гласно объявит Павла незаконнорожденным и провозгласит нового наследника, ничего поделать уже будет нельзя. – Заявил князь Трубецкой.

– Но он не сделает этого! – Взвизгнул до нельзя расстроенный Никита Иванович. – Пока не расторгнет брак с законной супругой, не женится на Елизавете Воронцовой, и она не родит ему детей!

– Значит у нас есть время. – флегматично подал голос Алексей Разумовский. – К чему торопиться, господа?

– У вас нет времени, – никто не ожидал, что умиротворенная было княгиня Дашкова вновь вмешается в разговор. – Девять десятых в гвардии считают самодержицей Екатерину Алексеевну. Им не нужен малолетний государь. Разве что в качестве ее наследника.

– Мы можем рассмотреть кандидатуру Екатерины, – недовольно подал голос Трубецкой, – Но только на пост регентши. И то найдутся более достойные люди. – Он обвел глазами собравшихся. – Она немка, бывшая лютеранка, ничем не связана со знатнейшими фамилиями страны...

– Для тысяч подданных за стенами этой комнаты, – прервала его Дашкова, – она императрица. Пока вы только намереваетесь обсудить, – губы княгини презрительно скривились, – Они уже готовы выступить.

"Молодец," – похвалил Орлов.

В гостиной повисла тишина. Вельможи переглядывались, а юная возмутительница спокойствия как ни в чем не бывало откинулась на спинку дивана и принялась жевать засахаренные орешки.

– Княгиня говорит дело, – медленно произнес граф Алексей. – Взрыв всеобщего недовольства неизбежен, а с ним погромы, бунт, неподчинение властям. И это в столице. Деятельность Сената и коллегий будет затруднена, если не пресечена вовсе. Начнется анархия, безвластие, хаос.

Дашкова согласно закивала. До Орлова начал доходить тайный смысл ее присутствия здесь. Ему сразу расхотелось хвалить княгиню. Она явилась в собрание вельмож не для того, чтоб сделать их союзниками Екатерины, а чтоб предотвратить "гвардейский бунт", "кровопролитие", как они говорили. В этом был резон. К перевороту присоединится чернь и тогда всем не поздоровится. Но если исключить гвардию из игры вовсе, кто сядет на престол? Малолетний Павел при регентстве матери? Или достойное собрание найдет еще кого-нибудь?

Мысли Алексея были прерваны дружным галдежом в комнате. Вельможи заговорили сразу, перебивая друг друга:

– Но что вы предлагаете?

– Нужно оповестить командование нашей армии в Пруссии. Пусть поворачивают домой и готовятся подавить бунт.

– Вы хотите обвинений в государственной измене? Как Бестужев?

– Право, господа, я ничего не хочу...

Последние слова принадлежали гетману и отлично выражали общее настроение. Больше всего на свете эти люди боялись происшествий. Они желали, чтоб их оставили в покое, дали пить кофе и судачить о пустяках.

– Но что-то все же надо делать, – продолжал Кирилл Разумовский. Иначе это что-то сделается без нас. – Он приоткрыл дверь, приказал лакеям подавать трубки и прошелся по комнате. – Предотвратить большой переворот можно только одним способом. Устроить переворот маленький. Келейный. Я бы даже сказал, комнатный.

Все со вниманием смотрели на него.

– Что сейчас больше всего раздражает толпу? – Развивал свою мысль гетман. – Государь. Он не нашей веры. И, смею сказать, не нашей крови. Так рассуждают люди на улицах, и они недалеки от истины. Петр поставил нас на грань бунта. Но, устранив его, мы устраним причину возмущения. Гвардия останется в казармах, горожане в домах...

– Вы предлагаете убить императора? – не без интереса спросил Панин.

– Я предлагаю его устранить. А как, уже второй вопрос, – гетман улыбнулся.

Алехана поразило, что сама идея цареубийства никого особенно не потрясла. Ближайшие к трону люди продолжали потягивать кофе, иные взялись за трубки и, испросив у Дашковой разрешения, затянулись. Разговор пошел о деталях.

– Бедный дурачок, – сказал Трубецкой.

– Лучше бы он остался в Германии, – кивнул Алексей Разумовский.

И только. Даже Екатерина Романовна, жадно вдыхавшая запретный для нее табачный дым, не произнесла ни слова. Смерть тирану – было написано на ее вдохновенном лице. Остальные выглядели попроще, точно решали неотложные житейские дела о выгоревшем урожае или забое взбесившейся скотины.

– В-вы что же, с п-позволения сп-просить, хотите его от-травить? Осведомился Александр Шувалов, бывший начальник Тайной канцелярии. – Есть яды, не оставляющие с-следов на теле ж-жертвы. Ни с-синего языка, ни п-пятен на коже.

Дашкова поморщилась.

– Нет, господа, – гетман покачал головой. – Внезапная смерть государя подозрительна. Пойдут толки. Нужно, чтоб ее причина была для всех очевидна и не вызывала даже мысли об убийстве. Предлагаю пожар.

– Пожар? – В один голос сказали сразу несколько гостей. – Помилуй, батюшка, да где ж его взять?

– Устроить, – невозмутимо отозвался Кирилл. – Да хоть в новом Зимнем дворце, он еще не готов. Большой беды не будет. Поедет государь смотреть работы, а мы одно из крыльев и подпалим. Все знают, как он охоч до пожаров, бегает, распоряжается, тушить мешает. Втолкнуть в какую-нибудь каморку да и запереть. Кто потом разберет, сам ли он в огонь полез или его завалило?

Идея была хороша. Следовало только обмозговать детали.

– Гетман, а вы безжалостный человек, – Екатерина Романовна допила кофе. – Я отправляюсь домой, скоро муж вернется со службы. – Она встала и обернувшись уже у дверей, бросила: – успеха вам в ваших начинаниях.

"Скоты, – подумал Алексей. – Отравить, удушить, зарезать. Это ведь мгновенная смерть. Но сжечь заживо..." Ничего ужаснее он себе и придумать не мог.

Между тем остальные гости тоже решили расходиться, предоставив гетману продумать детали и действовать без них, но с их высокого согласия.

"Если Кирилл волк, – думал Алехан, – то вы овцы. Трусливые высокомерные овцы, воображающие себя волками. Надо обо всем рассказать Като". У него не было уверенности, что Дашкова, выступающая здесь от имени императрицы, поделится с подругой решением высокого собрания.

Комната опустела, но Алехан все еще не мог выбраться из-за зеркала, потому что лакеи принялись выбирать оставшиеся после гостей чашки, трубки и полупустые вазочки с засахаренными орешками. Кто-то из слуг раскрыл окно в сад, чтоб проветрить помещение. С улицы на узника зазеркалья повеяло свежим ветром, едва уловимым запахом цветущего шиповника и разогретых солнцем досок. Хотелось туда. На волю из душного, похожего на гроб пространства, с одной стороны отгороженного спинкой зеркала, а с другой... Только теперь Орлов, у которого уже изрядно затекло тело, позволил себе обернуться и осмотреть стенку.

Пока он стоял, вытянувшись по швам, ему все время казалось, что угол не совсем глухой, в нем есть щель или отверстие. Ни того, ни другого при внимательном осмотре Алексей не обнаружил. Зато на ситцевых обоях виднелось отверстие для ключа, а, пробежав пальцами по ткани, Алехан нащупал и саму дверь: меленькую, незаметную, сливающуюся со стеной. Пестрый рисунок обоев делал ее почти неразличимой.

Дверь была заперта, но у Алехана в кармане имелся гвоздь. Плох бы он был, если б не умел вскрывать замки. Да и замок оказался больше для проформы, без секрета зато с легким мелодичным звоном, сопровождавшим щелчок язычка в пазу. Хорошо, что слуги из гостиной уже ушли. Но вылезать из своего укрытия и тайком пробираться по парадной части дома Орлов не рискнул. На него кто-нибудь наткнутся и поднимет переполох. Поручик понадеялся, что ход за тайной дверью ведет в сад, а оттуда не составит большого труда выбраться за ограду.

Поддев дверцу ногтем, он почти отлепил ее от обоев и не без труда втиснулся в узкий лаз. Он шел, как видно, в простенке между разными покоями дома и видел стены, как бы изнутри. Штукатурка, дранка, обмазанная гипсом мешковина, крестообразные каркасы из не ошкуренных досок, кое-где даже с корой. Вид роскошного дома Разумовских, как перчатка, вывернутого наизнанку, позабавил Алексея. Он напомнил ему рассказы брата о белье светских дам: шелковое, но в дырах.

В каждую из комнат можно было заглянуть через особые глазки. Алексей не знал, чем они маскировались снаружи, точеными хрусталиками бра или резными завитками на картинной раме – но обзор был хороший. Впрочем, как и дом. Самому Алексею о таком оставалось только мечтать. Настоящее родовое гнездо. Тихо, светло, покойно...

Издали до Алехана долетела музыка. Кто-то играл на клавесине. Мелодия была не быстрая и не медленная, легкая и солнечная, как майский день за окном. После отъезда Сен-Жермена Орлов не посещал музыкальных вечеров и сейчас сильнейшая ностальгия по счастливому времени, когда care padre учил его быть самим собой, соскабливая все лишнее, грубое, ненужное, охватила душу молодого человека. Он пошел на звук и вскоре замедлил шаги у одной из стен-изнанок. Припав к крошечному глазку, поручик рассмотрел небольшую комнату, возможно, детскую, а, возможно, музыкальный салон, в зависимости от вкуса хозяев.

Розы с высокими стебельками, выставленные как раз напротив глазка, мешали хорошему обзору. Алексей видел краешек клавесина. На нем играла девочка лет 12-ти в желтом домашнем платье. Она, видно, разучивала урок, он ей не давался, пальцы поминутно сбивались с ритма и все приходилось начинать сначала.

На стене над ней висел портрет государыни Елисавет в овальной раме. Совсем юной, не старше теперешней музыкантши. Услышав на улице перебранку прачек, девочка мигом отвлеклась и завертела головой. Алексей обомлел. Она была как две капли воды похожа на покойную императрицу. Вот только кожа смуглее и глаза темно-карие, вспугнутые, оленьи.

Точь-в-точь такие же Орлов уже видел сегодня у братьев Разумовских. В этой семье у всех удивительно красивые глаза...

Дверь скрипнула, и в музыкальный салон вступил граф. Девочка, как мячик подскочила ему навстречу.

– Papa!

– Лиза, ступай, – Алексей Григорьевич мягко потрепал ее по щеке. Поиграй в саду. Урок закончен. Нам надо с дядей кое о чем потолковать.

Обрадованная ученица захлопнул крышку клавесина и опрометью бросилась прочь. Вслед за братом в комнату вступил Кирилл. Видимо, крошечный музыкальный салон располагался в самом сердце дома Разумовских, и они чувствовали себя здесь в полной безопасности. Алехан напряг слух. Ему смерть как хотелось узнать, о чем Разумовские станут говорить без свидетелей.

– Ты их сегодня напугал, – граф Алексей наполнил два бокала водой из хрустального графина.

– Главное, что они согласились, – гетман принял один из них и скептически поморщился. – Чи ты пить бросил? Давно?

– Дал Лизе слова. В ее покоях ни капли.

– Даже сливянки?

– Особенно сливянки.

Братья расхохотались.

– Прелестная девочка. А что если сговорить ее за наследника Павла? Кирилл плюхнулся на диван.

– Не стоит рисковать, – граф Алексей опустился на круглый стул у клавесина. – Екатерина имеет достаточно сторонников, чтоб предотвратить нежелательный брак своего сына с безродной. – Он выразительно хмыкнул и бросил взгляд на портрет Елисавет. – Будем действовать по старому плану. Надо убрать их всех отсюда, а уж потом раскрывать наши карты.

"Значит есть еще план? – Удивился Алексей. – Любопытно, какую игру они затеяли, если даже цареубийство для них ширма, отвод глаз".

– Мы очень рискуем, – сухо сказал гетман. – Но дело того стоит. Все хотят смерти Петра. Павла легко объявить незаконным. Екатерину выслать. Иван Антонович не в счет, у него нет сторонников. Раз, раз, – его пальцы пробежали по шахматной столешнице, – И мы в дамках.

– Не все так просто. – Алексей осушил свой бокал. – Пару Петр-Павел нельзя расцепить. Если мы убиваем императора, некому будет объявить царевича незаконнорожденным. А ждать до родин Воронцовой... – граф неопределенно помахал в воздухе рукой.

– Слишком рискованно, – закончил за него Кирилл. – Ты прав. Нам надо привести в действие сразу две пружины: подтолкнуть государя подписать соответствующие бумаги на счет Павла, придержать их обнародование. А там уничтожить императора задуманным способом. Когда встанет вопрос о наследовании, огласить бумаги в Сенате. После же высылки Екатерины с сыном, предъявить сенаторам наши права.

Орлову показалось, что он ослышался. О каких правах двух вчерашних казаков на русский престол могла идти речь?

– Права Лизы, – мягко поправил граф Алексей.

– Какая разница? – Фыркнул Кирилл. – Ты полагаешь, она в 12 лет станет управлять страной? Да она с клавесином пока сладить не может.

– Я просто хочу, чтоб ты не забывался, – методично пояснил брат. Государыня она, а не мы.

– Без тебя Лизетта никогда не появилась бы на свет, – хмыкнул гетман. – А без меня, шефа Измайловского полка, не наденет корону. Так что ей придется быть благодарной. Надеюсь, документ вызовет у сенаторов доверие.

– Полное доверие вызывают только подделки, – кряхтя, граф Алексей поднялся и прошествовал к стене с портретом Елисавет.

Теперь Орлов понял, почему братья устроили свое совещание в детской музыкальной комнате. Дело не в лишних ушах. Здесь хранилось нечто тайное.

Бывший фаворит отодвинул рукой раму. За ней имелась скрытая ниша. Невидимый Алехану замочек щелкнул, и на свет был извлечен железный ящик. Больше всего он напоминал коробку из-под французских леденцов, какими торговали на Невском.

При внимательном рассмотрении ящик и оказался такой коробкой, только очень старой. Цветные картинки на ней облупились, крышка погнулась.

– Нашел бы ты себе что ли какой-нибудь ларец! – Фыркнул Кирилл. Императорская грамота все-таки. Заслуживает уважения.

– Поверишь ли, – граф Алексей вздохнул, – ценнее этой вещицы у меня ничего нет. – Помню, мы впервые с Лизой поехали кататься, и я купил ей леденцы в подарок. Купил на ее деньги. Но для меня было важно, что купил я. – Граф замолчал, не зная, способен ли брат понять его.

Орлову стало даже жалко этого немолодого усталого человека, счастье которого давно миновалось. Разумовский поставил ящик на стол и снял с него крышку. Там хранились какие-то бумаги, свернутые в трубку и отягощенные круглыми сургучными печатями.

– Вот, – он протянул брату одну из них, – выписка из церковной книги, свидетельствующая о моем браке с Елисавет. А это, – второй документ перекочевал в руки гетмана, – грамота о возведении меня в княжеское достоинство Священно Римской Империи. Такова была истинная цена нашего вступления в войну. Елисавет и хотела, чтоб эти бумаги увидели свет, и страшно боялась. Все повторяла: "После моей смерти, после моей смерти". Голос графа задрожал. – Она очень хотела, чтоб у Лизы был достойный отец. Пусть не природный князь, так хоть пожалованный... Никак не могла забыть, как ей кололи глаза происхождением матери.

– Если б она удосужилась позаботиться о правах дочери сама, -заметил Кирилл, придирчиво просматривая бумаги, – нам сейчас пришлось бы не в пример легче.

Он, кажется, вовсе не благоговел перед памятью покойной государыни.

– Это верно, – холодно парировал Алексей, отбирая документы и укладывая их обратно в коробку. – Но она могла бы вообще ни о чем не заботиться. Например, о том, чтоб привезти тебя, свинопаса, в Петербург, дать образование и осыпать милостями.

– Не сердись! Не сердись! – Гетман поднял обе руки вверх.

И в этот момент кто-то дернул Орлова за рукав.

– Дяденька, а что вы здесь делаете?

Поручик вздрогнул. Он совершенно не ожидал, что сзади к нему могут подкрасться. Говорят, у медведя, застигнутого врасплох в малиннике от испуга может разорваться сердце. Наверное, сердце у Алехана было каменным, если после такого оно лишь подскочило к горлу, а потом опустилось на место.

– Я слышал, тебе велели идти в сад, – он медленно обернулся, и любопытная девочка издала верещащий вопль, способный своим тембром раскрошить стены.

Алексей не хотел напугать ее, но побагровевший от напряжения шрам предавал его лицу прямо-таки разбойничий вид.

– А! – Завопила она еще громче. – Не подходи! Не подходи! Papa! Я здесь! Спаси меня!

Оба Разумовских разом вскочили с дивана и... очутились в потайном коридоре куда быстрее, чем предполагал Алехан. Оказывается, в стене музыкального солона был не только глазок, но и дверца, аналогичная той, что вывела Орлова из гостиной.

На него накинулись сразу двое здоровенных мужиков и, хотя Алехан был не дурак подраться, живо выволокли в комнату. А тут уж на отчаянный звон графского колокольчика сбежалась толпа гайдуков и Орлову живо заломили руки: стой, не рыпайся.

– Papa! Он подслушивал! – Обвиняющим тоном заявила девочка, указывая на Алексея пальцем.

Граф довольно бесцеремонно взял дочь за ухо.

– А ты, интересно, что там делала? – Его голос звучал строго. – Я уже говорил тебе, чтоб ты не смела подслушивать наши с дядей разговоры. Это недостойно принцессы.

– А как бы я узнала, что я принцесса? – Девочка горделиво вскинула голову и, заложив руки за спину, прошествовала к двери.

Вероятно, ее ждало наказание, но она не собиралась признавать себя виноватой.

– Настоящая Розум, – похвалил Кирилл, вновь наливая в бокалы воды. Белое кружево на его манжетах было разорвано.

– Настоящая Романова, – поправил граф.

Братья чокнулись.

– А с этим что?

– Мешок на голову и в колодец, – предложил гетман. – А сверху землей забросать. – Он подошел к Алексею, внимательно разглядывая его лицо. – А что, братец, хочешь жить?

Орлов сглотнул.

– Ты, я чай, много лишнего слышал? – Продолжал Кирилл. – И здесь за дверью, и тогда в гостиной... Ты ведь был в гостиной?

Алехан молчал.

– Отвечай! – Гетман ударил его по лицу. Небрежно, с какой-то вельможной брезгливостью.

"Свинопас поганый!" – Орлов только слизнул кровь с губы.

– Вот что, господин поручик, – вкрадчиво произнес граф, отстраняя брата. – Мы искали исполнителя для дела, о котором вы, вероятно, уже знаете, раз побывали в гостиной. Да, да, подтвердил он, – Кто-то ведь должен втолкнуть императора в горящую комнату. Ни я, ни мой брат, ни те высокородные господа, которые сегодня были у нас в гостях, сами не станут пачкать об это руки.

Алехан отчаянно затряс головой. Вот еще! Будет он мараться!

– А потом меня же вторым и укокошат. Будет два сгоревших, для правдоподобности. Храбрый караульный пытался спасти императора!

– Верный ход мыслей, – кивнул гетман. – Но вы еще скорее умрете, если откажетесь. Выбирайте: сейчас или через некоторое время, когда мы все подготовим? Жизнь даже под арестом, все равно жизнь.

Алексей здраво оценивал свои силы: шестеро гайдуков и два барина убежать ему не удастся. Он расслабился, позволив слугам связать себе руки, и увести из комнаты.

Награждая пинками, его потащили в сад. Наконец-то он был на улице, но радости это не прибавило. За низкой решеткой ухоженного вертограда с клумбами начинался парк. Он больше напоминал лес с протоптанными тут и там тропинками. Алехан все искал взглядом проклятый колодец, в который его, по словам гетмана, должны были швырнуть вниз головой.

Вместо этого пленника привели к небольшому бревенчатому сараю в глубине парка. Его дубовая дверь, на первый взгляд, казалась крепкой, а забранное деревянной решеткой окно напоминало о тюрьме. Не развязывая рук, Орлова втолкнули внутрь и заперли.

Глава 14. ПОЖАР

– Ваше Величество, что с вами? – Камердинер Екатерины Василий Шкурин выронил горячие щипцы. – Неужто я...

– Тихо, тихо, – женщина обеими руками схватилась за живот и с усилием поднялась со стула. Лакей увидел, что вся ее юбка мокра.

– Началось. Воды отходят, – прошептала она. – Зови Марфу.

Горничная опрометью вылетела в уборную, подхватила госпожу под руки и повела за собой в гардеробную. Эта комната, выстроенная из дубовых панелей, представляла из себя ни что иное как огромный шкаф, в котором можно было свободно гулять среди рядов деревянных манекенов с надетыми на них платьями.

Лучшего места для тайных родин и представить нельзя. Шкурина заперла дверь, усадила госпожу в кресло. Като схватила из коробки шерстяной чулок и вцепилась в него зубами. Если дела пойдут хорошо, то все кончится через пару часов, а то и раньше. Это только по первому разу рожать долго.

Из детей Екатерины выжил лишь Павел. Дочь умерла через месяц после появления на свет. Остальные – выкидыши. Като и сейчас была уверена, что ребенок родится мертвым. Носить плод, затянувшись в корсет – лучший способ вызвать преждевременные схватки. Но черт возьми, как не вовремя!

Она понесла после возвращения Гришана из армии. В те безумные ночи, когда они не знали, как насытить друг друга и придумывали тысячи новых способов показать свою любовь.

Теперь приходилось платить.

Поначалу Екатерина не предала тревожным задержкам значения. Мало ли плодов она вытравила пижмой? Думала, что ей теперь вовек не рожать. А вот на тебе, здоровая телятина! От большой любви большие неприятности.

Ребенок оказался на редкость крепким. В отца. Цеплялся за жизнь, ничто его не брало: ни лимонные клизмы, ни уксус стаканами перед сном. Корсет спровоцировал роды на две недели раньше срока. И только.

– Малыш крупный. Вам будет тяжело, – сказала Марфа. – Как назло, народу сегодня во дворце пропасть. Воскресенье. Всюду ходят, нос суют. Не ровен час...

В дверь поскребся Василий.

– Марфа, слышь ты, где у тебя дома кубышка с рублевиками и государыниными подарками запихнута?

– Под половичку в кладовой, а что? – Отозвалась горничная, не понимая, к чему клонит муж.

– А ничего, – огрызнулся он. – Доглядывай за Ее Величеством. Потерпите, голубушка, – обратился он через дверь к Като. – Скоро никого во дворце не останется. Ну, помогай Бог!