Текст книги "Мститель Торнадо, или От провала к возмездию"

Автор книги: Ольга Хелен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Да, он мог быть уверен: каракуртовы железки – опасное орудие, и убивать им нужно аккуратно, выбрая лишь тех, кто сам причинил ему боль, лишив когда-то спокойной жизни. Торонта усмехнулся. Опробовав яд на своей первой жертве, он, возможно, спас жизни тех, кто сейчас сидел и попивал чай из котла на стоянке. А сейчас ему нужен на некоторое время отдых. Он уснул, и это был настоящий сон, восполнивший его силы на следующий день.

А спустя мгновение, уснула и вся компания сотрапезников, убаюканная запахом жареного костного мозга и дыханием царицы-ночи.

Утешение

Холод. Темный, твердый, жесткий пол. Цепь более не сковывала запястья, но зато прекрасное голубое небо было исчерчено железными прутьями решетки.

Дик не ошибся. Торонту поместили именно в клетку, помещение внутри которой включало в себя жесткие нары, циновку на полу, всю обтрепанную и ободранную, обшарпанные, бурые стены, столь странным образом оббитые, что с них свисли железные трубы и турники, перила и палки.

О тепле и пище нечего было и думать. Собственно, он и не думал. Мысли Торонты кружились все еще округ того травяного настоя, что удалось приготовить по содействию Пэтси, и то жуткое впечатление его застывшего лика при виде первой пробы на змие прошлой ночью – то были те осадки, что оставили неизгладимый след в его душе. А нависающий над ним, подобно черной бездне, потолок, стены его маленькой тюрьмы, от которых гулко отражалось эхо его собственного голоса, скрипучий пол под ногами – все это было лишь дополнительным, ничего не значащим в жизни героя фоном, аурой для новых размышлений и диалога с самим собой.

Как только Торонту поместили сюда, он преспокойно прослушал все инструкции , зачитанные ему монотонно и немного в нос бульдогом-контроллером,  который столь долго шмыгал и сопел, покачивая круглою головой,  что под конец уже начал раздражать пленника, который собирался побыть наедине с собой.

Однако же столь смело взглянул Торонта металлическим взглядом на своего нового стража, столь же немало удивив его весьма участливым вопросом – а каково же самому бульдогу работать надсмотрщиком, ведь он, как и предполагалось, не один заключенный, а не надоедает ли сия скучная и однообразная работа, ведь он должен исполнять ее каждый день, будучи все время на посту и на чеку? После такого даже у старающегося изо всех сил подать себя как строгого и непреклонного в любых вопросах охранника, но в глубине души – добросердечного и мягкого бульдога складки, все время морщившие его лоб и отчего делавшие его старше своего возраста, невольно разгладились, и он позволил себе переброситься с лисом добрым словом, а также согласился распить с ним по кружке травяного чая, принесенного двумя серьёзными грачами.

***

Оставшись наконец наедине со своими мыслями, он долго курил сигару,  одну из тех, что так заботливо предоставил ему бульдог-надсмотрщик. День неспешно шел своим чередом, а Торонта сидел, скрестив длинные жилистые ноги, на нарах и задумчиво глядел в пространство, рассматривая кольца дыма, парившие в темном захолустье ветхих стен. Разные образы начинали являться перед ним, возбуждая разгоряченное сознание и формируя знакомые силуэты.

Первой пришла на память Мира. Он ясно помнил ее солнечную улыбку с белоснежными зубками и пышную шапку золотых кудряшек.

Раз. Мира жмурится от счастья, потому как Тор берет ее, маленькую и хрупкую, и, как обещал, ставит на вершину высокого холма, откуда она любила созерцать далекие окрестности. Словно ребенок, обрадованный новою игрушкой, кою подарили ему родители на очередной праздник, она заливается звонким смехом и бросает с холма на него пушистые одуванчики и белоснежные хризантемы.

Два. Он идет, притворяясь что не чувствует, как Миранда кидает на него синие шишечки туи, а Торонта продолжает поход, заворачивает за угол, прячется и оттуда выбрасывает целы фонтан этих шишечек, чем снова вызывает бесконечную радость.

Три. Они, держась за лапы, дружно и даже будто синхронно пересекают автотрассу. Проезжая часть. Машины – это не убийцы, но одна из самых ужасных и непредсказуемых причин неожиданной гибели. Он долго, в самых различных аспектах, с настойчивостью, повторяет это ей. Кажется, Мира совсем не слышит его. Вроде бы, движение затихло. Можно перейти. Она рванула слишком быстро и вприпрыжку помчалась через дорогу, умудряясь при этом звать его, добавляя свой звонкий смех. – Стой! – Торонта напрягает все силы, пытаясь догнать ее. – Погоди! Осторожно! Можно стоять на середине! Не спеши! Стой!» Он продолжает кричать до хрипоты в голосе. Но все заканчивается благополучно: они добираются до пункта назначения, миновав еще несколько таких опасных переходов…

Он с рождения был мрачным скептиком, и окружающие вызывали в нем непереносимое раздражение, отзывающееся в нем постольку, поскольку долго он общался с собеседником. Но Мира была тем светлым и добрым лучиком надежды, неким маячком, сигналившим о том, что не все так уж плохо в этом бренном мире. А теперь этот луч погас, а его крылья, вдохновляющие на встречу каждого нового дня, сгорели…

***

Солнце дивно освещало

Крышу дома моего,

Вот лучи его потухли –

Нету в доме никого…

Но недаром говорят же

В этом мире мудрецы:

Встретив новый лик надежды,

Не отбросишь ты концы.

В темном затхлом подземелье

Проживу, быть может, век,

И умру, возможно, тут же,

Не открыв внезапно век.

Не сломить тебе, неволя,

Независимой души –

Жить могу и в шуме, и в покое,

В гармоничной, нужной мне тиши.

Лишь найти полоску света,

Чтоб горел он маяком –

И тогда тюрьма чужая

Станет вмиг как отчий дом.

Вдохновение от света

Духам нужно получать,

Чтоб могли парить по стенам

И спокойно выживать.

***

Он ходил, словно вымеряя каждый шаг, пристальным взглядом пронзая кирпичные стены. А там, за железными прутьями, все не смолкали шумные крики, поднятые грачами, недовольство коих выражалось по поводу найденного крупного пера, неизвестной птице принадлежащего. Торонта подошел ближе, начав разглядывать предмет столь живленной и кипучей дискуссии. Здесь он никогда бы не прогадал. Черное перо, обрамленное бархатными ворсинками, указывающими на густоту оперения, несвойственную щуплым грачам, могло принадлежать лишь одному персонажу, до боли в глазах знакомому и близкому Торонте.

Ворланд был здесь. И, скорее всего, далеко улететь он не мог: волоски точенной длинного пера все еще хранили ароматы смолы, еловых шишек, к коим примешивался запах скошенной травы и опалой листвы. Он долго рассматривал это напоминание о пернатом приятеле, не обращая внимания на возмущенные покрикивания грачей, требовавших вернуть им найденный предмет.

С вороном у него были дружеские , но сложные отношения,  что выражалось в подшучивании друг над другом , иронии слов, метко брошенных , но не с целью обидеть или осквернить , а лишь затем только, чтобы подчеркнуть родство этих столь близких и метущихся душ.

Да и не всегда Вор и Тор подходили к приходили к компромиссу в своих дискуссиях – скорее, напротив, каждый оставался при своем, ценном для него мнении, однако ж прислушивался к совету приятеля и выделял для себя ту главную суть замечания , необходимость которого была выявлена и доказана с самых разных сторон рассматриваемого вопроса.

Конечно, порою лиса могли раздражать насмешки ворона, но и он отвечал не менее колким выражением на них , потому как  именно в этих фразах, разговорах и затяжных философских  беседах и заключалось все наслаждение , духовное удовлетворение,  без коего жизнь теряла нужный ему ритм, превращаясь в монотонное движение, в котором нет более музыки , а царила лишь скука....

Ворланду же, не только как главному  летописцу НоуХауса , была интересна жизнь Торонты , но и сам лис, его пытливый ум, и еще многие его  духовные качества , действительно, были важны и ценны в вороньих очах. Мудрый птах понимал Торонту, сочувствовал ему , в глубине души испытывая восхищение перед его настойчивостью и силой воли,  и надо сказать,  испытывал тайне от друга некую гордость от осознания того, что может принимать участие в непростой судьбе друга.

Таким образом , близость этих двух типажей играла определенно значительную роль в столь оригинальном и загадочном союзе.

***

Перо он сложил на твердые нары,  предварительно накрыв его маленькой циновкой, с целью защиты от сурового ветра, дождя и, возможно, скорого снега, который мог ожидаться в следующем месяце. Вот и подошло к концу твое правление, осень !

Нет, сколь бы ни ворошила ты  еще яркими, но уже дырявыми в некоторых участках и вялыми листьями, смятым полотном лежащими в земле, сколь бы ни поливала ты с неба прохладным дождем лесную  почву, сколь бы ни выл ветер – твой преданный слуга, а зима все же потихоньку подступает к твоим границам. Прощай же, о, осень!

Торонта открыл за серебристую канву маленький мешочек, где лежали запасные улиточьи панцири, наполненные смертельной отравой , смешанной с травяным настоем. Он еще раз взглянул на небо – не хмурится ли оно, вызывая грозовые тучи? Однако на сей раз там царила девственная, нежная молочно-голубая чистота, ясность которой умиротворение в тихий, серый пейзаж.

Остается ждать. Времени у него  теперь хватает: пленников навещают здесь лишь по одному разу утром и вечером. Сутки здесь будут течь по-другому, наполняясь своим, монотонным ритмом, ведь расписание заключенных не меняется на протяжении десятка лет. Деятельный мозг Торонты никогда не отдыхал. Он работал, посылая герою самые неожиданные, дерзкие и смелые мысли, и сложная многокомпонентность идей и размышлений создавала некую систему , не дававшую покоя ни днем, ни ночью натруженному телу. Даже здесь, в этом замкнутом, холодном и чужом пространстве, он нашел себе несколько занятий, из которых стали постепенно складываться его дни в заключении.

Пользуясь железными турниками, зиявших из темных отверстий, Тор прыгал, поднимался, пробегал и подтягивался,  одновременно успевая при этом запустить пару камней в определенную мишень – крест, изображенный на прутьях решетки.

Такое своеобразное развитие собственного тела приводило к усталости, но моментально убирало находившую порой мерзкую скуку, коей он не выносил.

После того, как ощущение перенапряжения совсем утомляло его, Торонта ходил взад-вперед, затем медленно опускался на колени, садясь в позу лотоса, медитировал и выкуривал по одной папиросе. Лишь по одной, поскольку не известно было, принесет ли добродушный бульдог-контролер еще изящно свернутые в трубочку сигары из бересты для приятного проведения досуга.

А еще Тор рисовал. На стенах его темницы, таких темных и шершавых, контрастно смотрелись его чертежи. Под нарами лис нашел белую кальциевую известь – и несколько заточек с помощью карманного ножа произвели на свет пару-тройку хорошо пишущих мелков. Рисуя с помощью новых материалов сложнейшие схемы своих задумок, Торонта садился в позу лотоса и медитировал, весь обращаясь в слух, и тогда ни единой конечностью не шевелило его тело, лишь кончики ушей напоминали иногда о присутствии в нем живого и чуткого к любому звуку духа.

–Хмм…Кааррр! – знакомый голос, бархатное ворчание и глуховатый тон коего вывел Торонту из очередного нирванноподобного состояния. – Ты теперь и йога любопытную профессию решил освоить? – Лис поднял голову, затем обернулся и раскрыл глаза.

– Я так и думал, – только произнес он, и улыбка, светлая и слегка насмешливая, но отнюдь не такая коварная, кою читатель, наверняка, помнит по предыдущим главам, озарила его черты.

– Думал о чем? Каар! Летать научиться? Видел-таки я твои трюки вечером. –

– О том, как тебе (естественно!) станет скучно, и ты нанесешь-таки мне визит. –

Металлическим взглядом он скользнул по самодельной полке, на которой элегантно расположился, сложив свои черные крылья, Ворланд, почти одновременно начав чистить клювом перья смоляного галстука…

***

Родство двух душ – это приятно,

Как хорошо, что есть о чем поговорить

И пригласить на чашку чая и беседу.

Пройтись о лесу, трубку закурить…

Наш диалог никто нарушить не посмеет,

К чему мешать тому, в чем мыслим мы одни?

И два шагают вместе силуэта,

Украдкой оправляя сапоги.

Бывает же, что встретятся два друга

И заведут вмиг разговор об этом и о том,

А философствовать и созерцать природу

Там, где есть место, вот он – отчий дом.

Сидеть и наблюдать за тем, как жизнь течет…

Кто знает, может быть, судьба нас разведет.

Однако ж есть надежный способ, верный,

Вмиг с другом встретиться скорей, наверно.

Что жать? Тебя я захотел проведать,

И как твое идет житье, разведать.

И я явлюсь, быстрее, чем бежит река,

Чем ветер, что развеет облака.

И мы опять пожмем друг другу

Крыло ли, лапу ли, а может, руку…

И вновь наш разговор заводим

И осень мудрым взглядом мы проводим.

Сколь разные два друга могут быть:

Один свою судьбу так резко изменил,

Другой же блик перевоплотил…

И отличаемся происхожденьем,

Но черпаем друг в друге вдохновенье.

Сколь разные два друга могут быть,

Но есть всегда о чем поговорить.

***

Через час или около того – ему казалось, прошло так много времени с их встречи – Торонта и Воланд, попивая чай из жестяных заржавевших кружек, раскладывали на полу деревянные карточки, кои мудрый ворон предварительно захватил с собой.

Утешение пришло само по себе. И это бы не заключалось в столь крепкой духовной связи между приятелями, если в один из моментов очередной дискуссии Ворланд бы не задал ему следующий вопрос:

– Ответь, как выживаешь ты, друг мой, в столь тесном для твоей души заточении?

– Мне занятость моя несет удовлетворенье. А когда я задумываюсь о том, сколь трудна и велика духовная работа над собой – утешение приходит само.

После этих слов воронье крыло вновь накрыло жилистую шерстяную лапу в знак уважения и вечного союза. Сумерки создали ауру густой темноты, а Ворланд отправился в следующий полет, обещая, так или иначе, в скором времени вернуться.

Просвет в черном

Торонта сидел, чертя мелками на голом полу схему. Она уж давно родилась в его мозгу, обретя столь объемные и ясные контуры, что ярый дух требовал изобразить ее в материальном, осязаемом виде. Пол скрипел, но сий звук нисколько боле не раздражал слух: он успел привыкнуть и осознать всю хрупкость и шаткость своего плена, а теперь просто готовил подкоп. В процессе столь сложной, умственной работы темные, закрадывающиеся в самую глубину души мысли посещали Торонту. Воспоминания о прошедших солнечных днях на этот раз не имели уже такой силы над его разумом – они постепенно угасали, подобно тому, как гаснет меркнущий свет от крыльев светлячков, потерявший всю яркость на рассвете, но такой сильный в ночной темноте. Зато теперь его, поглощенного работой, весьма сильно занимали размышления о будущем. Торонта готовил себя к переменам: он задумал месть, но не воображаемый ее романтизм, а напротив – довольно четкая сфера действий, словно театральная сцена, обрела огромные размеры в мозгу лиса, и теперь он изучал все слабые стороны своей столь замкнутой «кельи». И вот, наконец, окончив чертежи, отпиливши конец одного из турников на стене, пробил Тор в этом земляном полу дыру, мгновенно поразившую его своим солнечным светом, чуть было не ослепившим глаза нашего героя. Какое притягивающее к себе свечение! Как поражаешь ты и манишь своими лучами, ведь неизведанное дотоле и непознанное всегда притягивало меня, как усталого путника в жаркой пустыне – сочный оазис! Однако ж еще не время, нет, я лишь желал осознать, что ты есть – свет из другого мира, и так легко помнить об этом сейчас для оставшейся жизни в этой тюрьме, но – боже! Боже! Как прекрасен ты, просвет во мгле!

Явись ко мне, о светлый дух,

Меня ты явно привлекаешь,

Тревожа сильно чуткий слух,

И мозг лучами озаряешь…

Молитву тихую читаю,

Ее я силу познаю,

И чую, свет тот проникает

В тот мир, который так люблю.

Как хорошо познать, что есть надежда

Она живет и помогает жить –

И в очерствевшем сердце появился

Росток зеленый, солнце окружить

Желание возникло вмиг в душе,

Стремится ввысь она, чтоб земли покорять,

А сердце ритм настроило столь быстрый,

Как будто до небес просит взлетать!

Само прийти может спасенье,

Не следует лишь только ждать:

Появится само на свете утешенье,

Идти нужно вперед, и время повернется вспять!

«Так-так-так, – знакомый голосок, подобный скрипу мяукающей старой двери, ведущей в такую же старую, темную комнату, нарушивший покой и тишину, раздался где-то у Торонты над головой. – Мне безумно жаль отрывать тебя от столь интересного занятия, ибо я уже не первый день наблюдаю за тобой, однако хотелось бы мне вновь испить живительной влаги, коль скоро сохранилась у тебя, друг мой, фляга»

Черный лис, поглощенный всецело свечением из зияющего, словно пучина небытия, отверстия, не сразу сообразил, откуда лилась сия речь.

«А, это ты. Здравствуй, – он откинул волосы, подставил лапу, и буквально через несколько секунд с лохматой, вьющейся пряди на ладонь к Торонте спустился, изящно перебирая тонкими тонкими ножками, несущими сколь маленькую, столь и энергичную персону, уже известный читателю каракурт Пэтси.

«Как же давно я тебя не видел, хоть и помнил в глубине души, что ты, разумеется, все время был тут…»

«А то! – паук гордо поблескивал бусинками-глазками. Меня интересует твоя судьба, она плетет такие же запутанные пути, какие у меня выходят сплетения из паутины.

«Прости, мне кажется, прошла вечность. – Торонта поморгал, оторвавши, наконец, взгляд от притягивающего все внимание света. – Я перестал считать дни, думая, что нет в этом смысла, ведь сутки, года летят стремительно, вне зависимости от того, ведем ли мы свой календарь. Ворланд недавно так и сказал, и я абсолютно согласен с ним в этом. А ведь он – мудрая птица, хоть я и позволяю себе иногда смеяться над его…хм…особенностями»

Лис достал папиросу и, держа ее двумя пальцами левой лапы (на правой по-прежнему восседал каракурт), прошелся аккуратно взад-вперед.

«Ворланд? Не встречал еще сего типа»

«Ах, да. Ведь вы не встречались дотоле. Предвкушаю обещающий быть занимательным момент, когда вы познакомитесь друг с другом» Тор усмехнулся.

«Что за птица с именем, подобным тому, как зовут Сатану?44
  Имя мудрого ворона созвучно имени персонажа из произведения М.А. Булгакова «Мастер и Маргарта» Воланду.


[Закрыть] – Пэтси перебежал на хлипкую полку, ту самую, где некогда сидел мудрый ворон. – Хотел бы я узнать поближе сего персонажа, хоть и птицы не внушают мне обыкновенно доверия»

«Даю слово, вы подружитесь. Ворланд – весьма и весьма умный, проницательный черный ворон, при этом всегда верно исполняющий свои обещания, в отличие от меня. – В этом месте внезано горькая усмешка искривила его черты, но так же внезапно и пропала, не удостоенная внимания многоногого собеседника Торонты. – Их, кстати, мало осталось, черных воронов. Вытесняют серые, претендуя на законные владения. Он говорил мне как-то, что в нашем НоуХаусе является единственным представителем столь редкого семейства, и знаешь, я не думаю, что то было обычное хвастовство. Ворланд обладает неповторимым умением появляться так же внезапно, как примерно явился ты сегодня, но даже сия черта не так меня поражало, как трудолюбие, плодотворность работы, с коими он так рьяно ведет летопись, а ведь эти записи содержат историю наших родных мест в Канаде…»

«Талантливый, выходит? – Каракурт задумчиво почесал одну ножку о другую и достал из-за пазухи пару красиво и замысловато сплетенных серебристых носочков, усыпанных сложным геометрическим узором – Буду с нетерпением ждать очередного его визита. Звучит интригующе.»

Контролер-бульдог не заходил днем, как уже упоминалось в предыдущих главах, и Торонта договорился с Пэтси заранее спуститься через сотворенный им портал в полу, пользуясь заманчивой возможностью вновь ощутить свежее дыхание окружающего мира, а затем вновь вернуться, раздобыв доски или иной материал для закрытия своеобразного выхода-отверстия.

***

Он стоял и скреб на каменных глыбах чертежи, не обращая внимания на многоногого друга, катающегося у него в волосах. Прошло чуть более часа, как Пэтси наконец отправился на поиски жертв своей тонкой, но цепкой пряжи, и Торонта остался вновь наедине с самим собой.

Пребывание в таком одиночестве стало давным-давно привычным состоянием для его души, ведь именно в такие моменты и рождались совершенно неожиданные и одновременно, гениальные по своей простоте умозаключения, сотворения новых, свежих идей, напитывающих его мозг, подобно тому, как питает и оживляет холодная вода из горного источника после долгого и утомительного пути. Не пускал он окружающих проникнуть внутрь своего духовного состояния, позволяя созерцать встречным ему прохожим лишь внешнюю сторону жизни Торонты. Исключением был, разве что, Ворланд, мудрый черный ворон, да и новоиспеченный друг – каракурт Пэтси. Однако ж, смею заверить дорогого читателя снова, что нет постоянства в этом мире – и не будет никогда.

Солнце уже склонно было прятать постепенно свой меркнущий с каждым часом лик за пышною чередою облаков, но все еще как будто сомневалось в принятом решении, создавая солнечные блики на стволах могучих платанов. А Тор все еще шагал меж каменных глыб, настолько сильно поглощенный мыслительной деятельностью, что не сразу заметил, как за горизонтом, на раскинутой вдали зеленым пятном поляне, появилась чья-то бредущая вперед фигурка. Лишь спустя несколько минут осознал он, что силуэт сей шел медленно в направлении заката солнца, периодически наклоняясь и собирая что-то. Чуть приглядевшись, Торонта разглядел бредущую лисицу, собирающую пушистые одуванчики. И так поразило его это занятие, поскольку сама незнакомка обладала такой же воздушностью и хрупкостью, как и летящие по ветру цветы.

Надо заметить, что была она близка по происхождению к нему самому, только отличалась, как выяснилось позднее, удивительно голубым окрасом шерсти. Как ни странно, голубые песцы – не такая уж редкость в северных лесах Канады. Но сей небесно-голубой с серым отливом мех оказалщся еще одной чертою, так сильно запомнившейся Торонте с первого взгляда. Фигура, как хрустальная ваза, утонченная и грациозная, оканчивалась худенькими лодыжками и м аленькими стопами, что так медленно и неуверенно брели по траве, постаревшей и пожелтевшей к концу осени, а длинный хвост светлым шлейфом летел следом, словно бы ведя свою собственную, не зависимую от хозяйки жизнь. Была какая-то невесомость и легкость, веявшая от всего ее облика, и шла она, будто покачиваясь, едва ли не падая на сквозном ветру…

***

То чувство, о коем он раннее уже упоминал, говорящее о вечности проходящих дней, теперь обрело новую сторону. Вернулся Торонта только, когда лунный лик уже весьма ясно освещал землю с небес, и тихий, мягкий, голубоватый свет пролился на дорогу, ведущую его обратно, к своему аскетическому жилищу. Он установил лестницу, с помощью деревянных досочек и сплетенной из паучьих нитей бечевки, и теперь сию конструкцию можно было складывать и снова разбирать, раз за разом, в нужное ему время. Вернувшись, он сложил несколько блоков на место отверстия с целью маскировки, нанес новые чертежи на многостраджальную поверхность пола, совершил несколько тренировок, включающих подтягивания на железных турниках и прыжки вверх-вниз, от стены и вдоль нее, не забыв после и о медитации, и даже выпил пару чашек травяного чая с бульдогом-контролером. Старина Освальд (так звали охранника) испытывал дружеское сочувствие, совершенно искренне проникаясь к своему пленнику, и порою, как ни своеобразно это выглядило в глазах наблюдателей – маленьких серых грачей, поддержка сия выражалась в продолжительных беседах, философских шуток по поводу многих жизненных событий и похлопывании друг друга по плечу. Однако ж все это теперь было как в тумане, который захлестнуло его первое впечатление о незнакомке, кою увидел он на лесной окраине. Да и не встреча то была, а скорее, наблюдение, созерцание нового образа, так неожиданно вошедшего в его сложную, изломанную во многих эпизодах жизнь.

Вначале ему казалось, что видел он где-то раннее собирательницу одуванчиков, но память порою не позволяет восстановить целиком нужную нам картину, фрагменты коей выпадают из нашей головы, и Торонта проклинал это ее такое ненавистное сейчас свойство, ведь оно не давало ему найти ответ на интересующий его вопрос. А стоит сказать, что пылкий ум его никогда не сдавался, и наш герой всегда находил недостающие детали, поскольку отличался настойчивостью и решительным характером.

Голова уже шла кругом, но это было лишь следствие переутомления, вызванного почти круглосуточной работой над собой в совокупности с восприятием и анализом происходящих событий.А одна и та же мысль, словно бы доминируя над другими, не давая покоя, так и стояла перед глазами, и наконец, Торонта поднялся со своей койки и написал мелками на темной, обшарпанной стене своей «кельи» : «Просвет в черном – то, что я видел сегодня».