Текст книги "Клятва вечной любви"

Автор книги: Ольга Володарская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 7
Наши дни

Стас мчался на своей «Ямахе» по пустынному шоссе. Шлем он не надел, и льющиеся из глаз слезы мгновенно высыхали на ветру.

Он и не предполагал, что смерть отца так его потрясет. В последние годы они почти не общались, а если и случались диалоги, то все заканчивались одним – скандалом. Причем инициатором его, как правило, бывал Стас. Сын взрывался, если отец навязывал ему свою помощь или просто давал деловые советы, злился, если тот лез в его личную жизнь или пытался втянуть Стаса в свою, выходил из себя, когда отец вспоминал маму, но если не вспоминал, то Стас просто сатанел. И всякий раз при встрече с отцом он ловил себя на одной и той же мысли: «Мама умерла из-за тебя, сукин ты сын! Ее больше нет, а ты живешь… И не мучаешься угрызениями совести… И наслаждаешься деньгами, властью, бабами… Как несправедливо! Лучше б ты умер!»

И вот отец умер…

Стас газанул. Мотоцикл взревел и понесся с такой скоростью, что стоящие по обе стороны дороги деревья слились в один сплошной забор.

Когда Стасу (он тогда уже собрался уезжать с вечера встречи с одноклассниками и шел к своей «Ямахе») сообщили, что его отец убит, он не поверил своим ушам. Решил, что это жестокая шутка. Ему всегда представлялось, что папа умрет глубоким стариком, пережив всех своих врагов, и вдруг – покинул мир в расцвете лет (формально он уже был пенсионером, но энергии Виктору Сергеевичу было не занимать), да еще дал себя убить? И кому, Вере Чайке?

Ну да, Стасу сказали, что Радугина-старшего убила именно Вера. Уже потом, когда стали известны все факты, он понял: Чайка тут совсем ни при чем. А вот кто при чем, Стас даже представить не мог. Он, конечно, понимал, что у отца куча завистников, недоброжелателей, соперников, и допускал, что его кончины могут желать многие, но чтоб убить… Да еще и не руками нанятого профессионала, а своими собственными…

«Убийство не политическое, – размышлял Стас. Тогда, еще не осознав до конца всей горечи утраты, он мог логически мыслить. – Такие тщательно планируются и чисто исполняются. Хотя вполне вероятно: отца убрали потому, что он кому-то помешал как мэр или бизнесмен, он же главный акционер птицефабрики. Но решились на это спонтанно… На вечере выпускников было много людей, тесно связанных с ним. Кстати, вице-мэр тоже присутствовал, а он, пожалуй, первый кандидат на опустевшее кресло…»

Мотоцикл подбросило на кочке и повело в сторону. Стас еле удержал «Ямаху», но все же смог избежать падения. Выровняв своего железного коня, нажал на тормоз. Все, пора остановиться и отдышаться, а то и шею свернуть недолго. Он однажды уже чуть не погиб, когда вот так же гнал по ночному шоссе… Тогда его мать лежала в гробу, и до ее похорон оставались считаные часы. Стас был не в силах находиться в доме (особенно потому, что там отец запоздало убивался над телом жены), выбежал во двор, прыгнул на мотоцикл и помчался куда глаза глядят. Он гнал так, что покрышки визжали, и на одном крутом повороте мотоцикл завалился набок, полетел в кювет. Чувствуя адскую боль в придавленной «Ямахой» ноге и видя перед собой только приближающийся ствол гигантской сосны, Стас подумал: «Все, конец», – и почувствовал разочарование. То есть ничего такого, о чем пишут и говорят: будто вся жизнь пролетает перед глазами. Он ощущал только сожаление о том, что жизнь так быстро подошла к концу…

Но тогда все для Стаса кончилось благополучно. Он даже не пострадал серьезно. Только ногу сломал и на похоронах матери был в гипсе. От черепно-мозговой травмы его спас шлем. Если б не он, возможно, не было бы уже Стаса Радугина на свете.

После той аварии он всегда ездил в шлеме. И только сегодня не надел. А все потому, что разбил его: когда осознал, что отца больше нет, шарахнул шлемом об асфальт, вскочил на мотоцикл и погнал в темноту…

В кармане куртки затрезвонил мобильный телефон. Стас вытащил его, глянул на экран и сильно удивился, обнаружив шестнадцать неотвеченных вызовов. Оказывается, ему все время звонили, да только он не слышал. На сей раз связаться с ним хотел давний отцовский товарищ, владелец единственной частной нотариальной конторы города Забудкин.

– Здравствуйте, Андрей Саныч, – поприветствовал его Стас. Голос его был на удивление спокоен, хотя внутри все дрожало.

– Привет, Стас… – И с тяжким вздохом сказал: – Соболезную.

Стас молчал. Он не знал, как реагировать на соболезнования, хотя, когда умерла мама, слышал их многократно. К счастью, Андрей Александрович и не ждал от него каких-то ответных слов. После небольшой паузы он бросил еще одну фразу:

– Если потребуется помощь, обращайся.

– Спасибо, Андрей Саныч, но думаю, я сам справлюсь. – Стас, решив, что Забудкин звонит, чтобы выразить соболезнование, хотел попрощаться, но нотариус продолжил разговор:

– Стас, ты меня не понял. Я предлагаю тебе помощь не дружескую… Нет, ее, конечно, тоже, но сейчас речь не о том. Похоже, тебе понадобятся услуги адвоката, а я, если ты помнишь, еще и адвокат по гражданским делам.

– Андрей Саныч, объясните, я ничего не понимаю… Зачем мне адвокат?

– Чтобы опротестовать завещание отца.

– Отец оставил завещание?

– Да, Стас, оставил. Еще год назад. У Виктора тогда боли в паху появились, и он решил, что у него рак. Оказалось, банальная грыжа, которую легко удалили. А завещание он решил оставить.

– И кому же отец завещал все свое движимое и недвижимое? Только не говорите мне, что любовнице…

– Нет, что ты! Ее вообще нет в завещании.

– Ну, тогда я спокоен…

– Но есть другие люди. А конкретно: двое. И эти двое получат ничуть не меньше, чем ты. Самое же главное, акции птицефабрики отец отписал не тебе. Как и дом.

Сказать, что Стас был удивлен, значит, ничего не сказать. У него просто в голове не укладывалось, что отец по сути дела лишил его наследства. А как это еще назвать, если самое ценное – акции и огромный дом – отписаны не ему, единственному сыну, а каким-то посторонним людям? В принципе, Стасу ни хоромы отцовские, ни ценные бумаги не нужны были, ему вполне хватало того, что он имел: старенького коттеджа, своей фирмы и мотоцикла. Но дело-то не в том, а в отношении… Разве можно так с сыном?

– Могу я узнать, кто эти люди? – спросил Стас, немного придя в себя.

– Вообще-то я не имею права называть имена до оглашения… Но раз уж сказал «А», скажу и «Б», ты все-таки мне не чужой…

– Кто они, Андрей Саныч? – поторопил его Стас.

– Акции должна унаследовать Вера Николаевна Чайка, а дом Александра Леонидовна Одинец.

Глава 8
Наши дни

Шура вела подругу по узкому, поросшему высоченной крапивой проулку к своему дому. Каким образом она умудрялась не обжигать ноги, Вера могла только гадать. Сама она уже несколько раз задела жгучие стебли, и если б на ней было платье, а не брюки, сейчас бы не только щиколотки, но и голени покрылись зудящими пупырышками.

– Помнишь мой дом? – спросила Шура, выводя ее на улицу.

Вера прекрасно помнила барак, в котором жила семья Одинец. Это было приземистое двухподъездное строение из потемневших от времени бревен. Зимой, осенью и ранней весной он выглядел так уныло, что нагонял тоску, но летом барак не казался таким мрачным. А все из-за росших в палисаднике кленов. Их сочная зелень не только радовала глаз, но и почти целиком скрывала развалюху – из-за крон выглядывала лишь остроконечная крыша, покрытая играющим на солнце алюминием.

– Конечно, – ответила Вера. – Но он, кажется, не на этой улице находился… Или я ошибаюсь?

– Нет, ты права. Я жила на Суворова, а теперь на Лядова. И это она. – Она указала на прикрепленную к близстоящему дому табличку с названием улицы. – А улица Суворова идет параллельно. Только моего дома там больше нет…

– Снесли наконец?

– Сгорел. А нам дали комнату в другом бараке, на другой улице. Я веду тебя туда.

– И вы все живете в одной комнате? – ужаснулась Вера. – Ты, сестра и родители? Или сестра замуж вышла?

– Родители умерли. Сгорели при пожаре. А сестра замуж не вышла. Опять сидит. Уже третья ходка у нее.

– Сочувствую, – только и могла сказать Вера.

– Отца мне нисколько не жаль. Это же он дом поджег. А вот маму очень жалко. Она к тому времени уже не пила, мне помогала… – Шура тряхнула головой. – Ладно, не будем о грустном… Тем более что мы уже пришли.

Это был точно такой же барак, в каком когда-то жила семья Одинец. Разве что в палисаднике не росли клены, а крыша была покрыта толем.

Шура провела Веру к первому подъезду и, перед тем как войти внутрь, указала на окно слева от двери:

– Вот моя комната. В соседней старуха живет. У нее недержание мочи, поэтому в прихожей вонь стоит. Не обращай внимания. Мы с тобой пойдем на кухню, там не пахнет…

Когда они достигли двери в квартиру, Шура отперла ее и пригласила Веру внутрь. Та зашла. Запах мочи ударил в нос сразу. Вера поморщилась, а Шура, похоже, уже привыкла и не выказала недовольства. Скинув туфли, она прошествовала к своей двери, приоткрыла ее и заглянула в комнату. Вера сначала решила, что подруга хочет что-нибудь оттуда взять, но когда услышала сонный детский голосок: «Мама, ты?» – поняла: та проверяла ребенка.

– Да, детка, я, – ответила Шура. – Спи.

И тихонько прикрыла дверь.

– Почему ты не сказала, что у тебя есть ребенок? – укорила ее Вера. – Я б велела шоферу игрушку какую-нибудь купить… – Она заглянула в пакет и, изучив содержимое, констатировала: – Кроме конфет, малыша порадовать нечем.

– Ничего, этого достаточно, – уверила ее Шура. – Каринка любит шоколад, а я его нечасто покупаю.

– Сколько ей?

– Пять лет в следующем месяце исполнится.

– Красивое ты ей имя выбрала – Карина. И с фамилией Одинец гармонирует.

– Ее фамилия Малышева.

– Так ты замужем?

– Была.

– Развелась?

– Вдова. Муж сгорел вместе с родителями. Пытался вытащить из огня маму, но не смог…

– Какой кошмар!

– Да, Вера, это был кошмар. Осталась я одна с грудной дочерью на руках. Без средств к существованию и жилья… – Шура горестно вздохнула. – С Пашей – так звали мужа – мы жили не очень богато, вернее – совсем небогато. Он работал шофером при ЖЭКе, получал мало, но не пил и все деньги нес в дом. А еще у него были золотые руки. Он так здорово нашу комнату обустроил (Маринка сидела тогда, и мы заняли так называемую детскую), что мне и в бараке хорошо было. Только отец омрачал наше существование. Но с появлением в доме Паши даже он стал тише себя вести: не орал, не дрался, вещи не крал. Один раз спер у меня кольцо обручальное, так муж ему таких тумаков надавал, что папаня больше к нам в комнату не совался…

Рассказывая свою грустную историю, Шура провела Веру в кухню, большую часть которой занимал котел АГВ. Кроме него здесь стояли плита, два стола и один старый холодильник. А вот посудного шкафа не было, и чашки-тарелки громоздились на широченном подоконнике.

– В общем, все у нас хорошо было, – продолжала Шура, усаживая Веру за стол. – Мама мне с дочкой помогала, муж по-хозяйству, и я была почти счастлива… Но в одночасье все рухнуло! Я когда их троих похоронила, в запой ушла. Пила так, что дочку чуть не угробила. Молоко у меня пропало, и кормить ее нужно было молочной смесью, а я все деньги (люди всей улицей скинулись, чтоб мне помочь) пропивала. Карина от голода орала, но я не слышала – спала пьяная, когда же просыпалась, бежала за опохмелкой, забывая о детском питании. Короче, едва ее голодом не заморила. Когда поняла, что дочка чуть живая, опомнилась. Те деньги, что остались, потратила на кодирование. И начала новую жизнь. В который уже раз…

– Ты молодчина!

– Я знаю, – улыбнулась Шура. Она успела накрыть на стол и теперь разливала коньяк. – Ну, давай за это и выпьем… И за встречу.

Они чокнулись. Шура залпом выпила коньяк и поморщилась:

– Гадость.

– Зря ты, «Хеннесси» – очень хороший коньяк.

– А по мне – клоповник. – Шура торопливо сунула в рот шоколадную конфету. – Ты-то как, Вер? Расскажи хоть о себе. Я тебе уже всю свою жизнь поведала, а ты молчишь…

– У меня все хорошо, Шура. Много работаю, на личную жизнь времени мало остается. Так что семьи нет.

– А любимый человек?

– Есть бойфренд, Алексей. Очень успешный предприниматель. Такой же трудоголик, как я. Видимся раз в неделю, и так уже на протяжении двух лет. Не могу сказать, что люблю его, но определенные чувства испытываю.

– Я тоже Пашу не любила. Ценила, уважала, симпатизировала ему, но и только…

Вера, услышав признание, нисколько не удивилась. В Шурином сердце никакому другому мужчине, кроме Стаса, места не было!

– Вер, давай, что ли, Виктора Сергеевича помянем? – предложила Шура. – Знаю, ты его за что-то ненавидела, но чисто по-человечески надо…

И, не дожидаясь Вериного согласия, принялась разливать коньяк по стопкам. Она наполнила только одну, когда в окно кто-то стукнул.

– Блин! – выругалась Шура, от испуга расплескав коньяк. – Кого там черти принесли? Опять поди алкаши окна перепутали – тетка за стенкой самогонкой торгует, а все ее клиенты ко мне прутся… – Она рванула занавеску, выглянула, и выражение ее лица мгновенно переменилось. – Стас? – ахнула она. – Ты?

– Я, – ответил он, голос был хорошо слышен через открытую форточку. – Можно мне войти?

– Конечно, заходи, квартира два, там дверь открыта…

Он кивнул и скрылся из виду. Шура тут же стала суетливо поправлять прическу, одергивать платье и стирать с нижних век несуществующие потеки туши.

– Помада есть? – выпалила она, кидаясь к Вере.

– Блеск есть.

– Давай быстрее!

Вера порылась в сумочке и, вытащив тюбик, протянула Шуре. Та, не глядя в зеркало, мазнула им по губам, затем схватила с холодильника пузырек с псевдофранцузскими духами и щедро ими обрызгалась. После чего, по всей видимости, сочла себя готовой к встрече и пошла в прихожую.

Стас как раз переступил порог квартиры.

– Я не помешал? – спросил он.

– Нет, что ты! – заверила его Шура. Ее голос дрожал от радостного волнения. – Проходи.

Стас прошествовал за ней в кухню. Увидев Веру, нахмурился – не ожидал ее тут застать (когда заглядывал в окно, не заметил, что она сидит за столом), но быстро с собой справился.

– Хорошо, что и ты здесь, – сказал он. – Нам нужно поговорить.

– Мне оставить вас? – спросила Шура. Голос ее чуть дрогнул.

– Нам троим поговорить надо. – Стас указал ей на пустующий стул. – Сядь, Шура. Я хочу у вас кое о чем спросить…

Но он не успел задать свои вопросы, поскольку на пороге кухни показалась заспанная девочка. Она терла кулачками глаза и канючила:

– Ма-ам, я не хочу больше спа-ать…

– Вижу, как не хочешь, глаза вон продрать не можешь! – рассердилась Шура. – А ну марш в кровать!

– Ну, ма-ам… – Карина просительно посмотрела на Шуру, затем перевела взгляд на Веру, улыбнулась ей и обратила взор на Стаса. – А я вас знаю, – сообщила она. – Вы с мамой в одном классе учились, я вас на фотографии видела. Мама ее в столике хранит, но часто достает и…

Шура не дала дочери договорить, строго сказала:

– Быстро в постель!

Но хитрая девочка уходить не хотела, поэтому нашла предлог, чтоб остаться еще на минутку:

– Пить хочу. Дай мне водички. – А увидев на столе бутылку пепси, добавила: – А лучше лимонадику.

Шура налила дочери колы. Пока она пила, Вера разглядывала Карину и поражалась ее привлекательности. Шурина дочь была похожа на мать, но в то же время сильно от нее отличалась. У девочки были такого же цвета глаза, тот же пуговичный нос, тот же маленький рот, что у Шуры, но из-за длинных темных ресниц глаза были очень выразительными, а мелкие черты не казались таковыми на узеньком личике. Это у мамы были круглые щеки и тяжелая челюсть, а у дочери нежный овал лица и остренький подбородок. Волосы Карины чуть вились и спадали темными локонами до середины лопаток.

– Все, твоя душенька довольна? – спросила Шура у дочери, когда та опорожнила стакан.

– Конфеточку еще хочу.

– Перебьешься!

– Ну, ма-ам, тебе что, жалко? – закапризничала Карина.

– Действительно, мама, тебе разве жалко? – улыбнулся Стас. Полез в карман куртки и, достав огромную шоколадную плитку, протянул девочке: – Держи, красавица.

– Ой, какая большая! – восхитилась та. – Я ее всю могу съесть?

– Только не за один раз, ладно? А то твои красивые зубки выпадут!

– Но она вся моя?

– Конечно, я ж ее специально для тебя покупал. – Он легонько щелкнул девочку по носу. – А теперь беги в кровать!

Карина, сунув шоколадку под мышку, унеслась в комнату.

– Очаровательная у тебя девочка, – сказал Стас, проводив Карину взглядом. – На мужа похожа?

– Нет, совсем не похожа. Но мастью в него.

– Ты знал, что у Шуры есть дочь? – спросила Вера. Впервые она обратилась к Стасу напрямую.

– Шура сказала мне об этом сегодня. Мы же сто лет не виделись…

– Живете в одном городе и не видитесь?

– Представь себе.

– А нам и негде, по сути, пересекаться, – пожала плечами Шура. – Обитаем в разных районах, живем разной жизнью. Я из школы в садик, потом домой, ложусь рано, нигде не бываю – ни в ресторане, ни в спортклубе, ни в дорогих магазинах, продукты на рынке покупаю, там подешевле…

– Я даже не знал о несчастье, приключившемся с Шуриной семьей. Меня тогда не было в городе. Вернулся спустя два года.

– И ни разу с тех пор о Шуре не вспомнил?

– Кто бы говорил? – огрызнулся Стас.

– А давайте выпьем? – предложила Одинец, чтобы разрядить обстановку.

– Я за рулем, – покачал головой Стас. – К тому же я ненадолго…

– Ты что-то хотел у нас спросить? Что именно?

– Вы в курсе, что мой отец включил вас в свое завещание?

– Кого это – нас? – недоуменно насупилась Шура, а бутылка коньяка в ее руке замерла над стопкой.

– Тебя и Веру.

– Что за ерундовина?

– Тебе он отписал свой особняк, Вере – акции.

Шура открыла рот и просидела так, похожая на рыбу, несколько секунд, а потом вдруг рассмеялась.

– Я не шучу, Шура, – оборвал ее смех Стас.

– Да брось! – отмахнулась та. – С какой бы стати Виктору Сергеевичу оставлять мне дом?

– Вот это я и хотел бы узнать… у тебя.

– Стас, поверь, я впервые слышу о завещании. Вообще думала, что твой отец, если когда-то и знал о моем существовании, то давным-давно забыл о нем. – Шура беспомощно посмотрела на подругу: – А ты, Вера, что скажешь? Для тебя тоже шок узнать о том, что мы наследницы Виктора Сергеевича?

– Шокировать меня сложно, но я удивлена, скажу честно.

– Есть у вас какие-нибудь версии? – Стас посмотрел сначала на Веру, остро и недолго, затем перевел взгляд на Шуру. – С чего вдруг отец так расщедрился, что отписал практически посторонним людям значительную часть своего имущества?

Обе женщины молчали. Однако Шура хоть пыталась, что было видно по ее лицу, найти ответ на заданный вопрос. Вера же казалась абсолютно отстраненной, будто ее совсем не волновал ни тот факт, что ее сделали наследницей контрольного пакета акций преуспевающего предприятия, ни то, что послужило этому причиной. Стаса ее равнодушие разозлило, и он выпалил:

– Между прочим, когда сей факт станет известен следователю, у него появится еще одно основание подозревать Веру в убийстве.

– А меня? – испугалась Шура.

– Тебя, наверное, тоже. Но пока ты вроде бы не входишь в круг подозреваемых. Или я ошибаюсь?

– Меня даже не допрашивали.

– Скоро будут. Так что позаботься об алиби.

– Каким образом? – еще больше разволновалась Шура.

– Вспомни тот вечер поминутно, а главное: с кем и в какое время общалась, когда осталась одна. Если в момент убийства отца – более-менее точное время будет установлено после вскрытия, но ориентировочно смерть наступила между восемью и половиной девятого – ты была в чьей-то компании, хорошо. Найди того человека и попроси подтвердить сей факт.

Шура нервно сунула в рот конфету и стала ожесточенно ее жевать. Она всегда, когда погружалась в размышления, начинала есть. А лучше – что-нибудь грызть. Например, семечки или сухари. У нее никогда не было красивых ногтей, потому что, если под рукой не было ничего съестного, она принималась их обкусывать.

– Нет у меня алиби! – воскликнула она, проглотив конфету. – Я одна сидела в лаборантской, потому что только там можно было отдохнуть от шума и людей.

– И никто не может этого подтвердить?

Шура отрицательно покачала головой. Конечно, никто, ведь она специально скрылась от посторонних глаз, чтобы спокойно поплакать. Стаса давно не видела, вроде бы подзабыла, поуспокоилась, поостыла, а оказалось, чувства только дремали. Теперь проснулись и не давали покоя…

– Плохо дело, – вздохнул он. – У всех у нас плохо…

– И у тебя? – встрепенулась Шура.

– А ты думаешь, я вне подозрения?

– Разве нет?

– Конечно, нет. Я все ж таки основной наследник. Кроме того, ни для кого не секрет, что в последнее время мы с отцом не ладили. А самое главное – и у меня алиби нет. С восьми до половины девятого я просидел на лестнице, ведущей в радиорубку.

– Что ты там делал?

– Курил и думал…

Стас не сдержался – бросил взгляд на Веру. Шура заметила и помрачнела. Что ж, понятно, о ком он думал. Конечно, не о ней, а о Вере. В то время как Шура лила слезы по Стасу, сам он грустил о тех временах, когда они с Чайкой…

– У меня предложение, – громко сказала Вера. – Так как все мы заинтересованы в том, чтобы убийца был поскорее найден, давайте попробуем если не сами его вычислить, то хотя бы помочь следствию информацией.

– Мысль хорошая, – заметил Стас. – Мне она тоже пришла в голову, только я, убей, не знаю, с чего начать.

– У тебя есть знакомые в милиции?

Немного подумав, Стас ответил:

– Найдутся.

– Нам нужны материалы дела. Все, что есть. Их можно добыть?

– За деньги, по-моему, возможно все.

– Тогда отлично. С деньгами проблем не будет, я дам сколько потребуется.

– Да я вроде и сам не бедствую, – проворчал Стас. – Я прямо сейчас сделаю звонок… – Он вытащил мобильник.

– А не поздно? – обеспокоилась Шура. – Неудобно людей в такой час беспокоить…

– Я хочу обратиться к приятелю отца, который четверть часа назад сообщил мне о завещании. Не думаю, что он уже спит.

– Он что, милиционер?

– Нет, адвокат, – ответил Стас, а затем проговорил в трубку: – Андрей Саныч, извините за беспокойство, но вы сами предлагали помощь… Да, она мне нужна. Но это касается не завещания… – Тут Стас сделал паузу и обеспокоенно спросил: – Я точно не помешал? Слышу женский голос… Вы не один?

Дальнейших его слов девушки не услышали, поскольку Стас вышел в прихожую и вел разговор там.

Пока он беседовал с адвокатом, Шура с Верой сидели молча. Первая без слов разлила коньяк, вторая взяла свою стопку и опрокинула ее в рот. Шура сразу же последовала примеру подруги. А тут и Стас вернулся.

– Андрей Александрович обещал сделать все возможное, – сообщил он, усаживаясь на табурет. – Но результаты будут только завтра.

– Понятно, – кивнула Вера. – И у меня есть еще одно предложение: осмотреть дом Виктора Сергеевича, и в частности его кабинет. Возможно, именно там мы найдем хоть какой-то намек на то, за что его убили. А главное – кто его убил.

– А разве милиция этого не сделала? – поинтересовалась Шура.

– Пока нет, – ответил Стас. – Иначе мне бы сообщили охранники.

– Тогда поехали! – воскликнула Вера и резко встала. – Прямо сейчас.

– Хорошо, поедем.

– А мы уместимся втроем на мотоцикле?

– Шура, тебе, наверное, лучше дома остаться. У тебя ж ребенок. Разве можно девочку одну оставить?

– Почему нет? – растерянно протянула Одинец.

– Потому что вокруг дома алкашня шляется. А вдруг кто-то из них в квартиру вопрется? В лучшем случае напугают ребенка до полусмерти, а в худшем… Сама понимаешь! – И Стас решительно подвел итог: – В общем, иди к дочке, а мы поехали. Завтра увидимся, пока!

И он двинул в прихожую. Вера, бросив Шуре беззвучное «Пока», последовала за ним. Одинец проводила бывших одноклассников потерянным взглядом, а когда за ними захлопнулась дверь, обессиленно опустилась на табурет и беспомощно заплакала. В который уже раз за последние сутки!