Текст книги "Отвергнутый дар"
Автор книги: Ольга Володарская
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
За то время, что Рома встречался с Мартой, ему нравились многие женщины. Нравились, и только. Раза три Акимин Марте изменил. Но ни одна из девушек не запала в душу. И Роман больше с ними не встречался. «Наверное, я старею, – думал он. – И уже не способен на ту страсть, которую испытывал раньше…» Но тут же возражал себе и вспоминал последнюю свою пассию. Ту, из-за ссоры с которой он и решился на звонок Марте. Как же он был в нее влюблен! И замуж бы ее позвал, если б она уже не была в браке, который не собиралась расторгать, потому что муж ее всем устраивал. В том числе как любовник. А на стороне она искала не столько сексуальных утех, сколько новых эмоций и подтверждения, что все еще чертовски хороша. Рома давал ей и то, и другое. И даже его ревность ей поначалу нравилась, однако вскоре стала напрягать. Но Акимин ничего не мог с собой поделать. Как представлял любимую в объятиях мужа, так сам не свой делался.
Их отношения длились полгода. Ровными они никогда не были, но первые два месяца походили на сказку. Даже ссоры не оставляли горького послевкусия обиды, а только сладость страсти следующего за ними примирения. Дальше стало хуже. Но все равно отношения приносили больше радости, чем огорчения. Последний месяц был мучительным для обоих. Оба понимали: надо расставаться, но сил на окончательный шаг не хватало ни Роме, ни его женщине. Так и мучили друг друга. И теперь даже после страстных объятий оставалось горькое послевкусие.
Точку в отношениях поставил Рома. Он просто больше не позвонил любимой. А она никогда не звонила первой. Была слишком гордой.
Роман долго переживал разрыв. Встречался с Мартой, а думал о другой. Со временем, конечно, все забылось. Все, кроме ощущения восторга, которое он испытывал, будучи влюбленным.
А как ему нравилось признаваться в этом! Роман мог раз десять за день сказать «Я тебя люблю!», а если слышал ответное признание, то и тридцать.
Марте же он говорил лишь «Я тоже». То есть она произносила: «Я люблю тебя!», а у него язык не поворачивался повторить эту фразу, чтобы порадовать ее. Марта не обижалась. Она считала Рому сдержанным человеком и не очень эмоциональным. И он чувствовал, что на самом деле становится таким. А еще каким-то уж очень приземленным и немного ленивым. Спокойная профессиональная жизнь, ровные отношения, устойчивое материальное положение – все этому способствовало. Акимину бы радоваться, а он маялся. Порой хотел все бросить, в том числе приятную, «удобную» Марту, и вернуться к прежней жизни с опасностью и страстями. Но Роман выливал на пожар своих страстей ушат здравого смысла и все оставлял как есть. Единственное, он все отчетливее понимал – пора жениться и заводить детей. Быть может, в них он найдет новый смысл жизни и надежду.
– Давай поженимся летом? – сказал Рома как-то за ужином. Он ел куриные котлетки, собственноручно налепленные Мартой, поражался их вкусу и думал о том, что его девушка готовит даже лучше мамы. Проглотив последний кусок первой котлеты и готовясь разрезать вторую, он и сделал Марте предложение. Вот так обыденно!
– Что ты сказал? – переспросила Марта. То ли не поверила своим ушам, то ли просто захотела услышать еще раз заветную фразу.
– Замуж тебя позвал. Пойдешь?
Марта взвизгнула и кинулась обниматься. Конечно, ей хотелось, чтобы предложение было сделано в более романтической обстановке и прозвучало иначе. Да и колечко Марта не отказалась бы получить в бархатной коробочке, но она отбросила эти мысли. Какая разница, как ее позвали замуж, главное – это свершилось!
– А где свадьбу будем устраивать? – тут же взяла быка за рога Марта.
Она в собственном воображении сыграла ее уже десяток раз, причем постоянно в разных местах, и теперь ей не терпелось обсудить с Ромой все варианты. Ей и в Москве хотелось свадьбу, и в Петербурге, откуда был родом ее отец, и на каких-нибудь тропических островах.
– Малыш, зачем нам эта свадьба? – вернул ее Рома с небес на землю. – Зарегистрируемся спокойненько, потом посидим с родителями и близкими друзьями в ресторане.
Марта сначала хотела, как всегда, с Ромой согласиться, но передумала. Не для того она два с лишним года ждала узаконивания отношений с Акиминым, чтобы взять и просто зарегистрироваться.
– Я хочу свадьбу, – сурово проговорила она.
– Да брось…
– Я серьезно.
Рома нахмурился.
– То есть ты хочешь сидеть во главе стола, за которым пьют и жрут малознакомые тебе родственники, и слушать их скачанные из Интернета поздравления? Вскакивать под их пьяное «горько» и целоваться? Участвовать в дурацких конкурсах? Разворачивать капусту, чтобы узнать пол будущего ребенка, и потом слышать от тамады язвительное: «Детей не в капусте находят!»?
– Рома, сейчас совсем не такие свадьбы.
– А какие? Слизанные с американских мелодрам? С клятвами супругов у алтаря? С киданием букета холостым подружкам? Скажешь, это лучше? А по мне, так наша пьяная свадьба с бегом в мешках поинтереснее будет, и я погулял бы на такой, но только не в качестве жениха.
И Марта дала задний ход:
– Я не настаиваю на пышных торжествах…
– Тогда о чем речь? Я сразу тебе предложил зарегистрироваться, а потом посидеть в ресторане…
– Нет, это не то, Рома! Это не запомнится на всю жизнь…
– А что запомнится?
– Например, свадьба на каком-нибудь тропическом острове. Полетели, к примеру, на Бали? Зарегистрируемся тут, а потом рванем в Индонезию. Можно на Гоа. Или Пхукет. Мне все равно… Просто представь: море, солнце, белый песок… И мы босые, в белых одеждах, я в сарафане, ты в шортах, со связками цветов на шее…
Рома представил и решил, что такой сценарий его устраивает. Он видел Марту в белом сарафанчике и ее утопающие в белом песке босые ступни и снова вспомнил фильм «Долгая дорога в дюнах». Его героиня, встречая своего Артура, бежала к морю по дюнам. Рома не мог поручиться, что Марта в тот момент была босой, но почему-то именно эта сцена всплыла в воображении.
– Отлично, – сказал он. – Свадьба на острове – это очень заманчиво! Только давай тогда не летом, а осенью.
– Почему?
– Попрохладнее будет…
– Хорошо, полетим осенью. Но зарегистрируемся летом.
Рома согласно кивнул. Раз сказал летом, значит, летом. За свои слова надо отвечать.
Это произошло позавчера. А на следующий день он познакомился с Ниной!
Рома не мог вспомнить многие подробности их первой встречи. А вот глаза Нины запомнил на всю жизнь! На первый взгляд зеленые, но при ближайшем рассмотрении многоцветные. И невероятно страстные, даже яростные, хотя вначале казались спокойными. В них как будто плясало пламя, отсвечивая желтыми искрами. А вкрапления серого в зеленый фон радужки походили на пепел, но не остывший, а готовый вот-вот воспламениться.
Рома часто влюблялся по молодости. То есть в годы студенчества и когда после института служил в армии. Он быстро вспыхивал, но так же скоро гас. С возрастом стал спокойнее. И, чего уж греха таить, ленивее. Прилагать усилия, чтобы завоевать женщину, хотелось не всегда. Рома делал одну попытку, но если она не оказывалась результативной, он тут же «складывал оружие». Не эта, значит, следующая, говорил он себе, и так оно и было. На одну отвергнувшую Акимина приходилось десяток согласных на все. Одно плохо – он их не жаждал. Хотел – да, но и то не сильно. Роман считал, что всему виной опыт и приобретенный в силу его цинизм…
Но знакомство с Ниной перевернуло все!
Едва он увидел эту женщину, как сразу пропал. Причем привлекла его не красота. Когда Нина открыла дверь, она была не в лучшей форме. Одета в мешковатый пуховик, под которым могла скрываться какая угодно фигура, волосы в беспорядке, лицо бледное, губы обветрены…
Но эти глаза!
Рома влюбился именно в них.
Потом он разглядел ее всю. Ее дивные темные волосы. Ее красиво очерченный рот. Ее высокие, почти индейские скулы… И фигуру! Нина только на миг распахнула пуховик, но этого было достаточно, чтобы Рома оценил ее тело. Боже, каким прекрасным оно было! Пышные бедра, налитая грудь, тонкая талия… Ему казалось, что в современном мире уже нет таких женщин! Либо худые, либо полные, либо неестественно фигуристые. Благодаря силикону или коррекционному белью современные женщины могли казаться совершенными. Стройные девушки вставляли себе импланты, пышные утягивали талию, а такие, как Софи Лорен или Элизабет Тейлор, остались в прошлом. Но Нина была естественно прекрасной…
– Ромчик, – услышал Акимин нежный голос Марты. – Ромчик, ты где?
– В кухне, пью чай, – откликнулся он. Романа не обрадовал тот факт, что его невеста проснулась и хочет его видеть, но он сумел скрыть досаду и ответил спокойно, без раздражения.
Марта вошла в кухню. На ней была лишь коротенькая шелковая комбинашка, и Роман мог рассмотреть все изгибы ее молодого, аппетитного тела. Оно было не столь сексуальным, как Нинино, но все же приятно радовало взор. Пышные бедра, грудь хорошей формы, небольшой, уютный животик. Вся такая сахарная, приятная, как сдобная булочка… Она и пахла так же – ванилью и изюмом, предпочитала сладкий парфюм и порой с ним перебарщивала.
А вот Нина… Нина пахла диким вереском. И Роме почему-то казалось, что духи тут совсем ни при чем…
– Ты чего не спишь? – поинтересовалась Марта, присев рядом с Ромой.
– Думаю, – туманно ответил он. – А ты?
– И я, – улыбнулась она. У Марты была удивительная улыбка. Мягкая, немного застенчивая и очень открытая. Как будто, когда она улыбалась, ее душа распахивалась.
– Будешь чай?
– Нет, не хочу. Я после него не усну. Я лучше соку выпью.
Марта поднялась с табурета и подошла к холодильнику. Ее комбинашка задралась, и Рома увидел голенькие ягодицы. Они мгновенно возбудили его. Акимин встал, подался вперед. Руки у него были длинные, ему сразу же удалось схватить Марту. Рывком он притянул ее к себе. Без каблуков она доходила ему до подбородка. Маленькая. А Роме всегда нравились высокие. Наверное, именно поэтому Марта предпочитала носить шпильки десяти-двенадцати сантиметров. Но сейчас она была босой, Рома смотрел на нее сверху. И желание как-то вдруг утихло. Марта, почувствовав это, прижалась к Роме тесно, можно сказать, вдавилась в него и начала страстно целовать его шею. Она знала, как его это возбуждает. Почему-то именно эти довольно невинные поцелуи заводили его не меньше изощренных ласк. Роман снова ощутил бешеное желание. Вот только когда закрывал глаза, видел Нину. Хотел он ее, не Марту. Просто сейчас та оказалась рядом в своей комбинашке, из-под которой выглянули ягодицы.
Рома схватил Марту под колени, поднял, впился в ее губы. Терзал их жадно, требовательно. И глаз не открывал, представляя другие губы. Не такие мягкие и податливые. У Нины они были немного суровые. Пожалуй, хуже Мартиных. Но целовать хотелось именно их.
Роман застонал. Обычно он был скуп на проявления сексуальных эмоций. Мог издать короткий возглас лишь в момент оргазма. А тут… Что-то переполняло его изнутри. И хотелось шумно вздыхать, всхлипывать, шептать романтические глупости или же рычать непристойности…
Но Рома ограничился стоном. Потому что все, что его переполняло, было никак не связано с Мартой.
Акимин усадил ее на кухонный стол. Они и раньше занимались любовью на кухне. И частенько плацдармом для их любовных утех служил именно стол. Но Рома-аккуратист всегда старался усадить Марту так, чтобы ничего не уронить. Когда он смотрел, как герои голливудских фильмов скидывают на пол посуду, расчищая площадку для сексуальной игры, то всегда думал – так не бывает. Зачем портить фарфор, продукты, заливать скатерть, загаживать пол? Можно же просто отодвинуть все, потерпев лишние десять секунд…
И вот настал момент, когда он захотел последовать примеру киношных мачо. И он сделал это! Махнул рукой и снес со стола чашку с остывшим чаем, сахарницу и солонку. Марта охнула, но не издала ни одного протестующего звука. Ей всегда хотелось, чтобы Рома вот так себя повел. Но его страсть была регламентированной.
Секунду спустя без прелюдий и церемоний Акимин вошел в нее. И его естество показалось ей тверже, горячее, чем обычно. Секс получился жестким, бесцеремонным, но невероятно ярким. Марта испытала самый мощный оргазм в своей жизни. Она и не думала, что такой возможен… Когда внутри тебя точно извергается вулкан. А потом дрожит все – и сердце, и конечности, и поджилки, и даже ресницы, потому что так хорошо, что хочется плакать.
– Это было невероятно, – выдохнула Марта.
– Да, – согласился с ней Роман, еще не пришедший в себя окончательно, но уже начавший соображать. – Здорово.
– Ты превзошел сегодня самого себя. – И игриво пробежала пальцами по его груди. – С чего вдруг?
– Сам не знаю.
– Может, дело в том, что мы скоро поженимся? – тон был шутливым. – Ты решил не церемониться со своей без пяти минут женушкой… Чтоб знала свое место.
– Марта, я хотел тебе кое-что сказать по этому поводу…
– Что именно? Ты передумал устраивать тихую свадьбу и решил закатить настоящее гульбище?
– Может быть… Но давай немного с этим подождем.
– С чем? – все еще не понимала Марта. Она смотрела на Рому и растерянно улыбалась, а он готов был провалиться сквозь землю. И все же он, сгорая от стыда, выпалил:
– Со свадьбой. Я пока не готов. Прости…
Лицо Марты несколько секунд сохраняло недоуменное выражение, но вдруг изменилось! Рома ожидал этого. И готов был увидеть в глазах Марты слезы, а у ее прекрасных губ скорбные складочки. Когда она расстраивалась, становилась похожей на старушку и немного на бульдожку. Рому забавляло личико расстроенной Марты, и он улыбался, глядя на него. А девушка считала, что это издевательская ухмылка, обижалась ужасно и начинала горько плакать. Рома принимался ее успокаивать, и все заканчивалось страстным сексом, инициатором которого всегда являлась Марта.
Акимин ждал, когда же лицо его девушки превратится в бульдожью мордочку, но увидел он совсем не это…
Черты Марты исказила ярость, такая неприкрытая, первобытная, что Рома опешил. Никогда прежде его Марта не выглядела так агрессивно. И теперь она походила не на бульдога, пусть и не добродушного, а стала напоминать готовую к атаке волчицу. Сузившиеся глаза, заострившийся нос, обнажившиеся клыки. Роме на миг показалось, что сейчас Марта бросится на него и вцепится когтями в лицо. Но она только взвыла, сжав кулаки, после чего сорвалась с места и побежала.
– Марта, постой! – крикнул ей вслед Рома. – Давай поговорим!
– Да пошел ты! – гаркнула в ответ она. А затем изрыгнула проклятия.
Рома хотел последовать за ней, но Марта, скрывшись в комнате, тут же появилась с подушкой и одеялом в руках. Швырнув это на пол, она захлопнула за собой дверь. Рома вышел в прихожую, подобрал спальные принадлежности и вернулся в кухню. Там стоял довольно большой диван, и Акимину предстояло провести на нем остаток ночи.
Из спальни его изгоняли впервые. Но почему-то он нисколько не расстроился по этому поводу.
Глава 2
Энгельс с трудом разлепил веки. Полночи он мучился бессонницей, забылся только к утру, и вот когда сон был так сладок, его потревожил телефонный звонок.
Славин окинул туманным взором пространство комнаты, нашел исторгающий мелодию аппарат на тумбочке, дотянулся до него.
– Слушаю вас, – прохрипел он в трубку.
– Энгельс, доброе утро, – услышал он. Спросонья не сразу понял, кто это, но звонивший тут же представился: – Это Верещагин. Борис. Не разбудил я вас?
С психиатром они давно перестали называть друг друга по имени-отчеству, но на «ты» не переходили. Оба видели в сохранении дистанции какой-то старомодный шик.
– Нет, я уже встал, – соврал Энгельс. – Доброе утро.
– Не скажу, что доброе…
– А что случилось? – обеспокоился Славин.
– Вы что, не в курсе? Колдуна Василия убили. Вчера вечером. Я сегодня в новостях сюжет видел.
– А… Да, я знаю. – Энгельс не стал добавлять, что узнал о смерти колдуна не из новостей. Потом, при встрече, скажет. – Жаль, очень жаль его. Хороший человек был.
Но Верещагина волновало не это.
– Не успели эксперимент провести, – вздохнул он. – Обидно.
– Как мама?
– Сегодня ночью вела себя крайне странно. Звоню еще и поэтому.
– У нее случился внеочередной приступ?
– Да. Хотя еще вчера днем состояние было стабильное. Но ближе к вечеру она стала беспокойной. Приступ произошел часов в девять. Причем нетипичный.
– Как это?
– Очень просто. Не мне вам рассказывать, что творится с вашей матушкой в периоды обострений.
– Ей мерещатся слуги дьявола!
– Вот именно. Они либо вселяются в нее, либо в окружающих. За те два десятилетия, что я наблюдаю вашу мать, сценарий ее приступов не менялся… До вчерашнего дня!
– Как же она бредила вчера?
– Кричала, что ее сын убийца.
– То есть? – растерялся Энгельс.
– Просила остановить вас, ибо вы замыслили убийство. Причем ритуальное.
– Мать возвращается на двадцать лет назад. Тогда она во всех соседях видела душегубов. И кричала с балкона обвинения в адрес тех, кто попадался ей на глаза.
– Вы правильно подметили: ранее она кричала обвинения в адрес тех, кто попадался ей на глаза. Но вас она вчера не видела. Более того, она не вспоминала о том, что у нее есть сын, долгие годы. А тут вдруг… – Верещагин сделал паузу. Энгельс знал, для чего: чтобы выпить кофе. Борис Борисович жить не мог без этого напитка. – Энгельс, друг мой, приезжайте. Проведайте ее. Она после укола сама не своя. Но днем придет в себя. Вдруг она вас узнает? Поговорите хоть…
– Да, я приеду.
– Вот и отлично. Я буду в клинике. До встречи.
Энгельс попрощался с Верещагиным и положил трубку. Прислушавшись к своим ощущениям, сделал вывод, что не выспался. И состояние не очень. Но все равно решил встать.
Поднялся, накинул халат. Энгельс не мог назвать себя барахольщиком, но к некоторым вещам относился трепетно. Например, к головным уборам и шарфам, а еще к домашней одежде. Он не мог ходить по квартире, как многие, в трениках или семейных трусах. Да, он жил один, и никому не было дела до того, как он одет дома. Да хоть бы и голый фланировал по комнатам, укорять некому. Однако ж Энгельс, вставая с кровати, неизменно облачался в халат. Шелковый или атласный! С простроченным крестом воротником-шалькой, с широким поясом и накладными карманами. Когда средства не позволяли, Энгельс покупал себе халаты на рынке. Они были сшиты из искусственного материала, да так топорно, что морщились швы. Кроме того, в них было очень жарко. Славин потел, но носил их. К счастью, в последние годы его благосостояние изменилось, и он смог приобрести себе парочку отличнейших шлафроков. Один турецкий, атласный, с поясом, увенчанным кистями. Второй китайский, шелковый, с ручной вышивкой. Как раз его Энгельс и надел этим утром. Он подошел к зеркалу, посмотрел на свое отражение и остался доволен. Да, немолод, не атлетичен, и волос на голове мало осталось, но вид благородный. Сейчас, в халате, он похож на помещика. В костюме – на английского лорда. С натяжкой, конечно, и все же…
Энгельс пригладил волосы на макушке, похлопал себя по щекам. Отек немного со сна. И все равно вид относительно свежий. Что не удивительно, ведь он ведет здоровый образ жизни. Редкий раз позволяет себе сухое вино и кальян. Питается правильно. Много гуляет, ходит в бассейн. Плаваньем он стал увлекаться в молодости. Когда работал грузчиком, уронил на ногу ящик, повредил колено. Чтобы разработать его, стал регулярно плавать. Увы, до конца это его от проблемы не избавило. Славин до сих пор немного прихрамывал. Врачи рекомендовали операцию. Но Энгельс побаивался ее делать, он старался избегать больниц.
Он сбросил с плеч халат и посмотрел на свой торс. Очень даже ничего, решил он. Конечно, мышцы не бугрятся, но кожа не дряблая. Высок, худощав, узок в кости, однако не безобразен. Большинство его сверстников выглядят гораздо хуже. Особенно те, кто женат.
Сам Энгельс давно ходил в холостяках. Хотя и в его паспорте имелся штамп о браке и о его расторжении. Женился он очень давно… Как и развелся.
После того, как Энгельс отдал мать в сумасшедший дом, его жизнь изменилась. Причем кардинально! У него появилось так много времени на себя, что он поначалу даже не знал, куда его девать. Он привык сначала опекать родителей, затем ухаживать за мамой и забыл о себе, своих нуждах, не говоря уже о мечтах. После работы он обычно мчался либо на вторую (когда отец был жив), либо домой, потому что там его ждала больная мать. Естественно, ни о каких серьезных отношениях с противоположным полом тогда речи не шло. Энгельс довольствовался короткими интрижками с замужними коллегами. Но и те случались нечасто. О таком любовнике, как Энгельс, не мечтали даже самые нетребовательные, что не удивительно. Кому нужен вечно озабоченный, нервный, загруженный, ограниченный в средствах мужчина без отдельной жилплощади? А если учесть тот факт, что он хром, лысоват, тощ и плохо одет, то рейтинг его падал еще ниже.
Первую неделю после отправки матери в больницу Энгельс по привычке мчался домой, но не знал, чем там заняться. Хотелось и почитать, и посмотреть кино, и позаниматься гимнастикой (он постоянно покупал кассеты с фильмами и пособиями по новомодной йоге или пилатесу, но все они лежали запечатанными), и научиться готовить изысканные блюда, и возобновить работу над диссертацией, но, хватаясь то за одно, то за другое, Славин неизменно бросал все занятия и тупо пялился в телевизор, пока не засыпал.
В конце концов ему осточертело такое «овощное» существование, и Энгельс решил встряхнуться и начать новую жизнь. Для встряски был выбран простой способ – поездка на черноморский курорт. Энгельс бывал и в Крыму, и на Кавказе, но с родителями. Самостоятельно же он не путешествовал. И вот наконец решился! Заказал себе в ателье белый костюм, купил португальские ботинки из тонкой кожи, в гардеробе отца отыскал отличную шляпу. Отпустив небольшую бородку, Энгельс отправился в Ялту.
Отдых его продлился три недели. Жил Славин в санатории. Лечил нервишки, много плавал, загорал, гулял. Каждый вечер ходил на танцы. Контингент был не совсем подходящий, восемьдесят процентов отдыхающих разменяли пятый десяток. Молодых женщин было крайне мало, а уж мужчин – единицы. У Энгельса практически не оказалось конкурентов. Дамы сами приглашали его на медленные танцы, а после звали на прогулку или в свой номер на кофе. В постель он отправлялся не со всеми, а лишь с теми, кто проявлял инициативу. Энгельс всегда вел себя по-джентльменски (на самом деле просто боялся быть отвергнутым) и первый к женщине не приставал…
Леночка, девушка, в которую Славин влюбился с первого взгляда, не стала исключением. Эта девушка, появившаяся в санатории за три дня до отъезда Энгельса, понравилась не только ему, но практически всем отдыхающим мужского пола. Леночка была молода, очаровательна, весела. А как она танцевала! В юности в народном ансамбле песни и пляски выступала, но после травмы ушла из коллектива. Устроилась работать секретарем в техникум, где училась. Там и путевку получила на курорт.
Ухаживать за Леночкой принялись даже те, кто откровенно не подходил ей по возрасту, мужчины, годящиеся ей в отцы и даже деды. А вот Энгельс в «гонке» не участвовал. Однако старался попадаться ей на глаза, был учтив, галантен – всегда здоровался, желал приятного аппетита, пропускал вперед, если сталкивались в дверях – один раз умудрился блеснуть интеллектом, став свидетелем того, как она в компании одного из поклонников разгадывает кроссворд, и подсказал ответ. Леночка сделала первый шаг к сближению. Подошла, когда Энгельс после ужина читал на лавочке книгу, спросила, что за произведение, кто автор.
На танцы они пошли вместе. И танцевали только друг с другом, хотя и Лену, и Энгельса приглашали многие. После они отправились на прогулку, полночи бродили. Потом сидели в фойе чуть ли не до утра. Лена не пригласила Энгельса к себе, сказала, что живет не одна и не хочет соседку беспокоить. Славин тоже обитал в двухместном. Вот и сидели в фойе, переговариваясь шепотом и робко обнимаясь. И все бы ничего, но Энгельс уезжал в восемь утра, а расставаться с Леной не хотелось…
– Приезжай ко мне в Москву, – предложил он перед тем, как распрощаться. Лена жила в Тамбове. – Я оставлю тебе телефон и адрес. Когда появится свободное время и желание посетить столицу, позвони мне, я с радостью встречу тебя.
– А ты один живешь? – осторожно спросила она.
– Один. И у меня две комнаты. Так что, если понадобится, у тебя будет свободное пространство.
Последняя фраза означала следующее: «Если не захочешь интима, его не будет! Я предоставлю тебе отдельное помещение и не посягну на твою девичью честь».
Именно она убедила Лену дать согласие на приезд. Они расстались и встретились только спустя месяц. Лена звонила ему из санатория. И когда вернулась в Тамбов, тоже. Но своего номера не давала. Говорила, что нет у нее дома телефона и звонит она от подруги.
Лена приехала в Москву в жаркую июльскую пору. В Тамбове была такая же погода, и девушка выпорхнула на перрон в легком сарафанчике, соломенной шляпке, босоножках на тонком каблучке с завязками у тонких щиколоток. Энгельс, встречавший ее на вокзале, глаз не мог отвести от Лены. Она показалась ему еще красивее, чем раньше. Энгельсу вспомнилась русская поговорка: «Разлука маленькую любовь тушит, большую – раздувает!», и он совершенно определенно понял в ту минуту, что испытывает к Лене настоящее чувство.
Она приехала на неделю. Это было счастливейшее время в жизни Славина. А когда оно подошло к концу, Энгельс сделал Лене предложение. Он не сомневался, девушка ответит «да», но услышал другое:
– Прости, я не могу выйти за тебя.
– Почему? – растерянно протянул Энгельс.
– Я замужем, – чуть не плача, воскликнула Лена.
– Что?
– Да, замужем.
– И давно?
– Около семи лет.
– У тебя и дети есть?
– Увы, нет. У меня не получается забеременеть. Я не бесплодна, но проблемы с гинекологией имеются. Я и в Крым ездила лечиться именно по-женски, а не из-за ноги…
– Выходит, я для тебя всего лишь приключение, – с горечью протянул Энгельс. – Хахаль, которого ты подцепила на курорте…
– Нет, что ты! – запротестовала Лена. – Я никогда себе не позволяла романов, хотя каждый год езжу лечиться! Просто я… Я… – Она запнулась, но тут же вскинула на Энгельса свои огромные лучистые глаза и тихо закончила: – Я полюбила тебя. С первого взгляда.
Славин услышал такие слова впервые. Еще ни разу женщина не признавалась ему в любви. Даже мать никогда не говорила ему такого. Она была слишком сдержанной, если не сказать сухой, чтобы ласкать своего ребенка, ворковать с ним. Из ее уст часто звучало: «Я горжусь тобой!», но «Я люблю тебя!» – ни разу. От своих случайных пассий Энгельс тем более таких признаний не слышал. Он даже стал считать, что они звучат лишь в кино. Фраза «Я люблю тебя!» звучит в каждом фильме на множестве языков. В жизни же никто никому ничего подобного не говорит. А оказывается…
– А ты? – спросила вдруг Лена.
– Что?
– Ты любишь меня?
Конечно, Энгельс любил. Иначе не сделал бы предложения. Но он, истинное дитя своих родителей, ни разу не признался в своих чувствах Лене.
– Почему ты молчишь? – не отставала та. – Не хочешь врать? Выходит, это я для тебя всего лишь приключение. Девица, которую ты подцепил на курорте…
– Леночка, о чем ты?.. Минуту назад я сделал предложение.
– А может, ты посмеялся надо мной? Решил поиграть чувствами наивной провинциалки?
– Ты с ума сошла? Я действительно хочу, чтоб ты стала моей женой.
– Почему?
– Но это же так очевидно.
– Не понимаю. Скажи.
– К чему все это? Ты все равно замужем, и мы не можем быть вместе…
– Скажи! – прикрикнула на него Лена.
– Я люблю тебя! – рявкнул Энгельс. И сразу же почувствовал облегчение. Как будто эти сдерживаемые им в себе слова мешали ему дышать.
– Вот видишь, это не так сложно, – улыбнулась Лена. – И даже приятно, согласись? Говорить о чувствах…
– Если б это что-то меняло…
– Это меняет все.
– Каким образом?
– Теперь я знаю, что ты меня любишь, и готова обсудить нашу с тобой будущую жизнь.
Энгельса тогда удивила эта странная логика. Поступок (предложение руки и сердца) ее не убедил в искренности его чувств, а слова – да. Но потом он привык к этому, когда прожил в браке какое-то время. Он понял, что выражение «женская логика» родилось не просто так.
Лена тогда уехала в Тамбов, пообещав Энгельсу поговорить с мужем и попросить у него развода. Славин очень волновался все то время, что она не звонила. Боялся, что Лена передумает уходить от супруга. Но оказалось, зря. Лена сразу по приезде сообщила мужу о своем решении развестись. Тот хоть и расстроился, но не стал препятствовать счастью Лены. Прошло совсем немного времени, она стала свободной женщиной и приехала к Энгельсу.
Они почти тут же подали заявление в загс. Когда пришел срок, расписались. Обошлись без свадьбы. Свидетелями взяли коллегу Энгельса и его жену, работавшую вместе с ними. Вчетвером отметили бракосочетание, спокойно, культурно. Посидели в кафе, выпили две бутылки шампанского и разошлись. И началась у Славиных супружеская жизнь!
Жили молодожены хорошо, не ругались. Лена отменно вела хозяйство и была покладистой. Энгельс прописал ее, пристроил на работу. Зная о проблемах со здоровьем супруги, он не очень-то рассчитывал стать отцом. Но к его огромной радости, Лена забеременела через год после свадьбы. Это был праздник для обоих!
Беременность супруга Энгельса переносила плохо. Три раза лежала на сохранении. Но все же выносила сына, правда, родить сама не смогла, кесарево сделали. Да перетянули шов, и некогда красивый животик Лены обезобразил шрам. А еще во время беременности ее аппетитная грудь покрылась растяжками. Энгельсу было все равно. Он любил жену со всеми ее недостатками. А вот Лена, привыкшая ощущать себя красавицей, впала в депрессию. Причем это была не та послеродовая депрессия, которая настигает большинство женщин, нет. С ребенком Лена была нежна, ласкова, внимательна. Она обожала своего сына и хотела проводить время только с ним. Мужа она держала на расстоянии. Он частенько раздражал ее по мелочам, и если Энгельс пытался обнять Лену, она шарахалась от него. Они перестали спать в одной кровати. Лена из спальни переехала вместе с сыном в другую комнату и вскоре поставила на дверь защелку.
Энгельс много раз пытался наставить жену, что называется, на путь истинный. Он взывал к ее здравому смыслу. Предлагал сходить к психологу. И Лена, если была в момент разговора в нормальном расположении духа, соглашалась с мужем и обещала исправиться. Но в тот же день, вернее, вечер нарушала свое слово. Это случалось, когда Энгельс пытался супругу приласкать. Он любил Лену и хотел секса с ней. А еще считал, что, как только наладится их интимная жизнь, улучшатся и отношения. Но Лена пресекала все попытки Энгельса добраться до ее тела. Стоило ему коснуться жены чуть более интимно, чем обычно, как она зажималась, запахивала плотнее халат, сжимала ноги, локтями придерживая полы, чтобы, не дай бог, супруг не забрался под них. Если Энгельс проявлял настойчивость, Лена вскакивала, хватала сына и, прикрываясь им, как щитом, просила супруга покинуть комнату. Если же он не уходил, принималась рыдать и обзывать Энгельса «животным», «похотливым козлом», «чудовищем».