Текст книги "Ножницы судьбы"

Автор книги: Ольга Володарская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

11

О скорой свадьбе Ганиной девчонки-спортсменки судачили с утра до вечера. Снежана пригласила чуть ли не всю спортшколу. Алину тоже! И это несмотря на то, что та все же предприняла попытку рассорить Ганину с Малаховым, которая, естественно, провалилась.

Снежана отреагировала на заявление Алины именно так, как предполагал Макс: обозвала ее лгуньей и попросила не выдумывать небылиц. Девушки разругались и перестали друг с другом разговаривать. Однако это не помешало Снежане вручить Алине приглашение на свадьбу. Та разорвала его и выбросила в урну. Жаль, от остального – обиды, сожаления, горечи, надежд – избавиться тем же способом было невозможно. Алина ужасно страдала, но не показывала этого. Только дома она позволяла себе слезы, да и то лишь тогда, когда мамы в квартире не было.

Когда до свадьбы осталась неделя, Алина со Снежаной вместе отправились на теннисный турнир в Самару. Кроме одиночных выходов на корт им предстоял и парный. Играть с Ганиной в «связке» Алине страшно не хотелось, а вот посоревноваться она была непрочь. Ей хотелось одержать победу над соперницей хотя бы в теннисе! Алина почему-то не сомневалась, что победит Ганину.

Но ошиблась. Снежана играла лучше. И в финале обошла Алину, взяв в итоге Кубок.

Оставалось выступить в паре. Сыграть с девочками из Питера. Тоже в финале. Первый сет Алина отыграла с горем пополам – пропускала мячи, а ее подачи были слабыми и неточными. В перерыве Снежана подошла к ней и потребовала от напарницы собранности. «Нам нужна эта победа!» – говорила она. А Алина смотрела на нее и думала: «Как же я тебя ненавижу…»

С этими мыслями она начала игру во втором сете. Видя, как носится Снежана по площадке, слыша, как она орет, отбивая мяч, Алина пропитывалась своей ненавистью и мечтала о том, чтобы Ганина упала и сломала себе что-нибудь. Лучше ногу, но можно и палец. Лишь бы боль пронзила ее, а травма вывела из строя. Вот тогда Снежана заорет по-другому... Гадина!

Почти не отдавая себе отчета в своих действиях, Алина низко опустила ракетку и бросилась вперед. Ганина, принимая подачу, должна будет отскочить назад, и если она не оглянется, то налетит на нее и упадет...

– Хх-рррр-у! – выдала Снежана свой фирменный вопль и, отбив мяч, переместилась не назад, а в сторону.

Алина метнулась следом. Она все еще надеялась «помочь» Ганиной упасть, но тут... споткнулась. На ровном месте. Левая ступня вывернулась, и Алина, потеряв равновесие, свалилась на корт.

Острая боль пронзила ногу. Алина, выронив ракетку, обхватила голень и закричала так пронзительно, что на трибунах ахнули. А потом девушка потеряла сознание и очнулась только в больнице.

Травма оказалась очень серьезной – разрыв связок голеностопа. Пришлось делать операцию. Но и она не гарантировала полного излечения. По возвращении в Москву Алина вновь легла в больницу. И только после повторного хирургического вмешательства пошла на поправку. Однако это не радовало ее, потому что в большой спорт ей теперь путь был заказан.

Так что прощай, Кубок Уимблдона. Прощай, лорд! Прощайте, слава и богатство! Здравствуй, серая, беспросветная жизнь...

Глава третья

1

Алине снилась Света. Будто та не умерла, а жива и находится на своем рабочем месте. То есть в квартире Алины. И все моет и моет пол в том коридоре, где был найден ее труп, но на нем так и остаются кровавые разводы. Алина, даже во сне понимавшая, что домработница мертва, все равно взялась ей помогать. Как будто от того, ототрутся ли пятна с плитки, зависит, будет Светлана покоиться с миром или нет...

Сон оборвался очень резко. Вот только что Алина видела, как половая тряпка опускается в мутную воду (что не сулило ничего хорошего, это в любом соннике можно прочесть), а уже в следующий миг сообразила, что дремы как не бывало, и до ее слуха доносятся звуки реальной жизни.

– Давид, возьми трубку, – хрипло проговорила она. У нее сразу после пробуждения всегда менялся голос.

Но пиликанье телефона продолжалось, и Алине пришлось открыть глаза.

Оказалось, что она в постели одна. Причем одежды Давида тоже поблизости не наблюдалось. Зато обнаружилась записка на прикроватной тумбочке: «Не хотел будить, ты так сладко спала. Ушел на работу. Потом приеду к тебе. Где-то в семь. Не против?»

Алина отшвырнула записку и устремила взгляд на часы. Они показывали десять. То есть начало трудового дня она проспала. И вообще пробудилась очень и очень поздно. Обычно, даже если Алина ложилась под утро, внутренний будильник всегда поднимал ее раньше девяти – от восьми тридцати до восьми сорока пяти. Она из-за этого никогда не заводила будильник на часах или телефоне, потому что знала: все равно встанет в нужное время. И вот сегодня, поди ж ты, система дала сбой...

Пиликанье продолжало разрывать барабанные перепонки. Выругавшись сквозь зубы (это была ее неистребимая привычка – отправлять в пустоту нецензурные проклятия), Алина поднялась с кровати и заспешила в прихожую – раздражающие звуки неслись из домофона.

– Да? – рявкнула Алина в трубку.

– Квартира гражданки Валентайн? – раздался скрипучий женский голос.

– Вы кто? – вопросом на вопрос ответила Алина.

– Я Светина мама. – Не дождавшись реакции на свое заявление, женщина зачастила: – Ну, мама… Светина... домработницы вашей покойной... Вы ведь Алина Валентайн? Я туда попала?

– Что вы хотели?

– Поговорить с вами. Можно?

«За помощью финансовой пришла, понятно, – подумалось Алине. – Хоронить дочку не на что...»

– Заходите, – вслух сказала она, решив дать тысяч пятнадцать.

Нажав на открывающую подъездную дверь кнопку, Алина поспешила назад в спальню, чтобы накинуть на себя халат. Потом вернулась в прихожую и впустила Светину мать в квартиру.

Явилась та, как оказалось, не одна, а с мальчиком. Судя по всему – со внуком. Ребенку было лет двенадцать, и выглядел он очень странно. Во-первых, всю его физиономию покрывали пятна зеленки, а во-вторых, на голове его сидела цигейковая шапка, тогда как на улице была плюсовая температура.

– Это Леша, – представила мальчика неожиданная гостья. Сама она тоже выглядела весьма необычно: на голове шаль, на ногах резиновые боты, в которых обычно ходят по огороду, очки на резинке, и герпес на губе прижжен все той же зеленкой. – Леша, поздоровайся с тетей.

Мальчик поднял огромные голубые глаза и медленно кивнул.

– Сын Светы? – уточнила Алина.

– Да. Внучек мой. – И, указав на диван в холле, женщина скомандовала подростку: – Леша, садись.

Тот беспрекословно подчинился – опустился на диван и уткнул рассеянный взгляд в носки своих стоптанных ботинок.

– Послушный он у вас, – заметила Алина. – А что у него с лицом? Диатез?

– Комары искусали, – сообщила бабка. – Мы на первом этаже живем, они из подвала летят...

– Пойдемте в комнату, – пригласила Алина.

– Ой, нет, нет! – замахала та руками. – У вас тут шик да блеск, вдруг еще запачкаем что или испортим... Давайте здесь останемся?

– Как хотите.

– Я вот только присяду рядышком с внуком.

Женщина, кряхтя, опустилась на диван. Мальчик ухватился за кисти бабушкиного шарфа и принялся накручивать их на пальцы. И тогда до Алины дошло, что он не совсем нормальный. Обычные дети так себя не ведут. Они в незнакомом месте пытливо озираются по сторонам, а этот безучастный, как будто смотрит не на окружающий мир, а внутрь себя.

– У Леши аутизм? – спросила Алина.

Бабка, скорбно поджав губы, кивнула.

– Сочувствую... – Еще один кивок. – Вас как зовут?

– Мария.

– А по отчеству?

– Геннадьевна.

– Мария Геннадьевна, примите мои соболезнования...

– Не надо ничего говорить, а то расплачусь сейчас, – поспешно выпалила женщина и вытащила из кармана смятый платок. – При Леше нельзя... Он нервничать начинает.

– Я могу вам чем-то помочь?

– Нам уже ничем не поможешь, – обреченно выдохнула Мария Геннадьевна. – Все на Светлане держалось, а теперь, когда ее не стало, не знаю, как мы будем жить... Так что... Спасибо за предложение, но нет.

– Хоронить есть на что?

– Себе на смерть, слава богу, я скопила. На них и похороним.

– Так вы не за деньгами ко мне пришли?

– Нет. Хотя если дадите, сколько не жалко, не откажусь. – Мать Светланы раскрыла свою котомку и вынула из нее потрескавшийся дерматиновый кошель. Алина сначала решила, что старуха приготовилась туда деньги складывать, но оказалось – ошиблась. Мария Геннадьевна достала из потрепанного ридикюля красивый золотой браслет и протянула Алине.

– Держите!

– Зачем он мне?

– Как зачем? Ведь он ваш.

– Нет, вы ошибаетесь. Это не мой браслет. Я золота не ношу.

Мария Геннадьевна скользнула взглядом по платиновому кольцу на Алином безымянном пальце и сказала:

– Серебро любите? Я тоже... – И продемонстрировала свое колечко с надписью «Спаси и сохрани», купленное в какой-нибудь церковной лавке.

– С чего вы решили, что браслет мой?

– Ну а чей же еще? Видно ведь, что дорогущий... Я как углядела его на Светиной руке, сразу спросила: откуда? Она говорит, мол, подарили. Кто? А дочка молчит. Потом сняла его и спрятала.

– И вы решили, что я ей подарила браслет?

– Нет, грешным делом подумала, что она его у вас украла.

– Она никогда у меня ничего не брала... Светлана была честным человеком.

– Да знаю, знаю... Но мы так всегда нуждались, а в последнее время особенно! Раньше-то я подрабатывала, подъезды мыла – Лешку с собой возьму, он сидит на ступенечках, никому не мешает, – но после инсульта вынуждена была бросить. Ребенок инвалид, мне лекарства нужны, а мужу Светиному передачки. В тюрьме он... – Старушка зашмыгала носом, но, заметив, как нервно начал раскачиваться внук, быстро взяла себя в руки и, погладив Лешу по голове, продолжила: – Вот я и решила, что дочку бес попутал. Думаю, украла у хозяйки драгоценность, чтоб продать, да не смогла: то ли в ломбард его не приняли, то ли не решилась...

– Вы ошиблись. Получается, ей действительно его подарили.

– Да кто? Кто такие вещи дарит? Он стоит тысяч десять!

– Нет, раза в два больше.

– Ох, батюшки! Сроду у нее ничего такого дорогого не было...

– А часы? Те, что Света носила, не снимая.

– Ну разве только они... Муж, Димка, ей их подарил на день рождения. Он хорошо зарабатывал – автослесарем был. А через неделю арестовали его. Обвинили в убийстве трех человек. Да только не виноватый он, повесили на него убийства эти. Хозяин их мастерской то ли дань неисправно платил, то ли лез, куда не следует, ну и получил: как-то утром ворвались в гараж братки и расстреляли всех присутствующих – владельца да двух механиков. Димка на работу припоздал, а когда явился, ему кулаком по зубам, а в руки автомат. Типа он всех уложил.

– Невиновность его, как я понимаю, доказать не удалось?

– Да где там! Милиция долго разбираться не стала. К тем, кто сидел когда-то, отношение особое, а наш уже был осужден, но тогда, не буду врать, за дело получил – в драку ввязался, Светку мою защищая, и убил одного по неосторожности. Пять лет ему дали. Света ждала. В тюрьму к нему ездила, там и расписались. И все у них хорошо было, пока Димка опять не загремел... Но ему уже столько впаяли, что он сказал – не жди, забудь. Да разве Светка послушается? И ждала, и не забывала, и передачки собирала, и на свиданки ездила.

– Насколько я знаю, ваш зять сбежал из тюрьмы?

– Знаете, да? – вздохнула женщина тяжко. – Менты рассказали?

– Они считают, что вашу дочь убил именно он.

– В курсе я! – Мария Геннадьевна нахохлилась, как озябшая птица. Только теперь Алина заметила, что она очень похожа на сову. – Явились сегодня чуть свет, все расспрашивали про Диму: не угрожал ли он Светлане, боялась ли она его... Я, естественно, по-честному им сказала: никогда бы Дима на Свету руку не поднял. Он мало того, что любил ее, так еще безмерно уважал и чувствовал себя в долгу перед ней...

– Она помогала ему скрываться?

– Нет, что вы! – выпалила старуха с такой скоростью, что сразу стало ясно: обманывает.

– Мария Геннадьевна, давайте по-честному? Обещаю, это останется между нами.

Гостья сначала скрестила руки на груди, что означает нежелание общаться, но через несколько секунд кисти «поплыли» вниз, по полному животу, бедрам, пока не достигли коленей. Обхватив их морщинистыми пальцами, Светина мать призналась:

– Он дочке позвонил сразу, как из колонии деру дал. Сказал – не могу больше за чужие грехи наказание принимать. Если убьют при задержании – плевать, а срок до конца мотать сил нет. Попросил у Светы немного денег, чтоб было на что уехать. Дима в рязанскую глушь собирался, у него домик там, про который не знает никто, на другого человека оформлен.

– И что же Света?

– Ясно что! Сразу сорвалась в отпуск. Забрала из дома все деньги и поехала вместе с Димкой в деревню. Вернулась через неделю.

– Точно через неделю? Не через две?

– Нет, в понедельник вечером дом покинула, в понедельник же, только следующий, приехала. Это из-за Лешки все. Он хоть и кажется ко всему безучастным, очень остро на отсутствие близких реагирует. Когда я в больнице лежала, он Свету извел: плакал постоянно, капризничал, учителей – мы его в спецшколу водим – не слушался. Так тоску свою по мне выражал, понимаете?

– Трудно вам с ним...

– Нелегко, – согласилась старушка. – Но и без него жизни мы себе не представляли. Света очень сына любила. Поэтому приехала через неделю, чтоб мальчик не тосковал.

– А муж?

– Дима остался в деревне. Он до сих пор там – деваться-то ему больше некуда. Так что... Сами понимаете, не мог он Свету убить.

– Почему же? Доехать до Москвы и вернуться под Рязань за неделю можно раз пять.

– Не на что ему было мотаться. Денег Света ему мало оставила. Я думала, она хоть браслет продала, так как не видела его на ней, но когда сегодня утром нашла, поняла, что не сдавала дочка его в ломбард, а значит – без средств Димка там... Разве что на хлеб да чай гроши имеет.

– И сколько он планирует в той деревне прятаться? И на какие деньги питаться? На хлебе и чае долго не протянешь.

– До зимы хотел. А потом на Север перебраться, к корешу. Тот в декабре откидывается.

Слышать блатные слова от милой и вовсе не такой странной, как на первый взгляд показалось, старушки было забавно, и Алина едва сдержала улыбку. А Мария Геннадьевна, уставшая, видимо, держать все в себе, никак не могла выговориться:

– Света, как вернулась из деревни, сразу хотела на работу вернуться, чтоб деньги не терять, Димке ведь они нужны, но пришлось с Лешкой по больницам побегать – простыл он, и я тогда хворала. Дочка хотела часы продать, но Дима не разрешил. А больше нечего было... – Тут женщина беспомощно моргнула. – Только браслет этот. Но он вот... – Старушка потрясла браслетом. – И что ж получается? Деньги были нужны дозарезу, а Света золотую ерундовину хранила... Почему? Я думала, ее совесть замучила, и она решила украденную вещь вернуть, но раз вещь не ваша...

– Возможно, эта, как вы выразились, ерундовина была ей дорога как память?

– Часы, значит, мужем подаренные, не жалко было, а браслет, невесть откуда взявшийся...

Тут гостья замолчала. Будто словом подавилась. Алина обеспокоенно спросила:

– Вам нехорошо?

– Подожди, дай подумаю, – отмахнулась от нее Мария Геннадьевна. И спустя несколько секунд выдала: – Любовника Светка завела! Точно, точно...

– С чего вы взяли?

– Я три недели назад, еще до того, как Дима сбежал с зоны, заметила: что-то с дочкой моей неладно. Всегда угрюмая была, а тут улыбается, причем не окружающим, а своим мыслям. Губы красить начала. Шарфик шифоновый, красивый такой, индийский, но яркий очень, не носила, а тут вытащила и на шею повязала. И задерживаться стала. Ненамного, но позже на час-полтора домой возвращалась. Говорила, хозяйка просила ее дожидаться... А ведь вы не просили?

– Нет.

– Тогда и браслет у нее появился. А еще... еще... – Старушка засмущалась.

– Мария Геннадьевна, вы говорите, не стесняйтесь, я пойму...

– В общем, белье срамное у Светки появилось.

– Это как – срамное?

– Все прозрачное и малюсенькое-малюсенькое... Трусы из двух шнурков да лоскутка состоят. А лифчик ничегошеньки не закрывает, грудь из него так и выпрыгивает. И ладно бы беленькое было, это еще куда ни шло, так ведь алое, с блестками... В наше время в таком даже падшая женщина постеснялась бы ходить.

Алина, естественно, прекрасно помнила «срамной» комплект. На ее взгляд, он тоже был чересчур вульгарным. Но не из-за цвета и фасона, а из-за явной дешевизны. Дорогое кружево и атлас, по ее мнению, всегда смотрятся благородно, а вот ацетат, да еще украшенный голографическими блестками…

– Его ей тоже подарили, как вы считаете? – спросила у старушки Алина. Но про себя подумала, что ни один уважающий себя мужчина не преподнес бы такое белье любовнице.

– Сама купила. В палатке у метро. У меня там продавщица знакомая, она и сказала... А вечером прихожу домой, смотрю – Светка у зеркала крутится в этом безобразии. И довольная такая, будто на ней мантия королевская! Ну, я ее давай ругать. Сними, говорю, и не позорься. Она сняла, но на меня накричала. Ничего, мол, я не понимаю. «Сейчас так все женщины ходят, одна я, как старуха, в хлопковых плавках», – вот как сказала.

– То есть до того Светлана носила скромное белье?

– Конечно. И не потому, что я ее заставляла. Она сама говорила: главное, чтоб удобно и носилось долго. Ее, помнится, еще подружка – была у нее одна, пока в другой город не переехала, – ругала, говорила, что надо белье красивое иметь. А Света отвечала, что показывать его все равно некому. У нее ведь никого, кроме Димы, не было в жизни. Он ее первым мужчиной стал и был все годы единственным.

– Почему вы так уверены?

– Не пьющая она у меня была. Совсем. Плохо алкоголь переносила. Но дважды я ее хмельной видела. Первый раз, когда Димку на пять лет посадили, а второй – год назад, после проводов той самой подружки, Маринки. Маринка-то тяпнуть любила, ну и упоила мою. А у Светы, когда она под мухой оказывалась, можно было что угодно выпытать. Вот говорят, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, – так это точно про дочку мою. Все свои секреты мне выболтала в первый раз. О том, что спали они с Димкой еще до свадьбы, ну и так далее. И когда она во второй нарезалась, я прямо спросила: путалась с чужими мужиками? А она ответила, что Дима первый и единственный. – Старушка тяжко вздохнула. – Уж не знаю, до последнего ли ее дня так оставалось или все же согрешила с тем, кто ей браслетку подарил... Хотя если и да, я ее не виню. Сколько ж терпеть-то можно?

– А вы обо всем этом милиции рассказывали? Я имею в виду, ее тайный роман?

– Они не спрашивали ничего такого. Но если б спросили, наверное, смолчала бы. Я ведь ни в чем не уверена... Вдруг напридумывала я себе все, дура старая? Не хочу зазря память дочкину марать.

– Что ж, понимаю, – кивнула Алина.

Но на самом деле она не понимала старуху. В расследовании важны любые детали, и каждая мелочь может пригодиться, став зацепкой. Но переубеждать Марию Геннадьевну Алина не стала. Сразу видно – дело напрасное. Поэтому решила получить от нее как можно больше информации и распорядиться ею по своему усмотрению.

– А скажите, Мария Геннадьевна, кто мог ее любовником быть?

– Откуда ж мне знать?

– Может, у нее какой-нибудь очень давний, еще школьный, поклонник был, который вдруг объявился? Или коллега бывший? А может, сосед какой зачастил в гости?

Мария Геннадьевна погрузилась в раздумья. Алина не мешала ей вспоминать, но по прошествии минуты старушка выдала неутешительное:

– Нет, никого не было. Ни одноклассников, ни коллег, ни соседей. Никому до нас дела нет... Ни раньше, ни теперь!

Старушка еще не начала шмыгать носом, только глаза стали наливаться слезами, а внук уже почувствовал ее настроение и занервничал. Мария Геннадьевна попыталась успокоить его привычным ласковым жестом, но это не помогло. Леша раскачивался все сильнее и сильнее, стукаясь спиной о диван, и звук глухих ударов перемежался с писком, издаваемым мальчиком.

– Может, ему водички дать? – испугалась Алина. Ей всегда было жутко, когда в ее присутствии у кого-то случался приступ болезни. Пару раз она наблюдала эпилептические припадки, и потом долго не могла забыть того ужаса, который охватывал ее при виде катающегося по полу человека.

– Не надо ничего, пойдем мы.

– Подождите минутку!

– Нам на улицу, на улицу надо... Он там успокоится.

– Тогда идите, но подождите меня у подъезда. Я вам деньги вынесу.

Старушка кивнула и, схватив внука в охапку, вывалилась вместе с ним за дверь.

Алина сразу побежала в комнату, чтобы взять кошелек, достать из него всю наличность. Рублями оказалось всего десять тысяч, и она опустошила отделение с валютой. Сунув деньги в карман, быстро обулась, накинула плащ и спустилась на лифте вниз.

Марию Геннадьевну с внуком она обнаружила возле палисадника. Мальчик старательно обрывал листики с кустарника. Один за одним. А если пропускал какой-то, возвращался к нему и выдирал.

– Успокоился немного, – сообщила Мария Геннадьевна. – Сейчас до конца веточки дойдет, и мы двинем на остановку. Раньше его беспокоить нельзя, раскричится.

– Вот возьмите. – Алина протянула деньги.

– Куда так много? – ахнула старушка. – Вы что, не надо...

– Перестаньте, Мария Геннадьевна, – сердито буркнула Алина. – Я попозже вам еще привезу... – И чтобы не смущать женщину, соврала: – Светлане отпускные причитаются, она их не получала.

– Правда? Ну, спасибо вам... – И вдруг собеседница бесхитростно добавила: – И почему вас злой и жестокой считают, не пойму.

– Потому что с некоторыми я бываю злой и жестокой.

– Да бросьте! По глазам видно, что вы хороший человек, только очень закрытый. И ранимый. Вот за суровостью свои слабости и прячете. Светлана, кстати, так же считала. Она хорошо к вам относилась, не то что другие...

– Про каких других вы говорите? – заинтересовалась Алина.

– Соседи вас недолюбливают. Света общалась с некоторыми домработницами из других квартир, те об этом ей говорили. А подчиненные вас вроде еще и очень боятся. Дочка рассказывала: вы как-то присылали домой секретаршу за документами, и она так себя вела, будто вы не начальница, а злая колдунья, обещавшая ее в жабу превратить, если она не справится.

Алина, услышав это сравнение, улыбнулась. Секретарша Эльвира в самом деле боялась ее, как чумы. Но не увольнялась не только из-за высокой зарплаты, но и потому, что второй совладелец фирмы, Руслан Каримович Султанов, как-то раз затащил ее на кушетку в своем кабинете, и девушка надеялась на чудо. А именно, что двоюродный брат начальницы сделает ее если не постоянной любовницей, то хотя бы своей секретаршей. Под его началом работать хотелось почти каждой служащей «Олимпуса», в паре Султанов-Валентайн Руслан играл роль доброго полицейского, а Алина злого. Ну, как в американских фильмах…

– А еще Светлана мне поведала об одном телефонном звонке, – продолжала Мария Геннадьевна, заметив, что внуку осталось оборвать совсем немного листочков. – Дочка только-только явилась на работу и решила, что это вы звоните, чтоб указание какое-нибудь дать, но услышала незнакомый женский голос. Света только успела сказать «Алло», как баба начала зло выкрикивать проклятия. Обзывалась по всякому, орала «ненавижу тебя, гадина» и так далее...

– И что Света?

– Спросила: «Вы кому звоните, женщина?» Та ответила: «Тебе, тебе, так называемая госпожа Валентайн». Дочка сказала: «Ее нет дома. Вы разговариваете с домработницей». После чего услышала частые гудки – психопатка бросила трубку.

– Вы правы, психопатка. Стоит ли обращать на подобных внимание?

– Света тоже так решила, поэтому ничего вам не сказала. А вот я считаю, должна была. Чтоб вы знали, что какая-то ненормальная настолько вас ненавидит, что желает вам смерти!

– А она желала?

– Еще как! Перед тем, как Света ее прервала, заявила, что мечтает о том, чтоб вы сдохли, и когда-нибудь наберется смелости и убьет вас собственными руками!

Проговорив это, Мария Геннадьевна воскликнула:

– Ах, батюшки, Леша уже все листики оборвал, а я не заметила! Надо быстрее уводить, пока он за другую ветку не принялся!

Кивнув Алине на прощание, старушка схватила внука под руку и повела к остановке.