Текст книги "Похождения отставного полковника Плохоты(СИ)"

Автор книги: Ольга Карагодина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Купи графин водки, закуску, фрукты, торт. Когда вернусь чтобы всё стояло на столе. Будем медаль обмывать. Мои звёздочки в юности помнишь? Бросаешь на дно стакана с водкой и залпом выпиваешь. Одна звезда – один стакан, две звезды – два и так далее.

– Захарчик, – нежно погладила рукой по гладко выбритой щеке супруга Рита, – тебе уже нельзя стакан залпом. Так и окочуриться недолго. Я тебе поставлю большую рюмку. Договорились?

– Нет, стакан, – заартачился Захар Сергеевич, – застёгивая клетчатое пальто, натягивая на голову кепку в духе Шерлока Холмса. Гуд бай Ритуся. – Поспешил захлопнуть дверь.

В зале гостиницы, где проводился съезд писателей, царили шум и гам. Вокруг несчастных взмыленных секретарей, которые сидели за отдельными столиками, столпилось неимоверное количество мужчин и женщин. Все хватали анкеты, быстро заполняли их, проходили в зал. Захар Сергеевич тоже выхватил листок, нервно заполнил его и поспешил сесть поближе к сцене. Началось собрание. Говорили много. О путях истории, о том, как нужно и не нужно писать. Как соединить воедино начинающих писателей и классиков. Захар Сергеевич даже зааплодировал председателю собрания за слова "Писатели не должны замыкаться. Только в общении – читая произведения друг друга – литераторы набираются мастерства. Становятся опытнее". Правильно подумал он про себя:

– Главное подвешенный язык, ибо язык оружие литератора. Всё равно что пистолет. Чем крепче язык – тем сильнее воин. Хотя, конечно же он ждал вручения медалей.

Наконец, торжественная часть закончилась. Председатель встал, громко сообщил о вручении памятных медалей всем участникам съезда. Захар Сергеевич выпятил грудь, приготовился. Дырочку на пиджаке он ещё вечером просверлил. После тридцать пятой медали слегка размяк, потому что устал ждать. После шестьдесят седьмой – его охватило лёгкое беспокойство, не забыли ли про него? После восемьдесят второй побагровел, ибо медалей и присутствующих оставалось всё меньше. Каждый участник съезда получив свою награду быстро уходил из зала праздновать. Когда достали последнюю медаль, в зале оставались три человека Захар Сергеевич, уборщица и охранник. Председатель улыбнулся, посмотрел в глаза Захара Сергеевича:

– Благодарю вас за терпение. Вы один досидели до самого конца заседания.

– А где же моя медаль? – максимально спокойно постарался спросить несостоявшийся медалист. – Я же заполнил анкету.

– М-м-м, – протянул председатель, копаясь в бумагах, – Как ваша фамилия?

– Плохота! Плохота моя фамилия. Я, между прочим, тут вам не нос моржовый, а подполковник нашей доблестной армии, хоть и в отставке.

– Не волнуйтесь. Сейчас разберёмся, – мягко ответил председатель, доставая анкету. – Та-а-к, – протянул он, – Плохота Захар Сергеевич. Вам не положена медаль.

– Как это не заслужил? -вмиг сделался заикой, возмущённый Захар Фёдорович.

– Просто вы не член Союза писателей, – поднял на него глаза председатель, потирая рукой лысину, -.

– Я не член? Я не член? – сжал кулаки Захар Сергеевич, собираясь объяснить председателю в ближнем бою, кто тут член, а кто нет.

– Вы, – продолжил председатель, – член Союза писателей-переводчиков. А это совсем другая организация.

– А-а-а, – взвыл диким вепрем Захар Сергеевич и бросился из зала вон.

Рита сидела за накрытым столом одна вот уже четыре часа. Муж всё не появлялся.

– Наверное, с друзьями-писателями пошёл отмечать свою медальку, – думала она.

Неожиданно дверь распахнулась, на пороге возник муж. Красный, как редкая разновидность бойцовой рыбки с бурыми пятнами по лицу. Пьяный в щи, изрыгающий нечленораздельные звуки.

– Где медаль? – съязвила Рита, глядя на мычащего мужа – проглотил, али не досталось?

– Да я их раком! Я их...Володи Дубинины, подгузники на подтяжках, козепопцы, кони педальные, что б им всю жизнь ежей рожать.

– Ну, хватит, – не выдержала Рита, – прекрати истерику.

– Ты ещё! – не мог остановиться Захар Сергеевич.

Шагнул в кухню, схватил графин с водкой и, встав в позу горниста из пионерского лагеря "Артек" осушил её одним махом.

Всю ночь перед его глазами стояло плачущее лицо жены. Вокруг её головы летали бронзовые и золотые медали с вафельной коробки.

Он проспал до обеда Вечером Рита, обмотав его голову смоченным холодной водой полотенцем посадила ужинать за стол.

– Завтра заедешь в свою редакцию, получишь медаль.

– Как так? – не понял Захар Сергеевич.

– Я обо всем договорилась – Впрочем, – вздохнула Рита, – как и всю жизнь договариваюсь. Кушай – никого не слушай. Завтра будем обмывать твою медаль. Да и вафли к чаю купила.

Глава V

Литературные перепитии

Литературное общество, куда попал Захар Сергеевич, кишело всякими необыкновенными личностями. В миру они были обычными учителями словесности, переводчиками с разных языков, банкирами, адвокатами, военными, музыкантами, бардами, слесарями и монтерами, пенсионерами и чёрт знает кем ещё.

Здесь в литературном клубе они были поэтами, прозаиками, драматургами, очеркистами. Руководил всеми главный редактор литературного журнала "Московский прибамбас" Вадим Юрьевич Лисянский. Он был строг, но справедлив. Всю жизнь работал на литературном поприще. Довольно скоро в силу своей кипучей натуры Захар Сергеевич дорос до помощника главреда и стал его незаменимой правой рукой.

Танец Талии

Одним из заданий на новом поприще был обзвон нужных редактору людей. В данном случае нужно было позвонить исполнительнице бардовских песен Елене, лихо писавшей рассказики в свободное от работы время.

Захар Сергеевич набрал номер телефона. С того конца трубки донесся писклявый голос:

– Алло, слушаю вас.

– Узнала? – набатом ударил он в ухо бардессы.

– Вас, трудно не узнать, – расплылась в улыбке Елена Шамаханская.

– Слушай внимательно, – приказал он. – Я сейчас нахожусь в редакции, тебе срочно нужно переслать один рассказ в печатном виде. Ну, тот про полкового дирижёра и лошадь.

– А-а-а, – припомнила Елена, – "Дирижёр-хоровик и лошадь", так он есть у редактора.

– Да, есть, но редактор дал ему другое название "Танцы Италии" и просит внести правки. А чтобы не печатать заново текст, привези его на диске в набранном виде.

– Причём, тут Италия, – оторопела Елена, – рассказ про то, как ребятишки с руководителем хора встречали Новый год в хоровой студии и лошадь Талию.

– Какие талии? – возмутился Захар Сергеевич, удивляясь женской бестолковости. У тебя рассказ про бабу в Италии?

– Про бабу на лошади, – возмутилась Елена.

Слушая диалог своих птенцов, Вадим Юрьевич не сдержался:

– Захар, ты не понял, слушай внимательно "Танец Талии", понимаешь? Лошадь звали Талия.

– А-а-а, протянул Захар Сергеевич, – так бы и сказали, что про эскадрон.

– У тебя про полковую лошадь что ли? – забубнил в трубку.

– Эскадрон твоих мыслей шальных, – запела в трубку Елена, – в жёлтом доме излечат от них, – и добавила, – сейчас подвезу. Что бы мы без вас делали, дорогой Захар Сергеевич! Без вас было бы страшно скучно.

Глава VI

Песню в кулак не зажмёшь

Цыганское проклятие Захара Сергеевича

Ехали цыгане – фиг догонишь,

Пели они песни – фиг поймёшь.

Была у них гитара – фиг настроишь,

И, в общем, ни фига не разберешь.

Как и обычно осенью, в литературном обществе, где Захар Сергеевич был почётным членом и уважаемым поэтом, должен был состояться вечер памяти Сергея Есенина. Он готовился к нему заранее.

– Стихи Есенина – это хорошо, думал он, – а спеть песню ещё лучше. Вопрос какую? "Не жалею, не зову, ни плачу" подойдёт как нельзя лучше. Её все знают, помнят, многие поют, собираясь за общим столом. К тому же он её не однократно исполнял, будучи на службе в армии. Командование его хвалило и уважало. Да, что там командование он её исполнял на казахском телевидении. Да его любой казах узнает. Голос у него громкий, схожий по тембру с самим Левитаном. Решено. Он выступит перед руководством. Его запомнят. Его будут вечно помнить. Они будут плакать, когда он запоёт. Он их построит стройными рядами, как в армии.

Пока размышлял о своём звёздном часе, позвонил главный редактор.

– Захар, о вечере слышал?

– Да.

– Подготовь пару стихотворений о Есенине. Прочитаешь.

– Я не только прочитаю, – усмехнулся Захар Сергеевич, – я спою.

– Не надо, – отозвался редактор, – петь будет наша Елена. Ты просто почитай.

– Я спою такую песню, от которой у всех мурашки по коже пойдут. "Не жалею, не зову, ни плачу" называется.

– Я бы не советовал, – отозвался шеф и повесил трубку.

– Сходи за хлебом, – раздался волевой голос жены Риты.

– Всё равно спою, – твёрдо решил Захар Сергеевич и отправился в магазин за хлебом.

Пошёл, да не дошёл. По дороге ему встретилась цыганка. Молодая, красивая, вьющиеся чёрные волосы по пояс, крупные зелёные глаза, цветастая юбка, красивая расписная шаль на плечах. Он хотел было прошмыгнуть мимо, но цыганка ловко поймала его за руку.

– Стой, мой золотой. Дай погадаю, всю правду скажу. Горе у тебя вижу. У тебя большая беда через пение. Вижу, яхонтовый мой, вижу, поешь ты – а сам смерть свою выпеваешь, врагов себе напеваешь, зло людское – что камень, один шишку поставит, сто насмерть зашибет. Не надо тебе петь. Стихи читай. Вижу, человек ты творческий, хоть и военный. Стихи из тебя льются, как песни поются. Вижу, собираешься в большое собрание. Ещё раз предупреждаю – не пой, серебряный. А не послушаешься. Болеть будешь. Плохо тебе будет. Видеть будешь плохо. Голова будет болеть. Ходить с трудом будешь. Денег не надо. Иди своей дорогой.

Потрясенный Захар Сергеевич не сразу опомнился, так и стоял с открытым ртом.

Цыганка даже денег не попросила. Она уже поймала другого мужчину. До Захара Сергеевича долетали слова:

– Вай, вай, вижу, милый мой, что ты очень одинокий человек!

– Это что, по линиям видно?! – с ужасом вопрошал солидный гражданин в серой шляпе.

– Нет, золотой, по мозолям.

Захар Сергеевич бросился в сторону минимаркета.

Ночью ему приснился кошмар. Он шёл по лесу. Один-одинешенек. Вокруг него мелькали какие-то чёрные тени, раздавались ухающие звуки, его задевали ветви ёлок и царапали по лицу. Он закричал и не услышал своего голоса. Неожиданно в чаще заблестели два зелёных огня.

– Волки! – закричал Захар Сергеевич и кинулся бежать. Не помнит, сколько времени бежал, оглядывался, зелёные огни всё приближались. Выбившись из сил, упал, а когда вскочил, перед ним стояла та самая цыганка. Волосы её развевались, глаза жгли огнём. Она схватила его ладонь. Некоторое время смотрела на неё, потом громко крикнула:

– Страшной смертью помрешь! Зарежут тебя, сдерут шкуру, четвертуют, зажарят и съедят!

Захар Сергеевич снял перчатку с руки, почему он был в перчатках, не знал:

– А теперь?

– Теперь другое дело, – сказала цыганка, показав рукой в чащу, – смотри туда, яхонтовый.

Захар Сергеевич робко поднял голову и посмотрел в указанном направлении.

На него, не мигая, смотрела своими серыми глазами Елена. Он даже не сразу признал в ней соклубницу по литературным делам. Её светлые волосы тоже развевались. В одной руке она держала остов от гитары, другой рукой грозила ему пальчиком.

Захар Сергеевич взвизгнул и проснулся, почувствовав на челе оплеуху, отпущенную тяжелой рукой Риты.

– Чего орёшь, – злилась жена, – не на плацу. Спать не даёшь. Иди выпей валерьянки.

– Что я тебе кот что ли? – обиделся Захар Сергеевич, – мне кошмар приснился.

– Завтра расскажешь, – повернулась на другой бок Рита.

Захар Сергеевич так и не сомкнул глаз. Утром встал и набрал номер редактора.

– Алло, алло! Вадим Юрьевич! Я подготовил стихи. Пусть Елена поёт за всех.

– Ну и молодец, – одобрил его решение редактор.

Елена тоже сильно волновалась по поводу песнопений Захара Сергеевича.

– Три песни, всего три, – уговаривала она себя, – выдержать и нормально, – и отправилась на литературный вечер "Памяти Сергея Есенина" в литературный институт.

Поехала раньше на полчаса, так как ей предстояла встреча с народным певцом Плохотой. Всю дорогу ей мерещился его голос:

– Не жалею-ю-ю, – тук-тук-тук, – стучали колёса поезда в метро, – не зову-у-у, ни плачу-у-у...– У-у-у, – дул в открытое окошко в вагоне ветер.

– Упс, – думала она, – сейчас отрепетируем. Сейчас споём. Мало не покажется. Слава богу, рядом нет магазинов и куриных яиц.

Встреча состоялась сразу же, как только она прошла проходную. Народный певец сидел со своей супругой на лавочке, не торопясь проходить в зал, а может, поджидая её.

– Здравствуйте, – расплылась в улыбке прекрасная Елена, – пошли репетировать?

– А я не буду петь, – голосом диктора Левитана, ответил он.

– Что так?

– Я тебе из зала подпою.

Елена мысленно зааплодировала главреду. Он таки спас её честь и совесть. Видимо, Плохота радостно ему сообщил о своём выходе с цыганочкой. Вопрос отпал сам собой. С души свалился кирпич.

– Тогда я пошла, – подмигнула и отправилась в зал.

В зале уже шло представление. Коренастый дядечка в очках и бархатном костюме пел под минусы свои песни. Увидев Елену с гитарой, запел ещё громче и азартнее. Народу собралось много.

Елена открывала вечер. Её первая песня "Березка" была светла и печальна. Вторая громче и веселее. Третья "Не жалею, не зову, ни плачу" и она предложила спеть вместе с залом. Зал с удовольствием откликнулся, многие начали подпевать, даже редактор.

Сергей Захарович пел старательно, но, не перекрикивая остальных, стараясь, чтобы его голос не выделялся из толпы, а потом и вовсе затих, ибо, глядя на Елену, вспоминал свой кошмар. Ему казалось, что она вот-вот ступит в зал и поднимет над головой свою гитару.

Не знал Захар Сергеевич только одного, цыганку к нему подослала Елена, услышав от главного редактора о помощнике.

Оторвался он на трибуне чуть позже. Прочитал своё стихотворение, посвященное поэту, загнул про него же анекдот, доведя зал до колик. Суть анекдота состояла в том, что однажды Сергей Есенин читал в одном из кабаков стихи, да так проникновенно, что женщина, стоящая в первом ряду, заплакала. Растроганный Есенин подошёл к ней и спросил:

– Вам так понравились мои стихи?

– У меня украли деньги, пока я вас слушала, – ответила она.

Задав задорный тон, развесёлый и лихой, он отправился на своё место. Сменила его другая поэтесса, которая решила переплюнуть Плохоту и рассказала историю про Айседору Дункан. Американская танцовщица любила во время своего выступления спускаться в зал и подходить к понравившемуся мужчине, после чего начинала целовать его долгим поцелуем в губы. Однажды ей попался никто иной, как муж Зинаиды Райх бывшей жены Есенина Всеволод Эмильевич Мейерхольд и она со всей страстью впиявилась в его губы. Он оторопел и только успел спросить:

– Где мы будем воспитывать наших детей? Здесь или в Америке?

– В Америке, – ответила Дункан.

С тех пор Мейерхольд, лишь заслышав о присутствии Дункан, входил в зал через окно.

Вечер получился живым и веселым.

Потом выступал ректор литературного института, сравнивший Есенина с русским Иисусом, выступили поэты, выпускники литературных курсов.

Захар Сергеевич внимал и благоговел.

Под шумок главред представил новую молодую поэтессу годиков этак семьдесят пять, увещевав:

– Поэт всегда молодой, независимо от возраста.

– Вот! – зашептал Сергей Захарович жене, – старости нет. Как ты относишься к жизни – так жизнь относится к тебе.

Тем временем Вадим Юрьевич припомнил, как его наградили в молодости за стихи, посвященные Есенину.

– Мне подарили чугунный бюст Фёдора Достоевского. Я не смог оторвать его от пола, хуже того, после этого знаменательного события я несколько лет не писал стихов. Вот как Фёдор Михайлович повлиял на творчество!

Всех поразил своей внешность и пристрастиями колоритный чтец – отец Андрей, написавший две книги о творчестве поэта.

– Есенин и Маяковский мои пастыри, – хорошо поставленным ровным голосом сказал он. – Вы спросите, чем меня привлек поэт Сергей Есенин? Отвечу. Своими двумя началами. Он был в одном лице ангелом и бесом. И я желаю разобраться, какое из этих начал было сильнее.

Захар Сергеевич встрепенулся, когда перешли к Гитлеру и Левитану, он не знал, что за выдающийся голос Левитана, Гитлер собирался повесить того на первом суку.

Захар Сергеевич хотел было снова залезть на трибуну, ведь именно у него был такой голос, ему давно говорили друзья "второй Левитан", но удержался.

В заключении вечера в зал вышел и дал небольшой концерт певец, лауреат международных конкурсов в бархатном "пинжаке". Он не исполнял песен Есенина. Все его песни были на английском языке. Захара Сергеевича впечатлила песня "Yesterday", он не выдержал и стал громко подпевать:

– Естердей-й-й, юз туби-и-и...

Его попросили выйти вон из зала, и он обидевшись уехал на такси домой.

Five о'clock

– Цаганка гадала-а-а, цыганка гадала-а-а, за ручку брала, – напевал Захар Сергеевич, собираясь в кафе, с «англицким» названием «Five о'clock» где должна была пройти литературная встреча. Его туда пригласили, как помощника главного редактора альманаха. Он значительно вырос в последнее время в литературном отношении. Одна из поэтесс выпустила первый в своей жизни сборник стихов и на радостях проставлялась. Фуршет, стихи, песни. Там же должна была присутствовать вездесущая Елена Шамаханская.

– Эта везде успевает, – смачно крякнул Захар Сергеевич, – и рассказики пописывать, и на гитарке поигрывать.

У него на неё вырос большой ядовитый зуб, которым он собирался при случае куснуть белобрысую кобру. Она отказалась подыграть ему песню на стихи Сергея Есенина на одном из вечеров посвящённом памяти поэта. А ведь он хорошо поёт!

– Эх-х, – тяжело вздохнул, вспоминая встречу с цыганкой аккурат перед тем вечером. Надо же как получилось! Встретил цыганскую ведьму по дороге. "Вижу, яхонтовый мой, вижу, поешь ты – а сам смерть свою выпеваешь, врагов себе напеваешь, зло людское – что камень, один шишку поставит, сто насмерть зашибет. Не надо тебе петь. Стихи читай". Тьфу, – зло сплюнул, крикнув жене, – Рита! Достань белую рубашку, красный свитер и чёрные брюки.

– Красный-то зачем? – удивилась жена, – будешь сидеть, словно синьор Помидор.

– Не перечить! – грозно рявкнул Захар Сергеевич, вспоминая командирские нотки полковника, – Я там не последний человек, заметный.

Через полчаса отутюженный и напомаженный Захар Сергеевич стоял перед палаткой с цветами, выбирая веник для поэтессы. В голове вертелся идиотский анекдот.

"– Ваня, ты куда?

– К женщине.

– А почему, цветы-то искусственные?

– А у меня и женщина-то резиновая!"

– Дайте белые георгины, пять штук для дамы бальзаковского возраста.

– Возраст можно было не уточнять, – откликнулась продавщица, – выбирайте. Заворачивать будем?

– Будем. Простой полиэтилен, пожалуйста.

В кафе прибыл вовремя. Народ подсобрался. Главный редактор не пришёл, зато пришёл его второй заместитель, он же казначей Викентий Кудасович. Широко скалилась Елена. Виновнице торжества целовал ручку поэт Ванька Каинов.

Захар Сергеевич бодро направился к ним, торжественно неся георгины прямо перед собой. Громко поздоровался, отодвинул боком Ваньку, вручил букет:

– Прекрасной царице Тамаре!

Поэтесса томно закатила глаза, подставив под поцелуй дряблую щечку. Захар Сергеевич зажмурился и прикоснулся губами к прекрасному.

Зал был небольшой. Человек на двадцать не больше. В углу стояло фортепиано. Импровизированная маленькая сцена, два микрофона, пюпитр. В другом углу накрытый стол с разными салатиками, фруктами, вином. Столики составили в один ряд.

По одну сторону сидели члены литературного общества, напротив Тамара и её друзья. Перед каждым лежала небольшая голубая книжечка – стихи.

Тамара предложила для начала все познакомиться и рассказать о каждом присутствующем.

Захар Сергеевич молча, кушал ананас, слушая про Тамариных знакомых. Она представила свою подругу-космонавта, режиссера документальных фильмов, аккомпаниаторшу на фортепиано и остальных.

Вскоре дело дошло и до литературных работников. Захар Сергеевич всех их знал, как облупленных и их творчество тоже. Представлял всех Ванька Каинов. Когда дело дошло до помощников главного редактора, сказал:

– Хочу представить вам праву руку нашего редактора, – попросив встать Викентия. – Заслуженный человек. Выпустил несколько книг со своими стихами. Активно помогает в качестве технического редактора, много ездит по издательствам, – и тут Захар Сергеевич не выдержал.

– А я левая рука и самая сильная в нашем издательстве. Все верстки на мне. И вообще. Дорогая Тамара! Я поднимаю тост за Вас и Ваше творчество! Всё внимание переключилось на него.

– Вот так, – сказал сам себе Захар Сергеевич и подмигнул царице.

Потом все много говорили, читали свои и чужие стихи, пока не дошло дело до музыки. Ванька, сам себя избравший тамадой, громко сообщил:

– А сейчас наша Елена исполнит для всех присутствующих свои песни под гитару.

Кобра вышла в синей переливающейся кофте и долго извивалась перед микрофонами, а когда закончила Захар Сергеевич поймал её за руку:

– Дорогуша! Пошли назад на сцену. Хочу исполнить для Тамары "Живёт моя отрада в высоком терему", подыграешь.

– Ни за шшшто, – зашипела змеюка, – акапелла, только акапелла.

– Какая капелла? Ты мне вечер Есенина испортила. Реабилитируйся хотя бы сейчас.

– Хорошо, – прищурила змеиные глаза Елена, – выходите, начинайте, а я присоединюсь.

Захар Сергеевич вышел на маленькую сценку, широко расставил руки и заревел:

– Живё-ё-т моя отрада, в высоком терему-у...

– У-у-у, – заткнул одно ухо Иван Каин, – это он зря затеял, – Захар! Может не надо?

Захар Сергеевич никогда не отступал. Ни когда был полковником, ни на пенсии. Сложив рукой фигу, показал её Ивану:

– А в терем тот высокий-й-й нет хода никому-у-у...

– Надо что-то предпринять, – заволновалась Тамара и попыталась затянуть песню вместе с певцом, но её тонкий голосок утонул в рёве бушующей стихии.

На выручку бросилась музыкантша. Подскочила к фортепиано, нажала педаль и ударила по клавишам.

Захар Сергеевич не ожидал, что пианино такой громкий инструмент. Теперь аккомпанемент шёл сам по себе, а он пел сам по себе. Народ развеселился. Многие стали подпевать.

Захар Сергеевич взревел с новой силой и задирижировал толпой. Ах, как это было здорово! Жаль Ритка не видела. Все пели. Глаза горели. Он на сцене. Ему аккомпанируют. Вот он, звёздный час! Когда музыка стихла, он не остановился и решил ещё раз пропеть первый куплет, но Ванька Каин всё испортил:

– Курицу подают, – громко крикнул он.

Все мгновенно отвернулись от Сергея Захаровича и уставились на официанта. На его подносе дымились аппетитные тушки. Захар Сергеевич сдулся, остановился, нахмурил брови:

– Спокойной ночи, малыши, – поплёлся на своё место. – Курица, курица... Ваньке я припомню. Официант, – щёлкнул пальцами, – коньяку сто грамм. А потом он выпил ещё сто, и ещё.

Утром Рита заботливо поднесла ему горячего чаю прямо в постель:

– Такая хорошая девушка у вас есть. Добрая, внимательная. Тебя привела.

– Какая девушка? – силился вспомнить Захар Сергеевич.

– Светленькая такая. Леной зовут. Как она тащила гитару и тебя? Ума не приложу.

– Вот кобра! – выругался Захар Сергеевич, – почему она?

– Сказала, что с нами в одном районе живёт. Ей ближе всего было проводить.

Захар Сергеевич попросил дать ему телефон, набрал номер Елены:

– Ладно, прощаю, – сказал в трубку, – пусть над нами снова будет голубое небо. Но при подготовке к следующему вечеру прошу со мной, как с правой рукой редактора, обговаривать все музыкальные номера. Учись играть! Слышала, как музыкантша на пианинах шпарит? Вот и ты учись.

Глава VII

Пасха

Яйцо об яйцо улыбается лицо

Главный праздник православного календаря, установленный в память о Воскресении Иисуса Христа Захар Сергеевич отмечал каждый год, несмотря на то, что был убежденным атеистом. Традиции. Жена заранее готовилась к празднику пекла кулич, красила яйца и активно привлекала мужа помогать по хозяйству.

Накануне праздника Захару Сергеевичу, как раз в тот момент, когда он клеил наклейки с изображениями монастырей на тёплые яички, позвонил старинный друг Колька, с которым они служили лет двадцать назад на Казахстанской границе.

– Захар, привет! Что делаешь?

– Яйца крашу, – буркнул он, старательно снимая о краешек стола, прилепившийся к ногтю Соловецкий монастырь.

– В какие цвета? – не унимался Колька.

– В разные, – вытер о полотенце палец Захар Сергеевич, – сам знаешь, хочешь красные яички – неси кипяток, синие – неси пассатижи. – Довольный сам собою парировал другу старой армейской шуткой. – Сам-то отмечать будешь?

– А как же, – отозвался Колька, – поедем с Маринкой и Владькой на кладбище. А вы с Ритой?

– Мы тоже. У нас традиция. Мои предки на Полтавщине, а Ритины мать с отцом здесь в Николо-Архангельском покоятся. Свекор Акакий Еремеевич хорошим мужиком был. Уважал его. Потомственный военный, молодые нынче совсем другие. Что у тебя нового?

– Сын балбес от армии косит, – мрачным голосом отозвался Колька, – ходил тут на психиатрическую экспертизу вместе с ним. Ох, и насмотрелся там всякого. Эти докторишки и сами-то не в себе. Нет, ты только послушай. Пришли мы с ним значит в больничку. Чистые, уютные комнатки поначалу произвели на меня самое благоприятное впечатление: выбеленные стены, черные начищенные решетки и сам толстый доктор Чумичка, фамилия у него такая, старший психиатр военкомата. Сам весь в белом, из-под халата торчит фиолетовая рубаха, в форменной шапочке. Оказался ещё тем паразитом. Жонглер законами, жрец мертвой буквы закона, пожиратель обвиняемых, ягуар южноамериканских джунглей, рассчитывающий свой прыжок на обвиняемого. Он мне сразу не понравился. Хотел выгнать меня, но я настоял на присутствии. В конце концов, это мой сын. Пристал к Владику, как банный лист.

– Так вы, значит, тот самый Владислав Сероштанов?

Владька у меня парень хитрый, чует подвох за версту и говорит докторишке:

– Я думаю, что им и должен быть, раз мой батюшка Сероштанов и маменька Сероштанова. Я не могу их позорить, отрекаясь от своей фамилии.

Чумичка этот любезно так заулыбался:

– Хорошеньких дел вы тут понаделали! Весь военкомат на уши поставили. На совести у вас много кое-чего: повестки, побеги, укрывательства.

– У меня всегда много кое-чего на совести, – отвечает ему Владька. – У меня на совести, может, еще побольше, чем у вас.

У Чумички этого брови под шапочку ушли, глаза расширились, стали, как у удивлённого крокодила, не поймавшего зебру.

– А что, Владислав Сероштанов, считаете, что вы вполне здоровы?

– Совершенно здоров – говорит паршивец, – только у меня признали на комиссии остеохондроз, нашли плоскостопие и ещё у меня иногда видения всякие бывают.

Чумичка почесал затылок под пилоткой и давай опять наседать на Владьку.

– А мы сейчас проверим вас.

– Не отключаетесь ли вы иногда? Не страдаете ли падучей?

– Нет, извиняюсь. Правда, один раз я чуть было не упал возле Красной площади, когда меня задел скейтбордист. Но это случилось много лет тому назад.

В общем, совсем запутал этого Чумичку, но он всё не унимался. Пристал к Владьке, как бультерьер к крысе.

– Бумага тяжелее картона?

А Владька ему:

– Я её не вешал.

– Можете нарисовать южный ветер?

– Могу подуть на вас горячим феном, – парирует мой сынок.

– Достаточно, – лаконично сказал Чумичка и вывел нас из кабинета.

Теперь мы с Владькой ходим по разным врачам, обследуемся. Никто так и не решился точно сказать в себе мой сынок или нет. Направили его в районную психиатрическую клинику на исследование с целью выяснения, в какой мере его психическое состояние является опасным для окружающих. Такие дела.

– Мдя-я...– задумчиво протянул Захар Сергеевич, – ты звони, если будет нужна помощь, а то давай я его в армию по своим связям пристрою. Подберу теплое местечко. Писарчуком. Судя по всему, парень он у тебя с головой. Армии такие кадры нужны. Ты меня знаешь, лично буду следить за твоим сынком.

– Нет, – отбрыкнулся Колька, – я и сам мог бы его пристроить, но не буду, поди ещё в Чечню сошлют или ещё куда. К пенсионерам не сильно прислушиваются. Лучше мы по клиникам походим, авось и вовсе не заберут. Ну, бывай. Привет Рите.

Предпасхальное утро выдалось ясным. На ярко голубом небе не было ни облачка. День обещал быть тёплейшим. Рита аккуратно складывала в корзинку разноцветные яички, поллитровку беленькой, бутерброды, воду.

Наконец сборы закончились, и они отправились на кладбище. Все дороги были забиты машинами. Народ разъезжался кто куда. Одни на дачу, другие на кладбище, третьи и вовсе колесили по городу в поисках развлечений.

На кладбище вместо тишины царили Содом и Гоморра. Народу собралось, что на ярмарку выходного дня. Кругом по дорожкам сновали разноцветные толпы женщин, мужчин и детишек. Такое оживление никак не вязалось с мыслями о бренности существования всякого индивидуума.

Как ни чаял Захар Сергеевич посидеть в тишине, ничего из этого не вышло. На граничащей с их могилой скамейке сидели два громко разговаривающих мужика. Оба явно из потомственных пролетариев. В руках обоих поблёскивали гранёные стаканы, наполовину наполненные бесцветной жидкостью, рядом валялась разноцветная скорлупа. Один рассказывал другому.

– Толян! Батька мой тут лежит. Всю жизнь был неудачником. Кругом ему не везло. Сначала мост под ним проломился, потом как-то телега со скарбом перевернулась, в прошлом году дом горел, он чудом спасся и таки умер на прошлую пасху. Так вот на третий день, в его могилу молния ударила. Видишь березу сломанную? То-то и оно.

Второй наливая стакан, брякнул:

– Это был контрольный выстрел.

– Рита! Подержи мои яйца, – передал корзинку жене Захар Сергеевич, – пойду мужиков успокою.

– Уважаемые! Нельзя ли потише? Здесь не балаган, а место успокоения. Чем водку пить, лучше бы обломки березы убрали.

– Уйди дядя со своими березами, – отозвался белобрысый, – сейчас ворон распугаешь, не отмоешься потом. Убирай свои два метра.

– Ах ты...консул с вишнёвым перегаром, – вспыхнул Захар Сергеевич, но отвлекся.

В этот момент зазвонил мобильный телефон. Рита поставила корзинку на землю и взяла трубку:

– Не можете дозвониться Захару Сергеевичу? Из литературного общества? Он сейчас на кладбище. Когда умер? Тьфу, на вас, он живёхонький здоровехонький. Оградку красит. Собрание в понедельник? Передам. Захар! Помощник главного редактора звонил, тоже с кладбища, говорит собрание в понедельник.

– Помянуть и похристосоваться спокойно не дадут, – буркнул Захар Сергеевич. покосившись на мужиков. – Рита! Налей, что ли беленькой. А то мне всегда не по себе на кладбище.

– Чего так? – отозвалась она, – не так страшно на кладбище, как чихнуть в пустой квартире и услышать "Будь здоров". Бояться надо не мертвых, бояться нужно живых.

– Вот помню, случай в полку на пасху у нас был, – закатил глаза Захар Сергеевич, перекатывая в руке пластиковый стаканчик с водкой. – Нужно было срочно дозвониться полковнику Христенко накануне праздника. Я свою лучшую связистку Верочку вызвал, она меня соединила с ним. Ну, я и спрашиваю его "Привет, мол, чего делаешь? А он мне отвечает, – яйца крашу в зелёный камуфляжный". Ну-у, думаю, оттопырился Христенко, видать генерал армии к нему едет, оказалось ветрянка у него.