Текст книги "Демон Монсегюра"

Автор книги: Ольга Крючкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Слова ваши, Клермон, вполне разумны. Так мы и сделаем.

Трое лазутчиков скрылись в кустах, бесшумно передвигаясь в ночной тишине, и прислушиваясь к каждому шороху. Главное, не терять бдительность! Наконец они обогнули гору и спустились к её подножью с восточной стороны. Картина, открывшаяся их взору, была приблизительно такой же, что и с южной стороны – костры, вокруг которых валялись перепившиеся французы, походные шатры, виднелся продовольственный обоз какого-то предводителя, в стороне стояли повозки маркитанток. Вокруг них шло бурное ночное веселье. Кто-то неумело мучил смычком струны виолы, ей так же фальшиво вторила ротта [33]33
   Виола – струнный инструмент.
   Ротта – щипковый инструмент, подобие скрипки.


[Закрыть]. Наигрывали, по всей видимости, какую-то французскую песенку. Маркитантки дружно подпевали охрипшими пьяными голосами и, задрав многочисленные цветные юбки, пускались в пляс.

Трое храбрецов залегли за деревьями. Корявые корневища, извивавшиеся по земле, словно огромные змеи, служили надёжным укрытием. Лангедоки замерли, ожидая подходящего момента, недалеко от веселившихся маркитанток. Наконец, их терпение было вознаграждено с лихвой. Один из любвеобильных французов, по виду экипировки явно офицер, чрезмерно нагрузившись вином, уединился по естественной нужде недалеко от того самого дерева, за которым, вжавшись в землю, притаились Арман, Клермон и Жосс. Пока француз отливал, пошатываясь, оперевшись свободной рукой на дерево, Арман и Жосс подкрались к нему сзади. Арман ударил француза слегка камнем по голове, тот покачнулся и осел, облокотившись на корень дерева. Жосс тут же накинул ему на голову плащ Клермона и скрутил верёвкой, начиная с шеи вплоть до колен. Вскоре француз напоминал упакованный квинтал [34]34
   Квинтал – мера веса в средневековой Франции. Эталон веса определялся из расчёта, сколько может перевести вьючное животное, например, гружёный осёл.


[Закрыть]шерсти, приготовленный для продажи.

Арман и Жосс, ловко подхватили его, взвалили на плечи и в сопровождении Клермона, обеспечивающего прикрытие, направились в замок настолько быстро, насколько позволяла их увесистая ноша.

* * *

Обратный путь в замок занял гораздо больше времени, нежели путешествие вниз налегке. Лангедоки благополучно добрались до замка, их уже ждали с нетерпением. Клод благополучно доставил девушек в замок, и прислуга оказывала им всяческую помощь и утешение. Раймонд, обнаруживший под утро отсутствие Клермона, был взбешён его непослушанием, но, выслушав рассказ Клода, несколько охладил свой пыл и сменил гнев на милость, решив ограничить своё недовольство по отношению к брату лишь словесным выговором.

Стражники в надвратной башне были предупреждены о возможном появлении Армана, Клода и Жосса. С высоты башни они внимательно вглядывались в подлесок, окружавший замок. Уже давно рассвело, когда, наконец, по направлению к малому подъёмному мосту из подлеска появилась долгожданная троица. Двое несли некую увесистую ношу на плечах.

Малый мост опустился, из ворот появилась верёвочная лестница и огромная корзина для принесённого груза. Арман и Жосс погрузили свою нелёгкую ношу в корзину, её ловко, подхватили стражники и втянули через распахнутые ворота, внутрь крепостной стены. Затем поднялись Клермон, Жосс, замыкал процессию капитан де Лакур.

Раймонд с нетерпением поджидал разведчиков. Ему уже доложили о девушках, прибывших с Клодом, и обо всех тех ужасах, которые, увы, пришлось им пережить.

Арман прямо с дороги, не приводя себя в порядок, проследовал к графу и доложил обо всём, что пришлось увидеть и услышать. Раймонд был удручён рассказом де Лакура, прекрасно понимая, что вскоре от процветающего края не останется ничего. Французы сожрут и уничтожат всё что можно. А посему он ещё раз убедился в правильности решения принятого на военном совете: не давать покоя французам постоянными вылазками, уничтожая врага.

* * *

Спустя два дня к вылазкам снарядили четыре отряда, по количеству сторон света: первый отряд – на южные отроги горы, второй – на северные, третий и четвёртый соответственно – на восточные и западные отроги. Каждый отряд состоял из пяти человек, учитывая, что, имея небольшую численность, он будет незаметным и более мобильным. Южный отряд возглавил Арман де Лакур, северный – шевалье Клермон де Монсегюр, восточный – Амильен де Амбьяле, западный – Жосс д’Остон. Воины облачились в котэ-трелиз, облегчённые сетчатые панцири, вооружившись кинжалами, арбалетами, фушартами* и треугольными тарчами*.

Отряд Жосса спустился в предрассветной дымке с горы к лагерю французов. Лагерь безмолвствовал, наёмники спали около костров. Жосс подкрался к часовому сзади и ловко перерезал ему горло кинжалом. Часовой обмяк и упал на землю, корчась в агонии.

Отряд Жосса прокрался в расположение лагеря. Лангедоки, приготовив фушарты к бою, тут же отсекли ими головы спящих французов близ тлеющего костра. Французы отправились к праотцам, не успев издать ни звука. То же самое отряд лангедоков проделал и у следующего костра. Но вдруг появились два француза, видимо, совершавших дозорный обход лагеря. Жосс и его люди упали рядом с обезглавленными телами. Жосс видел, как тёплая кровь сочилась из шеи убитого, орошая поруганную многострадальную землю Лангедока.

Дозорные благополучно миновали засаду, ничего не заметив – ведь едва начало светать. Лангедоки поднялись и направились к очередному костру, недалеко от которого стояла маркитантская повозка.

Неожиданно из неё вылезла полупьяная хозяйка, дабы справить естественную нужду после вечерней обильной попойки с наёмниками. Она задрала свои многочисленные юбки и присела рядом с повозкой.

Жосс замер, лангедоки последовали его примеру. Он выхватил на всякий случай арбалет и сделал жест рукой всем присесть. Маркитантка же, ничего не заметив, забралась обратно в повозку.

Внутри произошла кратковременная возня, и на землю спустился, видимо, её дружок с той же целью. Сделав своё дело, он достал из повозки бурдюк вина, откупорил его, но, увы, в его пересохшее горло не пролилось ни капли. Тогда наёмник направился к одному из костров, надеясь разжиться живительной влагой у своих сотоварищей. Когда же он подошёл к костру, то вмиг протрезвел, увидев окровавленные тела и отдельно лежащие головы, в этот момент Жосс выпустил болт из арбалета. Она нашла своё пристанище в груди наёмника. Тот захрипел и рухнул прямо на тлеющие угли костра.

– Уходим! Самое время для этого, – приказал Жосс.

Они бегом направились к горному лесу. В этот самый момент за их спинами раздался рёв:

– Еретики в лагере, бей их!

Вслед лангедокам засвистели стрелы. Двое из них упали, посседэ [35]35
   Посседэ – стрела с плоским наконечником.


[Закрыть]настигли их и легко пронзили лёгкие панцири.

* * *

В это время отряд Армана рубил фушартами спящих французов с южной стороны горы Монсегюр. Откуда ни возьмись, появился небольшой отряд наёмников, вернувшийся в лагерь только с рассветом. Они сразу же опознали в людях около костра лангедоков.

Французы издали боевой клич:

– Дени монжуа! [36]36
   Дени монжуа – боевой клич французских воинов, означает «Святой Денис».


[Закрыть]– и бросились на Армана и его людей.

Лангедоки, увидев наступающих французов, посчитали ниже своего достоинства спасаться бегством и заняли круговую оборону, прикрывая спины друг другу.

– Умрём за Лангедок и Монсегюр! – воскликнули лангедоки и одновременно вонзили фушарты в приблизившихся французов.

Бой для лангедоков был последним, они не намеревались отдавать свои жизни задёшево. Вскоре горстку храбрецов окружила разъярённая толпа врагов, буквально изрубив их на куски.

* * *

Осада Монсегюра продолжалась три месяца. Всё это время горстки храбрецов совершали вылазки, не давая покоя врагам на земле Лангедока.

Элеонора де Фуа практически не покидала своей новообретенной комнаты. Она занималась чтением, вышиваем, если необходимо помогала кормилице с маленьким Раймондом VII. Беатрисса была старше Элеоноры, но обрела в ней верную подругу и родную душу. Она невольно задумывалась, что когда-нибудь война закончится, жизнь войдёт в нормальное русло, и Клермон с Элеонорой смогут стать прекрасной парой. Хотя Беатриссе было бы разумней беспокоиться о своём младшем брате шевалье Амильене де Амбьяле.

Старший брат графини, Раймонд II Альби, унаследовал земли покойного виконта Рожера II де Транкавеля, а они были немалыми. Беатрисса также не была обижена, получив богатое приданное. Амильен же, как младший сын унаследовал лишь коня и доспехи и потому жаждал проявить себя.

Он бредил военными подвигами, мечтая об очередном крестовом походе на Святую землю, дабы вернуть графство Триполи, некогда принадлежащее Раймонду IV и его сыновьям, ибо там правил Боэмунд IV Антиохский, происходивший из знатного аквитано-нормандского рода. О женитьбе Амильен даже не помышлял, проводя большую часть времени за военными упражнениями, охоте или участии в рыцарских турнирах, проходивших во Франции, Аквитании и Бургундии. Поэтому в Монсегюре он бывал не часто. Но как только французы вторглись на землю Лангедока, Амильен присоединился к отряду своего старшего брата Раймонда де Альби.

…Шло время, запасы продовольствия в замке иссякали, наёмники взяли в двойное кольцо гору, и пробираться лангедокам в замок для пополнения провизии стало практически невозможным. Арнольд, вконец озверев от трёхмесячной осады и постоянных набегов лангедоков из Монсегюра, был готов на любые решительные действия.

Арнольд прекрасно понимал, что Тулузы каждый день с высоты птичьего полёта наблюдают за своими землями и тем, что на них происходит. Тогда он предпринял устрашительные меры. Мало того, что вся окрестность была полностью разграблена, не осталось ни одной девственницы старше десяти лет, он задумал сломить волю Тулузов, приказав собрать всех женщин с окрестных селений, выкопать огромную яму, развести в ней огонь, и каждый день сжигать по десять еретичек. «Пусть горят. Они не женщины, а еретички, породят себе подобных, нечего их жалеть», – высказался аббат Арнольд.

На следующий день наёмники вырыли яму таким образом, чтобы её было прекрасно видно с самой высокой дозорной башни Монсегюра, и развели в ней огонь. Арнольд решил сыграть в благородство и, для начала, приказал привести десять старух. Наёмники в качестве разминки и утреннего развлечения столкнули несчастных в огонь. В замке не слышали душераздирающих криков, но видели всё.

Раймонд понимал, что Арнольд на этом не остановится, и был готов первым начать переговоры. Но аббат предложил перемирие сам. Он прислал в Монсегюр письмо со своими требованиями:

«– графу Раймонду VI, бывшему сюзерену королевства Лангедок, принести публичное покаяние с бичеванием розгами;

– присягнуть на верность французской короне и Святому престолу;

– выплатить контрибуцию в размере 50 тысяч экю золотом;

– навсегда отречься от катарской ереси и всячески пресекать её распространение в Лангедоке…»

Далее шёл список Лангедокских земель, подлежащих конфискации в пользу короля Франции Филиппа II Августа. Конфискации полежали практически все земли. Итог подписания этого грабительского договора заключался в том, что семье Тулузов гарантируют жизнь. Оставляют во владении: замок Монсегюр, Тулузу, Сан-Жилье и Мотоблан.

Раймонд VI направил к Арнольду парламентёров с письмом, в котором выразил согласие со всеми предъявленными требованиями:

«Я, граф Раймонд VI Тулузский, соглашаюсь со всеми предъявленными требованиями, в том числе и с публичным покаянием. Взамен я прошу жизнь и свободу для моей семьи и если таковое возможно, для себя».

Арнольд, прочитав письмо Раймонда VI, понял: цель крестового похода против катаров-альбигойцев достигнута, Тулузы сломлены.

В полдень он и его люди верхом на лошадях, ведомые проводником, проследовали к стенам Монсегюра. Сиятельный Раймонд и Беатрисса вышли из замка на подъёмный мост, чтобы лично встретить кортеж аббата.

Наконец, произошло то, чего Раймонд VI боялся так же, как и смерти близких ему людей – передача ключа от ворот Монсегюра лично аббату Арнольду в знак покорности. С этого дня в Монсегюре хозяйничали люди аббата.

* * *

В июне 1209 года в Сан-Жилье, пригороде Тулузы, совершился торжественный обряд церковного покаяния графа Раймонда VI Тулузского. Король Лангедока, кровный родственник французской и арагонской короны, смирился перед силой Святого престола. На церемонию согнали всех крестьян и горожан, оставшихся в живых. Присутствовали также шестнадцать вассалов графа. Все они стали свидетелями публичного унижения своего сюзерена.

Раймонд находился в замке под домашним арестом. В это время наёмники не теряли времени даром, они опустошили всё, до чего смогли добраться. Особо ценное имущество Арнольд оставил для себя и папского престола, представителем которого был легат Милон.

Раймонда вывели рано утром из комнаты в сопровождении двух стражников, которые намеревались препроводить его к месту публичного покаяния.

Для проведения церемонии соорудили специальный помост, возвышающийся на центральной торговой площади Сан-Жилье. Впереди папской делегации восседал ликующий и довольный собой легат Милон – представитель Папы и исполнитель наказания. Рядом с ним устроился сияющий Арнольд. Вокруг стояли жители – невольные свидетели позора их сюзерена.

Раймонд VI, обнажённый до пояса, со свечёй в руке, опустился на колени перед помостом, моля о пощаде.

– Я молю вас, легат Милон, как представителя Святого престола и вас аббат Арнольд как представителя французского духовенства о пощаде. Признаю свои грехи и каюсь в том, что способствовал попустительству ереси, охватившей королевство, поглотившей население, приведя его на путь дьявольский, отрицания католических святынь и церковных обрядов.

– Обещаете ли вы, граф Раймонд, стать благочестивым католиком, иметь чистые благородные помыслы, верно служить церкви и выплачивать все требуемые налоги? – спросил легат.

– Да, я обещаю, – чётко ответил Раймонд.

– Обещаете ли вы признать короля Франции Филиппа II своим сюзереном со всеми вытекающими для вас обязательствами? – подключился аббат Арнольд.

– Да, я признаю короля Франции своим сюзереном, – подтвердил Раймонд.

Нет слов для описания чувств, которые в этот момент испытывала Беатрисса, её братья Амильен де Амбьяле и Раймонд де Альби, Клермон и верноподданные вассалы. Их уничтожили, растоптали, надругались в самой жестокой форме. Беатрисса стояла прямо, слёзы застилали ей глаза. Клермон и Амильен поддерживали её.

Граф принёс клятву на верность королю Франции Филиппу II Августу и Папе Иннокентию III по специально подготовленному документу. Он, стоя на коленях, зачитал:

– Я, граф Раймонд VI Тулузский, бывший сюзерен королевства Лангедок в присутствии представителя короля и Святого престола клянусь в верности королю Франции. В подтверждение моих слов добровольно передаю все земли в его владение и обязуюсь выплатить контрибуцию в размере двадцати пяти тысяч экю моему сюзерену Филиппу II и столько же Папе Иннокентию III на благо Святого престола.

Беатрисса всхлипнула и осела, Клермон и Амильен вовремя её подхватили. Это был конец всему: власти, богатству, независимости. Их ждала безрадостная жизнь на гране нищеты.

Но и это завоеватели сочли недостаточным. Легат Милон приблизился к Раймонду.

– Я хочу преподать вам урок, чтобы вы, граф, запомнили навсегда, каково идти против веры. Если вы истинно раскаялись, не только на словах, но в своих помыслах, обряд послужит вам очищением и возрождением.

Милон своими руками накинул верёвку на шею графа, протащил его через площадь подобно животному, не переставая стегать плетью. Легат стегал с остервенением, мало того, он специально выбрал плеть с металлическими крюками на концах. Они раздирали в кровь кожу и плоть. По лицу Раймонда текли слёзы. Такова была цена за жизни семьи и вассалов, Монсегюр и Тулузу.

Наконец, насладившись вволю падением семьи некогда могущественных и богатейших Тулузов, Милон бросил плеть. Раймонд упал посередине площади, обессилив от боли и унижения. Милон и Арнольд бросили презрительный взгляд на поверженного Раймонда, а затем на его семью. Довольные свершившимся ритуалом, они удалились с площади по направлению к ратуше, где собирали награбленное добро и ценности для отправки во Францию и Рим.

Вассалы, верные Раймонду, пережившие унижение вместе с ним, как своё собственное, осторожно положили его на плащ, дабы переправить в Монсегюр. Раймонд истекал кровью и вскоре он потерял сознание. Беатрисса испугалась, бросилась к мужу, думая, что он умирает. Но при приближении к замку, Раймонд открыл глаза и произнёс еле слышно:

– Пить…

Беатрисса кинулась к нему с флягой воды, аккуратно поднеся к растрескавшимся и искусанным от боли губам.

– Пейте, Раймонд, пейте осторожней, не напрягайтесь.

Раймонд даже не смог поднять головы, такая боль пронзала его спину. Плащ, на котором его переносили, весь пропитался кровью. Раймонда начало трясти от пережитого. Он снова потерял сознание.

…Его донесли до постели и под чутким руководством Беатриссы переложили на живот. Спина представляла собой сплошное кровавое месиво, рубашка была вся изодрана, кожа висела лоскутами.

– Срочно лекаря! – приказала Беатрисса.

– Я здесь, сиятельная графиня! – лекарь уже стоял около кровати. – Я следовал за вами сразу же, как только вы вошли в замок. Сделаю всё, что от меня зависит, как возможное, так и невозможное! – заверил он.

Лекарь достал маленькие острые ножницы, обрезал куски ткани и занялся спиной Раймонда. Графиню затошнило, голова закружилась.

– Дорогая, Беатрисса, идёмте. Вам надо отдохнуть, – Клермон пытался призвать свояченицу к здравому смыслу.

– Нет, я никуда не пойду. Моё место здесь, подле мужа, пока он не поправится, – отрезала она.

Две недели Раймонд пролежал в лихорадке. Спина была настолько изуродована, что, казалось, не заживёт никогда. Всё это время Беатрисса проводила около постели мужа. Она спала в большом кресле, подставляя под ноги маленький пуфик, ела здесь же в комнате, если это возможно назвать едой. Служанки как приносили поднос с едой, так и уносили почти не тронутый.

Клермон бесцельно ходил по замку, наблюдая, как упаковывают золотую и серебряную посуду, привезённую ещё прадедом из Первого крестового похода; шелка и украшения Беатриссы, подаренные ей мужем и перешедшие ей по наследству от Констанции Французской. Всё это добро пойдёт на уплату контрибуции. Клермон понимал, что они разорены.

Он созерцал, как обитатели Монсегюра и специально присланные люди аббата Арнольда занимались каждый своим делом. Ни к кому не подойдёшь, ничего не спросишь. Копошатся, чего-то завязывают, завёртывают, чистят, моют, стирают, готовят к отправке в Рим. Даже лекарь выплывал из комнаты Раймонда с таким достоинством и чувством своей востребованности, что Клермону хотелось его прирезать.

Со всеми этими хлопотами совершенно забыли про Элеонору де Фуа. Она не присутствовала на отвратительной церемонии «покаяния». Большую часть времени девушка проводила в своей комнате за чтением книг и вышиванием, стараясь никому не мешать и быть незамеченной. Элеонора прекрасно понимала, в каком состоянии находятся Тулузы, ведь она недавно потеряла отца и весь Каркасон.

Клермон вспомнил о «растрёпанном воробышке». Он зашёл к ней в комнату, девушка, отложив книгу с каким-то рыцарским романом, вопросительно посмотрела на него. Да, этот взгляд достоин графини де Фуа, хоть теперь и без графства – прямой, открытый, строгий, прекрасный. И глаза голубые, как небо над Монсегюром. Клермон почувствовал некоторое волнение, всё пережитое за последнее время сразу куда-то унеслось. Перед глазами стояла Элеонора: стройная, небольшого роста, похожая на девочку-подростка, чем на девушку восемнадцати лет, одетая в тёмно-синее шёлковое платье, прекрасные золотистые волосы гладко зачёсаны и стянуты на затылке лентой.

– Добрый день, Элеонора, как вы себя чувствуете? – поинтересовался Клермон, как и положено воспитанному человеку.

– Благодарю вас, Клермон, почти хорошо. Время хороший лекарь, чем быстрее оно идёт, тем лучше лечит. Как ваш брат граф Раймонд?

– Несколько лучше, благодарю за заботу. Горячка до сих пор ещё держится, но спина начала заживать. Дай бог, всё обойдётся, организм у Раймонда сильный. Беатрисса не выходит из его комнаты, так что я её почти не вижу, а лишний раз заходить не стоит. Графиня и так напряжена, она устала от бессонных ночей и даже не следит за тем, что упаковывают слуги.

– Да, шевалье, увы, настали тяжёлые времена для всех! И виной тому жадность короля Франции и Иннокентия III. Богатство Лангедока никогда не давало им покоя, – вздохнула Элеонора и смахнула набежавшую слезу.

– Элеонора, вы почти не покидаете комнаты.

– Просто, стараюсь не докучать никому своим присутствием.

– Вы, напрасно беспокоитесь. Все относятся к вам с уважением как к члену нашей семьи. Что вы читаете, если не секрет?

– Рыцарский роман – «Прекрасная Эскламонда». В жизни осталось так мало красоты и любви, пытаюсь восполнить их из книг.

– Может, мы пройдёмся с вами вокруг замка, вы могли бы подробней рассказать мне о «Прекрасной Эскламонде». Поверьте, я тоже люблю читать.

Элеонора немного смутилась, её нежные щёчки зарделись. Она действительно засиделась в замке и была очень рада предложению Клермона.

– С удовольствием, шевалье, составлю вам компанию.

Клермон протянул девушке руку, и она робко вложила в его ладонь свою – маленькую, почти детскую.

В процессе общения, Элеонора сразила Клермона умом и образованностью. Она долго и складно рассказывала о гордячке Эскламонде, сгубившей своей красотой и холодностью не одного рыцаря. Но и с ней случилось чудо, холодная красавица влюбилась в заезжего трубадура. Девушка была готова бросить всё ради любви, бежать из замка с любимым, правда, совершенно не думая, как и на что они будут жить. Но в рыцарском романе главное – не здравый смысл, а любовь и красивые описания действа.

После прогулки Клермон и Элеонора встречались каждый день, и шевалье с нетерпением ждал этих свиданий. Однажды, его поразила мысль: «Я желаю Элеонору и хочу жениться на ней…» Но что он мог ей предложить при настоящем положении дел? Шевалье Клермон де Монсегюр был просто нищим. Получалось как в рыцарском романе: люблю и всё, а остальное неважно. С милой Рай и в шалаше. Клермон был преисполнен уверенности, что милую Элеонору не соблазнит жизнь в шалаше. И даже она согласится, то насколько хватит её терпения? По разумению Клермона ненадолго.

Хотя Элеонора также лишилась всего, кроме своего древнего и знатного имени, Клермон, как мужчина, не мог не думать об их будущем, которое, увы, представлялось без крова и денег.

Его чувства боролись с разумом, и он неожиданно вспомнил о содержимом сундуков прадеда. Улучив момент, когда поздно вечером замок готовился ко сну, он незаметно вышел из комнаты и поднялся на чердак. Клермон давно не заглядывал сюда. Скопилось столько паутины и пыли, что сундуки казались ещё более серыми и древними, чем прежде. Он безошибочно нашёл и открыл нужный сундук, разгрёб книги, и вот он – вожделенный свёрток из тёмно-зелёной ткани!

Разум подсказывал ему не трогать свёрток – опасное занятие, но чувства бунтовали – мутили разум, рвались наружу, требуя любви и ласки. Наконец, чувства взяли верх, побеждённый разум умолк.

Лихорадочно Клермон освободил статуэтку от ткани, она предстала пред ним точно такой же, как и в дни его юности. Только рубиновые глаза горели как-то странно, и выражение лица статуэтки показалось ему зловещим. Клермон тряхнул головой и усмехнулся: как статуэтка может меняться? Она же из бронзы!

Клермон решил, что всё это могло привидеться – уже стемнело, и старое помещение окутал сумрак. Не раздумывая, он снял пергамент, развернул его и достал из ножен кинжал, закатал рукав и рассёк острым лезвием предплечье. Кровь начала заполнять чашу. Клермон, не теряя времени, прочитал заклятие.

Подождав, пока чаша наполнится до краёв, шевалье призвал Бафомета и попросил, во-первых, избавить Тулузов от нищеты; во-вторых, чтобы Элеонора приняла его предложение руки и сердца, и они могли бы с ней безбедно жить.

Рубиновые глаза статуэтки полыхнули ярким огнём и потухли, кровь в чаше забурлила и исчезла. Клермон взглянул на руку, надрез удивительно быстро затягивался. Вскоре на руке виднелась лишь розовый шрам.