Текст книги "Ковчег Могущества"

Автор книги: Ольга Крючкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Но… Вряд ли я могу так же поступить с Ранебом – в его руках сосредоточены огромные силы и средства. Я даже не уверен, что мне удастся схватить его, – потупил взор Аменхотеп.

– Не стоит силой извлекать шакала из его логова. Это трата времени, надо выманить его, положив перед норой приманку… – Гор-Нармер многозначительно посмотрел на гостя. – Собери только советников и высших сановников, потребуй обложить храмы новыми налогами и чем больше будут налоги, тем лучше. Если «верные слуги» подкуплены Ранебом, они не согласятся на такой шаг, и твои намерения непременно станут известны Верховному жрецу. Он поймёт, что ты хочешь ограничить власть жрецов. И вот тогда… – Гор-Нармер замолк и прикрыл глаза.

– Что – тогда?.. – Аменхотеп, выдержав должную паузу, осмелился побеспокоить ушедшего в себя мудреца.

– Тогда тебе надо опасаться Апофиса… – едва ли не зловеще прошептал Гор-Нармер, открывая глаза.

– Апофиса?! – фараон искренне удивился, ибо не в силах был понять, каким образом страшный змей из подводно-подземного царства может оказаться в мире живых людей.

– Ты не ослышался – именно Апофиса. – Подтвердил Гор-Нармер и устало добавил: – А теперь ты можешь посетить дворец своего отца. Если хочешь, я провожу тебя…

Аменхотеп растерялся: отправляя его в Иару, Эйе и жрецы Саккары ни словом не обмолвились, что он может встретить здесь саху своего отца.

– Нет, нет, благодарю тебя, о, великий, но мне пора уже возвращаться!..

Гор-Нармер понимающе кивнул.

* * *

Солнце давно скрылось за горизонтом. Как только Атум передаст свои права Хепри, на земле вступит в силу новый день.

Жрецы, стоя подле золотисто-ониксового саркофага во дворе сердаба, продолжали истово молиться:

– Апофис, ты – страж тайных врат Дуата, что на челе Геба, бога земли, рядом с чашей весов великого Ра. На чашу сию Ра день за днём кладет Правду и Истину. Вооружившись истиной, саху Небмаатра Менеса Аменхотепа III Гехеммута, прошедшее сквозь землю, пусть же вернется в Мир живых! Да будет воля твоя, Осирис, чтобы саху названного человека беспрепятственно прошла через ворота Дуата обратно, и чтобы он продолжил свой земной путь, достигнув преклонного возраста! Да будет так!

Завершив молитву, жрецы аккуратно сдвинули покрывавшую саркофаг плиту в сторону. Свет масляных ламп, в изобилии расставленных по всему шатру, осветил тело фараона. Тот был бледен, словно полотно. Главный жрец разомкнул губы Аменхотепа золотой ложечкой и поднёс к ним сосуд с лебединым горлышком, на котором был изображён иероглиф « возвращение».

Остальные жрецы замерли, с напряжением вглядываясь в лицо фараона: возвращение из Дуата в Мир живых происходило мучительно медленно. Наконец владыка Египта открыл глаза.

– С возвращением, о, мой повелитель! – первым радостно воскликнул Эйе.

Жрецы услужливо помогли фараону покинуть «ритуальное ложе». Когда свет масляных ламп осветил Аменхотепа в полный рост, они замерли в недоумении, быстро сменившимся благоговейным и священным трепетом – фараон «воскрес из мёртвых» не в прежнем ритуальном одеянии, а в ярко-жёлтом хитоне Иару.

Глава 3

Многочисленные соглядаи Ранеба донесли своему господину: фараон не посещал храм Птаха и таинственным образом покинул город. И никто не знает: куда именно направился Аменхотеп.

Ранеб, как умудрённый жизненным опытом царедворец и служитель культа, тотчас почувствовал приближение опасности. Он догадался: фараон направился в Саккару, город мёртвых. Но для чего? Неужели для свершения ритуала хед-себ?

…По окончании священного ритуала фараон поведал Эйе о том, что видел в Дуате, и о предупреждении Гора-Нармера. Эйе искренне удивился: каким образом Апофис, обитатель вод загробного мира, может навредить фараону в земной жизни? Однако, поразмыслив, решил судьбу не искушать, а предпринять на всякий случай действенные «защитные» меры.

Именно поэтому сразу по прибытии в Инебу-Хедж жрец удалился в храм Осириса и уединился в небольшой комнате, заставленной полками исключительно со священными свитками и текущими записями о собираемых налогах, строго-настрого запретив всем беспокоить его.

Желая предотвратить угрозу, которая может исходить от коварного змея, Эйе быстро изготовил из воска небольшую фигурку демона Апофиса, после чего развёл в серебряной чаше огонь и бросил её туда. Наблюдая, как очистительное пламя пожирает воск, превращая его в бесформенную массу, начал торжественным голосом читать молитву:

– Приветствую тебя, тварь из воска! Ты, которая уползает во тьму… ты, которая утаскивает своих жертв во тьму и уничтожает их. Ты, живущая за счет слабых и беспомощных! Пусть же ни я, ни фараон Аменхотеп никогда не станем беспомощными пред тобой и никогда не будем повержены тобой! И яд твой никогда не проникнет в члены наши. Я – бог Атум, что находится в передней части Нут (неба)! Меня и фараона защищает сила, которая остается со всеми богами на вечные времена – божественная сила с прародины Та-Урсы![50]

Закончив молитву, Эйе развернул кусок папируса и, окунув кисточку в чёрную краску, изобразил на нём виньетку, где воин, олицетворявший Аменхотепа, копьём пронзал демона-змея. Аналогичных виньеток жрец нарисовал ровно семь.

После проведённого действа Эйе отправился в покои фараона, где аккуратно развесил виньетки на стенах, дабы те охраняли своего господина от ночных посягательств демона.

Действительно, демон не раз приходил по ночам к Аменхотепу, но так не смог завладеть, ни его разумом, ни душой. Виньетки и молитва Эйе оказались весьма действенными.

Демона же вызывал Ранеб в своём тайном святилище. Но прежде он, переодевшись горожанином, посетил торговую площадь, где можно было купить всё, что угодно, в том числе и змей, из которых лекари изготавливали различные снадобья. Ранеб купил змей, которых умелые змееловы-псилы добывали в бескрайней пустыне, и принёс их в дар Апофису. Несмотря на то, что демон сам имел обличие змея, по преданиям он более всего предпочитал жертвоприношения в виде своих земных сородичей. Никто из жрецов уже не помнил: почему именно перед изваянием Апофиса обезглавливали змей. Смысл этого ритуала затерялся в глубине веков…

* * *

Через несколько дней Аменхотеп собрал государственный совет, умышленно не сообщив об этом Верховному жрецу Ранебу. На совете присутствовали лишь эрпатор, чати Хану, первый и второй советники, главный писарь, хранитель печати, хранитель казны да с десяток важных сановников. Следуя совету мудрого Гора-Нармера, фараон ближе к концу заседания провозгласил:

– Во благо священной земли Та-Кемет считаю необходимым многократно увеличить храмовые подати в казну Инебу-Хеджа!

Ответом Аменхотепу послужила мёртвая тишина. Он обвёл присутствующих цепким взглядом, но прочесть по выражению лиц царедворцев их тайные мысли так и не смог. Тогда владыка Египта перешёл к более решительным действиям.

– В первую очередь хотелось бы выслушать твоё мнение, Мемес! – обратился он непосредственно к первому советнику.

Тот, явно замявшись, уклончиво промямлил:

– Право, о, солнцеподобный, я затрудняюсь с ответом. Боюсь, сия мера может повлечь недовольство со стороны настоятелей крупных храмов и влиятельных жрецов… Хотя, с другой стороны, государственная казна пустеет с каждым днем…

Резко взмахнув плетью, сжимаемой в левой руке в качестве символа власти, и столь же резко опустив ее, фараон объявил вердикт:

– Я воспринимаю твой ответ как непростительную нерешительность!

– О нет! – с жаром воскликнул хитрый Мемес. – Я просто не договорил, о, солнцеподобный! Конечно же, я полностью разделяю ваше мнение!

Аменхотеп удовлетворенно кивнул: не хватало ещё, чтобы первый советник, чья дочь была женой самого эрпатора, осмелился бы ему прилюдно перечить! Подобная дерзость могла бы стоить Мемесу и всему его семейству отлучения от двора.

– А что скажет мне хранитель казны? – обернулся фараон к следующему чиновнику.

Тот почтительно поклонился и веско произнес.

– Весьма своевременное решение, о, солнцеподобный! К сожалению, казна истощена. Несмотря на последние урожайные годы, и мир, царящий на землях Та-Кемет, она пополняется крайне скудно. Содержание войска, маджаев и гвардии Мефри требует денег. И это не говоря уже о дворах божественной царицы Теи, великолепных Сатамон, Бакетамон, эрпатора и Нитоприс, Эхнотепа и его жён…

Очередным взмахом плети фараон дал понять, что на этом хранитель казны может закончить свою речь, и снова обвёл пристальным взором присутствующих на совете царедворцев…

– Хочу теперь выслушать тебя, Аджеб! – Аменхотеп указал плетью в сторону второго советника, пользующегося при дворе влиянием не меньшим, нежели Мемес.

– Считаю ваше решение, о, наше солнце, несколько поспешным, ибо оно может повлечь за собой катастрофические последствия, – высказался тот, ни на секунду не замешкавшись с ответом.

– Разве?! – змеевидные брови фараона медленно поползли вверх. – И какая катастрофа, по твоему мнению, соизмерима с пустой государственной казной? Вот если мне не на что будет содержать армию, тогда нападение на Египет любого, даже самого маломощного врага может действительно вылиться в катастрофу! Причём для всех нас! Или, может быть, ты, Аджеб, готов выплатить жалование войскам, охраняющим восточные рубежи моего царства от нападения коварных гиксосов[51], из собственных сбережений? Или ты просто забыл, что когда-то они уже воцарялись на землях Нижнего Египта, причём почти на полтора столетия? А ведь чтобы изгнать их и вернуть Египту былое величие, моему пращуру, фараону Яхмосу, пришлось ох как нелегко! – Ноздри Аменхотепа раздувались столь гневно, а глаза сверкали столь грозно, что все присутствующие внутренне съёжились от страха.

Аджеб же, дождавшись в речи повелителя короткой паузы и виновато потупившись, упрямо повторил:

– И, тем не менее, о, солнцеподобный, я считаю ваше сегодняшнее предложение преждевременным…

К безмерному удивлению царедворцев, от недавнего гнева Аменхотепа и следа не осталось. Напротив, он теперь взирал на Аджеба с неподдельным интересом. Сам же в это время думал: «Видимо, Аджеб – из числа сторонников Ранеба. Наверняка, уже давно подкуплен Верховным жрецом – иначе, отчего бы ему столь рьяно защищать его интересы? Скорее всего, именно Аджеб и сообщит Ранебу обо всех мнениях, прозвучавших на сегодняшнем совете…»

– Позволь мне высказаться, солнцеподобный! – раздался голос Тутмоса.

Оторвавшись от размышлений, фараон милостиво кивнул.

– Говори, эрпатор.

– Ни для кого не секрет, – поклонившись отцу и присутствующим, начал Тутмос, – что служители храмов обрели в последнее время огромную власть. Уже даже Солнечный Гор, наш фараон, не может считать себя Верховным служителем культа Ра, ибо жрецы фактически лишили его такой возможности. И, думаете, каким образом?! – По залу пробежал ропот. – Я вам отвечу: в сокровищницах храмов хранятся несметные богатства, которые пополнялись столетиями, и жрецы мнят себя теперь равными богам! Более того, именно благодаря этим сокровищам они властвуют над душами египтян, поскольку, в случае надобности, всегда могут купить их преданность! Я считаю, что в самые кратчайшие сроки следует провести ревизию храмовых земель и все обнаруженные излишки объявить собственностью казны.

Аджеб и несколько сановников переглянулись и явно занервничали: похоже, последние слова эрпатора окончательно вывели их из равновесия. Верный фараону чати Хану, стоя чуть в стороне от остальных, внимательно наблюдал за происходившем в зале и, судя по всему, давно уже определил, кого из чиновников уверенно можно отнести к сторонникам Верховного жреца.

Начавшееся рано утром заседание государственного совета продлилось до полудня, после чего фараон объявил о его окончании и распустил чиновников. Сам же отправил слугу за Эйе.

* * *

Эйе с самого утра пребывал в волнении: чем закончится государственный совет? Примут ли советники и чиновники предложение фараона? Распознает ли повелитель сторонников Ранеба? Не в силах унять нарастающие тревогу и беспокойство, жрец распластался подле священного алтаря, и в тиши храма зазвучала его молитва Осирису о снисхождении и помощи фараону:

– О, великий Осирис, потомок могущественного Ра! О, повелитель царства мертвых! Помоги фараону Аменхотепу! Ибо тебе как никому другому ведомо, что такое предательство… Не дай предателю Ранебу сохранить и упрочить и без того огромную власть над соотечественниками!..

Слуга фараона, войдя в священный зал и увидев распластавшегося ниц жреца, робко произнес:

– Прости меня за вторжение, о, жрец! Фараон желает видеть тебя…

Эйе встрепенулся, поднял голову и спросил с придыханием:

– Совет завершился?

– Да. Я видел, что все вельможи покинули зал, в котором обычно проходят заседания советов.

– Хорошо, можешь возвращаться во дворец, – сказал жрец, успокаиваясь и поднимаясь с пола. – Передай владыке, что я скоро прибуду к нему.

Юноша невольно ощутил преклонение перед этим сильным и умным человеком. Слуга был достаточно смышлёным пареньком, ничто не ускользало от его цепкого взгляда и чутких ушей: часто во дворце до него долетали обрывки фраз, небрежно брошенных царедворцами. Многие из них прочили Эйе, жрецу Осириса, огромную власть и безграничное доверие фараона.

Да уже то, сколь ловко Эйе устроил брак своей дочери, красавицы Нефертити, с младшим сыном фараона, наглядно свидетельствовало о его дальновидности, предприимчивости и недюжинных способностях.

Слуга почтительно поклонился жрецу и нехотя покинул прохладу храма, сменившуюся за его стенами душной жарой Инебу-Хеджа.

* * *

Эйе сменил тунику, нацепил сверху массивное золотое ожерелье, застегнул на руках золотые браслеты, усыпанные драгоценностями.

Храм Осириса находился сравнительно недалеко от дворца, но, дабы не проделывать весь путь пешком и не дышать раскаленным воздухом, жрец предпочел оправиться к фараону в паланкине, причём, как и подобает лицам его сана, в окружении небольшой свиты.

Слухи о том, что произошло на государственном совете, буквально переполняли дворец. Сановники собирались группами по несколько человек и бурно обменивались мнениями. Лишь немногие, напротив, предпочитали хранить молчание и ни коим образом не комментировать последние события: кто знает, чья чаша весов перевесит в скором будущем? А за излишнюю разговорчивость можно, как известно, поплатиться не только своим положением при дворе…

Когда Эйе появился в центральной галерее, ведущей от дворцовых ворот, царедворцы, наслаждавшиеся её прохладой и приятной беседой, моментально притихли. Сам же жрец не обратил на них ровно никакого внимания: молча, прошествовав мимо с гордым и независимым видом. Стоило, однако, ему скрыться во внутренних дворцовых покоях, как вельможи вновь оживились. Переключившись, правда, уже на другую тему: неужели фараон вызвал Эйе, чтобы в приватном порядке обсудить с ним итоги государственного совета?

Эйе застал фараона восседавшим на стуле с высокой резной спинкой за рабочим столом. За спиной его маячили юный нубиец с опахалом и писарь (он же – хранитель печати). При появлении жреца Аменхотеп повелел обоим удалиться, гостю же жестом предложил занять место напротив. Жрец поклонился и неспешно расположился на указанном стуле: высокая спинка показалась ему весьма неудобной.

Неожиданно фараону вспомнились слова жены Теи: «Эйе умен и прозорлив. Думаю, ему можно доверять… Да и Нефертити, эта хрупкая кошечка, похожая на статуэтку из золотистого оникса с алтаря богини Баст, вся в него. Вот увидишь: она ещё себя проявит! С лучшей, разумеется, стороны… Её сестра Мутнеджмет тоже не столь проста, какой кажется поначалу. Вместе со своим мужем Хоренхебом[52], Хранителем гардероба нашего младшего сына, они мало говорят, зато внимательно слушают…»

– На сегодняшнем совете было принято решение передать часть храмовых земель казне. А также увеличить размер взимаемых с храмов податей, – без долгих предисловий приступил Аменхотеп к изложению сути дела. – Второй советник Аджеб и несколько менее высокопоставленных сановников недвусмысленно выказали свои опасения по поводу принятого решения. Выражаясь точнее, они явно были настроены против него…

– Что конкретно беспокоит тебя, о, Солнечный Гор? – вкрадчиво поинтересовался Эйе. – Решение уже принято, к тому же тебе удалось выявить в своём окружении приспешников Ранеба. Думаю, теперь дело за Хану и Джером: уж они-то найдут для изменников место в темнице…

– О да, благо они того заслуживают. Особенно, на мой взгляд, второй советник Аджеб. Столько лет я доверял ему, а он!.. Жалкое подобие Сета! – Найдя в себе силы сдержать захлестнувший его гнев, фараон продолжил уже спокойнее: – Я хотел обсудить с тобой, Эйе, отнюдь не участь приспешников Ранеба. Меня более беспокоят возможные последствия сегодняшнего решения. Сам знаешь: власть Ранеба над умами и душами египтян слишком велика…

– Но, мой повелитель, мне известно также, что твой дворец надежно охраняется гвардией Мефри и преданными тебе маджаями, – успокоил Аменхотепа жрец.

– В этом я с тобой согласен – Джер умеет подбирать телохранителей…

– Даже если жрецы начнут подстрекать народ к неповиновению, любые волнения можно будет пресечь даже с помощью одних только городских стражников.

– Ранеб, словно ядовитый паук, опутал Инебу-Хедж липкой паутиной лжи и предательства. Его люди – всюду! Не понимаю причины их преданности Верховному жрецу Атума! Неужели уже всем известно об абидосском свитке?..

– Не исключено, что с помощью многочисленных приспешников Ранеб и впрямь усиленно распространяет слухи о своей принадлежности к роду Удиму, предводителя Шемсу-Гор. Однако меня смущает другое: всем известно, что Удиму – не бог! Он всего лишь возглавлял войско божественного Гора и потому считался его правой рукой!

– Я уже отдал приказ тщательно изучить все хранящиеся в дворцовой библиотеке свитки, касающиеся Гора и его наследников. Таковых, увы, оказалось немного. Но в одном из них упоминался некий Удиму, которого божественный Гор считал своим… сыном от земной женщины, имя которой растворилось в веках.

Слова фараона озадачили жреца. «Неужели в жилах Ранеба и впрямь течёт божественная кровь?! – задумался он. – Тогда противостояние фараона и Верховного жреца будет жестоким…»

* * *

Разговор фараона и верного жреца прервал визит Мемеса. Первый советник явился с просьбой подписать и скрепить печатью ряд важных государственных бумаг. Эйе скромно удалился, ведь он всего лишь верховный жрец храма Осириса и отец блистательной Нефертити.

Фараон подписал бумаги, хранитель печати скрепил их государственной печатью.

– Позволь заметить, солнцеподобный, что Эйе не так прост, как кажется… – произнёс вкрадчиво Мемес.

Фараон воззрился на него с удивлением:

– Ты осмеливаешься давать мне советы, даже если я тебя о том не просил?!

Советник, крепко сжимая в руках документы, подобострастно склонился:

– О, мой повелитель, не гневайся! Я никогда не решился бы на подобную дерзость, но, на мой взгляд, ты напрасно приблизил к себе этого жреца… Что, если он тайно служит Ранебу? А что, если он согласился на брак Нефертити с Эхнотепом лишь ради того, чтобы усыпить твою бдительность?

Фараон почувствовал, что из глубины души волнами поднимается ярость. Он уже собирался обрушить её на Мемеса, как вдруг отчего-то передумал.

– Я хочу остаться один. Мне надо кое над чем поразмыслить, – небрежно бросил он советнику, и тот, беспрестанно кланяясь, поспешил скрыться за дверью кабинета.

* * *

Опасения советника Мемеса по поводу «дружбы» Аменхотепа с жрецом Эйе были отнюдь не беспочвенны: Ранеба и его почти безграничной власти он боялся пуще, чем царственного гнева. Во всяком случае, до него не единожды уже доходили слухи, сколь жестоко Ранеб расправлялся с неугодными ему жрецами. Особенно с теми, что тайно поклоняются новому богу Атону[53] – воплощению бога Ра в солнечном диске. Из рассказов надежных людей Мемес знал, какому изощрённому допросу Ранеб подверг одного из жрецов Амарны, обвинённого им в поклонении культу единого бога Атона – культу, фактически отрицавшему общепринятую эннаду египетских богов. Так чего, спрашивается, стоит столь могущественному и жестокому человеку, как Ранеб, усыпить бдительность фараона, «подсунув» ему в качестве мнимого союзника Эйе, служителя Осириса, и обрести тем самым в стане «врага» надёжные глаза и уши?..

Ранеб же в те самые минуты, когда Солнечный Гор беседовал с Эйе, встретился в тайной храмовой комнате с Аджебом, вторым советником фараона. Выслушав подробный отчёт Аджеба о заседании государственного совета, Верховный жрец возмутился:

– Почему никто не предупредил меня о совете?! Это неслыханно! Фараон Тутмос IV, пребывающий ныне в царстве Осириса, никогда не позволял себе подобного пренебрежения по отношению ко мне! А его сын… – Ранеб буквально задыхался от душившей его ярости, – а его сын не только не известил меня о дате заседания совета, но ещё и решил покуситься на самое святое – на храмы! Разве не известно каждому египтянину с рождения, что храм – это обиталище богов?! А раз так, значит, и имущество храмов принадлежит богам! Аменхотеп – вероотступник!!!

Аджеб вздрогнул, испугавшись, что ситуация в стране теперь в любой момент может выйти из-под контроля, и тогда ненависть Ранеба к фараону и его стремление к единоличной власти обернутся тяжёлыми и непредсказуемыми последствиями как для Инебу-Хеджа, так и для всего Египта.

Ранеб не заметил ни страха, ни смятения советника: все его мысли крутились сейчас исключительно вокруг Аменхотепа и выскочки Эйе, ловко втёршегося в доверие к фараону благодаря браку их детей.

– Что ещё нового произошло в Инебу-Хедже? – осведомился он у советника, усилием воли подавляя клокочущие в душе гнев и ненависть.

– В остальном всё по-прежнему, о, господин. Дворцовая жизнь течет преимущественно спокойно и размеренно, – осторожно ответил тот.

– Что ж, придется нарушить явно затянувшееся спокойствие обитателей… – зловеще произнес Ранеб. Затем извлек из навесного резного шкафчика увесистый кожаный мешочек с золотыми дебенами и протянул его собеседнику: – Вот, возьми… На подкуп городских стражников не скупись, но в первую очередь займись Джером, начальником дворцовой стражи…

– Я уже пробовал подкупить его, но, как вы знаете, безуспешно… – начал оправдываться второй советник, принимая мешочек.

– Всякий человек имеет свою цену! – отрезал Ранеб. – Значит, мало предлагал. А теперь оставь меня… Ступай!

Аджеб, отягощенный позвякивающей ношей, торопливо удалился.

Оставшись один, Ранеб погрузился в размышления: «Фараон явно добивается ограничения власти жрецов. Может, имеет смысл спровоцировать недовольство его действиями простого народа? Как правило, столь веский аргумент всегда оказывал нужное воздействие на власть… Но послужит ли предлогом для народных волнений повышение храмовых налогов? Вряд ли… А что, если… Что, если использовать в своих целях глашатая, который будет зачитывать указ фараона на центральной площади города? Уговорить его добавить к тексту указа несколько нужных мне строк, посулив за сию услугу весьма щедрое вознаграждение?..»

– Для начала навещу фараона, – вслух подвел итог своим размышлениям Ранеб. – Постараюсь убедить его отказаться от принятого на совете решения.

* * *

Появление паланкина Ранеба около дворцовых ворот произвело должное впечатление, если не сказать, замешательство у сановников и номархов, покидавших дворец и отправлявшихся в Инебу-Хедж по своим делам. Слухи во дворце распространялись с молниеносной быстротой, и почти все его обитатели и просители были так или иначе посвящены в решение государственного совета.

Паланкин одного из номархов практически столкнулся с паланкином Ранеба при выходе из ворот, отчего чиновник поспешил задёрнуть балдахин, дабы ненароком не обмолвиться с Верховным жрецом, коего он прекрасно знал.

Ранеб тотчас понял: номархи и сановники его избегают. Что же случилось? Возможно, Аджеб посвятил его не во все последние события, произошедшие во дворце…

Последовав через ворота, Ранеб покинул паланкин и обвёл цепким взглядом внутренний дворцовый двор. Несколько сановников, предававшихся беседе в одном из портиков, утопающем в цветах, сделали вид, что не заметили жреца. Тот был сильно уязвлен. Ещё вчера царедворцы заискивали перед ним, пытались угодить и словом, и делом. А теперь…

– Что ж, они все ещё пожалеют о своём поведении… – прошипел Ранеб, подобно змее, и направился к центральной галерее, ведущей непосредственно во дворец.

Галерея мгновенно опустела – ни у кого не возникло желания столкнуться с Верховным жрецом.

Стиснув зубы, Ранеб обратился к главному распорядителю двора с просьбой доложить фараону о его прибытии. Разумеется, распорядитель уже был наслышан о назревших переменах в отношениях фараона и Верховного жреца, но благоразумно не подал и вида. Ибо по опыту знал: сегодня царедворец в опале, а завтра налетевший вроде бы ниоткуда ветер перемен запросто перевернет всё с ног на голову…

– Я немедленно доложу о вашем визите солнцеподобному, – коротко ответил он и, вежливо поклонившись, исчез в дворцовых покоях.

Верховный жрец сосредоточился, желая взять себя в руки и ни в коем случае не выдать Аменхотепу ни своего волнения, ни наличия некоторой растерянности. Напротив, он рассчитывал предстать пред очами фараоном хозяином положения… Но как это сделать?…

Ранеб потерял счёт времени, обдумывая свой предстоящий разговор с Золотым Гором. Из состояния задумчивости его вывел раздавшийся рядом голос распорядителя:

– Следуйте за мной. Солнцеподобный ждёт вас.

Встрепенувшись, Ранеб проследовал за провожатым через приёмный зал и вскоре, миновав внутреннюю дворцовую галерею, оба достигли кабинета фараона.

Аменхотеп принял верховного жреца, сидя на золочёном кресле, которое в каждодневном обиходе заменяло ему трон. В руках он, как и положено, сжимал символы власти: урею и плеть. Его голову украшал клафт. Юный нубиец, стоя за креслом, равномерно обмахивал своего повелителя опахалом.

Ранеб поклонился, фараон поприветствовал нежданного гостя едва заметным кивком головы. Верховный жрец воспринял столь небрежный жест дурным знаком, не предвещающим ничего хорошего. Однако его решительного настроя от этого не убавилось: он не собирался сдавать позиций, с большим трудом завоёванных почти тридцать лет назад, ещё при Тутмосе IV.

– Позволь, о, солнцеподобный, поведать тебе о своём сне, – начал Ранеб издалека.

Фараон насторожился: за Верховным жрецом никогда не водилось славы прорицателя, наделенного даром предвидения. Тем не менее, милостиво произнес в ответ:

– Говори…

– Нынешней ночью я видел Апофиса, о, солнцеподобный. Голову змея-демона украшал клафт, а в пасти он держал урею и плеть… Я – не прорицатель, но могу с уверенностью сказать: сон не предвещает ничего хорошего. Он означает только одно: опасность.

Аменхотепа охватило волнение, граничащее с чувством страха: «Откуда Ранебу известно про Апофиса? Я же получил это предсказание без свидетелей! Уж не сам ли жрец вызывал демона-змея, дабы тот мучил меня по ночам?!» Вслух же, как можно равнодушнее произнес:

– Тогда советую обратиться к предсказателю Ур Текхенту, думаю, он найдет верное объяснение твоему сну.

Ранеб поклонился:

– Непременно последую твоему совету, о, Солнечный Гор. Ведь я искренне желаю тебе долголетия и процветания…

Однако фараон, почувствовав сочащийся из уст жреца яд, воспринял его последние слова как скрытую угрозу.

– Тогда не медли, ступай! – объявил Аменхотеп приказным тоном, давая понять, что аудиенция окончена.

Ранеб отвесил очередной смиренный поклон. «Что ж, раз фараон так и не позволил мне затронуть тему храмовых налогов, пусть теперь пребывает в смятении. Не сомневаюсь, мне удалось вселить в него страх перед неизвестностью», – мысленно злорадствовал он.

* * *

Стоило Верховному жрецу покинуть стены дворца, как Аменхотеп тотчас послал слугу за Эйе.

Явившись без промедления, служитель храма Осириса застал фараона крайне обеспокоенным. В первых же произнесённых им словах сквозили страх и неуверенность в себе:

– Я только что говорил с Ранебом… Он поведал, будто видел во сне Апофиса, облечённого всеми знаками верховной власти… Что это может означать, жрец?

– Думаю, только то, что Ранеб сам попытается вызвать змея, – поспешил успокоить владыку Эйе. – Не беспокойся понапрасну, солнцеподобный: ритуал, который я совершил с восковой фигуркой демона, очень сильный. Мое заклятие защитит тебя. Зато теперь мы оба точно знаем, что угроза Апофиса исходит именно от Ранеба. Собственно, я так и предполагал. О, божественный, Верховного жреца следует немедленно схватить и заключить под стражу! Поверь, это необходимо ради твоей же безопасности!

Аменхотеп колебался:

– Тем самым я могу подтолкнуть его сторонников к восстанию…

– Не думаю. Скорее всего, они испугаются, – возразил рассудительный Эйе.

– А если ты ошибаешься? Представь, во что тогда превратится Инебу-Хедж!

– И всё-таки, солнцеподобный, поверь мне на слово: настало время решительных действий!

– Ты прав, о, жрец, только… Обещай мне не торопить события!..

– Как пожелаешь, мой повелитель. Однако, если всё же надумаешь отдать Джеру приказ схватить Ранеба, постарайся сделать это не позднее завтрашнего утра. Дабы Верховный жрец не опередил тебя…

* * *

После ухода Эйе Аменхотеп погрузился в воспоминания почти тридцатилетней давности… Когда он был совсем ещё мальчишкой, его отец, фараон Тутмос IV, уже пытался однажды обуздать неуёмные аппетиты жрецов. Собрав во дворце Инебу-Хеджа жрецов из городов Ону, Авариса, Хемену, Амарны, Абидоса, Уасета, Напаты, Эдфу, Небехта, Асуана и острова Элефантина, он тогда не побоялся объявить им, что на треть увеличивает налоги, подлежащие отныне взиманию с храмов. Жрецы, разумеется, ответили ему бурным негодованием: сумма податей показалась им чрезмерно огромной. А уж Верховный жрец Инебу-Хеджа и вовсе пришел тогда в неописуемую ярость. Аменхотеп помнил до сих пор даже некоторые из его возмущенных выкриков-протестов: «Эти деньги не пойдут казне впрок! Фараон покушается на самое святое – на доход храмов! Боги не потерпят подобного произвола и обрушат на Египет все мыслимые и немыслимые несчастья!..»

Отец, помнится, тогда возразил, что деньги ему нужны на вооружение армии – иначе хетты в любой момент смогут напасть на Египет и поработить египтян на долгие годы, если не на века. Жрецы же, не желая расставаться со своими богатствами, так и не захотели выслушать его доводов.

Хитрый и дальновидный Ранеб служил в те времена всего лишь помощником Верховного жреца Инебу-Хеджа, однако именно поэтому достоверно знал, в каких именно храмах сокрыты несметные сокровища. Поэтому сразу по окончании совета явился к Тутмосу IV и выдал тайну местонахождении тайников Верховного жреца. В коих скопилось, по его расчетам, уже не менее ста тысяч талантов[54]. Тутмос пришел в неподдельные удивление и ярость одновременно, однако тотчас пообещал, что назначит Ранеба Верховным жрецом Инебу-Хеджа, если тот доставит во дворец хотя бы десять тысяч талантов.